Девяносто третий год

В четверг выяснилось, что последний бидон краски боцман продал, а деньги пропил.

- Вот сука! - с чувством сказал наш командир - капитан второго ранга Коля Дубасов, - в такой момент!

Момент был важный, после трех лет на приколе, командование велело приготовить судно к осмотру иностранной делегацией. Остальное домыслили быстро.

По "малышу" - гидрографическому исследовательскому судну, которое звали так в противовес гигантам ОИС - океанографическим исследовательским судам, поползли слухи. Словно легкий ветерок, они пробегали с палубы на палубу, из каюты в каюту. Говорили: делегация - это серьезно, это вам не курсантов по Балтике взад-вперед возить, а, скорее всего, зафрахтуют нас куда-нибудь в Африку.

Через пару часов на юте матросы уже точно знали, что в походе по новым временам, вместо обычных двадцати-тридцати валютных рублей, вся зарплата будет в долларах. Что берега у Африки, непромереные и работы там, на много лет. Что половину команды, всех "залетчиков", слишком молодых и чересчур старых спишут, а на их места наберут лучших из команд других "малышей", как и мы, третий год простаивавших у причала.

 И ржавые "малыши", сминая кранцы, со скрипом терлись бортами, словно обсуждая неожиданную новость. На них тоже маялись команды, притомившиеся от затянувшегося сидения на берегу.

За два с лишним года народ подустал. Выбился из привычного режима, когда полгода в море, полгода на берегу. Шесть месяцев ты болтаешься в тропиках, появляешься дома на исходе зимы загорелый и бодрый, увешанный, словно туземец, кораллами, раковинами, залакированными крабами, с подарками и ширпотребом, отоварившись на заходе в каком-нибудь европейском порту. И подруга моряка, какая-нибудь Дуся с Флотской улицы, прижимала к груди мохеровую кофточку и связку импортных колготок, глядела ласково: вот он, добытчик.

Зарплата, весомо капающая на книжку, компенсация за переработку и премиальные, скопленные за рейс отгулы, валютные чеки в магазин Альбатрос - все это позволяло без напряга жить полгода на берегу, в отпуск на юг съездить, в ресторанах посидеть, а там снова можно в море.

Новые времена оказались недобрыми. Цены росли, а на береговую зарплату не разгуляешься. Да и не платили ее теперь по два-три месяца. А те же кофты-колготки, часики-видики, которые многие везли прямиком в комиссионный магазин, в любом ларьке навалены, хоть ложкой ешь.

Единственным плюсом оставались бесплатные обед и ужин в кают-компании и столовой команды, которые, впрочем, становились все хуже и хуже.

Но в тот день на пустые щи и перловку никто внимания не обратил, а после, нарушив неписаный закон адмиральского часа - послеобеденного сна, к командиру потянулись ходоки с других судов, проситься в команду, хоть матросом второго класса.

Капитан второго ранга Коля Дубасов, бросив на вертящееся кресло китель с желтыми звездами на погонах, распахнув дверь каюты нараспашку, сидел во флотской же кремовой рубашке и в чистый журнал учета навигационных предупреждений заносил кандидатов, кого обнадеживал, кому уклончиво обещал подумать, а кого сразу заворачивал.

В три часа корабельная трансляция созвала к нему на совещание верховное командование - стармеха, старпома и зама на науке - командира службы специальных измерений. Вопрос стоял один - что и как показать высоким гостям.

"Малыш" - судно маленькое, а на маленьких кораблях и судах служат офицеры молодые или наоборот уже в годах, готовые встать на прикол в пенсионную гавань.

Стармех, которого в глаза и за глаза, называли "Дед", поднявшись из мичманов, к сорока годам стал лишь капитан-лейтенантом. На совещание пришел не в рабочем комбинезоне, а в форме. Правда рубашка была на вороте темновата, погоны с маленькими звездочками когда-то заломились, да так и остались с морщинкой-бороздкой.

Дед дернул плечом, погоны, легли как надо, и он, погладив редкие с рыжинкой усы, доложил, что оба дизеля на ходу. Один вспомогательный разобран на профилактику, но ввести его в строй дело пары дней. И вообще, поскольку их "малыш" отремонтировался последним, ресурса больше чем у всех остальных судов дивизиона. Так что за "машиной" дело не станет.

Старпом - долговязый старший лейтенант, лишь раз, курсантом, прокатился на учебном корабле "Смольный" из Кронштадта в Севастополь и теперь млел от близкой возможности сходить куда-то всерьез и надолго. Потому и докладывал оптимистично:

-... На шпиле электромотор снят, сгорела обмотка. Но уже договорились, отвезем на Морской завод, и там его перемотают, надо лишь литр спирта, чтобы ускорить вопрос. Одна РЛС не в строю, но можно позвонить спецам, те подъедут прямо на борт и за пару литров спирта сделают ее за выходные. Гирокомпас - штурманские мастерские - под боком, от них подойдет человечек. Что нужно - возьмем из ЗИПа, одолжим у соседей, надо лишь налить, тогда все сделают и быстро и качественно.

- Ладно, - перебил его командир, что тебе здесь спиртзавод? Что по науке?

Его зам по специальным измерениям капитан третьего ранга Копышев в училище закончил соседний факультет - гидрографический. Но вид кап три имел какой-то невоенный. Нет, и рубашка выглажена, и погоны лежат как надо, но из кармана торчат сразу три ручки. И толстая книга по гравиметрии - сплошные формулы, лежит рядом, да еще со свисающими стебельками закладками. Штурмана науку недолюбливали.

- Так как с наукой? Что можем предложить басурманам?

- Что обычно, - пожал плечами Копышев, - промер глубин, магнитная карта, гравитация, течения.

- Да, понятно, - поморщился командир. - В делегации наверняка будет какой-нибудь военный атташе от посольства, "сапог" африканский, ему бы, запустить что-нибудь, чтобы жужжало и лампочки мигали.

"Сапогов" - армейских сухопутных офицеров - недолюбливали все моряки и штурмана, и "машина", и бывшие и теперешние мичмана, и даже "наука".

- "Чудо-юдо" им в гидрографии запустим, там ленточка бумажная выползает, на переборке эхолот пусть цокает, а на стол автопрокладчик из штурманской перетащим, пусть чертит. ЭВМ запустим основную и камеральную, на них лампочек, как на елке. Лебедки расчехлим. Остальное: магнитометры, батометры - разложим на палубе.

