ВРЕМЕНА ГОДА

Весна

(Легкомысленное)

Рождается человек. Маленький, беспомощный. Кушает, писает, спит. Подрастает. Входит (вползает) в мир, заботливо подготовленный его родителями. И начинает в этом мире играть, постоянно нарушая установленный порядок. Например, накрывает мусорное ведро крышкой от кастрюли или укладывает чайные ложки в папины ботинки. А дальше? Родители, или шлепают маленького героя по попке, строго внушая, что хороший(ая) мальчик(девочка) так себя не ведет, или терпеливо объясняют назначение каждой вещи. В редком случае - ребенку разрешают  играть, чтобы потом, когда он уснет, быстренько навести в квартире порядок.

Господь Бог тоже создал Свой мир. И людей, которые, играя, часто забывают о Его законах. В ответ - Отец - регулярно совмещает землетрясения, ураганы и войны с проповедью Вселенской любви и ниспосланием вполне земных благ.

Интересно, кто создал Господа Бога?

Искусство рассказчика

Наступила весна, и в психиатрическом отделении детской городской больницы разразилась эпидемия побегов. Первые вспышки пришлись на начало марта, а к маю болезнь достигла своего пика. Дети бежали. Почему? - зависит от интерпретации. Руководство твердило о неудовлетворительном исполнении персоналом своих обязанностей. Персонал ссылался на маленькие зарплаты, тяжелую работу и сволочной характер беглецов.. Дети просто не хотели находиться в больнице, которая тюрьма и отстой. А милиционер, составлявший протоколы, философски твердил о весне и ждал холодов, которые загонят нарушителей обратно. Объяснение, между тем, буквально валялось на полу, и санитарки, заходившие в палаты, чтобы убрать покинутые вещи, дважды о него спотыкались.

В это время в больнице лежал мальчик - Саша Зайцев - четырнадцати лет. Лежал давно, еще с зимы, и к началу мая терпение у него кончилось. Сашу усиленно стерегли, - имелся у него и психиатрический диагноз, и вполне успешный опыт предыдущих побегов, - никто не хотел неприятностей. Сашина история грустна и банальна, и типична для нашего времени. Впрочем, она грустна, банальна и типична для всех времен. Сашу били. Сначала мать. Потом - воспитатели в детском доме. Теперь его били в больнице - с помощью аминазина. Чиновники в гороно решали, - в какое же еще детское учреждение его можно поместить. Устав ждать, Саша попросил у меня ключ от входной двери. Я колебалась - боялась наказания, увольнения... Свой страх прикрывала рассуждениями о том, что бежать-то Саше некуда, кроме как на улицу, что его все равно поймают и накажут еще сильнее. Весна развратничала, Саша томился. В борьбе страха с гуманизмом родился компромисс, - я дам Саше ключ, но сначала - пусть он напишет письмо в гороно, вдруг чиновники пошевелятся, - надеялась на чудо.

 Еще я надеялась уговорить Сашу остаться. Для этого и принесла в больницу томик Верлена, и прочитала вслух новеллу, герой которой - ручной ворон с подрезанными крыльями - жил во дворе тюрьмы. Однажды он сбежал через дыру в заборе, был тут же пойман и возвращен на место. Озлобился. Затаился, изловчился, - из песни слов не выкинешь, - накакал в корыто, в котором жена смотрителя стирала белье. После чего был убит смотрителем. Заключенные съели героя, его мясо нашли немного жестким, но чертовски вкусным.

Кроме Саши, который остался к рассказу равнодушен, историю слушали две девочки - Лиля и Анжела. Лиля попросила у меня книгу. Недоумевая, - что может быть общего у французского символиста с двенадцатилетней эпилептичкой из вспомогательной школы, - я книгу отдала, вместе с просьбой - читать аккуратно. Через пару дней детей вывели на прогулку - в больничный дворик, огороженный высоким забором. Персонал высыпал туда же, перекрывая все  лазейки. Лиля звала меня, но я отказалась, - Зайцева на прогулку не пустили, я осталась с ним. Мой кабинет находился на втором этаже, и его окно - единственное окно без решетки - выходило во дворик. Саша влез на подоконник и высунулся в открытую форточку, переговариваясь с приятелями. Я стояла рядом, в напряжении, и держала его за штаны. Снизу доносились возмущенные крики старшей медсестры. Наконец прозвучала команда возвращаться. Саша спрыгнул с подоконника на пол, и я перевела дух. Через пять минут прибежала взволнованная Анжела с известием, что Лиля прошмыгнула за спиной у медсестры, открыла калитку и выбежала на улицу. Медсестра бросилась в погоню, Лиля - через дорогу. И угодила под колеса легкового автомобиля. Приехала "Скорая помощь" и увезла Лилю в больницу. Дети волновались, а санитарки их пугали, - и ребра Лиля сломала, и сотрясение мозга получила.

