Начало

XXXXX

Проглядели! √ в ярости заорал президент, ворвавшийся в кабинет Лоринкова. √ Проглядели, мать их так!!!

Журналист оторвался от письма и с любопытством уставился на президента. Тот, упав в кресло, злобно продолжал:

 - На границе нашли нашу машину! Там, конечно, следы крови и несколько волосков Рубрякова! И об этом сообщили в семичасовых новостях, а комментарий попросили у меня. Хорошо хоть, пресс-служба не подвела: "президент работает, но через несколько часов, владея полной информацией"┘

 - Ну, - полюбопытствовал Лоринков, - а что вы сказали через те самые несколько часов?

 - Само собой, - скрипел зубами его высокопревосходительство, пообещал найти виновных! Сказал, что похищение депутата √ удар по имиджу страны. Ну, и тому подобную чушь! На кой черт мы это сделали?! Сегодня на площади √ 10 тысяч человек!!! Вчера было три! А сегодня √ десять! И все почему?! Коммунисты украли Рубрякова, - кричат они, - коммунисты украли Рубрякова!

 - Не волнуйтесь, - мой президент, налил валерьянки в стакан Лоринков и разбавил водой, - выпейте.

 - К черту! √ отмахнулся Воронин. √ Выпить есть?

 - Есть, - осторожно сказал Лоринков, - только отвернитесь.

 - Разумеется, - смягчился президент и сел вполоборота.

Тайком он поглядывал, где Лоринков прячет коньяк, и остался доволен своей наблюдательностью. Иногда, размышлял президент, можно заходить в этот кабинет и прикладываться к чужой бутылке. А то к своей -√как-то неудобно. Кругом глаза.

 - И не думайте, - печально улыбнулся Лоринков, разливая коньяк, сегодня же вечером я бутылку перепрячу. А с толпой мы кое-что сделаем. Кинем ей кость. Освободим Илашку!

Ошарашенный президент по ошибке выпил валерьянки и едва не умер от гидрошока, что было бы поразительно: от гидрошока (попадания холодное воды в дыхательные пути) погибают в основном аквалангисты.

Илашку, - сотрудник спецслужб Молдавии, в 1 992 году работал на территории Приднестровья. Он убил четырех председателей колхозов мятежной республики, пятерых сельчан и одного агронома. Поэтому он возомнил себя Че Геваррой Закона. Однако МГБ Приднестровья Илашку изловило, и Илие мотал свой срок (пожизненное заключение) вот уже десять лет. В общем, обычная жертва необычных обстоятельств.

Изредка Молдавия требовала отпустить "борца за независимость", на что Приднестровье отказывало "дать волю террористу". Постепенно Илашку стал символом, образом, воспоминанием. Национал-радикалы постоянно включали его в предвыборные парламентские списки. И на депутатском кресле заключенного Илашку горела свеча. Романтично √ думал про себя Юрий Рошка, с нетерпением ожидая выдачи зарплаты. Ведь жалование Илашку, числящегося в его фракции, Юрий забирал себе, а жену несчастного Илие гнал прочь┘

 - Как же мы его освободим? √ удивился Воронин.

 - Не будьте ребенком, - бросил Лоринков. √ Илашку сидит только потому, что его просили не выпускать. А вы попросите выпустить┘

Через полчаса на столе президента Приднестровья Смирнова лежала телеграмма с просьбой отпустить на волю заключенного Илашку.

 - Антюфеев, - поднял трубку Смирнов, - этот, Илашку, он еще живой там у вас?

 - Прикажете удавить?

 - Не надо. Помойте, побрейте, и отвезите в Кишинев. Наконец-то они соизволили его попросить.

 - Будет сделано.

Еще через два часа Илашку, в костюме и при галстуке, ехал в машине МГБ Приднестровья в Кишинев, плача от счастья. За десять лет заключения узник немного тронулся в уме: по личному распоряжению Антюфеева, в камере Илашку круглосуточно, без выходных, звучала "Калинка" и "Марш славянки". Обе мелодии √ одновременно┘

ХХХХХХХ

Арбайтен, арбайтен! √ орал Иван Георгиевич Рошка на заключенных концентрационного лагеря, убиравших тела советских освободителей.

Поодаль в сс-совской форме стояли на вытяжку молодчики из НКВД. Убедившись, что убитые военнослужащие собраны в одном месте, Рошка велел заключенным построиться, после чего обратился к ним с речью.

 - Недочеловеки! √ специально коверкая русскую речь, прокричал он, - В результате доблестного отражения атак грязных коммунистических варваров войска вермахта и его преданного союзника короля Румынии Кароля Второго сумели изменить ход войны! СССР, в результате применения специальных вооружений, - среди которого чудо немецкой инженерной мысли ракеты ФАУ-2, разгромлен! Вы недостойны читать газеты, но сегодня мы делаем для вас, ублюдки, некоторое исключение. Читайте сегодняшние газеты┘

К ногам заключенных высыпали ворох газет, сфабрикованных в типографии НКВД, с заголовками "Москва пала, СССР разгромлен, Сталин убит!". Узники смотрели на Рошку с почти нескрываемой ненавистью √ предатель.

 - Все возвращается на круги своя! √ кричал сентиментальный Иван Георгиевич, с трудом сдерживая слезы жалости к себе и к несчастным скелетам, лишенным чуда, которое снизошло на них совсем недавно, а теперь вот развеялось прахом сжигаемых бойцов √ освободителей┘

 - Только работа сделает вас людьми, нужными рейху! Кто не хочет работать, тот умирает, потому что от живого бездельника для рейха нет пользы. Кто не может работать, тоже умрет, потому что тот, кто хочет работать √ может это делать. Значит, кто не может, тот не хочет! Итак, работа это жизнь! Работайте┘

В бараке под нарами Елена сделала то, что обещала Василию когда-то ночью у колючей проволоки. Он кончил, и она тоже.

После этого девушка собрала грязные волосы с шеи, и Василий перерезал ей горло заостренной металлической линейкой. Когда она умерла, он лег на нее и попытался вскрыть себе вену на руке. Получилось, лишь, когда он всунул острие глубже, и дернул кровяную нить.

 - По крайней мере, - думал он, - мы умираем счастливыми.

Но оба они были несчастны в ту последнюю ночь.

ХХХХХ

Лоринков спровадил президента из кабинета и продолжил писать.

"┘милый друг. Вчера я был на рыбалке в провинции. Удивительное дело, до чего молдавская провинция напоминает мне Соединенные Штаты 50-х годов. Это тем более странно, что, и мы это прекрасно знаем, ни в какой Америке, тем более, 50-х годов, я не был, и быть не мог. Ты вновь скажешь, что в этом повинна "Королевская рать". Кто знает. Впрочем, я отвлекаюсь, и ты снова меня за это прости. Все это напоминает мне, как в детстве мы рисовали дерево, помнишь?

Рисуешь ствол, потом ветви, от каждой ветви еще по одной, от той √ по две, и так┘ без конца, до тех пор, пока лист бумаги не прервет рост этого странного дерева.

На рыбалке мы почти ничего не поймали, потом брат дал мне сесть за руль, и мы, не спеша, - ты же знаешь, я плохо и , потому осторожно вожу, - поехали мимо пыльных полей красноватой кукурузы, мимо телег и облаков, задрапировавших неяркое солнце. Хорошо ли ты питаешься? Тепло ли одет? Надеюсь, у тебя все хорошо.

У колодца мы остановились и пили воду из ведра, потому что эмалированная кружка, прикованная в колодезной рукоятке цепью, совсем истрескалась.

Вода была холодной и безвкусной, но я все равно полюбил ее.

В провинции все по-прежнему: живут не спеша, разве что вместо колхозников появились фермеры, впрочем, такие же нищие, как когда-то колхозники.

Недавно я прогуливался по Долине Роз и вспоминал, как мы все тогда собирались у навесного моста пить вино, делиться планами на будущее, да, кстати, мы теперь здесь совсем не пьем┘ Ну, или совсем чуть-чуть пьем. Интересно, как выглядит эта Австралия, в которой ты живешь, и выглядит ли она хоть как-нибудь, и есть ли она вообще, эта Австралия, или это очередной миф, сказка, - как международный террор или индекс Доу-Джонсона?

Кажется, мы все, по достижении определенного возраста, делаем все совсем не так.

Забавно, я вспоминал о кружке, которую прикрепили цепью к колодцу, и совсем забыл добавить об одном депутате, - из местных, - которого мы посадили на цепь во дворе дома цыганского барона. Впрочем, дела наши здешние мелочны и неинтересны, должно быть, для тебя. По-моему, я совсем изолгался и немного устал. Это скоро пройдет, ты же знаешь.

Ну, помимо этого, я мог бы рассказать тебе еще о волоске этого самого пропавшего депутата, который (скорее, волосок, а не депутат) прогремел на весь мир, о силках из бороды, свитых цыганским бароном лично при мне (тут ты не упрекнешь меня в любви к слухам), об умершем человеке, который ожил, и еще о многом, о многом, о многом┘

Увы, времени у меня мало и потому я продолжу в следующем своем письме┘".

Закончив, Лоринков бросил письмо в стол, предварительно написав на конверте цифру "124". Писем в ящиках было уже слишком много. Журналист позвонил в управление делами президента и попросил:

 - Выделите мне стол побольше.

Глядеть в ящик он опасался. Письма выглядели руническим укором. Маленькими белыми штыками. На каждом трепетала часть того, прежнего, человека. Он не любил заглядывать в ящик, и открывал его лишь затем, чтобы бросить туда очередное письмо.

Лишь только раз, очень много выпив, он по секрету рассказал приятелю, что пишет письма выдуманному самому себе, который, якобы, уехал в Австралию. Приятель не успел никому об этом рассказать, так как сам уехал в Германию. Позже Лоринков размышлял, не выдумал ли он и приятеля, который , якобы, уехал в Германию?

Журналист открыл окно.

 - Долой коммунистическую цензуру! √ кричали на площади демонстранты.

 - Долой! √ заорал в ответ Лоринков и рассмеялся.

Многие на улице удивлено стихли. Хандра Лоринкова сползала по стенам, освобождая его от своего гнетущего присутствия. Он плюнул ей в след.

ХХХХХХХ

 - 120 минут социализма, будет 120 минут социализма! - орал под окном Дома Печати мужчина в изодранной в давке дубленке, прижимая к штанине меховую шапку. Несколькими минутами ранее он вырвался из толпы.

 - А ты-то чего радуешься, - прошипел журналист, глядя на мужчину сквозь мутное стекло кабинета. √ Тебе, что ли, жрать нечего?!

Прохожие одобрительно шумели. Шестого ноября у Национального Дворца, переглядывающегося окнами с Домом печати, собралось десять тысяч человек. Лица их были суровы и напряжены. Газета Лоринкова около месяца назад объявила, что проведет торжественную акцию "120 минут социализма", и будет продавать колбасу и хлеб по советским ценам. Десяти тысяч человек не ожидал никто. Кроме Лоринкова. Это был их замысел. Их √ его и президента. Пьяный замысел: перебить акции протеста Рошки, и показать, как они немногочисленны.

 - Если идиоты и впрямь не понимают, что две тысячи человек не имеют права менять всю страну, - сказал Лоринков президенту, кутаясь в плед, - то мы покажем им десять тысяч еще более нелепых идиотов. Кстати, отчего это у вас так холодно?

 - Поставщик теплоэнергии разорвал с президентским дворцом контракт, - грустно ответил Воронин, прижимаясь к камину.

 - Вы же, черт побери, президент! Прикажите!

 - Не могу, - уныло объяснил его высокопревосходительство, - я бы и приказал, да толку не будет. Поставщику теплоэнергии отключили свет поставщики электроэнергии.

 - Назначьте меня премьером, - воодушевился Лоринков, - в этой стране только я наведу порядок.

 - Сколько вас таких было, - зябко потер руки президент.

 - Я √ исключение.

 - С тобой меня преследует целая череда неудач и поражений.

 - Смею вас поправить √ забавных неудач.

 - Какая разница. У Рошки на площади по-прежнему толпа. Небольшая, но толпа. Как чесотка.

 - Локализованная чесотка.

 - Да, это верно.

 - Что вы будете делать, мой президент, если мы победим? Задумайтесь над этим. А когда хорошо подумаете, поймете, что лучше нам проигрывать.

 - Танцы до упаду. Хора на выбывание, - сказал президент.

 - О чем вы?

 - В селе, где я рос, молодежь часто устраивала хору, - круг танцующих. Вытолкнуть из него никого нельзя было. Выходили те, кто больше не мог танцевать.

 - Это очень поэтично, мой президент.

 - Не называйте меня "мой президент", у вас √ два паспорта, кроме молдавского. Румынский и русский. У меня в Совете безопасности не дилетанты работают.

 - Что поделать, - пригорюнился журналист, - я неисправим. С детства у меня были тайники и клады. Как у Гретхен в сказках Гримм.

 - Как поэтично, мой журналист, - позабавился президент.

 - Не называйте меня "мой журналист". Выгоните лучше своих советников. Самых одиозных. Скачук и Андрейченко. Вы бы только знали, какая слава о них идет┘

 - О, - оживился Воронин, - вы бы знали, какая слава идет о вас┘

 - Да ладно вам, - деловито сказал Лоринков, - конверт с детальным описанием наших шалостей лежит в сейфе моего адвоката. В случае чего, сами понимаете┘

 - Бросьте, - махнул рукой президент, - оба мы с вами безобидные чудаки.

 - Не очень безобидные, - прыснул журналист, - вы только послушайте, что мне пришло в голову┘

Теперь Лоринков отчаянно трусил и потому беззаботно смеялся. Толпа на площадке у фонтана уже ревела, требуя бесплатной колбасы. Где-то на углу ошалевшие прохожие рвали из рук друг у друга советские рубли. Толстенные пачки. И где они их только достали, с тоской подумал Лоринков.

- Сказки, сказки, вечные сказки, - задумчиво бормотал он, набрасывая пальто. √ А вот у меня все по-другому. Сначала ты перестаешь верить в Рождество. Потом ты не веришь в Новый Год. Следом за этим идет утрата веры в Бога. Наконец, ты перестаешь верить в любовь.

Домыслив эту незамысловатую сентенцию, журналист вышел во двор Дома Печати и взмахнул рукой. Редакционный грузовик с бесплатными товарами двинулся к площади. Толпа облепила машину, как тараканы √ Бухарестский вокзал.

 - Это не со мной, это не со мной, - сквозь зубы выговаривал себе Лоринков, с боем прорываясь к машине, где сотрудники газеты устанавливали палатку.

Потеряв часть рукава и пуговицы на пальто, обозленный журналист все-таки добрался до редакционной машины, где взял мегафон и принялся уговаривать толпу:

 - Отойдите назад! Все получат все! Но √ в очереди! Отойдите!

Под ногами полицейского оцепления сновали юркие старушки. У прилавка они плакали, брали свою долю товара, после чего сбрасывали его в каком-то, ведомом только им месте, и возвращались назад, чтобы, плача, взять колбасы еще.

- А вы-то что здесь делаете? √ заорал журналист, увидав в толпе лицо другого президентского советника, Скачука.

Тот лишь виновато взмахнул над головой пустой авоськой и пачкой советских рублей, и попытался развести руками, но это у него не получилось. Неподалеку группа студентов отбирала камеру у оператора московского телеканала.

Жизнь била ключом.

Толпа содрогнулась, и Лоринков очнулся уже на мокром асфальте. Изловчившись, он встал и оказался прижат в машине.

 - Колбасы! Обманули! Аа-а≈а!!!! √ орали со всех сторон.

Редакционный автомобиль уезжал, сопровождаемый градом камней √ из-за давки акцию прекратили. Грязно выругавшись, Лоринков вывернул наизнанку изорванное пальто, содрав с рукава повязку с эмблемой редакции. Также он улыбнулся, что сделало его практически неузнаваемым: Лоринков не умел и не любил улыбаться, и улыбки его смахивали скорей на гримасу.

 - У этого лицо знакомое! √ завопил пожилой жлоб, ухватив журналиста за плечо. √ Кажись и он народ дурил!

 - Я?!

Лоринков вырвался и настиг пытавшегося скрыться фотокорреспондента своей же газеты, не догадавшегося снять повязку (перед акцией он заставил надеть такие повязки всех в редакции, - "мы же одна команда"). Повалив бедолагу, он стал пинать того в живот, приговаривая:

 - Вот кто народ дурит, вот кто народ дурит!

Фотокорр тихонько подвывал и не понимал, что происходит.

Люмпен, вообразивший, что нашел собрата по несчастью, подбежал в Лоринкову, и, обняв его за плечи, тоже принялся пинать фотографа.

 - Все равно у него скоро 35-дневный отпуск, - устало сказал себе Лоринков, выбравшись из толпы.

На следующий день акцию газеты обругали все средства массовой информации. Лоринков лениво огрызался, но главное было достигнуто: все, даже оппозиция, замечали, что за бесплатной колбасой пришло в пять раз больше народу, чем на антикоммунистические митинги к Рошке.

ХХХХХХ

"О людях во власти, - вернее, в режиме, закрывшем, подобно грозовым тучам солнце свободы, воссиявшей было над нашей республикой, - говорят уже сами их фамилии. Вчитайтесь: президент ВоронИн, премьер-министр ТарлЕВ, министр экономики ЗбруйкОВ┘"

Рубряков раздраженно отшвырнул газету "Литература ши арта", автор передовицы в которой (с весьма патриотичной фамилией Дабижа) тактично обошел фамилию "РубрякОВ", и "ОсипОВ", которые оба состояли в партии Рошки. Газету Рубрякову, по его просьбе, выписал цыганский барон.

Несмотря на то, что Рубрякова называли "серым кардиналом партии", и он не терял надежды все-таки выбраться из заточения в Сороках, депутат никак не мог забыть о своей злополучной фамилии. Слишком она у него была "русской".

Влад устало лег грудью на свой стол в подвале и хлебнул чаю прямо из чашки, не поднимая рук, свесившихся по бокам.

 - Что делать? √ бормотал он, прихлебывая чай уже носом.

Этому его научили в интернате, где он вырос.

Думать было о чем: рано или поздно его выпустят, это без сомнений, цыганский барон человек незлобивый, а там, в Кишиневе, соратник Юра экстремизмом распугивает людей. Сумасшедшие были по-прежнему с христиан - демократами, но большая часть электората отвернулась. Об этом Влад судил по статьям в "Литературе ши арте", где про митинги писали, что там собираются двадцать- тридцать тысяч человек, а не сто-двести тысяч, как прежде. Значит, думал Влад, на самом деле собирается не больше двух-трех тысяч.

