Фома занимал две большие и прекрасные комнаты; они были даже и отделаны лучше, чем все другие комнаты в доме. Полный комфорт окружал великого человека. Свежие, красивые обои на стенах, шелковые пестрые занавесы у окон, ковры, трюмо, камин, мягкая, щегольская мебель ≈ вс╦ свидетельствовало о нежной внимательности хозяев к Фоме Фомичу. Горшки с цветами стояли на окнах и на мраморных круглых столиках перед окнами. Посреди кабинета находился большой стол, покрытый красным сукном, весь заложенный книгами и рукописями. Прекрасная бронзовая чернильница и куча перьев, которыми заведовал Видоплясов, ≈ вс╦ это вместе должно было свидетельствовать о тугих умственных работах Фомы Фомича. Скажу здесь кстати, что Фома, просидев здесь почти восемь лет, ровно ничего не сочинил путного. Впоследствии, когда он отошел в лучшую жизнь, мы разбирали оставшиеся после него рукописи; все они оказались необыкновенною дрянью. Нашли, например, начало исторического романа, происходившего в Новгороде, в VII столетии; потом чудовищную поэму: ╚Анахорет на кладбище╩, писанную белыми стихами; потом бессмысленное рассуждение о значении и свойстве русского мужика и о том, как надо с ним обращаться, и, наконец, повесть ╚Графиня Влонская╩, из великосветской жизни, тоже неоконченную. Больше ничего не осталось. А между тем Фома Фомич заставлял дядю тратить ежегодно большие деньги на выписку книг и журналов. Но многие из них оставались даже неразрезанными. Я же, впоследствии, не один раз заставал Фому за Поль де Коком, которого он прятал при людях куда-нибудь подальше. В задней стене кабинета находилась стеклянная дверь, которая вела во двор дома.

Нас дожидались. Фома Фомич сидел в покойном кресле, в каком-то длинном, до пят, сюртуке, но все-таки без галстуха. Был он действительно молчалив и задумчив. Когда мы вошли, он слегка поднял брови и пытливо взглянул на меня. Я поклонился; он отвечал мне легким поклоном, впрочем довольно вежливым. Бабушка, видя, что Фома Фомич обошелся со мной благосклонно, с улыбкою закивала мне головою. Бедная, и не ожидала поутру, что ее нещечко так покойно примет известие о ╚пассаже╩ с Татьяной Ивановной, и потому теперь чрезвычайно развеселилась, хотя утром с ней действительно происходили корчи и обмороки. За стулом ее, по обыкновению, стояла девица Перепелицына, сложив губы в ниточку, кисло и злобно улыбаясь и потирая свои костлявые руки одну о другую. Возле генеральши помещались две постоянно безмолвные старухи-приживалки, из благородных. Была еще какая-то забредшая утром монашенка и одна соседка-помещица, пожилая и тоже без речей, заехавшая от обедни поздравить матушку-генеральшу с праздником. Тетушка Прасковья Ильинична уничтожалась где-то в уголку, с беспокойством смотря на Фому Фомича и на маменьку. Дядя сидел в кресле, и необыкновенная радость сияла в глазах его. Перед ним стоял Илюша в праздничной красной рубашечке, с завитыми кудряшками, хорошенький, как ангельчик. Саша и Настенька тихонько от всех выучили его каким-то стихам, чтоб обрадовать отца в такой день успехами в науках. Дядя чуть не плакал от удовольствия: неожиданная кротость Фомы, веселость генеральши, именины Илюши, стихи ≈ все это привело его в настоящий восторг, и он торжественно просил послать за мной, чтоб и я тоже поскорее разделил всеобщее счастье и прослушал стихи. Саша и Настенька, вошедшая почти вслед за нами, стояли около Илюши. Саша поминутно смеялась и в эту минуту была счастлива как дитя. Настенька, глядя на нее, тоже начала улыбаться, хоть и вошла, за минуту назад, бледная и унылая. Она одна встретила и успокоила Татьяну Ивановну, воротившуюся из путешествия, и до сих пор просидела у ней наверху. Резвый Илюша как будто тоже не мог удержаться от смеха, смотря на своих учительниц. Казалось, они все трое приготовили какую-то пресмешную шутку, которую теперь и хотели разыграть... Я и забыл про Бахчеева. Он сидел поодаль, на стуле, вс╦ еще сердитый и красный, молчал, дулся, сморкался и вообще играл довольно мрачную роль на семейном празднике. Возле него семенил Ежевикин; впрочем, он семенил и везде, целовал ручки у генеральши и у приезжей гостьи, нашептывал что-то девице Перепелицыной, ухаживал за Фомой Фомичом, ≈ словом, поспевал везде. Он тоже с великим сочувствием ожидал Илюшиных стихов и при входе моем бросился ко мне с поклонами, в знак величайшего уважения и преданности. Вовсе не видно было, что он приехал сюда защитить дочь и взять ее совсем из Степанчикова.