Вскоре суета стихла, - обед и тихий час. Я отправилась навестить беглянку. Она лежала в хирургическом отделении, - отделалась синяками и царапинами, а ее круглая щекастая мордашка лоснилась от удовольствия. Ничего вразумительного о причинах своего поступка Лиля сказать не могла. Я махнула рукой, - следовало бы ее выпороть, если не для ее пользы, то хотя бы для собственного спокойствия, - оставила на тумбочке апельсин и ушла домой.

Утром я успокоила детей, - медсестры, очевидно в воспитательных целях, распространили информацию, что Лиля тяжело пострадала. Верлен, подобранный накануне возле Лилиной кровати, перекочевал в тумбочку Анжелы. Через несколько дней Анжела тоже попросила у меня ключ. Я отказала, ссылаясь на то, что запасной ключ у меня один и он предназначен Саше. Анжела резонно возразила, что Саша и с ключом не сможет убежать, - как будто я об этом не знала! - потому что его усиленно стерегут, зато ей доверяют, и открыть дверь не составит для нее никакого труда. Я разозлилась, так как возила Анжелины письма - на другой конец города! - в свободное время и за свой счет, а теперешние требования попросту превышали мои возможности. Точнее - мою готовность быть последовательной в своих действиях.  Мы поссорились.

Анжела убежала на следующий день. Ей действительно доверяли, повезли на обследование, - бедолагу оформляли в детский дом, - без надлежащего сопровождения. Анжела - девочка умная, цепкая и выносливая - улучила момент и задала стрекача. И, в отличие от Лили, под машину не попала, а благополучно добежала до квартиры своей бабушки. Бабушка написала расписку, и как-то все утряслось, - хоть детский дом Анжелу и не миновал. Я, получив известие о побеге, отправилась в Анжелину палату, чтобы забрать свою книгу. Если Лиля небрежно бросила ее возле кровати, то Анжела хранила в тумбочке, вместе с дневником. Я забрала и то, и другое. Дневник я не прочла, - из пижонства - хотя он и пролежал у меня в столе несколько месяцев. Его прочла другая девочка - одна из наших пациенток - и спросила, почему я не дала Анжеле ключ. Тогда я уже могла честно признаться, что струсила.

А Зайцеву я ключ дала, как и обещала, - знала, что не убежит: процесс превращения его из узника в раба происходил на моих глазах. Его выписали через месяц, в какой-то специальный детский дом  в другом городе. Перед отъездом - вкололи очередную дозу аминазина, чтобы не убежал по дороге. Поэтому наше прощание было лишено эмоций.

После Сашиной выписки персонал больницы вздохнул с облегчением, - побеги на некоторое время прекратились. Верлена в расчет  не приняли, да вряд ли и заметили, - хотя дважды натыкались на черный томик, но никто не открыл.

Примечание: из этических соображений имена детей не изменены.

Страсти по Бразилии

В небольшом провинциальном городке - российском - жил мужчина, которого любили две женщины. Для мужчины такое положение дел было привычным. С детства вокруг него крутились и мама, и бабушка - чем не объяснение. Возможно и другое: мать больше любила младшего брата, и мужчина судорожно доедал манную кашу. Во всяком случае, одна из женщин - психолог - умела долго и красиво говорить на эту (или любую другую) тему. Ее соперница собиралась сражаться до конца. Чувства мужчины никого - и его самого тоже - особенно не интересовали. Психолог умело демонстрировала качества, приписываемые представителям ее профессии: выдержку, такт, готовность принять чужую точку зрения и чувство юмора, помогающее смотреть на ситуацию чуть-чуть сверху и со стороны. Но однажды честно спросила себя, чего  она хочет. Получив ответ, не упала в обморок, а прямиком направилась к другой.