На стену вполз таракан. От неожиданности Рубряков чертыхнулся. Икона в углу нежно погрозила ему пальцем. В зарешеченное окно подвала с мягким стуком падали перезрелые ягоды дикого винограда. Одной рукой Влад подбирал их и давил языком. Другой аккуратно, чтобы не потревожить таракана, взял нож. Насекомое, словно дождавшись этого, юркнуло под плинтус.

Влад встал, взял кусочек мела и поправил счет на стене. Теперь он выглядел так:

"32 убито √ 2 спаслись"

Опавшего винограда в подвале было уже по колено. Влад погладил окладистую бороду и, разувшись, начал топать ягоды. Сразу же на пол полилось вино. Пол подвала подтек. Влад слышал, как соседи снизу (у барона был многоярусовый подвал) жадно хлебали вино, сочащееся с потолка. Рубряков лег спиной в вино и, мерно покачиваясь, уснул.

ХХХХХХХ

 - Посмотрите на этот туман, милая┘

Лоринков отломил кусок влажного хмурого месива, свесившегося над крышей, где он стоял, полуобняв девицу по имени Лилия.

И затем предложил:

 - Вы не хотели бы отведать?

 - В это время года, - кокетливо дернула она плечом, - туман особенно вреден для горла.

Что-то посыпалось на крышу, где они с Лилией прогуливались.

 - Ах, что это? √ наигранно взволнованно воскликнула она.

 - Не обращайте внимания, - так же банально ответил журналист, - это всего лишь разбились мои надежды. Портье!

Мгновения спустя швейцар с усами до бедер сметал щеточкой в совок осколки надежд молодого человека, что Лилия отведает туман его детства.

 - Милый, милый, - приложила она руку к тому месту, где голубая жилка колотила его горло, - ах, неужто все это вам важно, так важно? Этот пот, эти нелепости, это тыкание чем-то в кого-то, ах, милый┘

 - Право же, - улыбнулся он, - не сходить ли нам с вами на вечеринку?

 - А может быть, театр, - спросила она, - в городской театр, где я вчера была с друзьями?

Тут снова раздался звон надежд, которые Лоринков хранил в боковом кармане пиджака.

 - В том театре, - увлеченно продолжала она, - дрессированные блохи танцевали танго, дарили друг другу стихи, а потом, о, ужас, совокуплялись. Кстати, милый друг, там я познакомлю вас со своей очаровательной подружкой, Анитой! У нее восемь приемных детей! Какое самопожертвование! Пятерых она отдала в хорошие руки! Осталось еще трое.

 - Право, - взял ее под руку кавалер, - отчего бы нам и не сходить в этот театр?

Они, придерживая друг друга под локоть, шагнули под крышу дома, и девица оступилась. Увы, решимости поцеловать ее ему не хватило, √ он всего лишь покрепче сжал ее локоть.

 - Подлец, - воскликнула Лилия, - вы сделали мне больно !

 - Но кислые соусы, - возразил он, - порой подходят к утиным грудкам.

 - Впрочем, - подумав, согласилась Лили, - вы правы.

Поймав такси в сачок, он уселся на переднее сиденье, а Лилия обмотала колесо одним концом своего белого шарфа, а другой затянула на шее.

 - Вы бесподобны! - сказал ей шофер.

Подъехал грузовой транспорт, на него погрузили такси и довезли до самого театра. На двери висела табличка. Она гласила.

"Герой √ любовник свалился в жестком гриппе. Посещения сеансов только в респираторе".

 - Ах, я, наверное, излишне парадоксальна для вас, мой милый друг, - грустно сказала она.

 - Нет, что вы, - бодрясь, натягивал на ее лицо респиратор Лоринков, - мы же друзья, всего лишь добрые друзья, Лили!

Они прошли в фойе. Буфетчицы подавали прокламации к восстанию, а в углу унылый актер третьего ранга продавал газированную воду со словами:

 - Отпить подано.

Они уселись в зале, и свет погас. На сцену, пошатываясь, вышел главный герой. Он демонстративно чихнул в зал.

 - У вас большая грудь, - сказал Лоринков и довольно засопел.

ХХХХХХХХХ

Лучше быть хулиганом, чем активистом, лучше быть убийцей, чем коммунистом, - протяжно выл с импровизированного помоста известный молдавский певец и поэт Виеру.

На его посиневшую от холода лысину, предварительно покружившись, приземлялись первые в этом году снежинки. Юрий морщился. Народу на акции протеста собиралось все меньше. Приближалась сессия. В интервью местным газетам Рошка говорил, что детям учиться пока не нужно: он, мол, дает им самый важный и главный урок √ урок антикоммунизма. Но родители гнали студентов на занятия, - Рошка вам диплом не купит, говорили они.

Решительно выдохнув, Юрий залез на помост, бесцеремонно столкнул оттуда совсем уж промерзшего Виеру, и заговорил:

 - Дети мои! Сегодня, я вижу, нас мало. Что ж, безграмотные люди коммунизм не победят! Но только вот что я хочу вам сказать. Пока вы будете слушать на лекциях историю Молдовы, которую коммунисты ввели вместо настоящей истории Румынии, пока продажные преподаватели будут называть ваш румынский язык молдавским, а не┘

Через несколько минут речи толпа немного завелась.

 - Не трогайте полицию! √ кричал Юрий, указывая на переминавшихся с ноги на ногу карабинеров из оцепления . - Полиция с нами! Они вынуждены выполнять приказы плохой власти, но душой они с нами, с нами!┘

 - ┘Значит так, - деловито натягивал на руки Илашку теплые перчатки Лоринков, - вы сейчас подойдете к помосту и попросите слова.

Илашку согласно кивал, лихорадочно подсчитывая в уме, сколько зарплат за время его заточения задолжал ему Рошка. Илие был здорово озлоблен на Юрия.

В Кишиневе, после того, как офицеры службы безопасности Приднестровья сдали его на руки местным чекистам, Илашку поначалу только напевал тихонько "Марш славянки", да глупо смеялся. Потом в нем взыграла горячая кровь борца за территориальную целостность республики, и он отчего-то решил кинуть клич, - собирать народ на новую войну. Однако узника обогрели, накормили, и доходчиво, как это умеют делать все в мире карательные органы, объяснили, что делать ничего пока не надо.

Затем у Лоринкова появился гениальный план: столкнуть двух рассорившихся национал радикалов. И вот, сидя в машине Совета Безопасности, журналист давал Илашку последние инструкции перед схваткой.

 - Постарайтесь попасть на помост, - скрывая нервную улыбку, говорил он Илие, - непременно на помост. И оттуда уже резаните правду-матку: и про то, как он вашу зарплату отбирал, и спекулянтом его назовите, в общем, говорите что угодно, главное, против него.

 - А если будут бить?

 - Что вы, - возмутился Лоринков, - вы же символ. Знамя. Борец за свободу. Пострадали от сепаратистов. Нет, вас, кажется, бить не будут.

 - Кажется?

 - Простите? Я сказал "кажется"? Пардон, оговорился . Конечно, я хотел сказать √ вас наверняка бить не будут.

Успокоенный Илашку вышел из машины, и, в сопровождении двух телохранителей, пробрался через толпу к помосту┘

-┘ лятые коммунист┘, - Юрий запнулся, судорожно дернулся, но сумел взять себя в руки.

У самого помоста стоял, недобро поглядывая на него, Илие Илашку.

 - Я прошу слова, - выкрикнул он, но Рошка специально закашлялся в микрофон.

Поэтому многие из толпы ничего не расслышали.

 - Прошу слова, добрые люди, румыны! √ отчаянно завизжал Илашку.

Но Юрий по-прежнему выдавливал из себя кашель. Руками он подавал отчаянные знаки помощникам, чтобы те оттеснили Илашку подальше. Охрана, неверно истолковав намерения босса, принялась тузить Илашку и его телохранителей дубинками. Громко заиграла музыка.

 - А пока у нас небольшая заминка у сцены, - заорал Юрий, - мы послушаем песни в исполнении великолепного румынского певца и поэта Григория Виеру!

Виеру, прославившийся в прежние времена циклом душевных стихов о детстве Ленина, у помоста уже не было.

 - В чем дело? √ тихо спросил Юрий молодого помощника.

 - Юрий Иванович, - оправдывался тот, - мы его только на минуту выпустили, а он пошел к Дому Печати, зашел в буфет. А там как раз собралось руководство Союза Журналистов. Упились они. Вдрызг.

 - Ничего удивительного, - устало сказал Юрий, следя, как Илашку с охраной пинками гонят к другому кварталу, - ничего удивительного┘ Есть кто в запасе?

 - Жоржетта Снайнаван┘

 - Это еще кто?

 - Новая певица.

 - Пусть выходит, - резко велел Юрий, после чего вновь обратился к толпе, - и вновь маленькая заминка (этого Юрий не любил, - заминки превращали шоу в тягучее представление). Вместо Григория Виеру вам споет Жоржетта Снайнаван.

Жоржетта превзошла все ожидания. Глядя в алые глубины ее чувственных, чуть вульгарных, губ, Юрий почувствовал легкое головокружение. Певица, похожая на добротного бельгийского тяжеловоза (таких Юрий видел по каналу "Дискавери") устроила на сцене настоящее пиршество плоти. Постепенно Юрий об Илашку забыл. Только вечером он вписал в блокнот фразу: "У Воронина появился кто-то умный". Поразившись этому факту, Юрий лег спать.

На следующий день Илие Илашку уехал в Румынию.

ХХХХХХ

 - Твою мать, - тихо прошептал Юрий Рошка, затаившийся в кустах у забора, сквозь щель в котором он наблюдал за обычным днем концентрационного лагеря, открытого когда-то его отцом.

Каждый, кто увидел бы сейчас апологета объединения Молдавии с Румынией и поборника демократических ценностей, пришел бы в огромнейшее недоумение. На Юрия бал напялен мундир офицера СС. В руках он нервно теребил немецко-румынский словарь, изредка в него поглядывая. Наконец, Юрий глубоко вдохнул и решительно направился к главному входу.

Охранники, ничем не выказавшие своего удивления, молча пропустили его после условного знака, которому Юрия обучил отец.

На стенах бараков висели стенгазеты. Одна из них, датированная двадцатым числом апреля, была посвящена очередной годовщине гауляйтера Бессарабии. Юрий, когда-то выпускавший стенгазеты о Ленине, заинтересовался и начал читать.

 - Хлебушка, хлебушка, дай, а, дай хлебушка, - подошел к нему хоть и тощий, но не изможденный подросток.

 - Говоришь по-русски? √ удивился Юрий.

 - Да, - и по-немецки немножко.

 - А как же румынский?

 - Что?

Размахнувшись, Юрий изо всех сил влепил мальчику пощечину. Охранник на вышке одобрительно улыбнулся. Каким-то чутьем уловив это, Рошка поднял взгляд и обомлел: на вышке, тоже в немецкой военной форме, стоял писатель Ион Друцэ┘

Тот лишь подмигнул, показывая: не ты, мол, один, браток, повинность отбываешь. Потрепав сжавшегося ребенка по щеке, Юрий чуть было не дал ему немного мелочи, но вспомнил, что деньги поменялись. Новый комендант лагеря направился к зданию охраны. Ему предстояло первое совещание.

 - Твою мать, - шептал Лоринков, тихонько снимая на цифровую видеокамеру замершего от изумления Юрия.

Журналист также был безмерно поражен и немного счастлив. Это было открытие. У лагеря Лоринков уже побывал за день до этого, выследив его чутьем человека, читающего не текст, а подтекст, пьющего не воду, а испарения от нее, слушающего не музыку, а шумы в ней. И потому он знал, как сможет отвлечь охранника на вышке┘

Ион Друцэ расстегнул шинель, и достал папиросы. Сюда он приезжал каждые полгода, чтобы честно отработать неделю. Когда-то, давным-давно классик советской молдавской литературы, он связался вовсе не с тем ведомством, с которым должно связываться классикам советской молдавской литературы. С тех пор он, как и многие сотрудники лагеря, подписал контракт до самой смерти.

Внезапно порывом ветра на вышку швырнуло скомканную газету. Ион, большой любитель чтения, взял лист, развернул и засиял от счастья.

На полосе была статья под заголовком "Светоч мировой литературы Ион Друцэ должен научить нас, молдаван, уму разуму!".

Лоринков, сфабриковавший полосу в типографии за четыре бутылки водки и один половой акт с тридцатидвухлетней сотрудницей копировального цеха, тихо засмеялся. Расчет оказался верен. Как и прежде, Друцэ любил себя и свою роль в истории Молдавии. Когда классик окончательно углубился в статью о себе, - а написана она была толково, в лучших традициях балканской журналистики, "если уж ругать, то насмерть, если хвалить, то так же", - журналист тихонько перемахнул через забор и прокрался к бараку. У стены его сидел плачущий подросток и давился куском пареной брюквы.

На стене барака концентрационного лагеря углем была выведена надпись:

Бог - людоед

О том, что было дальше в тот день, Лоринков не рассказывал никому, кроме выдуманного себя, да и то в письмах.

"А дальше, друг мой, ты не поверишь, но┘ Пишу в настоящем времени. Это и сейчас со мной происходит. Может быть, на самом деле я там?

Ангел Смерти Азраил, хлопая крыльями, опускается погреть задницу на кирпичную трубу. По ней жирным дымом к Господу спешат заключенные лагеря Аушвиц.

Азраил принюхивается:

- Ну и вонь!

- Греков в расход пустили, пастухов. Не моются, вот и воняют, - бойко отвечает надзиратель Аушвица, легендарная Марта Злаунцвиг.

Чтобы общаться с Азраилом, ей приходится высоко задирать голову, стоя на носочках, и ангел видит ее молочной белизны грудь. На левую, ту, что чуть больше правой (головокружительный диссонанс - отчего-то подумалось Ангелу Смерти), кружась, опускается маленькая снежинка сажи. Интересно, чулки у нее на поясе, или нет - думает Азраил, и встряхивается, как сенбернар, вылезший из-под снега.

- И откуда вы их столько берете? - морщится он.

- Да все оттуда же - из Греции. Шестьдесят пять тысяч греков.

- Венгры пахли получше, - глубокомысленно говорит Азраил, подчищая перья от сажи.

- Да и было их побольше. Что-то около полумиллиона.

- Помню, помню. Они нам все своим гуляшем провоняли. Ласло, хрясло, кесоном (слова, стилизованные под мадьярские - прим. авт.). И жирок их по-другому пах. Чем-то отдавал гусиным сальцем.

Марта звонко смеется.

- Они же на нем почти все свою жратву готовят.

- Ладно уж, - вздыхает Азраил (проклятый Бог, ну что ему стоило дать мне реальную плоть, я бы ей так засадил) - диктуй.

- Хорошо, - соблазнительно улыбается Марта (все ведь понимает, сучка), и начинает диктовать, - салат "Аушвиц". Ингредиенты: сто тысяч неблагонадежных немцев, девяносто тысяч голландцев, двести пятьдесят тысяч поляков, девяносто тысяч словаков, одиннадцать тысяч французов, два-три католических священника (по вкусу), десятка четыре красноармейцев, четырнадцать гомосексуалистов. Заправка: брикеты спрессованных угольных отходов, негашеная известь (добавлять в конце). Блюдо - огромный ров. Способ приготовления. Сначала обработаем поляков и голландцев. Вынимаем их из железнодорожных вагонов. Два-три месяца томим мясо на строительных работах - от камней и побоев филе становится размягченным и особенно нежным. В это же время французов и словаков помещаем в бараки без питания. Когда ребра будут отчетливо видны с обеих сторон, французов и словаков можно вынимать и сбрасывать в салат, предварительно размозжив головы тяжелым сапогом. Тщательно перемешиваем, посыпаем тонким слоем земли, пропитавшейся кровью (экономные хозяева используют для этого кровь из разбитых голов). Хорошо отбитых поляков и голландцев пропускаем живьем через крематорий, пепел сбрасываем в салатницу. Добавляем все остальные ингредиенты. Поливаем салат негашеной известью. Приятного аппетита, господи боже мой, приятного аппетита!

- М-мм, - причмокивает Ангел, пряча блокнот в сумку, - м-мм, - вкуснятина! Ему очень понравится. До свидания, Марта! Хайль!

- Хайль!

 - Друзья мои, - начал разговор Юрий с подчиненными, - надобно признать, что все мы, в силу некоторых обстоятельств, оказались жертвами, гм, некоторой исторической несправедливости. Итак┘

 - Какой к чертям, несправедливости? Это несправедливость? Если это несправедливость, то что же тогда справелдливость?√ горько спросил Клифенко, и выпил водки.

Когда Рошка увидел Клифенко, то едва не потерял дар речь. Клифенко был основателем одной из самых агрессивных русскоязычных общин Молдавии. На гербе общины была нарисована березка. Обычно под березой Клифенко фотографировался во время предвыборных марафонов. И традиционно набирал один процент голосов. Дело в том, что Клифенко не любили, и, пожалуй, больше всех его не любили русские. Средства, полученные из России, тот обычно тратил на издание собственных поэтических сборников (не всегда удачных) и строительство особняков (надо признать, отменных и гармонично вписывающихся в окрестные пейзажи).

Выяснилось, что Клифенко попал в лагерь не из-за грешков родни, как Юрий, а по, так сказать, собственному почину. Когда в 1975 году студент Клифенко пришел в республиканский КГБ с доносом на соседа по общежитию (тот вел аморальный образ жизни √ счастливо сожительствовал с будущей женой, которой, кстати, ни разу не изменил ни до, ни после свадьбы), старенький майор грустно улыбнулся, и спросил, готов ли молодой человек сделать все для Родины.

 - Да, - не раздумывая ответил Клифенко.

Через полчаса он, глядя на ворота лагеря под Кишиневом, горько сожалел о такой решимости, однако ж, дать обратный ход уже не мог. Это пояснил ему седенький майор, оказавшийся неплохим психологом. В качестве ассистента психолога-майора выступал его табельный пистолет.

 - Вход рупь, выход два, - так прокомментировал майор побледневшему Клифенко появление "Макарова" из кобуры с последующим предупреждением о неразглашении государственной тайны.

 - Важнейшей тайны, сынок, - сказал тогда майор.

Другой неожиданностью для Юрия стала встреча в лагере с первым премьер-министром Молдавии Мирчей Друком. Тот поначалу бросился Рошку обнимать, но, видя нежелание Юрия к столь тесному контакту, поостыл.

 - Ты-то, Мирча, как здесь очутился? √ устало спросил Юрий, потирая занывший висок.

