* * *

До плеши промок
берет над походной палитрой.
Тулится блажной ветерок
в посадке нехитрой.

Морочится. Да
докука ещё дождевая.
О господи, стоит труда
давиться, чубук продувая?

Вгоняя в разбег кистевой
сквозные пропорции яви,
уравнивать умысел свой
с творцовой задумкою вправе,

копирует выцветший лес
кургузый маратель-расстрига,
верстая мирской интерес
и вышнее иго.

Стоически, штрих за штрихом
рукой окаянной и костной
всё, что кругом,
он к жизни двойной и несносной

никак не устанет клонить √
дыши на ладони √
стволов волглоруких финифть
на выпуклом склоне,

подрамниково ребро
и жадность зрачковой заливки √
на вдох и на выдох добро
ведь тоже дано по ошибке

* * *

Серпантиновый, косо √
отсвет в ближнем окне.
Три с полтиною с носа √
ну а что √ пробирает вполне

Подростковой слюной опоясан
граневой окоём,
след фонарикового перепляса
славно видеть втроём.

Там у вросших в сугроб по колено
полчаса напролет
то шинок, то шалавая Лена
в разговоре мелькнет.

Послепраздничной поздней зевоты
полон высохший рот до ушей.
Всё. Смеркается. Вот и
не колотит уже.

Застекольный пульсар канители
на еловой груди.

Цедра, киноварь, хмели-сунели -
погоди, погоди √

простывающей сферой огромной √
бабой ромовой, кровью укромной,
правотой с кондачка -
по-над микрорайоновской комой
/у картавца-дичка

дух захватывает/ стремится
пар поднёбовый с небом слиться,
и покалывает внутри,
что точёная наскоро спица -
на-ка ветошь - протри.

В копошеньи медлительной моли
в остром в загустевающей смоли
всё подмигивающем луче √
корка в звёздной нетающей соли
с каждым временем в радостной ссоре -
россыпь трещин в его сургуче.

* * *

Серобородый старик на приколе.
Складная исповедь девочки Оли.
Туч ледяная семья.

Длиться бы перечню, только доколе
Сдюжит сурдинка твоя.

Звёздчатый вырез в бордовом картоне.
Паховый выем на школьном фантоме.
Краска вина "Карабах".
Ветер резвится в пустой идиоме
Про молоко на губах.

Мышь молодильное дерево рушит.
Речь с непотребною глоткою дружит.
Время стучит наобум.
Лип станционных продрогшие души
В мокрый сливаются шум.

Вёрткий орешек пока не разъеден.
Едем? А как же? Немедленно едем.
Пыльные стекла - щекой.
Мусорным бакам и галкам-соседям
Нету беды никакой,

Что кровожадные травы кривые
Съели значенья свои корневые
И с подоплёкой земли
Мы бездорожным отъездом впервые
Всласть расквитаться смогли.

* * *

Мучной орех. Свечное пенье.
Сквозная молния без дна.
Была земная тень значенья
На откуп августу дана,

И позабыв, что кровь такая √
Песок, нагар, придонный ил √
Ладони зренья размыкая,
Шутя в разъятье уходил.

* * *

Запоздавшие гости и пламенный тост
Не случайны. И, видно, не зря √
Долговязая тень через Каменный мост,
Бутафорский наклон фонаря.

Пешеходный сентябрь не сулит ни строки,
Но манит обращенье на вы
Провожаньем и долгим пожатьем руки
Средь бессонницы спелой листвы.

Осторожный, почти что на цыпочках, шаг
Бережет распорядок ночной
Низкорослых домов, что стоят не дыша,
Нависая над рябью речной.

Надышаться пугливым предчувствием всласть

Не дано, если ставит силки
Неслучившихся слов седовласая власть
С недоверьем наперегонки.

И провалы подъездов, увы, не солгут,
Ни за что не давая зарок
От кромешной горячки искусанных губ
Вместо жара полуночных строк.

Ведь придирчивый век никому не прощал
Простоты избавленья от бед
Примиреньем старинных кровавых начал,
Где ни страха, ни жалости нет.

* * *

Отчего не рискнуть сквознякам вопреки
завсегдатаю жизни чердачной
познакомиться с барышней средней руки
на какой-нибудь станции дачной?

Обитателя тамбуров будет дразнить,
словно с горя - запретная влага,
бижутерия, тиснутая на нить,
из районного универмага.

А всего-то и дел, что с платформы сойти
да у местных хмельных пессимистов,
папироску стрельнув, разузнать по пути,
как ведёт себя тамошний пристав.

Впрочем, дерзкая мысль упорядочить быт
в чём-то тоже сродни криминалу.
Шаг навстречу - и вскоре уже позабыт
шик бездомности мало-помалу.

Невесёлая штука - дрожать наперёд
за сохранность закваски вокзальной,
на которую брошен дешёвый налёт
типовой позолоты сусальной.

