Валерий Куклин

Вслушаться в звук имени ее - ласточка - и сразу ясно становится, что у человека, назвавшего ее так, теплело на сердце при виде малой птахи, а душа его наполнялась нежностью.

Кто из нас не видел ласточек, кто не слышал о них множества сказок, историй, легенд, кто из нас не гордился в детстве, что именно под стрехой его дома или на его балконе слепила гнездо белогрудая черная птичка с хвостиком-рожками! Как мы в детстве мечтали о возможности подружиться именно с ласточкой, как это удалось сделать Дюймовочке. Ведь именно в детстве, как никогда потом, живы предрассудки, именуемые верой в приметы, среди которых есть поверье о том, что ласточки поселяются под стрехой дома только хорошего человека.

И то же чувство детского восторга испытал я, когда, вернувшись с речки, увидели мы - члены зоогруппы противочумной экспедиции - на бастыке - центральном коле - нашей двенадцатиместной палатки контуры ласточкиного гнезда. То одна птичка, то другая влетала под полог палатки и, уцепившись ножками за бастык и, упершись хвостиком в деревянный кол, приклеивали выдавленный из клювика маленький комочек буровато-серой глины.

- Вот ведь гадость, - озабоченно произнес Колька Абрамов по кличке Композитор, пьяница и изрядный разгильдяй. - Надо эту тварь гнать отсюда.

Гадостью и тварью он не ласточек назвал, а просто использовал обычные в лексике его выражения эти для связи слов а предложении, как говорил, к примеру, слово "блин" и другие слова-паразиты. А вообще-то Колька хотел сказать, что палатка - жилище временное, а гнездо - дом все-таки, семья.

Приехали мы в то утро на выходные дни из пустыни на берег реки Чу , чтобы отдохнуть от одуряющей жары, от песка в супе, в каше, чае, от однообразной кропотливой работы, от психологического перенапряжения и прочих атрибутов экспедиционной жизни. Соседство с ласточками в одной палатке бесспорно оживляет однообразие дней наших, даже умиляет, но и требует принятия решение. Ибо за два дня птички своиз птенцов не выведут, и придется уже в понедельник ломать гнездо с яйцами.

- Надо гнездо порушить, - сказал я. - Сейчас же.

- Придется, - согласились ребята с явной неохотой, и принялись переглядываться: кто возьмет на себя эту ответственность, у кого поднимется рука против милых пичуг?

Композитор подставил под бастык пустой ящик из-под консервов, приподнялся на нем на носки и пальцами содрал почти готовую глиняную корзинку с шеста.

Ласточки жалобно стрекотали, вились вокруг его руки, но клюнуть ее так и не решились.

Смотреть на птичье горе не было сил.

- Пошли опять купаться, - предложил я.

И мужики послушным стадом поспешили вон из палатки. Пошли к реке, спустились по осыпающимся песчаным берегам, с натужно веселым шумом ввалились поочередно в Чу, стараясь не думать о порушенном нами птичьем домике. Вода теплая, мягкая, почти не освежала, настроения не поднимала.

Переплыл реку, увидел, как из круглого отверстия в противоположном - крутом - береге вылетела черная птичка с белым брюшком и, почти упав воду, круто взмыла вверх, стремительно унеслась в сторону пылающего жаром южно-казахстанского предлетнего солнца. Это - береговая ласточка. У этой с домом все в порядке. Наверное, уже и птенцы появились. А наши, вишь, припоздали. Нарушил, должно быть, кто-то недобрый их гнездо, а инстинкт повелел их направиться за помощью к людям. За помощью┘

Нырнул поглубже, словно стремясь уйти от тяжелых мыслей, вынырнул на стремнине, поплыл, меря воду саженками, назад.

Ребята уже сидели на отлогом берегу, резались в карты и, попыхивая папиросами, рассказывали друг другу всякого рода байки о ласточках.

- Я вот в детстве книжку одну читал, - повествовал Композитор. - Красивая такая, с картинками. В стихах. Лет двадцать пять, наверное, тому назад┘ - слова он произносил медленно, с расстановкой, отчего сам смысл рассказа приобретал значимость. - Сказка это┘ Дракон на свете жил┘ Ну, змея крылатая, словом, с тремя головами. Большой, блин, такой дракон, самый главный у зверей. Но старый. Сдыхать, блин, собрался. А какая-то тварь - не помню кто, - возьми и сбреши ему: "Самой вкусной крови попей - и не сдохнешь". Змей, конечно, шум поднял, из всех подряд зверей стал кровь пить - не помогает нихрена. Или нет┘ Комара, блин, послал. На разведку: "Попей, - говорит, - у каждого по капельке крови - и скажи, чья вкуснее". Ну, блин, где летал комар, не помню, помню только, вернулся комар из командировки и говорит: "Слаще нету крови┘" - хотел сказать "человеческой", - а тут ласточка подлетела и - хоп! - схавала подлеца. А дракон, блин, цап зубами ее за хвост - так серединку и вырвал. Так, блин, дракон в трех маленьких одноголовых змей превратился, а у ласточки стал хвост рожками. Вот.

- Хорошая сказка, - согласились ребята. Только не в книжке она. Это - казахская сказка, народная.

- А я в книжке читал, - заупрямился Композитор. - В стихах, блин.

Повариха закричала от палатки, прервав спор:

- Мужики! Кушать!

Поспешили наверх, уселись за раскладным походным столом с расставленными по периметру алюминиевыми тарелками с макаронами по-флотски, потянулись за хлебом, как вдруг глаза Кольки округлились:

- Вот ведь, блин, гадость! Они опять тут.

Все, как по команде, повернули голову в сторону бастыка, и увидели там пристроившуюся на колу ласточку, которая аккуратно устраивала клювиком выплюнутый комочек грязи на то же самое место, где было порушенное нами гнездо.

- Не, мужики, - сказал Колька, - вы, блин, как хотите, а я больше снимать эту гадость оттуда не могу. Уж лучше, блин, совсем им палатку оставить.

Остальные загомонили согласно, лишь повариха, всегда все понимавшая буквально, ни разу в жизни не улыбнувшаяся даже от анекдота, заметила, что оставлять палатку вот так вот на берегу, нельзя, ее обязательно украдут чабаны, и гнездо все равно порушат. Так до самого вечера желающих заниматься сим разбоем среди восьми человек зоогруппы не нашлось.

Пришлось после ужина мне самому подниматься на ящик и сбивать ладонью гнездо. Приклеенным оно оказалось к бастыку добротно, но покуда еще не высохло и потому под рукой моей раскрошилось. Ласточек в палатке в тот момент не было. Но пока я ломал гнездо, в ушах стоял их жалобный писк.

Проснулся от птичьего щебетания. Чуть пониже вчерашнего гнезда, влажное пятно от которого темнело на бастыке, ласточки строили новое жилище. Осторожно придерживая одной ножкой соломинку, опираясь на вторую и на хвост, ласточка выстраивала уже второй ряд в своей кладке. Супруга (или супруг) ее весело щебетала, кружась под сводом палатки.

- Ну, все, мужики, - донесся из дальнего угла палатки голос Кольки Композитора. - Вы, блин, как хотите, а мне эта речка во как надоела! Давайте на базу вернемся, в село, блин.

Никто не стал спорить. Сразу же после завтрака мы разрушили в очередной раз ласточкино гнездо, быстро разобрали палатку, свернули ее, свернули спальные мешки, собрали раскладушки, сложили стол и скамейки, погрузили все это в грузовик, забрались на наш скарб верхом и отправились от приятно пахнущей влагой реки в глубь пустыни, где в маленьком ауле стоял старый саманной кладки дом, в котором располагалась база нашей противочумной экспедиции с лабораторией и с двумя комнатами для отдыха. И еще там была построенная нами в прошлые выходные маленькая глиняная банька с настоящей каменкой для пара.

- Я париться люблю! - вещал Колька. - Я, блин, когда парюсь, даже водку не пью. Чего смешивать два кайфа?

В нашей баньке, под самым потолком над окошком примостилось гнездо ласточек. Из отверстия в этом чудном глиняном домике высовывалось сразу три пушистых рожицы с разинутыми клювиками.

