23.05.2008
15:22

Несколько соображений по поводу хрущёвской ╚оттепели╩ и ╚шестидесятников╩

19.05.2008
17:51

РАЗМЫШЛЕНИЯ НА ТЕАТРАЛЬНЫХ ЗАДВОРКАХ (Посыл √ пьеса Бориса Дьякова ╚Синематографическая трагедия╩)

14.05.2008
09:46

НА СМЕРТЬ ЛЕНИНА ( продолжение темы: Мы √ не рабы, рабы не мы┘ А кто мы?)

04.05.2008
10:03

ЖАЛЬ... (по поводу дискуссии о рассказе Л. Нетребо "Левый шмель")

 

Считаю своим долгом возразить предыдущим рецензентам данного рассказа, оказавшимся, мне думается, одураченными мистификацией автора. Рассказ ╚Левый шмель╩ от первого лица не должен подразумевать того факта, что литературный герой является не плодом воображения литератора, а его прототипом или даже точным психологическим слепком оного. То есть, я хочу сказать, что легкий, как пушинка, невысокий и смелый мальчик-боксёр по кличке Левый шмель, способный вызвать на поединок своего более тяжелого и внешне физически более мощного соперника по любви в присутствии друганов последнего, да еще и победить оного, просто психологически не мог оказаться тем высоким парнем с ножом в руке, собравшимся будто бы попугать грека-здоровяка, а затем и даже убить его. У мальчика был уже опыт победителя этого грека и его кодлы на глазах девочки, которая, однако, пренебрегла Шмелем, предпочла побеждённого грека победителю боксеру √ и потому появление якобы именно оного литературного героя с финкой в руке в темном переулке ничем не мотивировано, является всего лишь фантазией этого литературного героя, ПРЕДПОЛОЖИВШЕГО, что милиция должна была бы заподозревать в покушении и его. Высказано автором лишь предположение: а не мог ли быть нечаячнным убийцей красавца-грека тот, кто являлся его соперником в любви? Профессиональные следователи версию любовного треугольника наверняка обмусолили со всех сторон, а потому предполагать можно лишь в случаве признания оных работников прокуратуры в профнеепригодности. Сам Леонид Нетребо оставляет знак вопроса в конце своего мастерски написанного рассказа, а вот читатели, к моему удивлению, ни на секунду не засомневались: юный боксер √ сам автор рассказа, то есть ничтоже сумнящеся заявили, что Нетребо √ и есть тот самый убийца-юный боксер в наилегчайшем весе, которого замучила совесть на старости лет за якобы совершенный им в далекой юности и не отомщенный ему смертный грех пишет рассказ-исповедь.

Исходя из наличия именно этой оценки качества произведения читателями, вынужден признать рассказ ╚Левый шмель╩ творческой неудачей Леонида Нетребо. Достоинств у рассказа очень много √ от стилистических до весьма хитроумной фабулы. Но желание мистифицировать читателя довело автора до смещения нравственных и этических акцентов, выделило его из ряда гуманистических произведений, присущих его предыдущему творчеству. Автор не может быть тем самым боксером-убийцей по целому ряду причин, которые не имеют отношения к сюжету этого рассказа, а касаются его поведения в жизни, его других произведений, для анализа которых здесь нет ни времени, ни места, а достаточно лишь обратить внимание читателя на повесть Нетребо ╚Караван-сарай╩ (http://www.pereplet.ru/text/netrebo05mar05.html). Обо всем этом читатели одного лишь этого рассказа просто не обязаны знать, а потому вольны ошибаться в отношении Леонида Нетребо, - и это лишь усугубляет его вину перед ними. Однако, при внимательном прочтении рассказа ╚Левый шмель╩ следовало бы читателю обратить внимание на один непримечательный, но важный факт: фабула рассказа как бы разорвана надвое, а затем умело склеена автором. Первая часть √ это очерк характеров, тем паче характеров национальных типов; вторая √ детективное рассуждение. В первой части рассказа важно читателю осознать то же самое, что осознал полудебильный, но красивый грек: мужчина ли тот, кто позволяет стае нацменов избивать в его присутствии соперника по любви. Во второй части на первый план всает диллема: стоит ли отдавать свою жизнь во имя спасения чужой жизни и чести? Первое соображение в первой части рассказа √ это проблема журналистского расследования и уголовного преследования за хулиганство, где литературный герой оказывается лицом пострадавшим, а потому правым изначально. Второе соображение о первой части √ тема для публицистической полемики с уклоном в педагогику. Вместе же сюжет этот первой части при наличии столь сочно и ярко выписанных Леонидом Нетребо образов, и представляют художественное произведение в жанре рассказа самодостаточное, мне думается.

