"Писать надо просто. Чтобы было как можно меньше запятых. И чтобы понимал дебил. То есть не умничать. Главное √ быть понятным пятикласснику. Нет┘ даже третьекласснику. И проститутке. Потому что проститутка книгу покупает и слезы над нею льет. Потому что героиня тоже должна быть проституткой. И обязательно красавицей. И непременно молодой. Но с несчастной любовью. К кому √ не важно. Главное, чтобы была любовь. А он┘ он пусть будет красивым и сильным. Лучше жгучим брюнетом. Или блондином. И чтобы знал приемы. Каратэ или еще какие. Но не русские. Самбо √ неинтересно. Он должен уметь с шумом выдыхать воздух и бить ребром руки. Сильно бить √ насмерть. Чтобы не было запятых. Потому что запятые усложняют мысль и смысл. А смысла быть не должно. Главное, чтобы можно было плакать. А потом продавать себя. И думать о героине. Потому что героиня √ тоже проститутка. Как все в этом мире. Как и мужчины. Как и писатели. Как и читатели. Главное √ продать себя. Продать подороже. Даже бандитам. Даже наркобаронам"┘

Так думал журналист Митя Мельницкий, глядя в окно берлинской электрички, которую русские эмигранты звали "эсской", а немцы солидно "Эс-Банном", придумывая очередной сюжет романа, за который (он и сам это знал) никогда не засядет. Не потому, что не хватало таланта, а потому что денег особых писательство не дает, лучше кропать статьи и получать скорые гонорары. Но думать о писательской удаче хотелось.

В окне вагона отражались серые невыразительные дома столицы Германии, страны, в которую Митя с отцом приехал более десяти лет назад, вырвавшись из-за "железного занавеса" с большим трудом √ и вдруг оказавшись обманутым, ибо через полгода Горбачев позволил евреям выезжать из СССР уже без прежнего крючкотворства. И куча денег, отданных советским чиновникам на взятки, оказались потерянными зря. В Берлин рванулось так много евреев, что Митя много лет не мог найти работы, жил на социальное пособие и пописывал во все эмигрантские газеты, о которых слышал и знал. Иногда даже получал гонорары. И вдруг √ удача. Его пригласили в Берлин в новую газету, выделили стол с компьютером и сказали: "Пиши".

Шеф Мити был молод, полон сил. Пока Митя обивал пороги немецких учреждений, доказывая чиновникам, что он √ эмигрант убежденный и принадлежит к так называемой "третьей волне", а потому должен иметь больше льгот, чем прочие экономические беженцы из СССР, а потом из Содружества Независимых Государств, юный Коля Венер (это была уже третья его фамилия) делал деньги в Молдавии и России, чтобы начать новый двадцать первый век покупкой двух газет-доходях русскоязычных эмигрантов и создать на их базе издательский холдинг. Коля сказал своим сотрудникам в первый же день: " Работать будете не как в Советском Союзе. Лентяев я не потерплю". И вправду, в течение первого месяца он уволили почти всех сотрудников, нанял новых, уволил и эту партию через две недели √ принял других. И так за год увольнял и нанимал людей он восемь раз . Дима был одним из трех, кого принял шеф в первый же день и не увольнял ни разу.

"А еще роман должен быть матерным. Сейчас все в России пишут с матом, - продолжил Митя размышления в электричке, - Без мата уже и смысла романа не поймут. Скажут: "Устаревший стиль".

Сам Митя в газетах никогда нецензурщиной не пользовался √ не любят эмигрантские редактора мата, даже исполосованный шрамами Коля мата в своей газете не позволял. А в российских СМИ никто никогда Митю не печатал. Потому что те газеты, где платят гонорар, знали про давнюю Митину книгу, написанную им в начальную пору эмиграции и имели указание его не печатать. А те, что печатали статьи эмигрантов бесплатно, Митю не интересовали.