≈ Вот и он! ≈ радостно вскричал дядя, увидев меня. ≈ Илюша, брат, стихи приготовил ≈ вот неожиданность, настоящий сюрприз! Я, брат, поражен и нарочно за тобой послал и стихи остановил до прихода... Садись-ка возле! Послушаем. Фома Фомич, да ты уж признайся, братец, ведь уж, верно, ты их всех надоумил, чтоб меня, старика, обрадовать? Присягну, что так!

Если уж дядя говорил в комнате Фомы таким тоном и голосом, то, казалось бы, вс╦ обстояло благополучно. Но в том-то и беда, что дядя неспособен был ничего угадать по лицу, как выразился Мизинчиков; а взглянув на Фому, я как-то невольно согласился, что Мизинчиков прав и что надо было чего-нибудь ожидать...

≈ Не беспокойтесь обо мне, полковник, ≈ отвечал Фома слабым голосом, голосом человека, прощающего врагам своим. ≈ Сюрприз я, конечно, хвалю: это изображает чувствительность и благонравие ваших детей. Стихи тоже полезны, даже для произношения... Но я не стихами был занят это утро, Егор Ильич: я молился... вы это знаете... Впрочем, готов выслушать и стихи.

Между тем я поздравил Илюшу и поцеловал его.

≈ Именно, Фома, извини! Я забыл... хоть и уверен в твоей дружбе, Фома! Да поцелуй его еще раз, Сережа! Смотри, какой мальчуган! Ну, начинай, Илюшка! Про что это? Верно, какая-нибудь ода торжественная, из Ломоносова что-нибудь?

И дядя приосанился. Он едва сидел на месте от нетерпения и радости.

≈ Нет, папочка, не из Ломоносова, ≈ сказала Сашенька, едва подавляя свой смех, ≈ а так как вы были военный и воевали с неприятелями, то Илюша и выучил стихи про военное... Осаду Памбы, папочка.

≈ Осада Памбы? а! не помню... Что это за Памба, ты знаешь, Сережа? Верно, что-нибудь героическое.

И дядя приосанился в другой раз.

≈ Говори, Илюша! ≈ скомандовала Сашенька.

Девять лет, как Педро Гомец... ≈

начал Илюша маленьким, ровным и ясным голосом, без запятых и без точек, как обыкновенно сказывают маленькие дети заученные стихи, ≈

Девять лет, как Педро Гомец
Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь,
И вс╦ войско дона Педра,
Девять тысяч кастильянцев,
Все по данному обету
Ниже хлеба не снедают,
Пьют одно лишь молоко.

≈ Как! что? Что это за молоко? ≈ вскричал дядя, смотря на меня в изумлении.

≈ Читай дальше, Илюша, ≈ вскричала Сашенька.

Всякий день дон Педро Гомец
О своем бессилье плачет,
Закрываясь епанчою.═══
Настает уж год десятый;
Злые мавры торжествуют;
А от войска дона Педра
Всего-навсего осталось
Девятнадцать человек...