- Добро! - одобрил командир и ответил на вопрос, интересовавший всех. - Не факт, что и по науке пойдем. Не факт. Кают полно. Мы же готовый "пассажир" или гостиница. Зафрахтовать могут куда угодно. А судов однотипных - целый дивизион. Да на других флотах. Потому, раз уж к нам на смотрины придут, стол надо организовать, чтобы показ закрепить. Накрыть не хуже, чем на заходах, когда местные власти принимали. И вид, внешний вид... По одежке встречают. Красить надо. Где боцман? Был ведь бидон в заначке...

* * *

Палубой ниже, где жил средний командный состав по каютам, лабораториям совещались механики и электромеханики, штурмана и электрорадионавигатор, инженеры и техники.

Здесь, говоря о предстоящем показе и возможном походе, то и дело сворачивали к деньгам, перечисляя нанесенные берегом потери.

- Жена и две дочки, - вздыхал инженер-гидролог Игнатушкин. - Сорок, двадцать и семнадцать лет. Три пары сапог, три пальто, три шапки. Повеситься можно.

- Эх, на ремонт бы опять в Польшу или Грецию, - крутнулся на кресле в радиоцентре радиооператор Вылегжанинов, - переждать полгодика смутное время.

- Ну куда на берегу? - заняв главное место на ЦПУ, вздыхал второй механик Ковальский. - Раньше в любое автопредприятие - дизелистом, с руками оторвут, а теперь, куда не сунешься - сокращения или зарплату не платят, как и нам, месяцами.

Электромеханик Гуськов здесь же, пил чай в уголочке,  размышлял о своем.

- Электрический человек! - хлопнул его по плечу Ковальский. - Чего молчишь или в море не хочешь?

Тот вздрогнул так, что расплескался чай.

- В море? Я в море хочу...

* * *

В пятницу на утреннем разводе командир, как и положено, был краток и деловит:

- Командованием поставлена задача, подготовить к понедельнику судно к осмотру иностранной делегацией. Надо показать товар лицом. Придется потрудиться и в выходные. Особое внимание службе специальных измерений и палубной команде...

Когда он закончил ставить задачи матрос из тех, что лишь месяц назад пришли после "шмоньки" - мореходной школы - решился задать вопрос, который вертелся на языке у всех.

- Товарищ командир, а правда, что потом в море пойдем?

И капитан второго ранга Коля Дубасов, оценив прямоту зеленого маримана, сдержанно улыбнулся:

- Нам приказано показать пароход иностранной делегации. Дальнейшее зависит от нас. Времена новые. Покажем товар лицом - заинтересуем купцов. Так что по заведованиям.

Потом все расходились по каютам и пили чай. Через полчаса, переодевшись в рабочее, расходились по заведованиям.

- Эх, времена настали, - посетовал зам по науке, - нам басурманам продаваться, и помполита нет, чтобы объяснил сей факт с марксистко-ленинской научной точки зрения.

- Почему бы и не продаться, раз рынок, - возразил старпом. Младший в компании командиров он разлил чай себе, механику, заму по науке и, разумеется, командиру. - Почему бы и нет, раз в рынок перешли. Точка на карте 5000 ре золотом. Вот вам карта - платите государству. И не копейкой меньше. Согласны? О кей, мистер. Карашо! Спасибо за работу.

- Во-во, поддержал стармех, - как братским народам за связку бананов по полгода глубины мерять, так это нормально. Пусть уж валюту государству и себе заработаем.

- До заработаем еще дожить надо, а пока, Михаил Петрович (к своему малолетнему старпому командир обращался, как и положено на флоте, по имени-отчеству), я попрошу, пока этого засранца боцмана нет, за его орлами присмотреть, а то они такого натворят.

- А чего смотреть, - кивнул на иллюминатор старпом, - вон они, как на подбор.

К стеклу приникли все. А там, на баке, старшие матросы, матросы первого класса и два практиканта, занявшие всегда пустовавшие места матросов второго класса, разобрав скребки, яростно сдирали ржавчину с надстроек, где-то уже надрывалась шляфирка, сводя ржавые рыжие потеки до темно посверкивающего чистого металла.

- Надо же, сами... Вот он энтузиазм... И помполита нет, чтоб плакат повесил, транспарант натянул.

- Ну что ж, и нам засиживаться не стоит, - рассудил Дубасов и покрутил головой. - Да, боцкоманда сама на работу вышла...

* * *

Боцман, наш прожженный солнцем и выдубленный ветром Теодорыч, что называется, слетел с катушек. Он пропил не только бак краски, снежно-белой, что берегли еще с Польши. Боцман умудрился задвинуть и две бухты троса.

Кто эти краски, трос раньше считал? Выписал со склада, получил, и не то, что пароход выкрасить от киля до клотика, но и отлить, кому надо можно. Ее вообще, всегда, у рыбаков на рыбу меняли. Те увидят военный флаг и сигналят или кричат по УКВ:

- Военные! Рыбы хотите? Тогда подкиньте краски бочку.

И команда неделю уплетает треску.

Возвращаясь из похода, еще на подходе к базе по соли красили судно от ватерлинии до клотика, чтобы зайти в родной порт новенькими и сверкающими, в свежей краске, которая через месяц-другой сойдет лохмотьями.

Вот и задвинул он импортную и еще сурика пару бачков. И две бухты троса ушло только так.

Того троса - кто считал? Его за поход команда на мочалки самодельные расплетала целую бухту.

Пришли с похода, подали заявку на склад, а на нем ни краски ни троса - ничего нет, будто корова языком слизала.

Вызванный к командиру боцман про краску сначала отнекивался и что-то мямлил, дескать, практиканты забыли закрыть, и она усохла, а что не усохла завалена хламом в носовом трюме. Он приуныл: какая-то пустота в низу живота образовалось. Дело тянуло на хищение. А когда командир со старпомом и помощником собрались идти в трюм, стащил еще напоследок, до кучи, на стройрынок респираторы, сапоги, несколько ватников и ушел в загул. Попросту удрал с борта и, уже который день, на нем не показывался.

Теперь, две недели спустя, его шкиперская бородка свалялась, лицо слегка припухло, а глаза стали не то что поблескивать, а как бы даже и светиться. Теперь уже не он угощал забулдыг у магазина, а выворачивал карманы, чтобы войти третьим в долю.