Попав в квартиру, она тут же - в коридоре - вцепилась сопернице в волосы, рванула ее на пол и отхлестала заранее вынутым из джинсов ремнем, - та и пикнуть не успела. После чего вышла в предусмотрительно не запертую дверь.

Женщина шла по парку, раскинув руки, - а стояла середина октября (осени) - и ощущала удивительную легкость во всегда сдержанных плечах.

В это же время смуглый темноволосый мужчина - плоский живот и легкая седина на висках - вернулся после утренней пробежки по набережным Рио-де-Жанейро (где середина октября означала весну) в свою семикомнатную квартиру на пятом этаже, выпил стакан апельсинового (ананасового) сока и уселся за письменный стол - доделывать сцену, съемки которой были назначены на послезавтра. В конце предыдущей серии взбалмошная Лусия ворвалась в дом кроткой Селии и избила бедняжку до полусмерти. Теперь она - по замыслу режиссера - направлялась на квартиру к Алехандро - сварить любимому кофе и пожелать доброго утра, беспечно болтая о предстоящей свадьбе. Но эта Лусия такая сумасбродка! - сценарист вспомнил копну непослушных кудряшек - к тому же у нее частенько пахнет из подмышек, да и мясо она ест с луком, не задумываясь о свежести дыхания. Сценарист замялся на мгновение, предвкушая неприятный разговор с продюсером, - Лусия остановилась у подъезда дома, где жил Алехандро, и вдруг увидела, что улица тянется дальше, а за ней - множество других - незнакомых - улиц, тонущих в голубом облаке утреннего смога. И она отправилась дальше, и шла, раскинув руки, даже после того, как полноватая одинокая женщина, мечтающая о большой любви, щелкнула выключателем, отправляя Лусию в небытие.

Лето

(личное)

Я люблю свои сны - таинственные послания в конвертах заката. Тот, кто их создает, использует краски дня, разрывая и накладывая друг на друга впечатления жизни - видимой, но не всегда понятной. Я тоже разрываю - фотографии в журналах - заполняю цветными кусочками невнятные контуры на белом листе бумаги. Картина оживает. При желании можно проследить происхождение каждого фрагмента: это небо было  шоколадной оберткой, а этот лист - рекламой магазина. Кто-то скажет, что я занимаюсь творчеством. Но я всего лишь отвечаю своему невидимому корреспонденту.

Я люблю свои сны и того, кто их создает.

Открытие мира

И зимой, и летом трамвай похож на консервную банку. Зимой его тонкие стенки надежно отгораживают кусочек тепла, летом - концентрируют уличную жару, до предела уплотняя пассажиров и воздух. Но и летом случаются дни, когда железная коробка воспринимается как защита, а не прототип газовой камеры - во время дождя. Сегодня тоже шел дождь. Он начался еще в центре города, а на окраине достиг размеров ливня. И   пассажиры, покинувшие вагон, растерянно озирались - они могли промокнуть или через десять минут, стоя под деревьями, или через минуту - на пешеходной дорожке. Несмотря на очевидную бесполезность ожидания, лишь несколько смельчаков двинулись вперед. В их числе - молодая - точнее, ее следовало бы назвать молодящейся, но она не молодилась - женщина в короткой юбке и неудобных босоножках. Через мгновение она вымокла до последней застежки на лифчике, разжала руки, раскинула их, подставляя тело холодным струям, пошла неторопливо, даже изящно - каблуки мешали пуститься бегом и хоть немного согреться.

Ангел-хранитель, добросовестно следующий над правым плечом, недовольно поморщился - белые крылья отяжелели, каждый взмах давался с трудом. Более опытные коллеги давно отказались в городских условиях от традиционного оперения, заменив его  компактным моторчиком, а некоторые - в основном, работающие с бизнесменами, - даже внешне перестали отличаться от искусителей из преисподней. Но этот ангел был юн, романтичен, мучился любопытством - вполне извинительным - почему его, отличника и гордость выпуска, отправили опекать ничем не примечательную женщину средних лет, живущую в небольшом провинциальном городке? Словно распорядители выпуска ничего не знали о его высоких достоинствах - маловероятно! - или решили преподнести ему урок смирения.

