Драматургия
10 июня 2008 года

С о н в р у к у

(фарсы перестройки в пяти актах)

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а:

МИХАСИК Михаил Иванович - 46 лет, редактор облгазеты, член бюро обкома КПСС, очень крупный, дородный мужчина со следами застарелого алкоголизма на лице, одет в голубой дорогой костюм с бордовым галстуком, на лацкане . значок депутата облсовета.

ДРОБЫШЕВА Тамара Вениаминовна - 35 лет, его жена, старший корреспондент. Яркая, красивая, в самом расцевете своего женского очарования, одета со вкусом, элегантно.

МОШКИН, без имени и отчества - 65 лет, корреспондент. . Невеликого роста. Плешив, с сединой в оставшихся волосах, лицо усталое, одевается так, что хоть в королевскую мантию одень, а признаешь в нем слесаря-сантехника либо сельского учителя - никем, словом.

В р е м я д е й с т в и я: 1987 год

М е с т о д е й с т в и я:

1. квартира Михасика

2. улица провинциального областного города

3. кабинет Михасика

АКТ ПЕРВЫЙ

Сцена представляет собой огромную квартиру в двух уровнях с великолепным окном, за стеклом которого виден прекрасный парк с изумрудными лужайками и скульптурой Геракла, опирающегося на палицу. Чувствуется, что на улице холодно, хотя изредка солнце выглядывает из-за туч и освещает то лужайку, то скульптуру, то деревья и кустарники.

Вдоль лестницы, ведущей на верхний этаж, висят писанные маслом портреты людей в различных времен одеждах, вплоть до боярских шуб 17 века. Обстановка солидная, в духе английских кабинетов 1870-х годов. Шикарная люстра освещает всю сцену. На массивном письменном столе стоят: чугунного литья письменный прибор в виде русской деревушки и телефон в стиле "Ампир", весь в позолоте и украшениях.

За столом - удобное кожаное кресло. С другой стороны стола два стула.

Большими печатными буквами на полосе ватмана, прикрепленного к стеклу серванта, на полках которого громоздится хрустальная посуда, начертано: "Михасик - рогоносец".

Кабинетные часы отбивают время начала спектакля...

Входит, тяжело дыша, сам хозяин дома - МИХАСИК Михаил Иванович - высокий, широкоплечий, но и крупнозадый, рыхлый, с обвисшим через узкий ремешок брюк брюшком. В руках у него - пачка смятых ватманских полосок, явно имеющих нечто общее с той, что висит на серванте.

Бросает полоски на стол, тяжело отдувается, хочет сесть на стул, но видит еще одну полоску, вскакивает, со злостью срывает ее, но не рвет, а сминает и почти аккуратно укладывает на стол.

Телефонный звонок.

МИХАСИК тянет к телефону руку.

ГОЛОС: Не трогай трубку!

МИХАСИК одергивает руку, оглядывается.

Телефон звонит.

МИХАСИК тянется к трубке вторично.

ГОЛОС: Не трожь трубку!

МИХАСИК оглядывается, но трубку не берет.

Телефон замолкает.

МИХАСИК(зажмуривается, трясет головой ): Бр-р-р!.. (видит кипу бумаги на столе, одним движением руки сбрасывает всё на пол, кричит): Тамара!.. (пауза) Тамара!.. (нет ответа: медленно поднимается, подходит к бару, достает бутылку водки, фужер, наливает, пьет): Эх Тамара, Тамара...(занюхивает ладонью, достает из кармана таблетку, заедает): Бр-р-р... Дрянь какая!

Звонит телефон.

МИХАСИК делает движение к нему.

ГОЛОС: Стой, тебе говорят!

Телефон звонит, но МИХАСИК телефон не трогает.

МИХАСИК (глядя на кучу бумаги на полу, отрешенным голосом): Надо меньше пить... Надо меньше пить...(телефон звонит): Надо меньше пить... (телефон замолкает): Тамара!

Слышен стук женских каблуков.

МИХАСИК быстрым привычным движением захлопывает дверцу бара.

ВХОДИТ ДРОБЫШЕВА. В руках у нее такая же куча бумажек.

ДРОБЫШЕВА(с порога): Смотри, до чего додумались!.. (потрясает полосками): Видел такое, а?.. (замечает бумаги на полу): Знаешь уже?

МИХАСИК: Что знаю?

ДРОБЫШЕВА (подозрительно): Ну-ка, ну-ка... Дыхни!

МИХАСИК идет к ней и дышит прямо в лицо в лицо.

ДРОБЫШЕВА(с сомнением в голосе): Зубы чистил, что ли?.. (наклоняется над сброшенной на пол бумагой, собирает её и кладет на стол опять): Где собрал - в редакции?

МИХАСИК: Нет, в подъезде... и во дворе.

ДРОБЫШЕВА: Всё собрал?

МИХАСИК: Всё... кажется.

ДРОБЫШЕВА: А надо не кажется, а наверняка. Пойду - сама посмотрю. (делает движение к выходу).

МИХАСИК: Постой... Здесь посиди...

ДРОБЫШЕВА: Некогда, Михасик... После поговорим. (хочет уйти).

МИХАСИК(с нервным клекотом в горле): Не уходи!.. (она оборачивается; жалобно): Посиди со мной.

ДРОБЫШЕВА: Да ты что это, Михасик?.. Гадости этой поверил?

МИХАСИК: Посиди.

ДРОБЫШЕВА: Что-то я тебя не узнаю. Мужик ты или размазня сопливая? Дело надо делать, а не отношения выяснять. Я, как гончая, по всей редакции, по всем кабинетам, по туалетам рыскала, бумаги эти собирала, а он...

МИХАСИК: ...Как сыскная ...

ДРОБЫШЕВА: Что?

МИХАСИК: Как сыскная, говорю. Гончая в поле зверя гоняет, а сыскная по углам вынюхивает.

ДРОБЫШЕВА: Ты перед другими образованность свою показывай. Я сейчас пойду, а ты сядь и подумай: зачем и кому надо было эту гадость писать и расклеивать. Просто для семейной ссоры или еще для чего?(уходит, громко стуча каблуками)

МИХАСИК смотрит ей вслед отрешенным взглядом.

ГОЛОС: Ловко она тебя!

МИХАСИК (обреченно): Жена.

Телефонный звонок.

ГОЛОС: Не трогай.

МИХАСИК(сомнамбулическим голосом): Не буду...(телефон по - прежнему звонит: он некоторое время сидит, потом поднимается, идет к бару).

ГОЛОС: Два фужера достань.

МИХАСИК: (кивает, достает из бара два фужера, бутылку водки, возвращается с ними к столу, разливает водку в емкости, выпивает из одной): С богом!..(занюхивает пальцем, лезет в карман).

ГОЛОС: Не стоит.

МИХАСИК(так и не достав ничего из кармана): И то правда...Пусть воняет. (наливает в пустой бокал водку опять, со смаком выпивает): Вот так!.. (ставит на стол фужер): И никаких!

Из-за шторы появляется МОШКИН - мужчина старше шестидесяти лет, невысокий, сухощавый, одет в старомодный плащ, широкополую шляпу, делающие его похожим на плохую пародию на детектива из черно-белых кинофильмов из западной жизни.

МИХАСИК (он ещё не видит Мошкина): Правильно я говорю?.. Эй, ты! А?.. Молчишь?.. Вот так всегда... Когда надо - молчишь, а как не надо, говоришь, говоришь, говоришь...

МОШКИН: Ку - ку!

МИХАСИК(согласно): Ку- ку.

МОШКИН: Привет (тянет руку к фужеру, берёт его).

МИХАСИК: Ты?.. (вглядывается в него): Почему вы?.. (шарит рукой по столу, натыкается на второй фужер, опрокидывает его - фужер пустой): Ты это, значит... (поднимает фужер ,тянется за бутылкой).

МОШКИН (перехватывает бутылку): Хватит жрать.

МИХАСИК: Почему?.. (остарожно тянет руку к нему, трогает): Смотри - осуществился... Почём нынче призраки, а?.. (пауза, в течении которой помутнённое сознание Михасика вдруг проясняется, и он смотрит на Мошкина совершенно трезво): Вы, Мошкин? Откуда вы здесь?

МОШКИН: Вошёл.

МИХАСИК: Как?.. Кто пустил?.. Она что - не захлопнута? (бежит к входной двери, убеждается, что та закрыта): Что вам надо?

МИХАСИК: Да вот - зашёл... Кстати, узнал: водку блатным на дом привозят прямо с завода.

Ящик в месяц. Бесплатно .

МИХАСИК: (грозно): А ну вон! Вон! Сплетник!

МОШКИН: Почему? У меня и доказательства есть. Вот. (протягивает несколько фотографий): А вот и негативы.

МИХАСИК( вырывает и фотографии, и негативы у него из рук): Дай! (суёт отобранное себе в карман): А теперь - вон! Это мой дом! Я тебя сейчас ... как щенка... паршивого щенка.

МОШКИН(слегка отступает, но без тени страха на лице ): Плохое сравнение. (теперь он уже держит бутылку на отлёте, словно готовясь к отражению атаки).

МИХАСИК(посмтривая на бутылку с опаской): Как вы зашли? Когда? Вы дверь захлопули?

МОШКИН: А не всё ли равно?

МИХАСИК: Это важно. Как вы зашли?

МОШКИН: Божественным провидением. Судьбою. Роком.

МИХАСИК: Прольёшь. Поставь... бутылку

МОШКИН: Это мало что изменит. (идёт к столу, сливает в бутылку из фужера водку, закручивает пробку, относит в бар): А вошёл, как все, - через дверь.

МИХАСИК: Когда? Двери закрываются автоматически, замок японский, ключей три: у меня, у жены и у дочери.

МОШКИН: Вопрос в том, что считать дверьми. (бросает взгляд на бумаги на столе)

МИХАСИК: Это ты! Ты написал! Я должен был догадаться! Должен был! Должен!

МОШКИН: Почему?

МИХАСИК: А это? (достаёт из кармана фотографии, только что им отобранные у Мошкина, рвёт их):: Ты всегда меня ненавидел! Всегда! Я чувствовал. (швыряет обрывки вверх - те, тихо кружась, падают на него и на Мошкина): Все! Все! И негативы у меня! (вдруг испуганно): Больше нет?

МОШКИН: Нет, Михаил Иванович. И писал не я.

МИХАСИК(убежденно): Ты! Ты!.. То есть вы! Больше некому! Ты ненавидишь ее! Меня ненавидишь... (резко успокаивается, говорит жестко, словно приговор): А теперь уходите, Мошкин. Свое ты получишь. Вы получите... Завтра (открывает вмурованный в стену сейф, сует туда все бумаги со стола и часть обрывков с пола): Завтра. Завтра же подам на вас в суд. А бумаги - в экспертизу... Почерк, отпечатки пальцев... Я вам устрою! Развеселую жизнь!

ПАУЗА

МОШКИН: Дурак ты, Мишуня. Не писал я этих бумажек.

МИХАСИК(убежденно): Ты. Вы. Больше некому.

МОШКИН: Есть кому.

МИХАСИК: Ты писал. Вы.

МОШКИН: Я зашел сюда через балкон.

МИХАСИК(словнно проснувшись): Кто он? Кто написал?

МОШКИН: У вас здесь тихо... И милиционера у ворот нет. Раньше . до перестройки - был...

МИХАСИК(взрывается): Да скажешь ты или нет? Кто написал?

МОШКИН: Может, и скажу.

МИХАСИК: Нет, ты скажешь! Обязательно скажешь! (бросается на старика, сбивает его с ног, начинает душить): Я тебя заставлю! Говори!

МОШКИН лежит спокойно, не сопротивляется, но правую руку держит в кармане плаща.

МОШКИН(невозмутимо): Зря ты это. Убьешь - тем более не узнаешь.

МИХАСИК отшатыванется от него и, тяжело дыша, поднимаетс с колен.

МИХАСИК: Гадость! Мараться! Гадость!

МОШКИН медленно поднимается с пола, одергивает плащ, но руки из кармана не вынимает.

МОШКИН: Так-то лучше.

МИХАСИК(нервно): Уйди! Убирайся вон! Не нужны мне! Твои!.. Сведения! Шпион! Доносчик!.. Сам найду!