Полуголые мужики ржали, колотили друг друга по спинам кулаками, обзывали себя дураками, но топить каменку и рушить гнездо не стали. Отправились мы купаться за тридцать километров от аула в маленькое соленое озерцо - одно из тех фантомов пустыни, что появляются на свет по весне, а к началу лета высыхают, превращаются в солончаки и топи..

- Кой черт из пекла в пекло лезть?! - заявил нам в оправдание Колька. - В песках солнце печет, а в бане - пар горячий. Одна ерунда, словом, - только худеть.

А еще через полмесяца, когда птенцы выросли и гнездо покинули, именно Колька Композитор ворвался в протопленную баню первым и проорал восторженно:

- Ну, братва, попаримся! Люблю попариться!

Но ласточки ни его крика, ни нашего согласного ора уже не слышали.

ВО ДАЁТ!

А еще было время, когда в доме моем жила агама - довольно крупная серая ящерица с кожаным воротником на шее. Впрочем, серой она была лишь в спокойном расположении духа, когда грелась, допустим, под включенной настольной лампочкой или забиралась на подоконник солнечной стороны квартиры, а вот в минуты довольства она становилась красной, радость же выражала желтым цветом кожи, ну а синей бывала крайне редко, ибо означал сей цвет плохое настроение.

Агама моя не носила никакого имени собственного, не создавала массы неудобств, свойственных диким зверям, оказавшимся в неволе, а просто жила у меня на правах едва ли не хозяйки, и даже по-своему любила меня. Возвращаясь с работы, я не раз замечал в окне ее длинное тело с поперечными темными полосами и по-собачьи свернутым в колечко узким и длинным хвостом. Заметив меня, агама переставала таращиться на солнце и широко распахивала свой воротник, похожий на жабо английских и испанских аристократов времен Сервантеса. Когда же я заходил в квартиру, она с громким стуком падала с подоконника на пол и галопирующим топотом когтистых лапок оповещала о своем желании видеть меня. В щель между дверью и косяком просовывалась острая полузмеиная мордочка, кажущаяся мне любопытной, а потом проскальзывало и все длинное, гибкое, сильное розовое тело ящерицы. Иногда агама выражала свою радость тем, что ловко вскарабкивалась по моим брюкам и рубашке на плечо и там устраивалась вдоль ключицы, чуть покалывая при этом меня своими коготками.

Не раз находил я агаму и в карманах пиджака. Она любила лежать там, плотно вжавшись в полотняные стенки своего убежища, и раздраженно шипела, если я вынимал ее оттуда, делалась синей. Бывало, что я не решался сердить ее лишний раз и выносил в кармане на прогулку. То ли от тряски (попробуйте просидеть долго в кармане пиджака идущего человека), то ли от запахов улицы агама оживала, настроение ее поднималось, и, став желтой, ящерица вылезала из кармана, пробегала по лацкану вверх и устраивалась на моем плече, вызывая восторги встречных взрослых и радостные вскрики детей.

В одну субботу я собрался в кино. На "Виннету сын аппачей", самый тогда популярный в стране боевик. Было прохладно, потому пришлось одеть единственный свой пиджак. В кармане вновь обнаружил ящерицу. Вылезать оттуда гама упорно не хотела, цеплялась когтями в полотно так, что едва не порвала мне карман.

- Ну, и сиди там, - решил я. - На улице, небось, вылезешь.

Но даже на улице она не захотела вылезать из кармана, грозно шипела, когда я попытался помочь ей выкарабкаться на свежий воздух.

- Что ж, - решил я, - пойдем в кино вместе.

До кинотеатра "Октябрь" решил пройтись пешком. По дороге встречал знакомых, здоровался, беседовал о всяких пустяках, как это водится в провинции, заглянул на почтамт, в книжный магазин, в аптеку, купил билет, просмотрел рекламу новых фильмов в вестибюле, после второго звонка отправился в зрительный зал, совсем уж забыв о спящей в кармане питомице.

Фильм оказался динамичным, интересным, я так увлекся сюжетом о подвигах меткого друга индейцев, что и не заметил, как агама выбралась из кармана, перебралась на мое плечо, щекоча шершавым боком своим мне ухо. Потом это место ей разонравилось, и ящерица, оцарапав мне шею, вскарабкалась на мою голову.

Звуки киновыстрелов покрыл истошный женский визг, от которого я вздрогнул - и ящерица тут же скатилась с головы ко мне на колени, а потом быстро проскользнула за пазуху и затаилась там.

Фильм прервался. В зале включили свет. Молодая женщина, сидевшая сзади меня, все еще судорожно распахивала рот и беззвучно пыталась произнести хоть какое-нибудь слово, тыча пальцем мне в лицо.

- Вам плохо? - решил спросить я как можно более участливым голосом,

Она замотала отрицательно головой и ткнула пальцем уже ниже моего лица.

Я почувствовал, как порот рубашки под пиджаком зашевелился, и холодная, шершавая полоска застыла у меня под кадыком.

Женщина завизжала вторично.

Через пять минут женщину отвели в кабинет директора кинотеатра, чтобы там сделать ей какой-то укол, а я вместе с ухватившим меня за локоть администратором отправился в отделение милиции, расположенное в одном квартале от кинотеатра.

Дежурный лейтенант, молоденький узбек с реденькой щеточкой усов под носом и с черными провалами невыспавшихся глаз - запротоколировал наши показания, предложил мне подписаться под протоколом, после чего сунул бумагу в стол, тепло распрощался с администратором, которого знал, оказывается, хорошо и даже называл дядей Кайратом. После чего сделал лицо строгим, спросил суровым голосом:

- Будем оформлять пятнадцать суток?

Мести метлой улицы города в течение пятнадцати дней и спать на нарах вместе с пьяницами и уличной шпаной мне не хотелось. К тому же через неделю я должен быть на семинаре в министерстве в Алма-Ате. Платить взятку за то, чтобы юный милиционер пожалел меня, казалось пошлым.

- За что? - спросило я.

- И тотчас из-за пазухи моей, скользнув между лацканов расстегнутого пиджака, выскочила на стол агама и стремительным броском настигла муху, сидящую рядом с лежащей на зеленом сукне ладонью лейтенанта. Тот от неожиданности вздрогнул, одернул руку.

- Во даёт! - воскликнул он, одновременно и с восторгом, и с испугом в голосе. - Ловкая какая┘ - добавил уже более тепло; поднял на меня глаза, спросил. - Погладить можно?

Я кивнул. Агама скромно покраснела и уставилась в глаза лейтенанта немигающим взглядом.

Лейтенант осторожно провел указательным пальцем о т затылка ящерицы до ее хвоста, удивился вслух:

- Шершавая, - и добавил. - Словно металлическая.

Агама покраснела еще сильней и свернула хвост в спираль. Она внимательно оглядела синюю с золотыми пуговицами форму милиционера, перевела взгляд на стопку лежащих на углу стола папок и принялась медленно приподниматься на задних лапках, отрывая брюхо от грязно-зеленого сукна.

- Зачем вам┘ это? - спросил лейтенант, и тут же сам нашел самый нелепый из нелепейших ответ. - Хулиганить?

Говорить о том, что часто бываю в командировках, потому не могу держать дома кошку либо собаку, не имело смысла. Рассказывать о том, как обнаружил агаму у себя в рюкзаке после возвращения из песков, где был занят посевом саксаула, а вовсе не поиском редких рептилий, было бы еще более нелепо. Потому в ответ лишь пожал плечами.

- Зачем тогда в кинотеатр принесли? - спросил тогда милиционер.

Ящерица, дробно стуча когтями по сукну, подбежала к краю стола и уставилась на изрядно грязный пол. Еще мгновение - и она может скакнуть вниз. А там гоняйся за ней по всему отделению милиции. Мысль эта вызвала улыбку, и я ответил:

- Дома в карман залезла, а я не заметил.

- И чато не замечаете? - строгим голосом спросил лейтенант, хотя лицо его заметно прояснилось, а губы даже тронула улыбка.

