Рассказы
14 февраляя 2014 года

ИЗ ЖИЗНИ ДИРЕКТОРА ЗАПОВЕДНИКА

Последнее лето. Июнь

1942 год. Красная Армия восстанавливается после тяжелых сражений первого года войны. Некоторые военачальники, устав от оборонительных боев, разрабатывают планы наступательных операций. Ставка неоправданно считает, что этот год станет переломным, а враг будет изгнан за пределы СССР. Однако Сталин не сбрасывает со счетов угрозы повторного наступления немцев на Москву обходом с юга. В то же время группа немецких армий «Юг» концентрирует танковые и армейские корпуса в направлении Воронежа и Кавказа. Русская столица Берлин уже не так интересует, как кавказская нефть. Приближалось лето кровопролитных боев, лето повторения многих ошибок 41-го года.

Старший лейтенант Махмут Юсупович Ядгаров прибыл из Уфы в Моршанск неделю назад в составе штаба 238 отдельного пулеметно-артиллерийского батальона. В этом небольшом городе Тамбовской области шло формирование и доукомплектование стрелковых дивизий, механизированных корпусов и других воинских частей, прибывала техника и люди. Ходили разговоры, что через три-четыре дня эшелон с их батальоном двинется к фронту. 15 июня, в первый же день он отправил телеграмму домой: «Здоров. Желаю вам всего наилучшего. Адрес Моршанск Тамбовской обл., почт/ящик 164 штаб. Пишите чаще. Махмут». Перед отъездом с женой Мисей договорились, что все письма и телеграммы с фронта будут адресованы дочери – четырехлетней Саре, самой младшей и самой любимой в семье.

Должность помощника начальника штаба всегда была непростой. Ведь отдельный батальон – это самостоятельная боевая единица со своей структурой управления, организацией службы войск и тылового обеспечения. На подготовку десятка приказов и распоряжений, оформление и изучение личных дел и красноармейских книжек, проверку несения службы и снабжения, другие обязанности у помначштаба батальона иногда не хватало и суток. Однако, несмотря на занятость, старший лейтенант Ядгаров никогда не проходил мимо шумно обсуждающих последние известия с фронта бойцов батальона, всегда поддерживал разговор. И непременно подсаживался к задумчивым молодым юношам в мешковатых гимнастерках, сидящим в одиночестве на лавочке или просто на траве, с письмом из дома в руках и немым вопросом во взгляде: «Что завтра, вернусь ли я живым?»

Махмут хорошо помнил себя в относительно недалеком 1918-м, когда семнадцатилетним юношей, полным идей о новой счастливой и справедливой жизни, несмотря на отговоры родителей и пяти любимых сестер, вступил добровольцем в Красную Гвардию. Был зачислен в 1-й Оренбургский мусульманский батальон, и после краткосрочных военных курсов назначен в команду конно-разведчиков. Потом было и отступление из Оренбурга после занятия его чехословацким корпусом, и боевые действия в Средней Азии, вновь наступление и взятие Оренбурга, тяжелейшие бои и ранение под Уфой, госпиталь. Опять Средняя Азия уже в составе 1-й Приволжской татарской бригады – Казалинск, Фергана, крепость Ош, Алма-Ата. И так до июня 1923 года. Многое было пережито, поэтому и стремился поддержать молодых ребят, да и своих ровесников – сорокалетних мужчин, впервые взявших в руки винтовки. Независимо от возраста мысли у всех были одинаковы, как, впрочем, и у него самого.

Впереди неизвестность. Ждать от неё что-либо хорошее – обманывать себя. Глядя на большие лозунги о том, что враг будет разбит, о нашей неминуемой победе, старший лейтенант Махмут Ядгаров понимал их необходимость, и твердо был уверен в написанном. Но также он знал, война – это твой убитый товарищ или ты сам; попавшая под бомбежку чья-то семья, а может и твоя; и до неминуемой победы будут кровь, пот, сотни километров в грязи, справедливость и губительная ложь, героизм и предательство.

Воспоминания о гражданской войне потянули за собой другие воспоминания. Само собой получилось, что по вечерам и ночам, в свободное от службы время он размышлял о прожитом, о семье, о работе, о встречах с интересными людьми. И ловил себя на мысли, что подводит итоги, но ему очень хотелось надеяться – не последние итоги всей жизни.

20 – е годы. Становление лесовода

Закончилась гражданская война. Строилась новая жизнь. Будет ли она лучше прежней? За такую ли жизнь он бился с белогвардейцами, по сути, представителями его же круга? В анкетах в графе «происхождение» Махмут Ядгаров писал – «из служащих». Он никого не обманывал и в подробной автобиографии писал о своей семье всё, как есть. Опасался, но надеялся, что служба в Красной армии подтвердит его безусловную верность трудовому народу, ведь он действительно служил за идеи пролетарской революции, за всеобщее равенство и братство, за справедливость. Время «красного террора» прошло, но инертность общества и политика советской власти заставляли быть осторожными всех, кто в той или иной мере мог называться «из бывших». И эти опасения через несколько лет получили свое подтверждение, ведь он был именно «из бывших».

Отец Махмута из семьи оренбургского купца – бухарского подданного Камальбая Ядгарова. Старший брат отца – крупный лесопромышленник. Его дочь, помещица – двоюродная сестра Махмута расстреляна по приговору Оренбургского ГубЧК в марте 1919 г.

Мать Фатыма Галеевна – дочь статского советника, преподавателя Восточного факультета Казанского императорского университета, впоследствии одного из основателей и первого инспектора Татарской учительской школы Гали Махмудова.

Оба деда достигли всего своим трудом: один с риском для жизни водил караваны из Бухары в Оренбург, второй – выходец из крестьян небольшой татарской деревни, своим талантом и упорством ставший педагогом и ученым. Только когда в основу существования государства положены два принципа: «классового чутья» и «революционной целесообразности» это мало кого интересовало.

Куда применить себя в гражданской жизни Махмут не задумывался. Он вырос на Южном Урале. Кругом были лес и горы, места удивительной красоты, их невозможно было не любить. Лес кормил, одевал, согревал, лечил. Без него не строились дома, он был спасителем в тяжкие голодные времена. Но чтобы лес был всем этим, его самого часто приходилось спасать. Не только от стихии – пожаров, но и от недобрых людей, которых, впрочем, в те годы можно было понять: голод, разруха, безденежье. За лесом и его жителями - зверями, птицами, пчелами и другой живностью нужно было следить и помогать им жить. Махмуту это занятие было по душе, и он решил посвятить себя лесной работе.

Начинающий лесовод Ядгаров хорошо запомнил первую характеристику - удостоверение, написанную его наставником лесничим Хоревым:

«Выдано технику-практиканту Бердяшского лесничества Ядгарову Махмуту Юсуповичу в том, что он в 1925 году состоял на должности техника-практиканта при лесничестве и выполнил за это время все возлагаемые на него поручения исправно и аккуратно. Ядгаров вполне знаком с делом отвода, перечета и оценки леса. Геодезическим инструментом /астролябией/ пользуется умело и простую съемку знает. С канцелярской работой по учету отпуска древесины достаточно ознакомлен. Теоретическое знакомство с основами лесоводства Ядгаров имеет ещё не полное, занимался он по учебнику Арнольда.