МОШКИН: А вот это ты зря, Мишуня. Не шпион я. И даже разведчиком никогда не был. Автоматчик я. Пехота. И даже не гвардеец.

МИХАСИК: Вон! Кому сказал: вон!

МОШКИН: Врешь Михаил Иванович, не хочешь ты, чтобы я уходил. Иначе бы давно вытолкнул. Да я и сам не хочу.

МИХАСИК чуть не кричит): Ну чего? Чего тебе надо?

МОШКИН: Поговорить.

МИХАСИК: А я не хочу! Не хочу с тобой! Говорить! Понимаешь?

МОШКИН( усажирвается на стул): Ты всегда был неблагодарным, Михасик. А я ведь тебе только что жизнь спас.

МИХАСИК: Ты... как?

МОШКИН: А это ты узнаешь... Скоро.

Телефонный звонок.

МИХАСИК - к телефону

МОШКИН: Стой!

МИХАСИК: Что?

МОШКИН: Не трогай трубку.

ПАУЗА

МИХАСИК: Ты?.. Это был ты?

Телефон звонит

МОШКИН: А ты думал - галюцинация? Белая горяяка? Уже была? Да?

МИХАСИК: Значит, это вы... (идет твердым шагом к телефону) Мошкин...

МОШКИН: Не трогай (вынимает из кармана правую руку - в ней пистолет): Отойди от аппарата.

МИХАСИК смотрит на него с опаской, выполняет приказание. Телефон звонит и умолкает.

МОШКИН: Интересно, о чем тебе хотели сообщить? Может, это жена твоя звонила, а может дочь... а может из типографии... номер сегодня подписываешь ты?.. (Михасик кивает): Может, случилось что? Горбачева сняли, к примеру... А может... телефоном ошиблись... Всякое бывает. Не правда ли, Михаил Иванович?

МИХАСИК(пересохшим голосом): Убери... Хотя бы... в сторону направь..

МОШКИН(сочувственно): Страшно?

МИХАСИК: М-м-м... да.

МОШКИН: Это хорошо. Люди должны боятся... Хоть изредка... После страха люди добреют.

МИХАСИК: Почему?

МОШКИН: Парадокс.. А может - совесть.

МИХАСИК: Совесть?.. Зачем? К чему?.. Что я хочу? Что делать?

ПАУЗА

МИХАСИК: Ты... меня... убьешь?... Да?.. (выкриком): Но за что?!

МОШКИН: Я поговорить пришёл.

МИХАСИК: Да... Конечно... Я понимаю...

МОШКИН: Можно бы, конечно, и в кабинет придти...

МИХАСИК: Конечно...

МОШКИН: Но с пистолетом удобнее . с ним ты меня выслушаешь.

МИХАСИК: Да, да... я, конечно.

МОШКИН: А в кабинет с пистолетом нельзя.

МИХАСИК: Нельзя. Конечно.

МОШКИН: Я убеждён, что слушаешь ты меня внимательно. Садись.

МИХАСИК садится на краешек стула. Его начинает бить нервная дрожь.

МИХАСИК (частит): Ты не убьёшь?.. Не убьёшь меня?.. Ты же не убьёшь?

МОШКИН: Не знаю. Думаешь, это так просто: нажал на курок - и всё?

МИХАСИК: Нет что ты... то есть вы... Я понимаю...

МОШКИН: Что ты понимаешь? Ты бы нажал?

МИХАСИК: Нет! Нет!

МОШКИН: Нажал бы. И рука бы не дрогнула. Как на вчерашнем партсобрании.

МИХАСИК: Н - нет.

МОШКИН: А всё же приятно ... Приятно слышать, как ты лепечешь. Как непривычен, но естественен твой голос сейчас, как созвучна его интонация всему твоему существу - тому, что есть ТЫ на самом деле, а не по виду... (идет к креслу, разваливается в нем): Помнишь пионерский сбор в четвертом классе? Тебя избирали в председатели совета отряда. Ты знал, что все уже заранее решено, что .друг семьи дядя Коля. звонил из своего обитого мореным дубом кабинета директриссе школы - и та заверила его, что председателем изберут именно тебя. Ты был уверен в этом, но страдал и плакал всю ночь, а утром у тебя дрожали руки, и улыбкой своей ты не владел - тебе казалось, что лицо само кривится в гримасах, словно в "комнате смеха".

МИХАСИК(стесненным голосом): Откуда... знаешь?

МОШКИН: Так было и в пятом, и в шестом классах. И позже, когда тебя .избирали. в Совет дружины, и в восьмом - когда ты шел в райком, и повторял устав наизусть... и второй, и пятый, и в двадцатый раз наизусть...(пауза): Интересно спрсить; ты сам-то тем уставом хоть раз в жизни использовался? Нет, не для себя, не для выгоды, - а по сути, по духу его... как там?... .Комсомол - верный помощник партии.... Был ты помощником?.. Достойным помощником...

МИХАСИК: Да. Был.

МОШКИН: Кем ты стал сперва: отличником или секретарем комсомольской организации школы?.. Только честно.

МИХАСИК: ... Сначала секретарем... отличником потом.

МОШКИН: Вскоре .друга семьи дядю Колю. перевели из кабинета с панелями ореховыми в кабинет, где панели были из карельской березы - и тебя рекомендовали в райком комсомола. Работая там, был ли ты "верным традициям отцов?"... Что молчишь? Не хочешь честно?

МИХАСИК: Кажется... был.

МОШКИН: К тому времени субботники уже воскресили?.. Чего молчишь? Уже не ездил по родным весям, не призывал к бесплатному труду и этому?.. Как там? Энтузиазму?... .Школа коммунизма., говоришь?.. Ведь призывал?

МИХАСИК: Конечно.

МОШКИН: И ты за две недели до субботника подсчитывал рубли, что могут перечислить в фонд государства комсомольцы? Писал о том хвалебные речи и звонкие статьи для газет и радио?

МИХАСИК(пожимает плечами): Как все.

МОШКИН: А грядки перед райкомом копали и штакетник красили не ты и твои коллеги.Ведь так? Вы речи держали, а красили, копали, украшали мир для тебя и доказывали, что хотят и могут строить коммунизм, те самые мальчики из школы, которая тебя выдвинула в райком...

МИХАСИК: Ты... Ты - антисоветчик!... (видит, как дернулся ствол пистолета в руке Мошкина) ... Простите...

МОШКИН: Я - человек покорный, Михаил Иванович. Просто я сейчас с пистолетом.

Телефонный звонок

МИХАСИК(поглядывая на пистолет): Я... возьму?

МОШКИН: Нет.

Телефонный звонок

МИХАСИК: Тогда... отключить?

МОШКИН: Нет.

Телефон звонит, потом замолкает

МОШКИН(задумчиво): Поразительно, сколь неприхотливы все мы в выборе средств для достижения цели, даже столь крохотной, как кресло глвного редактора областной газеты. Я знаю тебя всего лишь пять лет, но помню, как в первый раз увидел тебя - и понял, что знаю тебя давно, с самого твоего рождения, и даже раньше... (кладет пистолет на стол и, забыв о нем, отходит к окну, продолжая говорить): Словн прошел вместе с тобой изнчально известный на самом деле тебе одному жизнемнный твой путь. Мне кажется порой, что все вы - номенклатура, - когда впервые встречаетесь друг с другом, то подмигиваете понимающе... эдак: .Маска, маска, я тебя знаю!. (смотрит в окно любуясь парком и повернувшись спиной к столу и МИХАСИКУ): А вчера вдруг внук мой - Лешка - ты помнить его должен, он к нам в редакцию заходил.

МИХАСИК(крадется к столу): Помню.

МОШКИН: ... пришел домой, и сказал: .Меня избрали..

Рука МИХАСИКА ложится на пистолет

МОШКИН(повторяет): .Меня избрали,- сказал он,- и я сегодня не учился.. .Почему?.- спросил я. .Меня вызвали в райком комсомала. И назавтра, то есть на сегодня, тоже вызвали.. А правнучка...

МИХАСИК(наставил на него пистолет): Стой, где я стоял. И не шевелись. Пистолет у меня.

МОШКИН(лишь вздрогнул, но тут же успокоился): М-да... В войну бы я такую глупость не совершил. Но договорить-то мне можно? Всего-то два предложения осталось.

МИХАСИК: Два - можно.( в его голосе свучат едва сдержимые нотки восторга)

МОШКИН: По существу, я все сказал. Просто, когда я услышал от Лешки: .Меня избрали.,- то сразу увидел тебя.

МИХАСИК: Не понял.

МОШКИН: Я испугался, что он станет похожим на тебя.

МИХАСИК: Теперь не станет.

МОШКИН(со вздохом): Дай-то Бог!

МИХАСИК: Во-от почему ты это!.. Ловкий ход.

МОШКИН: Звони в милицию. Сдавай им пистолет и давай показания. Мой внук от меня не откажется - и его переизберут.

МИХАСИК: Выходит, ты и пистолет оставил на столе нарочно?

МОШКИН: Я оставил его не на столе... Я оставил пистолет наедине с твоей совестью.

МИХАСИК: Стой!

МОШКИН все же обарачевается и оказывается к нему лицом.

МОШКИН: Помнишь наш разговор про совесть? Я писал статью про химзаводы, про отстойники, про отравленное промсборами озеро, про совесть людей допуствших всё это. Помнишь? Год назад...

МИХАСИК: Помню. Накануне директора химзавода перевели в секретари обкома по промышлености.

МОШКИН: Ну, да... перевели. Точнее, назначили. Повысили. Доверили... Но я-то писал про совесть. Которой у секретаря обкома нету. Как нет ее и у Генерального секретаря... Это потому, что им о совести не напоминает никто... Потому что ты и слово это, и мысли с ним связанные, выкинул из мой статьи. Вызвал меня, весело так посмотрел, и сказал : .Совесть - это не информация. Совесть - это метафора..

МИХАСИК: Ты дурак, Мощкин. Просто невозможный дурак!

МОШКИН: Пусть так. Но я претпочитаю иметь моего Лёшку дураком, нежели человеком, для которого совесть - метафора.

МИХАСИК: И ты решил подсунуть мне пистолет.

МОШКИН: Нет . Это была задача номер два.

МИХАСИК: А есть и номер один?

МОШКИН: И три, и четыре, и пять...

МИХАСИК: Ну, тех ты уже не выполнишь. А что была за первая?

МОШКИН: Чтобы ты выслушал меня... (звонок в дверь): А вот и номер три.

МИХАСИК: Что?! (начинает соображать): Так значит: пистолет у меня в руках, ты - безоружный, а там - люди... Милиция... Милиция, спрашиваю, там?

МОШКИН: (невозмутимо): А будет и задача четыре, и пять, и шесть... Открой дверь... (суёт руки в карманы, садится на краешек стола)

МИХАСИК: Нет! (вскидывает руку с пистолетом и целится ему в лоб): Скажи им, чтобы уходили!.. Считаю раз... Считаю два... Считаю...

АКТ ВТОРОЙ

Входит ДРОБЫШЕВА с полоской бумаги в одной руке и с сумочкой в другой. В сумочку она опускает ключ от двери.

ДРОБЫШЕВА(на ходу): Звоню, звоню... Оглох что ли? (видит мужа с пистолетом в руке и Мошкина на столе, теряется, но соображает быстро: прячет за спину бумагу): Что за театр? Мошкин вы откуда здесь?

МИХАСИК: Ты... (отпускает руку, его трясет; шепотом): Принеси пить... пить... (кричит): Принеси пить черт возьми!

ДРОБЫШЕВА изчезает, пряча за спиной бумажку.

МОШКИН(участливо): Ты сядь, Мишуня...(Михасик садится): Вот видишь - нет ничего труднее, чем слово три... Кстати, ты забыл снять предохранитель. (Михасик устало смотрит на пистолет и кивает): А говоришь - метафора.

МИХАСИК: Что?

МОШКИН: Говоришь: .совесть . метафора., а нажать на курок...(пауза) Не найду слова. Подскажи.

МИХАСИК: Да, да, до свидания. Вы идите. Спасибо... за урок... (кладет пистолет на стол).