- Бывает┘ - признался я, следя вместе с лейтенантом за ящерицей. - А потом в правилах не написано, что нельзя приносить ящериц. Там только про собак┘

- В каких правилах? - спросил лейтенант, явно даже не расслышав моих объяснений, ибо всецело внимание его привлекала агама.

- Ну... в правилах для посетителей кинотеатра. Как себя вести, что делать. Я не плевался, семечек не щелкал, не дрался, не кричал.

- Ага. - согласился лейтенант и, оторвав взгляд от агамы, спросил. - Для вас что, отдельные правила надо писать, со списком всего животного мира области?

Пока милиционер все это говорил, агама обежала стол по периметру, остановилась напротив меня и, не остановившись ни на мгновенье, прыгнула мне на грудь. И тут же побежала к своему любимому месту - на правое плечо.

- Во даёт! - вырвалось у милиционера. - Это что - дрессировка?

- Да нет, - ответил я. - Ей так нравится.

Агама потерлась шершавым боком своим о мою шею, словно спрашивая: "Когда мы пойдем отсюда?" Ей было уже не интересно здесь.

- А что она теперь синяя7 - вновь удивился лейтенант.

- Скучно, значит, ей здесь, - ответил я. - Когда у нее настроение хорошее, она красная.

- Ишь ты, - покачал головой дежурный милиционер. - А где взяли? В зоомагазине?

- Нет, - ответил я. - В пустыне. Их там много.

- Да, ну?! - удивился лейтенант. - В нашей пустыне? А как их ловят? На капканы?

В глазах узбека блеснул огонек алчности, потому я сразу же потушил его:

- Агама бегает со скоростью полсотни километров в час, ни один капкан не успевает захлопнуться. Так что ловят руками.

- Что, бегают за ними? - оторопел милиционер. - По песку?

- Ну, да, - нагло продолжил я врать. - За месяц всемером одну только и поймали. Для экспериментов. Потом в зоопарк передадим.

Простая логика поступков, доступная сознанию дежурного отделения милиции, сразу определила степень доверия лейтенанта ко мне. "Ученые - они все свихнутые", - тут же отпечаталась эта простенькая мысль на его лице. Через десять минут мы беседовали уже о других, более прозаических вещах, а агама вновь спустилась на стол и, слопав вторую муху, застыла под настольной лампой в обычной своей позе: враскоряк и опираясь на хвост.

Мы с лейтенантом Муратом Кадыровым как раз рассуждали о том, что нервным людям нет смысла ходить на фильмы, в которых чересчур много стреляют, когда в дежурку вошло некое толстомясое и крупнобрюхое лицо в гражданском костюме, при галстуке, лоснящееся обвислыми щеками и со злыми буравчиками глубоко спрятанных под надбровными дугами глаз.

- Кто это? - спросило у Мурата лицо, ткнув в мою сторону коротким и толстым пальцем.

Лейтенант с ответом замешкался, потому лицо потребовало от меня, глядя, впрочем, куда-то мне за плечо:

- А ну, дыхни.

В пятницу у меня сильно болел зуб, стоматолог обнаружил дупло, но сверлить решил только в понедельник, запретив пока что мне даже чистить зубы. Потому я с величайшей радостью выполнил просьбу хама.

- Х-ха! - дохнул ему в самый нос.

Лицо скривилось.

- Это так┘ - обрел речь лейтенант. - Знакомый зашел. Он не пьет.

Лицо разинуло пасть, дабы обложить, наверное, и меня, и лейтенанта матом, но тут по сукну стола вновь дробно простучали коготки агамы. Она встала как раз напротив нас, словно предлагая себя в качестве слушателя.

" Чем дело? - как бы говорила ее мордочка. - Кто хочет обидеть моего хозяина?"

Лицо вытаращилось так, что глаза приобрели нормальный размер, но тут же взяло себя в руки, коротко по-матерному ругнулось и, грозно глянув на сжавшегося от испуга лейтенанта, вышло из дежурки вон, оставив после себя лишь хлоп закрывшейся за ним двери.

- Ладно, ты иди, - сказал Мурат. - А то сейчас этот вернется, - показал глазами на дверь, - начнет права качать. Он - из обкома партии. Завтоделом, курирует нас, - полез в стол, вынул давешний протокол, подал мне. - Возьми на память.

- Звони, - сказал после прощания, держа в руке положенную на протокол агаму. - Или лучше заходи в гости┘ - погладил пальцем ящерицу, она тотчас стала желтой, - ┘ к нам.

Через неделю мы с Муратом провели в моей квартире следственный эксперимент. Посадили вечером на мою голову агаму и направили на нас луч фильмоскопа так, чтобы тень наша была отчетливо видна на стене. А лейтенант ту композицию сфотографировал.

Оживший юрский период смотрит теперь с фотоснимка, висящего у меня на стене в кабинете. На белом фоне страшный хищник пялит на меня глаза, и хищник этот голоден и очень зол.

Помню, когда фотографию мы отпечатали, проявили и, закрепив, повесили сушить на протянутую вдоль всей квартиры бельевую веревку, агама пробежала по стопке испорченной фотобумаги и по проявленным фотопленкам, слопав на ходу муху, а потом застыла на фотографии милиционера в лейтенантской форме, задрав кончик хвоста к самому потолку. При этом она была одновременно и серой, и желтой, и синей, и красной.

- Во даёт! - в который уж раз восхитился Мурат.

┘ И НЕМНОГО О ПОЭЗИИ

Не люблю музыки. Ни классической, ни, тем более эстрадной. Порой, бывало, что пытался состроить блаженное выражение лица при визге скрипки либо визге виолончели, скрежета и буханья ударных, стона саксофона, но всякий раз настроение от притворства этого портилось, отчего зрел во мне комплекс неполноценности, будто ты шафером на свадьбе: все пьяны, все веселятся, а ты трезв и напряжен, как собака. Но как-то услышал от сослуживцев, что и академик Ландау не любил музыки, почитал оную какофонией режущих слух и мешающих концентрировать мысли звуков. Факт сей не столько окрылил меня, сколько успокоил и обратил в лоно почитателей точных наук.

А физики, как известно, на добрые две трети - лирики. Потому я увлекся поэзией. В смысле, не стихотворством, а чтением стихов. Но более всего - слушанием их в исполнении авторов. Тем более, что пластинок подобного рода фирма "Мелодия" выпускала множество, при желании можно слышать восторженный вопль Вознесенского о Мерлин Монро и героине, степенную интонацию повествующего о семье Цыгановых великого Давида Самойлова, профессионально поставленный голос Евтушенко - свидетеля казни Стеньки Разина, по-старчески дребезжащий дискант Светлова с печальной историей о красноармейце, чьи мертвые губы шепнули: "Грена┘"

Словом, каждое утро в шесть часов электропроигрыватель мой голосом Михаила Светлова сообщал, что "Чубатый Тарас никого не щадил┘", после чего Самуил Маршак читал свои великолепные переводы эпитафий Бернса, а Евгений Евтушенко стонал по поводу утери им очередной любимой. Соседи к голосам сим привыкли быстро, уже на третью неделю после покупки мной проигрывателя перестали возмущаться заявлению о том, что:

Да и мой любимец - индийский скворец по имени Паразит перестал клевать вращающийся диск пластинки. Наступил период умиротворения: пластинка звучала, я занимался домашними неспешными делами, ворча на свое холостячество и необходимость мыть посуду, а скворец сидел на двери стенного шкафа и внимательно следил за мной всегда почему-то одним глазом: то правым, то левым, никогда обеими сразу.

Настроение портил порой лишь он. Паразит словно оправдывал свое имя┘ Вообще-то индийский скворец мало похож на обыкновенного шпака. Он не черный с белыми пятнами, а буровато-серый, с белыми маховыми перьями, да и нос у него не такой длинный┘ Но вот характер истинно скворчиный: лезет во все не касающиеся его дела, отправляется в самых неожиданных местах, клюется, если сажаешь его в клетку, а на любые ягоды, которые я приношу с базара, набрасывается с яростью заправского лесного разбойника из сказок Шарля Перро.