Тов. Ядгаров к занятиям по подготовке себя к лесоводственной деятельности относился всегда серьезно и прилежно».

С этим удостоверением он поехал в Уфу на открывшиеся Башкирские курсы по подготовке землемеров и лесоводов. Уфа середины 20-х годов Махмута не то чтобы поразила, но удивила – это точно. Не сказать, чтобы он одичал в лесах горного Урала, однако в городе жизнь всегда многолика и суетлива. Всё вновь приходящее прививается быстрее. Мимо снуют незнакомые люди, Махмут вначале пытался всматриваться в лица: «А вдруг кто знакомый? Не поздороваюсь – обидится». Через два дня от этой затеи пришлось отказаться. Население Уфы приближалось к первой сотне тысяч. Ему поначалу казалось, что находится в густом людском лесу, в котором ещё предстоит научиться пробираться без синяков и шишек. Что же тогда творится в Москве или Ленинграде? Как там уживается миллион человек?! Уфа тоже считалась столицей и старалась соответствовать. Появился аэродром и первые два самолета. Московская киногруппа снимает первые документальные фильмы об Уфе - празднование Первомая, сабантуй, съезд комсомола Башкирии. У молодежи главная тема - Маяковский собирается в Уфу! Везде хотелось успеть и все хотелось посмотреть. Только надо заставить себя сесть за парту, впереди год напряженной учёбы,

Время пролетело интересно и незаметно. В августе 26-го Махмут Юсупович Ядгаров получил Свидетельство: «Испытательная комиссия при Башкирских курсах по подготовке землемеров и лесоводов удостоверяет, что слушатель названных курсов Ядгаров Махмут, происходящий из граждан Зилаирского кантона АБССР, поступил на Лесное отделение курсов и окончил полный курс, прослушав следующие учебные дисциплины: 1. Математика (арифметика и геометрия). 2. Русский язык. 3. Политграмота. 4. Лесоводство (с дендрологией). 5. Лесная таксация (с введением в лесоустройство). 6. Лесоупотребление. 7. Лесоуправление с Лесным Законодательством. 8. Геодезия. 9. Топографическое черчение. 10. Каллиграфия. Выполнил летние практические работы по следующим предметам: лесоводству, геодезии и лесной таксации. Означенный гражданин Ядгаров Махмут выявил достаточную теоретическую и практическую подготовку в области избранной им специальности, а потому Ядгарову присуждается квалификация помощника лесничего и право на квалификацию Лесовода, которую он может получить после прохождения им установленного 3-хлетнего практического стажа по выше указанной специальности и представления соответствующего отчета о нем».

Кроме учебы удалось с пользой провести и свободное время. Чем дольше находился он в Уфе – тем больше она ему нравилась. Город на горе в окружении трех рек – Белой, Дёмы и Уфы. Посмотрел четыре раза «Броненосец «Потемкин», дважды «Закройщик из Торжка» с Игорем Ильинским. И даже через знакомого смог договориться с летчиком и облететь вокруг Уфы. Впечатлений много, однако пора возвращаться к работе.

Через два дня после окончания курсов подписан приказ о новом назначении Махмута Ядгарова помощником лесничего в Байназар-Кипчакское лесничество.

Постепенно устраивалась личная жизнь. Махмут женился, сыну Рафаэлю шел второй год. Условия работы и жизни лесных работников были нелегкими. Теперь надо было заботиться и о семье. Спасали служебные наделы в размере 4-5 гектар, включая пашню и сенокосы. Для лесных работников наделы были освобождены от сельскохозяйственного налога, что было большим подспорьем. Всё свободное время уходило на воспитание сына и домашнее хозяйство.

Работы было очень много. Три года назад был принят первый Лесной кодекс РСФСР. Согласно ему основной задачей помощника лесничего была охрана лесов: «На лесную стражу под руководством лесничего и его помощника возлагается непосредственный надзор за вверенными их охранению участками леса. … Лесничие, их помощники и лесная стража вооружаются огнестрельным оружием и в отношении задержания самовольных порубщиков, а также производства обысков и отобрания похищенных лесных материалов и призывов граждан для тушения лесных пожаров, пользуются правами милиции».

Рабочий день был не просто ненормированным, он был круглосуточным. Ночь для сна, а день для работы – это не для лесничего и его помощника. Но лесоводство Махмуту нравилось, дело было ему в удовольствие, поэтому всё получалось, хоть и не сразу. Упорства ему не занимать. Да и наследственность, наверное, давала о себе знать. Купеческая способствовала предприимчивости, научная требовала постоянного пополнения знаний.

Значительная часть времени уходила на разъяснительную работу с местным населением. Встреча, как правило, начиналась с разговора об охране лесов, правилах использования и восстановления их богатств, а заканчивалась политико-просветительной беседой. На вопросы сельчан отвечать подчас было непросто, народ попадался любознательный. Приходилось серьезно готовиться. Постепенно пополняя свою базу политических знаний, Махмут стал всё чаще задумываться о вступлении в партию - в ВКП(б). Раньше он считал себя не совсем готовым к этому шагу. Но теперь, видя, как внимательно его слушают люди, осознавая, что стал ориентироваться во внутренней и внешней политике, понял, что полностью разделяет большевистские идеи, а главное – может увлечь ими других. С выполнением служебных обязанностей тоже всё ладилось, начальство его хвалило и ставило в пример. В июле 1928 года Махмут Ядгаров подал в местную ячейку ВКП (б) заявление о приеме кандидатом партии ВКП(б). Вот тут и сказалось происхождение, подтвердились опасения. Именно из-за происхождения кандидатом его приняли только через четыре года. Отказ в приеме в партию мог сказаться не только на работе, но и на жизни вообще, если бы соответствующие органы задались целью избавиться «от чуждого элемента».

Но, несмотря на отдельные горести и неудачи, лесоводческая деятельность шла своим чередом, менялись лесничества. Впереди были интересные поездки и встречи. В мае 29-го помощник лесничего Катайского лесничества, Тамьяно-Катайского кантона Ядгаров Махмут Юсупович с товарищами командируются в Москву на Лесную опытную станцию при Тимирязевской сельскохозяйственной академии сроком на шесть месяцев для повышения квалификации. Это командировку можно было считать настоящей наградой за добросовестную работу. Станция, или как её ещё называли – дача, созданная в 1865 году, считалась крупнейшим учебным и исследовательским центром лесной науки не только в СССР, но и в мире.

