Ресторанный гвалт был чем-то схож с гомоном, слетевшихся на добычу проглотных настырных чаек. Обуянные хмелем посетители в каких-то непотребных линючих одеждах - затертых-перетертых джинсах, в затрапезных перемятых рубахах, в грубых платьях, напоминающих рубище - верещали на трудном неуловимом для двух мужчин языке.

Эти двое - оба в приличных костюмах - сидели за отдельным столиком и могли бы служить образцом опрятности для местной хиповатой публики, если бы не их удручающее и даже прискорбное состояние, владевшее обоими под влиянием выпитого с бесшабашной удалью спиртного.

Один с неровно стрижеными черными усами, ниспадавшими бахромой на верхнюю губу, силился спеть казацкую песню, сбивался, забывал слова, приплетал что-то несуразное и время от времени, все чаще, утирал костяшками пальцев упорную слезинку в уголке глаза. Второй - светловолосый, во взгляде что-то куриное, молчаливый - вполне мог бы сойти за финна. Его пухлое, как подушка, лицо выражало полное безразличие ко всему происходящему.

От люминесцентных ламп, встроенных искусно и не броско в декоративные панели по всему потолку, истекал пестрый, как оперенье какаду, свет.

- А вторая пу-у-у-ля ранила..., - немощно тянул чернявый, в который раз запинаясь и объясняясь с самим собой, - и кого же она, проклятая ранила? Лошадь? Кобылу? Впрочем, пуля-дура, ей все равно. Ты как думаешь, доктор?

Похожий на финна и которого назвали только что доктором - не шелохнулся. Во-первых, он не слышал вопроса, а во-вторых, он вовсе не был доктором. Он был шофером министерской "Вольво" в городе Москве и пригнал машину сюда, в Хельсинки на текущий ремонт. Верно, однако, было то, что автомобиль проходил по ведомству здравоохранения.

С чернявым московский гость познакомился в тот же день, оказавшись по случаю в добротно обставленной русской квартире, где-то далеко от центра, куда добирались сначала на автобусе, а потом шли еще минут десять мимо одинаковых приземистых аккуратных домишек. Откуда-то набежали (после частых звонков по телефону) говорливые люди, появилась водка, закуска, заиграла музыка. Под застольный треп подобрался день к вечеру, синяя темень подступила к окнам и засобирался москвич в свою гостиницу, пьяно шебуршась в прихожей, бестолково отыскивая пальто, шарф и шапку.

Следом, не застегивая бежевую куртку и спотыкаясь, увязался чернявый.

- Я тебя, доктор, не брошу в чужом городе, не боись, доведу куда надо. Люблю русских и тебя, доктор, люблю. Ты знаешь, что я сибиряк? Да, я родился в Сибири, так-то. А здесь зачем? Ну, ты спроси меня - зачем я здесь? Что я тут делаю? Хочешь отвечу? Хочешь скажу правду? Не знаю, зачем я здесь. Не знаю...

- Тогда поехали со мной, в Москву.

- Поехали.

- Через два дня.

- Хорошо, через два дня. А сейчас в кабак, только денег нет...

- А это что - не деньги? - москвич запустил руку куда-то подмышку и вытащил в зажатом кулаке скомканную пачку финских марок.

Теперь каждый из них существовал отдельно и оба они существовали отдельно ото всех остальных.

- Та-ам в степи-и глухой, за-амерзал ямщик...

Москвич как будто очнулся, стоеросово оглядел лохматую компанию за соседним столиком, взглянул, не узнавая, на чернявого собутыльника, тяжко приподнялся и, пошатываясь, побрел к выходу. На улице, в оранжевом конусе света, увидел такси, распахнул рывком примерзшую дверцу и неуклюже протиснулся на переднее сиденье. Колеса провернулись на льду, брызнули острые крошки снега, задок машины чуть повело и такси рванулось по гулкому, как эхо в туннеле, асфальту.

Чернявый, не догадываясь застегнуть куртку, выписывал кренделя, клонился в одну сторону, в другую, но все же перемещался в нужном направлении. До дому предстояло пройти метров двести-триста. В ночи злодействовал леденящий ветер.