 - Банально, - бодро ответствовал Друк, - весьма банально. Связь с малолетней проституткой. Фотографии. Видео. Шантаж. Пришлось сломиться.

 - Да уж, - хмуро согласился Рошка, - сломиться приходится всем.

И через час после знакомства говорил:

 - Необходимо решить, наконец, наболевшую проблему лагеря. Нас шантажируют. Мы √ инструмент в руках непонятно кого. КГБ давно уже нет. Нас дергаю за нитки, как марионеток. Шаг влево, шаг вправо, и мы разоблачены. Между тем, господа, это варварство: поддерживать в заключенных иллюзию того, что они живут на все еще оккупированных Германией территориях, и содержатся в концлагере. Предать огласке все мы не можем: не поймут. Необходим выход┘

ХХХХХХХХХ

- Девятьсот четыреста пять┘

Рубряков задумчиво выписал цифру, после чего бросил в угол подвала мел и присел на корточки, обхватив руками заросшую голову.

Стена была исписана данными о погибших от руки заточенного депутата тараканами, и об их удачно спасшихся товарищах. Здесь Рубряков вообще многое узнал о тараканах. Например, он видел, как они рожают. Зрелище было настолько мерзким, что Влад даже не стал убивать отвратительно раздувшуюся самку насекомого, а тихонько отошел в сторону и плакал до тех пор, пока в подвал не зашел цыган, надзиравший за пленником. Тот, как мог, утешил Рубрякова, раздавил тараканиху, и пообещал узнику, что того переведут в другое помещение этажом выше.

Влад находился в темнице уже два с половиной месяца. Глаза его привыкли к полутьме. Он хорошо ориентировался в сумерках и даже как-то попробовал бежать. В тот день он сумел упросить цыганского барона отпустить его с сопровождающим в поле. Там они с цыганом Эйтелой пили вино, стреляли из самодельных арбалетов в жаворонков и бросали колосками пшеницы вслед уходящему в погреб солнцу.

- Отчего тебя так странно зовут? - спросил разомлевший от вина, и потому жаждавший хорошей беседы Рубряков.

- Было дело, - смеялся Эйтела, - к нам приезжал один журналист, писать про цыганский быт. Смешной. При нем барон позвал меня, вот и случилась путаница.

- Это как? √ любопытствовал Рубряков, накладывая на тонко нарезанный помидор слой овечьей брынзы.

- Зовут меня Телла. Я как раз шел мимо дома барона, как он высунулся из окна третьего этажа по пояс, оперся руками об землю, и крикнул √ Эй Телла! А рядом, как мне позже сказали, был тот журналист. Вот он и решил, что в Сороках живет цыган по имени Эйтела!

- Вот дурак, - довольно осклабился Рубряков, - этот журналист!

- Это точно, - соглашался цыган, - только с тех пор так и повелось, звать меня не Телла, а Эйтела. Он позже рассказ даже про нас написал.

- Хороший?

- Все вранье.

- Значит плохой, - резюмировал Рубряков.

- Наоборот, - не согласился цыган, - раз все вранье, значит, хороший.

- Любите вы, цыгане, сказки.

- Мы в них живем.

Наконец, уставшие депутат и цыган прилегли на покрывало, прихваченное из дома. Доверчивый Эйтела через пять √ десять минут ушел в страны сна, а Рубряков, приподнявшись на локте, внимательно разглядывал лицо своего стража. Когда он убедился в том, что цыган уснул так крепко, что им можно стрелять из пушки, то потихоньку пополз в сторону, за поле. Там, близ холма, Рубряков перетер веревки на ногах заостренной линейкой, что он сумел украсть у одного из многочисленных правнуков барона, и побежал прочь. Ему даже страшно не было √ так он верил в успех.

ХХХХХХХ

- Эй, добрый человек, - позвал Влад крестьянина, набиравшего воду в колодце.

- Что надо? √ недружелюбно отозвался хлебороб, не поворачивая к беглецу лица, в морщинах которого залегла земля Молдавии.

- Добрый человек, это уже не Сорокский уезд?

- Уже нет.

- Ты знаешь, кто я?

- Странный человек, зовущий меня из-за дерева, хотя что ему стоит выйти ко мне поближе, чтобы я разглядел его.

Рубряков вышел. Выглядел он не ахти: порванная рубаха, мятые брюки, обувь, заляпанная грязью. В общем, обычный житель села Молдавии.

- Ну, и что надо? √ спросил, наконец, крестьянин.

- Добрый человек, - повторил Рубряков, считавший, что именно так должны обращаться друг к другу добрые молдаване, - добрый человек, я √ депутат Рубряков. Слышал ли ты что обо мне?

- Это тот самый, кто называл нас, молдаван, румынами? √ неприятно удивился крестьянин.

- Тебя обманули, добрый человек, - покривил душой Влад, - никогда я ничего такого не говорил.

- А я слышал, - заупрямился Ион (так звали собеседника Рубрякова), - как говорили, будто ты хочешь всех молдаван румынами сделать.

- Неправда это! √ второй раз отрекся Влад.

- Чем докажешь?!

- Даю тебе честное слово, что никогда я не хотел называть молдаван румынами, - третий раз произнес отречение Рубряков.

Где-то на окраине села трижды прокричал петух. Потрясенный Влад, веривший в мистические совпадения, чувствовал, как сильно дрожат у него ноги.

- Даешь слово┘ - задумался Ион, - что ж, это и впрямь убедительно. Пошли в дом.

Рубряков последовал за крестьянином в саманную хату, где сердобольная хозяйка накормила его. Крестьянин в это время пошел к участковому села и рассказал все о Владе.

- Это же тот самый, за нахождение которого обещали миллион леев! √ взволновался сельский Пинкертон, и побежал на почту, звонить.

- Тот самый Рубряков, за которого деньги обещали, - по секрету сказала служащая почтового отделения подруге.

Через полчаса о том, что Рубряков в селе Калфа, знали в Сорокском уезде, что от села √ в пятидесяти километрах.

Вечером Влада забрали. Участковому пообещали, что миллион леев придет по почте на следующий день. Ночевал Влад в подвале, где убил своего триста восемьдесят шестого таракана, что и записал на стене мелом. Не дождавшись денег, участковый запил.

ХХХХХХХХХХХХ

- Вот так┘ Так┘ А, черт, не так сильно!

- Что это у вас тут происходит?

Недоумевающий президент стоял на пороге кабинета Лоринкова, где тот стоял у стены со слегка приспущенными штанами. Над задницей журналиста склонилась секретарша.

- А вы опять без стука, - грустно констатировал журналист и подернул штаны. √ Мне укол делали.

- Болеете? - сочувственно спросил президент.

- Еще как, - хмуро ответил Лоринков и спросил: - А не пора ли нам выпустить джина из бутылки?

- Что это вы штампами заговорили? Вы о чем?

- Да все о нем же. О нашем депутате.

- Есть нужда?

- Да как вам сказать┘ Он уже своего рода легенда. На прошлом митинге Рошка велел отслужить панихиду по "похищенному и безвинно убиенному красными дьяволе рабу божьему Владу". Опять же, скоро новый марш протеста намечается.

- Перегородят центральный проспект?

- Как обычно. По-моему, нарыв созрел. Рошка, кажется, сам поверил, что Рубрякова нет в живых.

- Что ж, ему же лучше: кассой делиться не придется.

- Так-то оно так, - задумался журналист, - однако у меня к вам вопрос.

- Это еще какой же? √ насторожился Воронин.

- Скажите, - проникновенно сказал журналист, мягко взяв президента за руку, - а где вы прячете золото партии?

Секретарша пулей выскочила из кабинета. Минут пять Воронин грязно ругался, а счастливый Лоринков громко хохотал. Это была его любимая шутка. Исключительно для внутреннего пользования, как он говорил, - ведь повторялась она им так часто, что смеялся остроте только сам Лоринков. Воронина же этот вопрос несколько злил. Дело в том, что президент на самом деле не знал, где же золото партии коммунистов МССР, верил, что пресловутое сокровище существует, и в глубине души надеялся его найти. Но о своих подозрениях ни с кем не делился. Как не собирался делиться и найденным золотишком.

- Продолжим, - отсмеявшись, вновь заговорил Лоринков, - на данный момент тема Рубрякова почти исчерпана. Он √ мученик. Жертва. Святой. И тут-то мы его вытаскиваем за бороду (согласитесь, уши для этого у него чересчур малы) из нашего сорокского подвала. Дискредитация налицо. Все решают, что Рубрякова спрятали, дабы поднять рейтинг христиан-демократов. Рошка свирепствует и допускает ошибки. Приднестровцы тоже злобствуют: они же обвинили нас в том, что мы Рубрякова убили┘ В общем, нашего бородатого мальчика пора вытаскивать на свет божий.

- Да, - задумался президент, - наверное, вы правы. Кто займется Рубряковым?

- Да я и займусь, - согласился Лоринков, после чего похвастался, - меня в Сороках любят. Когда-то я написал мистический рассказ о цыганах.

- Хм, - тактично кашлянул президент, и прошел к окну .

Воронин вспомнил, как ему, тогда еще просто председателю фракции в парламенте, пришло письмо от Общества цыган Молдавии с жалобой на некоего графомана, опозорившего всех цыган республики своим, как говорилось в письме "полоумным бредом".

На улице мерзло около полутора тысяч человек. Оратор что-то выкрикивал в микрофон, но прислушивались к нему мало. По краям толпы стояла женщины в тулупах и валенках: они торговали водкой на разлив и горячей закуской. С водкой пришлось смириться даже самые европеизированным европейцам, как с усмешкой называл Лоринков сторонников Рошки. Было холодно. Очень холодно.

- Там же дети, в толпе! √ с нескрываемой досадой отметил президент, и выругался, - детей бы хоть пожалели, варвары!

- Не переживайте вы так, - успокоил его Лоринков, - они уж вас не пожалеют. Даже дети.

- Да уж┘ Я, кстати, завтра уезжаю, поэтому постарайтесь решить вопрос Рубрякова аккуратно, весьма аккуратно.

- Куда это вы?

- У меня встреча, - горделиво расправил плечи Воронин, - с президентом США, Джорджем Бушем-младшим!

- Ох уж эти ваши встречи. Коммунисты вас не поймут, а демократы все равно не поверят.

- Ладно, ладно, - поморщился президент, - это уж позвольте решать мне и советникам по внешней политике.

Отойдя от окна, Воронин подошел к Лоринкову, и подозрительно спросил:

- А что это вы в последнее время почти не пьете?

- Лечусь же. Лекарства со спиртным несовместимы .

- Отчего лечитесь?

- От туберкулеза, - ответил Лоринков, преднамеренно кашлянув в лицо собеседника.

Последовал очередной взрыв ругани и смеха.

- Тупею, - утирая слезы, хихикал Лоринков, - тупею я тут с вами совсем. Мне бы книги писать.

- Это вы бросьте, - прикрикнул Воронин, - никаких мемуаров!

Потом подошел к зеркалу и потер лицо рукой.

- Придется побриться здесь. Самолет через полчаса. Домой заехать не успеваю.

- Хотите лосьон после бриться? √ предложил Лоринков.

- Не откажусь, - поблагодарил президент.

Через несколько минут, распростившись с журналистом, благоухающий отменным немецким лосьоном Воронин отбыл в аэропорт.

- Милый, - поцеловав его на прощание, сказала секретарша, - милый, что это за странный запах какой-то?

- Лосьон, - млея от ласки, ответил президент.

- А, тот, немецкий, которым я Лоринкову перед уколами задницу протирала┘

В реве двигателей взлетавшего самолета президенту чудился гадкий, шакалий смех Лоринкова┘

ХХХХХХХХХ

- Здравствуй, барон, - с удовольствием распрямил затекшие в машине ноги журналист и подпрыгнул несколько раз.

- Рад видеть, - радушно осклабился старик.

Собрав в густой пучок бороду, барон подмел перед Лоринковым немного места во дворе. Затем женщины принесли ему медный таз, полный живых рыбешек. Опустив туда бороду, старик со смехом глядел, как они очищают густую растительность на его лице. Лоринков, отчасти привыкший к чудачествам барона, терпеливо ждал. Язык младшего сына старика все еще болтался на воротах его красивого, внушительного дома.

- Что ты привез мне на этот раз? - спросил барон, когда они с гостем поели в пристройке у дома.

Лоринков продумал, что не отказался бы жить в такой пристройке всегда, и ответил:

- На этот раз я приехал забрать Рубрякова.

- Жаль, - улыбнулся барон, - мы привыкли к нему. По вечерам мои рыбы выклевывают насекомых из его головы, вино струится по стенам его подвала, мой племянник рассказывает ему историю рода, а мы с ним беседуем о красоте.

- Много он понимает в красоте! √ желчной отозвался журналист.

- Все мы в ней понимаем, - мягко не согласился цыган.

- Что это вы тут устроили на днях, - увел беседу в сторону Лоринков, - весь Кишинев об этом только и говорил.

- А ты сказал когда-то, что Кишинев только об этих ваших акциях протеста и думает, - лукаво подмигнул старик.

- Не лови меня на слове! √ раздраженно отмахнулся Лоринков. √ Лучше приведи своих людей в чувство. Как можно брать в заложники человека, который не совсем удачно положил кафель в ванной!

- Он не был заложник, - развел руками барон, - он обиделся на нас, намазал хлеб маслом и вареньем, а потом зашел в подвал и закрылся сам! Он просто расстроился из-за того, что сделал свою работу плохо.

- Надо же! √ ехидно воскликнул Лоринков. √ Какой мягкий, вежливый, тактичный и самодисциплинированный строитель вам попался! О, сама невинность! Воплощение! Образ! Только, чтобы бедолагу из вашего подвала вызволить, нам пришлось спецназ к вам посылать┘

- Недоразумение, - поджал губы барон, - исключительно недоразумение.

Внезапно Лоринков зажмурился, после чего вновь широко раскрыл глаза. Во двор дома зашел конь неестественно стального цвета, с наростом на лбу, смахивавшим на рог┘

- Единорог? √ прошептал Лоринков, крепко держась руками за край стола.

- Может быть, - уклончиво ответил цыган, и видение пропало.

- Ладно, - вяло сказал уставший Лоринков, - не много ли мистики? Ведите меня к Рубрякову. Отпустим его сегодня ночью.

- Повезете в Кишинев? √ спросил барон.

- Ни в коем случае. Вывезем куда-нибудь на дорогу, там и оставим. А дальше пускай пешком идет.

- Что ж, - сказал барон, - что ж┘ Странствие √ лекарство от тоски. Пускай развеется.

Мужчины вновь вышли во двор. Бороду барона за его обладателем несли пажи. Под ногами шедших трескались орехи, скорлупа которых возвышалась по углам забора, переливаясь молдавскими сумерками, как золотистая чешуя рыб барона.

- Что это за рыбы у тебя, барон, - вспомнил Лоринков, - прямо дрессированные!

- Это не рыбы, - ответил старик, - разве ты видел рыб, выклевывающих крошки из бороды человека? Это птицы.

- В воде? В виде рыб? Ты сошел с ума?

- Ты видишь их рыбами, я вижу их птицами, а они, может, звери. А может, их вообще нет, или есть, но только призраки?

- Тебе бы в цирк, старина. На худой, конец, на лекции по богословию. Подари мне одну твою рыбо-птицу, а?

Лоринков, не ожидавший, что барон согласится, был тронут, когда перед отъездом ему вручили маленький аквариум, в котором плавала рыба с желтой чешуей и глазами, глубокими, как душа ночи.

ХХХХХХХХ

- Выходи! √ крикнул Лоринков, и ногой выпихнул Рубрякова из машины.

Перед этим депутату развязали руки. На лице оставалась лишь повязка. Лоринков надеялся, что узник догадается ее снять.

- Дальше пойдешь сам, - коверкая голос, приказал Лоринков, и издевательски пожелал, - счастливого пути!

Машина отъехала метров на двести. Безучастный ко всему депутат стоял, опустив руки. Лоринков чертыхнулся и дал задний ход.

- Повязку-то сними! √ крикнул он, и уехал окончательно.

Спустя несколько часов в пресс-службу Министерства Внутренних Дел поступил звонок.

- Мы нашли Рубрякова! √ радостно сообщил сержант полиции, служащий в поселке близ Бендер.

На место срочно выехала целая делегация.

┘ Пятнадцать, двадцать, сто┘ Обессиливший Рубряков остановился и решил, что будет считать шаги с нуля. По дороге он шел уже час. Пару раз спускался в кукурузное поле: после прохладного подвала почки стали функционировать неожиданно и часто. Внезапно Влад увидел на дороге свет и стал посреди пути.

- Что надо? √ спросили его из патрульного автомобиля.

- Я депутат, Рубряков, в Кишинев, везите меня в Кишинев!

- Рубряков? √ подозрительно осмотрел его вышедший из машины полицейский. - Да ты сумасшедший просто!

Машина, сопровождаемая проклятьями Влада, уехала. Еще через час он сумел добраться до села, где постучал в первый попавшийся дом. На его счастье, там жил почти не пьющий полицейский┘

Узнав от него, что его ищут который месяц и за нахождение обещали заплатить миллион леев, Рубряков решил про себя, что потребует эти деньги с правительства.

- Все-таки я сам пришел, - подумал он вслух.

На следующий день над фронтистами, отслужившими панихиду по живому человеку, смеялся весь город. Юрий пришел в ярость, но все же отправился покупать букет, который должен был, вместо отца, положить 7 ноября к памятнику Штефана Великого. Также его удивило, что Влад, некогда преданный и идейный соратник, стал отчего-то вялым, и ко всему безучастным.

- Его пичкали наркотиками! √ заявил Рошка журналистам, но сам так и не был уверен в этом до конца.

Уж что-то пугающе доброе, человечное, появилось в глазах Рубрякова.

А рыба с золотистой чешуей, подаренная Лоринкову цыганским бароном, на следующее утро, прополоскал холодный рот чистейшей водой, на глазах изумленного журналиста поднялась в воздух, и несколько часов пела о чем-то странною птичьею речью. Только когда Лоринков дрожащими пальцами расстегнул пуговицы на рукаве левой, почти парализованной руки, рыба, которая птица, взмахнула крылом и вылетела в окно, лишь на прощание одарив город печальным взглядом┘

ХХХХХХХХХХХХХ

- Золото┘

Сказав это, Иван Петрович Бодюл, некогда первый секретарь коммунистической партии Молдавской СССР, задумался. Немного пожевав сухими старческими губами, - ему было уже за восемьдесят, - Бодюл налил чаю в граненый стакан и отхлебнул.