Кроме обширной научно-исследовательской практики благодаря ходатайству заведующего станцией профессора Эйтингена перед ректором Ленинградского лесного института, практикантам из Башкирии посчастливилось на несколько дней съездить в Ленинград для знакомства с институтом. Эта поездка была очень важна для Махмута. Во-первых, в Уфе планировалось создание сельскохозяйственного института, организация в нем лесного факультета имела исключительную целесообразность, ведь почти половина территории республики покрыта богатейшими лесами. Ещё обучаясь на курсах лесоводов, Махмут понял, что нужна развернутая программа подготовки специалистов лесного хозяйства. В Ленинграде он окончательно в этом убедился. И, во-вторых, он очень любил этот город. Первый раз он побывал ещё в Санкт-Петербурге вместе с отцом почти двадцать лет назад, в 1910-м. Правда в памяти осталась только поездка в коляске от Николаевского вокзала по Невскому проспекту до Дворцовой площади. Потом прогулка пешком мимо Адмиралтейства на набережную, где он с восторгом смотрел на Петропавловскую крепость и Ростральные колонны.

За время московской учебной командировки выдалась возможность дважды посетить Центральный дом специалистов сельского и лесного хозяйства в Большом Златоустинском переулке. Первый – присутствовать на Пленуме Центрального Комитета сельскохозяйственных и лесных рабочих, где с докладом: «О лесхозах и рационализации лесного хозяйства и лесозаготовок» выступал от Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции СССР – член Коллегии Каганович. Второй – на заседании научно-агрономического сектора послушать доклад профессора Чаянова «Организация применения достижений сельскохозяйственных опытных учреждений».

По возвращении в Башкирию Махмуту дали два дня на подготовку отчета о командировке. Впечатлений было столько, что он боялся не успеть. Выручили только ежедневные записи, которые он по лесоводческой привычке вёл всё это время. Старался составить официальный отчет без эмоций, но не всегда получалась, уж очень о многом хотелось написать.

Подробный доклад Махмута Ядгарова в Лесной отдел Народного Комиссариата земледелия Башкирии о командировке в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию, о посещении Ленинградского лесного института и о других московских событиях занял около двадцати листов убористого почерка. Ещё на пяти были изложены его предложения об улучшении лесоводческой работы в республике. К ним были приложены три толстых тетради учебных конспектов.

Директор Башкирского заповедника

По возвращении с учебы, Махмута Ядгарова назначают лесничим, а в начале 1930 года заведующим по лесохозяйственной части Узянского участка. Только бы и работать на новом месте с новыми силами и знаниями. Но тут очередная напасть – чистка советского партийного аппарата. Попросту же – избавление от тех, кто замечен или мог быть замечен потом в различных «уклонах» и «оппозициях». Чистка распространялась как на партийных, так и беспартийных служащих советских учреждений. Мимо Ядгарова она пройти не могла опять же по происхождению. Заключение комиссии по чистке соваппарата записано в его трудовом списке: «На данной работе оставить, активно участвовать в общественных работах, строго соблюдать классовую линию». Целый месяц нервного напряжения, но на этот раз повезло, в отличие от десятков тысяч других «вычищенных» по всей стране.

В середине 20-х годов в стране остро встает проблема экономической и технической реконструкции народного хозяйства. Большевики всё острее понимают, что на одном советском энтузиазме развитое общество не построить. И всё большее значение стали уделять научным исследованиям. Организованы несколько экспедиций Академии наук СССР, в первую очередь на Урал и в Сибирь.

В 1927 г. в республике приступила к работе Башкирская экспедиция Академии наук СССР, изучавшая природные ресурсы и проводившая научные изыскания. Особый интерес для экспедиции представляли районы лесостепной и горно-лесной части Южного Урала. В состав экспедиции входило несколько научных отрядов. Задачи экспедиции - всестороннее исследование природы и хозяйства Башкирии. Руководителем экспедиции был назначен действительный член Русского географического общества, член Парижского антропологического общества профессор Сергей Иванович Руденко, хорошо знавший культуру и историю башкирского народа.

Махмут Ядгаров, конечно, знал об этой экспедиции. Более того, он принимал участие в работе одного из научных отрядов по исследованию лесов Южного Урала. И в разговорах не раз слышал слова «новый заповедник». Ему уже были известны Баргузинский, Астраханский, Ильменский заповедники. Неужели теперь заповедник будет и в Башкирии?!

Осенью 1929 года, заслушав доклад профессора Руденко, Совет народных комиссаров Башкирской АССР принял решение: "С целью охраны имеющих исключительный научный интерес памятников природы, необходимых как для исследовательских работ Академии наук и научно-исследовательского института, так и для учебной производственной практики профессуры и студенчества педвуза, - объявить заповедниками Аргазинскую и Южно-Узянскую лесные дачи и устроить на их территориях естественноисторические и исследовательские станции, объединив оба заповедника общим управлением и единым бюджетом с устройством в Южно-Узянской даче, кроме того, опытного лесничества».

Началась работа по формированию одного из первых на Урале природных заповедников. Летом следующего года утверждено Положение о Башкирском заповеднике.

Догадки Махмута подтвердились. Теперь было одно желание – работать в заповеднике. И, похоже, оно начало сбываться.

Распоряжением по Белорецкому леспромхозу от 18 октября 1930 г. Махмут Юсупович Ядгаров освобожден от занимаемой должности. Причина – его отзыв в Башкирский научно-исследовательский институт. А через неделю приказом по институту он назначается директором Башкирского государственного заповедника. Руководством института было рассмотрено несколько кандидатур. Выбор пал на него. В течение этой недели Махмут каждый день беседовал с разными людьми. Рассказал о себе всё, иногда даже удивляясь своей памяти, которая поднимала изнутри то, что казалось не вспоминаемым. Сомнений, подобных «справится – не справится» у него не было. Знал, что всё получится. Был опыт, были знания, желание и огромный интерес ко всему новому. На огромной территории СССР в то время заповедников было не более десяти. Об их организации и деятельности он слышал в Москве и Ленинграде, только никак не мог предположить, что через год сам займется этим делом, да ещё и в должности директора.

Территория нового заповедника была хорошо известна Махмуту. За несколько лет она была многократно объезжена вдоль и поперек на лошадях и лыжах, измерена шагами в пеших переходах. Но теперь это было не просто лесничество. Многое, что было раньше разрешено, теперь категорически запрещалось. Так, правила производства охоты, утвержденные декретом ВЦИК и СНК в 1922 году гласили:

«Учреждения заповедников производятся на следующих основаниях: в границах заповедников воспрещается навсегда охота всякими способами и на всяких зверей и птиц, причем нахождение в заповеднике, вне дорог общественного пользования, с охотничьим, или могущим служить для охоты оружием, или орудием для ловли зверей и птиц, или собакою, или с ловчими или приманными зверями и птицами, или с добытыми зверями и птицами, - приравнивается к производству охоты».

«… В пределах заповедников абсолютно воспрещены: всякая рубка леса, охота, рыбная ловля, пастьба скота и прочие виды побочных пользований».