* * *

Во внутреннем кармане пиджака электромеханика Гуськова, по прозвищу Электрический человек, лежал Паспорт моряка. Все оказалось просто, достаточно сунуть двадцать долларов в сложенный лист бумаги, где от руки написаны твои данные. Раньше в законную выписку из судовой роли с сиреневой печатью парохода клали шоколадку, теперь и печать и шоколадку успешно заменила зеленая двадцатка с портретом бородатого дядьки.

- Гуськов! - требовательный голос из окошка заставил расступиться вечную толпу в паспортном столе пароходства.

Он сдал затрепанный серпасто-молоткастый паспорт, сунул в карман морской и протиснулся к выходу.

Кадровое агентство располагалось на улице Дзержинского за грязной, уставленной помойными баками аркой, заняв комнату подросткового клуба в полуподвале.

Недавний подозрительный эмигрант, от которого в инпорту шарахнулся бы, как от зачумленного, а теперь законный коммерсант, маленький кругленький словно мячик в расстегнутой рубашке с темными разводами подмышками, быстро пролистав паспорт и международный рабочий диплом электромеханика, бросил словно приговорил:

- Контракт три года. Электриком. В месяц восемьсот долларов, плюс кормежка. Первый месяц вычитаем за трудоустройство, еще за билеты.

Он был так непохож на мрачную тетку из отдела кадров, что каждую бумажку буквально нюхала. "Мячик" от избытка энергии, не ходил, а словно катался между столами. Рукава закатал, галстук повис на вешалке у входа. Слова вылетали недожеванными. По стенам висели оставшиеся от морского кружка плакаты с морскими узлами и большой календарь с идущим сквозь закат парусником.

- Что за судно-то? - поинтересовался Гуськов.

- Сухогруз. Флаг панамский, владелец грек. - "Мячик" нетерпеливо остановился напротив. На стульях у стены - ищущие вакансии кандидаты, большинство уже в годах, терпеливо сидели, держа в руках документы. Двое за столами строчили свои данные в анкеты. - Хороший пароход, не сомневайся.

Гуськов придвинул слепой отпечатанный под копирку контракт и решительно расписался на всех страницах.

- Вылетаешь на следующей неделе, - голос его стал сух и деловит, паспорт он забрал. - Увольняйся, прощайся, завтра зайдешь за билетами.

- А трудовую книжку тоже принести? - невпопад спросил Гуськов.

- Трудовую?! - засмеялся "мячик", - трудовую можешь оставить на память или... выкинуть. Можешь вообще не увольняться...

* * *

Зам по науке сразу отправился в лабораторию ЭВМ - красу и гордость службы специзмерений. Находилась она в глубине парохода, куда пришлось спуститься по трапам. Их специально установили пониже, чтобы качка не мешала. Основная и камеральная, на которой обрабатывались полученные материалы, она же запасная, на случай, если в основной, что-либо сломается. 

Обслуживать в море сложную технику приезжала целая команда техников и инженеров из московского института. Теперь времена изменились настолько, что и неизвестно было, уцелел ли тот институт. Но два огромных утыканных лапочками и тумблерами шкафа прочно стояли на фундаменте.

В лаборатории зама по науке уже ждал техник, единственный оставшийся в лаборатории отставник-пенсионер, присматривавший за комплексами. Они дружно открыли тетрадки с конспектами по спецподготовке.

- Ну, с Богом!

Копышев снял со стены огромную массивную (убить можно) трубку корабельного телефона, щелкнул переключателем и несколько раз крутанул ручку на боку аппарата, вызывая машинное отделение.

- Машина? Подать питание на корабельную ЭВМ!

Техник по трапу взлетел палубой выше. Здесь в тесной выгородке спали три огромных слона-преобразователя. Он повернул огромную ручку рубильника, и "слоны" проснулись, ровно и мерно загудели, и сразу чуть дрогнул свет в плафонах на подволоке.

Отдуваясь вернулся техник и, открыв щиток, утопил большую черную кнопку. Еще один преобразователь за переборкой взвыл тонко и надрывно.

Питание подано, и Копышев, сверяясь с тетрадкой, стал щелкать тумблерами на передней панели. Зашелестели вентиляторы. Машина проснулась, на ней загорались и гасли маленькие красные лампочки. Зеленым засветился дисплей. Невыключенное когда-то АЦПУ - алфавитно-цифровое печатающее устройство - ожило, с шумом вертелся барабан, перегоняя широкую, как банное полотенце, красящую ленту.

Копышев поставил на считывающее устройство бобину с пленкой, и она закрутилась, перематываясь, как на магнитофоне.

Лампочки на машине мигали, на дисплее прыгали строчки цифр, стрекотало АЦПУ, громадный стол-планшет ожил, рейки поползли по нему, сухими чернильницами отмечая на белом листе когда-то пройденный кораблем путь. Все в порядке.

Довольные, они перешли к камеральной машине. Но та угрюмо молчала и не отзывалась, сколько ни щелкали тумблерами.

Техник который раз сверялся с тетрадкой - все верно! Наконец они с Копышеым отдали винты и откинули переднюю панель. За ней оказалась пустота. Только направляющие рельсы, и в них ни одной платы.

Пустым оказался и выкрашенный желтым прибор, сопрягавший с ЭВМ эхолот, лаг и гирокомпас. В корпусе свисали лишь безжалостно перекушенные жгуты проводов. Без него ЭВМ годилась лишь для игры в тетрис.

Копышев снял пилотку, почесал голову, одел пилотку и, вздохнув, пошел к командиру сдаваться.

* * *

Гуськов, раскрыл распределительный щит, запитал палубные лебедки. Потом вышел на шкафут, махнул рукой. Техник на палубе нажал похожий на коромысло рычажок. Тяжелый барабан с тросом медленно завращался, коромысло качнулось в другую сторону, и легший на палубу трос так же медленно втянулся.

Все в порядке. Только Балка наверняка прикипела, ну так это не его забота. Тут знаний особых не нужно, пару раз молотом двинуть.

Дизель-генератор проверят, когда механики свою работу закончат, что-то на камбузе еще барахлило, хлеборезка или титан, но с этим и электрик справится.

В каюте он снял куртку. В рундуке было пусто, лишь внизу стояли растоптанные тапки, проходившие по ведомости почему-то как госпитальные, на полке у иллюминатора завалились на бок несколько журналов, какие-то формуляры.

Он отодвинул в угол казенный толстостенный, крутобокий электрочайник, сел, достал чистый лист бумаги и ручку.

Для боцкоманды на палубе, чтобы веселее было работать, по трансляции гоняли музыку:

- Путана, путана, путана, ночная бабочка, но кто же виноват...

