Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад?
| Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?|
|
|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Рассказы
05.VIII.2005
Рассказ о любви
Анна Георгиевна из букинистического магазина всякий раз допытывается у меня, кто я по профессии. Аля, сидящая за компьютером, перестает постукивать клавишами и вслушивается. Ей тоже любопытно узнать про меня. Но я отмалчиваюсь или отшучиваюсь. Неудобно признаваться, что я писатель. Это звучит страшно серьезно. Ну какой я писатель? Я едва держу карандаш и слежу, чтобы корзина для бумаг не пустовала.
Я сочиняю рассказы. Рассказы писать крайне трудно: в них любое слово беззащитно и на виду. Вообще молодые писатели хитрят и сочиняют романы и повести, а вот я верен традициям Чехова и Бунина.
В тишине букинистического магазина я задумываю написать и об Але и Анне Георгиевне. Правда, у меня нет идеи, не сложился сюжет, и не ясно, что писать: рассказ или очерк. Так что я откладываю замысел и пока наблюдаю. Наблюдения могут кое-что подсказать.
Я наблюдаю за незнакомой девушкой, перебирающей книги на столе. В магазине вроде платной библиотеки: любовные романы потоньше идут напрокат за три рубля, потолще - за пять рублей. Девушка сетует низким голосом, что перечитала всю любовную серию. Читает она быстрее, чем сдатчики пополняют обменный фонд.
- А вы телевизор попробуйте. Нынче много каналов, - советует Анна Георгиевна, а руки ее снуют над мягкими тельцами розовых книжек: подклеивают, сшивают или кладут потрепанные томики под пресс.
- По телевизору ничего нет. - И девушка с низким голосом снова перебирает книжки с соловьями, розами, блестящими автомобилями, беседками, увитыми виноградом, и улыбающимися молодыми людьми. Где-то же есть такой мир! По лицу девушки видно, что ей страстно хочется отправиться в сказку на лакированном автомобиле, лучше с откинутым верхом. Она устроится на заднем сиденье, картинно сложит тонкие руки на юбке и станет бросать по сторонам смущенные взгляды, как бы извиняясь, что она едет, а другие всего лишь идут.
К слову, мне книги добывает больше Аля, нежели Анна Георгиевна. Я беру из Алиных рук книгу и думаю, что нет никаких сдатчиков, а есть волшебство. Оно такое: вечером Аля вписывает в компьютер книги, а к утру они вырастают на полках, и заодно на них вырастает пыль.
Не было случая, чтобы Аля не отыскала мне нужную книгу. Мне нельзя без книг. Без них моя жизнь превратится в ледниковый период, я вымру.
Аля добывает мне Чехова и Бунина, Никонова и Казакова. Я подозреваю, что она продает книги экономно, бережет до следующего раза. Ведь ей не продать мне больше книжек, чем написали Бунин и Казаков. Почему они написали так мало? Почему были так непродуктивны?
И вдруг наступает день, когда я перестаю интересоваться любимыми писателями, прекращаю вести наблюдения и писать в маленький, с пол-ладони, блокнот.
Какая-то безумная радость, веселая ветреность овладевают мной.
Проходит несколько дней. Мое новое чувство не улетучивается, а крепнет. Я обнаруживаю в себе качества, которых до сих пор не замечал: я рассеян, забывчив, глуп и вдобавок косноязычен.
Я не помню, во что одеваюсь, как запираю квартиру, как иду по улицам, я не уверен, заходил ли в букинистический магазин. Я перехожу дорогу на красный свет, и мне, как дураку, сигналят торопящиеся шоферы. Я ошибаюсь автобусом и вместо своего микрорайона выхожу близ института с гордым, словно бы немецким названием: "ТюменНИИгипрогаз". Я забредаю в незнакомый квартал, мои брюки грязны до колен, а в сапогах хлюпает от февральских проталин. Я решительно ничего не помню, так что каждый мой шаг - это какое-нибудь открытие. Довольно странно, что в моих руках книги - пять или семь книг. Верхний том - настоящий раритет; но что-то подсказывает мне, что я не стану его читать, и листать не стану. Мне хочется оставить книги на скамейке, пусть люди сдадут их обратно в букинистический магазин или пустят на растопку; да, это варварство, но я хочу идти налегке, размахивая руками, взглядывая на солнце и щурясь. Кто поверит, что прежде для меня не было важнее дела, чем читать, а не читать, так писать (ведь одно с другим связано, как шнурки с ботинками)?
Что ж, мне придется найти выход: жить, как я живу, очень опасно. Можно угодить под машину, провалиться в глубокий колодец или поскользнуться и сломать ногу.
Тут я понимаю нечто важное.
Я понимаю, что не ради книг хожу в букинистический магазин.
А хожу туда ради Али.
И это давно так. С первого дня, с первой минуты.
Какой я пустой, слепой человек! Тугодум!
Но и тугодумы докапываются до своих чувств. Тугодумы, в сущности, упертые люди, и своего добиваются - медленно, но верно.
Значит, Аля.
Мне нравится ее мальчишеская внешность, расклешенные брюки, короткая стрижка, упрямые узкие брови, ее прямая спина, широкие плечи, настороженные серые глаза, большой рот; мне нравится, как она медленно произносит имя Анны Георгиевны. Еще Аля красиво, продолжительно удивляется: "Да?" Она выговаривает это "да" так, будто в нем по крайней мере четыре слога, и у каждого слога своя нота. Это целая мелодия в несколько тактов.