≈ Да это галиматья! ≈ вскричал дядя с беспокойством, ≈ ведь это невозможное ж дело! Девятнадцать человек от всего войска осталось, когда прежде был, даже и весьма значительный, корпус! Что ж это, братец, такое?

Но тут Саша не выдержала и залилась самым откровенным и детским смехом; и хоть смешного было вовсе немного, но не было возможности, глядя на нее, тоже не засмеяться.

≈ Это, папочка, шуточные стихи, ≈ вскричала она, ужасно радуясь своей детской затее, ≈ это уж нарочно так, сам сочинитель сочинил, чтоб всем смешно было, папочка.

≈ А! шуточные! ≈ вскричал дядя с просиявшим лицом, ≈ комические то есть! То-то я смотрю... Именно, именно, шуточные! И пресмешно, чрезвычайно смешно: на молоке всю армию поморил, по обету какому-то! Очень надо было давать такие обеты! Очень остроумно ≈ не правда ль, Фома? Это, видите, маменька, такие комические стихи, которые иногда пишут сочинители, ≈ не правда ли, Сергей, ведь пишут? Чрезвычайно смешно! Ну, ну, Илюша, что ж дальше?

Девятнадцать человек!
Их собрал дон Педро Гомец
И сказал им: ╚Девятнадцать!
Разовьем свои знамена,
В трубы громкие взыграем
И, ударивши в литавры,
Прочь от Памбы мы отступим!
Хоть мы крепости не взяли,
Но поклясться можем смело
Перед совестью и честью,
Не нарушили ни разу
Нами данного обета:
Целых девять лет не ели,
Ничего не ели ровно,
Кроме только молока!

≈ Экой фофан! чем утешается, ≈ прервал опять дядя, ≈ что девять лет молоко пил!.. Да какая ж тут добродетель? Лучше бы по целому барану ел, да людей не морил! Прекрасно, превосходно! Вижу, вижу теперь: это сатира, или... как это там называется, аллегория, что ль? и, может быть, даже на какого-нибудь иностранного полководца, ≈ прибавил дядя, обращаясь ко мне, значительно сдвинув брови и прищуриваясь, ≈ а? как ты думаешь? Но только, разумеется, невинная, благородная сатира, никого не обижающая! Прекрасно! прекрасно! и, главное, благородно! Ну, Илюша, продолжай! Ах вы, шалуньи, шалуньи! ≈ прибавил он, с чувством смотря на Сашу и украдкой на Настеньку, которая краснела и улыбалась.

Ободренные сей речью,
Девятнадцать кастильянцев,
Все, качаяся на седлах,
В голос слабо закричали:
╚Санкто Яго Компостелло!
Честь и слава дону Педру!
Честь и слава Льву Кастильи!╩
А каплан его, Диего,
Так сказал себе сквозь зубы:
╚Если б я был полководцем,
Я б обет дал есть лишь мясо,
Запивая сантуринским!╩

≈ Ну вот! Не то же ли я говорил? ≈ вскричал дядя, чрезвычайно обрадовавшись. ≈ Один только человек во всей армии благоразумный нашелся, да и тот какой-то каплан! Это кто ж такой, Сергей: капитан ихний, что ли?

≈ Монах, духовная особа, дядюшка.

≈ А, да, да! Каплан, капеллан? Знаю, помню! еще в романах Радклиф читал. Там ведь у них разные ордена, что ли?.. Бенедиктинцы, кажется... Есть бенедиктинцы-то?..

≈ Есть, дядюшка.

≈ Гм!.. Я так и думал. Ну, Илюша, что ж дальше? Прекрасно, превосходно!

И, услышав то, дон Педро
Произнес со громким смехом:
╚Подарить ему барана;
Он изрядно подшутил!..╩

≈ Нашел время хохотать! Вот дурак-то! Самому наконец смешно стало! Барана! Стало быть, были же бараны; чего ж он сам-то не ел? Ну, Илюша, дальше! Прекрасно, превосходно! Необыкновенно колко!