Песня раздражала, и Гуськов несколько раз щелкнул ручкой на динамике, выключив звук.

Лист бумаги притягивал взгляд, а рука не могла взять ручку. Стол в каюте со специально приподнятым по бортиком по краю, чтобы в качку ничего не скатывалось. Не скатывается, но и руки не положишь, неудобно. Гуськов встал и снова прошелся по каюте, три метра от иллюминатора до двери. 

- Командирам частей и служб сдать заявки от личного состава на получение сухого пайка взамен питания на борту в каюту старпома, - по принудительной, в обход выключателя, рявкнула трансляция.

Гуськов подвинул к себе лист бумаги и размашисто застрочил: "Командиру воинской части... капитану второго ранга Дубасову Н.В.

Прошу уволить меня по собственному желанию..."

* * *

Это со стороны затянутые в форму офицеры кажутся одинаковыми. Приглядишься, и строй распадется: медики со змейкой на погоне, механики, еще не так давно таскавшие на них молоточки, будто паровозные машинисты. А еще среди них - "наука", "квартирмейстеры", преподаватели, химики, особисты и прочие, прочие, прочие, и очень немного тех, кого с чистой совестью можно назвать командирами.

Коля Дубасов согласился стать командиром "малыша" - этого полувоенного-полугражданского гибрида во многом поэтому. А сейчас за свое командирство расплачивался и в каюте принимал доклады о потерях.

Первым заявился старпом. Тот с утра успел все облазить и, сверяясь с толстой пухлой записной книжкой, доложил:

- Нет бочки польской краски, сурика, двух бухт троса и еще по мелочи надо посмотреть.

- Так, - тяжело вздохнул командир, - создавайте комиссию, готовьте акт. Боцмана под суд.

Стармех с какими-то ведомостями бочком влез в каюту и занял маленький столик у иллюминатора. Следом ввалился Копышев, с порога виновато забубнил:

- Камеральная ЭВМ - все! Обнулилась. Один корпус остался. Платы все вытащили, в приборе сопряжения аж провода перекусили.

- Кому они нужны эти платы? Сколько их?

- Несколько сотен, вытащили и сдали в скупку. Там в реле, транзисторах и золото и серебро, на любом рынке принимают.

Командир от доклада словно взбесился. Одно дело, когда по радио или телевидению, в газетах сообщают о том, что где-то что-то украли. А тут у тебя на глазах или точнее за глаза. И не баночку краски, не доску на дачу. И ладно боцман. Сам виноват - распустил личный состав. Но вот распотрошить ЭВМ, которая стоит невесть сколько.

- В чьем заведовании эта ваша ЭВМ?

- Старший инженер из лаборатории уволился еще год назад, инженер - с полгода. Там техник остался, отставник, с него спрашивать...

- Прибор-то хоть не секретный? - морщась, как от зубной боли, спросил он.

- Нет, слава Богу!

- Понятно, - заключил командир и распорядился, - создайте комиссию и все засвидетельствуйте по акту.

Дед деликатно покашлял.

Машина отличилась зимой, когда вахтенный механик в ночное дежурство решил слить несколько тонн солярки причалившему рядом сухогрузу. Уже начал перекачку, но был пойман дежурным по дивизиону и утром немедленно уволен.

- А стоит ли? - осторожно заметил стармех. - Доложишь, что боцкоманда краску и троса сперла, наука целую ЭВМ украла, машина,.. он запнулся и продолжил. - Да что там, скажут, у них творится? Можно ли им важную международную задачу доверить?

Дубасов тяжело молчал. Старпом приободрился, не у одного него в хозяйстве воровали. Механик рассматривал разложенные ведомости, Копышев переминался с ноги на ногу.

- Сможем мы в море без этой техники?

- Сможем! - уверил Копышев. - Раньше же ходили. Возьмем пару теток из камералки, они нам тушью по линейке карты нарисуют лучше любой машины.

- А гостям покажем что?..

* * *

- Слушай, мех, - придержал Ковальского Гуськов, - не пойду я на заведование, да там все нормально. И вообще увольняться буду.

- Гусь, ты чего, - удивился тот. - В море заработаем хоть.

- Тридцать три валютных рубля семьдесят пять копеек?

- Ну а раньше чего сидел? Или со здоровьем что?

- Я в море пойду, но только не здесь.

Ковальский первым услышал о его уходе, а Гуськов столько таскал это в себе, что теперь с трудом подбирал слова.

- А куда пойдешь? В пароходство или к рыбакам?

- Да вообще, под чужой флаг. Сейчас конторы пооткрывались, вербуют вовсю.

Ковальский ненадолго задумался.

- Так то оно так. Да только на хороших пароходах мест не будет, а мало мы развалин встречали со сборной командой, как только на воде держатся?

- Да, ладно, - махнул рукой Гуськов. - Семьдесят лет сказки рассказывали. Там и профсоюзы и международный союз моряков. Отхожу годика три, заработаю, все лучше, чем здесь на берегу сидеть или за копейки по полгода в море торчать. И здесь ребята молодые с дипломами простыми электриками сидят, места ждут, им расти надо...

* * *

Завпрод Кравчук перед командиром не мялся. На лице спокойствие от уверенности, что пока люди хотят кушать, его должность уважаема. Ниже, конечно, командира, но не меньше помполита. А люди хотят кушать всегда и хотят кушать хорошо.

- Кравчук, в понедельник ожидается иностранная делегация. Делегатов этих надо хорошо угостить.

- Так, товарищ командир, с чего кормить? Гуляш им, конечно сделаем, азу, на гарнир макароны...

- Ты что сбрендил?! Какие макароны? Иностранная делегация! А ты - гуляш?! Пиши, салат, мясо жареное, рыбки нарезать красненькой.

- Так где ее взять рыбку-то?

- Ты меня спрашиваешь?

Конечно, в море было проще. Кое-какой запас получали для приемов иностранцев в портах, во время официальных дружественных визитов и вовсе загружали продкладовые деликатесами, названия которых народ если и знал, так только на слух.

- Сэкономить если, - вслух прикинул завпрод. - Потом поменять. На колбаску, рыбку. Только вы уж, товарищ командир, объясните людям, чтобы месяц на ужин не ходили. Дома пусть ужинают. А мы масло да мясо на обмен пустим. Салатов на стол сделаем, отбивные. Только вот спиртное...