- По старинке живет, по старинке чай пьет, по старинке же и помрет, - неприязненно подумал Воронин.

К Бодюлу, лишь ненадолго приехавшему из Москвы в Кишинев, Воронин приехал в страшной спешке. По пути его автомобиль даже сшиб дворнягу, но остановиться и выяснить, можно ли чем помочь собаке (Воронин всегда так делал) не получалось.

Спешить было отчего. Бодюл, как и большинство представителей старой республиканской элиты, - неважно, политической ли, культурной, спортивной, - жил в Москве. На родину приезжал редко, и лишь затем, чтобы продать очередную квартиру или машину, коих со времен его правления Молдавией у Ивана Петровича было много. Несмотря на возраст, Бодюл выглядел молодцом: в аккуратном и почти модном костюме, очень маленький, и потому в туфлях на десятисантиметровых каблуках, с небольшими шрамами за ушами, появившимися после пластических операций.

Жену, Антонину Федоровну, Бодюл оставил в Москве, потому в квартире был один. Антонину Федоровну он вообще-то не любил: когда-то она была секретаршей Брежнева, работавшего в Молдавии, и спала с ним. Уезжая, "Бровастый" дал слово пассии обустроить ее судьбу, и слово сдержал: Бодюлу было поставлено условие - жениться на секретарше Брежнева, если он хочет занять его пост первого секретаря ЦК КП МССР. Иван Петрович долго не раздумывал, и спустя две недели в центральном загсе Кишинева пузатые амурчики у фонтана хлопали в ладошки в такт маршу Мендельсона. Зато потом Бодюл постарался отыграться на всех своих секретаршах: поговаривали, что стать первым секретарем района в Молдавии можно, только если женишься на секретарше Ивана Петровича, которую он, естественно, ублажает.

Обо всем этом Воронин, при Бодюле бывший министром внутренних дел, думал, глядя на Ивана Петровича. Но не воспоминания и ностальгия позвали президента в дом почетного пенсионера. Воронин хотел узнать у Бодюла, где тот успел спрятать золото партии, канувшей в лету.

- Иван Петрович, - мягко позвал Бодюла президент, - а, Иван Петрович┘ вы что, заснули?

- Нет, - встрепенулся Бодюл, - не заснул. Да и как тут заснешь, когда ты, Володька, такие вопросы острые задаешь? Что ж вы со страной-то сделали, олухи?

Сказав это, он тревожным жестом передовика, ярого врага халтурщиков

(таких показывали в производственных фильмах 80-х) вновь приподнял стакан с чаем.

Воронин терпеть не мог, когда к нему обращались "Володька". Еще он не любил жестов производственных передовиков, потому что никогда себя к ним не причислял. Наконец, он терпеть не мог Ивана Петровича Бодюла, когда тот начинал говорить как персонаж "Вечного зова".

- Золотишко, - мягко вернул он Ивана Петровича к главной теме беседы, - говорите, золотишко где спрятали, вы, борец за мир во всем мире.

- Не было золотишка, - хмуро ответил Бодюл, решивший, видимо, не раскрывать тайну, - не было, и быть не могло. Все это миф, сказка. Все деньги к началу разрушения страны потратили, кому как не тебе знать?

- Мне, - наигранно удивился Воронин, - мне? Откуда мне это знать? Вы украли? Отвечайте!

- Ничего я не крал, - разозлился Бодюл, - запомни, ничего! Деньги потратили. Думали систему спасти!

- Какую систему, - спросил Воронин, вашу личную? Ты, старик, давай, местонахождение золота раскрывай. А как вы систему спасали, мне не рассказывай. Знаю я, на что твои гэбисты деньги потратили. Народный фронт организовали. Рошку выкормили.

- Неправда! - сопротивлялся Бодюл.

- Правда, - отрезал Воронин, - правда, и вы об этом лучше меня знаете. Кто Фронт организовал? КГБ. Вам же фронтиты и были нужны, чтобы в стране гражданская война началась!

- Может, и нужны были, да только не мне. Я-то от дел отошел.

- Старик, - устало спросил Воронин, - где золото?

- Не знаю я ни про какое золото.

- Наша песня хорошо, начинай сначала, - задумчиво сказал Воронин и посмотрел на часы.

Беседовали они вот уже три с половиной часа.

- Значит так, старик, - решил Воронин, - даю тебе сутки на размышление. Если не говоришь, где золото, я лично позвоню Смирнову. Лично. И возьму взаймы у него Антюфеева. Ты же знаешь, какой он, этот главный приднестровский гэбист.

Воронин с удовлетворением отметил, что Бодюл побледнел. И тут же с раздражением вспомнил своего министра государственной безопасности: безобидного чудака. Тот коллекционировал марки, и рассуждал о демократии и презумпции невиновности по десять часов в сутки.

- После того, - продолжал Воронин, - как тобой займется Антюфеев, ты поймешь, как я был добр к тебе. Но будет, увы, поздно. Потому что после Антюфеева придется тебя убить. Из жалости. Ибо все, с кем работал Антюфеев, представляют собой после груду трясущегося мясного желе. Безмозглого желе, - ведь он вышибает им и мозги!

Бодюл уже трясся. Воронин перевел дух, и закричал:

- Но золото, так вот, золото у меня уже будет! Потому что все, с кем работает Антюфеев, перед тем как стать безмозглым мясным желе, предназначенным на убой, рассказывают ему все! Все! И про то, как сперли булочку в магазине, когда им было пять лет, и про то, как в туалете дрочили, и про долги по коммунальным платежам, и про то, как им хотелось поиметь сестричку, но они никому об этом не говорили, все, все, все! И про золото, конечно, тоже!

Последние слова Воронин выкрикнул в лицо Бодюла, после чего хлопнул кулаком по столу, резко повернулся и вышел из комнаты. Постояв в прихожей минут пять, президент тихонько приоткрыл дверь комнаты и заглянул. Бодюл сидел в кресле, устало положив голову на руки.

- Сломался, - радостно подумал Воронин, и вошел.

Порадовавшись от всей души тому, что еще не забыл методы обработки уголовников, усвоенные им еще и милиции, президент помолчал, и приступил к последней стадии. Усевшись напротив Бодюла, Воронин с жалостью поглядел на морщинистый затылок старика, поросший редкими седыми волосами. Ивана Петровича президенту было ничуть не жаль, но он знал, что для полного эффекта надо почувствовать щемящую жалость к жертве. Тогда жертва поверит. Настроившись, президент заговорил┘

- Дорогой Иван Петрович! Простите ли вы меня за вынужденную резкость тона при предыдущем нашем разговоре, я не знаю. В любом случае, мне очень стыдно за то, что я позволил себе это в беседе с человеком, которого жители Молдавии до сих пор поминают добрым словом, с человеком, о котором говорили и говорят: он создал нашу цветущую страну такой, какая она есть┘

В Молдавии о Бодюле уже забыли, но Воронина это не смущало: он знал, что Иван Петрович на лесть падок. Президент с удовлетворением отметил, что Бодюл шевельнулся.

- Посмотрите, что стало со страной, - подбавил грустинки Воронин, - что стало с республикой, оставленной нами ее славным сыном Бодюлом в период небывалого расцвета! Что же стало с нею сейчас? Вы посмотрите на районы, - все разворовано, все! Вот, к примеру, ваш родной район, Кайнарский┘

Воронин горестно прищурился и закурил папироску, лежавшую на столе, весьма этому удивившись: к сигаретам он не притрагивался лет пять.

- Вот вы задумайтесь, - мягко тронул он за руку Бодюла, - только задумайтесь: в добрые времена Кайнарский район славился своими эфиромасличными плантациями. Здесь выращивали розу, мяту, лаванду┘ Масло от них шло на экспорт и приносило немалый доход и хозяйствам, и государству! Пряный запах растений встречал каждого, кому доводилось проезжать по южной трассе мимо плантаций. Богаты Кайнары и минеральными источниками. И только под Первомайском можно увидеть настоящий пихтовый лес. Казалось бы, будущее Кайнар - за туризмом, бальнеологическими курортами. К этому располагает живописная местность, где равнина чередуется с довольно-таки крутыми склонами холмов, а сады и виноградники - с пастбищами. В этих местах и вино слаще: склоны хорошо обогреваются солнцем - даже в эти октябрьские дни на виноградных кустах можно увидеть увесистые гроздья "Молдовы" - их убирают последними...

"Что это я несу" - с ужасом подумал Воронин, но вспомнил, что буквально недавно разучивал текст выступления перед избирателями Кайнар. Лоринков тогда заболел, и речь пришлось писать ведущим журналистам газеты "Коммунист". Но говорить надо было, Хоть что-то, но говорить, а Бодюл, казалось, затих √ значит, был доволен.

- Ну так вот, э-э-э, - мучительно вспоминая, продолжал Воронин, - масло там, бальнеологические курорты┘ Ах, да┘ Вот. Это. Еще не так давно жители трех сел: Ларга, Золотиевка и Николаевка входили в один колхоз. После раздела за Ларгой осталась тысяча гектаров, которые коллектив здешней бригады - 46 рабочих (в основном люди пожилые) решили обрабатывать сообща, и два трактора, один из которых из ремонта не выходит. И никакой помощи ниоткуда. Соседям из Золотиевки - там хозяйство поперспективнее - помогают американцы, а ларгчанам помочь некому. Директор С.Г.Мыркэ┘ Гм, то есть это, директор √ Сергей Георгиевич Мыркэ, конечно, а не СГМыркэ, да┘. Так вот, он это┘. с гостями из Кишинева беседует неохотно: досада на власть, которая, по его мнению, не повернулась еще лицом к сельчанину. А потому роль руководителя хозяйства унизительна!

Чтобы арендовать трактор для обработки земли, приходится идти на поклон к частникам - МТС на юге еще не появились. Средств на это весной, когда нужно закупить солярку, семена, не всегда хватает. Очень много у хозяйства долгов в бюджет, соцфонд. А рассчитаться нечем. Урожайность сельхозкультур низкая. Дожди пошли не в срок - пшеница проросла, больше, чем за 50 бань килограмм, ее не продать, да и не покупает никто... И все же люди держатся до последнего. Понимают: если разорится хозяйство, рассчитывать больше не на что. Чтоб товарищей не подвести, секретарь парторганизации Иванова вышла на работу даже с гипсовым корсетом. Люди работают с надрывом, на износ. И готовы работать так и дальше, была бы видна перспектива.

Но, а для эффектного финала, Воронин, подлив чаю в стакан Ивана Петровича, вспомнил о разорении страны:

- Задержать молодежь здесь нечем, Иван Петрович, совершенно нечем! И потому на улицах не слышно звонких детских голосов. В местной типовой школе, рассчитанной на 120 человек, всего 18 учеников и 6 учителей. Классов четыре комплекта: второй, третий и четвертый учатся вместе, шестой, восьмой и девятый - по отдельности. Ребятишек мало, невыгодно обогревать школу. Но, во-первых, как оставить без работы учителей, которым по году, два осталось до пенсии, а во-вторых, где взять автобус для перевозки ребят в Золотиевскую школу? На базе школы - это крепкое, двухэтажное здание - можно было бы открыть какое-либо производство - есть печное отопление, в рабочем состоянии столовая. Проблема в отсутствии электричества. За школой и медпунктом "висит" долг в 10 тысяч леев и нет в селе воды - ее отключили три года назад за неуплату. Сам медпункт вместе с отделением связи, обслуживающим 130 пенсионеров, расположен в аварийном помещении. Строение покосилось, чтобы не обвалилась крыша, ее подперли металлической трубой. Зато здесь всегда можно узнать свежие новости и полистать газету "Коммунист". Людям надоела такая жизнь. Они поверили, что ее можно изменить. Но для этого нужно только одно. Только одно. Одно.

- Нужны ДЕНЬГИ!!! Деньги, деньги, деньги, деньги! Где золото, чтоб тебя за ногу, золото где?! Золото давай!!! Золото давай, сука!!!

- Ну и напрасно вы старика-то до смерти напугали, - мягко сказал Лоринков, выходя из-за плотной шторы.

- Вы┘ что┘

- Да не переживайте вы так, - деловито сказал журналист, пинком ноги сталкивая покойного уже Бодюла со стула, и усаживаясь сам. √ Коньяку хотите? Случайно прихватил фляжку.

- Ну, - крестясь и целуя зачем-то почти черного серебряного Христа на тоже потемневшей цепочке, сказал Лоринков, - помянем старика, царствие ему небесное!

- Помянем, - повторил растерянный президент.

- Да не переживайте же, говорю вам, - прервал молчание Лоринков, - боитесь шантажировать буду? Не бойтесь. Мы с вами столько всего натворили, что расставаться мне с вами будет жаль.

- Да и мне с вами, - с надеждой сказал президент.

- Так что с золотишком-то?

- Не сказал, - с сожалением ответил президент, и добавил, - а вы ушлый. Откуда узнали?

- Не скажу. Узнал, это главное. А вы дилетант, уважаемый. Кто же так информацию добывает. Впрочем, не огорчайтесь. Я вас понимаю. Небось, делиться не хотелось?

- Очень не хотелось, - искренне вздохнул президент, - впрочем, что сейчас об этом. Старик уже умер. А где золото партии, знал только он.

- Это разрешимо, - сказал журналист.

- Как именно?

- Прочитайте.

Воронин открыл папку и опасливо заглянул в нее.

- Ну, вы читайте, - потянулся Лоринков, - а я пойду покурю на кухне.

- Вы не могли бы, - смущаясь, произнес президент, - это┘ в общем┘ убрать тело, а то, знаете ли┘ ну, как сказать┘ оно┘ мне не по себе, честно говоря, да и вам, наверное┘

- Эх, вы, - вздохнул Лоринков, - кисейные ваше высокопревосходительство. Ладно уж.

Президент благодарно закивал. Журналист встал, сорвал с окна штору и набросил на тело.

- Вот так вы его не видите. А теперь представьте, что его вообще нет.

- Как нет?! √ возразил Воронин.

- Отрицание отрицания┘ √ сказал Лоринков, и, вопреки прежнему намерению, уселся в комнате на диване, где и закурил.

- Что? √ не понял его президент.

- Я говорю, отрицание отрицания. Между прочим, Гегель эту систему придумал, √ хвастливо сказал журналист и выпустил дым к потолку, и, подумав, добавил, - в общих чертах, конечно.

В компании с развязным Лоринковым, мертвым Бодюлом и воображаемым Гегелем печальный Воронин начал читать "Дело отца Рошки".

- Скажите, - дочитав досье до конца, спросил президент, - вы были очень пьяны, когда писали все это?

- Честно?

- Да. Как на духу.

- Очень, - признался Лоринков.

- Что ж, - взгрустнул президент, - тогда верю.

- Почему?

- Если бы вы были трезвы, я бы сомневался, потому что трезвым вы бываете редко. А так как вы постоянно пьяны, то собирали досье в обычном своем состоянии.

- И на том спасибо.

- Что же нам делать? √ спросил президент.

- Оживим Бодюла.

- Но как?

- С помощью Рошки.

Президент возмутился:

- Идти на сговор с этим┘

- Да ладно вам, - рассмеялся Лоринков, - мало раз вы с ним в сговоре состояли, что ли?

- Из-за золота - никогда, - проговорился президент, и, поняв, что проговорился, покраснел.

ХХХХХХХ

- Наша позиция такова: власть и оппозиция в республике должны прийти, наконец, к общему знаменателю┘

Посол США в Молдавии Памела Смит, говорившая перед журналистами краткий спич, запнулась. Не все поняли, что внимание Смит отвлекла небольшая винная мошка, назойливо стремящаяся попасть в поле зрения посла. Но Лоринков заметил. На днях он заказал себе новые линзы ярко-зеленого цвета в салоне оптики, и, получив их утром в день пресс-конференции, поразился, насколько далеко он теперь может глядеть.

- Раньше я представлял мир размытым, - сказал он президенту.

Мужчины курили в монтажной комнате пресс-службы Воронина на пятом этаже дворца. Лоринков стряхнул пепел на ковер. Президент поморщился.

- Так вот, - увлеченно продолжил Лоринков, - мир был чем-то непонятным. Своего рода пеленой, сквозь которую ко мне то и дело пробивались огоньки. Мелькающие светлячки. Картины зыбкого бытия. Я мог им верить, а мог и не верить.

- Почему вы не носили очки? √ спросил Воронин.

- Не мог, - сухо ответил журналист.

Он до сих пор с неприязнью вспоминал очки: когда он пришел в них в школу, то его дразнили до конца уроков. С тех пор от страха перед осмеянием Лоринков избавиться не смог.

- От них у меня голова болела, - солгал он. √ А с линзами все по-другому. Когда-то в школе меня попросили нарисовать картину. Я вычертил по памяти храм Василия Блаженного в Москве. Но не таким, каким тот был на самом деле. Я нарисовал цвет. Понимаете? Мазки цвета. Учитель сказал мне, что этот рисунок хорош для слабовидящих. Они лучше чувствуют цвет. Еще он сказал, что мой рисунок пахнет.

- Что?!

- Пахнет. Издает запах. Еле ощутимый. Но запах .

- Вы бы, что ли, пить начали, - затянувшись, откликнулся президент.

На пресс-конференции Лоринков, против своего обыкновения, сел на самый задний ряд. Столы в зале для прессы были расставлены как школьные парты. Перед журналистом сидел редактор "Молдавских деловых ведомостей". Он раздражал собравшихся тем, что задавал послу США вопросы на отвратительном английском языке, который для Памелы Смит все равно приходилось переводить.

- Итак, я остановилась на знаменателе┘ Да, на знаменателе, - сказала Смит, проводившая мошку взглядом.

Посол заметила, что за насекомым следил еще один человек √ гладко выбритый молодой толстяк в коричневом пальто, с длинным белым шарфом на шее. Чего это он не оставил верхнюю одежду в гардеробной, - с раздражением подумала Смит. Неожиданно толстяк подмигнул ей, указав взглядом на мошку. Та снова закружилась, теперь уже у микрофона. Откуда это здесь муха, - разозлилась Смит, - что за страна, у них только вино и винные мошки есть!

