Здесь доживай несбывшуюся жизнь,
мужайся и терпи.
Уходят вверх без счета этажи,
и твой пустырь-тупик.
3
Вновь предчувствие беды,
небо мертвенней слюды,
на зубах скрипит песок,
пыльный ветер рвет платок.
Ветра тяжкий свист в ушах,
тусклый неживой ландшафт:
поле плоское и лес,
небоскребы до небес.
В чистом поле скачет конь,
повод тянется в пыли.
Что случилось с седоком?
Чьи костры горят вдали?
Пеплом сыплется трава,
горек хлеб, вода мертва,
и кровавая река
отражает облака.
Дождь смывает прах и тлен,
дым через разломы стен,
и беззвучно, как фантом,
блочный рушится Содом.
На зубчатой высоте
распростерлась чья-то тень.
Треск огня и ветра вой
над безумной головой.
НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ
Под недвижной луною запущенный сад.
Меж деревьев белеют нагие кумиры.
На ветвях позабытые ветхие лиры
Чуть бренчат.
Слышен шепот на древнем чужом языке,
Тень дрожит меж дерев и по берегу скачет.
В черной зелени на вавилонской реке
Кто-то плачет.
Кто-то плачет, закутавшись до бровей,
Бормотанье и вздохи сменяются стоном,
Будто сыном клянется, а может, Сионом
И десницей своей.
А вдали за рекой догорают костры,
Кони ржут, и видения прошлого кружат.
Отрок падает молча в кровавую лужу
И блестят топоры.
Как в немом синема все стремится, спешит,
И орленок, и конь потонули во мраке.
Пустота. В плоском поле уныло дрожит
Вой собаки.
Дальше... Дальше... Кладбище. На скорбных крестах
Жестяные веночки. Размытая глина.
Это родина? родина? Или чужбина
На родимых костях?
О когда бы возможно забыть Вавилон,
Будто ты и не знал его морок кровавый,
Отрясти горький прах ненавистной державы,
Изменить лексикон.
О когда бы возможно!... Но там, вдалеке,
Как в гадательном зеркале вижу все то же:
Свет луны, отраженный в блестящей реке,
И бессонное ложе.
Часть вторая
* * *
Чую холод за спиною.
Скоро хищный свист косы
Оборвется тишиною,
Остановятся часы.
Жизни маята мгновенна.
Где ты, младость? Где любовь?
От сомнений сокровенных
Рвутся мысли, стынет кровь.
Что за краем жадной бездны?
Взвейся, занавес помпезный,
Обнажи Аида свод.
Встречу ли своих любезных
Беспечальный хоровод?
Иль надежда бесполезна,
И никто меня не ждет,
Но безвидна, бестелесна,
Без каких-либо примет
Бесконечно много лет
В восхищенье бессловесном
Буду зреть я свод небесный...
Или ничего там нет?
* * *
На склоне жизни пасмурной и бурной,
В долину смерти заглядеться сладко.
Себя представить ЗДЕСЬ безвкусной урной,
В которой ждать трубы довольно гадко.
ТАМ видится отсюда слишком смутно;
Колышутся в рубашках белых тени,
То вдруг огонь сквозь дым проблещет ртутно,
То солнечно, и льются песнопенья.
Мой друг! Какая пища для сомненья,
Как ненадежен оптимизм дежурный.
Но с любопытством жаждешь завершенья,
Хотя и знаешь твердо лишь про урну.
К СМЕРТИ
Я смерть не назову царицей
И не сравню ее со сном.
Душа моя ее страшится,
Поскольку бытия граница
Мне представляется концом.
Гробов повапленных жилица,
Чей лик - изменчивый фантом:
Берущий пошлину возница,
Блудница в царской багрянице
Или скелет, тот - нагишом.
Любой из этой вереницы
Грозит нацеленным перстом.
Но все-таки страшней больница,
Немилосердная сестрица,
Страданием смердящий дом,
Где дел заплечных мастерица
Угрюмо ждет, застыв столбом,
Пока тебя пронзают шприцем,
Чтоб не спешил переселиться
К Харону прямо на паром.