Появляется ДРОБЫШЕВА с чашкой в руках. Видит, что положение в квартире изменилось, пистолет лежит на столе, успокаивается.

ДРОБЫШЕВА: Ничего не понимаю (подает чашку мужу): Мошкин, вы садитесь. (Тот садится): Он что - настоящий? (кивает на пистолет): Хоть не заряжен?

МОШКИН: Заряжен.

ДРОБЫШЕВА(одёргивает руку): Совсем сдурели. Взяли хоть откуда?

МОШКИН: С войны остался. Трофейный.

ДРОБЫШЕВА: Зачем?

МОШКИН: Зачем?.. Затем чтобы выстрелил. В меня.

ПАУЗА

ДРОБЫШЕВА: Вы... в своем уме?.. (мужу): А ты? Что ты молчишь?

МИХАСИК: Он говорит правду, Тамара. Я только что собирался убить его.

ДРОБЫШЕВА: А-а-а! Так это вы?...(сурово): Это вы, Мошкин, написали эту гадость! (оглядывается, выбегает из комнаты и возвращаетсяс тут же порванным листком): Это вы писали?! Вы? (бросается на Мошкина с кулаками, но он легко отшвыривает её от себя): Что?! Бить женщину? Женщину?! (к мужу): А ты?! Ты как позваляешь?!.. (пауза): Баба! А ну гони его вон! В шею его! (бросается к столу): Дай пистолет! Пистолет мне дай! (Михасик кладёт руку на пистолет, некоторое время идёт борьба двух рук - и Дробышева проигрывает, но делает вид , что её отпихнули от стола): И ты - бить? Меня?.. Ты?.. (падает на диван, бьётся в истерике): Ненавижу!.. Ненавижу!..

МОШКИН: (коментирует): Рыдает... Красиво лежит, отрепетированно... И часто это она?.. (Михасик молчит): А в редакции ее зовут .железная леди.. Как Маргарет Тетчер... Та-то - глава партии крупной анлийской буржуазии, вояка, а Томка твоя - глава нашей, местной...

МИХАСИК: Что?

МОШКИН: Местной, говорю, буржуазии - нашей области.

МИХАСИК: Какой такой буржуазии? Что вы говорите?

МОШКИН: Вы ж - аристократы. Племенное поголовье местной породы.

ДРОБЫШЕВА(оторвав лицо от дивана): Мерзавец!

МОШКИН: Это ваша фамилия? Девичья или всегдашняя? А я - Мошкин. .Граф де Мошкин.,- так звали меня в детском доме. За то, что я не мог сесть за стол с немытыми руками. Тогда - в тридцатые годы - это порзвище звучало оскорбительно чрезвычайно, а сейчас... (встает, идет к .картинной галлерее., что развешана вдоль всей лестницы): Портреты предков... До какого тут колена?.. Раз, два...шесть, одиннадцать, тринадцать, четырнадцать... По двадцать лет - на двести восемьдесят годков раскинулось. Как в замке какого-нибудь графа... Этот кто?

МИХАСИК: Там написано.

МОШКИН(читает): .Генерал от инфантерии Михасик-Целуйко.. Ого! Это что ж, ты - из князей? Или из графов?

МИХАСИК: Не твое дело.

МОШКИН(поднимается на несколько ступеней): А этот? (читает): .Уездный предволитель дворянства Антон Иванович Михасик..

МИХАСИК вскакивает со стула и, энергично шагая, продвигается к лестнице.

МИХАСИК: Знаешь что, Мошкин? Не пора ли? Покинуть помещение!.. (и вдруг резко, зло): Пошел вон, старая сука!

МОШКИН(облокачивается на перила, смеется весело, задорно): Уморил!.. .Старая сука... А ведь ты - бывший .сельхознавоз. - сельхозотделом заведовал... (перестает смеятся, медленно спускается по лестнице): Не сука я, ваше благородие, не сука! В крайнем случае, кобель! А вот жена твоя - сучка. По всем статьям. (стоит уже на полу, и в упор смотрит на собеседника)

ДРОБЫШЕВА(с дивана): Михасик! Он оскорбляет твою жену!

ПАУЗА.

МИХАСИК и МОШКИН смотрят друг другу в глаза.

МИХАСИК отводит взгляд, смотрит в окно.

ДРОБЫШЕВА соскакивает с дивана, хватает со стола пистолет и, подбежав к мужу,

сует ему пистолет в руку.

МОШКИН: Стреляй, Миша.. Стреляй. Слушайся ее!.. Защищай честь дамы! Стреляй!.. (поворачивается к нему спиной, идет к окну): Что же ты? Это хоть внешне выглядело бы блвгородно... Ну же... Ну!..(резко разворачивается): Не можешь, значит?.. А ведь десять минут назад мог.

МИХАСИК(резко): Заткнись!

МОШКИН: Хотел бы, да просишь плохо... Знаешь, что я тебе все-таки скажу?..

ДРОБЫШЕВА(торопится перебить его): Не слушай ты его!.. Он нас с ума сведет!

МОШКИН: Помилуйте! Разве я похож на благодетиля человечества?

МИХАСИК нажимает на курок . осечка. ДРОБЫШЕВА делает движение к МОШКИНУ, но он поднимает над головой руку, давая понять, что может ударить.

\

МОШКИН: Не надо, Тамара. Не перекраивайте мой сюжет. Всё идёт согласно сценария. (Михасику): Ты нажал на курок - и тем самым выполнил задачу номер четыре. И если бы я снял предохранитель...

МИХАСИК: Перестань. Я понял.

МОШКИН: Ты бы стал убицей, Миша.

МИХАСИК: Не надо! Прошу вас!

МОШКИН: Что - страшно? Труп, суд, карьера, людские пересуды... Тюрьма, полосатая роба и морды тех, кого ты только сегодня ещё презирал. Подьём, зарядка и работа на лесозаготовках... Этого боишься?

МИХАСИК: (старается выглядеть спокойным): Я ничего не боюсь.

МОШКИН: А всё равно противно, что чуть не убил человека. Не правда ли?.. Любишь ты красивые слова, уверен, что во всём лучше своих подчинённых. Достиг, возвысился... а с Горбачевым да с гласностью уже и всю власть в области в руки взял... Ах, как противно и страшно тебе сейчас,каково ощущать себя дерьмом и видеть меня - сумевшего не выстрелить! Я читал твои статьи, когда ты был простым собственным корреспондентом республиканской газеты. Ты был яростен и смел, Михасик. Слова и мысли твои дышали благородством... Ты верил в них тогда?

МИХАСИК: (с мукой в голосе): Молчи! Молчи! Прошу тебя! (швыряет пистолет на пол): Я не хочу! Не хочу этого слушать! Молчи!

ДРОБЫШЕВА: Михасик! Он же издевается над тобой!

МОШКИН: Однажды ты написал... лет пятнадцать тому назад... (вспоминает наизусть): .В молодости он был следователем - и три огнестрельные раны доказывают, что долг свой служебный он выполнял честно... Прошли годы... и он стал прокурором. И грудью своею он стал прикрывать преступников, а дельцов подпольного бизнеса - от правосудия.... Статья называлась словом в те годы редким: .Конфоризм.... Ты помнишь эту статью?

МИХАСИК(с мукой в голосе): Молчи!.. Молчи!.. Прошу тебя!.. Неужели тебе мало? (шарит рукой по столу возле пистолета, ДРОБЫШЕВА с другой стороны стола подталкивает оружие к его руке).

МОШКИН: Телеграфный стиль... Тебя еще в институте ругали за него... Но какова мысль! Какова проблема! И образ есть.

МИХАСИК: Молчи! (рука находит пистолет - и сразу тон его меняется): Я говорю - молчи!

МОШКИН: А тринадцать лет тому назад ты писал: .Дар слова дан человеку, чтобы никто и никогда не мог скрыть истину..

МИХАСИК: Нет! (отшвыривает пистолет - и тот летит на ковер в середину треугольника меж ними): Ты не заставишь меня! Не заставишь!

ПАУЗА. Все смотрят на пистолет.

МОШКИН(задумчиво): М-да... Мы вспомнили тебя тким, каким ты был в тридцать лет от роду... Ты в это время писал очерк о молодом рабочем... Назарове - и того вдруг как-то сразу заметили, .выдвинули., назначили сначала инструктором горкома партии, потом... Кстати, не .дядя Коля. тебя просил о нем написать?

МИХАСИК: Не знаю. Я о многих писал.

МОШКИН: Конечно о многих, но о Назарове ты писал чуть ли не ежемесячно. Писал, например, о развитии промышлиности в городе - и упоминал его, писал об открытии продовольственного магазина - опять он присутствовал, а если уж вручали переходящее знамя где . то, имя Назарова звучало чаще фамилии первого руководителя знаменосного предприятия!

МИХАСИК: Это естественно. Была такая установка.

Оба не замечают, как ДРОБЫШЕВА перемещается медленно в сторону пистолета

МОШКИН: Установка... М-да... Не сомневаюсь. Иначе, как бы взлетел Назаров в три года до инструктура обкома, и там и до заведущего отдела? А ты в это время...

МИХАСИК(взрывается): Да! Да! Да!.. Я делал ему имя, а он - карьеру мне! Доволен? И здесь я потому, что он взлетел так высоко, что я стал заместителем редактора республиканской газет.ы и канидатом в бюро ЦК республики! Ты это хотел знать?

МОШКИН: Я это знал. Все это знали, кто читал газеты внимательно, и видел то, что должен видеть профессионал... Он выгодно женился?

МИХАСИК: Кто?

МОШКИН: Назаров. Бывший рабочий, бывший инструктор, бывший завотделом и так далее?

МИХАСИК: Назаров?.. Да. Очень выгодно.

МОШКИН: Счастлив он?.. Что молчишь? Прекрасная партия, прекрасный тандем с тобой, общественное мнение... Как у тебя

МИХАСИК: Что вам от меня надо?

МОШКИН: В твоих статьях, Миша, изчезла правда жизни как раз тогда, когда ты встретился с Назаровым. Ты резал правду-матку про сантехников, про поваров и проворовавшихся завскладов, но про прокуроров, про партработников и даже про директоров школ ничего плохого не писал... Я думаю, что именно тогда ты и развелся.

ДРОБЫШЕВА (прекращает движение к пистолету): А это уже не ваше дело!

МОШКИН(не обращает на нее внимания): А ведь ты любил первую жену - и потому запил... Статьи твои порой звучали пронзительно и лирично! В них слышалась поэзия, тоска и грусть. Статьи стали пустыми, ни о чем... но вслушайся сам только: .И купол неба черной бездной сиял алмазным... что-то там... звезд.... Ч-черт... забыл!.. А ты? Не помнишь?.. Нет?.. Ах, как грустно! Ведь это - не обычный твой, не телеграфный стиль... (идет к столу, берет чашку, выливает из нее жидкость, не выпинутую еще Михасиком, на пол): Любовь... Помнишь фильм своей молодости? (цитирует): .От любви дороги строят, детей рожают....

ДРОБЫШЕВА хватает пистолет, и наводит его на МОШКИНА.

ДРОБЫШЕВА: Не двигайся!.. Подними руки!..

МОШКИН выполняет приказание.

МИХАСИК: Тамара!(делает к ней движение)

ДРОБЫШЕВА(наводит пистолет на мужа): Стоять!.. Тряпка! При тебе твою жену оскорбляют... Любовь у него... (переводит ствол пистолета в сторону опять-таки Мошкина): И ты стоять! Я все поняла! Это ты написал. Больше некому.

МОШКИН: Эва, как тебя заклинило!.. .Написал, написал.... Что написал? Где написал?.. На чем написал?.. В какой газете?

ДРОБЫШЕВА отходит к дивану, берет с него изрядно скомканную бумагу и бросает ее на стол.

МОШКИН: Я руки опущу, ладно?

ДРОБЫШЕВА: Отпусти. Только без резких движений.

МОШКИН: Само собой. Женщины - народ нервный. (медленно опускает руки, не переставая говорить при этом): В сорок пятом, помню, ситуация была анологичной... У немки в руках был автомат, а тут крыса через комнату... Она как завизжит - и полоснула по нам очередью... А ведь не хотела... (читает): Михасик... (разворачивает бумагу дальше) рогоносец... Разве?.. (к Михасику): Миша...