- ┘ Общий знаменатель, который ознаменует, - запуталась она, и тут же выкрутилась, - нет, господа журналисты, не масло масляное, а┘

Журналисты в зале вежливо засмеялись. Особенно усердствовали представители национал-радикальной прессы. Ну и чего они смеются, - с тоской взмолилась богу посол, - господи, отчего они смеются, вот у нас в Штатах, все бы вежливо, корректно и сухо улыбнулись, и не мешали мне гоготом, обнаженными зубами, боже ты мой, какие тут у них всех ужасные черные, желтые, в трещинах, зубы, это, наверное, от воды, она у них препаршивейшая, надо бы попросить техническую службу привезти еще несколько цистерн для нужд посольства, не то┘

- Дрозофила, - мягко сказал Лоринков, - просто дрозофила. И в Америке такие бывают.

Встал, и, в общем молчании подойдя к послу, поймал мошку в ладони. Потом подошел к окну и выпустил насекомое на улицу. Затем журналист прошел на свое место и сел.

- Спасибо, - растерянно сказала Смит, - о, спасибо.

ХХХХХХ

- Единственный человек, с которым можно иметь дело в этой стране, - Воронин!

Швейцарский представитель Парламентской Ассамблеи Евросоюза Франк Гусман сердито захлопнул папку. Делегация, во главе которой он пытался разобраться, кто нарушает права человека в Молдавии: тупая власть или упертая оппозиция, находилась в Кишиневе третий день. За это время Гусман ничего не понял, за исключением лишь того, что молдаванин √ самое популярное блюдо на столе у другого молдаванина.

- Это народ каннибалов! √ орал Франк своему коллеге в гостиничном номере. √ Друг друга жрут! Дядя из партии христиан ненавидит племянника из партии либералов, а тот готов удавить сына, за то, что тот вступил в комсомол!

Сейчас Гусман сидел в парламентском кабинете, отдыхая после беседы с лидером оппозиции Рошкой, главой умеренной оппозиции Брагишем, и предводителем фракции коммунистов, по сути, тенью Воронина, - Степанюком. Цивилизованной беседы не получилось. Рошка назвал Брагиша "использованным презервативом", тот сказал что-то невнятно-оскорбительное о Рошке, а Степанюк крепко покрыл матом обоих, вызвав дружный взрыв негодования оппозиционеров. Гусман сидел тихонько, боясь ненароком получить по голове от этих молодых и горячих варваров, только приступивших к строительству демократического государства. В промежутках между громкой бранью, когда спорящие, мерно сопя, отдувались, и промокали взмокшие лбы платками, в кабинете мерно тикали часы "Ролекс" швейцарского гостя┘

- Только Воронин! Больше не с кем разговаривать, - повторил Франк.

- Отнюдь, - возразил Лоринков, - отнюдь. Боюсь, с Ворониным тоже не о чем разговаривать.

- Но что-то же с этой страной надо делать! √ в отчаянии возопил Гусман.

- А есть страна? √ парировал Лоринков. √ Вот уж нет. Государства Молдавия не существует. Вы посетили государство-фикцию. Есть местность Молдавия. Земля Молдавия. Плоть Молдавия. Кровь Молдавия. Запах Молдавия. Цвет Молдавия. Ощущение Молдавия. До таких бюрократических тонкостей, как управленческий аппарат, осознание государственности, управление территорией мы, молдаване, не снисходим. Зачем вы приехали? Погостите, да уезжайте. Вы посетили землю призраков, только вместо привидений здесь эмоции и страсти. Полюбуетесь, и уедете.

- Но ведь у вас такая маленькая страна, - в отчаянии простонал Гусман, - вам надо беречь ее, и вас, жителей ее, и так мало, а вы еще отчаянно ссоритесь┘

- Нас мало? - искренне удивился Лоринков, и встал.

Подойдя к окну, он отдернул штору, и знаком пригласил Гусмана подойти. Тот подчинился.

- Видишь, - толпа? √ глухо спросил журналист.

- Да.

- Эта толпа √ митингующие. Терпеть их не могу, честно тебе говорю. Но все равно они √ как мой палец. Или нога. Часть меня. Я ими недоволен, но принимаю их. В чем-то они √ я. И я дли них √ то же самое, что и они для меня. Нас мало, говоришь? Оставайся в Молдавии!

Лоринков широко и печально улыбнулся. Что-то в пронзительно зеленых глазах собеседника показалось Гусману таким зловеще знакомым, что он понял: никогда в Молдавии оставаться нельзя. Журналист почуял перемену в настроении Франки и кивнул:

- Боишься. Правильно. Эта земля √ ловушка. Липкая лента. Только приедь сюда, только останься. Ты пропал. Запомни: каждый, кто приехал в Молдавию, и пожил здесь, потерял прошлое, потерял память, потерял все. Он стал жителем этой призрачной местности, стал молдаванином, не в национальном плане, о, нет! Скорей, в географическом. Поживи здесь. Тебе нигде потом не будет хорошо. Но, что страшно, тебе и здесь хорошо не будет. Но ты захочешь плохого в Молдавии, а не плохого где-то еще. Понимаешь? Не понимаешь. И не поймешь. Но √ чувствуешь. Поэтому я за тебя, морда твоя швейцарская, спокоен.

Лоринков вновь указал на толпу. Гусман посмотрел вниз, и повернулся к столу. Перевел дыхание.

- Кого поддерживать будете? √ деловито спросил Лоринков.

- Вы очень резко меняете тон, мне трудно наладиться к такой беседе, - протестующе поднял руки Франк.

- Не "наладиться", швейцарец ты наш, а "привыкнуть". Так, кажется, правильнее.

- Ну, привыкнуть.

- Так кого поддержите?

- Понимаете, - протянул Гусман, - мы исходим из того, что, как бы не завершился нынешний конфликт, одно мы должны считать непременным условием его разрешения: учет интересов всех граждан республики┘

- Ты мне политкорректные речевки не читай, - резко оборвал его Лоринков, - ты не в Альпах. Отвечай по существу. Кого поддержит ПАСЕ?

- Скорей всего, оппозицию, - грустно сказал Гусман. √ В Европе коммунистов не любят. А здесь власть √ коммунисты. Понимаю, что лишь по названию, но┘ От Молдавии потребуют выполнить ряд условий оппозиции. Я бессилен что-либо сделать.

- Так бы и ответил, - довольно улыбнулся Лоринков, - чего крутил-то?

- Отчего вы улыбаетесь, - удивился Франк, - вы же должны, как это, а, впасть в грусть?

- В меланхолию, - машинально поправил его Лоринков, - а улыбаюсь┘

- Да, улыбаетесь. Почему. Это же поражение?

- Ну да, поражение. Не окончательное. Зато веселье, - проникновенно сказал Лоринков, полуобняв за плечи Гусмана и увлекая того к буфету с коньяком, - веселье, сырный ты мой друг, продолжается┘

ХХХХХХХХХ

- Ну и подонки у вас во фракции, - нервно сказал Юрий, и выругался.

- Да, - задумчиво ответил Воронин, - кадры у меня там как на подбор. Ни дать ни взять персонажи Стругацких. Вурдалаки с волосатыми ушами.

- Что вы имеете против волосатых ушей? √ подал из угла голос Лоринков.

- Не цепляйтесь к словам, - улыбнулся президент.

Встреча непримиримых противников проходила в кафе "Жаба", расположенном напротив здания городского отделения службы безопасности. Эта неприметная, дешевая забегаловка, где, однако, готовили отменные гратарные блюда, была излюбленным местом местной интеллигенции. В "Жабе" напивались с утра все известные молдавские поэты, музыканты, артисты и газетчики. В помещении, поделенном на небольшие квадраты с кирпичными, не достающими до потолка стенами, было очень темно. Поэтому когда Воронин спросил Лоринкова, где можно было бы встретиться с Рошкой, не вызывая подозрений, и не привлекая ничьего внимания, первое, что пришло на ум журналисту √ "Жаба".

Собрались к девяти часам вечера √ времени, когда всех окончательно пьяных уже вытолкнули на улицу, а оставшиеся опасности не представляют, так как в глазах у них троится. Рошка на встречу согласился, влекомый неосознанным предчувствием очередного приступа пассивности. Юрий понимал, что через месяц √ другой весь мир ему вновь опостылеет, и никакого желания продолжать акции протеста у него не будет.

Рошка попросил минеральной воды. Журналист ел двойную порцию мититеев. Воронин, заказавший одинарную порцию, косился в сторону журналиста с нескрываемой завистью. Ему хотелось еще мититеев. Но заказывал Лоринков (президент и Рошка к освещенному прилавку все-таки подойти боялись). И Воронин боялся насмешек журналиста. Рошка, предусмотрительно заказавший двойную жареную печень, посмеивался.

- Господа, - прервал короткое молчание Лоринков, - все свои, с этим, я надеюсь, спорить никто не станет.

Про отца моего вы данные раскопали? √ спросил Рошка.

- Да, - ответил журналист, скромно кивнув.

Хвалю, - протянул Юрий, и выпил воды, - впрочем, я вас прервал. Прошу┘

- Да, все свои. Поэтому чего же это мы, так┘гм┘ в общем, что ж не выпьем?!

- Отчего бы и нет, - потер руки Воронин, и вопросительно глянул на Рошку, - а вы как?

- Да и я бы не прочь, - отвечал Юрий, прожевывая печень.

- Две бутылки коньяку, пожалуйста, - попросил Лоринков┘

- А у вас и вправду уши волосатые? √ полюбопытствовал Рошка, когда первую бутылку распили.

- Не без того, - мрачно ответил Лоринков, и спросил в темноту, - что есть старость? Старость, это когда в парикмахерской тебе бреют уши, уже не спрашивая твоего согласия.

- Ну, не только это старость, - отечески сказал Воронин.

- Да какая мне разница, что еще старость? √ оборвал его Лоринков, и ехидно добавил, обращаясь к обоим собеседникам, - Да и у вас, господа, уши волосатые. Они у всех волосатые.

- Не имеет значения, - резюмировал Рошка, и налил, - так о чем вы хотели побеседовать со мной, господа? Неужели только о волосяном покрове органов слуха?

- Лихо загнул, - одобрительно хмыкнул Воронин, - а вообще-то мы хотели поговорить о золоте. Золоте партии. Есть человек, который знает, где оно. Человек мертв.

- Чем могу служить?

- Оживить нам его надо.

- Бодюла, что ли, убили? √ оживился Юрий.

- Какая разница, - улыбнулся Лоринков, пристально глядя в глаза Юрию, - кого убить, Бодюла или гадалку?

- Что это глаза у вас так отсвечивают? √ поежился Юрий.

- Мальчик-феномен он у нас, из цирка вытащили - вступился за помощника президент. √ А суть картины ясна. У нас Бодюл и, практически, уже в кармане золото. Ты нам поможешь его оживить. Зомби, как я знаю, очень послушные. Берем золото, делим на троих.

- А потом?

Президент помолчал. Уж больно доброжелателен был тон Юрия. Воронин вдруг почувствовал прилив теплого чувства к молодым людям, сидящим с ним за одним столом. Тем более, что Лоринков заказал еще коньяка.

- Помиримся? √ осторожно спросил он Рошку. √ Разойдемся миром? Вы своих юнцов с площади уберете, мы вам пост какой-нибудь дадим┘

- Надо подумать, - также осторожно ответил Юрий, - мало ли что, народ нас может не понять┘ Хотя мир нужен нашей истерзанной земле┘

- Да и меня, - приторно вздохнул Воронин, - народ может не понять┘. Хотя мир, да┘. Нужен┘конечно┘

- Эй, вы, - процедил Лоринков, и опрокинул бокал на пол.

Осколки разлетелись под столом. Старая официантка бросилась подметать стекло. На нее не обратили внимания.

- Вы, - угрожающе сказал Лоринков, - пьяны, что ли? Пьяны, да? У вас у каждого свой народ, что ли? Какой мир, о чем вы? Страна в дерьме по уши, ничто не работает, никто не работает. Только уберите с глаз народа это веселое шоу под названием "власть борется с оппозицией, оппозиция борется с властью", и что? Да они же за-ду-ма-ют-ся! И что будет?

Воронин с Рошкой не знали, что ответить.

- А будет, - продолжал Лоринков, - то, что они задумаются и возмутятся. И гореть тогда нам всем синим пламенем. Всех порвут. Бунт будет. Бессмысленный и беспощадный. Как у этого, а, да, Пушкина. Так что √ никакого мира. По крайней мере, официально. Берем золото, делим, и продолжаем бороться.

- Разумно, - согласился Юрий.

- Разумно, - кивнул президент. √ Гадалку где найти-то?

- Я ее это┘ Гм┘ - смутился Юрий.

- Да грохнул он гадалку, - рассмеялся Лоринков, и потрепал Юрия по плечу, - да вы не расстраивайтесь. Сука была еще та! Я про нее рекламный текст когда-то писал. Всю душу вымотала. То ей не подходит, то поменяйте. Где тело-то спрятали?

- Попилить пришлось, - удрученно признался Рошка.

- А как мы, кстати, оживим-то покойничка без гадалки? √ озаботился президент.

- У меня полный текст заклинания есть. И процедуру вроде бы, восстановить по памяти сумею.

- Отлично. √ резюмировал Лоринков. √ Допиваем коньяк и идем оживлять Бодюла. Кто "за"? Все. Кто "против"? Никого. Воздержавшиеся? Тоже нет. Итак, тремя голосами "за", при полном отсутствии воздержавшихся и несогласных, постановили.

- К чему это? √ удивился Рошка, - ведь с самого начала все трое были "за".

- Демократия. Демократия, Юра.

ХХХХХХХХ

Вечно пьяный журналист газеты "Коммерсант Кишинева" Алексей Второв, спотыкаясь, побрел в туалет. На часах было десять. Через пятнадцать минут закрывали. Второв с огорчением вспомнил, что денег, как обычно после посещения "Жабы", у него осталось в обрез. На дорогу домой.

- Ничего, - шептал он, расстегиваясь, - ничего, мы еще всем покажем.

Второв был человеком желчным и когда-то талантливым. Выпивка с утра погубила его. Он ненавидел Воронина и Рошку. Он ненавидел всех журналистов Молдавии. Он ненавидел весь мир.

- Меня не ценят, - говорил он по утрам треснутому зеркалу, дыша на зеркальную муть перегаром.

Выйдя из туалета, Второв направился к столику, забрать папку. Внезапно он остановился, и открыл рот. Из "Жабы" выходили, весело смеясь, ненавистный Воронин, проклятый Рошка и неоправданно-везучий сопляк Лоринков. Он видел их буквально мгновение.

Второв покачал головой. Отложил папку. Сел на кирпичный пол. Обнял руками голову. Затем Второв тихонько завыл. Минут через десять он завыл так громко, что пьянствующая интеллигенция обратила, наконец, на него внимание. К полуночи Второв спал в лечебнице, выплакавшись предварительно в кабинете главного врача.

- Это к лучшему, дружочек, - сказал седой психиатр, - это к лучшему. Можно сказать, эта галлюцинация вас спасла. Месяц-другой, и вы бы окончательно спились. А у нас за это время вы будете как новенький.

Второв поверил.

ХХХХХХХХХ

- Дай, дай, сука, тварь! - пятилетний оборванец молотил стоптанным башмаком на дистрофической ноге младшую сестру лет трех.

Девочка плакала, но не выпускала из зажатого кулака фантик от жевательной резники.

На фоне прохожих дети, возившиеся в тени здания по центральному проспекту Кишинева, были почти незаметны. Близорукий Лоринков принял бы их в сумерках за возящихся собак. Лоринков с линзами, ярко-зелеными линзами, линзами, придавшими ему необъяснимый шарм, с линзами, давшими ему орлиную зоркость, увидел.

- Дай, дай, тварь, дура, дай!

Журналист чуть отстал от увлеченно беседовавших о чем-то Рошки и Воронина. Он остановился на самой кромке тени. Как раз посреди тротуара.

- Дай, сука тупая, дай, отдай, тебе говорю!

Лоринков заплакал, присел на корточки у детей и взял мальца за плечо.

- Что же вы, суки, со мной делаете? √ мягко спросил он мальчика, всхлипывая.

Дети испуганно отпрянули. Девочка √ за брата. Теперь тот был ее защитником.

Лоринков моргнул и вынул линзы. Глянув на них, он разрыдался, и спросил:

- А вы что же со мной делаете, суки?!

Под его ботинком линзы хрустнули на границе тени и желтого фонарного света. Потом полуслепой, плачущий, убитый горем и вновь немного счастливый Лоринков ушел догонять попутчиков.

Через квартал он решил вернуться. Через два √ найти детей утром и устроить. Через три √ что мир несправедлив. Через четыре - что это все коньяк.

- Восемнадцать, девятнадцать, двадцать┘ все!

Мертвый Бодюл широко раскрыл глаза и чихнул. Юрий торжествующе взглянул на Лоринкова с Ворониным. Те зачарованно глядели, как бывший первый секретарь Молдавии ожил после того, как Рошка произнес над ним несколько заклинаний и пролил на лоб покойника двадцать капель растительного масла.

- Обязательно чтобы нерафинированное было, - предупредил он Лоринкова, отправляя того в магазин.

- Это еще почему? √ удивился журналист.

- Секрет фирмы, - таинственно произнес тогда Юрий.

На самом деле он хотел убить двух зайцев: еще с утра жена просила его купить нерафинированного масла, пожарить переданную родственниками из деревни рыбу.

Прочихавшись, Бодюл присел и, отстранено глядя в окно, спросил:

- Зачем?

- Золотишко, - душевно выдохнул Воронин, присев на край дивана. √ Все оно, проклятое. Покоя нам не дает┘

Рошка с Лоринковым заулыбались и дружно покивали головами.

- И не будет вам покоя. Никогда. Проклянет вас это золото, - сказал Бодюл.

- Ты это, старик, - поморщился Лоринков, - не изображай друида на стене гибнущего замка. Не надо про злой рок и проклятье денег. Про огненных драконов мести тоже не надо. Где деньги, лучше скажи.

- Клоун, - злобно затрясся Бодюл, - паяц! Сопляк!

- Ну да, да, - раздраженно поторопил его журналист, - и еще хуже, чем клоун, только это неважно. Деньги. Где деньги?

- Не скажу, - хрипло ответил Бодюл.

Лоринков отошел и взглянул на Рошку. Из угла комнаты за всеми ними наблюдал отец Юрия.

- Старик, - ласково попросил Юрий Бодюла, - раскрой рот.

Мертвец нехотя подчинился, и Рошка сунул ему в рот записку с магическим заклинанием.

- А теперь, - заговорил Рошка, - ответь. Где золото?

Бодюл помолчал, но заклинание оказалось сильнее.

- В подвале, - нехотя разлепил он рот.

- В каком? √ настойчиво склонился над ним Юрий.

- В обычном. Под землей.

- Да он шутник, - улыбнулся Воронин.

