С Т И Х И Р А З Н Ы Х Л Е Т
Ретроспектива

ПТАШКА БОЖИЯ

Решив переодеться птицей,
я вырядился в пух и перья
и смог настолько в образ вжиться,
что стал, как дух, витать теперь я

и без труда могу часами
- в хорее, ямбе и верлибре -
парить орлом под небесами,
порхать над розой, как колибри.

Я приношу детей, как аист,
я трупы потрошу, как гриф,
я в кучах мусорных копаюсь,
выискивая блестки рифм.

Как попугайная игрушка,
твержу заемные слова,
пророчествую, как кукушка,
подглядываю, как сова.

Ныряя в небо, словно в прорубь,
шныряя по задворкам вором,
то закурлыкаю, как голубь,
а то закаркаю, как ворон.

Влечу к моей любимой в форточку,
крылом ее груди коснусь,
когда, расстегивая кофточку,
она готовится ко сну.

И трепетным ответив лепетом
на сладостный ее манок,
я Лединым усядусь лебедем
между ее роскошных ног.

А завтра буду вновь без робости
в лирическом просторе вольном,
как воробей, плясать над пропастью,
на проводе высоковольтном.

ПЕСЕНКА ПРО МОРОЖЕНОЕ

Мне четырнадцать. Ем мороженое.
Вновь не встретились мы с тобой.
Муравейниками разворошенными
кучи снега на мостовой.

Дед-мороженщик мой приятель.
Я - единственный покупатель.
Мы с ним связаны тайным заговором.
Снег и лед вперемешку с сахаром.

Он, продрогший и запорошенный,
целый день на своем посту,
словно белый медведь, заброшенный
в привокзальную суету.

- Вам молочного? Плодоягодного?
Непорочного? Плотоядного?
- Мне бы сливового, мне бы сливочного,
ну, а лучше всего - счастливочного!

Ем мороженое - жадно, хмуро.
Я один иду из кино.
В моем сердце - стрела Амура,
словно палочка в эскимо.

ДЕРЕВО В БАРАШЕВСКОМ ПЕРЕУЛКЕ

На крыше старой церкви, ставшей
цехом фабрики пластмасс,
не знаю, как сюда попавший,
дуб растет, и каждый раз,
когда, поставленный на фоне
стенгазеты "За прогресс!",
под образами на амвоне
вздрагивает мощный пресс,
он жмется к облакам, уставший
жить без рощи, без реки,
на крыше старой церкви, ставшей
цехом, где стучат станки,
где чудо-пресс штампует четко
из дешевого сырья
стаканчики, зубные щетки,
и прищепки для белья.

БУФЕТ В АНАТОМИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ

При моргах есть, друзья мои,
весьма забавные буфеты:
в лоханках почечных - чаи,
в коробках черепных - конфеты.

Там ожидает вас всегда
напитков полная витрина:
в коленных чашечках - вода,
в сосудах кровеносных - вина.

Хлебнешь - и ни в одном глазу,
но организм закуски просит.
А тут и санитар в тазу
миндалины тебе подносит.

Глазные яблоки лежат
с адамовыми вперемешку,
и ягодичный аромат
притягивает сладкоежку.

Ах, сколько раз бывал я там,
в чужом пиру пришелец нищий,
и ел, забыв, что скоро сам
в буфете этом стану пищей.

СОЛОВЬИНАЯ ДОЛЯ

Во Франции славно
живут соловьи,
поют целый день:
- Се ла ви, се ля ви!..

Вольготно и в Англии
жить соловью,
весь день верещит:
- Ай лов ю, ай лов ю!..

А наш соловей,
соловея с тоски,
дрожит,
не сослали бы
на Соловки!

ПЛЯЖ В РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО

У прибоя график четкий:
по ночам идет уборка.
Волны - жесткие, как щетки.
Сода, щелочь, йод и хлорка.

Это берег, грязный, пыльный,
где тела свои мы нежим,
будет вымыт пеной мыльной
и проветрен бризом свежим.

Туч замызганную скатерть
небеса, в тоске астральной,
оттирают на раскате,
словно на доске стиральной.

Утром море отдыхает,
отработав смену прачкой.
Пляж опять благоухает...
Хочешь - вновь грязни и пачкай.