Но в богадельне очутиться
Ужаснее, ручаюсь в том:
Хоть жатва дряхлая томится,
К пределу жизни проводница
Храпит с заржавленным серпом.
Припомнишь Греза небылицу,
Где патриарх лежит пластом,
В нем тает бытия крупица,
Вокруг участливые лица,
Все на коленях пред хрычом.
Сентиментальную страницу,
Вздохнув, скорей перелистнем,
Чтоб не предстала чаровницей
Та, что и плевел от пшеницы
Не распознает нипочем.
Когда черед угомониться
Придет и мне последним сном,
О в страхе не хочу впериться
В отсутствующие зеницы
И унижаться скулежом.
Из мрака стылого гробницы
В последний раз взгляну в пролом,
Увижу: облако клубится,
По небу сумрачному птица
Летит - и упаду ничком.
ДИАЛОГ
- Твоя память, как мерзлый пустырь -
Дует ветер и сыплется снег,
Скрывший все, в ледяные холсты
Жизнь облекший. Но если побег
В ту обитель работы и нег
Вдруг возможен (и целы мосты), -
Поспеши. Можно пешей и вплавь.
Черновик своей жизни исправь.
- Исправлять? Мне бы только в тот сад
Возвратиться хотя бы на день:
Там прозрачные фрукты висят,
И душистая тень и роса,
И поет, как орган, водопад,
И ласкается к волку олень...
Мой любимый там руки простер
Мне навстречу у входа в шатер.
- Твой любимый в холодной земле
Под могильной плитою лежит,
Срублен сад твой и предан хуле,
Твоя память напрасно хранит
Старомодной любви реквизит,
Погребенный в остывшей золе,
Глянь, гремящий костями скелет
Исполняет зловещий балет.
- Нет, неправда, ты это со зла .
Смерть - теперь твой любимый рефрен.
Тех немыслимых перемен
Не случилось. Ты там не была.
Выбрав призрак - жизни взамен,
Ты сидела всю жизнь у стола,
Погляди: седина на висках
И тетрадка в бессильных руках.
- Мы состарились вместе, сестра,
На глазах у нас пелена,
Нашей памяти грош цена,
Она лжет, воскрешая лубок:
Тебе - рай, мне - лавровый венок.
Райских кущей, цветов и шатра
Не было. По чужим мастерским
Ты скиталась с любимым своим.
Да и я столько лет (столько лет!)
Бедам жизни не знала цены,
Не глядела на белый свет,
Только верила в вещие сны,
Только грезила встречей весны
И твердила рифмованный бред.
О подруга, сестра, сирота,,
Впереди темнота, немота.
ПАМЯТИ Т.КЕРНЕР
1.
Тихо хнычет усталый ребенок.
Небо хмурое в раме окна.
Добродетельный запах пеленок.
Зябко. Хочется спать. Тишина.
Жизнь повернута грубой изнанкой.
Черствый хлеб, остывающий чай..
Завтра надо вставать спозаранку,
День безрадостный вновь начинать.
Бесконечно забот мельтешенье,
Даже сны неказисты, бедны,
В детском лепете нет утешенья,
Одиночество - это привычно,
Бедность, труд - давно не обуза.
Но укор для тебя горемычной
Внятное молчание Музы.
2.
Все громче, громче ледяной скребок
Стучит о ледяное дно двора,
Но по ночному темен и глубок
Ноябрьского неба лоскуток -
День новый или все еще вчера?
Озябшая, не плачешь на рассвете,
(Так буднична и деловита смерть)
Сквозь бытия привычные приметы
Дыханье детское - единственная твердь.
Дыханье детское, шершавое сукно,
Последнее тепло, последняя усталость...
Ты вырвалась. Распахнуто окно,
И воздуха тугое полотно
Внезапно разорвалось.
3.
Взгляни издалека,
Как нынче дом твой пуст,
И под ногами хруст
Известки и песка.
А за окном пустырь, -
Жестянки, щебень, сор,
Колючие кусты,
Некрашеный забор.
И ненадежен вид
Дощатых стен в щелях,
От ветра дверь стучит,
Сквозняк взметает прах.
Сама себе палач
Войди в остывший дом.
Ты слышишь детский плач
В безмолвии глухом?