"Героиня должна иметь экзотическое имя. Но не Анжелика. И чтобы имя это не использовал ни один современный автор. Пусть это будет┘ хоть даже Клименестра┘ А почему бы и нет? Хорошее имя. После античных авторов никто его не употреблял. А древних греков и латинян сейчас никто не читает. А кто читает античных классиков, тот не читает всякую ерунду. А мне надо написать ерунду. Потому что ерунду и глупость читает быдло. Оно и деньги за это платит".

В бытность свою советским инженером Митя сидел в конструкторском бюро и отказывался всегда от инспекторских поездок потому, что не хотел встречаться с быдлом, каким почитал всех, кто проводил рабочий день не в костюме и в белой рубашке при галстуке. И когда посылали сотрудников бюро на сельхозработы, он тут же обращался к тете, которая работала главврачом поликлиники, получал бюллетень и, спрятавшись в квартире, смотрел телевизор и изучал идиш. Потому что в те годы Митя больше всего мечтал уехать в Израиль.

Но в Израиль советские власти выпускали евреев плохо. Надо было много платить. Зарплата в Димы конструкторском бюро была маленькой. Чтобы подняться до уровня старшего конструктора и выше, то есть получать большую зарплату, надо было вступить в партию, а членов КПСС из СССР не выпускали. Вот и разберись как поступить. Хорошо еще, что настоящим евреям помогали из-за границы.

Помощи сионистских организаций хватало на то, чтобы пускать пыль в глаза коллегам √ и только. А хотелось богатства настоящего. Как у Левы Лахмана, например. Тот разработал проект цеха по производству паркета из бросовой древесины и строил по этому проекту в лесхозах и леспромхозах страны маленькие заводики, запускал их и, получив гонорар из "черной кассы", переезжал на новое место. А посадили его за бриллианты, которые Лева хотел переправить в Израиль накануне своего выезда в землю обетованную. В этой истории Мите нравилось все, кроме печального конца┘

Лева решил построить цех по производству паркета из тополя прямо в зоне, где он сидел. Цех он построил, но хозяином цеха стал уголовный пахан, по приказу которого и убили Лахмана. Леву задушили, а потом подвесили к решетке и объявили, что он √ самоубийца.

Если бы Лева доверился в свое время Мите, отдал бы бриллианты на сохранение своему старому школьному другу, то и сам бы остался жив, и Митя оказался бы в Израиле┘

Эта мысль перебила рассуждения Мити о будущей книге. Да и электричка уже подошла к станции "Цоо", что означает "Зоопарк". Здесь √ практически в центре деловой части Западного Берлина (Восточный Берлин Митя не признавал за часть этого города и никогда в нем не бывал) √ находилась редакция газеты "Европейские экспресс-новости".

"Нет┘ романом надо все-таки заняться, - думал он, переходя улицу напротив церкви-мемориала Второй мировой войне с красиво разрушенным шпилем, а потом обходя ее и идя к следующему перекрестку, - Надо побольше постельных сцен. И весьма откровенных. Чтобы возбуждать читателя. Потом можно через газету объявить, что такой-то сексуальный маньяк прочитал мой роман и начал свои преступления. Принести извинения публике √ и тираж пойдет. Вон Левински только и сделала, что минет президенту Клинтону сотворила √ и сразу накатала бестселлер. Раскупили. Потому что все люди √ сволочи. И жалеть их нечего. Ни насильников. Ни тех, кого насилует они. Та, кого не изнасиловали, будет про насильника обязательно читать. Потому что пока ее не изнасиловали, она хочет, чтобы кто-то все-таки ее изнасиловал. А уж потом орет".

Обойдя книжный магазин, в который Мите все было некогда заглянуть, и подивившись куче выставленных на распродажу и выложенных на асфальте удешевленных книг, направился ко входу в редакцию.