* * *

Несмотря на выходные "малыш" на всех парах готовился к смотру и походу. Краску, что не успел загнать боцман, развели уайт-спиритом и выборочно прошлись по совсем уж безобразным местам. Судно стояло все в заплатках. Разобранный вспомогач собрали, и он четко, как часы, замолотил под палубой. Палуба задрожала, и сразу на память пришли дни и месяцы, проведенные в море.

На мачте крутилась антенна локатора, и на экране вычерчивались контуры знакомого до оскомины берега.

Радиооператоры сами достали где-то грузовик и на пароме доставили с морского завода починенные блоки к передатчикам с рыбьими именами "Окунь" и "Щука".

Так работа на судне не кипела и в субботники. Только над палубой из динамиков по трансляции гремели не марши, а все та же "Путана..."

Рвущие душу звуки неслись над бухтой, над кораблями и судами у причалов и улетали куда-то в город. И вскоре на них, словно крыса на дудочку крысолова, пришкандыбал боцман.

Он долго и нерешительно стоял у трапа. Отходил назад и деловито осматривал концы, заведенные с кормы на берег. Снова подходил и колупал пальцем небрежный узел, держащий сетку, натянутую под трапом.

- Теодорыч! Теодорыч! - призывно махали ему с борта.

И Теодорыч, глубоко вздохнув, пошел сдаваться. Он шел, опустив голову, всем своим видом показывая раскаяние, вяло кивал на приветствия. Поднялся по трапам до командирской каюты, протолкался через ожидавших своей очереди заводчан, просителей с других пароходов и нерешительно постучал в дверь. Ему хотелось даже расшаркаться на веревочном мате, что когда-то сам и сплел, но преодолел эту постыдную мысль Теодорыч и переступил через комингс.

* * *

Теодорыч явился вовремя. Стармех, зам по науке, командир и старпом только что горячо спорили, решая глобальные вопросы, кто разворовал страну, где достать смазку ЦИАТИМ, в чем виноваты коммунисты, в том, что страну довели до края или, что допустили к власти пустобрехов, и где бухта капронового троса из носового трюма. И вот Теодорыч явился, как олицетворение бед, навалившихся на страну и судно.

И замы расступились, пропуская виновника.

Командир, насупившись, сидел в расстегнутом кителе. Дубасов не смотрел, а давил взглядом. Боцман бочком-бочком протиснулся и стал напротив, виновато склонив голову.

Они молчали, и только тяжелые вздохи нарушали тишину.

- Ничего, и в тюрьме люди живут, - как-то нелепо высказался зам по науке.

И Теодорыча прорвало:

- Николай Павлович, ну товарищ капитан второго ранга, ну товарищ командир!.. не губите! Ведь мы с вами вместе двадцать лет и на больших судах и на "малышах"... Я ж вас еще лейтенантом...

Боцман всхлипнул, рукой мазнул по щетине, смахивая несуществующую слезу.

- Ведь воруют-то кругом не по мелочи, не бочку ту, не трос, не ватники, полстраны растащили! А нам зарплату не платили по три месяца...

- Так ты и ватники увел, - совсем загрустил командир.

Боцман, словно в подтверждение, сознавая всю глубину своего падения, тяжело протяжно вздохнул.

Командир размышлял. Акт проверки лежал на столе, и судьба Теодорыча висела на кончике его командирского карандаша. Пусть загнул слегка боцман, не двадцать лет они в одной конторе, а пятнадцать. Все эти годы Теодорыч оставался боцманом - начальником палубы, а он, от сопливого лейтенанта, штурманенка, дошел до командира. Лет десять назад они и кассетами магнитофонными могли поменяться, по кружке пива в городе выпить, а потом дистанция как-то незаметно увеличилась. Вырос Дубасов до фигуры, могущей карать или миловать и легко мог законопатить в тюрьму старого боцмана Теодорыча. Но не стал он карать, миловать тоже не хотел.

- Путана, путана, путана... - надрывалась трансляция.

- Да выключите вы песню эту б... Что они ее, как гимн гоняют с утра до вечера? - заорал Дубасов, - Пусть заменят на что-нибудь, хоть на "Северный флот не подведет".

Боцман переминался перед ним с ноги на ногу.

- Ступай, - махнул рукой командир. - Старый ты пес! Пиши "по собственному", переводись на другой "малыш", на катера. Старпому заявление отдашь. И чтоб духу твоего на борту не было.

* * *

Гуськов ходил по палубам - искал деда. В каюте его не было. В машине, где копошились мотористы, командовал второй механик. Он прошелся по коридорам и вышел к командирской каюте. Прямо командир, направо старпом. В этом тупичке топтался Теодорыч, мял в руках бумагу.

- У тебя заявление? Возьми и мое до кучи.

Электромех сунул ему бумагу и сбежал по трапу. Пожитки давно брошены в сумку, закинув ее на плечо, Гуськов спешил на электричку. Перешагивая через кабели и шланги, оставляя за спиной причал с кораблями и судами, он ни разу не оглянулся.

* * *

В воскресенье Дубасов прошелся по наружному контуру и остался доволен. И машина и все службы доложили, что к смотру и походу готовы. В лабораториях он рассеянно кивал объяснениям зама по науке. Цокал эхолот на переборке, выдавал ровную линию, показывая, что под килем остается три метра воды. Устройство для обсчета данных гидрографии, переделанное из артиллерийской системы наведения - помесь арифмометра с мотором - чудо-юдо военной техники, выдавала из пристегнутого телеграфного аппарата образца тридцать пятого года узкую ленточку с цифирью. Гравиметр в лаборатории ясно показал, что ничего с силой тяжести не случилось, земля тянет к себе как прежде, что радовало и вселяло надежду - хоть в чем-то в суетной жизни была стабильность.

Лишь приближаясь к лаборатории ЭВМ, командир помрачнел. Но заранее запущенная, та весело мигала лампочками, крутилась на считывающем устройстве широкая лента, и техник-отставник в кителе без погон завис над зеленым дисплеем и яростно рубился в тетрис.

Повернули рубильник, запустив камеральную машину. Фокус удался. Та весело загудела, и лампочки на панели начали какой-то знакомый и замысловатый световой танец.

- Действующий макет, товарищ командир! - пояснил Копышев, - используются штатный корпус ЭВМ, бытовой вентилятор и елочная гирлянда...

* * *

Нельзя моряку летать на самолете. Ощущения слишком острые. Ты привык, что судно идет, будто само собой, через день - другой стрелку хронометра переводят на час - значит еще один часовой пояс переехали. В океане встали на дугу большого круга и пили себе от Монтевидео до родного порта месяц. А на самолете: взлет, завтрак, да поспать несколько часов.