Все бы ничего, да уж очень любил Паразит требушить книги. А так как ими завалены стол, шкафы и стеллаж, то безобразник едва ли не ежедневно огорчал меня потрепанными обложками и проклеванными страницами. Постоянно держать птицу в клетке жалко, книги тоже молили о помощи. Я был прямо-таки нашпигован жалостью, как магазинная шпигачка кусками сала. И все чаще ругался на Паразита, все чаще грозился запереть скворца в клетке до скончания его дней.

Однажды я его очень сильно отругал и даже, уходя на работу, не помахал на прощание, хотя Паразит, как обычно, стоял на подоконнике и стучал по стеклу клювом, словно давая напутствия перед дорогой. Квартира моя на первом этаже, потому Паразит меня хорошо видел.

Придя с работы, я не нашел Паразита на обычном месте - на косяке двери в прихожей. Обшарил все углы, залез во все доступные ему щели, даже под ванной поковырял палкой - нигде скворца не оказалось. И только когда сел ужинать, заметил, что форточка на кухне приоткрыта. Думать о том, куда делся скворец, не стало смысла. Паразит обиделся на меня и улетел┘

Отодвинул от себя тарелку с жареной картошкой и колбасой, принялся методично материть и себя, и Паразита, и форточку┘

Впервые увидел я индийского скворца в клетке живого уголка областной станции юных натуралистов будучи от роду лет двенадцати. Птица выглядела растрепанной, замученной, вялой, оттого казалась невзрачной. Руководитель кружка сунул палец сквозь прутья и, стукнув им по клюву птицы, сообщил нам о редкости ее и о недюжинных способностях болтать по-человечески. Из всего мусора скучных слов, произнесенных педагогом, нам показалось наиболее заслуживающим внимания именно последнее сообщение. Потому мы в тот же день стали учить скворца главному птичьему слову: "Дурак". В результате ли нашей дрессировки, по другой ли причине так и не заговоривший скворец спустя пару недель скончался.

- Сдох, - сообщил нам руководитель орнитологического кружка в один скучный промозглый день. - Я уж его выкинул. Вы лучше у филина уберите, - и показал нам на веник, совок и большую лупоглазую птицу, которая жила на станции юннатов с незапамятных времен и была нам совершенно неинтересной.

Спустя лет десять, работая в экспедиции в пустыне Муюн-Кумы, увидел я возле весенней лужи нескольких смутно знакомых птиц.

- Майны? - спросил я у шофера, ездившего сюда уже двадцать с лишним сезонов подряд и знающего местную фауну нее хуже заправского биолога.

- Не, - ответил он. - Эти на них похожи, но не майны. Вон, видишь: подхвостье белое? - шиканул ученым словом, уловленным в разговорах то и дело наезжающих к нам с проверками ученых из Алма-Аты, а порой и из Москвы. - Скворец индийский.

- Не может быть? - удивился я, вспомнив разом рассказ руководителя кружка станции юннатов и институтские лекции по орнитологии. - Ведь индийский скворец не живет на территории Советского Союза, а здесь вон их сразу три.

Птицы, между тем, напившись воды, слаженно вспорхнули и, громко хлопая крыльями, понеслись в сторону заходящего солнца. Пара секунд - и розовые комочки растаяли в слепящем, лежащем на гребне бархана огненном диске.

- Вот и я говорю, - согласился шофер. - Не было их в наших краях раньше, а теперь каждую весну встречаю. В прошлом году я подстрелил одну, дочь в школу отнесла, учитель чучело сделал и отослал в Москву. В Дарвинский музей. Оттуда письмо пришло: спасибо, мол, за первое чучело индийского скворца, обнаруженного на территории Советского Союза. А я их в песках уже года три встречаю.

На этом разговор о скворцах прервался, переключился на производственные темы, ибо полевой сезон был в самом разгаре, дел было невпроворот.

А еще через несколько лет в нашем городе садоводы-любители устроили компанию по истреблению этих самых индийских скворцов, которых расплодилось к тому времени в Южном Казахстане, словно саранчи. Индийские скворцы презирали огородные пугала, с успехом справляющиеся со скворцами обыкновенными и воробьями, оставляя на них белые потоки кала, совершали массированные, словно американские бомбардировщики во Вьетнаме, налеты на дачи и участки частных домов уничтожая за один прилет весь урожай вишни, клубники, винограда, черешни, малины и даже крыжовника.

В городской газете местная журналистская знаменитость написала статью о том, как сбесившийся от обиды на прожорливых шпаков садовод залез на дерево и, сорвав с него гнездо индийского скворца, на глазах пятилетней дочери своей убил птенцов. Общественность с великой радостью прокляла на страницах той же газеты садовода-любителя, жена его подала на развод, заявив, что муж ее - человек жестокий, бессердечный и гадкий.

Никому не было дела до истины, которая заключалась в том, что в гнезде было три мертвых птенца, а четвертого скворчонка у этого горе-садовода взял я, ибо жена его велела закопать всех четверых. Тогда я впервые, кажется, понял, что истина фактически не нужна никому, а разменивают ее люди на мелкие полуправды для своекорыстных лишь целей. И понять это помог мне серенький, со слипшимися перьями, вечно орущий от голода скворчонок, которого назвал я┘ Паразитом.

Вырос мой питомец до взрослых размеров буквально в одну неделю, сам встал на крыло, перепархивая со стула на дверь, с двери - на шкаф, со шкафа - на книжный стеллаж, оттуда - на кровать, опять на дверь - и так далее, кругами по всей полуторакомнатной квартире, в которой любимым местом Паразита оказался стоящий на кухне холодильник с водруженным на нем электропроигрывателем "Серенада". Лето, осень и зиму прожил Паразит здесь, перепортив добрый десяток пластинок, обгаживая газовую колонку и подоконник столь часто, что мыть мне их приходилось каждый день.

На приоткрытую форточку садился Паразит редко, но если садился, то всегда спиной ко мне и высунув клюв на улицу. При этом громко свистел, щелкал и издавал клювом частый стук. Что удерживало скворца от побега? Привычка ко мне? Страх перед простором? Память об ужасе, пережитом им в корявых пальцах садовода-любителя? Кстати, садовод после развода уехал в другой город, бывшая жена его, что называется, пустилась во все тяжкие, продала дачу, а новый хозяин дачи срубил там все плодовые деревья и засеял участок клевером.

То есть Паразит мой потерял и Родину. Квартира моя стала ему истинным домом. По крайней мере, так полагал я, так считали и соседи мои, которые быстро привыкли к птичьим крикам из моего окна, и с улыбкой взирали на скворчиный профиль в форточке.

И все же он улетел┘

Пусто стало в квартире, неуютно. Вернулся с работы, а словно и не домой. И подоконник чистый, и газовая колонка блестит, и ягоды в блюдце на окне не тронуты, расквасились. Поставил пластинку с Давидом Самойловым:

Хорошее стихотворение, а за душу не взяло. Остается лишь ругаться на сеюя, на распахнутую форточку, плакать┘

- ┘ Вся наша жизнь - долготерпенье, - продолжил Самойлов, -

В расстройстве чувств, не выключив проигрывателя, не включая телевизора, даже не поужинав как следует, повалился с книгой на кровать. Незаметно уснул.

Снился Паразит. Как он садился мне на плечо, если приходили гости, и не слезал до тех пор, пока они не уходили. Как он никогда не прыгал на стол, если за ним сидели люди, как ревновал он к приходившим ко мне женщинам и как клюнул в руку бывшую жену того самого садовода-любителя, когда она заявилась к нам накануне суда с просьбой выступить свидетелем на ее стороне. Уж как та чопорная дама ругалась! Как грозилась посадить меня за нанесение ей увечья! Во сне это выглядело смешно┘

Проснулся от предощущения чуда. Именно так. Словно внутри что-то щелкнуло - и я распахнул глаза. Весеннее солнце уже не стекало жаром по запыленным стеклам, вечерняя прохлада сквозь приоткрытое окно вошло в спальню. Было тихо - и я сразу вспомнил, что не выключил проигрывателя.