Всё верно. Только как объяснить это местным жителям? Раньше тоже были ограничения, но они были в рамках сезонов или особо редких животных и птиц. Теперь же запрещено было всё и всегда. Поэтому на первый план выходила разъяснительная и просветительная работа с жителями граничащих с заповедником селений. Нужно было добиться понимания людьми необходимости сохранения дикой природы. Постараться вовлечь их в работу заповедника. Очень сложно. Они привыкли жить лесом, а теперь даже не всякую ягоду соберешь. Старики вообще даже не хотели понимать смысл заповедника. Если сейчас всё общее, то какие могут быть ограничения, тем более на охоту и рыбную ловлю?!

Вторым главным направлением было научное. Вначале решили заняться учетом численности животных и птиц, составлением списка особо ценных растений. В организационном плане – обозначением границ заповедника, особенно в труднодоступных горных местах. Махмут днем вместе с сотрудниками занимался исследованиями, вечером они совещались в дирекции, подводили итоги и планировали мероприятия на следующий день. Две группы на лошадях были в первую же неделю снаряжены в дальние уголки заповедника. Стали помогать и местные жители. Директор рассчитывал до зимы сделать как можно больше, пока тропы не засыпало снегом.

Махмут старался, как мог. Иногда ему казалось, что сотрудники обижаются на него, потому что не жалел ни себя, ни их. Но с коллегами ему повезло, они понимали необходимость его требовательности и не обижались, видя, что и себя он не щадит. Бывало, что утром придя в небольшую комнату директора, видели Махмута Юсуповича спящего на книгах и конспектах. Однако на всестороннюю работу по организации нового заповедника не хватало ни подготовленных кадров, ни выделяемых средств. Была идея два-три раза облететь заповедник на самолете для составления более подробной схемы территории. Уфимское начальство согласилось вначале на один облет, но потом из-за лимита на бензин и его не разрешили. Правда, обещали помочь с воздушным наблюдением летом в целях обнаружения лесных пожаров.

Прошли первые, пожалуй, самые трудные два года. По результатам организационного этапа Башкирский научно – исследовательский институт в 1932 году дал следующую характеристику директору заповедника Ядгарову:

«Товарищ Ядгаров М.Ю. с сентября 1930 г. до последнего времени работает директором Башкирского государственного заповедника при Башкирском научно-исследовательском институте.

Являясь первым организатором и руководителем Башкирского государственного заповедника, проявил большую инициативу по организации последнего. Только благодаря его неутомимой энергичной работе, несмотря на ряд серьезных препятствий, особо трудные условия по расположению участков в различных районах, успешно завершен организационный этап Башкирского государственного заповедника.

На сегодняшний день Башгосзаповедник имеет хорошо подобранный штат работников. Проведены большие работы по строительству, заложены опытные работы из цикла лесохозяйственных проблем.

Благодаря увязки и своевременной информации о целях и задачах Башгосзаповедника установлены вполне хорошие отношения с районными, партийными, советскими и профсоюзными организациями.

Всё это и много других моментов его деятельности за время работы по руководству БГЗ тов. Ядгарова, характеризуют его как хорошего организатора, руководителя – хозяйственника, знающего лесное дело специалиста, добросовестно относящегося к своим обязанностям исполнителя и чувствующего высокую ответственность за порученное ему дело работника».

Об основных событиях в жизни заповедника Махмут Ядгаров писал в республиканскую газету «Красная Башкирия». Особенно ему запомнились две публикации 1936 года о научной работе, развернутой в заповеднике, он даже носил их с собой.

«Научный центр в горах. Первые работы в Башкирском государственном заповеднике начались в 1930 году. Экспедиция Академии Наук начала научно-исследовательскую работу, возглавлял её профессор С.А. Северцев, который с перерывами вел работу до 1935 года. Труды его были опубликованы в «Зоологическом журнале» (т. XI, выпуск 3-4, 1932 г. и т. XIV, выпуск 1935 года) и в трудах «Лаборатория прикладной зоологии» (Академия наук СССР, 1932 года).

С 1935 года научная работа заповедника переведена на стационарную. В настоящее время заповедник имеет научных работников и с весны текущего года приглашен профессор П.А. Положенцев.

В текущем году научные работы заповедника охватывают фауну, биологические особенности кормовых видов и их значение по сезонам, распределение на территории заповедника основных кормовых видов, естественное возобновление хвойных насаждений, плодоношение хвойных насаждений.

Кроме этого, проводится большая работа в лесном питомнике, где ведется посев в порядке опыта для акклиматизации разных древесных пород, завезенных с Дальнего Востока и других мест, закладываются плодовые деревья. В текущем году в день леса заповедник провел озеленение улиц подшефного колхоза «Урал» (Бурзянский район), путем выделения посадочного материала из своего питомника. Труды заповедника за 1935 год намечено опубликовать на русском и башкирском языках.

Создание заповедника в горах Южного Урала помогло телефонизировать один сельсовет и три колхоза Бурзянского района. В настоящее время идет работа по оборудованию радиоузла на 150 точек, что охватит весь коллектив и участки заповедника и три прилегающих колхоза.

Совнарком принял решение выделить заповеднику автомашину, что дает возможность обслуживать ему и колхозы в отдаленных лесных местах и значительно улучшить связь на территории заповедника и его связь с внешним миром. Директор заповедника Ядгаров».

И вторая заметка:

«Башкирский государственный заповедник в нынешнем году по-настоящему развертывает научную работу. Впервые вводится в заповеднике лесоопытное дело. Сейчас получено с дальнего Востока до 15 видов разных семян древесных пород, из которых часть выделена для опытных посевов. По плану намечено озеленение деревень, колхозных улиц. Намечается также посадка фруктовых деревьев для акклиматизации.

С текущего года предполагается организовать опытную станцию по луговодству и зверопитомник. Во втором квартале Союзпушнина завозит для заповедника 50 енотов, 80 американских норок, 1000 выхухолей, 10 алтайских сурков и ряд других ценных зверей, которые будут выпущены на волю. Планом намечено широкое кольцевание боровой и болотной дичи.

Коллектив научных работников заповедника под руководством ученого лесовода т. Макарова борется за образцовую постановку работы в заповеднике. Коллектив Башкирского заповедника вызвал на соревнование Ильменский заповедник.

Параллельно с научной работой коллектив заповедника развертывает и культурно-просветительную работу. Регулярно работает ликбез, имеется драматический кружок, систематически проходят политзанятия. Директор заповедника Ядгаров».

Всё хорошо, всё получается. Только вот в партийных делах никак не налаживается. В 1932 году он всё-таки становится кандидатом в ВКП(б). А в 1935 году на него заводят партийное дело, которое запросто могло перейти в дело уголовное. Так появлялись новые «враги народа». Союзные и автономные республики, области и даже районы соревновались между собой, кто же больше наберет этих «врагов народов». Даже обращались к разным властным органам с просьбой увеличить разнарядку на количество таких псевдо врагов. А власть в свою очередь придумывала новые уголовные статьи и создавала псевдо организации, «угрожающие советскому строю».