Но плоть твоя легка,
Колеблется, течет.
Что это за плечом
Крыло иль облака?
* * *
В открытое окно он видит море.
Там движется корабль, там блещут паруса,
И вот он снова в ветреном просторе,
Осталась позади прибоя полоса.
В ушах не умолкает ветра вой
И плеск воды, и вот морская пена
Летит, клубясь, и на волнах сирены
Запели гимн свой неземной.
Звенящие несутся голоса
Все выше, чище, нестерпимей.
И ветер бьется в рыжих волосах,
И крылья бьются в небе синем.
Недвижный взгляд серьезных глаз,
Бесстрастны лица строгие девичьи -
В них был неженской прелести соблазн,
А безмятежность, отрешенность птичья.
Как он кричал, как бился, как молил,
Привязанный к высокой мачте,
Как обессиленный он в забытьи застыл,
Как пережил восторг щемящий.
Теперь так смутно дни его текут,
И только в снах томят воспоминанья.
Вся жизнь его - лишь ожиданье
Тех незаслуженных минут,
Когда сквозь шум докучных голосов
Прорвется гибельное пенье,
И снова крыльев шумное движенье,
Слепящий свет, поющих черных ртов
Провалы... Головокруженье.
* * *
И вот последняя немая роль -
Над маленьким заброшенным бассейном
Стоять неузнанной или забытой всеми -
Слепящий блеск воды и головная боль.
Мелькание пронзительных стрекоз -
Как жгучих лезвий крылышек касанье,
Венок из гипсовых недвижных роз
И сердца тяжкого дрожанье.
* * *
С веточкой зеленой, босиком,
задыхаясь, улыбаясь, плача,
пробегаешь по песку горячему,
замедляя шаг, стыдясь, тайком,
мимо той у опустевшей дачи,
что стоит с неузнанным лицом,
в мрамор платья мрамор тела пряча,
к солнцу обратив глаза незрячие.
Так давно перешагнувшей грань,
что ей стыд твой, радостный и жаркий,
что живых одежд твоих игра -
словно дым прозрачного костра
через кружевные тени парка.
КОКТЕБЕЛЬ
* * *
Простая дудочка у неумелых губ -
И звуку на одной высокой ноте биться.
В тумане влажном тень на берегу,
Взъерошенная, будто птица.
Вот дунула - как тонок долгий звук,
Как он дрожит, пространство заполняя,
Его, как облако, порывы ветра рвут
И плачу детскому уподобляют.
В такую ночь едва ль возможна встреча,
Свободный путь тяжел и бесконечен,
Бьет по коленям мокрый плащ.
И моря шум невнятен и враждебен,
Смешалось все: звук дудки, ветер, плач,
И нет звезды спасительной на небе.
* * *
Рукой рассеянной, не подымая глаз,
Слегка коснулась пыльных безделушек
И кресла обветшалого атлас
Погладила, молчанья не нарушив.
Порывшись в сумочке и обронив клубок,
Нашла меж зеркальцем и скомканным платочком,
Сказать ли ? - детский глиняный свисток
И пожелтевший высохший веночек.
Игрушка, крашеная птичка,
С глубокой раною в груди,
Старается, свистит, гудит -
Все музыка, хоть странно без привычки
Ни флейту со счастливым легким звуком,
Ни дудку бедную, ни нежную свирель
Не принесла. Поставила со стуком
Свисток. Ушла. Качает чью-то колыбель.
* * *
Когда твоей любви умолкнут славословья,
Вновь Муза посетит меня
И вместо темного палящего огня
Холодный ясный свет зажжет у изголовья.
Свобода и непрошенный покой.
В высоком небе стая птиц несется.
И Муза равнодушною рукой
Волос моих задумчиво коснется.
8501.07.10317:17Светлана Вовина. "ПРОЩАНИЕ С МУЗОЙ". Цикл стихотворений. Часть первая.
СВЕТЛАНА ВОВИНА
ПРОЩАНИЕ С МУЗОЙ
Часть первая.
МАГДАЛИНА
После бессонной ночи слабый свет
Забрезжил. Чуть виднеется дорога.
Сосуд на непокрытой голове.