- Гренада, Гренада, Гренада моя, - донесся со стороны кухни надтреснутый голос Михаила Светлова.

"Пластинка заела", - понял я, ибо по сумеркам за окном было ясно, что проспал я никак не меньше двух часов.

- Гренада, Гренада, Гренада моя, - повторил Светлов со все той же интонацией.

"Заела, - вздохнул я, припоминая, что как раз пластинку со Светловым особенно любил клевать Паразит. - Конец записи".

Встал с постели, прошел через зал на кухню, чтобы выключить проигрыватель.

По подоконнику широко шагал Паразит и, кося в мою сторону правым глазом, декламировал:

- Гренада, Гренада, Гренада моя!..

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

267851  2006-05-03 14:44:18 Ия - Чудесные рассказики!!!

267852  2006-05-03 15:16:39 Виорэль - Если коротко - "Во, дает!" Получил истинное удовольствие. Ощущение легкости, воздушности, как будто автор слепил эти рассказы, как ласточка гнездо, - на лету, не на земле, хотя из земли и о земном. Такие рассказы будут очень интересны не только взрослым, но и детям. В рассказах даже прошлое время - время сегодняшнее, а пространство повествования - простор по-настоящему счастливого человека. Спасибо, Валерий! Виорэль Ломов.

267858  2006-05-04 11:05:25 Олег Солдатов /avtori/soldatov.html - "Тогда я впервые, кажется, понял, что истина фактически не нужна никому, а разменивают ее люди на мелкие полуправды для своекорыстных лишь целей. И понять это помог мне серенький, со слипшимися перьями, вечно орущий от голода скворчонок..." Пожалуй, именно ради таких замечательных открытий стоит писать, читать, творить, жить...

267860  2006-05-04 16:29:25 Ия - А где еще две ИСТОРИИ?

267862  2006-05-04 20:51:23 Марина Ершова - Уважаемый Валерий! Очень понравились рассказы. А когда Вы их написали и где? Дома или в Германии? Раньше или теперь? Для меня важно это знать. И вообще, очень хочется с Вами повидаться, поговорить по душам. Приезжайте, приезжайте!

267864  2006-05-05 11:42:32 Куклин - Ие - Дорогая Ия Доброты в этом мире во все времена наблюдается нехватка. Вот я и припрятал сорок процентов своего запаса на черный день. А если серьезно, то в последний момент раздумал посылать два рассказа. Посчитал их все-таки сырыми. Уж больно важна тема. Мне бы хотелось, чтобы участники ДК поговорили о доброте и Доброте, о той ложной слюнявой пакости, что надевает личину Доброты и коверкает души людям, особенно детям. Или о нечаянной доброте, то есть о поступке, позыве души на совершение доброго дела. Нюансов масса. У каждого в жизни случалось встречать доброго человека либо совершать добрый поступок. Чем не тема для дискуссии? В рассказе ╚Ласточки╩ практически все персонажи бичи. То есть лица, отторгнутые обществом, погрязшие в том, что сейчас модно звать грехом. Но тридцать лет назад они сами себя почитали грешниками. Так ли это? Иной нынешний праведник кажется мне в сравнении с Колькой Композитором (у меня где-то в архиве затерялся отдельный рассказ о нем) самым настоящим злодеем. Но чтобы ощутить это, надо пожариться в пустыне, наесться вволю песком в каше, истосковаться по воде, любить пар банный и услышать жалобный писк то и дело теряющих дом птичек. Что в сравнении с поступком Кольки подвижничество подкармливаемого крестьянами отшельника, к примеру? Как сравнить жертвенный поступок его человека, любящего удовольствия, сибарита в своей сущности, с подобной, допустим, жертвой какого-нибудь мазохиста? Отчего узбек-милиционер отпустил меня, не стал составлять протокола за срыв киносеанса, чтобы всандалить мне пятнадцать суток за хулиганство и послать телегу ко мне на работу? Согласна ли была с его поступком та женщина, которую увезли в больницу из кинотеатра, куда она пришла просто отдохнуть, развлечься? Доброта штука обоюдоострая, мне кажется. Надо пользоваться ей осторожно. Тем более в деле пропаганды оной в мире, где идея равноправия людей и равнозначности их друг перед другом почитается преступлением перед демократией и финансирующими оную плутократами. Для меня истинная Доброта осталась в далеком прошлом. Там, где остались Володя Петелько (см. на РП очерк ╚Но был один, который не стрелял╩), Саша Соловьев (главы в романе ╚Прошение о помиловании╩), Бауржан Абдугулов и Толик Китов (книга ╚Стыдное╩), Колька Абрамов (Композитор) и многие, многие другие, которых уже не вернешь. Так что великодушно извините меня за недосказанность. Как только старые свои рассказы перепишу и увижу их достойными встречи с читателем РП, обязательно предложу Владимиру Михайловичу выставить их на сайте под названием ╚Пять историй о доброте. 1970-е годы. Продолжение╩. Их в сумме может оказаться и больше. НО так ли это важно? С уважением, Валерий

267874  2006-05-07 11:15:24 Марина Ершова - Уважаемый Валерий! Позвольте поделиться рассуждениями, на которые меня настроили Ваши рассказы. Человеческая цивилизация по многим признакам стареет. Не буду их здесь перечислять. Вопрос: как она стареет? Маразмируя, озлобясь на инакомыслие и собственное бессилие, из последних сил воюя сама с собою или принимая свой путь таким какой он был, осмысляя его и мудрея. Задача писателей как раз помогать цивилизации осмысливать прожитое. Не злобствуя, не сюсюкая, а мудро анализируя. Вот Чехов, Платонов и Довлатов, на мой взгляд, справились с этой задачей. В этих Ваших рассказах Вы тоже справляетесь с ней. Желаю Вам дальнейших успехов.