Он безропотно принял назначение и теперь томился - неизвестностью и скукой. Его подопечная не давала возможности как-то обозначить свое присутствие, соперник - представитель другой стороны - не путался под ногами, и школьных товарищей он ни разу не встретил. Другие ангелы, изредка попадавшиеся в трамвае или магазине, имели озабоченный вид, усмехались, глядя в его потерянное лицо, даже слегка презирали - тайно, но ощутимо. О таком ли начале карьеры он мечтал? В своей разочарованности он дошел до того, что начал сомневаться в мудрости решений Великого Отца, винил недоброжелателей в тайных кознях - несомненно, своим отказом сообщить надзирателю о содержании разговоров, ведущихся в общей спальне после отбоя, он настроил против себя не одну влиятельную фигуру. Винил и собственную скрытность, граничащую с гордыней - даже с любимым Наставником не поделился заветной мечтой: охранять душу младенца, растить, учить, воспитывать - пройти человеческий путь от начала до конца - быть незримым советником, верным другом, надежной опорой, проводить к последнему пристанищу и получить заслуженную благодарность. Правда, ходили слухи, что младенцы отнюдь не так невинны и чисты, как пытаются представить Учителя, что младенческие души переполнены агрессивными и сексуальными желаниями. Ангел  слухам не верил. Но любопытство первого ученика - назойливая муха! - не давало покоя, хотелось узнать, что в клеветнических нападках ложь, а что... - тут ангел в ужасе остановился - и он еще смеет роптать на свою участь! - и вернулся к исполнению своих прямых обязанностей, благо женщина, наконец-то, пришла домой.

Квартира встретила тишиной и одиночеством.   Предусмотрительно запертые окна и балконные двери уберегли комнаты от дождя, но помогли запахам тлена, которые всегда присутствуют между вещами, покинутыми - на время или навсегда - их хозяевами, и прячутся от сквозняка жизни под кроватями, выйти из убежищ и завладеть пространством. И если на улице ангел ежился от дождя, то в квартире - от тоски, пока женщина беспечно разбрасывала по стульям мокрую одежду. Потом она повернула кран в ванной, и он, не покидая своего, уже привычного, места на краешке книжной полки, ощутил, как белая посудина наполняется горячей водой, почувствовал тепло, поднимающееся кверху влажным паром. Включив воду, женщина проследовала на кухню, щелкнула дверца холодильника - ангел напрягся - но его подопечная сделала всего два глотка из высокой бутылки с узким горлышком - маленькая бомбочка мирно взорвалась в животе, отпуская туго закрученную пружину - ангел слизнул несколько соленых капель с верхней губы. Он боялся и плакал от стыда за свой страх. Множество других ангелов - печальная статистика подтверждала рост их числа - не имея сил бороться с пагубным пристрастием и мужества признать свою некомпетентность, изо всех сил скрывали - как будто можно было это скрыть! - истинное положение вещей и делались зависимыми - не от тайны, и не от подопечных - от своего места над их правым плечом. А он - из-за обиды! - не только не спросил о судьбе своего предшественника, но и невнимательно слушал инструкции Наставника во время их последней прогулки по школьному саду.

Наставник - в образе Мудрого Старца - чуть усталый, но благожелательный, медленно ступал по дорожке. Ангел, уже зная о назначении, позволил себе выразить неудовольствие излишней порывистостью движений, неуместной в атмосфере покоя, окружавшей Учителя. Но Наставник, словно не замечая детской обиды своего собеседника, обращался к нему - это он сейчас понимал - как коллега к коллеге, пусть менее опытному, но равному.

- Тебе повезло, - говорил он ученику, смягчая плавностью речи угловатость его движений, - твоя подопечная сейчас в отпуске, ее родные - в отъезде. У тебя будет возможность познакомиться с ней поближе, не отвлекаясь на внешние факторы - эффектные, но бесполезные для твоей миссии.

Ученик молчал, мысленно прокручивая - в который раз! - бесконечное "за что?". Учитель продолжил - в будущее.

- Твоей главной задачей станет наблюдение. Попытайся не столько по