Саднят израненные ноги.
Какие грустные вокруг места.
Все замерло. Ни щебета, ни звука.
Звенит в ушах и запеклись уста...
О скорбный путь, о вечная разлука!
О вздохи тяжкие, о горестный озноб,
О слез поток неистощимый!
Пустые пелены, отверстый гроб,
И ангела слова пока что невместимы.
О как она бежала, как у ней
Душа рвалась, дыханья не хватало.
Столь странных, неожиданных вестей
Еще от века не бывало.
Лицо опухло от недавних слез,
И судорога в горле от рыданий,
Но в крике хриплом ликованье:
- Христос воскрес!
РУССКОЕ БЛАГОВЕЩЕНИЕ
Вот ангел с белою лилеей
Спускается, как парашют, с небес,
Изнанкой крыльев розовея,
От солнца, заходящего за лес.
Высоко подобрав рубашку
И крылья на спине сложив,
Он, спотыкаясь о межи,
Сурепку топчет и ромашку.
Он рвется птицею в силках,
Запутавшись в траве высокой,
Терзая ноги об осоку,
Лилею в потных мнет руках.
Куда он залетел, куда?
О что за поле с флорой скудной?
Под ветром тонко плачут провода,
Вокруг простор безмолвный и безлюдный.
Уж падает холодная роса,
И лес нездешностью своей пугает,
Туман повис и очертанья тают,
И скорбные дрожат над лесом голоса.
Здесь некому узнать благую весть,
И так печальна местность, так пустынна,
Что сердце ангельское стынет,
Не в силах бесприютность перенесть.
О навсегда покинуть те поля,
Где одиночество родит бессилье.
Раскрылись с треском золотые крылья,
Как чаша, опрокинулась земля.
БАРОККО
И не были пустыми небеса:
Там плыли, падали, летели,
Махали крыльями, на облаках сидели,
Горе подъемля томные глаза.
В негнущихся одеждах, босиком,
В коронах и венках с торжественностью пышной,
В стремлении туда, где восседал Всевышний
С условным, но значительным лицом.
Откуда света устремлялся ток,
Отбрасывая тень в парчовых складках skladkax,
Пронзая облака у мощных ног,
И голубь, словно сорванный листок,
Раскинув крылья, падал без оглядки.
Святые, ангелы, апостолы и дети
Сливали голоса, глотая ветер,
Который рвал слова, одежды, облака
И радостные слезы высекал.
* * *
Сквозь ткань прозрачную существованья,
Сквозь занавес оставшихся мне дней
Глазам усталым - звездное сиянье,
Все выше путь, все воздух холодней,
Труднее и прерывистей дыханье,
Но музыка с небес слышней.
Моя воздушная отчизна -
Паренье птиц, теченье облаков,
Чуть внятный звук умолкших голосов -
Все о тебе в печальной жизни
ГОРОД
Городской декорации жалок печальный обман,
Чтоб прорехи прикрыть, пресловутый напустили туман.
Заводная зловещая птица по пыльному небу скользит,
Тень, качаясь, ложится на стареющих кариатид.
Слабый ветер колышет и морщит картонные стены дворцов,
Паутину сдувает, качает разбитый фонарь над крыльцом.
Вздохи, скрипы и шорох, плеск воды у причалов пустых,
Театральный измятый билет, залетевший в жестяные кусты.
Затхлый запах холодных кулис, запустенье, сквозняк,
Смех чуть слышный и за спиной возникающий шаг.
Вот коснулась щеки распушенная детская прядь,
И опять никого, лишь шаги в подворотне опять.
По реке проплывает беззвучно, как в театре теней, буксир,
Но подобие праздничной жизни сохраняет сей призрачный мир,
Как в рождественском елочном домике розовый свет
За окном слюдяным, где хозяина нет.
ПЕНЕЛОПА
1
Что днем связала, ночью распущу,
И пряжа по углам пылится.
И жизни пиршественный не смолкает шум,
Но Одиссей ко мне не возвратится,
Затем, что он отплыл в блаженную страну,
Пространству чуждую и датам,
Один, без спутников, в последнюю весну,
Покинув родину на корабле крылатом.