Там стоял, засунув руки в карманы и лениво разглядывая прохожих, верзила. Это был телохранитель Митиного шефа √ предмет, как он знал, искренней зависти множества немецких миллионеров, которые деньги имели немалые, но тратить их на такую ненужную вещь, как телохранитель, не могли по причине своей скаредности и даже после знаменитого американского фильма не стали заводить себе столь дорогостоящей игрушки. В России, если верить тамошним фильмам, из людей этой специальности можно составить дивизию, и не одну. В Германии, как точно знал Митя, телохранители получают лишь государственное жалованье, а если кто и служит у частника, так такие здесь не живут, а околачиваются где-то на Лазурном берегу да в Майами.

А вот Коля телохранителя имел. Хотя сам был таким здоровенным, что мог справиться и с тремя вооруженными хулиганами. На одной редакционной попойке хозяин рассказывал, как в Кишиневе напали на него три грабителя с пистолетом, ножом и кастетом √ и он их раскидал, как щенков. Глядя на его мощную фигуру, на огромные мышцы, едва умещающиеся в рукавах супермодного и дорогого пиджака, нельзя было не поверить в эту историю.

Митя завидовал и размеру Коли, и шрамам на его лице, и богатству, и наличию у него телохранителя √ всему, словом, что имел его шеф, будучи моложе Мити на 12 лет. Богатство гигантское, дармовое, доставшееся, как казалось Мите, ему за просто так, без особых усилий, просто потому, что система советская после отъезда Мити рухнула √ и Коля оказался первым в очереди за раздачей общенациональной собственности. Мите даже приснилось однажды, как идет драка перед каким-то прилавком, а огромный и мышцатый Коля, держа в одной руке поднятый над головой мешок с деньгами, колотит кулаком другой по чьим-то головам √ и те лопаются, как арбузы, брызжут семечками. Кто-то шепчет Мите: "Собирай семечки, собирай. Вырастут новые арбузы". А Митя стоит и лишь пялится на все растущего и растущего ввысь Колю со все растущим и растущим мешком и горой трупов и крови под его ногами┘

Ах, как повезло Коле, уехавшему в Штаты в тот же год, что и Митя в Германию. Встретили Колю умные люди, сказали, чтобы не врал он, что является двоюродным племянником знаменитого американского писателя-фантаста Айзека Азимова, хотя и носит аналогичные имя и фамилию, чтобы был он не Айзеком (то есть Иссааком), а Николаем, не Азимовым, а Гетманом. Подучили восемь месяцев на какой-то закрытой военной базе и отправили в Приднестроевье. Уже там бывший Иссак Азимов узнал, что великий его тезка был по происхождению не армянином, как писали об этом в советских изданиях его книг, а евреем, что писал великий Айзек не только фантастические романы, но и теологические работы, благодаря которым в сознание американцев вбивалась идея нового прочтения Библии и проведения ее текстологической цензуры. То есть А. Азимов работал на тех же людей, что и готовили будущего Митиного шефа. Библия на всех языках, говорили они, должна через одно-два поколения полностью соответствовать тексту Талмуда.

Обо всем этом успел Митя продумать, поднимаясь в лифте на пятый этаж, где располагалась редакция "Европейские экспресс-новости". Там в фойе расположилась экспозиция двух коллекций шефа: "Пишущие машинки прошлого" и "Модели знаменитых кораблей русского военного флота". Каждый экспонат стоил столь больших денег, что ими можно было бы прокормить в течение месяца какой-нибудь русский райцентр или небольшой даже областной город. За модель "Варяга", например, один японец √ потомок адмирала, руководившего боем с этим крейсером и минонеркой "Кореец" - давал триста тысяч долларов. Но Митин шеф гостю из страны восходящего солнца отказал. Он вообще, как заметил Митя, если что и продает, то только американцам. Даже в Израиль не захотел продавать "Ундервуд" с русским шрифтом за номером 4. А вещь раритетная, за нее он мог бы получить едва ли не больше, чем за "Варяга" .

