Человек в пути
02 января 2008 года

Сразу оговорюсь, что ни номера московской больницы, куда меня привезли на скорой помощи, ни каких-либо имён я называть не буду, но не потому, что боюсь журналистской ответственности (этого со мной не бывает), а по той причине, что, как я понял из бесед с коллегами пациентами, то, о чём я хочу поведать, весьма типично для многих больниц, не относящихся к разряду элитных или иных специфического характера.

Ну, к примеру, во всех больницах принято не давать больным ни ложек, ни вилок, ни чашек, полагая, что весь этот инвентарь обеспечивается самими пациентами. Исключением является, наверное, Центральная клиническая больница, в которой лечатся президенты и иже с ними. Там, как я думаю, недостатка в таких мелочах не случается, а потому никто из больших руководителей и не предполагает, чем же живут рядовые лечебницы простого народа.

Читатель, конечно, догадался, что я поведу речь не о частных клиниках, а о бюджетных. В частных, за большие деньги ситуация вероятнее всего иная. Но почему в государственных больницах нужно приносить свои столовые приборы, которые в масштабах больничных затрат стоят в общем-то копейки, мне непонятно, особенно, когда слышу, как наше правительство совершенно сбивается с ног в поисках, куда и как расходовать накопившиеся непомерные валютные резервы.

Однако жанр репортажа требует определённой последовательности изложения, так что начну всё по порядку.

Машина скорой помощи прибыла за мной довольно скоро после телефонного вызова. Врач сразу оценила ситуацию и сообщила, что, вероятнее всего, потребуется госпитализация. Естественно, мою жену обеспокоил вопрос, что нужно с собой взять для будущего больного, давать ли халат, еду и прочее. Ответ был весьма обнадёживающим: ничего не нужно, кроме спортивного костюма и домашних тапочек.

Тут надо пояснить читателю, что по ходу репортажа я буду делать некоторые отступления в прошлое, поскольку последний раз я побывал на больничной койке лет тридцать с лишним тому назад, в то старое советское время, которое не ругает сегодня только ленивый или уж особенно дотошный правдолюб.

Так вот впервые во взрослом состоянии я попал в госпиталь, будучи рядовым солдатом по довольно смешному поводу. Мне нужно было поправить испортившиеся передние зубы, а в нашей маленькой закрытой воинской части этого сделать не могли. Вот и направили в Ивано-Франковск (в то время называвшийся Станислав). Прибыл я в приёмное отделение практически совершенно здоровым человеком, но меня раздели до гола и заставили надеть больничную одежду, включая специальный больничный халат. Свою одежду я получил лишь при выписке.

Читатель усмехнётся: "Так, то ж военный госпиталь!" Это правда. Но, лет десять спустя, мне опять довелось попасть теперь уже в гражданскую больницу, и опять по пустяшному поводу. Причиной беспокойств оказалась несколько пониженная кислотность в желудке, вызванная, по-видимому, специфическим режимом питания за границей, откуда я только что приехал. Поместили меня на обследование всего на несколько дней в заштатную больничку посёлка Гурзуф, что на Южном берегу Крыма. Там меня тоже полностью раздели, отобрав временно одежду и заменив её больничной, включая халат.

С тех давних пор я побывал во многих больницах и госпиталях, но только за рубежом в качестве переводчика при болевших иногда советских специалистах да в больнице российского шахтёрского посёлка Баренцбург на архипелаге Шпицберген. О них я буду вспоминать тоже в порядке сравнения.

Теперь я ехал в одно из московских больничных учреждений, с которым, кстати, уже был до этого несколько знаком, поскольку приходилось бывать в нём в качестве посетителя, когда в больницы пускали только в белых халатах и обязательно в сменной обуви, что тоже было в традициях ушедшего советского времени. Памятуя эти времена, я и высказал пожелание поместить меня именно в эту больницу, хорошее впечатление от которой я не мог забыть и часто при случае делился им с иностранцами.

Через некоторое время после бумажных формальностей меня принял дежурный врач, мгновенно устранил возникшую у меня проблему, но порекомендовал тут же лечь на стационарное лечение с возможной операцией, дабы обострение не повторилось и не случилось ничего хуже. Я согласился, понимая серьёзность ситуации. Да и не ожидал другого. Сюрпризы начались несколько позднее.

После несложных пока обследований с аппаратурой и без неё меня, наконец, проводили в мою палату, где я оказался шестым пациентом. Возле аккуратно застеленной койки не оказалось тумбочки. Шкафчиков для одежды в помещении не было вовсе. Стулья отсутствовали. Я в растерянности смотрел вокруг, не понимая, куда девать свою куртку и другую верхнюю одежду, чтобы сменить её лёгким спортивным костюмом.