Мне оставаться тайною вдовою,
Закрыть навеки дверь, и затворить окно,
И, слыша буйное веселье за стеною,
Стареть и вечное работать полотно.
2
Все лгу и лгу. Нисколько не верна,
Я память предаю твою всечасно,
Изменница, неверная жена,
Потатчица своих недугов страстных..
Прислушиваюсь, как там женихи,
Их голоса и хриплы, и нетрезвы,
И чувствую, как кровь стучит в виски,
И пахнет кожей, потом и железом.
Спустилась ночь. Светильник мой потух.
Шаги все ближе. Осторожный шорох...
Качнулся полог... Жадный ловит слух
Дыхание и шум ночного моря.
Новостройки
1
От слез слабея, жалобно дыша
открытым ртом,
что плачешь, сирота моя, душа,
ведь есть картонный дом.
Картонный дом и неба серый шёлк -
твой нижний рай.
Что ж плачешь ты? Чего тебе еще?
Дуй в дудочку, играй.
На пустырях зимой по пояс снег,
и ветер душегуб
рвет с плеч пальтишко, треплет рыбий мех,
рвет слово с губ.
А летом эти пыльные бугры
стоят в цветах,
и тот же ветер просквозит дворы,
подымет прах.
Как сердце жмет от этой наготы.
Держись, рифмач.
Прислушайся, вступают вдруг альты
Сквозь ветра плач.
И музыку рождает пустота
свободно и легко.
Взгляни наверх: небесные врата
открыты широко.
2
Как далеко (а может, их и нет)
дворцы, воспетая река.
Того же неба здесь сияет свет,,
и те же облака.
Бурьян в пыли, пучки сухой травы
среди бугров.
Пустой напев нейдет из головы
про отчий кров.
Издалека, из прошлого, с Невы
вдруг ветер налетит,
коснется поседевшей головы,
былое оживит.
Изгнанье - это вовсе не запрет
переступить черту.
Утрачен рай - его вовеки нет,
пустую не лелей мечту.
Здесь доживай несбывшуюся жизнь,
мужайся и терпи.
Уходят вверх без счета этажи,
и твой пустырь-тупик.
3
Вновь предчувствие беды,
небо мертвенней слюды,
на зубах скрипит песок,
пыльный ветер рвет платок.
Ветра тяжкий свист в ушах,
тусклый неживой ландшафт:
поле плоское и лес,
небоскребы до небес.
В чистом поле скачет конь,
повод тянется в пыли.
Что случилось с седоком?
Чьи костры горят вдали?
Пеплом сыплется трава,
горек хлеб, вода мертва,
и кровавая река
отражает облака.
Дождь смывает прах и тлен,
дым через разломы стен,
и беззвучно, как фантом,
блочный рушится Содом.
На зубчатой высоте
распростерлась чья-то тень.
Треск огня и ветра вой
над безумной головой.
НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ
Под недвижной луною запущенный сад.
Меж деревьев белеют нагие кумиры.
На ветвях позабытые ветхие лиры
Чуть бренчат.
Слышен шепот на древнем чужом языке,
Тень дрожит меж дерев и по берегу скачет.
В черной зелени на вавилонской реке
Кто-то плачет.
Кто-то плачет, закутавшись до бровей,
Бормотанье и вздохи сменяются стоном,
Будто сыном клянется, а может, Сионом
И десницей своей.
А вдали за рекой догорают костры,
Кони ржут, и видения прошлого кружат.
Отрок падает молча в кровавую лужу
И блестят топоры.
Как в немом синема все стремится, спешит,
И орленок, и конь потонули во мраке.
Пустота. В плоском поле уныло дрожит
Вой собаки.
Дальше... Дальше... Кладбище. На скорбных крестах
Жестяные веночки. Размытая глина.
Это родина? родина? Или чужбина
На родимых костях?
О когда бы возможно забыть Вавилон,
Будто ты и не знал его морок кровавый,
Отрясти горький прах ненавистной державы,
Изменить лексикон.
О когда бы возможно!... Но там, вдалеке,
Как в гадательном зеркале вижу все то же:
Свет луны, отраженный в блестящей реке,
И бессонное ложе.