ДРОБЫШЕВА: А ну без комментариев!

МОШКИН: Без сомнения. Это ваше семейное дело.

ДРОБЫШЕВА: Потому-то ты и развесил это все по подъездам нашего дома и по всей редакции?

МОШКИН(задумчиво): По всей редакции, говоришь? Неглупо, неглупо...

ДРОБЫШЕВА(утвердительно): Это ты написал.

МОШКИН: Конечно... (ПАУЗА) не я.

ДРОБЫШЕВА(не выдержал паузы): Ты!.. Ты!.. А я говорю ты!.. (нервные спазмы в животе заставляют ее согнуться, прижимая к себе пистолет): Кто... кроме тебя?!

МИХАСИК(делает движение к ней; с сочучтвием): Тамара!

ДРОБЫШЕВА(все еще согнувшись, наводит на него пистолет): Назад! Лицом к стене!.. (медленно разгибается): Руки за голову!

МИХАСИК(выполняет приказания): Тамара!.. Тамара...

МОШКИН(отбрасывает бумагу на стол, вытирает после нее руки о полу плаща): Я , кажется, знаю, кто это написал...

ДРОБЫШЕВА и МИХАСИК (вместе): Кто?!

МОШКИН: Вы вдумайтесь только, как ловко все это придумано: пошлость, сплетня, грязь - и нет авторитета у редактора. Приходишь на работу утром . все, как обычно, никаких новостей, а все же что-то не так... Все молчат, никто при тебе о прочитанном не говорит, а глаза у всех другие. Нет, никто тебе ничего в глаза не скажет, не поспешит с сочувствием... но везде - в коридорах редакции, и в туалетах обкома, и в лифтах исполкома, и во всяких там управлениях, и даже в гостях - везде все будут знать об этом, обсуждать за твоей спиной...

ДРОБЫШЕВА: Прекрати!.. (у нее опять нервный спазм): Я никогда... Понимаешь, никогда... не изменяла ему!

МОШКИН: Вот ты им и скажи об этом. Всем. В обкоме, в исполкоме...

ДРОБЫШЕВА: Не-ет!

МОШКИН: Впрочем, это не важно. Общественному мнению факта не требуется. Достаточно идеи. Грязь на репутации . она приличпчивая.

ДРОБЫШЕВА(с трудом разгибается, ее бьет нервная дрожь, лицо и руки вспотели): Кто же это написал? Кто?

МОШКИН: Напишут такое про меня - посплетничают, да забудут. А главный редактор член бюро обкома партии - дело иное. Вы, ребята, вхожи в круги солидные, нам, сирым, недоступные...

ДРОБЫШЕВА: Кто-о-о?!

МИХАСИК(он уже повернулся к ним лицом): Потерпи, пожалуйста. Я его уже знаю: он - пока не выскажется - не назовет.

ДРОБЫШЕВА(ему): Кругом! К стене!

МИХАСИК торопится исполнить ее приказание.

МОШКИН: Превые руководители тебе, Михаил Иванович, когда встречаются в корридорах или кабинетах, всегда улыбаются, спешат первыми поздороваться - знают, что от характера статьи в газете и штрафы случаются, и приказы о снятии...

МИХАСИК(стоя лицом к стене и подняв руки): Да! Меня боятся!

МОШКИН: Им более чем приятен твой позор. Они будут сплетничать о случившемся... (Дробышева корчиться, но молчит): но в слух тебе нечего не скажут... Но однажды... в твой кабинет зайдет посетитель... Он о чем-нибудь попросит тебя, и ты, конечно, откажешь ему... И тогда-то ты услышишь... сам... все то, о чем говорят они за твоей спиной - все, до одного.

ДРОБЫШЕВА: Это ты написал!.. Ты!.. Вы!..

МОШКИН: Не я... Любовник твой написал - Сте..

ДРОБЫШЕВА(скорчившись в нервной спазме): Нет! (выстрел) Нет! (выстрел) Нет! (выстрел)

Первый же выстрел отбрасывает МОШКИНА к шкафу. По его поверхности он медленно сползает вниз, дважды содрогнувшись после каждого выстрела.

АКТ ТРЕТИЙ

ДРОБЫШЕВА кричит громко, истерически, пистолет падает из ее рук, а она сама валится на руки подбежавшего к ней МИХАСИКА.

МИХАСИК (дрожа голосом и телом): Тамара... Что ты наделала, Тома?..

ДРОБЫШЕВА рыдает в его объятьях. Он, встав на колени и стараясь не глядеть в сторону трупа, прижимает ее к себе и гладит по голове.

Телефонный звонок.

МИХАСИК: Я возьму?

ДРОБЫШЕВА часто и нервно трясет головой.

Телефон звонит.

МИХАСИК: Возьму?

ДРОБЫШЕВА опять не отпускает его.

Телефон звонит.

МИХАСИК(отрешенно): А вдруг это из редакции ... или из обкома... или дочь...

ДРОБЫШЕВА(взрывается): Да иди... иди ты... к... своему телефону1.. Иди! (отталкивает его от себя, но видит труп, вновь визжит и прижимает к мужу)

Телефон звонит и перестает.

МИХАСИК(он старается не смотреть в сторону трупа, но и не в силах одновременно преодолеть желания взглянуть на него): Ты ладно... ты поплачь... Слезы - это хорошо, это... помогает. (она резко дергает плечами и руки его падают с ее плеч): Я понимаю... понимаю...

ДРОБЫШЕВА: Что?! Что ты понимаешь? (поднимает лицо): Я не хотела!.. Не хотела!.. (взгляд ее падает на труп и она опять впадает в истерику).

МИХАСИК(нудным, отстраненным голосом, глядя куда-то вврех, прижимая ее к своей груди и, покачиваясь, словно убаюкивая ребенка): Однажды - это было в сорок четвертом - мне было три года, но я все хорошо помню - к нам в село вллетели танки. Мы их встречали, стоя у самой кромки дороги, рискуя попасть под тяжелые, смачно лязгающие гусеницы.Из верхних люков улыбались и блестели орденами молодые и красивые офицеры. Светит солнце, мы кричали: .Ура!., - и трясли треухами над головами. Офицеры были красивыми, нарядными, настоящими победителями. Как в кино. Как в газетах... Потом прошли еще три части. Эти не спешили дальшен, а делали привалы - для водопоя, отдыха, для митингов. Много ели и смеялись по любому поводу... Вечером пришли... уж и не знаю как их назвать... не то рота, не то остатки полка... Грязные, небритые, форма изодрана вдрызг... Не шли, а плелись... плюхались по пять человек у каждой хаты и терпеливо ждали, когда мы им откроем... Дождь лил мелкий, частый, типично белорусский... избы протоплены, вымыты, а от них, содат этих . грязь, вонь... Они, должно быть, ударили по немцам первыми - два дня назад, они и побили немцев, - а остальные . на танках да блестящие - их просто обогнали... Сидят у дверей, папиросы курят - по одной на пятерых... Дальше - не важно... Пустили мы их, конечно... Но вот, что удивительно: немцев - не помню... А тех, что под дождем сидели, грязные, голодные, вонючие, помню.

ДРОБЫШЕВА: К чему это ты?

МИХАСИК: Понимаешь... три года мне всего было... А всё помню! Мы с тобой сейчас - на танке, а он (кивок на тело Мошкина) . такой же солдатик... вонючий и жалкий... И это - главное...

ДРОБЫШЕВА: А... (и успокаивается у мужа на груди).

Звонит телефон.

ДРОБЫШЕВА(вздрагивает, просит): Не подходи.

Телефон звонит и умолкает.

МИХАСИК: Все?.. Надо взять себя в руки, Тамара.

ДРОБЫШЕВА: Я знаю.

МИХАСИК: Когда я начинаю сомневаться или нерничать - то всегда вспоминаю те танки и тех пехотинцев. И ты их помни... теперь.

ДРОБЫШЕВА: Да, Миша.

ПАУЗА

МИХАСИК: Надо позвонить в милицию.

ДРОБЫШЕВА(взвизгнув): Не-ет!

МИХАСИК: Ну, ну, успокайся... Надо позвонить.

ДРОБЫШЕВА: Нет!

МИХАСИК: Надо, Тамара.

ДРОБЫШЕВА: Нет!.. Нет!.. Нет!..(открывается от его груди, говорит, глядя ему в глаза): Ты что - хочешь в тюрьму меня засадить, а сам - чистым останешься?.. На танк ему захотелось... А под танк не желаешь?

МИХАСИК(с горькой улыбкой в голосе и на лице): Ну вот, уже и успокоилась.

ДРОБЫШЕВА(отталкивает его, поднимается с колен, отпровляет юбку): А что прикажешь делать?.. Ну, вызовешь ты милицию, ну, встретишь их у порога. А что скажешь? Что пришел к тебе в дом твой подчиненный - старик, между прочим, - а ты его убил?

МИХАСИК(криком): Но он вынудил меня!

ДРОБЫШЕВА: Не смягчающее вину обстоятельство. Убийца . ты.

МИХАСИК: Постой... Но ведь я же... Я не убивал!.. У меня... предохранитель был! Я н снял его... (обрадованно): Это ты! Ты убила его! Ты!

ДРОБЫШЕВА(резким фельдфебельским тоном): Молчать! Да! Я убила его! (меняет тон на .лисий.): Но ведь и ты стрелял. Хотел убить - не получилось... Чем ты лучше меня?.. Ты ведь первым хотел, а я тебе помешала.

МИХАСИК (трясет головой, словно сбивает с себя хмель): Не путай меня ! Ты в него выстрелила!.. Он что-то хотел сказать, а ты... ( пауза): Я всё понял ! Ты нарочно выстрелила . чтобы я не узнал... не узнал, кто... твой любовник!

ДРОБЫШЕВА(смеется): Любовник... Вот ведь наградил бог мужем... Любовник... Да что я - боялась бы тебе сказать, если бы имела любовника?.. Подумай, что говоришь . тебя . бояться?! .. Да ты что - забыл КТО мне это всё предлагал? И не помнишь, что я ему ответила?.. .Мне семья нужна, - сказала я. - Свой дом нуден, а не украденное счастье.. Если я ТОГДА так сказала, то зачем мне меняться СЕЙЧАС? (подходит к бару, наливает в фужер вина, со смаком выпивает): На пистолете ведь и твои отпечатки... Как ты это милиции обьяснишь?..(пауза): Вот то-то... На танк он забрался. Забрался - попробуй усидеть...(оборачивается к мужу, держа в руках фужер, говорит тоном, не терпящим возражений): Вытри пистолет и вложи ему в руку. Пока тело не остыло . пальцы-то и отпечатаются.

МИХАСИК(делает движение к трупу, но тут же отступает): Не-ет...(оглядывается на подобравшуюся ДРОБЫШЕВУ): Ты меня не дури-и... Три выстрела. В упор. И - самоубийство?.. Не-ет (отступает еще на шаг): Не-ет...

ДРОБЫШЕВА: Трус!

МИХАСИК: Лучше быть трусом, чем там... в фуфайке и под автоматоми... В милиции ведь тоже не дураки.

ДРОБЫШЕВА: Не дураки. И прекрасно, что не дураки. Они ведь тоже хотят посидеть на танке. Понимаешь?

МИХАСИК: Нет.

ДРОБЫШЕВА: Кто они? Сержант Иванов, следователь Петров, судебный эксперт Сидоров... А ты - член бюро обкома, редактор областной газеты... А еста на танке ало, всем не поместиться. Ты можешь их взять на танк, а можешь по ним - гусеницами... Ясно?

МИХАСИК: На пистолете твои отпечатки сверху моих.

ДРОБЫШЕВА(взрывается): Подлец! Мерзавец! Паршивого дерьма кусок!

МИХАСИК: Согласен. А все же так - надежнее.

ДРОБЫШЕВА: Я... тебя... из грязи... а ты...