267881  2006-05-09 14:01:42 Kuklin - Ершовой - Марине Ершовой от Куклина Здравствуйте, Марина. Спасибо за приглашение, но, к сожалению, я вряд ли смогу в этом году посетить Москву. Нехватка средств. Хотя хотел бы посетить Московскую книжную ярмарку, где будут выставлять сразу несколько моих книг. Но о том, как российские издатели оплачивают труд литераторов, вы знаете лучше меня. Теперь по сути второго вашего вопроса. Я не знаю, отчего вам так важно знать, когда были написаны эти рассказы, но коль вы задаете вопрос, отвечаю. Рассказы о животных СССР были написаны мной в период с 1972 по 1984 годы. В те времена я работал то в экспедициях в Сибири, на Дальнем Востоке и в Средней Азии, то сажал саксаул в пустыне, в горах, то отправлялся в тундру, то на Тихий океан. Так уж случилось, что ╚братья наши меньшие╩ встречались мне часто, удивляли меня намеками на разум их, умиляли, если хотите. Вкупе с разводом и потерей дочери встречи эти трогали мою душу особенно и я делал зарисовки, писал всякого рода истории о животных и необычных растениях, частью публиковал их, частью оставлял в черновиках, собрал сборник даже в 1978 году, но случилось быть мне арестованным, книгу из производства отозвали и выпустили только двенадцать лет спустя со значительными купюрами и обилием хамских редакторских изменений. К примеру, редакторша так и не поверила мне, что в русском языке есть слово ╚всуе╩, выкинула его, превратив лирический рассказ ╚У папы╩ в заявку на сатирическую историю. То есть около двадцати-двадцати пяти рассказов о животных увидели свет в различных изданиях, но публикации те мне удовлетворения не принесли. Еще столько же осталось во всевозможных тетрадях, блокнотиках и просто на порыжелых от времени листах. Однако, та книга, что объединила в себе 12 историй о животных и одну повесть, была первым рецензентом названа ╚удивительно доброй и чистой, каких уже не пишут в СССР╩, отчего в душе моей жила все эти годы не благодарность к критикессе, а душевная маята. Я знал, что могу представить эти рассказы читателю в достойном виде. Недавно одно из казахстанских изданий предложило мне переопубликовать ряд историй о животных Казахстана. И я согласился. Но только для этого пришлось мне добывать из привезенного в Германию архива старые черновики и уже по ним восстанавливать истории. Первые три из них представил на суд читателя РП. Очень благодарен всем, кто откликнулся на эту публикацию. Впрочем, не менее благодарен и казахстанским журналистам, помнящим, оказывается, меня и эти истории. Очень сожалею, что до сих пор в Казахстане нет достаточного числа книг подобного рода, помогающих людям видеть окружающий их мир, учащим их любить природу. В советские времена мне в качестве отказа в публикации подобных историй говорили издатели: больно уж экзотические у вас животные. Только Валентин Петрович Катаев и похвалил. Сейчас говорят: так уже никто не пишет, вас не поймут, книгу о ласточках и ящерицах никто покупать не будет. Но оказывается, на РП такого рода рассказы все еще понимают. Спасибо. С приветом всему вашему литобъединению ╚Красная горка╩, Валерий Куклин PS: Все вышенаписанное касается вашего первого письма на ДК по поводу названных рассказов, но пока я канителил с отправкой, случилось прочитать мне и второе, да еще накануне 9 Мая. Потому поздравляю вас с Днем Победы, во-перовых, а во-вторых, благодарю за столь высокую оценку моих рассказов, что и лестно, и вводит в состояние смущения, и вынуждает едва ли не егозить, притворяться скромным мальчиком. Вовсе нет. Я тоже считаю эти рассказы очень хорошим, именно потому столь требователен, потому и выкинул два, показавшиеся мне не достаточно доработанными. Но весьма удивлен, что эти маленькие истории оказали на вас такое впечатление, что вы решили заявить, будто бы человечество исчерпало себя, готовится к исчезновению, как вида. Мне кажется, эти рассказы не могли дать основание для подобного пессимистического прогноза и даже рядом не лежат с подобной задачей. Это истории, как мне думается, о том, мужчины одинокие, обозначенные обществом, как носители негативных качеств (бродяга, антисоветсчик и др.), свыкшиеся с той калькой, какую на них наложил обыватель, то есть согласившиеся почитать себя либо бичами, либо старыми холостяками, сохраняют в душе нечто, именуемое чувством сострадания и желания заботы о ближнем, которое и переносят на тех живых существ, которые обделены человеческим вниманием. Разве это деградация человеческой души? Разве это признак того, что человечество спешит к Армагеддону? Вовсе нет. Вспомните ваши стихи, вспомните стихи совершенно непохожего на вас Льва Котюкова. Объединяет их все-таки жизнеутверждающее начало. И рассказы свои писал я тридцать лет назад, равно как редактировал и отдавал на суд нынешнему читателю именно с таким желанием. Проблема ведь выживания человечества заключена в каждом из нас. Какими будем мы сами в повседневной жизни, таким будет судьба двуногих без перьев во всей их совокупности. Мне кажется, что в основе проблем человечества лежит наличие стереотипов сознания, число которых, к моему сожалению, ежегодно сокращается благодаря усилиям СМИ и масс-культуры, в результате которых исчезают многочисленные табу, позволившие нашим предкам возвыситься над животным миром. Потому рассказы эти лишь просьба к читателю обратить внимание на самого себя. Потому и общая рубрика для них: о доброте. Еще раз с праздником и наилучшими пожеланиями, Валерий Куклин

267885  2006-05-10 11:15:43 Ия - Уважаемый Валерий! Поздравляю Вас и всех ╚переплетовцев╩ с великим праздником Победы. Сердце радуется в эти дни, а душа безмерно скорбит о погибших. И чем взрослее становишься, тем сильнее болит. Спасибо вам за ответ. В ваших рассказах-историях ДОБРОТА присутствует, хотя на первый взгляд, кажется, что пишите вы не о ней.. Обычные истории из жизни., а как много они говорят и о природе, и о людях. И при этом без нравоучений, а как есть в жизни. Это, пожалуй, и есть классность в работе писателя. Не буду сравнивать вас ни с кем из известных мне писателей, т.к. каждый сам по себе неповторим., но хочу пожелать вам успехов в работе. Сердце и душа вам подскажут верную ╚серединочку╩.

267887  2006-05-10 15:33:44 Марина Ершова - Здравствуйте, Валерий! Спасибо за поздравление и ответ. И правда, есть у меня некоторое ощущение конца человеческой цивилизации. Но это не от Ваших рассказов, а вообще от жизни. И не только в нашей стране. Я много бываю в разных странах, везде чувствую тревогу. А Ваши рассказы, наоборот, дают надежду. Уж если такие мужчины, каких Вы представили в рассказах, способны ощущать любовь и доброту, то надежда есть. Вот я за то, чтобы писатели не только, как в известной притче, тыкали лицом в земную грязь, но и помогали понять, что существует голубое небо. Реально. И только талант помогает создать целостную картину мира убедительно. Спасибо Вам, и с Днем Победы.

268829  2006-09-18 02:24:23 Антонина Шнайдер-Стремякова - Все три рассказа, на мой взгляд, философские. "Ласточка" - неистребимо желание всего живого к самому ценному - семье, дому. "Во даёт!" - всё необычное может превратиться в "состав преступления", если попадает к человеку тупому. "И немного поэзии" - доброе, за редким исключением, не забывается. А стереотипы живучи!..

268831  2006-09-18 10:13:29 Kuklin - Антонине Шнайдер-Стремяковой Увы, мадам, то, что вы называете живучими стереотипами, не вечно, ибо преречисленные вами человеческие качества, обнаруженные в моих рассказах, характерны были для общества, которого уже нет. Стереотипы сознания масс изменились кардинально. Упомянутый в рассказе ╚Ласточка╩ Колька Композитор (Абрамов) в помещении кинотеатра села Фурмановка дал по морде сыну первого секретаря райкома партии за то, что тот вслух выматерился в присутствии женщин и детей. И представляете! милиция и сам папаша матюгальщика оказались на его стороне. Ныне ж мир вывернулся наизнанку. Включите телевизор, вслушайте в язык модераторов, участников всевозможных шоу, да даже героев современных мультиков с уродами в виде героев. Вы можете представить себе понтифика, то бишь наместника Бога на земле, каковым почитают папу римского католики, извиняющимся перед мусульманами хотя бы в конце 16 века, когда турецкие войска стояли под Веной, а Средиземное море на пять шестых принадлежало только янычарам да мамелюкам (так называемые генуэзцы - не в счет)? Или в годы противостояния Советского Союза и фашистской Германии, чтобы кому-то в башку пришла бы мысль, что это красно-коричневый заговор? Ныне любимые демократами и либералами Власов, Шкуро, Краснов, Петлюра и прочие ненавистники Советов с Гитлером сотрудничали без всякого ╚бы╩, людей типа героев этих рассказов, пытали и вешали. Потому единственный стереотип, объединяющий героев этих рассказов, повторяю, доброта понятие, которое в современном обществе синонимом дурости. Заканчиваю продолжение этого цикла в них тоже можно при известном умении ставить клейма тоже найти стереотипы, о которых автор и не задумывался. Вы не подумайте, что я обиделся на это слово я им горжусь. Но я не уверен, что в этих своих ранних рассказах сумел достичь таких художественных высот, как отображение обыденного сознания моего современника, какие можно обнаружить лишь в рассказах А. Чехова или в некоторых песнях В. Высоцкого. Самое трудное в писательском ремесле, я уверен в этом, быть оставаться банальным и при этом быть интересным. Потому я хотел бы обратить ваше внимание, как читателя именно новелл в ╚Русском переплете╩, на рассказы Леонида Нетребо писателя очень тонкого, я бы даже сказал, пронзительного и чистого. И еще почитайте Виорэля Ломова. Вы новый человек на сайте, по-видимому, потому не погнушайтесь советом. Потом я назову вам других достойных вашего внимания авторов. Благодарю за внимание. Валерий Куклин

268833  2006-09-18 11:09:24 Владимир Эйснер - Куклину. Валерий! Взялся читать твои "Два рассказа о любви" - последний, Прах Любви", не открывается до конца. Пробовал и так и сяк - "не бере нычь!" "Модератор" тоже не открывается. Может, ты знаешь, как "чистить примус"? Эйснер.

