*

Рай - это так недалеко...
Там пьют парное молоко,
Там суп с тушенкою едят
и с Данте за полночь сидят.
Там столько солнца и дождей,
что вечно алы были маки:
рай - это там, где нет людей,
а только дети и собаки.

*

В моей бестрепетной отчизне,
как труп, разъятой на куски,
стихи спасли меня от жизни,
от русской водки и тоски

Как беженку из ближней дали,
меня пустивши на постой,
стихи мне отчим домом стали,
колодцем,
крышею,
звездой...

Как кесарево - тем, кто в силе,
как Богово - наоборот,
стихи, не заменив России,
мне дали этот свет - и тот.

*

Цвела картошка у сарая
лиловым, белым, голубым...
Я в детстве так боялась рая,
где будешь ты любим любым
и устремят родные души
к тебе несметные стопы, -
я пряталась на старой груше...
...Я и теперь боюсь толпы.

РОЖДЕСТВО

А я просила не угла
в январской круговерти,
а сына.
Вот и родила.
Вот он лежит в конверте.
Вот здесь и будет он лежать,
кричать, сучить ногами,
ходить... Куда мне с ним бежать
такими-то снегами?
Дороги, крыши, провода
в снегу.
А снег все сыпет...
Горит далекая звезда:
она и есть Египет.

*
Я при своем была рассудке,
тем коридором проходя,
с бельем и книжкою на сутки
я шла убить свое дитя.

И не было назад дороги.
Когда за мной закрылась дверь,
Я в небеса уперла ноги -
и вдруг пошла...
Я шла теперь
стерильно чистым коридором,
и кто куда, как в детсаду,
за дверью дети пели хором.
И знала я, зачем иду.

Я шла - не чтоб меня пустили
казенной двери на порог,
я шла - не чтоб меня простили,
а чтобы взяли узелок.

Шла, веря своему везенью,
отдать гостинец: мармелад,
баранки, сушки, воду, землю...
Но все вернули мне назад.

... Когда займется отовсюду
и всяк предстанет налегке.
У ада детского я буду
с тем узелком стоять в руке...

ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ

(монолог)

Я тяжела, как шапка Мономаха.
Очередным царенком тяжела.
И липнет к телу мокрая рубаха,
И градом пот с монаршьего чела.

А муж пожмет цыплячьими плечами:
"Откуда она только их берет!.."
Ему ль понять, что темными ночами
ко мне приходит русский мой народ.

МАРИЯ-АНТУАНЕТТА.

1.

В стране, где нет господ,
где правый раб и левый,
не приведи Господь
родиться королевой.

Родиться с головой
на беззащитной шее -
уж лучше быть травой,
водой, землей в траншее.

2.

У меня в Трианоне деревьев подстрижены кроны,
будет ночь - будет бал: королевское наше житье.
Но я чувствую кожей, моей ты робеешь короны.
Перестань, дурачок, я ж в постели снимаю ее.

Я корону сниму, но сначала сними остальное:
мои туфли, подвязки, чулки, кружева, кружева...
Поскорее, родной! Скоро утро настанет стальное
и потребует хлеба, и смелют меня жернова.

Но должно же меж ночью и утром быть что-нибудь третье,
но должно ж между жизнью и смертью быть что-то еще...
Я корону сниму, как бродяга снимает отрепья,
и мне станет теплее, тепло, горячо, горячо..

Впрочем, стой...Ничего мы уже не успеем с тобою...
Вот идет мой народ - и я чувствую боль в волосах,
потому что короны снимают всегда с головою.
Так что я без всего буду ждать тебя на небесах.

*

Н.С.

К нам равнодушна родина - Бог с ней,
и эта боль уже переносима.
И берег, что похож на берег Крыма,
теперь мне с каждым годом все родней.

Тот берег только издали скалист -
вблизи же он поблескивает влажно,
и что-то, что совсем уже неважно -
подъем или отбой - трубит горнист.

Там солнце светит и звезда горит
и смуглый мальчик что-то говорит,
И рыбаки вытаскивают сети,

и весело сгружают свой улов,
и так шумят, что мне не слышно слов.
Но мальчик не нуждается в ответе.

*

А снег пошел без проволочек,
тяжелый, он летел легко:
так легок стопудовый летчик
на небесах, так между строчек
легко бумаги молоко.