А вот кабинет у Мити, к сожалению, был не на одного. Сидело здесь еще четверо. У всех компьютеры, все столы поставлены так, чтобы никто из соседей не смог прочитать написанное на чужом мониторе, и чтобы как минимум трое могли видеть друг друга, знать, кто чем занимается, не филонит ли. Американский стиль делопроизводства, одним словом, при обязательном доносительстве. Митя сам сковырнул из этого кабинета уже шесть человек. И Коля ему доверял. По крайней мере, Митя надеялся на это┘

Однако приходил он всегда на работу на полчаса раньше положенного. Чтобы следить за временем прихода других.

Да, была бы такая система контроля в Советском Союзе, Митя бы не сумел в течение пятнадцати лет службы в проектном институте так ничего и не сделать для советской власти. Он от души злорадствовал, к примеру, глядя на то, как собирается в Госплан начальник отдела, чтобы выпросить новый срок сдачи проекта. Проект сдали все-таки, но душа Мити была чиста √ его двенадцать листов переделали другие, он в это время получил очередной бюллетень от тети и мирно похрапывал над учебником идиша.

О том, что Митя пришел на работу раньше остальных, знал он, шефу уже доложили. Сделали это либо телохранитель, с которым при встрече ни в коем случае не позволено здороваться, либо секретарша шефа, которой со своего стола видны все, кто входит в помещение редакции и выходит.

Скучно, наверное, сейчас жить шефу. То ли дело было в Приднестровье, когда бывший Исаак Азимов, ставший Колей Гетманом, искал подходы к командующему тамошней отдельной одиннадцатой особой армии, которая, по сути, и армией-то не была, а таковой считалась по бумагам, выполняя одну лишь порученную ей в сорок пятом еще году функцию √ охрану оружия, собранного с полей битв Второй мировой войны. "Золотое дно" , - проговорился как-то шеф Мите.

В советские времена добраться до этих запасов было трудно. Даже горбачевская перестройка еще не достаточно сломала понятия долга и чести у русских солдат и офицеров. Операции по покупке автоматов, пистолетов, танков и снарядов проводились тайно, некоторых особо строптивых лейтенантов и желающих получить майорские погоны капитанов приходилось потихоньку убивать. Много денег уходило на взятки военным прокурорам, следователям и председателям трибуналов. Так что доход у Коли Гетмана был тогда небольшой. За два года и миллиона долларов не заработал. Зато людей напластали, рассказывал один его старый знакомый, будучи в Германии в гостях, душ шестьдесят, не меньше. Болтун тот погиб по дороге домой на территории Польши. Каждый в редакции предполагал, что не обошлось это событие без помощи телохранителя Коли, но вслух о том никто не говорил. А к шефу стали испытывать почти священный трепет.

"Вот бы о ком написать роман, - думал Митя, - Или сценарий серий на десять. Хотя бы про то, как Коля продавал оружие чеченцам уже при Ельцине и при Лебеде. Только кто позволит даже заикнуться об этом? В России вся пресса куплена еще во времена Горбачева, журналы и издательства публикуют лишь на все готовых баб или работников ФСБ √ тех самых, кто контролирует работу СМИ. Через баб этих легче отмывать деньги, а новые чекисты прикрывают криминал за такие бросовые взятки, как издание книги лейтенантов да капитанов с голубыми погонами".

Впрочем, здесь Митя лукавил. Изданные книги он не считал бросовыми, даже если они были никому не нужными и даже вредными по своему существу. Свою единственную книгу, за которую, как он надеялся, возненавидел его весь еврейский мир, он издал в Прибалтике за деньги, которые в течение трех лет экономил, получая социальное пособие. Экономил так, что жена не выдержала полуголодного существования и ушла от Мити с обоими детьми. Но Митя перетерпел √ и книгу выпустил. И вот уже восемь лет продает. Но никто не покупает. Даже антисемиты┘

Первой после Мити пришла на работу Наташа Шмидт.