Спать, правда, не дал, сосед. Из своего зверосовхоза он вез на пробу шкурки на местную меховую фабрику. И теперь все прикидывал, как не прогадать и заключить контракт повыгоднее.

- Зачем им в жаре шубы? - не понял Гуськов.

- Да черт его знает, зачем, - пожимал плечами зверовод, - наверно нам продавать будут.

Опять перекусили, и вскоре объявили посадку.

Едва в изумрудное море под крылом вклинилась полоска суши, самолет резко пошел вниз, неслышно коснулся полосы и покатился к приземистому, сплошь стеклянному зданию аэропорта.

Раскаленный воздух ворвался в раскрытую дверь салона. Несколько шагов, и брюки тяжело прилипли к ногам.

Пограничник, не поднимая головы, криво шлепнул штамп в Паспорт моряка. Таможенник лишь мазнул взглядом по сумке.

Гуськов хотел было поменять долларов пятьдесят на местную валюту, да когда он еще сюда попадет? И на судно надо торопиться. Но все равно он терпеливо ждал, когда из очереди разномастных такси заберут потрепанный "Пежо", "Опель" и еще какую-то колымагу, неизвестной марки. Он поджидал "Мерседес". Тоже не новый, но все как положено с "прицелом" на капоте. Укатила колымага, и Гуськов, раскрыл дверцу, бросил назад сумку, а сам уселся спереди.

- В порт. - Бросил он, постаравшись, проглотить лишнюю в английском "р".

Негр залопотал что-то в ответ.

- В порт, - повторил Гуськов, достал и показал двадцатидолларовую купюру. - Доллар, йес?

- Йес, йес! - закивал шофер, и машина покатила вдоль выжженной земли.

* * *

К понедельнику пароход надраили, как перед визитом адмирала. Даже медные шильдики с разными непонятными надписями вроде "Клап.вытяж.вент. 17", отполировав до блеска, покрыли лаком, и они теперь горели желтым на белоснежных, свежевыкрашенных вентиляционных грибках, как свечи в подсвечниках. Напоследок прибрали и подмели причал перед трапом.

С утра налетевший с залива ветерок покачал штыри антенн, и флаг, еще ни разу не поднятый, новенький синенький с маячком в верхнем углу, тяжело колыхнулся, словно вырываясь из рук боцмана.

Делегацию ждали с утра. И командир Коля Дубасов приказал военнослужащим прибыть на подъем флага. Все четверо офицеров в парадной форме в белых наглаженных рубашках с кортиками вышли на ют.

На "малышах" обычно флаг поднимал дежурный, выходил и ждал, когда пройдет команда на соседних серых кораблях и катерах бригады охраны водного района. Сегодня с тральщиков смотрели на невиданную картину. На белом судне четверо офицеров стояли, держа равнение. Командир поднял руку к козырьку. А флаг медленно, согласно с флагами кораблей в гавани полз на флагштоке. Его поднимал новый боцман, на днях повышенный из старших матросов, поднимал торжественно и размеренно.

Вскоре от электрички потянулась на борт команда. Непривычно нарядные, от свежеиспеченного выпускника шмоньки - мореходной школы - до электрорадионавигатора, первый раз вышедшего в море, когда о его хитрых приборах на судах и не слыхивали.

На них с завистью поглядывали команды других "малышей". Будто курорт, а не многомесячная пахота неизвестно в каких морях ждала счастливцев.

Буфетчица сервировала стол в салоне, а Дубасов принес и пока поставил в холодильник две бутылки прибереженной с последнего похода "Романовки" - купленной в Ирландии водки с выдавленными на стекле царскими орлами.

К приему гостей все было готово.

Ближе к десяти подошли командир дивизиона, капитан второго ранга и капитан первого ранга из штаба экспедиции, включавшей дивизионы "малышей", океанографических исследовательских судов и кучу мелочи из гидрографических судов, катеров и прочей прибрежной шелупени.

Говоря проще и привычней, на борт поднялись капдва и капраз.

Капитану второго ранга вахтенный у трапа дал четыре звонка, а кап разу - все пять, и командир, подскочив в кресле, побежал встречать начальство.

- Судно к осмотру и приему делегации готово, - доложил Дубасов, а идя по продольнику - коридору, вытянувшемуся по всей длине судна - поинтересовался:

- Товарищ капитан первого ранга, так и не знаете, зачем нас смотреть будут?

- Знаю, не больше твоего, - усмехнулся тот. - Если что, с тобой командиром похода пойду. Сам на берегу засох.

И лишь когда на часах минуло десять, по причалу подкатили прямо к трапу две "Волги" с черными военными номерами.

Делегация оказалась небольшой. Какой-то капитан первого ранга из Москвы, из под фуражки которого выбивались непослушные мелкие кудри, делающие его похожим на барана, еще один капраз из местной военно-морской базы, так старательно державшийся в кильватере за москвичом, что его было не видно и не слышно. Еще двое, вовсе не африканцев, как болтал кто-то, и не военных, а гражданские - соотечественник в строгом костюме и немец в красном свитере. Наш, маленький и толстенький, неприлично молод, в своем костюме, как жених. Немец - долговязый, костлявый, свитер с распахнутым воротом открывал жилистую шею.

Дубасов доложился, гости представились, и все отправились осматривать судно.

Начали с ГКП - главного командного пункта, который гражданские обозвали капитанским мостиком. Они вообще вели себя как дети или, скорее, хозяева. Молодой толстячок переложил машинный телеграф на "самый полный вперед", поинтересовался, где тут "руль", и разочарованно качнул туда-сюда рычаг управления рулевой колонкой. Потом он, встав на цыпочки, гукнул в аварийное переговорное устройство, одну из торчащих здесь же труб с раструбами на концах, что тянулись от ГКП на важнейшие посты. Потом приложил ухо и с какой-то радостью заключил:

- Там у вас матом ругаются!

Немец равнодушно постучал согнутым костлявым пальцем по свежевыкрашенной переборке и поколупал ее, словно вновь хотел добраться до металла.

Дубасов крутил шеей, словно нестерпимо резал белоснежный воротничок, московский капраз посмеивался, следом подхихикивал свой, с базы. С ГКП перешли в лаборатории. Пояснения давали Копышев и инженеры.

Цокал на стенке эхолот, стрекотала машина в гидрографической лаборатории, исправно лезла ленточка из телеграфного аппарата. Но гости смотрели рассеянно. Ну, чернильница сама по карте ездит - так ведь наука! Они и не такое придумают.