В "ИТАЛПАРКЕ" В БУЭНОС-АЙРЕСЕ

Я с дочерью гуляю в парке,
изгнав из тела сон и лень.
Какой он светлый, пестрый, яркий,
воскресный расчудесный день!

Как много шума, смеха, визга!
Подогревая наш задор,
ревет пластинка в стиле "диско",
гремят тележки "русских гор".

Качели, тиры, лотереи,
"Ракета", "Флиппер", "Автодром"...
Увеселенья и затеи
детей за каждым ждут углом.

Но, чтоб упиться в полной мере
восторгом выходного дня,
ребенок к "Сказочной пещере"
потянет за рукав меня.

У входа предъявив билеты,
мы совершим прогулку в мир,
где ведьмы, упыри, скелеты
справляют свой кошмарный пир,

где крылья злой летучей мыши
скользят по дочкину лицу
и призрак из замшелой ниши
стремглав бросается к отцу,

где гроба траурная крышка
над полусгнившим мертвецом
распахивается, как книжка
с уже известным мне концом.

...Я видел на картинах Босха,
что выдумать способен мозг,
я был на вернисажах МОСХа,
что иногда страшней, чем Босх.

Хоть ум уверовать не хочет
во вздор о ведьмах и чертях,
все ж сердце мне тревога точит,
как точит яблоко червяк.

Но дочь, храбра и бесшабашна,
пещерную покинув глушь,
мне скажет: "Нет! Совсем не страшно!
Все это выдумка и чушь!

Бывают ведьмы только в сказке,
бывают черти лишь в кино.
Ты... как это... сгущаешь краски,
пора бы повзрослеть давно!"

Вот так, по дьявольской пещере
свершив воскресный моцион,
я укреплюсь в наивной вере,
что вурдалаки - только сон,

что приведенья - лишь муляжи
из тряпок и папье-маше,
что смерти нет, а есть миражи.
...И станет легче на душе.

СТЕНА СТЕНАНИЙ

Вскипает в сердце злость,
когда в ночи,
соседи гвоздь
вбивают в кирпичи.

А то - хоть плачь! -
начнут вгонять шуруп,
свирепствуя, как врач,
сверлящий зуб.

Откуда этот скрежет
жестяной -
железо, что ли, режут
за стеной?

У них, быть может,
там подпольный цех
богатства множит
втайне ото всех?

Сидят в своем клондайке
золотом,
долбя болты и гайки
долотом...

Но почему сквозь скрежет,
звон и скрип
нет-нет, да и пробрезжут
стон и всхлип,

и нежную
лирическую трель
испустит
электрическая дрель,

а под конец,
томительно, как вздох,
раздастся оглушительное
"ох"?

Так ударяет
молот паровой.
Так утоляют
голод половой.

Но если это звук
любовных ласк,
тогда зачем подобный стук
и лязг?

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ

Бронзовотелы, кареоки
на пляжах млеют кариоки,

и в тапочках на босу ногу
отплясывают босса-нову.

Но климат здешний - жаркий, вредный,
вид у приезжих - жалкий, бедный:

гуляют всласть тургруппы в тропиках,
назад привозят трупы в гробиках...

Обтершись на Копакабане,
забыв родной кабак и бани,

я б навсегда остался в Рио -
но все мы в этом мире ВРИО.

Хоть сладки местные мулатки,
упаковав свои манатки,

вернусь, дурак, в страну родную,
на Русь, в бардак, в кабак, в пивную... ...........

На кладбище, где прах отца,
детишки ходят трахаться,

а я, по винной части спец,
приду с повинной наконец.

(Хоть лучше бы в предгорьях Анд
зарыть мне с горя свой талант.)

СОНЕТ О БЕЛОМ БУМАЖНОМ ЛИСТЕ

Как снег, который под ноги метель
мне сыплет на полуночной поляне,
как облако, которое в тумане
влечет пока не познанная цель,

как инеевых гроздей канитель,
как утренняя скатерть в ресторане,
как марля до прикосновенья к ране,
как девственницы утлая постель,

был непорочен этот лист из пачки,
пока его - в зуду, в бреду, в горячке -
не измарал писатель, заведясь;

зря белые вывешиваешь флаги,
лесная чаща, поставщик бумаги:
любая буква - мерзость, гадость, грязь.

конец