≈ Да уж кончено, папочка!

≈ А! кончено! В самом деле, чего ж больше оставалось и делать, ≈ не правда ль, Сергей? Превосходно, Илюша! Чудо как хорошо! Поцелуй меня, голубчик! Ах ты, мой милый! Да кто именно его надоумил: ты, Саша?

≈ Нет, это Настенька. Намедни мы читали. Она прочла, да и говорит: ╚Какие смешные стихи! Вот будет Илюша именинник: заставим его выучить да рассказать. То-то смеху будет!╩

≈ Так это Настенька? Ну, благодарю, благодарю, ≈ пробормотал дядя, вдруг весь покраснев как ребенок. ≈ Поцелуй меня еще раз, Илюша! Поцелуй меня и ты, шалунья, ≈ сказал он, обнимая Сашеньку и с чувством смотря ей в глаза.

≈ Вот подожди, Сашурка, и ты будешь именинница, ≈ прибавил он, как будто не зная, что и сказать больше от удовольствия.

Я обратился к Настеньке и спросил ее: чьи стихи?

≈ Да, да! чьи стихи? ≈ всполошился дядя. ≈ Должно быть, умный поэт написал, ≈ не правда ль, Фома?

≈ Гм!.. ≈ промычал Фома под нос. Во вс╦ время чтения стихов едкая, насмешливая улыбка не покидала губ его.

≈ Я, право, забыла, ≈ отвечала Настенька, робко взглядывая на Фому Фомича.

≈ Это господин Кузьма Прутков написал, папочка, в ╚Современнике╩ напечатано, ≈ выскочила Сашенька.

≈ Кузьма Прутков! не знаю, ≈ проговорил дядя. ≈ Вот Пушкина так знаю!.. Впрочем, видно, что поэт с достоинствами, ≈ не правда ль, Сергей? И, сверх того, благороднейших свойств человек ≈ это ясно, как два пальца! Даже, может быть, из офицеров... Хвалю! А превосходный журнал ╚Современник╩! Непременно надо подписываться, коли вс╦ такие поэты участвуют... Люблю поэтов! славные ребята! вс╦ в стихах изображают! Помнишь, Сергей, я видел у тебя, в Петербурге, одного литератора. Еще какой-то у него нос особенный... право!.. Что ты сказал. Фома?

Фома Фомич, которого разбирало вс╦ более и более, громко захихикал.

≈ Нет, я так... ничего-с... ≈ проговорил он, как бы с трудом удерживаясь от смеха. ≈ Продолжайте, Егор Ильич, продолжайте! Я после мое слово скажу... Вот и Степан Алексеич с удовольствием слушает про знакомства ваши с петербургскими литераторами...

Степан Алексеевич, вс╦ время сидевший поодаль, в задумчивости, вдруг поднял голову, покраснел и ожесточенно повернулся в кресле.

≈ Ты, Фома, меня не задирай, а в покое оставь! ≈ сказал он, гневно смотря на Фому своими маленькими, налитыми кровью глазами. ≈ Мне что твоя литература? Дай только бог мне здоровья, ≈ пробормотал он себе под нос, ≈ а там хоть бы всех... и с сочинителями-то... волтерьянцы, только и есть!

≈ Сочинители волтерьянцы-с? ≈ проговорил Ежевикин, немедленно очутившись подле господина Бахчеева. ≈ Совершенную правду изволили изложить, Степан Алексеич. Так и Валентин Игнатьич отзываться намедни изволили. Меня самого волтерьянцем обозвали ≈ ей-богу-с; а ведь я, всем известно, так еще мало написал-с... то есть крынка молока у бабы скиснет ≈ вс╦ господин Вольтер виноват! Вс╦ у нас так-с.