Буреломная даль - скопидомный кумир.
В честь неё √ и прощанья, и встречи.
Но когда на алтарь принесён целый мир,
что принять на свободные плечи?

* * *

Снег на стеклах такси оседал.
И сквозь полупрозрачную пленку
Подступала вечерняя даль
Властно, как сновиденье к ребенку.

На окраине - как в забытьи.
Сумасбродство декабрьского хмеля
Набросало маршруты твои,
Оправданий и прав не имея.

Никаких оправданий и прав.
Ни строки из былых индульгенций
Только снег, что идет до утра,
Как промерзшие переселенцы.

Удивленный, доверчивый взгляд.
Дом, прошитый ветрами навылет,
То, что шепотом в нем говорят,
До тревожного гула усилит.

И какой-то нездешний масштаб,
Сообщенный случайному слову,
Неслучаен, как новый этап,
Перекраивающий основы.

И в горячке заснеженных дней
Затеряются спазмы рыданья...
Но беспамятство много важней,
Чем возможность его оправданья.

* * *

круто

светает вдруг.

что рама легче писчего листа √
вот-вот наскучит парке мгла

чуланья.
Безветренно. И это неспроста √
ведь для открытья хватит и

дыханья √

хотя и это лишнее - оно
вселяется, чтоб взять и прекратиться,
тем паче, что открытое окно

и не предполагает очевидца.

* * *

ЭКЛОГА

У крайней постройки торчат заскорузлые злаки.

А в ней посиделки. И щерятся крысы в бараке.

И всё не стечёт по усам тридевятая банка.
И душу печёт. И глаза стекленит самобранка.

И небо плывёт, за трубу животом задевая.
А песню затянешь - так феня стоит столбовая.

А что не сплетёшь - копошится ползучее эхо;

Объятья до слез и чумные рыданья до смеха.

И не разобрать: именины, поминки на хате?
И стебли скрипят как окрестные бабьи кровати,

И плющатся оземь сухие свинцовые зёрна.
Стучат прохоря. И бычки пламенеют упорно.

Да смотрят в упор с проводов кособокие птицы.

Да западный ветер о стену ломает ключицы.

И бродит в окне мутный свет как недельная брага

Махорка на дне. и пера н е видать за полшага

Ручные растенья. Железный суставчатый скрежет

Он свадьбы не портит. И только по мёртвому режет,

Где жалость-жестянка дурна как последняя ходка,

А в мёртвом узле без натяга узнаешь погодка

Да что вспоминать перемытые мамины чашки

Речной ветерок, молоко и припасы в баклажке?

Довольно и холода, лабухов, кислого чада,

Вчерашней воды и подушки, где слоем помада

И стало быть, будет с подзолистой этой равнины,

Где ночью не в счёт, кто и чьи отмечает крестины.

А утром свербит, что и впрямь обмывали копыта

Да новая люлька пуста как худое корыто.

И нежит её полевое скупое светило

Над коркой земли и наносами сохлого ила.

* * *

День запаян припоем мороза,
мела, извести и молока.
Это дым. Это добрая доза
прозы, праздности и коньяка.

Это время бесцельных прогулок
по ступенькам, где снег распылён,
где проворно берёт переулок
первовстречного в зябкий полон.

Это дрожь настороженной жести,
это дрёма древесных корней,
окна в полдень, обрывки известий,
ход ветвей на воздушной волне.

Над постройками пробуя ноты
белизны и сухой тишины,
пламень робкой пустынной работы
освещает окрестные сны.

Средь сугробов, сараев и баков
постепенно теряется след.
Этот путь до того одинаков,
что не жалко сходящих на нет.

Кто нырнёт в подворотню, кто ворот
приподняв, растворится вдали.
Профиль смазан, фонарик расколот,
но светло на ладони земли.

У затворников противотока
безусловна земная стезя √
хоть оплакана слишком жестоко,
но желанно оплачена вся.

* * *

Запомни загар на девчачьей руке,
мамашин браслет, воспаленье "пирке",

асфальтовый зной, костоломный футбол,
любви телефонной ночной произвол,

на склонах осклизлые монастыри
с наскальным фольклором и вонью внутри.

Каштаны, летящие наземь. Шелка
красоток у сквера в разгар вечерка.

Заметь и легко пролистай, отложи.
На небе сменились теперь чертежи.

И ты, как жилец расстановки иной,
спокойно заварки хлебни ледяной.

Чтоб всласть с воскресения и до среды
дивиться на вкус заржавевшей воды,

чтоб медленной горечью этой во рту
купить за бесценок себе пустоту -

коробку, объём - и что хочешь клади √

хозяин и барин, коль сказ позади.

Он свёрнут, в нагрудный положен карман
тому, кто в предутренний входит туман.

И мышцы грудной пульсовая волна
в бумажную дрожь переходит сполна.