Чернявый добрался до пологого склона и стал взбираться по нему к темному силуэту застывшей пятиэтажки. Дважды нога попадала на утрамбованный до свечения, лоснящийся снег и дважды он, размахивая руками, валился на спину, не успевая даже выругаться. Матерился с опозданием, когда, кряхтя и ворочаясь, поднимался.

Потом долго топтался возле парадной двери, выворачивая по одному все карманы - искал ключи.

Ключей не было.

Хмельной дурман рассеивался и оседал, высвобождая место для трезвой мысли - без ключа не открыть парадную дверь. В упорядоченной и надежной Финляндии все регламентировано, все отлажено и действует без сбоев. Без ключа - не попасть.

- Люди, откройте! Откройте, дверь! Эй, люди! - в отчаянии орал чернявый то по-русски, то, припоминая чужие слова, словно ворочая каменные глыбы, переходил на нескладную финскую речь.

- На помощь! - кричал он, - Спасите!

Кое-где на окнах незаметно шевельнулись шторы.

- Люди, помогите! Я замерзаю!

Чернявый задыхался, присаживался на корточки, переводил дух, заглатывал острый, как казацкий клинок, воздух и опять, захлебываясь, вырывал из груди, отрывая по одному, как листики календаря, раздельные самостоятельные крики.

Недоверчиво пошевеливались шторы.

Наконец, голос его ослаб, зазвучал пискливо и жалко, как оборванная струна... ═

Ранним утром у подъезда стоял полицейский автобус и карета скорой помощи. Двое санитаров легко переложили, съежившийся воронкой, окостенелый труп на носилки. Офицер полиции сделал какую-то запись в блокноте.

Через минуту обе машины слаженно заурчали моторами и разъехались в разные стороны.

Шторы на окнах колыхнулись в последний раз, и всё вернулось к своему прежнему невозмутимому порядку.

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

234667  2001-11-16 15:58:24 Дедушка Кот. www.prigodich.8m.com - Хороший рассказ... Грустно жить на свете, Господа...

234670  2001-11-16 16:34:48 LOM - Короткая на 3х страницах история о разгульном русском характере, финских морозах и строгом западном устройстве. История печальная и вероятно выдуманная, (один из героев в конце замерзает под дверью). Запертая дверь видимо символизирует весь западный мир, в который стучится пьяный, замерзший русский человек. Понятно, ему не открывают.

234845  2001-11-20 16:30:08 лебедев - Хороший рассказ. Несколько замечаний. Вход слишком перегружен тяжеловесными эпитетами, что сказывается на ритме и восприятии. По общей композиции, рассказ напоминает зарисовку, мне не хватает центральной содержательной части - хотя это дело вкуса. Фраза - " Офицер сделал какую-то запись в блокноте" - не о финском офицере. Запись финского офицера - конкретна - "В упорядоченной и надежной Финляндии все регламентировано...". Или автор придает этой детали какой-то, непонятный мне смысл. Если повествование ведется от некоего "всеведущего и всезнающего" - тогда нельзя писать "какую-то". "Незаметно шевельнулись шторы" - для кого незаметно? Для замерзающего? Осторожнее с названиями. "Степь" вызывает ненужные чеховские ассоциации. К тому же, игра с "ямщиком в степи" разрушает ощущение зарисовки. Появляется ненужное чувство присутствия автора, заигрывающего с читателем, чего, вероятно, можно было избежать, назвав рассказ "Шторы". Хотя, тут уже сразу является другая игра и другой смысл... Все замечания обусловлены искренним интересом, который у меня вызвал рассказ. Успехов автору.

235076  2001-11-27 12:06:31 Просто Мария - Хочется пробежаться босиком по росе. Хочется хлебнуть наливочки и водить хороводы вокруг костра, подмигивая гармонисту и повизгивая отбиваясь от назойливых ухажеров. Хочется въехать в Гамбург на лошади и громко сказать местным: "Что для русского хорошо, то для вас, сыры голландские - смерть". Хочется смеяться над французишкой, облаянным продавщицей в нашем магазине. Да, о рассказе сказать забыла. Не понравился. Тайга.

---