- В каком подвале, старик, где этот подвал? √ взял Юрий за подбородок покойника.

- Подвал под зданием правительства. Все ходы, кроме одного, туда замурованы.

- Где этот единственный лаз?

- В моем кабинете, - ответил Бодюл.

- Так. Проясним ситуацию, - стал рассуждать Воронин, - он говорит, что ход есть в здании правительства, в его кабинете. А при нем правительство было┘

- В здании, где сейчас ваш офис находится, - договорил за Воронина Лоринков. √ Причем его кабинет вашим стал.

- На золоте сидели, - по-доброму улыбнулся Рошка, - и знать ничего не знали.

- Да, - с сожалением вздохнул Воронин, - есть такое┘Ну, и последнее, старик. Где конкретно ход?

- За говорящим портретом.

- Это еще что за хрень? - тяжело дыша, спросил Лоринков.

Журналиста мучил приступ одышки.

- Говорящий портрет √ это целая история, - ответил, наконец, Бодюл.

- Рассказывай, - потребовал Воронин, - только быстрее!

ХХХХХХХХ

Ранним утром первый секретарь Бодюл встал из-за своего рабочего стола, чтобы немного потянуться и сделать гимнастику для рук - пятнадцать вращений вперед, пятнадцать - назад. Первый секретарь был доволен. Дела шли хорошо.

Гостиница, выстроенная специально к приезду в республику Леонида Ильича Брежнева, не рухнула (вопреки прогнозам специалистов) в день встречи, урожай винограда выдался в этом году небывалый, и колокольню у Арки Победы снесли, чтобы выстроить там эстетичный и гигиеничный фонтан.

В нем по утрам купались голуби, и, любуясь мокрыми птицами, первый секретарь часто думал, что поступил правильно, отдав приказ разрушить колокольню. Позже потомки осудили это решение. Но не голуби. Птички, расхаживая в 2001 году у колокольни, вновь выстроенной на месте разрушенного фонтана, тосковали по воде и нежным взглядам Бодюла из кабинета в здании напротив. В отместку голуби даже загадили вновь отстроенную колокольню.

Но тогда фонтан еще был, и, несомненно, одним своим видом повышал тонус первого секретаря Молдавии, вставшего из-за рабочего стола поразмяться.

На столе лежало несколько бумаг, придавленных пепельницей в виде головы Владимира Ильича Ленина. Первый секретарь Бодюл знал, что грозит ему, если пепельницу кто-то увидит, но не мог отказать себе в удовольствии стряхнуть немного пепла (ради этого он даже начал курить) в специально вывернутую ушную раковину вождя. Тем более, что сам Брежнев рассказывал Бодюлу о том, что на одной из подмосковных дач у него есть унитаз, стилизованный под широко открывшего рот Никиту Хрущева. Когда Леонид Ильич, сделав свое дело, дергал за ручку бачка, унитаз издавал шипение и что-то невнятно бормотал о развенчании культа личности.

Секретарь делал наклоны и немного кряхтел. Дело в том, что роста он был невысокого, потому заказывал себе специальные туфли на восемнадцатисантиметровой подошве. Соответственно, и до пола никогда не мог достать. В комнату на цыпочках вошел было помощник, но, увидев, что первый секретарь занят гимнастикой, так же тихо удалился.

Внезапно первый секретарь резко выпрямился. Где-то в шкафу, как ему показалось, зазвучал колокольный перезвон. Дин дон, дин дон, - слышалось первому секретарю ЦК Молдавии.

- Странно, - подумал он и подбежал к окну. Но нет, по-прежнему журчала вода фонтана, кружились над ним голуби и робкие малыши зачарованно глядели на мелочь, брошенную в воду иностранными туристами. Странно, очень странно - еще раз подумал первый секретарь, - потому что если колокольни уже нет, то что же так настойчиво звонит в его кабинете? Постепенно, однако, звон стих.

Не иначе как послышалось, - решил первый секретарь и вернулся к рабочему столу. Внезапно колокола снова зазвонили. Дин дон, дин дон┘

Секретарь подбежал к двери кабинета и заорал, что было мочи, помощнику, чтобы тот немедленно зашел. Однако, когда молодой человек прислушался, по просьбе первого секретаря, то ничего не услышал.

Переутомление. Так и есть. Пора отдыхать - пришел к заключению первый секретарь. И вдруг колокола зазвонили с такой силой, что бронзовый лоб пепельницы - Ленина поморщился.

- А ты-то чего кривишься, ты-то чего?! - закричал, вне себя, первый секретарь на вождя мировой революции. - Святотатец, безбожник - рушим тут из-за тебя все эти церкви поганые, а потом √ расплата!

Первый секретарь разозлился на Ленина не на шутку. Но пепельница-голова не отвечала - лишь дымок от не до конца потушенной сигареты "Дойна" с ухмылкой вился над ее лысиной.

Первый секретарь не сомневался, что это расплата - ведь, как и все воинствующие атеисты, он в глубине души был очень верующим человеком и даже носил на лодыжке цепочку с крестиком. И вот сейчас - дин дон, дин дон, - звучали в подстриженных ушах секретаря колокола разрушенной по его приказу колокольни.

Секретарь вздрогнул, выругался - чего вообще-то не любил, и прикурил новую сигарету от не затушенного бычка. Колокола зазвучали поглуше. Что делать?

Обращаться к спиритам, магам, колдунам и церковникам? Но он же - первый секретарь ЦК, коммунист. Не поймут. Врачи? Нет - тогда конкуренты оживятся, и упекут тебя, секретарь в сумасшедший дом, и будешь ты там с санитарами резвиться. Необходимо что-то срочно предпринять. Самому.

Подумав еще несколько минут, первый секретарь набрал номер председателя Комитета Государственной Безопасности МССР и попросил выделить для себя самого лучшего сотрудника. Именно он и стал позже "Говорящим портретом", но об этом - чуть позже.

Первый секретарь сразу же огорошил нового сотрудника следующим заявлением - решено создать Службу национальной безопасности. В составе одного человека. Он будет решать самые важные и острые проблемы, встающие перед руководством республики.

- Этой чести удостоены вы, товарищ, - сказал первый секретарь, чутко приобняв агента за плечи, - смотрите, не подведите.

Тут же, в кабинете, стоя на коленях, ошарашенный агент принес присягу на верность первому секретарю ЦК МССР. Он присягал на бронзовой пепельнице - голове Ленина, Библии и золотом крестике, поспешно снятом первым секретарем с лодыжки. Он дал клятву унести с собой в могилу тайну, о которой намеревался рассказать ему первый секретарь. И ужаснулся, узнав ее┘

Следующий день прошел для первого секретаря не очень хорошо. Повсюду ему чудился колокольный звон. Он едва было не решил восстановить колокольню, но сдержался. На заседании ЦК, где были и представители комсомола, секретарь едва сдерживался, чтобы не обхватить руками раскалывающуюся от звона голову.

- Дин дон, дин дон - сказал ему глава молдавского комсомола, молодой и подающий надежды, Дмитрий Брагиш, - дин дон, товарищ Бодюл!!!

- Что?! - подскочил первый секретарь.

- Я говорю, все села республики охвачены первичными комсомольскими организациями, и это дает нам повод┘ - смущенно пробормотал глава комсомола.

- А-а, - тяжело вздохнул Бодюл - да, продолжайте.

В это же время агент Службы национальной безопасности тщательно, сантиметр за сантиметром, проверял рабочий кабинет первого секретаря. Но ни в шкафу, ни в столе, ни под паркетом ничего обнаружить не удалось. Задумчиво повертев в руках гипсовую статуэтку Ленина (их вообще было много в этом кабинете), агент вдруг воскликнул:

- Эврика!

- Товарищ первый секретарь - обратился агент к вернувшемуся с заседания Бодюлу, - есть идея.

- Какая? - оживился секретарь.

- Я встану у стены, в специальную рамку и буду как бы портретом. Смогу постоянно присутствовать в кабинете. Бдительность злоумышленников будет усыплена, и тогда-то мы их выведем на чистую воду, черствый хлеб и двадцать пять лет строгого режима в трудовой колонии!

- Исполняйте - согласился первый секретарь.

На четвертые сутки злоумышленники действительно появились┘

Глава комсомола Брагиш, первый секретарь ЦК Таджикистана (прибывший срочным авиарейсом в атмосфере дружеской секретности) Лучинский, первый секретарь ЦК Глоденского района Снегур┘ Они появились ночью. Тихо открыли дверь кабинета шпилькой для волос, и столпились у гипсовой статуэтки Ильича┘

Агент затаился. Вот-вот он узнает тайну колокольного звона в ушах Бодюла. Ну же! Злоумышленники же в это время тщательно нацепили что-то на ремень гипсового Ильича. Вот оно что! Колокольчики! Так и есть - колокольчики.

Металлические колокольчики, стилизованные под яички и закрашенные белым цветом! Со стороны они выглядели как гипсовый мешочек у Ильича на штанах, и не вызывали подозрений - напротив, глядя на мешочек, хотелось похвалить скульптора за реалистичность.

Злоумышленники предусмотрели все - даже то, что первый секретарь любил свежий воздух и всегда оставлял окна кабинета открытыми. В результате, ветерок всегда шевелил натуралистичный мешочек на поясе Ильича, и колокольчики зловеще звенели┘

- Да, - решил агент Службы национальной безопасности, - это очень нехороший поступок товарищей по партии. Без сомнения, они хотят устранить первого секретаря и выдвинуть кого-то из своего преступного кружка на место лидера республики.

- Я должен остановить их - решил агент, как вдруг сильный порыв ветра распахнул окно и несколько пылинок попали в нос мужественного сотрудника Службы национальной безопасности.

Он чихнул┘

О дальнейшем "говорящий портрет" рассказывал Бодюлу, глотая слезы. Высокопоставленные злоумышленники быстро приколотили его руки и ноги к раме, после чего он так и остался недвижим. И постепенно выровнялся с холстом.

На следующий день первый секретарь, увидев, что его агент и в самом деле стал портретом, и выслушав его историю, едва не сошел с ума. Тем более, что колокола продолжали звенеть.

Еще через четыре дня первый секретарь ЦК МССР ушел в отставку и покинул территорию республики, поселившись в Москве, где и жил до самой смерти, изредка приезжая в Молдавию.

ХХХХХХХХХХХ

- Матерь божья, - пораженно прошептал Лоринков, когда Бодюл закончил рассказывать, - матерь божья┘ Господь мой, почему ты оставил меня, и вера моя не укрепилась, а лишь покинула меня?..

- Ситуация действительно поразительная, - согласился Воронин. √Так этот вот старинный, якобы, потрет, и прикрывает вход в потайной лаз, ведущий к подвалу с золотом?

- Да, это так, - ответил Бодюл, и поморщился.

- Не журись, старик, - ласково положил ему на плечо руку Юрий Рошка, - мы потратим эти деньги на правильное дело.

- А что будете делать со мной? √ спросил Бодюл.

- И со мной?! √ подал голос Иван Георгиевич Рошка.

- Пожалуй, - рассудил Юрий, - вам действительно пора уходить.

Воронин и Лоринков тактично вышли в другую комнату.

- Вот и пришла пора прощаться, - тяжело сел на диван отец Юрия.

- Да┘ Даже и не знаю, чего вам на прощание сказать.

- Ничего не говори. Вынимай записку. Только помни: каждое 7 ноября. Цветы. К памятнику Штефана. Эти двое про лагерь пронюхали что-то?

- Вряд ли, - вяло сказал Бодюл, ждавший своей очереди, - наверняка нет.

- А разве и вы про лагерь знали? √ удивился Юрий.

- Да, - отрезал Бодюл, и почти крикнул, - не тяни!

Юрий аккуратно вытащил сложенные записки изо ртов Ивана Георгиевича и Бодюла.

ХХХХХХХХХХ

- Здравствуй, говорящий потрет, - ласково сказал Воронин и смахнул с холста осевшую на нем за несколько дней пыль.

- Сантименты потом, - рявкнул Лоринков, - сейчас дело!

Отставив портрет в сторону, мужчины увидели, что за ним в стене действительно находится маленькая дверца, причем с ключом. Открыв дверцу, первым в ход полез Рошка. За ним √ президент. Замыкал шествие, - которое таковым можно было назвать с трудом, потому что мужчины просто ползи, - журналист. Минут через пятнадцать после того, как они пробирались в узком кирпичном лазу, то и дело натыкаясь на меловые пометки на стенах, впереди забрезжил слабый свет.

- Подвал, - отдуваясь, сказал Рошка.

- Да, но почему свет? За столько лет любая лампочка бы перегорела, - блеснул бытовыми познаниями Лоринков.

- Сейчас все увидим, - решил Воронин, и, порвав ветошь, закрывавшую вход в лаз в подвале, ввалился в помещение.

Рошка и Лоринков поспешили за ним. В небольшом темном подвальчике действительно горела лампочка. На цементном полу валялись ящики из под артиллерийских снарядов. В щелях ящиков поблескивало золото.

- Благодарю тебя, Господь, что укрепил веру мою в тебя, за то, что укрепил меня в минуту трудную и тяжелую┘

Лоринков, произносивший все это, встал на одно колено и истово крестился.

- Что это вы юродствуете? √ не отводя взгляда от золота, спросил президент.

- На всякий случай, - боязливо глянул в потолок журналист, - мы ведь отсюда еще не выбрались.

Внезапно взгляды мужчин скрестились. Рошка вдруг увидел, что Воронин держит в руках железный ломик, которым расшатали дверь хода. Лоринков облизнул губы и сжал в кармане швейцарский нож. От волнения он выпустил не лезвие, а штопор. Воронин заметил, как предательски оттопыривается карман куртки Юрия┘

ХХХХХХХХХХХХХ

Четыре квартала. Двести семьдесят пять шагов. Семь сигарет. Он преследовал Лоринкова четыре квартала. Он - невысокий, сутулый человек с черными, вьющимися у висков волосами. Чуть лохматый, в коричневом пальто, с намотанным вокруг жиреющей шеи вязаным шарфом. Когда-то, наверное, белым, а сейчас чуть серым. Он скользил по тонированным витринам магазинов, - те проносились Лоринкова словно дорогие автомобили грядущего Рождества и вселенской скорби. Он внимательно смотрел на журналиста, повернув голову, не опасаясь даже споткнуться. Еще бы: ему это было бы не легко. У Лоринкова часто билось сердце и начало дергаться левое веко.

- Пошел прочь! Прочь! Чего прицепился?! √ заорал он.

Охранник банка, куривший на крыльце, бросил сигарету в урну и удивленно сказал:

- Мужик, ты с отражением разговариваешь.

- Знаю, знаю, - ответил Лоринков, - а ты какого дьявола прицепился?

- Да, в общем, так.

- Это все Рождество, - нервно сказал Лоринков, и шмыгнул - гребанное Рождество, Санта-Клаус, куча подарков детишкам, всеобщая нервозность┘ Понимаешь?

- Понимаю, - снова закурил он, - только шел бы ты отсюда, пока начальник охраны не вышел.

Лоринков так и сделал.

Отражение побежало за ним. Пришлось выбирать те участки улицы, где в магазинах витрины были прозрачными. Но все равно √ даже в прозрачных стеклах он поспевал за журналистом. Тот решил переждать в магазине. Над головой закружился снег. Первый снег в этом году. И над головой отражения тоже был снег. Он √ отражение , копировал Лоринкова во всем. Полностью. А вот и магазин. "Кастенеда". Это был известный в кругах кишиневской элиты "концептуальный магазин". Лоринков уже бывал там несколько раз, и искренне надеялся, что, по крайней мере, чай, которым его напоят в магазине, не станет задушевно рассказывать про пейот, писающего волка, сияющего Карлоса┘

- Впрочем, нет, кажется, там был писающий Карлос, и сияющий волк, √ пробормотал Лоринков.

В любом случае, он замерз, хотел чая, и жаждал спрятаться от своего назойливого двойника, преследовавшего его четыре квартала, семь сигарет, двести семьдесят пять шагов и еще черт знает сколько времени, вещей, фикций и размышлений.

- Динь-дон┘.

В магазине звучал звон колокольчиков. Лоринков отметил, что этот звон не был похож на звон дурацких махин, которыми ловко управляют монахи в православных монастырях, - которые подергивают их за веревки, как расшалившийся орангутанг √ свои причиндалы.

Здесь, в магазине "Кастанеда", звенели маленькие колокольчики. Со стеклянных полочек Лоринкову улыбались пузатые Будды. Он попытался улыбнуться в ответ. По полу шаркали босые ноги официанток. Пятки были желтыми. Официантки смуглые и не очень. В ухо что-то нашептывала музыка из стереопроигрывателя. Хотя, кажется, не только она?

- Что?

Официантка, дернувшись после резкого поворота, Лоринкова, который терпеть не мог, когда кто-то подходил со спины, через силу улыбнулась.

- Директор, - повторила она. √ Директор ждет вас.

Журналист отметил, что это удачное совпадение: он спасался от своего двойника-отражения в магазине, который должен был обслужить рекламным текстом. Директор оказался, по молодежной терминологии уже стареющего Лоринкова "симпатичным хмырем", в белой курточке и белых же штанах, как у дзюдоистов. На столе у него стояли серебряные весы √ маленькая копия тех, что держит в руках гребанная Фемида. На чашечках был насыпан чай. Беседуя с журналистом, он его взвешивал и упаковывал в коробки. Взвешивал и упаковывал. Взвешивал и упаковывал┘Взвешивал и┘

- Пил?

- Что?! √ встрепенулся Лоринков.

- Я спрашиваю, пил вчера?

Он глядел так добро, что солгать было просто невозможно.

- Нет.

- Тогда, - вздохнул директор, - совсем плохи ваши дела. Возьмите вот.

Чай оказался хорошим.

- Семь долларов порция, - прихвастнул человечек в белом.

- Жри его сам, √ отодвинул чашку Лоринков.

- За счет заведения, - не понял директор.

- Жри сам, - разозлился Лоринков, - что за хрень тыкать в морду ценой угощения?

- Простите, - виновато улыбнулся он, и сложил руки на груди, - простите меня, о┘ Прости, брат.

- Хиппи? √ подозрительно спросил Лоринков.

Веко дергалось все сильнее.

- Нет, - улыбнулся директор.

- Что это за ерунда тут у вас? √ взял журналист с соседнего стула книгу в мягком переплете.

На обложке было написано "Магия слова".

- А.. это┘ Ничего особенного. Есть человек, который вам неприятен?

- Ну?

- Читаете формулу, какую надо, - там все в оглавлении есть. И он подыхает.