"Ветераны" палаты обнаружили одну пустую тумбочку, но такую же поломанную, как все остальные в комнате. Пришлось упаковать в нижнее отделение верхнюю одежду, а обувь поставить под кровать. Только теперь я мог подумать о пище, вспомнив, что с самого утра ничего не ел, а за окном уж давно стемнело. Однако выяснилось, что ужин имел место пару часов назад и до утра меня никто не покормит. Дежурный врач на мою просьбу разрешить выйти из больницы, чтобы купить в соседнем магазине чего-нибудь поесть, буквально вытаращил глаза, заявив, что впервые в жизни слышит от пациента такую просьбу, и предложил спокойно поголодать до утра.

Кроме голода меня одолевала и жажда. Тут мне подсказали, что в помещении столовой всегда стоят чайники с кипячёной водой. Три чайника я действительно обнаружил, но у меня не было с собой никакой посуды. Попросил у пробегавшей мимо медицинской сестры какой-нибудь стаканчик, чтобы утолить жажду. Красивая девушка, хоть и была занята своими мыслями, вежливо выслушала меня и, уже на бегу бросила в ответ: "Больные должны приходить со своими кружками, а у нас ничего нет".

Поразило не то, что в больнице нет стакана (в это я просто не верю), а полное отсутствие у персонала желания оказать реальную помощь впервые попавшему к ним больному, отсутствие элементарного сочувствия, с которого фактически должна начинаться любая больница, как театр начинается с вешалки. Сочувствие, сострадание. С недостатком этих замечательных качеств, в общем-то, присущих русскому человеку, мне, к сожалению, пришлось столкнуться в больнице неоднократно. Несколько глотков из чайника я всё же сделал, приложив к его носику ладонь, сложенную трубочкой.

Мой друг, приехавший через пару дней навестить меня, рассказал, что когда недавно сам был в больнице, то в приёмном покое ему открытым текстом предложили заплатить некоторую сумму денег, чтобы получить отдельную палату и хорошее обслуживание. В первый момент они с сопровождавшей его женой опешили от такого предложения. Растерявшаяся женщина пролепетала, что в кошельке пока только три тысячи рублей. Но оказалось, что для начала хватит и одной тысячи. Откровенно скажу, что меня в приёмной, куда я попал, с таким вариантом не познакомили, потому, может быть, я и страдал от неизвестности и непонимания, как и все стандартные больные, от имени которых я и выступаю со своим репортажем.

Больные же со стажем лечения в разных заведениях обратили моё внимание на то, что, если бы я дал врачам скорой помощи хотя бы пятьсот рублей, то меня повезли бы в любую больницу, какую бы я ни попросил. Такого фокуса я тоже не знал. Что говорить, ради своего здоровья любой страдалец готов выложить любую доступную для него сумму. Вопрос только в том, что же ему доступно и достаточно ли это будет неожиданным рэкитёрам. А если заболел бедный человек? На днях к нам в палату попал мужчина с такой внешностью, что ему пришлось доказывать врачу, что он не бомж, хотя она его об этом и не спрашивала и никаких намёков по этому поводу не делала. Просто он сам понимал, что не относится к разряду средне обеспеченного москвича и просил обращаться с ним, как со всеми. Врачу долго пришлось убеждать его, что для бомжей в Москве совсем другая больница и по другому адресу. А когда этому же больному сказали, что нужно делать операцию, то первый вопрос, который он задал, меня потряс: "Сколько это будет стоить?"

- Бесплатно, - коротко ответила врач, но нужно ваше официальное согласие.

Я не хочу сказать, что сам бесчувственный человек и никого никогда не благодарю за помощь. На Руси не случайно говорят: долг платежом красен. Если к тебе относятся по доброму, отдают всю душу, то почему же не поблагодарить? Однако добровольно, от всей души, когда от признательного подарка и отказаться невозможно, чтобы не обидеть. Совсем другое дело, когда этот подарок ждут и даже заранее оговаривают, а от его стоимости зависит и отношение к тебе, которое, между прочим, оплачивается государством из наших же налогов.

Читатель скажет: "А кому это неизвестно? Все всё знают". И он будет прав. Но воз-то и ныне там. В чём же причина? Где те камни преткновения, мешающие нам жить лучше и счастливее?