Но я-то знала, чем он платит
за этот высший пилотаж,
за этот вертикальный катет,
и я кричала снегу : "Хватит!.."
Но он пошел, как входят в раж.

Как входят в толщи атмосферы,
откуда нет пути назад,
в судьбу как входят, кроме веры,
безо всего. Себя на скверы
кроша, чтоб стал вишневый сад.

ПОСЛУШНИКУ АНТОНУ

Как пономарь псалтырь,
ливень бубнит по жести...
Я не уйду в монастырь.
Даже с тобою вместе.

Я, брат, останусь тут:
с неба стихотворенья
ждать - дадут, не дадут?
...Вот где смиренье.

*

Ты мне кровного был родней,
ты отчизной мне был земной,
ты Флоренцией был моей,
бессердечной моей страной.

Я тебе говорю: прощай, -
зла не помня и не скорбя:
я тебе показала рай -
ты ж изгнал меня из себя.

БЛОК В 21-м ГОДУ

Все громче музыка звучала,
она врывалась в каждый дом:
такая страстная сначала,
такая страшная потом.

Куда от музыки укрыться,
когда России больше нет?
Какая, к черту, заграница,
когда сама она весь свет? -

И обречен, кто ей не служит.
И служит. И спасен, кто глух.
... Блок умер, чтоб ее не слушать:
он испустил не дух, а слух..

*

Поэту, сколько можете, подайте:
вы этим не обидите его.
Ахматова скитается, как Данте,
отечества осколок своего.

От века все поэты не делимы
на тех и этих, наших и чужих:
когда они толпой проходят мимо,
одной толпой,
вглядитесь в лица их.

Не: стар и мал, не: ветренней и строже,
но: гордый взгляд и плотно сжатый рот:
так друг на друга все они похожи,
что Дант родней, чем собственный народ.

*

Не затем же, певец, тебе дар,
чтобы смертных простых быть известней,
а затем, чтоб на всякий удар
отвечать не ударом, а песней.

*

Я старости боялась хуже смерти:
так рыба, житель вод, боится тверди:
как ей вода, так мне нужна любовь...

А в старости, когда остынет кровь,
когда мой лоб избороздят морщины,
когда меня разлюбят все мужчины
и там, где розы рдели, будут мхи, -
кто не предаст меня?

Одни стихи.

*

Электричка спешит в Москву...
Я давно ни о чем не плачу:
Это дождь.
Разве я живу?
Я здесь просто снимаю дачу.

Я тащу на себе свой быт
этим вывороченным проселком,
где убит ты иль не убит,
ты и сам-то не знаешь толком.

Я-то ладно, я все ж поэт,
я не зря хоть здесь умираю...
Конца края России нет
и в ней каждый бредет по краю.

*

Говоришь, своя не тянет ноша?
Милый мой,
а ты ее носил?
Так чтоб: одиночество,
пороша,
тьма хоть глаз коли
и нету сил.
И когда ты спящего ребенка
тащишь,
тихо Господа моля,
из волос вдруг падает гребенка -
это тянет русская земля...

*

Не я ли тебя, Господи, просила,
чтоб он вернулся,
столько дней подряд!
Но так темно становится в России,
что я беру свои слова назад:
пусть он в чужой останется стране -
в аду не нужно провожатых мне.

*

Я в горе -
рыба в море,
и мне оно под стать:
с приливом и отливом...
Кто хочет быть счастливым,
тот зверем должен стать.

*

Это ты научил меня ждать,
как никто во всем свете не смог бы:
не как новорожденного мать -
как сухая смоковница смоквы.

Ждать без всяких на это причин,
ждать безвременно, ждать безнадежно,
с тою верой, с какой не мужчин
и не смертных,
но чуда лишь можно.

*

Это в Токио с неба летят лепестки хризантемы,
а у нас, словно розга, сечет ледяная лузга:
это наша зима, это вечная русская тема,
это русская смерть, до которой четыре шага.

Это в парках дубы, толстомясые, как баобабы,
ибо снег - это мерзлое мясо на русских костях.
Это в каждом дворе задубелые снежные бабы,
что пасут мелюзгу да мужей-недоумков костят.

Это все мы, погрязшие в русском быту, словно в блуде,
ибо: кто всех сильнее на свете? Не мучайтесь! Быт.
И спешат по бульварам обычные снежные люди:
кто в детсад, кто в госстрах, кто в бессмертье, а кто в Массолит.