Потом пошли к лебедкам. Толстый, как питон, шланг заканчивался матовым цилиндром магнитометра. Батометры лежали в ряд, словно снаряды.

Поворачивались стрелы. Крутились лебедки. Вываливались лацпорты.

Тот гражданский, что в костюме, лез в каждую дырку, зацепил свежую краску и теперь ходил осторожно, старательно огибая многочисленные механизмы. Рукав красного свитера немца поймал где-то жирный мазок тавота, который старательно счищали всей компанией.

После этого досадного происшествия программу осмотра сократили, ограничившись машинным отделением.

В нем спали на фундаментах дизеля, огромные как слоны. И само машинное отделение оказалось неожиданно большим для "малыша". Дед в комбинезоне, коротко и толково доложил о состоянии машин, с легким нажимом в голосе пояснил, сколько моточасов еще в запасе.

- Это хорошо, - кивнул немец, выслушав перевод напарника, и тот уже старательно переводил его ответ:

- Главное, что корпус хороший, крепкий.

- Значит Арктика, - прикинул Дубасов, - среди льдов будем барахтаться.

* * *

Причал был длинным, тянулся и пропадал где-то вдали, за рядом контейнеров, а судно - будто еще длиннее, совсем уж бесконечным. Его уже почти загрузили, так что облезлая красно-ржавая палуба была вровень с пирсом. Судя по зализанным, скругленным углам надстроек моря оно бороздило не один десяток лет.

Гуськов остановился у закругленной кормы. Возраст выдавала даже не ржавчина, а многочисленные вмятины, следы давних неудачных швартовок. Новыми были только выписанные свежей краской название и порт приписки. Необтрепанный флаг повис, не давая рассмотреть чьей стране теперь принадлежит "бродяга".

Электрик еще постоял. Катавшийся по проложенным вдоль пирса рельсам кран все ставил и ставил на палубу большие, как вагон, двадцатитонники.

Видно до отхода оставалось немного. В стороне ткнулся носом в причальную стенку чумазый буксир.

Он шел вдоль борта, и худая рыжая собака, что привязалась еще у ворот, терпеливо бежала следом. Пару раз оглядывался, и пес настороженно отпрыгивал, чтобы потом вновь пристроиться вплотную.

Гуськов остановился у трапа. Тот не спускался, а именно лежал на пирсе. У площадки стоял малаец или филиппинец. Мелкий, смуглый, он что-то жевал, гонял во рту и равнодушно смотрел на Гуськова.

- Ай эм нью электришен мэн... - слова выходили тяжело, путались с русскими, но филиппинец равнодушно продолжал гонять жвачку.

Лишь когда он переступил через борт, вахтенный прощебетал что-то, словно на птичьем языке, в раскрытую дверь надстройки.

Оттуда немедленно, словно только этого и ждал, вывалился негр. Сутуловатый с длинными торчащими из рукавов футболки руками в бейсболке с шитыми золотыми листьями на козырьке. Он вопросительно глянул, и Гуськов повторил свое давнее прозвище "электрический человек".

 - Электришен мэн?! О кей! - негр хлопнул его по плечу и кивком позвал за собой.

* * *

- Прошу всех в салон, - пригласил командир.

Гости не заставили себя упрашивать.

Буфетчица Марина, в сиреневом платье, распустила главное свое богатство и оружие роскошные, воронова крыла волосы и, сложив ручки иа маленьком кукольном передничке, стояла у стола. Красная рыба, твердая слезящаяся на срезе колбаса, салаты, а в центре стола - две запотевшие бутылки "Романовки".

Карта полушарий на переборке была вся исчерчена красными линиями прошлых походов с флажками, отмечавшими порты заходов. И Дубасов в нескольких словах вспомнил те еще недавние дни, когда большую часть времени суда экспедиции пропадали в Атлантике. Потом перешли к столу.

Пили за флот, за тех, кто в море, за дальние походы, из уважения к немцу - за дружбу народов.

Радисты специально зарядили по трансляции пластинку с морскими песнями. Про Северный флот, что не подведет, усталую подлодку и растаявший в тумане полуостров Рыбачий. Песни были в тему. Дубасов улыбался, говорил тосты, следил, чтобы не пустели тарелки, давая в нужный момент сигнал Марине.

Ну не позволяла его командирская гордость спросить напрямую у московского капраза, куда планируют судно.

- Отличное у вас судно! - расслюнявился, прощаясь тот. - На таком, да с такой командой, в любой шторм! В тайфун!.. - видно, москвич был из замполитов. - Давно меня так не радовали. А то ездим-ездим, по всем флотам, надоело кислые лица видеть.

- Товарищ капитан первого ранга, - не выдержал ведущий его под локоток Дубасов, - мы к любым задачам готовы и все же, для личного состава, если не тайна, куда планируется судно?

- Тайна? - Засмеялся капраз, покачивавшийся, словно штормило. - Вам, как командиру, скажу, - в Германию пойдете. На разделку.

Дубасов остановился и невольно сдавил придерживаемый локоток капраза:

- Простите, куда?..

- Ты что?! Отпусти! Больно же, черт!.. На разделку вас. Стране валюта нужна, а в вас пять тысяч сто тонн судостроительной стали... Это, если на дойч-марки перевести...

Из громкоговорителей гремела музыка, только пластинка уже отыграла, трансляцию переключили на радио, и вновь, как по заказу, над палубой кружилась "Путана".

* * *

- Без оркестра, - пробормотал Гуськов, оглядевшись в каюте, - без оркестра.

Почему без оркестра он и сам не мог объяснить. Просто отходило судно. И "малыши", на которых отработал десять лет отходили без оркестра, но к возвращению из похода строили на причальной стенке музыкантов и те старательно дули что-то торжественное. Теперь оркестров не будет. Негр-механик, забрал документы и исчез. Большая каюта неухожена. С приметами оставленных за кормой лет. Заляпанная следами скотча обшивка, испещренная насверленными дырками. Истертый линолеум. В большом иллюминаторе поплыл назад пирс. Гуськов думал, куда ему бежать: на бак к шпилю, на ют или в машинное отделение к распредщиту.

Его размышления прервал сунувшийся в каюту филиппинец, что стоял на трапе:

- Электришен мен, электришен мен, - он улыбался и крутил руками, как мельница крыльями.

Видно пора все-таки, как и положено, идти на щит или шпиль.