Вот, например, один из них. Если медицинский работник, от умения и знаний которого полностью зависит судьба того или иного человека, получает такую зарплату, что он постоянно думает, где бы и как ещё заработать на приличную жизнь, то отнюдь не исключено, что его подход к больному будет определяться финансовыми возможностями пациента. Обычному страдальцу он может прописывать и осуществлять лечение строго по инструкции, казалось бы, не нарушая данную им некогда клятву Гиппократа. Но ведь организмы людей, заболевших даже одной и той же болезнью, разные, а потому без творческого подхода к процессу лечения обойтись никак нельзя, как не может писать настоящий художник картины по шаблону или установленному стандарту.

Что бы вы ни говорили, но врач тоже лицо творческое. А творчество без вдохновения вряд ли может быть настоящим. Вот и получается, что по инструкции можно прописать человеку уколы, которые тот едва переносит, или предложить операцию, что может завершиться смертью, а можно, подойдя творчески, сказать пациенту: "Знаешь что, батенька мой (или милая матушка), не попробовать ли нам вылечиться без таких крайностей? Изучив все твои анализы и состояние организма, думаю, можно попробовать вот что..."

Обычно так и разговаривают опытные специалисты-медики со своими родными, близкими или друзьями, попавшими на больничную койку. Могут так говорить и с теми, кто заранее объявил, что заплатит хорошие деньги за лечение. Правда тут подстерегает другая опасность. Бывают врачи -- рвачи. Такие, заметив "золотую жилу", намеренно будут делать всё, чтобы лечение было как можно дольше и дороже. Каждому врачу в душу не заглянешь. Насколько искренне и верно он говорит, не всегда проверишь. Вот почему так важно изначальная подготовка не просто врача с дипломом, а квалифицированного специалиста, беззаветно преданного профессии, любящего людей, то есть готовить таких, как Чехов, который с ланцетом ездил к беднякам на дом, а не Жиль Блазов из Сантильяны французского романиста Лесажа, знавших из всех медицинских средств только питьё воды в сочетании с кровопусканием, позволявшее пациенту в обязательном порядке либо умереть, либо выздороветь.

Пока я сижу и работаю на своём ноутбуке, сосед по койке, не зная, о чём я пишу, рассказывает свою историю.

"В начале года я попал в другую московскую больницу в связи с болезнью желудка. Мы с дочерьми платили за лечение, покупали дорогие лекарства. Месяц пролежал, потом дочерям при выписке сообщили, что у меня большая язва и необходимо удаление желудка. Началась подготовка к операции. Направили меня в другую больницу для рентгеновского снимка. Там я попутно поговорил с каким-то старичком-профессором. Тот спросил, зачем я хочу делать операцию. Короче говоря, вскоре выяснилось, что язва моя давно зажила и хирургическое вмешательство не требуется, а рекомендованные мне лекарства типа "мезим - для желудка необходим" не только не помогают, но даже вредят желудку. Вы не представляете, какой был скандал в моей больнице, когда узнали, что я отказываюсь от операции. Ну как же, потеряли четыре тысячи долларов, которые за неё просили".

Кстати хочу пару слов сказать о рекламе. Один из моих коллег по палате рассказал, что, страдая от аденомы простаты, он начал пить рекламируемый по телевидению "простамол", и почти сразу же почувствовал ухудшение здоровья, что привело его на операционный стол. Узнав о том, чем пытался вылечиться больной, врач хмуро заметил: "Надо лечиться не по телевизору, а в больницах". Но вернёмся к нашему репортажу.

Утром в коридоре прозвучало нечто трескучее, протяжное, что, как выяснилось, было сигналом идти завтракать. Будучи очень голодным, мне не трудно было оказаться в числе первых в образовавшейся сразу очереди. Чашку и ложку раздатчица пищи мне дала, пояснив, что возвратить их нужно немедленно, как только привезут из дома, а то другим вновь поступившим нечем будет есть. К счастью, обедать мне довелось уже своими приборами, поскольку после завтрака жена доставила всё, что мне стало известно, как необходимое для спокойного лечения.

Но в обед меня поджидал другой сюрприз. После сигнала, прозвучавшего неожиданно без десяти минут час, я увидел как больные в домашних халатах, спортивных костюмах, платьях и кофточках, а кто-то почти раздет с висящими на груди или боку мешками, наполненными мочой, в руках ложки, вилки и кружки, ринулись в столовую. Теперь уже я не торопился в очередь, а пошёл в свою палату съесть для аппетита пару помидор. Каково же было моё удивление, когда минут через десять войдя в обеденный зал, увидел его почти пустым. Моё удивление тут же переросло в изумление, буквально взорвавшееся негодованием, поскольку из раздаточного окна послышалась громкая брань в мой адрес по поводу того, что я шляюсь неизвестно где, а гоняться за мной никто не собирается, тогда как все должны быстро поесть и убираться, ибо раздатчице (а ругалась именно она -- женщина солидного телосложения и не менее солидного возраста) некогда.