268841  2006-09-18 21:47:10 Антонина Шнайдер-Стремякова - Валерий! Преднамеренно умолчала о художественности: поняла, что это из ранних. Читать Ваши романы по интернету не могу: слишком мелко, боюсь совсем ослепнуть. Насчёт "стереотипа" Вы слишком широко взяли - я имела в виду совсем другое: привычку. Любовь воробья к понравившейся пластинке - стереотип. Увидели в людном месте ящерицу на человеке - предусмотрели вредительство: видеть в необычном крамолу было привычным стереотипом того времени.Таких привычных стереотипов можно найти предостаточно в любые времена и у любых народов. Да, я случайно наткнулась на "Русский переплёт", но уже послала туда своего "Дедушку Голодного". Было бы интересно знать Ваше мнение о моём двухтомнике "Жизнь - что простокваша" (уже изданном), но боюсь отнимать у Вас время на чтение моего бумагомарания. А времени так не хватает! Это я по себе знаю.

268846  2006-09-19 10:48:46 Ветонине Шнайдер от ПРИЗРАКА СКВОРЦА ПАРАЗИТА - Ах, мадам, мадам Как вы могли?! Назвать меня благородного скворца, любимца лжамбулской детворы, посещавшей Станцию юных натуралистов, воробьем! Назвали бы, на худой конец, коршуном, сапсаном, грифом Но воробьем! единственной птицей, которая не может жить в неволе и умирает от тоски по просторам всего лишь менее одного квадратного километра, на котором он рождается, живет и умирает. Меня благородного красавца индийского скворца, пересекшего хребет поднебесный Гиндукуш и три самые большие пустыни Советского Союза, сравнить с этим серо-рыжим замухрышкой, который и воровать-то как следует не умеет, цмирает чаще других птиц от инфаркта и никогда не осмелится клюнуть этот огромный, этот черный, этот крутящийся, этот говорящий, этот бесподобный в своей идеальности и порой сверкающий в свете заходящего солнца идеально круглый диск ПАТЕФОННОЙ пластинки! Назвать стереотипом! Кого? Меня?! Нашедшего свою родную форточку одну среди сотен тысяч, если не миллионов распахнутых летом в среднеазиатскую жару форточек! Меня научившего гадить в раковину умывальника! Много вы знаете даже кошек или собак, способных на подобные подвиги? Я, живший на самом деле, не выдуманный скворец Паразит, существую и поныне в десятках библиотек многих стран, знакомлю детей с миром, скрытым от них телевизором, веселю детвору своей непритязательной историей, как делает это и агама, жившая в квартире писателя Валерия Куклина, и лиса-корсак Милка, и дикобраз Борька, и змеи, и желтопузик, и черепахи, и летучая мышь, и даже скорпионы, имеющие каждый свою историю, собственную, отличную от тысяч других, рассказанных другими писателями о совсем других змеях, дикобразах и скорпионах. Мы - не стереотипы. Мы - такие, как ими мы былим...

268848  2006-09-19 12:43:37 Kuklin - Валерий Куклин к фрау Антонине Шнайдер Не пойму, что уж такое особенное прозвучало в ваших отзывах на мои рассказы, но, признаюсь, слова ваши задели меня основательно. Кажется, давно уж привык не обращать внимание на суесловную критику. Недавно журнал ╚Знамя╩, некогда хваливший меня, обхамил - ну и что? На то и иудеи. Значит, чего-то стою. А вот ваши выпады, весьма осторожные, показались симптоматическими, ибо характерны они отношением пишущих эмигрантов друг к другу: подкусить из чувства стайного инстинкта борьбы не поймешь за что. В принципе, (и сами эмигранты-литераторы это признают) они не направление в русской литературе, не направления в литературах тех стран, в которых они проживают, они просто пишут для себя и друг для друга, публикуясь чаще за свой счет, стараясь угодить вкусам друг друга, которые угадывают верхним чутьем, ибо нет в их среде ни литературных критиков, желающих анализировать их вещи, ни издательств, ни добротных журналов с квалифицированными редакторами, которые видели бы, в первую очередь, коммерческий смысл работать с ними. Есть тусовки, компашки, какие были во времена Бунина, Зайцева, Набокова и других писателей, ставших писателями в России, а на Западе если и оказывались кому нужными, так только спецслужбам, воюющим с их родной страной. Сейчас же русские писатели на Западе и спецслужбам не нужны. И это замечательно! Ибо мы можем писать для России, для народов, населяющих покинутую нами по различным причинам страну. Это важнее наших самомнений, обид и самооценок, ибо, в противовес оставшимся, мы потенциально в состоянии нести сугубо позитивный заряд то самое начало, которое так не хватает современной русской литературе, старательно уничтожающей все старые традиции оной, сделавшей ее когда-то классической и достойной подражания во всем мире. Перестроечная шумиха, вернувшая на книжные прилавки произведения всех эмигрантов, в том числе и абсолютно бездарных, возвела оных нерусей по менталитету своему и изредка русских по крови в ранг классиков, вышвырнула на задворки значительные имена Ч. Айтматова. Н. Думбадзе, Р. Ибрагимбекова, например, и многих других, враз названных писателями чужой культуры, хотя именно они, во многом благодаря интернационалистической политике СССР, развивали именно русскую литературу, выводили ее на мировой рынок книг, укрепляли нравственную основу общества. Наш долг писать для оставшихся в захваченной пятой колонной стране своих бывших сограждан. Чего мы, в большей части своей, не делаем. Что, по сути, создано за последние 15 лет за рубежами России достойное называться русской литературой? Я не знаю ничего. Есть Незнанский, Тополь, другие словоделы, весьма профессиональные и популярные, как современник малотиражных Чехова и Толстого ╚великий╩ и многотиражный Пшибышевский. Я льщу себя надеждой, что достойным произведением может стать мой роман-хроника ╚Великая смута╩, который вам, как вы честно признались (очень благодарен), лень читать. И серия рассказов, которые вы назвали стереотипом, подразумевая при этом, наверное, литературный штамп, может оказаться достойной внимания наших потомков. На мой взгляд, именно оригинальничанье стало штампом в современной литературе едва ли не во всем мире. Попробуйте представить, что даже названия вашего рассказа и книги вашей написано рукой Пушкина либо Лермонтова, Гоголя, либо Толстого, Горького, Чехова, Шолохова. Мне подобное кажется невероятным. И я лично ни в периодике не читаю подобных произведений, не беру в руки с книжных прилавках. Вполне возможно, что я не прав. Но у ваших, и у вам подобных произведений есть свой читатель. Читают же и восхищаются нелюбимым мною романом ╚Мастер и Маргарита╩, почти забыли уж едва ли не гениальный роман того же автора ╚Белая гвардия╩. Вы живете в городе, где русскоговорящая (но вовсе не русская) литературная богема тратила годы и силы на то, чтобы унизить, оскорбить и уничтожить великий роман ╚Тихий Дон╩ и лишить его обложки имени М. Шолохова. Наверное, и вертитесь в оной, печатаетесь в их альманахах и журналах. Первые годы эмиграции я знакомился с Берлином, потому участвовал в редакции некоторых из них, стараясь не публиковаться. Могу с ответственностью профессионального критика, автора книги о современной русской литературе, по которой изучают русскую литературу в университетах многих стран планеты, сказать, что вся эта тусовка ничего достойного называться литературой пока что не создала. Я писал несколько рецензий на лучшие из книг берлинцев для старой ╚Литературной России╩, опубликовал там и еще в нескольких изданиях, но при формировании книги о современном литературном процессе ни одна из них не оказалась годной. И я согласился с редакционным советом. Потому что ясно понял: существует литература, а существует способ самовыражение. Должен сказать, что ваше мнение о том, что у меня нет времени на чтение новых для меня авторов, ошибочно. Хотя, признаюсь, все чаще замечаю, что круг моего чтения стал замыкаться вокруг Льва Толстого, Сервантеса, путевых заметок Марка Твена и еще паре десятков книг и авторов. Возрастное явление. Но, как минимум, с одним-двумя авторами в месяц знакомлюсь обязательно. Потому и попал на РП четыре года тому назад, что обнаружил авторов, о которых стоит писать, которых стоит рекомендовать прочитать другим. Предложил в предыдущем письме вам Нетребо и Ломова, а вы и не заметили. Может, на Берязева обратите свой занятый взор? Хороший поэт. Замечательный очеркист. Есть еще имена. Но вам так тяжело читать с экрана, а промаркировать и, перенося на ВОРД, чтобы увеличить буквы или даже отпечатать на принтере текст так сложно, что не смею нагружать вас. Постарайтесь не обижаться на меня. А и обидитесь не беда. Обо всем это я хотел уж давно накатать статью, да соответствующего настроения не было. Сел писать и оказалось, что тема достаточная для такой вот отписки. Не верю я в то, что современный русскоязычный эмигрант способен что-то приличное написать по-русски и о России. Разве что Саша Фитц да Володя Эйснер. Остальные лгали и продолжают лгать, сообщают все новые и новые подробности о трагических годах мучительной жизни евреев и русских немцев под игом проклятых ими русских и о ненависти других народов СССР к ним - избранным. Тоска читать, например, про то, как шли по прямой от Кызыл-Орды на Ташкент полки Буденного в 1929 году, но, не свернув никуда, оказались в Гуляевке, расположенной в четырехстах километрах от этой прямой линии, да еще включающих в себя две пустыни. Для чего был проделан такой крюк? Чтобы порубать саблями семью нищего немца. Комментарии, как говорят, излишни. Тем более, что Гуляевка та еще в 1928 году стала Фурмановкой, а членов этой порубленной семьи я знал лично в 1971 году от деда до двенадцати правнуков его. Повесть считается документальной. То есть на основании информации, полученной из нее, в Германии проводятся мероприятия, митинги, пишутся даже диссертации. А как же не стереотипно. Вон в Берлине в последние выборы левые потеряли два процента голосов, фашисты на восемь процентов повысили свой рейтинг, а пресса и телевидение как германское, так и русское, тут же возопили о торжестве левых и правых только потому, что христианские демократы и социал-демократы потеряли голоса в пользу опять-таки правых. Это и называется: писать и вещать не по стереотипам. А мне такое противно. Я за традиционность: мужчина-женщина, черное-белое, а красное это враг коричневого и так далее. Меня раздражает волк, вырастивший теленка. Вот если бы у авторов этого мультика волк сожрал ребенка, как это случается сейчас по всей Руси и в Казахстане каждую зиму из-за того, что оригиналы любят диких зверей и охраняют их от охотников, они бы подобного умиления к ╚Папане╩ не испытывали. В Казахстане этой зимой погибло одних детей от волков более двухсот, к вашему сведению, а в России демократы подобной статистики не ведут: едят и хай себе едят, выживает сильнейший. Так что агама моя вот уже тридцать пять лет подряд лезет в кинотеатре на плечо мое, пусть и далее лезет, скворец клюет столько же лет пластинку, пусть и еще сто лет клюет. А волка, стереотипно сожравшего Красную шапочку (по Шарлю Перро педофила, соблазнившую невинного ребенка) пусть пришедшие охотники не расцелуют и не наградят орденами, как российские и прибалтийские власти наградили Ельцина в нарушении стереотипов, а именно стереотипно пристрелят. В этом, мне кажется, и состоит основная задача литературы: напоминать людям изо дня в день о тех стереотипах, которые делают из людей людей, а не демократов. Валерий Куклин