МИХАСИК: А я тебя - в грязь... Что ж, такова жизнь... (идет к бару, выпивает водку): И хмель ведь не берет, черт возьми. А как бы хотелось свалить на то, что пьян... (задумчиво): Тебя-то первые три месяца моей работы здесь не было - не видела ты, как они все... (кивает на Мошкина) и он тоже ... поили меня! У каждого в доме побывал... Наслушался!.. Каждый старался на других побольше помоев вылить - и всегда так убедительно, так профессионально... А всё ведь из-за какого-то там червонца-другого гонарара. Иной раз перепьёшь - и верить им начинаешь... Так вот - честное слово! - в иной момент взял бы пистолет - и всех до единого... (делает из пальцев .пистолет., целится в зал и имитирует стерльбу): Кх!... Кх!.. Кх!..

ДРОБЫШЕВА: Да говорил ты мне это уже! Говорил!

МИХАСИК: Говорил... Тогда я только умом понимал - и говорил, а сейчас - сердцем. Дрянь - людишки.

ДРОБЫШЕВА: При чем здесь они? Я человек убила!

МИХАСИК: Убила и убила. Просто, когда говоришь на отвлеченные темы, легче о главном думается. Подсознание работает расторможенно. Тебе спасибо - помешала звонку в милицию. Так что сама и придумывай, что теперь делать тебе. Не мне...

ДРОБЫШЕВА: Через час дочка вернётся!

МИХАСИК: Твоя дочь - ты и думай.

ДРОБЫШЕВА: Негодя-ай!

МИХАСИК: Без сомнения. Ты знаешь, о чём думало моё подсознание, когда он тут перед нами с пистолетом выделывался?.. Ну, хорошо, думал я, прав он, прав - по всем нормам христианской морали прав. В главном прав: я . дерьмо, все рупора перестройки - деьмо. А он чем меня лучше? Это же у нас профессиональное, журналистское - в чужой... прости... заметить и пылинку, в своей... бревно не разглядеть. Я же читал письма, что они писали в ЦК друг на друга... журналисты вонючие... И про Мошкина читал... И про этого... как его?.. Калинина. Про Никитина. Про всех читал... И заранее уже представлял: как и за что их надо выгнать. А приехал, увидел - и ничему не удивился. Профессионалы. Потому и укротил я их: двоих выгнал, а остальные тут же доносы перестали писать, и план по строчкам перевыполняют.

ДРОБЫШЕВА(вначале ещё слушая его, хоть и с брезгливостью на лице, не выдерживает и решительно заявляет): Хорошо. Я сама. (идёт к пистолету и берёт его)

МИХАСИК: Ну и глупо.

ДРОБЫШЕВА подходит к Мошкину и, наклонившись, хочет положить пистолет тому в руку, но вдруг с коротким вскриком отскакивает назад.

ДРОБЫШЕВА: Ж... живой.

МИХАСИК: Что?

ДРОБЫШЕВА: Живой он.

МИХАСИК: Да ты что? Три пули в упор.

ДРОБЫШЕВА: У него жилка бьется... около уха.

МИХАСИК: Что ж... пристрели.

ДРОБЫШЕВА поднимает пистолет, наводит его на МОШКИНА, рука ее дрожит, потом медленно опускается.

ДРОБЫШЕВА: Не могу.

МИХАСИК: А ты подойди. Пусть рука вниз висит. Отвернись - и нажимай на курок. Так будет проще.

ДРОБЫШЕВА, словно сомнабула, идет к МОШКИНУ, но по дороге не выдерживает нервной нагрузки, сжимается от боли в животе и падает без чувств.

Часы громко отбивают 8 ударов.

МИХАСИК: Тамара!(медленно подходит к ней, опускается перед женой на колени; нежно): Томочка моя! (приподнимает ее голову, целует): Тамара!

ДРОБЫШЕВА открывает глаза и дает ему пощечину.

ДРОБЫШЕВА: Дрянь!.. Дрянь!..(рыдает у него на руках)

МИХАСИК: Хорошо.

МИХАСИК опускает голову ДРОБЫШЕВОЙ, берет из ее руки пистолет, поднимается на ноги, идет к МОШКИНУ и, опустив руку, не глядя на старика,стреляет - тело дергается - пистолет выпадает из его руки.

МИХАСИК: Я это сделал, Тамара... Сам... (медленно идет к бару, наливает фужер водки, выпивает).

ДРОБЫШЕВА, лежа, смотрит на него.

ДРОБЫШЕВА(нежно): Миша!.. Иди ко мне!..

МИХАСИК оборачивается и идет к ней с недопитым фужером в руке. Опускается перед женой на колени, трогает ее руку, грудь, лицо....

ДРОБЫШЕВА: Милый... Хороший... Прости меня...

ОНИ целуютя. Она вынимает бокал из его руки, отставляет в сторону. Перемежающийся шепот обоих:

.Мишенька... Томочка... Прости... Ты прости... Радость моя... Ласточка моя... Счастье мое... Рыбонька.... и т. д.

МИХАСИК тискает ее все более уверенно, бурно и настойчиво.

ДРОБЫШЕВА(слегка нерничая): Мишенька! Миша!.. Не надо!.. Не сейчас!.. Мишенька! (треск порвавшейся материи): Михасик!... (голос становится жестче): Я не могу так!.. Не могу!.. (он не унимается): Отстань!.. Отстань, говорю!.. (ловко и привычно выворачивается из-под него, бьет ногой вниз живота): Озверел совсем!.. Пьяница чертов!.. (Михасик лежит, не двигаясь): Михасик! Ты что? (заглядывает ему в лицо): Куда я тебя?.. Больно?.. Тебе больно?

В ответ - здоровый мужской храп.

ДРОБЫШЕВА(со слезами в голосе): Уснул!.. Уснул!.. (стучит кулаками по его огромному плечу): Пьяница!.. Уснул!.. Алкаш проклятый!.. Уснул!.. (толкает его руками, тормошит - все без толку): Что делать? Что же делать, господи?.. (поворачивает к МОШКИНУ, пытается того пошевелить, потом хотя бы проволочь, потянув за плащ, - отрывается часть воротника): Господи!.. На мою голову!.. (поднимается на ноги, подходит к бару, наливает вина в фужер, медленно выпивает - видно, как с каждым глотком тело ее наливается силой, а когда фужер уже выпит - перед нами совсем другая женщина: сильная, уверенная в себе. Она подходит к зеркалу, поправляет себе прическу, одежду. Идет к мужу и с размаху бьет носком туфли ему в бок.)

МИХАСИК сладостно стонет и шевелиться.

ДРОБЫШЕВА бьет еще и еще.

МИХАСИК наконец-то дергается, приподнимается и садиться на полу, оглядываясь с тупым недоумением.

ДРОБЫШЕВА пинает его еще раз, но он успевает отвести удар.

МИХАСИК: Престань... (мнёт лицо ладонью): Все-таки было... А поначалу показалось, что сон дурной... (мотает головой): Бр-р-р...(поднимается на ноги): Башка болит (идет к бару).

ДРОБЫШЕВА преграждает ему путь.

ДРОБЫШЕВА: Нет. Хватит.

МИХАСИК хочет отодвинуть ее рукой в сторону. Она сопротивляется.

ДРОБЫШЕВА: На пистолете... твои отпечатки. Ты... стрелял последним.

МИХАСИК перестает отодвигать ее, смотрит на жену долго и напряженно.

МИХАСИК: И ты... Ты?.. Ты - на меня?... Теперь?... Когда я... Для тебя, а ты?!.

ДРОБЫШЕВА(мягко касается его груди рукой): И я для тебя... Всю жизнь... Всю жизнь - для тебя... Ты мне веришь?.. Веришь?..

МИХАСИК: Но ты!.. Про пистолет!

ДРОБЫШЕВА(ласково): Забудем это... Я была не права... Ты мне веришь?

МИХАСИК(неуверенно): Верю.

ДРОБЫШЕВА: Вот видишь. Потому что мы вместе - и ты и я, одна семья... Успокойся...(кладет голову ему на грудь): Вот и хорошо... А теперь подумай... хорошо подумай... что нам делать с ним...

МИХАСИК(неуверенно): Что?

ДРОБЫШЕВА: Да - ты что? Что сделаем с трупом?

МИХАСИК: Не знаю. Ничего не знаю.

ДРОБЫШЕВА(поднимает голову): Поцелуй меня. (Михасик целует); Крепче... Еще крепче... (говорит сквозь поцелуи, пока его активность не достигае предела): Еще... еще... Ну, хватит. Хватит говорю!.. (отталкивается от него): Дорвался... Очухался наконец?.. Созрел?.. (подталкивает его к креслу): Садись - и подумай (он выполняет ее приказ, а она идет к бару, достает сифон и брызгает ему из него на голову, морща нос при этом): Думай. (сует ему сифон в руки и пододвигает пустой фужер): Хочешь - пей... А я сейчас полотенце принесу... (уходит, поднимаясь по лестнице).

МИХАСИК смотрит не на нее, а в окно. Слышен птичий гомон, детские смеющиеся голоса. Потом это микшируется и после его монолога вовсе изчезает.

МИХАСИК: Тамара... Тома... Томочка... Говоришь, а губы словно тонут в поцелуе... Так и хочется порою сплюнуть... Я был в запое, когда она вдруг появилась в моей квартире... Умыла, побрила, спать уложила... И все вокруг раскудахтались: .Какая женшина! Какая хозяйка!. И даже дядя Коля: .Женись, говорит, такая лучше любой каменной стены. Хваткая баба. Практичная.. Старик и сам был не прочь за ней приударить... Сам . шишка ого! И спецквартирами пользуется, и охотничными домиками, и особняк ему отгрохали - дворец! - и отдыхать ездит с чековой книжкой в кармане... А она выбрала меня... (поднимается с кресла, идет к зеркалу): пьяного, толстого, но молодого... Молодого... Мо-ло-до-го...

Стоит у зеркала и растирает морщины на лце, задумавшись о чем-то о своем, и не видит, как .мёртвый. МОШКИН вдруг зашевелился, приподнял голову, огляделся и встал. Грудь его в .крови., улыбка извиняющаяся.

МИХАСИК вдруг замечает в зеркале вставшего .мертвеца., коротко вскрикывает и рушится на пол.

МОШКИН идет к нему, растерянный и усталый. Наклоняется над МИХАСИКОМ, щупает пульс и, успокоившись, разгибается.

МОШКИН: Обморок... Как у старой леди в сентиментальном романе. (оглядывается, видит сифон на столе, делает к нему шаг, но тут МИХАСИК начинает громко храпеть.): Фу-ты!

За сценой голос ДРОБЫШЕВОЙ: Миша! А где твой одеколон? Тот, что тебе редакция подарила!

МОШКИН сбрасывается с себя плащ, набрасывает его на МИХАСИКА, переворачивается редактора на бок - храп стихает.

МОШКИН: Полежи минуточку. (и на цыпочках перемещается в угол комнаты.)

Почти тут же на лестнице появляется ДРОБЫШЕВА. В руках у нее полотенце и большой хрустальный флакон с мужским одеколоном.

ДРОБЫШЕВА(спускается по лестнице, деловито): Сейчас отпечатки сотрем. Я где-то читала, что они одеколоном хорошом сводятся... А ты знаешь, что я придумала? У нас в подвале есть полиэтиленовые мешки. Наденем два мешка на него - с ноги и головы, - в машину погрузили и вывезем за город...

МОШКИН(делает шаг вперед): А там вдруг .случайно., как бы между прочим, .найдёте.?.. Или нет? Просто так выбросите?

ДРОБЫШЕВА: Вы?.. (из рук её вываливается флакон и со звоном катится по ступеням лестницы). Почему вы?.. (смотрит в сторону лежащего у окна МИХАСИКА): Миша!.. (сбегает к нему): Мишенька! (стоит на коленях около мужа, оборачивается к Мошкину): Ты убил его!.

МОШКИН: Такого убьёшь...

ДРОБЫШЕВА: (осторожно трогает мужа за плечо и тут же одёргивает её): Н-нет!..

МОШКИН: Возьми сифон - и побрызгай.

ДРОБЫШЕВА: Нет. Нет. У него сердце... Три года назад инфаркт перенёс.

МОШКИН идет к МИХАСИКУ, сбрасывает с него плащ, перворачивает на спину, растегивает рубаху.

МОШКИН(ДРОБЫШЕВОЙ): Холодную воду!.. Лекарство!.. Живо!