"Вот еще одна тема для романа √ русские немцы. Сами себя они зовут аусзидлерами, то есть переселенцами, возвращенцами. Предки их во времена царицы Екатерины Второй уехали из Германии на свободные малоросские земли, а они вот вернулись на землю предков. Впрочем, вовсе не на землю - кто им даст ее обрабатывать? На дармовой хлеб немецкий. Жрут, срут √ и орут, как любят они Германию, что прибыли сюда, сохранив за двести лет то, что местные немцы растеряли. И работать не спешат. Зачем? Их государство и так неплохо кормит".

Последняя мысль была особенно приятна вот уже второй год имеющему работу Мите. До этого он одиннадцать лет был получателем социального пособия и подрабатывал только "по-черному". И вновь надо спасибо сказать Коле. Не будь Венера, ни за что бы и никто не взял его на работу. Тем более журналистом.

Ведь все знают, что газеты и вообще русскоязычное СМИ во всем мире финансируют и контролируют евреи США и Израиля. Только вот пишущий инженер Митя Мельницкий не знал этого, когда написал свою первую статью в "Русскую мысль" о том, что евреев Гитлер убил вовсе не шесть миллионов, как пишут везде, а самое многое √ миллион и триста тысяч. И еще написал, что Шиндлер, которого так разрекламировали в качестве защитника иудеев, работал на гестапо и просто продавал богатых евреев их американским родственникам, отправляя бедных евреев в Освенцим, а деньги √ в рейхсбанк на счет Гимлера. Ему казалось тогда, что он первым додумался до такого, что открыл тайну, о которой надо возопить на весь свет┘

Только спустя семь лет он узнал, что статью эту напечатали потому, что Митя был┘ евреем. В тот момент нужна была дискуссия на тему "Был ли геноцид еврейского народа во время Второй мировой войны?" для того, чтобы увести внимание общественности от геноцида славянских народов: поляков, белорусов , русских, сербов. Но и эта, и последующая статьи не сделали Мите имя. Ни в Германии, ни в США, ни в Израиле. Какие-то талмудисты написали, что не любят предателя нации и предают его анафеме √ и все. Семь лет борьбы с еврейским национал-социализмом и еврейским национал-капитализмом привели к тому, что в берлинской синагоге во время Пасхи все, улыбаясь, протягивали ему руку и, подмигивая, спрашивали: "Мацу будешь есть со свиными ушами?" Кто уж придумал эту дурацкую шутку? Но повторяли ее сотни людей из Пасхи в Пасху.

А вот Коля ему так не говорил. Ни разу. Только однажды, когда принимал Митю на работу, сказал: "Про евреев хватит. Я сам √ еврей. Понял?"

И Митя все понял правильно. Больше про евреев он ни слова не написал. Ни хорошего, ни плохого. И в синагоге тотчас перестали приставать к нему со свиными ушами. И уже не сторонятся, называют своим. Отцу даже простили, что Митя не обрезан. "Бывший коммунист, - говорили, - Что с него возьмешь? А в остальном √ они оба наши".

Наташа √ одна не еврейка в газете. Потому что так надо. Нельзя, чтобы говорили: газета еврейская. В таком виде, как она есть, √ она интернациональная. Здесь есть бухарский еврей, молдавский еврей, грузинский еврей, одна еврейка из Казахстана. При случае всегда говорится, что они: узбек, молдаванин, грузин и казашка. И немецкие власти рады: газета интернациональная! Мысль эту подкинул Коле сам Митя √ и тот отблагодарил его по-царски: повысил жалованье на сто евро в месяц.

Митя как-то захотел за Наташей приударить. Но ему сказали: "Не лезь. У нее любовник уже есть┘" - и назвали такое имя, что у Мити глаза полезли на лоб √ человек этот �