Филиппинец спешил по узенькому проходу вдоль борта. Мимо медленно уходил назад пирс. Их тащили на буксире. Над скошенной за надстройкой трубой не было ни дымка, ни привычного столбика дрожащего едва видимого горячего воздуха. Ползли назад стоящие под погрузкой суда, краны, ряды контейнеров, пакгаузы. Дорога к носовому трюму казалась бесконечной. Трюм остался открытым. Матрос показал на пульт управления крышкой и ушел, будто растворился среди палубного груза. Все как обычно: пультик с кнопкой-рычажком, покосившийся закрытый щиток под козырьком с обратной стороны борта и толстый кабель, ныряющий в торчащую из палубы трубу-стойку. Электрик нажал на кнопку, собранная в гармошку крышка дернулась и тут же встала, словно наткнувшись на преграду.

Он глянул вниз. В этом была бумага. Огромные ролики метра по полтора в диаметре сверху казались маленькими, как катушки ниток. В полумраке, крепя их, сновали матросы, видимо, индийцы, все в чалмах. "Сборная команда. А куда же идет судно?" - подумал Гуськов.

Неожиданно ему стало тоскливо, так что под ложечкой засосало. Их развернули, появившиеся короткие и злые волны с шипением ударялись в борт и откатывались. Несколько чаек летели рядом, низко над самым срезом отвернутой волны.

Качка не чувствовалась, "полтораста метров" особо не раскачаешь, хоть ветер становился все крепче. Машину еще не запустили. "За место у причала надо платить, - понял он, - а так выпихнули, и нет проблем".

Гуськов присел, с трудом откинул прикипевшую крышку на щитке. В конце концов, он не матрос, а специалист. Занявшись привычным делом, сразу успокоился.

Оказалось, достаточно постучать по корпусу барахлившей релюшки, чтобы механизм заработал. Потом уже можно будет почистить, промыть контакты. Гармошка крышки разъехалась, трюм закрылся. Подошедший механик, все тот же негр в бейсболке, уже в куртке поверх футболки, одобрительно хлопнул его по плечу. В море посвежело, жара осталась на берегу, легкая куртка на его плечах вздуваясь, парусила.

Он, все так же жестом, позвал за собой. Но Гуськов, показал на покосившийся видно от удара при погрузке, щиток. Рядом валялся ломик, оставшийся от затяжки крепящих контейнеры тросов.

- Вэлл! - Механик ушел.

Ощутимый толчок совпал с появлением густой черной шапки дыма за надстройкой. Дизель все-таки запустили. Стало как-то легче. Ломик чуть поправил щиток. Лишь одна из ножек-стоек осталась согнутой.

Примерившись Гуськов пару раз стукнул по ней, потом приложился как следует. Он даже не понял, что случилось. Щиток, козырек над ним и аккуратная дырка в борту, куда, легко пробив его, улетел ломик.

* * *

Как всегда, новость моментально разнеслась по судну. Особо ее не обсуждали. Не первый год на морском заводе по соседству готовили к разделке старые эсминцы и крейсера. Похоже, очередь дошла до новых судов.

Капитан второго ранга Дубасов хотел быть командиром, шел к этому всю жизнь, механик, мичманом, грыз науку в заочном вузе, чтобы получить право управлять своим загнанным в стальной кожух табуном из тысяч лошадей. Зам по науке, каждый месяц, обещал себе разделаться с текучкой и написать диссертацию, открыть и назвать своим именем какую либо впадину или аномалию. Инженер Игнатушкин лелеял мечту привезти и бросить к ногам жены норковую шубу. Курсант, пришедший на практику из мореходной школы, мечтал заработать в море денег и купить спортивный мотоцикл.

Полсотни человек команды на всех палубах со всеми своими серьезными и смешными желаниями, на самом деле хотели одного - выйти в море.

Но сложилось так, что новенький, отремонтированный "малыш" шел в Германию на переплавку, а с ним и все эти мечты...

Нежилой вид судно приняло моментально и вскоре напоминало распотрошенную консервную банку. Научную аппаратуру, оборудование перетащили на соседние "малыши". Все что можно было отвинтить и снять, отвинтили и сняли. Двери кают распахнуты, по коридорам разбросан мусор, по вспоротому линолеуму видно волокли, что-то тяжелое. Сверху из под разобранного подволока свисали кабеля. Откуда-то снизу доносились резкие звонкие удары, чтобы не возиться, попросту вырубали цветной металл для скупки.

Командир, капитан второго ранга Николай Дубасов, словно ничего не замечая, шел через весь пароход в свою каюту. На миг все замирало, утихал шум. Прятался за спину топор, бросался кабель, кто-то нырял в каюту с тяжелым мешком в руках. Но стоило ему пройти, через мгновение топор вновь тяжело врубался, куроча предназначенное на слом судно.

В каюте Дубасов разбирался в столе. Расследование по пропаже краски, троса и ватников. Расследование по хищению блоков из ЭВМ и приборов сопряжения. По краже топлива. Пачка заявлений с просьбой о переводе на "малыш". Все это он безжалостно комкал, рвал и бросал в корзину для бумаг. Ящики стола пустели, лишь карандаши перекатывались, когда он с силой вставлял их обратно.

В тощий портфель легло несколько фотографий и книг. Он еще посидел немного, вышел на шкафут и по внешнему контуру, чтобы никого не встретить, прошел к трапу. Сходя с борта, откозырял бессильно повисшему новенькому флагу, который должны были спустить со дня на день.

* * *

Гуськов в оранжевом жилете болтался в Эгейском море с выклеванными чайками глазами. Переломившееся пополам судно ушло под воду мгновенно, те, кто в каютах, не успели ничего понять, кто на вахте - выбраться. Все затянуло в гигантскую воронку. Шторм уже успокоился. Только длинные тягучие валы осторожно поднимали и опускали тело. Лампочка, зажигавшаяся от попадания в воду спрятанной в жилете батареи, отсветила и погасла, да и толку от нее было под жарким ярким солнцем...

Чайка сидела на жилете и, склонив голову, рассматривала лампочку. Ее товарки с криками летали вокруг, садились рядом на воду. Наконец она тяжело поднялась и полетела низко, над самой водой.

* * *

Стоял 93-й год. Страну трепало, словно судно в затянувшемся шторме. Еще не расстреляли парламент, и все жили надеждой, что затянувшийся бардак вот-вот прекратится, и мы снова пойдем в море.

Copyright (c) "Русский переплет"