Поэзия
7 октября 2011

В этом маленьком сне на Трехпрудном
Раньше жил приходской капеллан,
А теперь там орут и беспутно
До утра не смолкает кальян.

А под утро на маковом поле
Клочья пепла и белой золы.
И немного опять беспокоят
Воспаленные лимфоузлы.

Кто-то крестится пьяною лапой
И дает мне никчемный совет.
За окном керосиновой лампой
Двадцать первый кончается век.


Кузнечики

Холодный дым осядет на заре,
А ночь забьется в дальний угол.
И с черной сажей у ноздрей
Мы станем тыкаться друг в друга
В пропахшем гарью коробке -
Локтями, бедрами, губами.
Пока нас утро не оплавит
И не сожмет в своей руке.

***

1

Ты помнишь тех - работавших на ЗИЛе,
Когда завод еще не развалили,
Когда был жив автобусный маршрут?
Автобус заводской стоит в ангаре,
Протяжно и тягуче проклинает
Гудроном пропотевшую жару.

Слезятся фары, что глаза ребенка.
На редких лужах разноцветной пленкой
Пускает слюни вытекший бензин.
И тишина, как спутница немая,
Но в рай автобусы не принимают.
Их оставляют подыхать в грязи.

Ты приходил сюда в полуденное пекло,
Когда трава обугленная пела,
И каждый шаг был шагом по стеклу.
И солнце, заходя на пепелище,
Терялось в золоте продавленного днища,
Цеплялось пузом за карданную иглу.

Где шум станков давно не раздается,
Где мертвым сном - кирпичные колодцы -
Тебя не поджидает злейший враг.
Ты никому не подчинен отныне.
Царапая колесами по глине,
Спускаешься на велике в овраг.

2

Пусть разум пуст, и сном измяты лица,
И ноют мышцы в поисках труда,
Мы не уйдем с насиженных позиций,
Пока есть хлеб и свежая вода.

Опалубка от сырости ржавеет,
И коченеет старший бригадир.
Для нас теперь спокойствие важнее,
Мы сей пустырь не станем городить.

И только пар над жилистым суглинком
Очертит запустение кругом.
И будет инженер стоять, как инка,
С дрожащим от рыданий кадыком.

3

При свете бутылочного стекла
В городе пыли и саранчи
Солончаковые кирпичи
Делаешь с ночи и до утра.
После из них составляешь дом,
Но это бывает днем.

И ты поставишь во двор казан,
Проведешь прямо с гор арык.
И будут всюду лежать ковры,
Ты видишь это, закрыв глаза.
И станет греза твоя близка
Среди просеянного песка.

***

Церковь ли в огни одета,
Кровь ли медная густа,
Просто юные кадеты
Учат воинский устав.

Им стоять меж самоваров
И турецкой хохломы
В лавке импортных товаров,
Лица солодом обмыв.

В лавке той над самым входом
Гордо реет красный стяг,
А они стоят поодаль,
Все мундирчики блестят.

И они ужасно рады,
Что судьба им не дала
Стать танцорами лопаты
И факирами кайла.

***

Мне слышится глухое - отвори,
Случайный силуэт под спящей аркой,
И в тишине прихожей у двери
Тяжелое дыхание овчарки.

Ольха под окнами метелью обросла.
И не понять - как холодно снаружи.
Я встану днем такого-то числа,
На тесной кухне разогрею ужин.

Когда врывается в остывший кровоток
Сухой зимы окоченевший окрик,
Приносит мне собака поводок,
И мы выходим в опустевший дворик.

***

Я как все - блядовал и плакал,
Пожирая вокзальный шлак.
Я был предан ей, как собака,
Но она все равно ушла.

И припомнила все ошибки,
Как я молодость огранял.
Снять бы комнату на отшибе
У каких-нибудь там армян.

Позабыть о насущном хлебе,
Что неправильно испечен.
По-другому расставить мебель,
И не париться ни о чем.

***

Мне хотелось пустых и невидимых снов.
Мне хотелось немного согреться.
Значит, где-то в груди коронарный озноб
Или просто уставшее сердце.

Значит город гудит в перебранке машин
И ломает стальное ребро.
Я серебряный окунь московских витрин,
Серый голубь холодных дворов.

Я сегодня проснусь непривычно живым,
Зная точно - за прожитым снегом
Будет лето и будет у самой травы
Непривычно горчичное небо.

Будет невод и будет счастливый улов.
Только я навсегда опустел.
И врывается в окна вечерних домов
Обожженный прожектором снег.

Copyright (c) "Русский переплет"