Сдерживая своё возмущение, я поинтересовался, почему дама разговаривает со мной таким тоном, словно я нахожусь в тюрьме, отбывая наказание за провинность перед обществом. На всякий случай сообщил женщине, продолжавшей кричать и буквально швырнувшей мне тарелки с едой, что я как журналист очень интересуюсь культурой обслуживания в больнице. Слово "журналист" произвело некоторый эффект: раздатчица снизила тональность речи, пробормотала что-то близкое к "извините", и вспомнила, что не положила мне на тарелку печенье.

Я уж не говорю о том, что в обеденном зале стояли столы непокрытые скатертями. Не замечаю того, что на столах отсутствовали общепринятые приборы: соль, перец, горчица и, извините за банальность, салфетки. Этого, как я понимаю, бюджет больницы не предусматривал. Но разговор. Внимательное отношение к больным, нервы которых расстроены уже самой болезнью, мне думается должно быть всегда, на любом этапе лечения.

После этого инцидента мне довелось ещё пару раз объяснять этой не в меру разнузданной женщине, которая, как мне сказали, ведёт себя так грубо всегда и со всеми больными, что в больницу люди попадают отнюдь не по своей воле, и их успешное лечение зависит не только от врачей, но и от доброго отношения всего остального обслуживающего персонала. Однако она продолжала кричать то одному, чтобы он не наливал слишком много компота в свою огромную кружку, то другому, что она не даст ему добавки, потому что он ей не нравится. Дополнительную порцию пищи она, правда, не давала никому.

В самом деле, порции всегда были настолько маленькими, что ими впору кормить только котят. В беседе с заведующим отделением я высказал своё недоумение порядком кормления. Он попросил написать об этом письменно. Написал, рассказав о грубости, и предложил вывесить расписание завтраков, обедов и ужинов, дабы больные заранее могли планировать своё время, а так же предложил вывешивать меню-раскладку, чтобы больные знали их рацион питания. Реакция на мои предложения оказалась почти нулевой. Только раздатчица стала немного сдерживать себя и стараться молчать. Не знаю, насколько её хватит.

Вспоминаю, как я дежурил у постели больного российского мальчика в госпитале пакистанского города Карачи. Мальчика и сопровождавшую его маму, кормили в палате. Еду привозили на тележке. Это понятно, поскольку мальчик лежал с загипсованной рукой, прикреплённой к стойке. Мне разрешалось питаться в кафе. Но питали нас, как говорится, словно на убой. В огромные тарелки накладывалось большое количество гарнира в виде риса или жареной картошки, предлагалось по половине жареной курицы, овощи, фрукты. Словом от голода мы страдать не могли. Чай или кофе могли пить в неограниченном количестве в любое время.

Между прочим, в Норвегии я встречал даже гостиницы, в которых для постояльцев установлены автоматические аппараты бесплатной выдачи чая или кофе. Я уж не говорю о больницах.

В нашей больнице, из которой я веду репортаж, тоже в фойе есть автоматы напитков, но платные.

Однажды питавшиеся в столовой заметили, что выдаваемые им варёные яйца далеко не первой свежести, то есть тухлые. Многие начали поднимать скандал и возвращать яйца. Любопытным состоялся у нас разговор с раздатчицей.

- Почему вы даёте тухлые яйца?

- Я не знала, что мне дали.

- Но теперь вы знаете и продолжаете их давать больным людям.

- Я сказала женщине, что яйца тухлые и спросила, будет ли она брать. Она взяла.

- Но вы не имеете права давать испорченную пищу.

- Это надо обращаться не ко мне.

Вот и весь разговор. Заведующий отделением тоже порекомендовал обратиться к диетсестре, но увидеть её мне не довелось за всё время пребывания в больнице.

Можно было бы, конечно, сказать об этом во время ежедневных утренних или вечерних врачебных обходов. Их обычно совершают по два человека в белых халатах. Один из них спрашивает:

- Какие проблемы? На что жалуемся?

Кто-то с больничной койки сообщает робким голосом:

- У меня, доктор, температура.

И слышит в ответ:

- Это хорошо. У кого нет температуры, тех мы отправляем на кладбище.

Ответ в стиле чёрного юмора особенно оригинален в нашей палате, широкие окна которой смотрят во двор больницы с одноэтажным зданием морга посередине. Сюда ежедневно по утрам собираются группы скорбно одетых людей в ожидании катафалка, чтобы проводить в последний путь кого-то из своих близких.