- Андерсен, - рассмеялся Лоринков.

- Что? √ не понял директор. √ Хотите, чтоб Андерсен умер? Какой Андерсен? Швед какой-то?

- Фамилия твоя Андерсен. Сказочник хренов, - нагрубил журналист.

- Попробуйте, - пожал плечами директор.

- Не могу.

- Да ладно вам. Пробуйте.

- Не могу. Магии нет, - отнекивался журналист президента, оживившего покойного первого секретаря.

- Кто так сказал?

- Я, - подчеркнул свою индивидуальность Лоринков.

- А кто вы? В широком смысле? √ поинтересовался директор.

- А вам-то какая разница?

- Да попробуй, мужик, ничего страшного, - стал компанейским директор.

- Я католик. Мы не приемлем это, - поджал губы Лоринков.

- Да ладно тебе, - рассмеялся человечек в белом костюме, - будешь ты мне заливать┘

Все время его пальцы суетливо рассыпали, пересыпали, ссыпали чай. Синеватые гранулы. Лоринкову же стало хорошо.

- Хорошо, - вяло подумал он, - какое там хорошо, да я забалдел просто! Здесь был чай с какой-то дурью, точно вам говорю┘

Тем не менее, он попросил еще. Директор налил.

- Хорошо, - раскрыл Лоринков книгу, - хорошо┘. Формула┘ так┘

По опыту работы в редакции он знал, что с сумасшедшим спорить нельзя. С ним надо соглашаться. А не то вдруг окажется, что сумасшедший прав, и что же тогда прикажете делать?

Заклинание оказалось длинным и непонятным. Набор слов. Стандартная чушь. Выплеск злобы. Прочитав его, Лоринков добавил имя Диана. У него не было знакомых Диан. Что ж, по крайней мере, лично для себя одну формулу, формулу обогащения, они вывели, эту чудаки, написавшие эту книгу. Журналист бросил ее в сторону и, уже не спрашивая, налил себе еще чаю.

- Чушь собачья.

Человечек в белом пожал плечами, и, придерживая чашу маленьких весов левой рукой, правой включил компьютер. Открыл новостной сайт. Через минуту-другую сверху поползла самая свежая новость часа.

Лоринков даже не удивился. Просто разорвал книгу пополам и начал кромсать бумагу.

- Это еще зачем? √ спросил его директор.

- Мать твою, ты что, не понимаешь, да ведь с этой книгой весь город можно перебить. Весь мир! √ заорал Лоринков.

- Мне то что? √ пожал плечами человечек, - купил и пользуйся.

- А вот хрен тебе!

- Пятьдесят леев.

- Что?

- Стоимость книги пятьдесят леев.

Лоринков отсчитал деньги. Почему-то он не чувствовал себя обманутым. И вернулся к рекламе:

- Каким вы хотите видеть материал?

- Напиши что-нибудь, - ответил директор, - что-нибудь свое. Что подскажет тебе сердце.

- Мужик, - я склонился Лоринков к весам, - скажи мне, только честно. Вся эта хрень. Вся эта хрень у Кастанеды. Перевоплощения в ворона. Это реально?

- По-видимому, - склонил он голову, оценивая журналиста, - перевоплотиться в реальное тело ворона вам не удастся. Но познавать окружающий мир как ворон, ощущать все так, как он┘ у вас может и выйдет.

- Хорошо, - устало согласился Лоринков, - хорошо. Вечные недомолвки. А хочется чего-то конкретного. Конкретного чуда. А?

- Вы же католик, - улыбнулся директор, - просто верьте.

- Количество строк? √ вновь вернулся я к рекламе.

- Сколько подскажет вам сердце.

- Хорошо. Хорошо. Последний вопрос.

- Я слушаю тебя, брат.

- Трава есть?

ХХХХХХХХХХХХХ

Лоринков юркнул из дверей магазина "Кастанеда", провожаемый многочисленными благословениями обслуживающего персонала. После травки снег пах необычайно свежо. Увы, это было единственное, что изменилось. Другой Лоринков стоял напротив. В темной витрине через дорогу. Лоринков перешел ее и приблизился к нему. Это был он же. Правда, немного другой. Глаза у отражения-Лоринкова были ясные. Осанка прямее. Кожа чистая.

- Что надо?

- Друг, - радостно осклабилось отражение, - это же я. То есть, ты! Ты меня потерял! Я же часть тебя √ твое отражение. А ты меня взял, да и потерял!

- Когда это? √ потряс головой журналист.

- Летом 1995 года. Ты остановился попить воды у стола напротив "Детского мира", я и отражался себе в витрине, пока вдруг не прошла кучка студентов. Этих кретинов! А когда они прошли, тебя уже не было! Я тебя долго искал. Долго!

- На кой черт?

- Как на кой? Да ты же не-пол-но-цен-ный без меня, понимаешь? Неполноценный! Все люди всего мира ходят с отражениями. Все. Без этого они не до конца люди, понимаешь? Без этого они √ не самодостаточные. Неполноценные. Ублюдк┘

- Но-но! √ разозлился Лоринков.

- Прости, - расстроилось его отражение, - прости. Не хотел тебя обижать, уж больно рад встрече!

- Ну и что дальше? √ поинтересовался журналист у самого себя.

- Пора вернуться к себе!

- Как?

- Все просто, - отражение суетилось, и это было неприятно, Лоринков не любил, когда люди суетятся, это больше пристало животным, - очень просто. Ты стоишь напротив меня, своего отражения, ровно двадцать минут. И √ все. У тебя вновь появляется отражение в витринах. Стеклах. Лужах. Небесах.

- Смысл? Что будет? √ вяло сопротивлялся Лоринков.

- Полноценность, мужик! Самодостаточность.

Отражение - Лоринков стало похоже на продавца польской косметики, из тех, что ходят по офисам. Лоринкову стало неприятно: это же в каком-то смысле я, мать вашу, стал продавцом польской косметики, подумал он.

- Самодостаточность. Полноценность. Крепкий сон. Меньше выпивки. Меньше депрессии. Вообще не будет депрессии. Плохих мыслей. Перестанешь мучаться. Перестанешь писать. Перестанешь искать что-то, сам не зная, что это┘

- Стоп! √ поднял руку Лоринков.

Отражение тоже подняло руку.

- Да прекрати паясничать, - рявкнул журналист, - прекрати! Опусти руку .

- Еще раз, подробнее, - сказал Лоринков, - про то, что я, якобы ищу, не зная, что это.

- А, - улыбнулось отражение, (о, у меня отвратительная улыбка!), - это┘ Такое бывает, когда потеряешь свое отражение. Кажется, что потерял что-то. Ну, поэтому вы и мучаетесь.

- Кто это мы, так тебя?! √ не выдержал Лоринков и слегка пнул витрину.

На него стали оглядываться прохожие.

- Люди, которые пишут. √ испуганно ответило отражение.

- А, - начал понимать Лоринков, - ты про так называемое творчество?

- Типа творчество, - улыбнулось нахальное отражение Лоринкова, глядя на него с витрины.

- Ты же говорил, - сопел Лоринков, - что это только со мной было. Что только я отражение потерял.

- Ну, - замялось отражение, - преувеличил. Преувеличил, да. Но так долго как ты, никто еще без части себя не жил.

- Даже Хэм? √ удивился Лоринков.

- Хэмингуэй? √ рассмеялось отражение, - Да папаша потерял отражение только к концу жизни, на ловле тунца! И получил его обратно, уже подплывая к берегу!

- Теперь ясно, - задумчиво сказал Лоринков, - почему он написал одну единственную стоящую вещь. "Старик и море". А как же старина Селлинджер?

- Да он вообще отражения не терял!

- Как же он пишет, а, лгун сраный?! √ занервничал Лоринков.

- Да очень просто! Кто-то ему про трюк с отражением показал. Он садится у зеркала, ставит перед ним тазик с кипятком, и пар закрывает поверхность. Так он временно теряет изображение. Ну, и вся хрень √ потеря отражения, потеря части себя, поиски чего-то, типа творчество┘

- Ух, ты, - Лоринкова охватил азарт, - Ремарк?!

- Потерял изображение в газовом тумане в Арденнском лесу. Через год оно к нему вернулось. Правда, покалеченное. Сам понимаешь, откуда у Эриха в каждой книге больной туберкулезом┘

- Буковский?

- Постоянно пьет, сволочь! Постоянно! И поэтому отражение видит как в тумане. Отсюда √ зачатки творчества.

- Фитцджеральд?

- Жена-стерва. Можно сказать, сумасшедшая сука. Терпеть не могла зеркал. Вот на него дома, без отображения, и находило.

- Костер?

- Один раз. Наступил в лужу прямо на отображение лица. Хрямц! Пока отражение оправилось и вернулось, успел написать "Уленшпигеля".

- Верно, - кивнул Лоринков, - все остальное у него √ дерьмо┘

- Послушай, - забеспокоилось отражение, - но это их не порадовало, нет. Они все плохо закончили. Очень плохо. Ну, написали они чего-то. А потом мучались. До конца жизни. Страшно мучались.

- Да?

- Ну да. Зачем тебе это? Со мной будет все. Довольствие, покой. Удовлетворение тем, что просто живешь. Пить не захочется. Дом, машина, семья, и┘

- У меня есть дом, - похвастался Лоринков.

- Будет лучше. Как ты не понимаешь. Лучше. В этом вся фишка. У тебя все будет лучше и лучше, и лучше, и лучше┘

- Хорошо, - сдался журналист, - идем.

- А как же возвращение?

- Дома.

ХХХХХХХХХХ

У подъезда Лоринков почему-то резко ткнул кулаком в стекло двери. Слишком резко. Наверное, от испуга и нежелания этого делать? Впрочем. Впрочем┘ Осколки поранили ему руку. На лицо отражения капнула кровь. Он что-то прошептал. Лоринков склонился над осколком. Оттуда на него глянул глаз недостающей части его же.

- Ты хотел как лучше, да? √ спросил Лоринков.

Отражение прикрыло веки, соглашаясь. И шепнуло:

- Держись Воронина. Он отвлечет тебя от всего┘ этого┘

Прижав порезы носовым платком, Лоринков вынул из почтового ящика конверт.

" Добрый день, спасибо за тексты √ мы обязательно рассмотрим их и пришлем вам ответ в ближайшее время".

Он не торопился.

Зайдя домой, он вынул из внутреннего кармана пальто пять листов повести и спрятал их между распечатками порнографического рассказа. Раздался звонок.

- Лоринков?! √ Воронин был явно взволнован.

- Да, мой президент, - мягко ответил Лоринков, задумчиво рассматривая натекшую кровью повязку, - я вас слушаю.

- Лоринков, произошло нечто ужасное!

- Опишите в двух словах, - попросил Лоринков, - я как раз вышел из ванной и мне холодно.

Чтобы кровь не капала на ковер, журналист начал облизывать соленую ткань.

- Из ванной? Вы принимали ванную? √ удивился президент. √ В городе же нет горячей воды!

- Я согрел ее в кастрюле, - терпеливо объяснил Лоринков. √ И еще не закончил. Поэтому я замерзаю, мой президент, так как, и вам это известно, в городе еще и проблемы с отоплением. Не могли бы вы толком объяснить мне, что же все-та┘

- Отопление, - Воронин выдержал драматическую паузу, - да, это беда и боль нашей страны. Холодные дома, отсутствие горячей воды. Все это "наследство", оставленное мне предшественниками, не┘

- Короче!!! √ заорал Лоринков, которого едва не стошнило от крови, - короче!!! Что случилось?!

- Рубряков пропал!

- А, - улыбнулся Лоринков, - повторить решили?

- Да нет, нет, пропал по настоящему, - закричал Воронин, - я уже и с Рошкой по душам поговорил! Рубряков пропал на самом деле. Про-пал. Понимаете? Скандал! Неслыханно! В этой стране даже депутаты пропадают!

- Пришлите за мной машину, - попросил Лоринков, - я сейчас приеду.

- И что? √ пришел в отчаяние Воронин.

- Я его найду, - пообещал ему Лоринков, и повесил трубку, не зная, сможет ли он выполнить свое обещание.

ХХХХХХХХХХ

С тех пор, как Рубряков вернулся из заточения в доме барона, где из стен подвалов вино сочилось густо, и золотые рыбы счастья шлепали по нему игривыми хвостами, грудь его стеснилась, и воздух Кишинева стал для нее как отравленный. Ничто больше Влада не радовало: ни прогулки по вечерам у дома в окружении толпы преданных поклонников, ни чтение поэтов национальной освободительной волны. Напротив: сектанты, как презрительно окрестил их изменившийся после заточения Рубряков, а иначе √ фанаты партии его и Рошки, стали Влада раздражать. Они мешали ему ни о чем не думать. И потому лицо Влада стало напряженным, √ как будто он пытался вспомнить что-то неважное, но должное вспомниться, потому что так надо. Да чего уж поклонники: даже семья больше не радовала Влада! За те несколько недель, что Рубряков пробыл дома, он ни разу не усадил на колено старшего сына, Петрику, чтобы, как прежде, пощекотать ему подбородок, и спросить:

- А скажи-ка, Петрика, чем ты нынче в школе отличился?

Петрика эту игру знал и любил. Отец отдал его, на удивленье всем, в русский лицей имени Петра Первого.

Поначалу Влада соратники не понимали: в такое вот "шовинистическое" заведение родную кровинку отдать, зачем? А потом поняли: Петрика учителей своих просто изводил на радость отцу, намеренно отправившего сына в лицей. Учительница русской литературы, которую Петрика называл не иначе как "оккупантша", рыдала по пять раз на дню. Директор в бессильной злобе сжимал кулаки. Завучи, - после разглагольствований политически грамотного двенадцатилетнего Петрики про "гнет империи, и радужные перспективы Молдавии в составе Румынии", и про "пятую колонну, понаоткрывавшую лицеи", - так вот, даже завучи, а это были женщины закаленные в боях с детством сорокапятилетним стажем работы в школах, уходили в учительскую и капали валокордин в чашки с водой.

И все это Петрика рассказывал отцу, а тот радовался, как малое дитя. Но это раньше.

Теперь же Владу и это опостылело.

- В груди у меня зола остывшая, - говорил он лозе, крадущейся по стене его дома к месяцу.

Тот же, свесив набок один из рогов, напевал тоскливую песню про то, как валах, венгр и мунтенец убили молдаванина за барашка. Влад начинал подпевать, и слезы катились по его лицу, да так иного их было, что Рубряков перестал умываться. И бритье ему надоело, а когда уж сильно обрастал, Влад садился на деревянный стул своего прадедушки в центре двора, и солнце по утрам выжигало ему щетину.

- Ах, тоска, тоска, - бормотал Рубряков.

Юрий, пытавшийся соратника расшевелить и вдохнуть в него силы, от попыток своих отказался. Рошка понял: Рубряков теперь другой. А какой, знает черт, что его бабушку с кобылой венчал и детишек крестил. И потому Юрий, считавший людей шахтами, которые надо использовать, а, разработав до конца, бросать, (это, кстати, весьма роднило его с Лоринковым) о соратнике попросту забыл.

Владу же с каждым днем становилось все хуже. Люди, бывшие важными для него, стали мелкими и суетными. События √ скучными. Политическая борьба, наполнявшая все его бытие, густо перчившая ее, представлялась теперь Рубрякову чем-то вроде карточных игр, азартных и бессмысленных. Наконец, Кишинев перестал радовать его, а с кем такое случается, в Молдавии про того говорят √ "не жилец".

По ночам в кровать, где встревоженная жена Влада все не могла отвести взгляд от испарины на лбу мужа, беспокойно ворочавшегося в спутанной простыне, к Рубрякову приходила женщина с глазами √ оливками, фаршированными перцем несбыточных желаний и тоски по тому, чего никогда. Никогда не было. Женщина со смоляными волосами тихонько отстраняла жену, и та падала в сон, как наживка в воду. Женщина с фаршированными глазами ластилась к Владу и жадно пила его пот, отчего Рубряков совсем обессилел и жил как в тумане.

Но как-то вечером, после часового сидения в президиуме очередного собрания партии, где звонко бряцали переставляемые стулья, похрустывали костяшки разминаемых пальцев, шумно сопели ноздри и изо ртов собравшихся лился горячий, обжигающий, словесный пар, Рубряков словно ожил, порозовел и улыбнулся.

- Наш Влад становится собой, - прошептала экзальтированная старушка с третьего ряда.

Женщина эта потеряла во Вторую Мировую войну двоих сыновей: один воевал за Румынию, когда та была союзником Германии, другой тоже воевал за Румынию, но уже после присоединения ее к Советскому Союзу. Тот, что погиб под Сталинградом, был ее сердцу милее, вот она и возненавидела русских.

- Наш Влад оживает, оживает! √ уже громче сказала старушка.

Рубряков радостно засмеялся, встал и вышел из зала под восторженные аплодисменты собравшихся.

- Видно, задумал, как коммунистов прижучить! √ предположил кто-то в зале.

Через час Рубряков притормозил у дома цыганского барона. Там шла свадьба, √ дочь барона выходила за цыгана из Словении. Выйдя из машины, Рубряков сорвал с себя галстук, бросил пиджак на землю, обнял жениха, поцеловал руку невесте и бросил на серебряное блюдо ключи от автомобиля. Выпив вина, он вышел в круг и бешено заплясал.

- Эх, ромалы!!! Эх!! √ кричал он, и потом уже, поворотясь к барону, - Я буду жить с вами, старик!

Барон, сплетая на бороде узелок, чтобы потом, ощупывая его, вспоминать об этом дне, горделиво и гостеприимно кивнул. Он любил, когда друзья приходили к нему.

ХХХХХХХХХХ

- Где Рубряков? √ спросил журналист барона, едва выйдя из машины.

Он, почему-то, ехал до Сорок не час, как Влад, а двое суток. Цыган знал почему: злоба и душевное смятение увеличивают расстояние.

- Он пришел к нам. Он будет с нами. Он теперь часть нас.

- Символично, - присел Лоринков, - не Молдавия растворила цыган, а цыгане растворили одного молдаванина.

- Вы нас тоже растворяете, - улыбнулся барон, - где ты видел цыган, пьющих вино, кроме как в Молдавии?

- А что, - кокетливо сказал журналист, - пожалуй, и я к вам подамся.

- Когда-нибудь, - с сомнением глянул ему в глаза цыган, - не сейчас. По тебе видно √ не время. Выпьем?

- Ты еще спрашиваешь...

На выходные Юрий поехал с женой и детьми за город. Остановившись у железной дороги, он подождал, пока по рельсам медленно проедет поезд с цыганами, ехавшими на заработки в Россию. Вдруг он побледнел и схватился за сердце.