268852  2006-09-19 18:26:09 ЧЕРЕМША - КУКЛИНУ - Уважаемый Валерий Куклин, ваш ответ Антонине Шнайдер это скелет очень нужной российской (русской) литературе статьи. Хорошо бы немного нарастить литературных мускулов, добавить ваших личных мыслей, рассуждений и читатель получит подлинный праздник. Пожалуйста, не откладывайте ее написание на потом, не огорчайте себя мыслями, что это никому не нужно и что эта очередная ваша работа ляжет на полку для потомков. Глупости! Эта ваша работа нужна уже сегодня. Буду благодарен (и, надеюсь, не я один!), если "РП" опубликует эту работу, причем не в подбор и не в перечне других, а выделив ей отдельный уголок на сайте, чтобы появилась возможность серьезно порассуждать по поднятой Валерием Куклиным теме. Конечно было бы здорово увидеть этот труд и в бумажном исполнении, поэтому тешу себя мыслью, что герои (редактора толстых и не очень журналов) отыщутся. Теперь обращаюсь к Антонине Шнайдер: Уважаемая Антонина, как мне видится, Валерий Куклин не совсем прав, столь резко ответив вам. Но, пожалуйста, не обижайтесь на него, а напротив возрадуйтесь, ибо явились вольным, а может и невольным поводом для начала столь важного разговора о ЛИТЕРАТУРЕ.

268863  2006-09-20 14:35:36 Kuklin - Здравствуйте, Черемша (пола не знаю, равно как и имени отчества, только фамилию, простите, пожалуйста). Приятно было услышать пару лестных слов, но, к моему великому сожалению, я и вправду не имею сил и времени на прочтение того вала книжной продукции, которую обрушили даже на Германию нынешние самодеятельные литераторы с благой целью поведать миру о страстотерпном пути наций, которые они представляют, в самом ужасном и самом жестоком углу планеты, имеющем название СССР. Во-вторых, противно. Вот порекомендовал мне человек, вкусу которого я доверяю, почитать Эйснера я и прочитал, рекомендовал ему выйти на РП, теперь цените его сами. Тоже самое с Фитцем. Они писатели удивительные, богатые собственным опытом, мастера поделиться им с другими. Надеюсь, что вскоре выйдет на РП повесть Сергея Копылова ╚Короткий роман с ангелом╩ и три маленьких рассказа Бахытбека Таржанова писателей из Казахстана. Если прочитаете их, то и этого мне будет довольно. А писать о литературе дальнего Зарубежья сегодняшнего дня, простите, не могу. Не тот контингент. Написал, к примеру, для журнала ╚Журналист╩ в 2004 году статью о русскоязычной журналистике Германии, так до сих пор по судам таскают. Назвал русофобом одного известного писателя-еврея в статье сугубо литературоведческой, опубликованной в России, и тотчас весь ПЕН-клуб завопил о моем антисемитизме, стали писать письма в правительство Германии с требованием линчевать меня. Поначалу эта вся канитель веселила, потом надоело. Жаль стало тратить жизнь на никчемную суету. Тема эта, повторяю, достаточна того самого письма, на который вы откликнулись, ни больше, ни меньше. Тем более, что одна из лучших рукописей воспоминаний русских немцев о пережитом, которую я имел честь прочитать и даже подготовить к публикации в одном из местных журналов-однодневок, так им не вышла в свет. Сейчас автор умер, наследникам на книгу наплевать, тем более на рецензию о ней. Однако, хочу отметить, что поэтов русскоязычных в современной Германии не просто много, а очень много и количество перешло в качество. Я читал очень много очень хороших стихотворений, написанных и русскими немцами, и евреями Германии. Среди них я бы особенно выделил Александра Шмидта и Александра Лайко, видящих мир по-настоящему поэтически, их стихотворения полны поэтических открытий, их переводы немецких поэтов 18 века особенно точны в передаче духовной сущности поэзии этой страны в это время. Но рецензировать их я не решаюсь. Уж несколько лет думал об этом, но так и не смог убедить себя в том, что смогу. Надеюсь, что ответ мой был в достаточной степени развернутым и корректным, потому прошу извинения за отказ выполнить вашу просьбу. С уважением, Валерий куклин

268864  2006-09-20 14:58:04 Эйснер - Куклину. Валерий, "Бред сивого мерина" не нашел. "Три рассказа о доброте" так хороши, что хоть сейчас их в детскую книжку о братьях наших меньших. Молодца, Максимка! Так держать!

285955  2009-01-28 16:13:21 -

Copyright (c) "Русский переплет"