Надо признаться, что врачи больницы, хоть порой и с чёрным юмором, но очень профессиональны, имеют большой опыт, умеют делать операции и, что не менее важно, лечить. Даже тогда, когда попадаются капризные больные, желающие просто полежать и предлагающие врачам разгадать причину неких неясных симптомов, эскулапы проводят обследования, назначают те или иные меры воздействия, приглашают по просьбе больного разных специалистов, и, только исчерпав все свои не очень богатые возможности, неожиданно выписывают пациента, объяснив, что его солидный возраст уже не позволяет ему чувствовать себя существенно лучше.

О возможностях больницы стоит поговорить отдельно. Разумеется, здесь есть кое-какая аппаратура. Некогда, как я уже писал, эта больница была оснащена по первому слову техники. Но в технике появились новые слова, которые сюда давно уже перестали доходить.

Когда я приехал работать на Шпицберген, больница шахтёрского посёлка Баренцбург -- форпоста России в Арктике тоже была оснащена по первому слову техники и тоже давно. А в это время в соседнем норвежском посёлке Лонгиербюен построили новый госпиталь с новым оснащением. Тогда руководство госпиталя предложило своим российским соседям в порядке шефской помощи свой большой рентгеновский аппарат из старого госпиталя. Для них он морально устарел, но всё же был лучше нашего в Баренцбурге, ещё старее. Мы с благодарностью приняли дар. Аппарат привезли, выделили для него в нашей больнице помещение и потом года два не могли его установить и пустить в работу, поскольку с материка никак не присылали специалистов наладчиков. Аппарат ведь у нас официально не числился.

Именно в этот период произошла такая история. В Баренцбург на своих снегоходах приехала отдохнуть группа норвежской молодёжи. Они пили в баре много пива, и когда собрались возвращаться к себе в норвежский посёлок, я пытался остановить их, предложив остаться в гостинице до утра и напомнив, что пятидесятикилометровый путь от одного посёлка до другого проходит через несколько крутых оврагов. Молодые люди весело помахали мне руками, уверяя, что они здесь давно живут и ничего с ними не случится. Однако, спустя некоторое время, они возвратились, так как в первом же овраге несколько снегоходов налетели друг на друга, и у одной девушки сломалась рука. Пришлось срочно везти её в нашу больницу, где хирург Покровский под нашим старым рентгеновским аппаратом стал править руку норвежской девушке. Стоявшая рядом медсестра вдруг заметила, что мне, смотревшему на этот примитивный способ выправления руки, стало плохо. Она быстро подставила мне стул, усадила и стала вытирать пот с моего взмокшего лица.

Руку девушке поправили, но, как потом выяснилось, осталось искривление, которое позже пришлось исправлять в норвежском госпитале. Думаю, всё оказалось бы значительно лучше, если бы к этому времени у нас был установлен норвежский аппарат.

Я к тому это рассказал, что в нашей больнице вполне возможно случаются порой ошибки только по причине использования устаревшего оборудования. Президент страны говорит о строительстве новых медицинских центров. Несомненно, это хорошо и нужно. Однако не менее важно оснастить работающие сегодня медицинские учреждения, как в городах, так и на селе, современной надёжной техникой и реально повысить зарплату медицинскому персоналу, увеличив его штат и вот почему.

Мне пришлось провести в больнице целый месяц. И всякий раз, когда наступали суббота и воскресенье, когда уходил основной состав врачей и технического персонала, происходили какие-то неожиданности.

Я собираюсь идти на завтрак и слышу от сотоварища по палате:

- Евгений, в коридоре будь осторожней. Там кто-то не дошёл до туалета и опорожнился на пол.

Что говорить -- идти на завтрак расхотелось. Но и пережидать оказалось делом неблагодарным, поскольку рассыпавшиеся нечистоты не убирались несколько часов. Дело в том, что в субботу не работает уборщица этажей, а медсёстры и медбратья убирать не обязаны. В конце концов, один из медбратьев после внушительного разговора с ним пациента больницы, надел резиновые перчатки и навёл в коридоре порядок.

Читатель может не поверить, да и мне кажется это невероятным, но на другой день в воскресенье история повторилась с той только разницей, что в этот день дежурил по больнице заведующий отделением. Безобразие на полу появилось недалеко от его собственного кабинета. Он не мог не заметить, но зашёл к себе и читал там газету, пока в течение двух часов медсёстры решали, кому же из них придётся всё-таки прибрать в коридоре, по которому постоянно ходят больные.

