Книга о Ленине. Неравнодушное чтение.

⌠Призрак бродит по планете...■ - так начинается книга Роберта Пейна, отнюдь не претендующего на рассказ о потусторонних силах. Наоборот, это книга об одержимом человеке небольшого роста, страстно любящем книги и желающем преобразить мир. Таких людей √ миллионы (правда, разного роста). Из такого типа людей, соответствующего этому поверхностному описанию, получаются, например, учёные, писатели, учителя, революционеры, политики. Но именно этому человеку выпала возможность, удача, действительно преобразовывать мир, окружавший его. Удача, случайность √ по другому и не скажешь, и всё повествование Пейна подтверждает это. След какой-то предопределённости, болезненного ощущения бессмертности (как не вспомнить Булгаковского Пилата, временами понимающего, что он обречён на вечность) присутствует на протяжении всей судьбы главного героя повествования. А вот как он распорядился выпавшей ему удачей, превратившейся в проклятие, сыграть роль демиурга, знают все жители просторов бывшего Союза Советских Социалистических Республик, где дело Владимира Ульянова-Ленина жило, живёт и какое-то время ещё будет жить.

Меня потрясли в книге три вещи в судьбе главного действующего лица. Первое √ это то, как в такой правильной и лояльной семье, уделявшей столько внимания воспитанию, могло вырасти поколение революционеров, самым страшным и разрушительным из которых был Владимир. Наверное, здесь мог действовать принцип обратного, противодействия, тяги к другому. Потом, повсюду просвечивает √ это второе √ уже упоминавшаяся предопределённость, судьба √ если бы рано не умер отец...; если бы брат Александр, страстно увлекавшийся биологией, не занялся революционной деятельностью; если бы Александра помиловали, а не казнили. Список ⌠если бы■ можно продолжать дальше вплоть до ключевых моментов 1917 года, в начале которого Ленин, как описывает Пейн, ⌠почти распрощался со всякой надеждой стать свидетелем свершившейся революции■. ⌠К концу февраля 1917 года Ленин совсем отчаялся. Русская революция, мыслимая им как начальный этап мировой революции, снова казалась ему далёкой, несбыточной мечтой. ... Февраль 1917-го был на исходе, а Ленин ни сном, ни духом не ведал, насколько близок он к осуществлению своих самых необузданных мечтаний.■ Да, вот так бы тихо дожил свою жизнь за границей революционер-конспиратор, ⌠плохо осведомлённый о том, что же на самом деле творится в революционных кругах собственной страны■. Если бы не подоспела вдруг революция. И дальше, представьте, если бы не было в то время человека, столь одержимого идеей пролетарской революции в России и обладающего столь всепожирающим стремлением к лидерству, базирующемся на столь болезненном самомнении... Вот, самомнение! Может быть это не просто судьба, может быть это искушение, с которым не пожелал бороться человек, отягощённый грехом гордыни √ самым тяжким грехом, как писал Г.К. Честертон, который достаётся человеку. Этот грех присущ главному герою с юности, но он идёт дальше - он отталкивает Бога, причин много √ трагедия брата, несправедливость вокруг, другое √ не это важно! Он, подобно Сальери из ⌠Амадеуса■, бросает в огонь распятие, порывая с Тем, Кто мог бы ещё ему помочь, и отдаётся весь без остатка в руки своей гордыни, которая превращает все благие помыслы в материал для дороги, сами знаете куда.

Вот, наверное, одна из недостающих деталей в слишком уж поверхностном описании, данном в начале этой статьи, - книгочея и мечтателя. Болезненная гордыня придаёт всему уже совсем другой смысл. И вполне возможно, что Владимир Ильич мечтал о мировой революции и справедливости, что он хотел для людей лучшего общественного строя, а самих людей видеть более добрыми и терпимыми (как указывает Пейн, одно время через все статьи Ленина проходила картина идиллического братания солдат противоборствующих армий). Правда, ⌠когда хотят сделать людей добрыми и мудрыми, терпимыми и благородными, то неизбежно приходят к желанию убить их всех■, - так считал Анатоль Франс, рассуждая о ⌠самой кровожадной из идей■ - идее справедливости. А стремление к террору, как показывает Пейн, присутствовало у Ленина с самого начала революционной деятельности, потому что его духовным учителем был не только Карл Маркс, но и Сергей Нечаев, автор страшного своей циничностью ⌠Катехизиса революционера■. Пейн довольно обстоятельно рассказывает, как ленинский ⌠справедливый■ общественный строй ⌠диктатуры пролетариата■ выливается в диктатуру террора.

Третьим моим потрясением стало понимание того, что главный герой мог предотвратить кровавую кашу Гражданской войны, но не сделал этого. Не было у него такой задачи √ предотвращать, были другие, а вот этой не было. И никак не отделаться от мысли, что не прошло это бесследно, что не проходят такие вещи бесследно для совершивших их. Что воздаётся по заслугам и что осуществляются желания, только всегда по-другому, извращённо, для добивающихся чего-либо любыми путями. Он получил место в истории, но какое, он обрёл бессмертие, но в виде мумии и армии памятников. А дьявольская система, созданная им, породила таких же бесов, в том числе и тех, которые уже при его жизни лучше ⌠создателя■ знали, как играть в его игру. Только из книги о Ленине никак не определишь, осознал ли сам ⌠создатель■ ущербность своих дел и поступков и своё ничтожество перед Тем, с Кем соревновался.

Мы слышали о нём с детства, читали о нём книги, смотрели фильмы, видели портрет почти в каждом кабинете, проходили под сенью его памятников, клялись продолжать его дело, а потом пытались читать его работы, ценность которых никак не могли понять, искали в них скрытый смысл, которого не было, узнавали новые подробности о его роли и его времени, рассказывали анекдоты и байки о нём. Только он так и остаётся для нас загадкой, для тех, кто вырос в атмосфере образа-мифа, образа-легенды. Для других он только ещё одно имя, а для нас так и останется частью мировоззрения, полярность которой мы всегда будем пытаться понять.