Но читатель поневоле обращает внимание на приклеенную в к рассказу мистификацию автора, высказанную тем спустя многие годы после якобы случившегося преступления в состоянии некой эйфории, в темплой комнате у теплой батареи водяного отопления, с сигаретой в губах и с воспоминаниями о некой давней красотке, оставшейся лёгкой дымкой его памяти и с мыслью: как бы пооригинальней закрутить кажущийся на первый взгляд банальным сюжет? Дописываеися концовка - и, в результате, литературщина оказывает давление на сознание читателя бОльшее, чем сама жизнь.

Между тем, и менно первая часть рассказа делает его художественно значимым. Это √ извечная история конфликта интелектуала с безликой грубой силой, в которой моральная (то бишь главная) победа одерживается интеллектом благодаря тому лишь, что и у грубой силы существуют зачатки некого интеллекта, делающего того ве-таки отличным от животного.

В качестве наблюдателя, человека со стороны, перед нами встает женщина, которая несет в себе больше животного начала, нежели разумного, ибо поступает она согласно потребностей своих животных инстиктов самки: она выбрала грека еще до драки, она пожалела его, а не пошла за победителем потому, что грек уже был признан ею своей собственностью, она прЕдала своего возлюбленного еще до его смерти его, ибо оная была после ранения неизбежной, а затем и и вовсе предалА грека забвению. В ее глазах все случившееся с греком (боксер ее мысли уж совсем не занимал) было лишь ее соственной не трагедией даже, а одной из мелких жизненных неудач. И потому автор не дает ей права на то, чтобы быть главной героиней рассказа, она √ персонаж важный для сюжета, но художественно незначимый, а потому и выписан скупо, словно подсказывая читателю: таких красавиц ты знаешь много, бабочки-однодневки, цветут в дни юностис своей, перепархивают с одного полового органа на другой, щебечут о своей исключительности, не замечая вокруг себя ничего, кроме восхищенных взглядов, а потом вдруг скисают и довольно бысро превращаются в прогорклое молоко. Больше сказанного о ней автором и говорить-то собственно не стоит. Скажи он больше о ней √ потерялась бы архетоника рссказа. Она √ повод для конфлкта, а повод, по определению, безлик, ибо чем безличностнее повод, тем трагичней и значит более высок конфликт. Здесь конфликт заканчивается гибелью одного из героев, а потому драматичен, то есть делает женский персонаж все-таки более живым, чем просто отвлеченного понятие ╚повод╩. Для того, чтобы оный конфликт перерос в настоящую трагедию, гибель грека должна быть неизбежной, но автор такой высокой задачи перед собой не ставит. Для него история о разрушенном в студенческие годы любовном треугольнике √ драма, но не трагедия. И здесь Нетребо опять прав...

Ибо давайте отметим себе, что погибший грек отличался от остальных членов своей стаи, согласно описания автора, лишь тем, что был единственным в этой кодле высоким парнем с хорошо развитой, рельефной мускулатурой культуриста и со смазливым лицом. Остальные были низкорослы, какие-то очень похожие друг на друга по ширине плеч, кривоногости и по единому для всех взгляду исподлобья. Погибший грек, по-видимому, как и они, все время притворялся перед окружающими героем: в глазах студентов он старался выгядеть потомком Геракла или, на крайний случай, манекеном для Фидия, о существовании которого он вряд ли знал, да и не испытывал нужды знать; в глазах же преподавателей ему, как и прочим приматам псевдогреческой стаи, надо было притворяться кавказцем, который по-русски не понимает ни бельмеса, но вот старается же, учится, пытается получить образование и, ╚став человеком╩, вытянуть свою многочисленную родню из нищеты. И преподаватели, и студенты не верили этим пройдохам, видели насквозь их мелкую хитрость, но, дабы оберечь себя от лишних забот, первые ставили жуликам-псевдогрекам ими вожделенные троечки, вторые признавали их своими друзьями-товарищами, не подозревая, что сами они вместе с преподавателями выпускают на свет будущих чиновников, властителей огромных территорий, дают практически неграмотным прохиндеям право распоряжаться гигантскими государственными средствами в скором будущем с тем, чтобы все это направить против столь заботливой по отношению к ним страны, на создание будущих национал-патриотических, а по сути, фашистских движений, которые, в конце концов, привели СССР к уничтожению. Стай национальных, подобных описанной Леонидом Нетребо в этом рассказе, было в ВУЗ-ах СССР великое множество, греческая √ не самая опасной оказалась, да и распалась греческая шайка, как видно из рассказа, с потерей своего вождя, отличающего от прочего шакалья, способного толпой наброситься на одного человека, лишь тем, что был тот выше всех ростом √ и все. Нашелся бы в институте другой ╚дядя Степа╩ именно греческого происхождения √ сгрудились бы шакалы вокруг него, шакалили бы вместе с ним.