ДРОБЫШЕВА убегает в комнату на нижнем этаже, и тут же возвращается с пузырьком в руке; сует все это Мошкину и спешит к телефону.

ДРОБЫШЕВА: Я позвоню. Ладно?... Скорая - это ноль-три?

МОШКИН: Звони... Все живы... пока. (отставляет пузырек в сторону и, сидя на полу, начинают раздеваться сам).

ДПРОБЫШЕВА(держа в руках трубку): Что вы?.. Зачем это?

МОШКИН(он уже по пояс голый, показывает на красную от .крови. рубашку): Клюква... Как на кимносъемке.

ДРОБЫШЕВА: Одевайтесь! Сейчас же!

МОШКИН(продолжая разоблачаться): Вот еще... Сейсчас люди придут, а я, как... палач, прости Господи... А ты звони, звони...

ДРОБЫВШЕВА: Но вы же - голый! В этом доме!.. И муж..

МОШКИН(невозмутимо): И пистолет.

ДРОБЫШЕВЫА: И пистолет! (швыряет телефонную трубку): При чем тут пистолет? Вы же живой! Немедленно убирайтесь отсюда!

МОШКИ: А иначе что - в милицию позвонишь? Пожалуйста. На пистолете - твои отпечатики и его. (начинает расшнуровывать ботинки): Я сейчас разуюсь. Чем не ясна ситуация? (снимает ботинок и рассматривает сквозь отверстие для шнутрка МИХАСЧИКА): Обморок... Или инфаркт... От страха при виде пистолета. Или попытка самоубийства... Это все-таки интереснее, чем просто убийство редактором рядового журналиста. Не правда ли?.. (смотрит на Дробышеву): Звони...

ДРОРБЫШЕВА: Чудовище!

МОШКИН: Не больше, чем он или ты. (осматривается): Эту вот мебель ты ведь не покупала?.. Свадебный подарок, должно быть... От кого? От дяди Коли? (ставит ботинок рядом с собой)

ДРОБЫШЕВА: Он же умрет! Понимаете? - умрет!

МОШКИН: Одним главным редактором будет меньше... по крайней мере, на несколько дней. (подходит к пистолету, поднимает его): А газета все равно будет выходить. Заместители будут подписывать номера и бороться за портфель Михасика на коврах коридоров обкома партии. А читатели ничего не заметят (снимает второй ботинок, ставит его рядом с первым). Будут орать о новом мЫшлении, о кооперации и как мы обгоним и перегоним США.

ДРОБЫШЕВА: Что вы говорите? О чем вы говорите?!

МОШКИН: Главные редакторы приходят и уходят, а газета не меняется. Программа телевидения, местные объявления - вот и все, из-за чего ее покупают. А ты говоришь . главный редактор!

ДРОБЫШЕВА: Он не редактор мне, он - муж!

МОШКИН: Разве?.. (берёт оба ботинка в руки, держит на одном уровне перед собой): Ты в прошлом месяце ты сколько получила гонорара?

ДРОБЫШЕВА: Не помню.

МОШКЕИН: Двести двенадцать рублей... (один башмак в его руке, словно чаша весов, резко опускается): А я - четырнадцать... (второй башмак качнулся, но не более того): И во всей редакции никто не получил больше шестидесяти. А сам Михасик?.. Сто пятьдесят три...(первый башмак опустился почти до пола): А его шофер полуграмотный... не знаю уж, кто за него пишет... девяносто рублей. А еще братья шофера и сын его трехлетний... Вместе - сто девяносто три. А чей еще псевдоним .Михайлов.? (рука с первым ботинком легла совсем уж на пол, а второй вознёсся над головой МОШКИНА). Восемьсот тридцать девять рублей вы с Михасиком взяли вместе из гонорарного фонда в прошлом месяце. Из одной тысячи, выделенной бухгалтерией на весь коллектив. Правильно?

ДРОБЫШЕВА: Не ваше дело! Пусти меня! (бросается было к мужу, но МОШКИН направляет на нее пистолет - и она останавливается)

МОШКИН: Какой он тебе муж? Скорее подельщик. Или лучше: работодатель, плательщик исправный, подельник.

ДРОБЫШЕВА(испуганно): Ой! (потом напряженно смеется): Он же заряжен холостыми! (делает вперед осторожный шаг)

МОШКИН: А вдруг - нет? (ДРОБЫШЕВА останавливается): Может, я успел обойму перезарядить?

ДРОБЫШЕВА: Вы что - убить хотите? Меня?

МОШКИН:(пожимает плечами): Почему нет?.. Око - за око.

Звонит телефон. Обое смотрят в его сторону. Телефон замолкает.

ДРОБЫШЕВА(тоскливо): Звонит кто-то... звонит... звонит.

МОШКИН(сочувственно): Тошно, наверное.

ДРОБЫШЕВА: Что?

МОШКИН: Тошно, говорю.

ДРОБЫШЕВА: Кому?

МОШКИН: Тому, кто звонит... Весна нынче холодная, а отопление по всему городу отключили согласно графика - 15 апреля. До вчерашнего дня на улице была температура минусовая, люди спать ложились в одежде, а днем бегали по инстанциям, просили отопление все-таки включить. Вся редакция была занята посетителями. А он... (кивок в сторону МИХАСИКА):... выписал себе командировку в районы, будто бы по депутатским делам, а сам сидит дома и шлепает гонорары (стоит в трусах, поглаживая голую грудь ладонью): А у вас тепло... В таких домах, как у вас, или даже как у инструктора горисполкома, всегда тепло. А в домах твоих читателей (телефонный звонок) холодно. И ни в одном детском садике, ни в одной школе батареи после 15 апреля не греют. Повел внучку в садик - а там из двухсот тридцати детей только пятнадцать. Остальные простудились и болеют вместе с мамами.

ДРОБЫШЕВА: Поэтому вы так нас ненавидите?!

МОШКИН: Не поэтому. Я - не положительный герой. Я просто очень внимателен, и умею мыслить логически. Логика развития образа, так сказать... Взять хотя бы дядю Колю. (ДРОБЫШЕВА вздрагивает): Однажды Михасик распекал меня в своем кабинете за маленький ляп. Вдруг зазвонил телефон. Он поднял трнубку. Три слова сказал: .Здравствуйте, дядя Коля.... - и сделал мне знак, чтобы я вышел. Три слова всего сказал, но зато КАК они были произнесены! И, что не менее важно, он в тот день меня больше ни разу не вызывал к себе, и о том .ляпе. больше не вспомнил. Это - тоже подвод для размышления. И я могу теперь жизнь Михасика разложить по дням, по минутам.

МИХАСИК вдруг всем телом изгибается и громко хрипит. Затихает.

ДРОБЫШЕВА: Миша!.. (дергается по направлению к мужу, но тут же оступает): Умер... (кричит): Умер!

Голый МОШКИН с пистолетом в руке наклоняется над МИХАСИКОМ, прикладывает ухо к груди.

МОШКИН: Дышит... (поднимает голову): Нет, не дышит... Пожалуй, завтра в родной газете прочтем: .Еще один прекрасный человек покинул наш бренный мир. Вся жизнь его была примером служения партии, Родине и всему советскому народу.... (оборачивается к ДРОБЫШЕВОЙ): А может поступим проще? Как меня - в два политэтиоленовых мешка?

МИХАСИК резко поднимается, выбивает из рук МОШКИНА пистолет. Овладевает оружием и встает над противником.

МИХАСИК: Все, ребята! Считайте себя покойниками! Оба!

АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ

ДРОБЫШЕВА: Мишенька! Живой!

МИХАСИК(ей): Теперь ты... Руки за голову и мордой к стене.

ДРОБЫШЕВА(выполняет приказ): Живой...

МИХАСИК(МОШКИНУ): Так... Значит, тебе гонорары мои не нравятся? И отопление, которого тебя лишили?.. Еще что не нравится? Говори - я слушаю. Я - твой депутат. Наказы избирателей.

МОШКИН: Одеться можно?

МИХАСИК: Замёрз, старый хрен? Одевайся.

МОШКИН собирает одежду и обувь по комнате и потом в процессе разговора одевается и обувается.

МИХАСИК: Я слушаю. Что тебе не нравится в нашей советской действительности?

МОШКИН: При чем тут действительногсть? Я, между прочим, за эту самую советскую власть всю Европу с автоматом в руках прошел.

МИХАСИК: Так что же тебе У НАС не нравится все-таки?

МОШКИН: Да, посчитай, почти все, что не советским стало. И все вы: и дядя Коля твой, и Тамара твоя, и то, что ты в редакцию пришел не за хлебом насущным, а чтобы порядок навести у нас прислан. Как в Рейхе: орднунг ист орднунг. Чтобы все в порядке было. Истинный ариец и так далее. Перестройщики, мать вашу в душу!

МИХАСИК: Продолжай...

МОШКИН: Ты в редакции теперь одно быдло оставил - тех, кто при тебе и против тебя пикнуть не смеет. Калинина выжил, Никитина.

МИХАСИК: Калинин - бездарность!

МОШКИН: И твой приговор - окончательный?.. А Калинина вон в центральной прессе печатают, в .Экономическую газету. взяли, а она . орган союзного ЦК.

МИХАСИК: И это - всё? Всё, что ты понял?

МОШКЕИН: Про твою кадровую политику - понял? Нет, не всё... Я в газете нашей вот уже двадцать три года работаю. Знаю, кто писал, как писал и про кого писал доносы в ЦК, в партконтроль, в КГБ. Бездарности и хапуги друг на дружку доносы строчили. Ну, и порядочных журналистов в пыль обращали.

МИХАСИК: Ну и ?..

МОШКИН: Что - ну и? Пришёл к нам ты . не долго присматривался - и решил, что именно на эту сволочь писучую тебе и надо ставку делать. Объединил ты их проще простого - буфет при редакции пробил получше обкомовского, сплошной дефицит на прилавках лежит для своих.

МИХАСИК: Буфета больше нет.

МОШКИН: Да. После соответствующего Постановления Правительства буфета сразу не стало. Но обеспечение через твой кабинет для журналистов осталось - от седьмого хозмага. Свертки к нам теперь привозят на дом: с сервилатом, со сгущенкой, с хорошими конфетами. Что-то наподобие офицерского пайка. В войну, помню, молоденькие лейтенанты стыдились их в одиночку есть, с солдатиками делились. А сейчас мы . трубадуры перестройки - пайками этими подлыми гордимся, презираем тех, кто обходится без пайков, считаем, что те не перестроились.

МИХАСИК(нетерпеливо): Теперь, надеюсь, все?

МОШКИН: Подлось не может быть окончательной, Миша. Она прогрессирует.

МИТХАСИК: Короче!

МИХАСИК: Да хотя бы вчерашнее партсобрание...

ДРОБЫШЕВА(все еще стоя лицом к стене): Еще и партсобрание приплел.

МОШКИН: Обязательно. Тебя ведь вчера в партию принимали. Не забыла еще?

МИХАСИК: Тамару не трогай.

МОШКИН: Как там сказал Никитин?.. .Тамара. Тебе, как молодому коммунисту, надо быть поскромнее.... - И все. (пауза): Вчера старик, фронтовик, орденоносец, так сказал, а сегодня уже - приказ: .Уволить за политический .ляп.. За то, что вместо товарищ Горбчёв, написал .т-тире-щ., да и то полгода назад. Какая оперативность!

МИХАСИК: Обком утвердил увольнение.

МОШКИН: Еще бы не утвердить. Никитин . кто? Честный человек . и только. А ты?.. Гласность - сила великая... Только зависит сука-гласность от чистоты рук того, кто голосит на весь свет в печати. А наша газета . вся в твоих руках, в руках поганца... (МИХАСИК замахивается на него пистолетом) Стоп, стоп!... И это ведь не самый необычный эпизод в твоей жизни. Да и в сценарии вчерашнего дня, кстати, не лучший. Конфликт с Никитиным видели все коммунисты, и результаты его принял каждый для себя к сведению.

МИХАСИК: Лицом к стене! (направляет пистолет на него)

МОШКИН: Не хочу.

МИХАСИК: К стене, говорю! Я не шучу!

МОШКИН: А кто тебе про Стебелева скажет?