Это органы зренья и духа залеплены ватой:
продираем глаза, прорубаем в Отчизну окно.
Только как разобраться, кто самый из нас виноватый,
если белая наша Россия - сплошное пятно.

*

Ну какая я невеста,
дуг мой! Время убывает...
Ох, бывает свято место
пусто. Как еще бывает!

Друг мой ситный, друг постельный,
я терниста, но груба ли?
Обниму твой крест нательный
ироничными губами.

... Так бывает: речи, вздохи,
у тебя же в сердце - пустошь,
и уступишь. Но - хоть сдохни! -
выше пояса не пустишь.

*

У, Москва, калита татарская:
и послушлива да хитра,
сучий хвост, борода боярская,
сваха, пьяненькая с утра.

Полуцарская - полуханская,
полугород - полусело,
разношерстная моя, хамская:
зла, как зверь, да красна зело.

Мать родная, подруга ситная,
долгорукая, что твой князь,
как пиявица ненасытная:
хрясь! - и Новгород сломлен - хрясь! -

все ее - от Курил до Вильнюса -
эк, разъела себе бока! -
то-то Питер пред ней подвинулся:
да уж, мать моя, широка!

Верит каждому бесу на слово -
и не верит чужим слезам:
Магдалина, Катюша Маслова,
вся открытая небесам.

И Земле. Потому - столичная,
то есть общая, как котел.
Моя бедная, моя личная,
мой роддом, мой дурдом, мой стол.

... Богоданная, как зарница,
рукотворная, как звезда,
дорогая моя столица,
золотая моя орда.

*

Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается с мужем,
уж тот не намерен, конечно,
с любовником тайно бежать.
Иначе, зачем тратить сахар,
и так ведь с любовником сладко,
к тому же в дому его тесно
и негде варенье держать.

Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается долго,
во всяком уж случае зиму
намерен пере-зимовать.
Иначе зачем ему это
и ведь не из чувства же долга
он гробит короткое лето
на то, чтобы пенки снимать.

Кто варит варенье в июле
в чаду на расплавленной кухне,
уж тот не уедет на Запад
и в Штаты не купит билет,
тот будет по мертвым сугробам
ползти на смородинный запах...
Кто варит варенье в России,
тот знает, что выхода нет.

*

Назвать мгновение прекрасным,
"Постой!" - сказать - я не могла
ни перед зеркалом бесстрастным,
где красота моя цвела,

ни на любви мятежном ложе,
ни в доме, где царил покой,
ни там, где то, что мне дороже
всего:
над кровною строкой.

Ни власть, ни молодость, ни сила...
И лишь с младенцем у груди
я день и ночь в слезах просила:
"Мгновение, не проходи!.."

*

А любовь - это руки. И чуть голова.
Авгиевы конюшни.
Я любила тебя, засучив рукава
и подол подоткнувши.

А любовь - добыванье металла из руд,
разбивание сквера...
Добровольный,
пожизненный,
каторжный труд:
золотая галера.

*

Я знаю эту боль,
я знаю этот звук,
с каким любовь всегда
из тела прочь уходит.
Уходит в небеса,
прощальный сделав круг,
и целых сорок дней
в них места не находит.

БАЛЛАДА О ЛИСТЕ

Ко мне влетел осенний лист,
подстреленный парашютист,
подранок мой, касатик,
мой золотой десантник.

Влетел в открытое окно
на свет - оттуда, где темно
и где от крови сыро,
из мира, где нет мира.

Мой Принц, мой хрупкий дезертир,
ты думал, что найдешь здесь мир?
Но протекают кровли
и мы бредем по крови.

Дом - крепость, думал ты? Увы!
Здесь негде приклонить главы.
Ветра тебя надули:
здесь тоже свищут пули.

... Поспи, голубчик, с полчаса
да и лети в свои леса.
Прощай навек и помни,
что крова нет - есть корни.

*

Н .С.

Я люблю тебя так, словно я умерла,
то есть будто смотрю на тебя с того света,
где нам каждая жилочка будет мила,
где любовь так полна, что не надо ответа.

Мне не нужно уже от тебя ничего...
Все земные сужденья о счастии лживы,
ибо счастье - оно не от мира сего.
И тем более странно, что мы еще живы...