Египетские Ночи

глава IV

Вдруг из толпы один выходит,

За ним вослед и два других...

А.С. Пушкин

Импровизатор на минуту умолк. Напряжение его было поистине нечеловеческим. Казалось, он едва держится на ногах. Чарский поспешно дал знак музыкантам заполнить паузу, и те принялись усердно наигрывать какое-то рондо. Дамы обмахивались веерами и живо обсуждали меж собой яркую, экстравагантную внешность иностранца. Все были очарованы его страстностью, его выразительными жестами и прекрасным голосом. Но, пожалуй, один только Чарский был способен по достоинству оценить самоотверженную манеру артиста; необыкновенное волнение передалось и ему, и чрезвычайно близко почувствовал он всю необычайную силу настоящего творчества, умеющую созидать целый мир, но при этом разрушающую самого творца.

Уронив голову на грудь и опершись спиной о мраморную колонну, итальянец вытащил платок и торопливо отер с лица вновь набежавшие капли пота. Но не успел оркестрик отыграть и нескольких тактов, как он уж опять выступил вперед - волосы отброшены назад, руки скрещены на груди, глаза струят звездный свет... Музыка оборвалась; импровизация продолжилась...

В смятеньи гости расходились,

Тяжелой думой заняты,

И в каждом сердце возмутились

Все потаенные мечты.

И каждый мучился вопросом:

"Как мог столь малодушно я

отринуть счастье, ведь запросом

была ничтожная цена?!.."

И каждый завистью казнился

К безумцам, совершившим торг,

Кто странной выгодой прельстился

И страшный подписал итог.

"О да, они - безумцы, точно!

Но мне, сметливому скопцу,

Отныне жребий: еженощно

Брести к унылому концу..."

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В день следущий печаль царила

В хоромах царского дворца,

А Клеопатра слуг учила,

принять готовясь храбреца.

Она одна сердясь пеняла

На дня медлительный уход.

Ждала царица и алкала:

"Покинь, о Солнце, небосвод!"

Какое странное смущенье

В ней было вдруг пробуждено, -

В груди и огнь, и тесненье,

И предвкушение... чего?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Упали росы, темен вечер,

И славный Флавий наконец,

Чеканной поступью отмечен,

Ликуя, входит во дворец.

Вошел... За ним замкнулись врата.

Конвой недвижен на часах.

Вошел... С собой принесши плату -

Главу седую на плечах.

На ложе женщина - не боле,

Тиха царица и нежна.

Его зовет и выпить молит

Полчаши сладкого вина.

За ним сама подходит к чаше

Вино священное допить.

Ночь началась. Рабыня пляшет

Тому, кто пожелал купить...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот замутился месяц ясный,

Что средь высоких звезд царил,

И первый луч, как перст алмазный,

Ночное небо прочертил.

Другого дня взнесся возвестник

Над сладкой негою долин,

Звеня заливистою песней

Меж кипарисовых вершин.

День родился... Сливовым цветом

Чрез окна выбелен чертог...

Семь верных слуг вошли с рассветом,

Готовы выполнить урок.

Царица ж тусклыми очами

Глядит не видя ничего,

Румянец частыми волнами

Бежит на бледное чело.

И вот - коленопреклоненно -

Покорно Флавий смерти ждет,

Когда рукою утомленной

Царица грозно поведет.

Она ж все медлит; и, страдая,

Уж сам он манит палача,

Но тот, угрюмо выжидая,

Не хочет вытащить меча.

Уж солнце к верховым просторам

Из холмов Африки встает...

Как вдруг с насмешливым укором

Царица Флавию речет:

"Покупщиком вошел ты, воин,

На сладострастия базар,

Чтоб, не скупясь, себе присвоить

Мой упоительный товар.

Но, пред моим великим троном,

За что должная я плату взять?

Сошлись в цене мы, но не тронут

Остался мой товар лежать!"

И уж гневливо брови сводит,

И слугам молвит горячо:

"Его гоните, он - свободен

И мне не должен ничего".

И прочь бежит, клеймен позором,

Злосчастный Флавий, а она

В теченьи времени нескором

Ждать вечера обречена.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О, Время, Время! как уныло

Ты можешь плесть свои часы,

Какою милостью постылой

Нам жизнь продлить умеешь ты.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Как день тот кончился, уж ныне

Не доведется нам узнать,

Но, верно, на грудях считать

Устали бедные рабыни

От рук царицыных щипки

Да кровяные синяки...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Трубы вечерней глас протяжный

На ложе смертное зовет,

Но что же наш Критон отважный?

Где задержался? Что нейдет?

Себя связавши обещаньем,

Как смел он дерзким опазданьем

Заставить Клеопатру ждать?

Ведь не помешкать и мгновенья,

Ей не нанесши оскорбленья...

"Послать за ним! Послать! Послать..!"

Ему не вымолить прощенья.

Гонцы обратно воротились

Довольно скоро. Злую весть

Царице грозной преподнесть,

Упавши ниц, они страшились.

А было так. Проснувшись утром,

Эпикуреец молодой,

Размыслив трезвой головой,

Решил, что поступил немудро,

Прельстившись выгодой такой.

И, предпочтя царице лиру,

Певец бежал зловещих уз -

Прочь от жестокого кумира

Галерою до Сиракуз.

О, ярость царская!.. Но боле

Ты не опасна уж тому,

Несется кто в открытом море,

Подвластный Богу одному.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Итак, остался жребия третий...

Легенды древней образец

Подъемлет над толпой столетий

Любви египетской Венец...

Внезапно блестящая импровизация прервалась странным происшествием. Итальянец замер, устремив горящий взгляд поверх голов публики, словно пораженный каким-то открытием. И вдруг, сорвавшись с места, в несколько прыжков пересек залу и исчез за дверью. Среди всеобщего замешательства и напряженной тишины Чарский опомнился первым и, схватив шляпу, бросился вдогонку за артистом...

глава V

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

(перевел с французского и итальянского - Сергей Магомет)

http://magomet.narod.ru

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

288559  2009-06-08 20:20:04 - Солнце,красное,как плаха, Над поэтом русским ходит, На хоругвях вертопраха Вьюга гибель хороводит. Север дышит в лунном круге Облаками синей гжели, Снаряжая,словно струги, Ветры в русские метели. И шумят древья-мачты Переливами виолы, И с ума в метельной качке Сходят русские глаголы.

Copyright (c) "Русский переплет"