То есть единственная смерть в рассказе - это смерть персонажа, претендующего на звание литературного героя, но являющегося на самом деле прохвостом. Однако кажется нам псевдогерой героем настоящим только потому, что является покойник лицом страдательным, симпатичным читателю лишь тем, что грек, лежа нра больничной кровати, вдруг прозревает и впервые в жизни задумывается наод вопросом: а мужчина ли он? И эта мысль для него оказывается более важной, чем та, что лишила его права зваться потомком древних греков √ то бишь основным занятием своей жизни. Ибо грек и сам (о чем не говорит автор, но следует предположить) знал: национальность его общности носит в Средиземноморье название иное √ пиндос, а наречие, на котором грек изъяснялся со своими шакалами в стае, не имеет ничего общего с языком не только Эллады, но и современной Греции. Отказ грека перед смертью от притворства вызывает уважение в читателе. Читатель также, как и грек, хочет услышать ложь из уст боксера, и слышит ее: ╚Ты √ мужчина╩. Но при этом читатель все-таки не знает, верит ли словам Шмеля умирающий грек на самом деле, зато понимает, что сам он, как и Шмель, слову боксера о греке-мужчине, то есть герое, не верит. Хотя и смерть грека с виду героическая √ пострадал, защищая девушку. С виду √ это потому, что грек перед смертью думает не о ней, а о том, каким он выглядит в глазах окружающих. Это заставляет думать, что и спасать девушку он стал лишь для того, чтобы доказать окружающим, что он √ настоящий грек, и более не для чего. Герой же √ на то и герой, чтобы совершать поступки, очертя голову.

Последний штришок подсказывает нам еще раз: боксер не мог быть убийцей, ибо убийце нет дела до того, настоящим ли был мужчиной его нечянная жертва, и уж тем более не станет терзать сей мыслью себя на склоне лет. Ведь боксер в сравнении с греком мудр, он в интеллектуальном отношении выше всей совокупности разумов греческой кодлы, ведь он находит единственно верные и точные слова, чтобы прекратить бошенную ярость готовой растерзать его стаи: ╚Вы √ не греки!╩. И это не звучит выдумкой, это можно назвать истинным фактом, который и заставил ряд читателей воспринять боксера и автора за одно лицо. Момент сей √ не литературная метафора. Я сам несколько раз в своей жизни оказывался в аналогичных ситуациях и прекращал избиение подонками именно таким вот образом √ вовремя найденным, правильным, подчас крайне обидным для моих противников словом. Интеллект, способный становить потенциальных убийц одним лишь словом, владеет таким образом, более сильным оружием, чем перочинный нож, обнаруженный на месте преступления: иинтеллект, даже взяв оружие в руку, не позволит себе направить его против человека. Тем более, если речь идет о персонаже рассказа, который в бойцовом виде спорта, то есть в боксе, достигает больших успехов, может продвинуться в этом виде деятельности и дальше, но бросает спорт, как занятие, по сути, бессмысленное, ради созидательной деятелности. И тем более это касается умного персонажа, который довольно долго был приготавливаем хитрой дамой его сердца к ее измене, потом долго наблюдал за бурно развивающимся романом ее с новым избранником, подрался с соперником, стал победителем √ все это в совокупности не могло не снизить агрессивности главного персонажа рассказа. Таким образом, Шмель мог бы претендовать на звание героя в случае, если бы рассказ закончился прощанием его с умирающим греком в больничной палате.

Н автор, стремясь облитературить сюжет, продолжает повествование и делает от имени главного персонажа не вполне внятное полупризнание-полупредположение в совершении им преступления, и тем самым переводит сюжет в сферу детективного произведения. В результате, главный персонаж рассказа, так и не вызрев в настящего героя, превращается в намек авторский на антигероя, то есть ставит боксера Шмеля на уже занятое в этой истории греком место. Таким образом, Леонид Нетребо подыгрывает как раз тем, кто хотел бы видеть в авторе злодея, дает им поджсказку на высказывание обвинений.