«Рассмотрев вторично материал на тов. Ядгарова партком постановил: Тов. Ядгаров при вступлении в партию не скрывал от партии, что он сын брата крупного землевладельца и принимая во внимание, что тов. Ядгаров находился с 1918 по 1923 г. в рядах Красной армии, за время пребывания и работы в парторганизации проявил себя, как дисциплинированный кандидат партии, а поэтому имеющееся партийное дело на тов. Ядгарова прекратить и оставить его в рядах партии».

Махмут сожалел, что подобные «дела» очень сильно выбивают из рабочей колеи, заставляют волноваться и нервничать. Дело было важнее и надо двигаться вперед. После пяти лет директорства он ещё острее стал понимать крайнюю необходимость в квалифицированных кадрах. Часто вспоминал свои курсы, Тимирязевскую академию, Ленинградский институт, делился и советовался с коллегами из других районов страны. А через некоторое время решил выступить в газете с идеей подготовки в Башкирии специалистов лесного хозяйства с высшим образованием. И получил широкую поддержку ученых и специалистов.

«Красная Башкирия» от 21 октября 1936 г. «Лесной факультет в Уфе должен быть! Предложение товарища Ядгарова («Кр. Башкирия от 12 октября 1936 года) об открытии лесного факультета в Уфе должно быть всячески поддержано. В Башкирии свыше 5,5 миллионов га леса; это равно почти половине площади лесов Германии, в 4 раза больше, чем в Великобритании, в 2 раза больше, чем во всех вместе взятых государствах: Швейцарии, Бельгии, Голландии, Дании и Португалии. Площадь лесов Башкирии значительно больше таких государств, как Австрия, Венгрия, Италия и Испания.

Лесными делами в Башкирии ведают в большинстве лесные техники, агрономы и люди, никакого образования не имеющие. Такое положение в дальнейшем нетерпимо. Историческое постановление правительства, указавшее о величайшем водоохранном значении лесов в деле повышения урожайности, а также восстановление лесного хозяйства и лесных культур, создание лесозащитных полос в полях, лесных парков, озеленение городов и т.п., требует высококвалифицированных лесоводов. Для подготовки их нет ВУЗа не только в Башкирии, но его нет для всего Заволжья и Поволжья, нет на Урале, нет в Казахстане и во всей остальной Средней Азии.

Теперешнее распределение лесоводственных ВУЗов в СССР нецелесообразно: в одних местах (Брянск, Гомель, Воронеж, Киев) их много, в других местах (Поволжье, Заволжье, Урал, Средняя Азия) их совсем нет.

Авторитетные ученые Союза – проф. Тольский, проф. Стратонович, проф. Морохин, проф. Римский-Корсаков и др. считают, что Уфа занимает вполне выгодное географическое положение для открытия в ней лесного союзного значения ВУЗа.

Об открытии в Уфе, если не института, то лесного факультета при Сельскохозяйственном институте желательно скорейшее решение правительственных, партийных и общественных организаций.

Помещение для лесного факультета во вновь строящемся корпусе Башкирского сельско-хозяйственного института найдется.

Мы уверены в том, что в Уфу поедут работать крупнейшие ученые, лесоводы.

Создание лесного факультета может весьма выгодно сочетаться с разрешением задачи по подготовке кадров садоводов и плодоводов, также остро нужных для Башкирии.

Профессор Положенцев. Профессор Дроздов. Доцент Цивилев. Начальник Башкирского управления лесоохраны и лесонасаждений при СНК СССР Бакаев. Доцент Гладков. Директор БашНИЛС Ильичев. Председатель областного бюро ИТС союза леса и сплава Мамин».

Идет 1937 год. Первый брак Махмута оказался неудачным, и четыре года назад он женился во второй раз. Сын Рафаэль остался с ним, у жены – Миассар подрастали двое своих мальчиков - Салим и Рауль. Вот теперь у него уже и три сына. Старшему – Рафаэлю исполнилось 13 лет, Салиму – 12, Раулю – 9. Жена к ноябрю ждала ребенка. Все очень надеялись, что родится дочь. Махмут всё чаще стал задумываться о переезде семьи в город. Мальчиков нужно было отдать в хорошую школу, а жене не помешал бы уход и присмотр врачей. Ему трудно было представить, как он будет прощаться с заповедником, поэтому старался отложить решение этого вопроса. Конечно, понимал, что будет туда приезжать, будет связан с ним и дальше, ведь лесное дело – это уже на всю жизнь. И всё равно очень грустно становилось от мысли о переезде. Миассар очень просила его постараться к осени переехать в Стерлитамак или Уфу. Мальчишки бы уже 1 сентября пошли в школу, а у нее оставался ещё месяц-полтора для обустройства на новом месте. Понимая, что она права, в начале июля Махмут Ядгаров подает заявление:

«От директора БГ Ядгарова. На основании п. 13 положения Башкирского Государственного Заповедника, прошу войти перед Башсовнаркомом об освобождении меня от занимаемой должности директора Баш. Гос. Заповедника, по семейным обстоятельствам, а именно - наличие детей школьного возраста, которых в условиях заповедника нет возможности обучить. Работая непрерывно по линии лесного хозяйства в горно-лесном районе с 1926 года, я считаю себя вправе просить о перемене места службы и надеюсь на разрешение моего ходатайства в положительную для меня сторону. Директор БГЗ – Ядгаров».

Просьба была удовлетворена.

Накануне

В августе 1937 года Махмута Ядгарова назначили директором опытного лесхоза в Уфе. Кроме большой организационной работы он вместе с сотрудниками продолжает исследования по созданию лесосеменной базы на селекционной основе. Проводят опытно-производственную проверку и внедрение научных разработок института, пропагандирует передовой опыт и достижения науки.

16 ноября у Махмута и Миассар родилась дочь Сара. Родители были счастливы.

Хорошо, что у отца времени для семьи стало заметно больше. Сыновья требуют много мужского внимания, как и все подростки в их возрасте. Правда, жаловаться на них не приходилось. Учились хорошо, занимались спортом, мечтали о будущем. Салим уже тогда определился - будет летчиком. Живут дружно. Идет размеренная семейная жизнь.

И тут приходит беда. Арестован брат жены – Рустем Ижбулатов. Капитан 3-го ранга, командир соединения подводных лодок Черноморского флота. Ещё год назад о нем, как об одном из лучших командиров-подводников писали и флотская газета, и «Известия», и «Красная звезда». Махмут и Мися были почти уверены - эта беда их не минует. Надежда на то, что Рустем избежит ареста, таяла с ростом сообщений об очередных заговорах против советской власти, судебных процессах и врагах народа. А после объявленного в газетах дела об «антисоветской троцкистской военной организации» сомнений практически уже не было. Его арестовали в конце сентября 37-го, в Уфе узнали об этом только через два месяца. Своей семьи у Рустема не было, он развелся несколько лет назад, НКВД не сразу связало фамилии Ядгаров и Ижбулатов, как родственные. «Бдительные доброжелатели» всё же постарались, и к Ядгаровым пришли. Миассар, следом и Махмута вызвали на допрос, но обличительных показаний против брата не требовали. Махмут подумал, что, скорее всего, уже всё давно решено, доносов достаточно и приговор не заставит себя ждать. Да и рассказать они с Мисей могли совсем мало. Последние три года Рустем приезжал редко и ненадолго, разговоры были только об охоте и отдыхе. Возможно, уже тогда он понимал, что может случиться и оберегал своих любимых родных людей, не рассказывая им ничего, что позже хоть как-то может всем навредить.