МИМХАСИК: А этот тут при чем?

МОШКИН: Знаешь, как его в редакции называют? .Стебелёк-кобелёк.. Редакторский кобелек.

ДРОБЫШЕНВА(разворачивается от стены): Заткнись!

МОШКИН: Почему?

ДРОБЫВШЕВА: И что - вы скажете эту пошлость, что Стебелев - мой любовник?

МОШКИН: Разве? Да... все говорят так, но я... сомневаюсь.

ДРРОБЫШЕВА: Прекратите издеваться! Миша! Не верь ему! Лучше застрели.

МИХАСИК (МОШКИНУ): Говори.

МОШКИН (подходя к креслу и садясь в него так, словно погружается в него): Начну я все-таки с последнего партсоброания... (устраивается поудобнее): Надо использовать выгоды своего положения, не правда ли?.. Ваша школа, госопда . не товарищи... (вновь ёрзает в кресле, но теперь делает это лишь для того, чтобы поудобнее устроиться, наслаждаясь тем, как утомительна для слушаетелей пауза): Я ведь действительно порой вижу больше. чем мне показывают, слышу больше, чем говорят. И никогда не ошибаюсь - поверьте... Партсобрание вчерашнее ожидалось скучным и коротким. Все знали, что место для Томочки ты, Миша, выбивал в райкоме партии больше месяца. Украл лимит на человека с высшим образованием у какого-то инженера с завода тракторных запчастей. (Нелепость - но не об этом речь). Все были готовы в нужный момент поднять руки, проголосовать и разойтись по домам. Наиболее рьяные твои холуи шептали про себя заготовленные лестные о Томке речи - и ничего не предвещало корректнейшего замечания Никитина, которое вы оба восприняли, как пощечину.

ДРОБЫШЕВА: Ваш Никитин - хам! Наглый хам!

МОШКИН (жестко): Твой муж, милочка, родился в Белоруссии, где хамами и быдлом называли его папу, дедушку и последующих пращупров... (поднимается на ноги и идет к .портретной галлерее.): По скольку рублей платил за штуку, Миша? Или покупал опотом? В художественном фонде немало хороших копиистов, которые знают и секреты состаривания картин... Семнадцатый век, говоришь? (снимает портрет, разворачивает ее обратной стороной): А холст-то совсем новый. И даже штамп завода не стерт... Сэкономил, Мишуня. (швыряет картину на пол): Так что, если в редакции зовут тебя Тома, королевой, то спишь ты, прости, в одной постели с хамом и под быдлом. Самым настоящим быдлом! Чистокровным.

МИХАСИК (смеется): Уморил. (жене): Это не он писал эти дурацкие листовки.

ДРОБЫШЕВА (стискивает кулаки и прижимает их к груди): Ненавижу!.. Миша!.. Убей его! Я прошу тебя! Убей!

МОРШКИН(спокойно): Можно мне продолжить?

МИХАСИК: Говори.

МОШКИН(идет к столу, наливает из сифона воду в стакан, подносит ко рту - и тут же выплескивает): Вы что - водку в сифоне держите? Озверели совсем.

МИХАСИК вырывает у него из рук сифон.

МИХАСИК: Продолжай. (сифон он относит в бар, а пистолет кладет в карман). Что знаешь еще?

МОШКИН: Сначала твой спектакль сломал Никитин. А потом уже и уборщица... Мыла бы себе полы, а не шаталась по партийным собраниям. Только ведь она и в партию для того вступила, чтобы с такими, как ты, Миша, в одном зале на равных сидеть. Хоть раз в квартал. Так вот... эта уборщица сказала...

МИХАСИК: Хватит! Я помню.. ( с чувством): Дура.

МОШКИН: Дура? (идет к Михасику, смотрит ему в глаза): У нее семь детей - и пятерых из них она в инженеры вывела, высшее образование дала. Понимаешь это ты, червь ты бумажный? Такие, как наша уборщица, дороги строят, детей рожают - не тебе, паскуда, дурным словом таких женщин поганить.

МИХАСИК молча бьет МОШКИНА в лицо - и старик летит в угол.

МИХАСИК: Высказался? А теперь пошел вон! (МОШКИН, лежа на полу, отрицательно качает головой): Вон, говоррю! (МОШКИН усаживается в углу поудобнее): Ах, так?! (бросается к МОШКИНУ и начинает тянуть его по полу вон из комнаты) Я тебе, гад!.. Ты еще у меня посмотришь!

Идет молчаливая, ожесточеннная борьба, во время которой становится ясно, что молодость и сила в лицне МИХАСИКА вот-вот одержит победу над старческой немощью. Но тут рука МОШКИНА оказывается в кармане у редактора и извлекает оттуда пистолет.

МОШКИН(сует пистолет МИХАСИКУ в бок): Охолодни малость... (МИХАСИК отпускает старика): Отойди... (тот отходит на шаг): Видишь, как просто, оказывается, справиться со стариком? А лучше - оглушить его кулаком по голове, а затем вышвырнуть из окна... А теперь - иди и встань рядом с ней. (МИХАСИК выполняет приказание): Хочу лицезреть ваш семейный портрет в натуральную величину (идет к бару и не находит нужного напитка): Хоть бы минералка какая была... Или лимонад. Сплошной дефицит (разглядывавет бутылки): Что ж, придется скороговоркой... Уборщица во время собрания сказала, что Стебелев после работы часто остается в редакции, что он, взяв на вахте ключи, посещает кабинеты журналистов, роется в их столах. Бедняжка испугалась, что ее будут подозревать, если у кого-нибудь из журналистов что-нибудь пропадет из стола - и поспешила предупредить обвинение. Ты же, Мишуня, грубо оборвал ее - и я потом видел, как она плакала.

МИХАСИК: Я извинюсь... перед ней.

МОТШКИН: Это лишнее, Миша. Ты потому и не хочешь слушать про... что... Тьфу-черт!.. Словом, твой Кобелек по твоему приказу следит за журналистами - и это все поняли. Вся редакция. Деньги из наших столов не пропадают, часы и драгоценности тоже. А вот некоторые документы - бывает...

МИХАСИК(сквозь зубы): Любопытно. И зачем мне ваши документы? Вы и так приносите их мне. Чтобы доказать ваши позиии.

МРОШКИН: Мы - профессионалы. Мы знаем цену своим статьям: два-три червонца. А те, о ком мы пишем, не знают. Они к гонорарным цифрам нашим, Миша, добаваляют по нолю-два, отдают денежки тебе - и статьи не выходят в свет. Самые умные, самые правильные, самые передовые и самые перестроечные! Помнишь случай с моей статьей о хищениях в отделе рабочего снабжения на железной дороге? Папку свою - заметная такая, правнучка нарисовала на уголке бяку-закаляку - я увидел через месяц на столе у этого самого начальника ОРСа. И статья не выцшла. А твоя жена приобрела автомобиль .Порше..

МИХАСИК: Ты что - грозить пришел? Или доли просишь? Нету твоей доли. И папки твоей нет. Ничего не докажешь! Не докажешь!

Телефонный звонок.

МОШКИН идет к телефону, берет трубку.

МОШКИН: Слушаю... (пауза): Как кто? Дед Пихто! (бросает трубку, объясняет хозяевам): Спрашивают: .Кто это?. Никакой культуры. Врываются в чужой дом и спрашивают: .Кто это?. (МИХАСИКУ): А ты не кричи. Я ничего тебе доказывать и не собираюсь - не прокурор. А против твоего дяди Коли даже прокурор бессилен. Ты вот заметил, Мишуня, что из всех наших журналистов один я не призывал людей .жить по-новому, перестраиваться.? А знаешь, почему? Потому что я всю жизнь писал статьи для тех, кто не воровал, кто взяток не брал, кто пакостей не делал. И сам так жил. И мне, и им незачем перестраиваться. А если какой мерзавец хоть изредка мои статьи читал, то понимал в них совсем не то, о чем я писал. Как иностранец. Потому что со сволочью такой, как ты и Горбачев, мы говорим на разных языках.

МИХАСИК: Вы - плохой журналист.

МОШКИН: А сейчас ты похож на собаку, которая лает, но не кусает от бессилия и страха.

МИХАСИК: А вы - на Моську.

МОШКИН: Но на Моську без слона... Ты не заметил - пистолет не страшным стал? Он теперь, как игрушка... А ведь холостые патроны именно сейчас и кончатся... (поднимает вверх руку и стреляет): Этот был последним. Остальные . боевые.

ПАУЗА

ДРОБЫШЕВА: Зачем же вы все-таки написали, Мошкин, что мой муж - рогоносец?

МОШКИН: А ты до сих пор не поняла? Это не я написал. Но идею подал я. Как раз после партсобрания зашел к вашему Стебельку-Кобелку и сказал: .Шеф-то силу почуял, ни с кем не считается. А пусти сейчас о нем сплетню - или лучше напиши ее в туалете (да такую, чтобы все ее ожидали и она всем понятна была) - и что случитися с Мишуней! Хвост подожмет, глаза прятать станет.. Вот и все. Стебелек - журналист молодой, талантливый. Но бесперспективный. Ибо рано пить начал. И до свинячьего визга. Но мысль ухватил тотчас...

ДРОБЫШЕВА: Сволочь! Пригрели змееныша!..

Телефонный звонок.

МОШКИН оборачивается в сторону телефонного аппарата. МИХАСИК делает прыжок - и выравает из его руки пистолет.

МИХАСИК: Все. Сам убью - сам и милицию вызову.

МОШКИН(поднимаясь с пола): Думаешь, это просто - убивать два раза в день? И потом... в твоем случае надо было либо говорить, либо стрелять. Ты заговорил.

МИТХАСИК: Господи! Как ты мне надоел, старик! Неужели тебе не страшно, Мошкин?!

МОШКИН: Меня уже убивали, Мишуня. С сорок второго по сорок пятый. И потом могли убить, уже после войны - с сорок пятого по пятьдесят шестой... Как очернителя. А сколько раз я умирал от мысли, что пропустил политическую опечатку? А из-за квадратно-гнездового способа посадки? А из-за кукурузы? Как забрезжил пенсионный свет, так стал умирать при смене каждого главного редактора. Ведь никакой иной работы кроме журналистской, я делать не умею. Профессия у нас с тобой такая - только других поучать... Но теперь это уже не имеет значения.

МИХАСИК: Почему?

МОШКИН: Пленка кончилась... (достает из кармана портативный магнитофон, нажимает кнопку - оттуда доносится голос Михасика: ... А ты подойди. Рука пусть внизх висит. Отвернись - и навжимай на курок. Так будет легче....)

МИХАСИК(протягивает руку): Давай сюда.

МОШКИН: Перетопчешься, как говорит мой внук.

Из магнитофона доносится: .Тамара! (пауза) Томочка моя!. (пауза, звук пощечины) ГОЛОС ДРОБЫШЕВОЙ: .Дрянь! Дрянь!. (пауза, выстрел) ГОЛОС МИХАСИКА: .Я это сделал, Тамара. Сам..

МОШКИН выключает магнитофон.

МИХАСИК(направляет на него пистолет): Отдай.

МОШКИН: Выстрели - и твой.

МИХАСИК: Считаю до ТРЁХ...

МОШКИН: Стреляй сразу. Пистолет заряжен. С войны хранил. Сколько приказов было: сдать трофейное оружие... а смотри - пригодился.

МИХАСИК: Считаю до трех... Раз...

ДРОБЫШЕВА: Вы что - совсем не можете договориться?

МИХАСИК: Да...

ДРОБЫШЕВА: Вы же - люди! Вы . журналисты!

МОШКИН(с ухмылкой): Народная дипломатия в действии.

ДВОБЮЫШЕВА(визжит): Договаривайтесь!

МИХАСИК: Тр...

ДРОБЫШЕВА бухается между ними на колени.

ДРОБЫШЕВА: Мишенка!.. Миша!.. Не стреляй!.. Не ломай нашу жизнь!.. Врет он все!.. Врет! Не изменяа я!

МИХАСИК(отрешенно): Не важно. Отдохни.

ДРОБЫГЕВА: Мишенька! Не надо! Пусть он уходит. Пусть даже с магнитофоном. Это же не документ!