В резхультате всех этих ухищрений три основных персонажа основного сюжета рссказа ╚Левый шмель╩ превращаются, благодаря приставленному к рассказу детективному хвосту, из Героя, Антигероя и Повода в единый ставший сразу безликим ПОВОД для осуждения автора читателем за якобы произведенное им в бурной молодости преступление. Вина же автора, на самом деле, заключается в наличии у него огромного литературного таланта, заставившего читателя поверить всему, что он сообщил читателю красного словца лишь ради. Мне думается, рассказ сей имеет традиции в ряде произведений английских литераторов прошлого √ К. Честертона и А. Кристи. Если бы предположение, высказанное автором от имени повзрослевшего боксера, было произнесено, условно говоря, пастором Брауном, эта детективная развязка была бы в большей степени достоверной и художественно убедительной. У Агаты Кристи такого рода хитроумное решение было обыграно в качестве анекдота в одном из ранних рассказов, а также, как трагедия, в романе ╚Убийство Роджера Экройда╩, за который великую детективщицу исключили из Международного клуба авторов детективных произведений. О той давней истории по сию пору спорят литературоведы и историки литературы, но факт остается фактом: пуритански настроенные детективщики прошлого налагали определенные табу на деятельность авторов произведений своего жанра: во-первых, писатели не должны быть излишне кровожадны и не имеют права провоцировать у читателя желание повторить в жизни те ╚подвиги╩, что совершали персонажи их фантазии; во-вторых, добро в детективах должно побеждать зло и воспитывать в сознании читателя гуманистическое восприятие жизни; в-третьих, читатель не должен быть одурачен в конце книги, дурить его можно на протяжении всего сюжета, но с окончанием оного должна наступить ясность для его сознания. Были и еще несколько главных принципов, которыми руководствовались писатели детективных произведений до середины 1970-х годов во всем мире, но из третьего постулата следует тот, который также был прописан в уставе вышеназванного Клуба: персонаж, рассказывающий детективную историю, не должен быть тем, кого в последний момент читатель признает преступником. Первой это табу нарушила А. Кристи, и вот уже более сорока лет после выхода вышеназванного романа в свет то и дело появляются детективные произведения, в которых авторы ставят своей целью обманывать читателя уже и поле того, как тот закроет книгу.

Мир стремительно меняется. Под лозунгами социальных перемен в угоду американскому пониманию слова ╚демократия╩ во всем мире происходит отказ от принципов существования христианского мировоззрения и, как следствие, от практически всех табу, которые возлагаются на литераторов. Опытный литератор-гуманист Леонид Нетребо, дотоле очень четко и очень твердо придерживавшийся принципов христианской морали и русских литературных традиций, решил поэкспериментировать в новом для себя жанре детектива, но, будучи писателем, остро чувствующим новые веяния в литераутре и искусстве, переделал вполне достойный рассказ свой, написанный в жанре истории нравов, в литературного кентавра, в котором художественные достоинства рассказа оказались оттесненными на второй план, а внимание читателя упёрлось в то, что является всего лишь мистификацией, то есть розыгрышем автора. В 21 веке такого рода произведения получили право на существание. Смотрят же миллионы людей мыльные оперы, читают же милицейские романы о всякого рода патологических преступниках, написанных авторами, которые не желают видеть существования социальных проблем в окружающем их обществе, порождающем во вред России великое множество преступников. Но мне почему-то жаль, что дело обстоит именно так.

08.04.2008
15:46

1923

24.03.2008
13:31

УРОКИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

09.03.2008
14:02

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА-3

26.02.2008
18:06

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА - 2

18.02.2008
15:03

ПОД ВЛАСТЬЮ ЮРОДИВЫХ-2

13.02.2008
17:58

ПОД ВЛАСТЬЮ ЮРОДИВЫХ

14.01.2008
16:43

Ленин (продолжение)

03.01.2008
09:25

13 ПРИЗНАКОВ ПРЕДНОВОГОДНЕЙ ПАРАНОЙИ 2007-2008

10.12.2007
10:39

Ленин

03.12.2007
17:42

РАБЫ ПРОДАЖНЫЕ И РАБЫ ВОССТАВШИЕ

16.11.2007
16:32

Рабы идей (прoдолжение циkла "Рабы - не мы..."

06.11.2007
12:02

"Рабы - не мы, мы - не рабы"

03.07.2007
12:36

НЕСКОЛЬКО СЛОВ В УНИСОН С АРГОШЕЙ (По поводу рассказа Андрея Саломатова "Тринадцать" )

22.06.2007
12:34

ДОСТАЛИ (Несколько слов о пишущих по-русски немцах ФРГ, бывших некогда совгражданами)

04.05.2007
16:49

ЧТО-ТО С ПАМЯТЬЮ РОССИЙСКОЙ СТАЛО

21.03.2007
14:38

ЧТО ТВОРИТСЯ В РАЙСКИХ КУЩАХ?