Махмут испугался за жену. Он хорошо помнил и «чистку соваппарата» и бесконечные объяснения по поводу своего происхождения.

Миассар, Рустем и их старший брат Саид были детьми генерал-майора царской армии Хаджи-Ахмета Ижбулатова. Генерал в 1918 г. по просьбе А.З. Валидова возглавил Башкирский отдельный корпус, воевавший против большевиков на Восточном фронте. И хотя вскоре после перехода в 1919 г. большинства башкирских войск на сторону красных ввиду отказа правительства Колчака предоставить башкирам национальную автономию, генерал Ижбулатов совсем отошел от военных дел, в Башкирии оставалось много людей, которые помнили его именно, как противника нынешней власти.

Но, видимо, у НКВД были свои приказы и распоряжения по поводу круга лиц, которые должны были последовать за обвиняемым: расстреляны, сосланы в лагеря, поражены в правах и т.п. Брата, сестру и мать Рустема Ижбулатова не тронули.

Махмуту вспомнились два дела об обвинении и аресте ученых, с которыми ему приходилось встречаться. Обсуждать эти дела было запрещено, вернее рассматривать другую точку зрения на них кроме государственной.

В августе 1930 г. в Уфе был арестован профессор Сергей Иванович Руденко, с чьей легкой руки было положено начало организации Башкирского государственного заповедника. Его обвиняли в том, что он состоял в организации «Всенародный Союз борьбы за возрождение свободной России». Дело было сфабриковано, но Руденко четыре года строил Беломорканал вместе с другими заключенными ГУЛАГа.

Другой ученый – профессор Сократ Константинович Чаянов, которого он с большим удовольствием слушал в Москве в Центральном доме специалистов сельского и лесного хозяйства. Его обвинили по делу никогда не существовавшей «Трудовой крестьянской партии».

Все всё видели, но все молчали. Нельзя было ни с кем откровенно поговорить, обсудить происходящее. Особенно на работе. А также в школе, институте, в очереди в магазин, в трамвае, или даже в бане. Одно и то же произнесенное слово могло быть вывернуто во вред одному человеку и в угоду другому. Махмут давно это понял. Он даже часто сравнивал страну с заповедником. Как и в стране, в заповеднике определенный образ жизни оберегали специально подготовленные люди – лесная стража и НКВД. Увлекшись в последнее время историей, ещё он понял, что человечество никогда не будет жить в мире. И ладно хоть существуют отдельные страны, в которых, как в границах заповедника, могут сохраняться определенное количество людей, пока эти границы не будут нарушены соседями.

Что-то не так пошло в нашей стране. Не так он думал жить после двадцати лет, прошедших после революции. Нет справедливости. Человек не стал свободен. Потому что человеку это не дано.

Самое же главное, что он понимал – это скорый приход новой большой и общей беды. Война с Германией была неизбежна. Говорить о ней было нельзя, с немцами мы дружили. Война ощущалась уже во многом. Бои с фашистами в Испании, бои с японцами в районе озера Xасан летом 38-го, потом через год в районе реки Халхин-Гол – звенья одной цепи.

И надо будет воевать. Воевать не только за советскую власть, как в Гражданскую. А за семью, за тех, кто будет сражаться рядом, за тех, кто погибнет.

Война

Всё-таки она пришла внезапно. И страшно. Наши отступали. Могучей Красной Армии, о которой показывали в кино, больше не было. Она исчезла в одну ночь 22 июня 1941 года. Она, конечно, существовала. Были танки, самолеты, корабли. Были солдаты и матросы. Но не стало «могучести» нашей армии.

Директор Уфимского Лесхоза - техник интендант 2 ранга Ядгаров Махмут Юсупович прибыл в военкомат 22 июня 1941. Но на фронт его не отправили. Первыми были военнообязанные 1905 – 18 годов рождения. Как Махмут ни требовал, пока назначили ответственным за материально-техническое обеспечение 1742 эвакогоспиталя, развернутом в Уфе в июле.

В госпиталь стали поступать первые тяжелораненые. От них узнавали то, о чем не говорили в сводках Совинформбюро. То, что война будет тяжелой большинству стало понятно в первые дни. Но никто не мог даже предположить, что уже через неделю немцами будет захвачен Минск, а через месяц Псков, Смоленск, Кишинев. Махмут продолжал писать рапорта на фронт, но его не пускали. Причину он прекрасно понимал – количество раненых увеличилось в разы. Подчас не хватало не только лекарств, а элементарно санитаров, чтобы разгрузить или вовремя перевязать раненых. Молодые девчушки, пришедшие в госпиталь почти сразу после школьного выпускного бала, ещё не привыкли к виду крови, им тоже нужна была помощь на первых порах.

И дома было всё сложно. Старшие – Рафаэль и Салим тоже рвались добровольцами на фронт, но так как оба работали на военном заводе, их никто не отпускал. Хождение в военкомат ни к чему не приводило – «бронь». Убежать на фронт нельзя – уголовное дело.

Махмуту Ядгарову удалось добиться отправки в действующую армию только в конце февраля 42-го. «Приказом по эвакогоспиталю 1742 от 27 февраля 1942 г. техник-интендант 2 ранга М.Ю. Ядгаров считается выбывшим из личного состава». Он стал слушателем отдельного батальона филиала курсов «Выстрел», открывшихся с началом войны при Уфимском пехотном училище. Изучали тактику, стрелковое дело, особенности подготовки и ведения боя стрелковыми, танковыми и пулеметно-артиллерийскими батальонами и ротами. Много времени уделялось методике тактической и стрелковой подготовки с младшими командирами и красноармейцами. Появился первый обобщенный опыт ведения боев с различными немецкими подразделениями. На изучение этого опыта не жалели ни сил, ни времени.

По окончании курсов в начале июня 42-го М.Ю. Ядгарову присваивают воинское звание старший лейтенант и назначают помощником начальника штаба 238 отдельного пулеметно-артиллерийского батальона – 238 ОПАБ. На сборы дали три дня - 7 июня погрузка в эшелон. Следуют в город Моршанск на доукомплектование. Потом, скорее всего, на Брянский или Юго-Западный фронт. Как правило, ОПАБы, или как их ещё называли – пульбаты, входили в состав укрепленных районов – УРов. В Полевом уставе РККА 1939 года, который они учили почти наизусть было записано:

«Укрепленные районы, являясь системой долговременных укреплений, обеспечивают длительное сопротивление в них специальных гарнизонов и общевойсковых соединений. Сковывая противника на всем своем фронте, они создают возможность сосредоточения крупных сил и средств для нанесения врагу сокрушительных ударов на других направлениях. От войск, ведущих бой в укрепленных районах, требуется особое упорство, выносливость и выдержка».