Может быть, я ошибаюсь, но не могу себе представить ничего подобного не только в зарубежных госпиталях, но и в наших российских больницах советского времени. Здесь же по выходным дням туалеты зачастую превращаются в места, куда невозможно войти. Больные ведь бывают разные. Не каждый справляется со своими нуждами, как того хочется. Вот и случается зачастую, что вокруг или в самом туалете, дверь которого не запирается по причине отсутствия защёлки, а унитазы без крышек, то кровь разбрызгана, то всё испачкано испражнениями, и убрать за такими больными оказывается некому. О какой чистоте, о какой гигиене может здесь идти речь? Платить-то за дополнительный штат уборщиц не из чего. Вот бы о чём подумать при распределении государственного бюджета.

Несомненно, никакая комиссия при посещении больниц ничего подобного не увидит, ибо перед их приходом такого безобразия не допустят. Но ведь больные живут и лечатся не только в дни посещения комиссий.

На нашем этаже есть ванная комната. Бывают, конечно, больницы, в которых ванные или душевые, да и туалет есть в каждой палате. У нас ванная комната одна на этаж. В ней есть и душевая, но она заперта. А зачем её открывать, если рожка с душевой сеточкой там нет вовсе? Ну да хорошо уже то, что есть ванная.

На двери ванной строгая надпись уведомляет больных о часах работы ванной и необходимости убирать после себя.

Признаюсь, я любитель принимать ванну. Вхожу, надеясь получить здесь моральное и физическое удовлетворение. Но при первом же взгляде на саму ванну стало ясно, что наполнять её водой нельзя, во-первых, по той причине, что нет заглушки, а во-вторых, по причине её полнейшего антисанитарного состояния. Ванну давно никто не мыл, не говоря уж о дезинфекции. На бордюре ванной лежали клоки женских волос. В течение нескольких дней я замечал, что их так никто и не убирает. Я позволил себе использовать эту ванну только как место для душа. Но дело это оказалось не таким лёгким.

В помещении я не увидел ни скамейки, ни вешалки, ни на худой конец гвоздя, куда можно было бы повесить одежду и полотенце. Подоконник выглядел таким, что на него страшно было класть чистые вещи. Принесенные с собой мыло и шампунь не находили себе места. Халат пришлось повесить, зацепив его за замок запертой душевой, а остальные предметы одежды и туалета, оставив их в полиэтиленовых пакетах, пришлось разместить на ступеньках забрызганной краской стремянки, стоявшей здесь с непонятной целью.

Осторожно омывая себя в ванной, я с долей зависти вспоминал душевые норвежской школы в одном из её маленьких городков. Душевые для школьников выглядели прекрасно: сеточки были все целыми, краны горячей и холодной воды работали, коврики резиновые застелены, шампуни выдавались при входе. Всё чисто, красиво, современно. Собственно такие же опрятные душевые я видел и при входе в норвежские шахты. О наших шахтёрских душевых вспоминать не хочется, ибо в них всё было диаметрально наоборот.

В палату входит медсестра и говорит, что мне надо срочно идти в кабинет ультразвукового исследования.

- Возьмите с собой полотенце, - бросает она, убегая по другим делам.

Мне непонятно, почему я должен брать своё полотенце, которое тоже не выдаётся в больнице, а приносится из дома. Если я его испачкаю составом, который наносится мне на тело при обследовании приборами, то как же я потом буду вытирать лицо? И где стирать потом это полотенце?

Сердобольные больные подсказали, что можно попросить у сестры-хозяйки пелёнку. Попросил и получил. Никаких проблем, но почему же не положить эти чистые пелёнки стопочкой в самом кабинете УЗИ для простоты обслуживания?

Не менее удивительным оказался приём лекарств. Вспоминая давние времена, когда в гурзуфской больнице ко мне три раза в день приходила медсестра и предлагала в её присутствии выпить назначенные лекарства, здесь в палате я был несколько озадачен, когда всё утро никто не предлагал мне таблетки. Узнав о моей проблеме, сосед по койке тут же пояснил, что назначенные препараты лежат в коридоре на столике медсестры, и каждый больной должен сам их забирать и пить.

Действительно на посту медсестры стоял деревянный поднос с ячейками, в которых стояли по три пластмассовых стаканчика и возвышались листики бумаги с написанными от руки фамилиями больных. Найдя свою, искажённую правда, фамилию, я взял стаканчики и опять же не знал, что дальше делать, поскольку количество таблеток и их расцветка в разных стаканчиках были разными. Пришлось найти медсестру, у которой, как правило, нет времени сидеть на месте, и поинтересоваться порядком приёма лекарств. Шарада решалась просто. Глядя на меня, как на бестолкового человека, сестричка спокойно объяснила, что в двух стаканчиках одинаковое количество таблеток, стало быть, их надо принимать утром из одного стаканчика, а вечером из другого. В третьем стаканчике число таблеток другое - их надо принимать в обед. Вот ведь какая простая арифметика.