≈ Ну, нет! ≈ заметил дядя с важностью, ≈ это ведь заблуждение! Вольтер был только острый писатель; смеялся над предубеждениями; а вольтерьянцем никогда не бы вал! Это вс╦ про него враги распустили. За что ж, в самом деле, вс╦ на него, бедняка?..

Снова раздалось ядовитое хихиканье Фомы Фомича Дядя с беспокойством посмотрел на него и приметно сконфузился.

≈ Нет, я, видишь, Фома, вс╦ про журналы, ≈ проговорил он с смущением, желая как-нибудь поправиться. ≈ Ты, брат Фома, совершенно был прав, когда, намедни, внушал, что надо подписываться. Я и сам думаю, что надо! Гм... что ж, в самом деле, просвещение распространяют! Не то, какой же будешь сын отечества, если уж на это не подписаться? не правда ль, Сергей? Гм!.. да!.. вот хоть ╚Современник╩... Но знаешь, Сережа, самые сильные науки, по-моему, это в том в толстом журнале, как бишь его? еще в желтой обертке...

≈ ╚Отечественные записки╩, папочка.

≈ Ну да, ╚Отечественные записки╩, и превосходное название, Сергей, ≈ не правда ли? так сказать, вс╦ отечество сидит да записывает... Благороднейшая цель! преполезный журнал! и какой толстый! Поди-ка, издай такой дилижанс! А науки такие, что глаза изо лба чуть не выскочат... Намедни прихожу ≈ лежит книга; взял, из любопытства, развернул да три страницы разом и отмахал. Просто, брат, рот разинул! И знаешь, обо всем толкование: что, например, значит метла, лопата, чумичка, ухват? По-моему, метла так метла и есть; ухват так и есть ухват! Нет, брат, подожди! Ухват-то выходит, по-ученому, не ухват, а эмблема или мифология, что ли, какая-то, уж не помню что, а только что-то такое вышло... Вот оно как! До всего дошли!

Не знаю, что именно приготовлялся сделать Фома после этой новой выходки дяди, но в эту минуту появился Гаврила и, понурив голову, стал у порога.

Фома Фомич значительно взглянул на него.

≈ Готово, Гаврила? ≈ спросил он слабым, но решительным голосом.

≈ Готово-с, ≈ грустно отвечал Гаврила и вздохнул.

≈ И узелок мой положил на телегу?

≈ Положил-с.

≈ Ну, так и я готов! ≈ сказал Фома и медленно приподнялся с кресла. Дядя в изумлении смотрел на него. Генеральша вскочила с места и с беспокойством озиралась кругом.

≈ Позвольте мне теперь, полковник, ≈ с достоинством начал Фома, ≈ просить вас оставить на время интересную тему о литературных ухватах; вы можете продолжать ее без меня. Я же, прощаясь с вами навеки, хотел бы вам сказать несколько последних слов...

Испуг и изумление оковали всех слушателей.

≈ Фома! Фома! да что это с тобою? Куда ты сбираешься? ≈ вскричал наконец дядя.

≈ Я сбираюсь покинуть ваш дом, полковник, ≈ проговорил Фома самым спокойным голосом. ≈ Я решился идти куда глаза глядят и потому нанял на свои деньги простую, мужичью телегу. На ней теперь лежит мой узелок; он не велик: несколько любимых книг, две перемены белья ≈ и только! Я беден, Егор Ильич, но ни за что на свете не возьму теперь вашего золота, от которого я еще и вчера отказался!..

≈ Но, ради бога, Фома? что ж это значит? ≈ вскричал дядя, побледнев как платок.

Генеральша взвизгнула и в отчаянии смотрела на Фому Фомича, протянув к нему руки. Девица Перепелицына бросилась ее поддерживать. Приживалки окаменели на своих местах. Господин Бахчеев тяжело поднялся со стула.

≈ Ну, началась история! ≈ прошептал подле меня Мизинчиков.

В эту минуту послышались отдаленные раскаты грома: начиналась гроза.

дальше...