Помощник начальника штаба батальона Ядгаров устав знал хорошо, но на курсах от фронтовиков он узнал и то, что к началу войны строительство укрепрайонов на западной границе завершено не было. Быстротечность боевых действий в первые два месяца войны не позволила в полной мере использовать уже построенные УРы в соответствии с их предназначением. Что же в таком случае можно было говорить о новых укрепрайонах, которые, судя по сложившейся на июнь 1942 года линии фронта, строились на линии Воронеж – Ворошиловград?

Первую телеграмму домой Махмут отправляет со станции Пенза: Здоров. Желаю вам успеха. Ваш Махмут.

На формирование и доукомплектование их 238-го и ещё пяти батальонов, которые войдут в состав 75-го укрепрайона Юго-Западного фронта дали десять дней. Изучив личный состав батальона, стрелковое и артиллерийское вооружение, обеспечение боеприпасами, старший лейтенант Ядгаров понял, что выполнение боевой задачи потребует огромного напряжения физических и моральных сил. Значительная часть офицеров, занимавших командные должности командиров рот и взводов, не являлись кадровыми военными. Среди сержантов и красноармейцев пулеметных рот многие старше 45 лет, а также студенты и вчерашние школьники, прошедшие двух-трех недельный курс обучения в запасных стрелковых частях. Исключение составлял командный состав артиллерийской батареи, в большинстве своем окончивший учебные артиллерийские центры и фронтовики, прибывшие из госпиталей. Обеспеченность вооружением и боеприпасами оставляла желать лучшего. Не хватало винтовочных и пулеметных патронов, снарядов к 45-ти и 76-ти мм пушкам.

Последнее лето. Июль

Сегодня среда 24 июня 1942 года. Завтра эшелон с их батальоном отправляется на фронт. Погрузка личного состава и вооружения завершена, караул выставлен. В 21.00 командир батальона собрал весь офицерский состав для постановки задачи на завтрашний день. Совещание было коротким. Все знали - за эти дни было сделано всё, что возможно и каждый командир знал задачу своего подразделения на завтра. Через час, проверив несение службы, старший лейтенант Ядгаров сидел в вагоне. Сегодня у него последний вечер воспоминаний. Но как-то не получалось, мысленно он был уже на передовой, мирная жизнь окончательно осталась позади.

Утром следующего дня Махмут отправил дочке телеграмму: «Выехал. Пока не пишите. Желаю всего хорошего. Здоров. Махмут».

28 июня батальоны 75 укрепрайона прибыли в район боевых действий. В этот же день немецкие танковые корпуса армейской группы «Вейсх» перешли в наступление и прорвали линию фронта примерно в ста километрах западнее. Штаб 238 пульбата расположился в деревне Вязноватовка, за ними в 35 км Воронеж. На оборонительном рубеже батальона ещё шли строительные работы. Сотни местных жителей работали сутками с небольшими перерывами. Они понимали: чем лучше оборонительные сооружения, тем дольше будут обороняться наши бойцы, а значит, им гражданским легче будет увести свои семьи за Дон.

Через двое суток, к 20.00 30 июня укрепрайон был готов к обороне. К этому времени противник, прорвав вторую полосу обороны нашей армии, стремительно приближался. В штабе батальона стало известно, что уже всего в двадцати километрах от их позиций в районе Касторное завязалось крупное сражение между нашими и немецкими танковыми корпусами. И, к сожалению, оно шло не в нашу пользу.

Комбат приказал офицерам штаба до 23.00 ещё раз проверить готовность подразделений к встрече с противником. Возможно, уже утром немецкая авиация нанесет бомбовый удар по позициям укрепрайона, а вслед за этим пойдут и танки. Особое внимание комбат обратил на установку противотанковых и противопехотных минных заграждений. Также требовалось проследить, насколько это было возможно, за эвакуацией местных жителей, во многом обеспечивших строительство оборонительных сооружений, из населенных пунктов, прилегающих к линии обороны. И хорошо бы, если они успеют переправиться на левый берег Дона.

Все солдаты и командиры батальона понимали, что перед ними, как и перед всеми укрепрайонами Брянского и Юго-Западного фронтов стоит задача не остановить врага, а задержать. Задержать для обеспечения отхода наших войск, которым грозит окружение, задержать для подготовки обороны Воронежа и Сталинграда. И все они понимали, что их отход возможен только после отхода основных сил, и что отойти смогут далеко не все.

Утро 1 июля началось с массированного авиационного налета немецкой авиации. По позициям батальона с малой высоты десятки «юнкерсов» нанесли несколько штурмовых ударов, сбросили тонны бомб. Бойцы не успевали приходить в себя после предыдущего налета, как начинался следующий. Всего их было 22. На следующий день всё повторилось. Только теперь вражеская авиация работала не только по оборонительным сооружениям укрепрайона, но и по отступающим стрелковым частям Красной Армии. Было ощущение, что авианалеты не прекращались, количество самолетов увеличилось. Нашей авиации в воздухе практически не было.

3 июля с запада к Вязноватовке подошли наши танки. Их задача – не пропустить танки и мотопехоту противника на хорошие дороги, ведущие к переправам через Дон. Однако долго сдерживать врага они не могли. В этот же день 75-й укрепрайон принял ожесточенный бой с многократно превосходящими по огневой мощи танковыми частями вермахта.

С 4 по 7 июля бойцы укрепрайона на фронте 110 км отражали одну за другой атаки немецких войск, в промежутках продолжались вражеские бомбардировки. Уже не хватало ни людей, ни снарядов. Раненых не успевали перевязывать, погибших хоронили по ночам в братских могилах. Для многих братской могилой стал окоп или дзот. Каждый из этих четырех дней был похож один на другой. Вой бомб и снарядов, фонтаны из осколков, раскаленные пулеметы, посыльные от ротных с требованиями боеприпасов и питания и нескончаемые и безуспешные попытки наладить связь с другими батальонами. С неописуемой радостью бойцы кричали в небо нашим истребителям с надеждой, что вот сейчас бомбежки прекратятся. Увидев родные тридцатьчетверки, некоторые плакали: вот она помощь! Скоро наступление и конец кошмара! Но истребители, сбив один-два вражеских бомбардировщика и, израсходовав боекомплект, улетали обратно, бывало, что и не улетали, а падали сбитые на позиции батальона. Одни тридцатьчетверки шли с запада на восток к переправе, другие, наоборот, с востока на запад для поддержки наших отступающих частей. Но ни те, ни другие уже не возвращались.