В этот день я выпил таблетки утренние, в обед взял стаканчик обеденный, а с вечерним несколько замешкался после ужина. Пришёл за своим стаканчиком, но оказалось, что в моей ячейке стоят опять три стаканчика уже на завтра. Спрашиваю медсестру, где сегодняшние вечерние таблетки и был просто сражён ответом:

- Так я их уже выкинула. Надо утром забирать все стаканчики к себе в палату. А то знаете, какие бывают больные? Они могут либо свои таблетки кому-то другому подкинуть, либо выпить чужие, так что не забывайте вечером брать таблетки на следующий день.

Перспектива выпить случайно чужие лекарства или не выпить свои меня не радовала, потому вечерами пришлось дежурить в коридоре в ожидании, когда у медсестры найдётся время разложить стаканчики по ячейкам, чтобы своевременно забрать свои лекарства в палату. Единственный положительный эффект от наших бесед с медицинским персоналом выразился в том, что на стаканчиках с таблетками появились наклейки: "утро", "обед", "вечер".

Возникал, правда, ещё один сопутствующий вопрос: пить ли все таблетки, скажем, утренние сразу в один приём или каждое лекарство по очереди. Медсестра, которую я спросил об этом, ответила весьма просто: "А, пейте сразу", но мой всеведущий и многоопытный сосед по койке остановил меня предупреждением: "Евгений, у каждого лекарства своя особенность восприятия организмом, поэтому пить надо таблетки с некоторым интервалом. Иначе они не будут достаточно эффективны". Ну, спасибо знатокам!

Я тогда подумал, почему бы в больничных палатах или в коридорах не вывесить плакаты-рекомендации пациентам по поводу приёма лекарств, какой-то пищи, которую приносят неизбежно родные и друзья, других правил нахождения в больнице, то есть всего того, о чём ни врачи, ни медицинские сёстры не успевают рассказывать каждому вновь прибывающему больному?

Конечно, можно понять, что время берёт своё, и потому некогда новый и современный телевизор в фойе давно устарел и стал условно работающим. Можно поверить, что с течением времени некогда красивый линолеум не может оставаться на полах таковым вечно, порою трескаясь, разрываясь и торча во все стороны в безнадёжном ожидании замены на новое покрытие. Можно объяснить, что установленные в прошлом веке в послеоперационных палатах кнопки вызова дежурной медсестры, системы подачи кислорода и другие необходимые приспособления забыли, когда они работали. Но никак нельзя согласиться, что так и должно быть, особенно если мы говорим, что наше обновляемое или новое правительство только и делает, что думает о благе своего народа, если мы всеми силами современной пропаганды пытаемся убедить других и самих себя в том, что жить становится лучше, жить становится веселей.

Когда вас перевяжут, но не до конца, вам сделают укол, но по ошибке не тот, что нужно, вам дадут простынку, но не совсем чистую и целую, когда вы увидите, что в больнице не всё успевают, не всё замечают, не всё объясняют, ибо урезанному штату некогда выполнять все обязанности, и платят этому штату лишь за часть работы и не платят вовсе за ответственность, что и отражается непосредственно на вашем собственном здоровье, тогда вы поймёте фразу "в здоровом теле здоровый дух". Чтобы дух в стране был здоровым, надо вылечить всю страну. Только кто же будет это делать? Кого у нас в стране интересуют не лозунги перед выборами, а человек постоянно и всегда? Вот о чём мне подумалось в конце репортажа.

Со мной в палате лежал заслуженный строитель, приложивший свои силы к строительству сорока жилых зданий города Москвы, инженер, работавший в команде С.П.Королёва при подготовке советской космической техники, простой электрик и шофёр, бизнесмен и дипломатический работник представительства одной из народностей нашей огромной многонациональной страны, кузнец и охранник, лежали студенты, не желавшие идти на службу в армию - народ самый разнообразный. Всем хотелось быть здоровыми и телом, и духом. Первому помогают опытные врачи, а второму - ?

Евг. Бузни

писатель

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

278882  2008-01-04 13:41:38 В. Эйснер - Хорошо написанная, горькая и правдивая истрия, жуткая в своей обыденности. Голосовал.

278926  2008-01-07 15:00:02 И. Крылов - Это репортаж с передовой проигрываемой нами войны за социальную справедливость и уровень жизни.