Рука МИХАСИКА медленно опускается.

МОШКИН (грустно): А раньше бы сказали: .Не губи свою вечную душу....

Телефонный звонок.

МИХАСИК бросается к телефону, но МОШКИН подставляет ему ногу - и редактор падает.

Пистолет летит к окну.

МИХАСИК вскакивает и бросается на МОШКИНА.

Тот обегает стол. Некоторое время они бегают вокруг стола.

ДРОБЫШЕВА сосчкакивает с колен и хватает МОШКИНА за руки, сводит их за его спиной.

ДРОБЫШЕВА(кричит): Миша! Скорей! Я держу его!

МОШКИН начинает хохотать. МИХАСИК останавливается и вторит ему.

ДРОБЫШЕВА: А ну, молчать! Молочать, кому сказала! (МИХАСИК замолкает; МОШКИНУ) И ты молчать, старая сволочь! (тот смеется, она оглядывается, видит пистолет, бросается к нему, направляет на МОШКИНА): Молчать! Раз...

МОШКИН(обрывает смех): А вот и настоящий главный редактор нашей газеты. Такая может и выстрелить. Мощный характер, сильная воля, умение приспосабливаться к обстоятельствам и скрывать свои чувства. Актриса и диктатор в одном лице - дяди Колина школа, не правда ли?

Выстрел. Звон разбитого стекла. Часы останвавливаются.

МОШКИН: Я же сказал, что на этот раз патроны боевые. И ты взяла слишком высоко. В следующий раз цель пониже.

ДРОБЫШЕВА(жестко): Не бойся. В следуцющий раз не промахнусь.

МОШКИН: Ты зря волнуешься, Тамара Вениаминовна. Ты думаешь, твой Мишуня не догадывается, кто такой для тебя дядя Коля? Знает. Он все знает. Вслух не говорит, но знает...

ДРОБЫШЕВА: Отдай диктофон.

МОШКЕИН: Ай, да школа! Во сколько лет ты попала к дяде Коле? Лет в четырнадцать? В тринадцать? Самый любимый для дяди Коли возраст? И бриллианты, в которых ты на приёмы ходишь, от него? И дочка твоя . от него? И должность для мужа?

ДРОБЫШЕВА(шипит от злости): Я тебя сейчас... пристрелю, как... как... бешенную собаку...

МОШКЕИН: Ты, Тома, - благородный человек!.. Сначала предупреждаешь, а потом стреляешь... А тот твой трахатель, о котором Мишуня в республиканской газете всё дифирамбы писал, а теперь в министры вышел - он ведь тебе для подстраховки был нужен? Как его там? Назаров? Его тебе Дядя Коля подсунул? Чтобы завистники Мишунины считали, что у них с Назаровым тандем, что это они друг друга наверх тянут, а ты и дядя Коля будто бы и не при чем? Но все всё равно рьр всём знают. Мишуня ведь стал нашим главным редактором не в тот день, как утвердил его обком партии, а гораздо раньше . в тот день, когда ты . тринадцатилетняя, но жутко перетсроенная - в один дождливый серый вечер пришла к дяде Коле домой...

ДРОБЫШЕВА: Молчи!!!

МОШКИН: ... и легла к нему в постель - такая юная, такая свежая, такая старику желанная...

ДРОБЫШЕВА стреляет - Мошкин падает. Затемнение...

АКТ ПЯТЫЙ

Улица провинциального города. Раннее утро. Прохладно, весна. На ветках деревьев капли влаги. МОШКИН. Он уже в пиджаке с орденскими планками на груди.

МОШКИН: Ночью вызвали .Скорую.. Оказалось что со мной случился острый приступ гастрита. Бюллетеня, как водится, не выписали. Зачем он человеку свободной профессии, требующему от других трудовой дисциплины? Был, мягко сказать, свежий майский день. (ёжится от холода): Молодая трава после дождя озябла и стелилась под весом росы по земле. Птицы пели нечто свадебное. И солнце пряталось за многоэтажками. Я спешил в редакцию, чтобы одному в тишине дописать что-то там о гласности...

Навстречу МОШКИНУ идет ДРОБЫШЕВА.

ДРОБЫШЕВА(приветливо): Здравствуйт, Мошкин. Что так рано на работу?

МОШКИН: Перестроился. А вы почему не на машине, Тамара Вениаминовна? Все-таки .Пежо.! Тоже?..

ДРОБЫШЕВА: Что - тоже?

МОШКИН: Перестроились.

ДЛРПОБЫШЕВА: Эх, Мошкин, Мошкин... Твоё бы житейское остроумие - да на страницы бы нашей газеты, отбоя бы от подписчиков не было. Кстати, о чем пишешь?

МОШКИН: Да, так... Отделу писем помогаю.

ДРОБЫШЕВА: Да, быт - это интересно.

МОШКИН: Особенно со стороны. Район за железной дорогой знаете?

ДРОБЫШЕВА: Конечно. Правда, я там не была еще.

МОШКИН: Вот, вот... Все о нем знают, но там не бывают. До войны тот район Пролетарским назывался, а улицы имели названия соответствующе: Рабочая, Слесарная, Кузнечная. А теперь: 40 лет, 50 лет, 60 лет черт-те-чего там юбилейного.

ДРПОБЫШЕВА: Об этом лучше не писать - чего с горписполкомом по пустякам связываться?

МОШКИН: Я и не пишу - я живу там. Сменил двухкомнатную в центре на четырехкомнатную в Пролетарском. И без доплаты.

ДРОБЫГШЕВА(удивленно): Ты ж - участник войны, ты мог бы и без очереди получить расширение.

МОШКИН: Да, годика так через четыре-пять получил бы. А правнучка как? Ей уже сейчас спать стыдно в одной комнате с родителями.

ДРОБЫШЕВА: Ну, ладно об этом. Что там еще интересного?

МОШКИН? Столб напротив нас электрический... висит. Поставили его в двадцатые годы еще, во времена первых субботников. Он снизу весь сгнил. Теперь на проводах висит. Соседи пятый год жалобы пишут.

ДРОБЫШЕВА: Позвони в ГорПРЭС - там тебя знают, Мошкин. Газетчиков они боятся.

МОШКИН: Звонил. Не верят там, что я . тот самый Мошкин. Не положено журналистам в рабочих районах жить. И не приезжают.

ДРОБЫШЕВА: Почему?

МОШКИН: Уж больно плохой район. Водопровода нет, печи углём топим, мусоровозы к нам не приезжают, электричество бывает и на полмесяца подряд отключают. Перестройка ведь.

ДРОБЫШЕВА: Ужас! Зачем тогда ты менялся туда?

МОШКИН: Четыре комнаты зато: у каждой семьи свои четыре стены.

ДРОБЫШЕВА:? Бр-р-р-р! Я бы так не смогла.

МОШКИН: А район, где ваша квартира, Тамара Вениаминовна, раньше Дворянским назывался. Там даже купцам не дозволялось селиться. И сейчас одна номенклатура живет. Да еще завмаги, завсклады, завбазами всякими и прочий цвет области..

ДРОЛБЫШЕВА(возмущенно): Что ты хочешь этим сказать, Мошкин?

МОШКИН(мечтательно): Весна! Отопительный сезон закончился еще в апреле... (в зал): А через три часа меня вызвал к себе редактор...

Кабинет редактора. Сам МИХАСИК сидит за столом под портретом М. Горбачева и под большим кумачовым транспорантом: "ГАЗЕТА - НЕ ТОЛЬКО КОЛЛЕКТИВНЫЙ ПРОПАГАНДИСТ И ПАРТИЙНЫЙ АГИТАТОЬР, НО И КОЛЛЕКТИВНЫЙ ОРГАНИЗАТОР" (В. И. Ленин).

МОШКИН(входит; он во все том же стареньком, но хорошо отглженном пиджаке с колодками на груди; робко): Здравствуйте, Михаил Иванович.

МИХАСИК: Прочитал твой материал, Мошкин. (поднимает стопку бумаг и бросает через стол): Что ты себе позволяешь? Какой такой Пролетарский район? Какой Дворянский? Ты что хочешь - чтобы нашу газету за границей читали? Тебе что . место твоё не нравится? Так бери ручку - и пиши заявление. Хоть со вчерашнего дня. Вслед за Никитиным и Калининым.

МОШКИН(в зал): И тогда я понял, что все, что мне приснилось про пистолет и про танк, - правда. Я посмотрел Михасику Михаилу Ивановичу в глаза и сказал (говорит, обращаясь к МИХАСИКУ): В статье ничего подобного нет... Мишуня. А статья эта - о передовиках строительного управления .Жилстрой., сдавших двадцатиквартирный дом досрочно. Не читала статьи Тамара. (пауза): Кстати, привет тебе от дяди Коли.

МИХАСИК: Что?!

МОШКИН: Привет от дяди Коли, Мишуня. Я воевал с ним в одной роте. С поля боя на себе вынес его. Орден за это получил (показывает на одну из колодок).

Бравурные звуки военного оркестра, исполняющего мелодию песни .Три танкиста., заглушают его дальнейшую речь.

МОШКИН говорит, а МИХАСИК вдруг срывается с кресла, обегает стол и начинает демонстрировать свои симпатии к сотруднику газеты: отряхивает с пиджака МОШКИНА пылинки, подставляет ему стул, поддерживает за локоточек, чтобы тому было удобнее сесть.

Вдруг музыка обрывается. МОШКИН с помощью МИХАСИКА переодевается в чесучевый дорогой костюм, оборачиваетсяч к залу...

МОШКИН: Через месяц я получил сразу четыре двухкомнатные квартиры: себе с женой - одну, остальные - детям с их семьями. В одном доме, в самом центре города. Ремонта делать не пришлось - строители сдали наш дом без хаттуры. Правнучку мою перевели в детский садик общества глухомнемых - в группе там было не тридцать детей, как в старом, а двенадцать. И сухой паек стал получать я не в общей очереди для участников войны, выстаивая ее среди стариков да калеченных, а у себя на дому. (МИХАСИК достает из-под стола два огромных кулька и ставит их перед МОШКИНЫМ): И всего за двадцать рублей. Честное слово! Как при коммунизме (пытается приподнять кульки - тяжелые): И путевску выдали мне на курорт бесплатную. В Сочи с женой наконец-то съездил. Первый раз в жизни... (устало опускается на стул): И кино смотрю бесплатно в облкинопрокате... И подписки на все книги и на все журналы у меня есть. Сын вот-вот директором завода станет, дома почти не бывает... Жена по парикмахерским бродил целый день, язык чешет... Невестка каждый месяц новое платье шьет... Правнучка... Правнучка тоже... иногда... приходит... .Деда, - говорит, - деда... А где МОЙ деда?.

С двух сторон к МОШКИНУ подходят МИХАСИК и ДРОБЫШЕВА.

МИХАСИК: Ну, как, старик, хорошо на танке?

МОШКИН: Что?

МИХАСИК: На танке, говорю, хорошо?

МОШКИН с обреченным видом кивает.

МИХАСИК(показывает в зал): Тогда - вперед! Жми на педали! Дави дураков!

ДРОБЫШЕВА (весело кричит): Вперед! Всем - перестройся! Ура-а-а!!!

Под звуки песни .Три танкиста. все трое движутся плечо к плечу в зал. ДРОБЫШЕВА и МИХАСИК со счастьем в глазах, МОШКИН - со слезами...

КОНЕЦ

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

283010  2008-08-08 16:41:11 Максим Есипов - Прочитал. Голосую. Отражение темы (человек - скурвился, взаимоотношения, блат и прочая грязь) актуальна и будет актуальна вечно. Но почему бы не перенести Сон в руку по времени действия в наше время? <Сон> был бы тот же. Ведь все так же и осталось, как и было ( да и было ли вообще когда нить по-другому?). И на сцене бы <Сон> сегодня смотрелся... А то, читаешь Сон в руку и примеряешь на современный лад, а в пьесе тем временем - обкомы, парткомы, перестройки, горбачевы и прочее Р.S. МОШКИН он мне показался завистником. Потому что человеку, который недоволен многим, но не обращает особого внимания на чужую служебную и внеслужебную пакостность - такие сны врятли будут сниться.

Copyright (c) "Русский переплет"