- Что-то случилось? √ испугалась жена.

Юрий покачал головой. Но в одном из купе он ясно увидел Рубрякова в яркой рубахе с широким рукавом, танцевавшего под гитару┘

ХХХХХХХХ

- Господа, - прервал молчание Лоринков, - отчего бы нам предварительно не поговорить, перед тем, как┘

Несколько минут мужчины молчали, слыша, как в углу подвала капает с потолка вода. Наконец, Юрий чуть убрал руку от кармана, Лоринков √ от складного ножа, а Воронин аккуратно положил на пол ломик.

- Убивать друг друга было бы бессмысленно, - сказал Воронин.

- Это точно, - поддержал его Рошка.

- Жадность губит человека, - резюмировал Лоринков.

- Но золотом делиться не хочется, - резюмировал Воронин.

- Давайте его, что ли, в карты разыграем? √ осторожно предложил Рошка.

- Лучше в шашки, - быстро ответил Лоринков, обожавший эту игру.

- Так не пойдет, - запротестовал Воронин, - ни в карты, ни в шашки я играть не умею.

В подвале вновь наступила тишина.

- А давайте, - вновь нарушил молчание Лоринков, - расскажем каждый интересную историю. Чья покажется самой лучшей, тому и золото.

- Нет, - разозлился Воронин, и это не пройдет! Вы оба журфак заканчивали, там вас научили языками молоть!

- Тогда, - развел руками журналист, - я даже не знаю┘

Воронин с тоской наклонился к ломику, Юрий вновь сунул руку в карман, а Лоринков, нахмурившись, вновь полез за ножом.

- Что за черт? √ пробормотал Воронин, наклонившись к ящику, - что за, черт побери, шуточки?

- Не чертыхайтесь! √ одернул его Рошка.

- Да подите вы, с вашей показной религиозностью! √ возмутился Воронин, - вы лучше посмотрите, что в ящике!

- Как что? Золото.

- Боюсь, - устало улыбнулся Воронин, - мы едва не убили друг друга из-за пустяка.

Рошка и Лоринков тоже склонились над ящиком. То, что они поначалу приняли за золото, оказалось медалями. Ящик был битком набит медалями, которыми в Советской Молдавии награждали героев социалистического труда.

- Обманул нас Бодюл, - печально сказал Рошка, покачивая медаль в руке.

- А они, случаем, не из драгоценного металла? √ с надеждой спросил Лоринков.

- Нет, - разочаровал его Воронин, - такие делались из бронзы, а на ней мы, господа, много не заработаем.

Внезапно стены подвала содрогнулись. Мужчины кубарем покатились по помещению. Минут десять подвал трясло. В лазе что-то хрустнуло, из него посыпались камни и арматура. Стало ясно: подвал заблокирован.

- Это еще что такое? √ закричал Рошка, пытаясь устоять хотя бы на четвереньках.

- Мы же в десяти метрах от митингующих ваших, - громко ответил Лоринков, - а у них как раз пятиминутка.

- Это как?

- Пятиминуткой, - объяснил Лоринков, пользуясь временным затишьем, - я называю приступ биологического бешенства животного. У моего кота во время пятиминуток хвост трубой, шерсть дыбом, и он бесцельно бегает по квартире, бросаясь на обои.

- Вам бы пристрелить его, вдруг у него бешенство? √ поежился Рошка, усаживаясь на ящик.

- Ну, вы же своих забастовщиков не пристрелили, - ухмыльнулся Лоринков. √ А у них натуральная пятиминутка. В такт колотят асфальт ногами, как болельщики √ трибуны, во время матча.

Подвал вновь затрясся. На этот раз с его потолка посыпались куски высохшего цемента.

- Сделайте что-нибудь! √ испуганно крикнул Воронин Рошке, - не то эти ваши придурки нас здесь просто похоронят!

- А что я могу сделать? √ раздраженно ответил Рошка, на всякий случай набивая карманы медалями, - я же не наверху, а здесь, с вами!

- Позвоните какому-нибудь из помощников! √ осенило Лоринкова.

- Рошка подумал, что Лоринков и впрямь сообразителен. Достав мобильный телефон, Юрий начал по памяти набирать номер.

- Ион, ты?! √ радостно закричал он, когда связь заработала.

- Да, господин Рошка! √ тоже обрадовано ответил Ион, - куда вы запропастились? Мы с ног сбились, вас ищем! Уже говорили, будто вас коммунисты украли!

Воронин усмехнулся. Лоринков закусил губу. Покосившись на них, Юрий торопливо дал указания:

- Прекратите там на площади топать, немедленно! Никому ничего не объясняй, я тебе потом все расскажу. Но пусть успокоятся. Так надо.

- Не могу! √ спустя минуту ответил помощник, - народ словно обезумел! Вас требуют!

- Хорошо┘. Черт, что же делать?

- Пусть он поднесет телефон к микрофону, а вы толкнете им речь, - тихо сказал Лоринков.

- Как?! √ зашипел Рошка, - что говорить?! Я без подготовки не могу!

- Спокойно, - посоветовал Лоринков, - я вам буду тихонько наговаривать, а вы уж повторяйте.

- Мысль хорошая, подтвердил Воронин, и, опасливо глядя на сотрясающийся потолок, крикнул, - да быстрее же!

- Хорошо, хорошо, - сказал Рошка, и, обращаясь уже к помощнику, добавил, - Ион, сейчас я скажу им речь по телефону, потому что подъехать не могу, я далеко от Кишинева по делам партии. Только пусть успокоятся и не топают!

Минуты через две грохот прекратился. Лоринков курил, несмотря на то, что в помещении было трудно дышать.

- Сейчас┘по телефону┘ речь┘ - глухо доносилось из телефона Юрия.

Журналист быстро достал из кармана плоскую флягу. Выпили по очереди.

- Можно начинать, - сказал помощник, - я подношу телефон к усилителю!

Юрий откашлялся.

- Дети мои! √ шепотом начал Лоринков.

- Дети мои┘ - растерянно повторил Рошка.

- Больше эмоций! √ прошипел Воронин.

- Дети мои! √ заорал Рошка .

- Куда бы я ни пошел, где бы ни ступила моя нога на земле Бесарабии, оторванной от матери своей Румынии, одна мысль преследует меня┘ √ впал отчего-то в меланхолию Лоринков.

Рошка старательно повторял, стараясь быть эмоциональным. Лоринков бубнил:

- Это не мысль. Это молот. Молот, ибо она стучит в мое сердце. Это не мысль, это пламя. Пламя, ибо оно обжигает мои потроха┘

- А не слишком грубо √ потроха? √ осторожно спросил Рошка.

- Нет, - возразил Лоринков, - для толпы то, что надо. Грубовато, зато будто по щеке хлестнули.

- ┘потроха! √ завелся Юрий.

- Эта мысль √ осиное жало!

- ..жало!

- Эта мысль √ древесный спирт, выжигающий меня изнутри!

- ..изнутри!

- Проклятье! Наважденье!

- ┘жденье!

Толпа глухо заворчала. Воронин трясущимися руками держал флягу. Лоринков улыбался.

- Она, - сбавив резкости, вновь взгрустнул он, - порою бьется в мои уши, как песня прибоя, как плеск волны, как пение птиц поутру в кишиневских парках┘ И она шепчет мне, поет мне, говорит: где твоя страна, где страна твоя, Юрий?..

- ..твоя, Юрий?

- И я┘

- И я┘

- Молчу┘

- Молчу┘

- Потому что мне нечего сказать┘этой мысли. Этому молоту! Этому пламени! Этому молоту!

- ┘тому молоту!

Рев толпы в подвале был слышен так, будто все трое они были на площади. Лоринкова понесло.

- Где страна моя?! Она продана! Где страна моя?! Ее распнули! Прибили к кресту! Имя страны моей √ спаситель! Распятый спаситель! Ты унижена, страна моя! Ты растоптана!

- Аа-а-а-а, растоптана┘..!!!! √ орали на площади.

- Бум-бум-бум-бум┘. √ раздалось в подвале.

- Что такое?! √ заорал Юрий в трубку, пытаясь выяснить у помощника, отчего толпа вновь замолотила по асфальту.

- Что такое?! √ прогремел хор нескольких тысяч человек.

- Бога в душу! √ испуганно забормотал Воронин, - им сказали "растоптана" и они топчут, топчут!

На головы им посыпались уже камни.

- Проклятый мэр! √ злобно стукнул Воронин кулаком по стене, - у него под асфальтом все на трухлявых нитках!

- Мы пропали, - вяло согласился Лоринков, - и все потому, что я ошибся. Хотя, согласитесь, речь начиналась великолепно.

ХХХХХХХ

- Да, - согласился Юрий, лихорадочно ощупывая руками стены подвала, - хотел бы я, чтобы вы писали мне речи.

- Разве что в раю, - пожал плечами Лоринков.

- Думаете, - присел на корточки Юрий, и начал обшаривать пол, - мы попадем туда, а не в ад?

- Не имеет значения, - равнодушно сказал Лоринков, - вечная жизнь это и есть ад, какой бы хорошей она ни была.

Внезапно подвал содрогнулся так, что одна из стен поползла внутрь. Ящик сдвинулся и мужчины увидели под ним люк. Откинув крышку, Воронин крикнул:

- Быстро за мной!

И прыгнул в лаз. Рошка с Лоринковым последовали за ним.

Несколько минут мужчины ползли по каменной трубе в полной темноте.

ХХХХХХХ

- Это же надо┘ - грустно пробормотал директор газеты Ивченко.

Он только что прочитал информацию о неведомом животном, которое подстрелил недавно крестьянин в каком-то уезде.

Потянувшись к телефону, Ивченко набрал редактора.

- Слушай, - недовольно сказал он, - пока вы тут мух ловили, в "Новых временах" вышла почти что сенсационная заметка.

- Это про неведому зверюшку, что ли? √ также недовольно ответил редактор, не любивший, когда его отрывали от чтения порнографических рассказов. √ Ерунда. Лоринков проверял, там енота пристрелили, а сельские журналисты толком не разобрались. Енота не видели. Провинция.

- Где, кстати, Лоринков? - тоскливо спросил Ивченко. √ У меня из-за него опять проблемы. Премьер-министр обиделся, он его "бывшим комсомольцем обозвал".

- А он что, нынешний, а не бывший? √ не понял редактор.

- Да нет, - сказал было директор, но объяснять не стал. √ И еще у меня из-за вас с телеканалом "Вит" проблемы.

- Да? √ удивился редактор. √ Это еще из-за чего?

- Не придуривайся, - ехидно парировал Ивченко, - сам же эту статью и писал!

- Писал, - повинился редактор.

- Что ж тогда придуриваешься?

- Ну, а вдруг сработает?

- Разорите вы меня, - горько сказал Ивченко.

- Да ладно, босс, - редактору не терпелось вернуться к чтению, - какие проблемы? Продадимся еще кому-нибудь.

- С вами продашься┘ Так где Лоринков то?

- Ушел в министерство.

Директор вздохнул. Ответ был стандартный, и означал, что местонахождение "ушедшего в министерство" неизвестно.

Ивченко задумался. Премьер-министр торжественно обещал ему, что газету полгода будет проверять налоговая полиция. Каждый день. По телеканалу "Вит" каждый день говорили, какая плохая у него газета. И все Лоринков. Он был как головная боль. Ивченко уже несколько лет не понимал, отчего никак не уволит Лоринкова.

- Заходи, что ли, виски выпьем, - предложил он редактору, и повесил трубку.

Потом налил, и, в ожидании редактора выпил. Достал из кармана куртки, брошенной на стол, мобильный телефон, и набрал номер Лоринкова. К удивлению директора, звонок дошел.

- Да √ глухо, будто он был в каком-то колодце, сказал Лоринков.

- Здравствуй, - ответил Ивченко, - слушай, я вот знаешь о чем думал?.. Лоринков, ты мне скажи, отчего я тебя никак не уволю, а?

- Ну, - задумался Лоринков, - может, надеешься, что я тебя в какой-нибудь книге персонажем выведу? Прославиться хочешь?

- Ух, ты, - засмеялся Ивченко, - ну ты даешь!

- Как дела? √ учтиво спросил Лоринков, не любивший пауз в разговорах.

- Отлично. В Москве был.

- И что там?

- На концерт "Нашествие" в Раменском попал, - машинально похвастался Ивченко. - Народу тьма. Видел даже Земфиру. Почти в метре от нее стоял.

- Неплохо.

- Только, - забеспокоился Ивченко, - ты не подумай чего, я не в вип-зоне был, я в толпе простого народа стоял!

- Да мне какая разница? √ удивился Лоринков.

- Ну, мало ли┘ Еще напишешь где-нибудь, что я сноб!

- Где?!

- Сам же говорил, в книге, √ улыбнулся Ивченко.

- Ах, да. Не напишу, не напишу. И вообще я ничего писать не собираюсь.

После того, как они с редактором выпили все виски, Ивченко закрыл кабинет, и открыл сейф. Он знал, что Лоринков собирается писать книгу, если говорит, что не собирается.

Поэтому до полуночи из окна кабинета поднимался легкий дымок. На всякий случай Ивченко жег документы.

ХХХХХХХХ

- Кажется, мы у выхода, - с трудом отодвинул Воронин железную дверь в конце лаза.

Морщась от солнечных бликов, мужчины выходили из подземного хода. Они оказались на Заводской: в промышленном районе города, около узенькой и грязной реки Бык, в которую сливали отходы почти все предприятия города. Бездомная кошка недоверчиво смотрела на них из камышей: там она приглядывала за своими недавно появившимися котятами.

- Киска, киска, поди сюда, - ласково позвал животное Юрий.

- Зачем вы ее зовете? √ недовольно спросил Лоринков. √ Поесть у нас для нее нет ничего, зря только надежду подаете.

- Разве кошки испытывают надежду? √ удивился Воронин.

- Ах, оставьте, - утомленно махнул рукой Лоринков.

Вся троица привела себя в порядок, насколько это было возможно.

- Попробуем поймать такси? √ неуверенно предположил Воронин.

- Вы с ума сошли, - возразил Лоринков, - не хватало еще, чтобы в городе говорили, будто в одном такси ехали Рошка и Воронин. Разъезжаться будем порознь.

- Разумно, - согласился Воронин.

Они вышли к дороге.

- Ну, будем прощаться, - сказал Рошка, и вспомнил, - какое сегодня число?!

- Седьмое ноября, - ответил Воронин.

- Седьмое ноября?!

- Седьмое, седьмое, - кивнул Лоринков, - вам, пожалуй, пора поспешить. А гвоздики вы сейчас купите, пожалуй, только на цветочном базаре у Гоголя.

- О чем это вы? √ удивился Воронин.

- Так, ерунда, - неопределенно сказал Лоринков.

- А рынок там сейчас работает? √ уточнил Рошка.

- Наверняка.

- Но, - помедлил Юрий, - ведь палаточный городок разбит у памятника Штефану Великому, и, боюсь, меня не поймут┘

Лоринков молча сунул ему мобильный телефон. Спустя несколько минут Юрий, сидя в такси, дал помощнику указание свернуть палаточный городок митингующих, и объявить, что в этом году оппозиция, "добившись своего", из центра города уходит. К вечеру, к годовщине Революции, Юрий, в темном пальто, с лицом, прикрытым шарфом, оставил у памятника Штефану Великому первый пакет с донесением о ходе дел в концентрационном лагере под Кишиневом┘

ХХХХХХХХХХХ

(ПАСЕ) от 24 апреля и 26 сентября прошлого года о функционировании демократических институтов в Республике Молдова. Коммунисты не только не выполнили рекомендации ПАСЕ, но и готовили весь этот период законодательные изменения, призванные ограничить наши демократические права, сказал Рошка. По его словам, "последней каплей в проводимой коммунистами политике" стал отказ Центральной избирательной комиссии (ЦИК) зарегистрировать инициативную группу

- Опять, - тоскливо сказал Воронин.

Президент с журналистом на крыше резиденции Воронина наблюдали за митингом. Близорукий Лоринков оттягивал веко, чтобы получше разглядеть творящееся внизу.

- А чего вы хотели, - сказал себе Воронин, - было холодно, вот они и разбежались. А сейчас потеплело, и вновь собрались┘

- Положим, разбежались они не из-за холодов, - негромко сказал Лоринков, и достал из рюкзака батон хлеба.

- Проголодались? √ удивился Воронин.

Пожав плечами, Лоринков покрошил хлеб на крышу. За крошками слетелись голуби. Полюбовавшись птицами, журналист вынул из рукава свернутую в трубку бумагу и отдал Воронину.

- Концентрационный лагерь под Кишиневом. Образован еще после Великой Отечественной войны. А наш маленький друг Рошка там комендант. Одно слово, и об этом узнает вся Молдавия. Сами понимаете, митингующих здесь завтра же не будет.

Переставший удивляться чему-либо Воронин молча начал читать.

Резко наклонившись, Лоринков вырвал из трепыхающейся массы у своих ног голубя покрупнее. Достав из рюкзака воздушного змея, он тщательно привязал леску к лапке птицы. Та возмущенно клевалась. Справившись, Лоринков поймал другого голубя. Так леска змея оказалась прикрепленной к четырнадцати птицам.

- Почему четырнадцать? √ спросил президент.

- Мое любимое число. Ну, так что?

- У вас есть зажигалка?

- Не знал, что вы вновь закурили, - протянул Лоринков зажигалку Воронину.

Тот, пожав плечами, поджег бумагу.

- Рыцарствуете?

- Пожалуй, нет, - задумчиво ответил Воронин.

- Тогда что?

- Да ничего. Хора на выбывание. Пусть упадет первым тот, кто устанет. Мы никого не выталкиваем.

- Романтично, - сказал Лоринков, и спугнул голубей.

Спустя несколько мгновений над городом парили четырнадцать голубей, над которыми реял дракон с птичьим оперением и крутящимися на ветру глазами.

- Отменный змей, - вяло сказал президент.

- Неплохой, - согласился Лоринков.

- Не выпить ли нам?

- Отчего бы и нет. Только неудобно перед Рошкой, может, его дождемся?

- Само собой. Но ему еще на митинге часа два речи толкать. Так что┘

Позже какая-то экзальтированная сторонница Рошки утверждала, что видела в небе четырнадцать апостолов, и над ними √ знамя Господне. Молдавия поверила.

Страна вновь погружалась в глубокий сон, и что ей приснится, до сих пор - большая тайна маленькой Молдавии.

Copyright (c) "Русский переплет"