278927  2008-01-07 15:40:16 -

278929  2008-01-07 18:59:58 Валерий Куклин - По сравнению с этим очерком "Репортаж с петлей на шее" звучит веселой рождественской сказкой. Там против Фучика стояли его враги-гитлеровцы, а здесь - так называемые земляки и так называемые врачи и прочие так называемые.Не думаю, что повышение зарплаты этим убогим совестью тавк называемым людям вынудит их быть более человечными по отношению к больным. С перестройкой все общество российское заразилось некой суперзаразой паскудства настолько, что вымирание нации неизбежно не только из-за нежелания нормальных женщин рожать детей для новорусского общества, но с помощью сволочей-врачей. Небось, совершив очередной мерзопакостный поступок, такой вот врачок сидит в ординаторской, попивает чай с полуголой медсестрой на коленях и перемалывает косточки правительству за то, что оно недостаточно хорошо оплачивает его так называемую работу. А потом идет в церковь и ставит свечку во здравие свое и благополучие. Не за убиенных же с его помощью ему молиться. Валерий

279027  2008-01-14 14:44:10 Антонина Шнайдер-Стремякова - Честный, хороший очерк таковы, к сожалению, во всеобщей официальной медицине дела во всём мире. Чтобы быть здоровым, нужны, братцы, деньги. Куда ни ткнись, везде деньги...

279237  2008-01-25 13:12:28 Сергей - Маленькое уточнение насчет денег - в России нужны именно наличные деньги. Наш исследовательский институт, расположенный в глубинке, где медпомощь соответствующая, заключает договора с лечебными учреждениями в других городах - если кому-нибудь из работников понадобится срочная медицинская помощь. Сотрудник берет на предприятии гарантийное письмо - и едет в больницу, где ему за дополнительно перечисляемые предприятием деньги (кроме полиса обязательного медицинского страхования) должны оказать помощь - как правило, это операция. Типичная сценка - больной доставлен на каталке в больничный коридор отделения, лежит, ждет. Мимо снуют врачи, медсестры - на пациента - ноль внимания. Недоумевающий больной приподнимается с каталки и, вцепившись в очередного врача, трясет своим гарантийным письмом, пытается выяснить причину - почему эскулапы не видят его "в упор". После разъяснений все становится ясным. Деньги по гарантийному письму не доходят до врачей отделения, оседают в администрации больницы. Иногородний пациент, если не хочет затевать скандал, может привлечь к себе внимание врачей только одним - надо к письму физически приложить некую сумму, стартовый уровень которой начинается с сотни у.е. А если сумма "приложения" достигнет четырех сотен "енотов" - не исключено, что операцию сделает и сам зав. отделением с кандидатским званием... Как философски заметил один врач - "меняем белое на зеленое"... В областной больнице женщина рассказала как-то о поразившем ее эпизоде - по коридору отделения идет молодой анестезиолог и громко объявяет:" Те, кто желает проснуться после наркоза - быстренько скинулись по 300 рэ!" Мне, иногороднему (звучит как "иноверцу" - в царской России), в тот раз сделали операцию быстро, хорошо и выписывали на четвертый день, не дожидаясь, пока срастется шов - отделение переполнено местными, городскими больными. Мой врач, отслуживший на кораблях Севастополя пару десятков лет, грустно заполнял бумаги. Праздник 23 февраля прошел "не очень"- местные выздоровевшие пациенты в основном балуют врачей "благодарностью" на словах. У меня осталась кое-какая наличность, которую планировалось истратить на дополнительные лекарства, если что-то пойдет не так. Подхожу к хирургу, благодарю, прощаюсь, в шутку предлагаю проставить КТУ - коэффициенты трудового участия и отметить премией личный плавсостав, принимавший участие в моем излечении. Он сразу повеселел, заулыбался - на носу 8 Марта, теперь, подозреваю, в праздник наденет свой офицерский китель ради женщин. А по обычным дням висит этот китель в бывалой "шестерке" - гаишники, заметив подполковничьи погоны военврача, с сожаление всегда отпускают нарушителя. "Ты извини, но у нас так система построена," - врач зачем-то пытается передо мной в чем-то оправдаться. На прощание я получаю даже дополнительные рекомендации по последующему лечению. Вот что значит - у врача хорошее настроение...

282435  2008-06-27 00:04:18 Галина - Прекрасный слог,искреннее повествование, насыщенное гражданственной позицией, а самое главное достоверное изложение существа глубочайшей и важнейшей проблемы... С интересом к Вашему творчеству,к сожалению доступному мне с большим ограничением, поскольку место моего нынешнего проживания - Сиэтл (США), Галина Анатольевна Головина! Очень хотелось бы поделиться впечатлением от американского здравоохранения.

Copyright (c) "Русский переплет"