7 июля ст. л-ту М. Ядгарову поставлена задача со сводной ротой 238 пульбата выдвинуться юго-восточнее для поддержки 241 батальона их же укрепрайона, выполняющего задачу по сдерживанию немецких войск, двигающихся к переправе через Дон в район Гремячье. Приказ был ясен, но вместо сводной роты он собрал только взвод из 35 бойцов с винтовками по 150 патронов на каждого, одним противотанковым ружьем и одним пулеметом. Остальной личный состав батальона продолжал сдерживать противника. Связи у него не было. Кто будет справа и слева, он не знал. Вокруг мог быть и противник, именно так оно и получилось. Пока взвод продвигался на юго-восток к намеченной позиции в районе деревни Матрёнки, они несколько раз встречались как с нашими отступающими частями, так и с наступающими немцами. А дважды даже приходилось прорываться из окружения. Несмотря на потери, удалось собрать трофейное оружие – гранаты, автоматы и пулеметы, которые скоро очень пригодятся.

Преодолев с боями около 30 км, восемнадцать бойцов вечером 10 июля вышли к северной окраине Матрёнок. Ночью по проселочной дороге вдоль деревни в сторону переправы прошло несколько наших измотанных частей. Солдаты ст. л-та Ядгарова смотрели на них и с жалостью и с завистью. Много им пришлось выдержать, но они идут к своим, а им оставаться. Надо было во что бы то ни стало задержать немцев, пусть на час или два. За ночь было подготовлено две позиции на высотках с разных сторон дороги. Понимали, что такими силами на одной позиции можно выдержать две-три атаки. Немцы по ночам не передвигались, опасаясь фланговых ударов со стороны наших отступающих войск.

Примерно в 15.00 следующего дня появилась моторизованная колонна немцев. Около батальона. Шли быстро и уверенно. Для наших бой начался более чем удачно. Первым же выстрелом из противотанкового ружья подбит головной тяжелый бронеавтомобиль противника, из пулемета уничтожены два мотоцикла, второй выстрел из ружья – загорелся грузовик, на ходу из него повыпрыгивали немецкие солдаты. На некоторое время противник остановился. Примерно через полчаса немцы развернулись в боевой порядок и начал наступление на наши позиции. Танков в колонне не было – это во многом облегчало положение нашего взвода. Пропустив три бронеавтомобили и уничтожив их гранатами, бойцы пулеметным и автоматным огнем заставили пехоту отступить. Махмут принял решение, не испытывая судьбу, поменять позицию. Прикрываясь кустарником, перебежали на другую сторону дороги. И очень вовремя. Не прошло и часа, как на их прежнюю позицию несколько заходов сделали три немецких бомбардировщика. После этого немцы на двух автомобилях проверили результаты бомбардировки, и довольные снова перестроились в походную колонну. Но перед продолжением марша решили устроить себе обед. Наши бойцы получили пару часов передышки.

Выставив наблюдение, ст. л-т Ядгаров собрал оставшихся в живых бойцов. Уже всего двенадцать, из них трое ранены. Много говорить он не стал, но каждому посмотрел в глаза: в них ненависть и страх, а в некоторых спокойствие. Порадовало одно – паники не было. Проверили оружие, подкрепились немного и каждый в свой окоп. Немцы вновь двинулись колонной по дороге. Пропустив примерно четверть колонны, Махмут приказал открыть огонь во фланг из всех видов оружия. Немцы такого не ожидали. Но быстро пришли в себя и заняли оборону. В атаку идти не собирались, красноармейцев поначалу это удивило, но когда они сначала услышали, а потом и увидели следующие по дороге немецкие танки, всё сразу стало ясно. Как ни пытались, но танковую атаку противника взводу, а точнее уже отделению отразить не удалось. И всё-таки три танка были подбиты. Немцы, сделав в сторону позиций наших бойцов несколько залпов из танковых орудий, продолжили путь в сторону Дона.

Наступила тишина. Уже темнело. Махмут Ядгаров с оставшимися в живых пятью бойцами отошел в небольшую рощицу неподалеку от дороги. Каждый буквально ощупал себя, не веря, что цел и невредим. Проверили оружие, боеприпасы, еду и питье. Неутешительно. Первое, что решили – ночью похоронить своих погибших товарищей. Выкопали две большие могилы по обе стороны дороги, завернули во что смогли и засыпали землей.

Весь день 12 июля вели разведку. Каждому было поручено свое направление, маршрут движения и контрольное время для возвращения. В полночь собрались в роще, вернулись все. По всем докладам – они в окружении. Кругом немецкие солдаты и техника. Судя по канонаде и пожарам, линия фронта проходит уже по Дону. Двое бойцов привели с собой несколько человек из соседнего 241 батальона, оборонявшегося до этого в районе Туровских хуторов. Теперь их стало шестнадцать.

Ст. л-т Ядгаров принял решение на прорыв в сторону Дона. Прорыв был назначен на 3 часа ночи 14 июля. Направление – на юг через небольшую речку Еманча в сторону Кочетовки, потом на восток к Дону.

У них было ещё несколько часов перед прорывом. Днём прорыв невозможен, только ночью. Каждому была поставлена задача, с каждым ст. л-т Ядгаров побеседовал, у каждого были проверены оружие и боеприпасы. До полуночи бойцам было дано время на отдых и подготовку к бою. Махмут видел, как некоторые на небольших бумажках для самокруток писали записки родным и укладывали их в свои медальоны. Некоторые бойцы пытались шутить, и на удивление, их шутки вызывали общий искренний смех. Кто-то другу рассказывал о своей довоенной жизни, а тот в ответ мечтал, как они будут жить после победы. Всё же желание жить пересиливало возможность гибели.

Махмуту удалось даже вздремнуть пару часов. Сон был короткий, но в нем он увидел всех дорогих ему людей, и живых, и ушедших.

В 3 часа 14 июля взвод вышел из рощи. С востока обогнули деревню, чтобы не нарваться на роту немцев, оставленную в ней. Было тихо. До реки Еманча оставалось около трехсот метров, они собирались под прикрытием камышей переправиться на другой берег. Не успели. С противоположного берега немцы что-то прокричали, но, не услышав ответа, открыли пулеметный огонь. Несколько бойцов упали замертво, Махмут был ранен в ногу. Отстреливаясь, он прополз несколько десятков метров до небольшого леска, сюда же приказал отойти оставшимся в живых бойцам. Теперь и в деревне проснулись немцы. К речке подъехали на двух машинах, сначала прочесали весь берег, добили раненых. Потом развернулись и пошли цепью как раз в сторону леска, где укрылись наши. Махмут приказал всем отходить, сам остался прикрывать. Бой был скоротечен, но минут на пятнадцать врага он задержал. Он очень надеялся, что его бойцы останутся живы. Патроны в автомате закончились, остался один в пистолете. Второе ранение было в живот, две пули сразу. По опыту Гражданской, он знал, что это смертельно. Махмут лег на спину. Рассвет. Лес. Он закрыл глаза, ещё несколько секунд слышал шум деревьев. Потом всё исчезло. Всё.

Copyright (c) "Русский переплет"