И мне нравятся Алины очки. В легкой, как паутинка, оправе, с тоненькими пластиковыми стеклами. "Господи, - думаю я, - какая она умная в очках!" Кажется, я отдельно влюблен в очки.
Но я готов любить Алю и без очков. И вообще безо всяких условий. Любить за что-то нельзя: то не любовь, а расчет.
Да что там! Я готов допустить, что Аля читает любовные серии "Панорама" или "Шарм". И смотрит телевизионные ток-шоу и мыльные оперы.
На самом же деле ни о чем таком я не думаю. Я знаком с одним влюбленным, узнавшим только после свадьбы, что его невеста неграмотна. Ну и что? Зато он ее любит. Он ведь не учительницу русского языка в дом привел, а жену.
Анна Георгиевна деликатно покидает магазин, и я путано объясняюсь Але. Я чувствую, как у меня краснеет то правая, то левая щека; я точно подаю сигнал. Аля, заслонившись ладонями, взволнованно, молча мне кивает, и за белыми пальцами я вижу пунцовый лоб. Месяц спустя я веду Алю по ковру в загсе. Торжественно одетые родственники, обручальные кольца, тяжелые букеты цветов, пробки шампанского, стреляющие в люстры, приседающий фотограф, машины, невеста в свадебном платье на опушке нежно-зеленого апрельского леса, - всё очень красиво и неповторимо.
Мы упиваемся любовью. Так сильно никто никогда не любил. Теперь-то я знаю, почему та девушка с низким голосом перечитала все любовные романы, без пропусков. Бедняжка, она обходится без любви, она ищет ее в книгах! Нет, я отказываюсь представлять себе человека, который не любит. По-моему, все вокруг нас любят. Любовь должна быть заразна!
Я люблю - и начинаю меньше читать, даже вовсе это скучное занятие бросаю. Рассказов тоже больше не пишу, сюжетов не вынашиваю. Меня тянет на стихи о весне, о любви, но чтобы их писать, надо быть поэтом, а я лишь прозаик.
Поэтому я отдыхаю, положив голову на колени Али. Из окна пахнет цветущей черемухой. Воздух белый, как молоко.
Я похож на мурлычущего кота.
Я лежу на теплых коленях Али, я переполнен словами. Я купаюсь в словах и купаю в них Алю. Это безумные, бессвязные слова; все слова влюбленных безумны, бессмысленны, потому-то влюбленные - плохие писатели.
Позднее приходит день, когда я задумываюсь, подбираю слова, как бы тружусь во имя любви.
Затем наступает день, когда я повторяюсь, мешкаю, мямлю, как школьник.
Подкрадывается и такой день, когда я помалкиваю, ухожу, что называется, в себя.
Я уже не обнимаю Алиных коленей, а расхаживаю по комнате. Я вздрагиваю и ловлю себя на том, что хочу купить и прочесть новую книгу. А еще засекаю Алю за томиком "Панорамы" из обменного фонда.
Мы переглядываемся, смущенно и понимающе.
Я и Аля, мы расстаемся, расходимся. Мы удивлены, немного напуганы, растеряны и не верим в происходящее. Мы недоумеваем: куда делась любовь? Не иначе, кто-то извне подчиняет нас жестокой воле и логике.
Нет, тут ничего не объяснишь.
Человек удивительно оптимистичен. Расходящиеся люди успокаивают себя тем, что у них всё впереди. А вот меня заботит то, что я оставляю позади. Как писатель, я примечаю характерную деталь: браки расторгают в том же здании, где дают свидетельства о смерти.
Это означает, что любовь умирает, как живой организм. Ее гибель так же ужасна и непоправима. О ее смерти тоже выдают свидетельство.
Я нащупал тропу к рассказу и пишу быстро. Мне, тугодуму, главное - догадаться и начать. Дальше дело идет споро, само собою; я ощущаю себя настоящим артистом прозы, виртуозом пера.
Я останавливаюсь на миг, откладываю ручку. Я осознаю нечто.
Рассказы и романы пишут непременно тогда, когда что-то заканчивается, остывает. Именно тогда садятся за стол и пишут.
Что ж, верно. Но я лукавлю. Сам перед собой. Я многословен, как все тугодумы. Я прикрываю вязью из слов одинокую горькую мысль.
Мысль эта проста: я хочу любить, а не писать. И чтобы любовь не кончалась - как в розовых книжках.
|
Проголосуйте за это произведение |
|
Спасибо за отзыв! "Пористое, как шоколадка" - это здорово. С уважением - Олег.
|
|
|
С уважением - Олег.
|
|
|
|
Этот рассказ маленькое чудо, он мне особенно пришелся по душе. По-моему, это лучшее из того, что я читала у Вас. И имя у девушки очень певучее, красивое, нежное Аля Радуюсь Вашему успеху!
|
С уважением - Олег.
|
|
Похвала от Вас есть двадцать пять похвал. Желаю Вам написать много чудесных рассказов и солнечной волгоградской погоды!
|
|
|
Например: ╚Любовь должна быть заразна!╩ ╚Это безумные, бессвязные слова; все слова влюбленных безумны, бессмысленны, потому-то влюбленные - плохие писатели╩. ╚Мысль эта проста: я хочу любить, а не писать. И чтобы любовь не кончалась - как в розовых книжках╩. Браво, Олег!
|
Очень трудно писать, когда хвалят. После похвалы надо писать только хорошо. А ведь вообще писать - легко. Трудно лишь писать хорошо.
|
|
|
|
С уважением - автор.
|
|
Просты, ясны и наивны...
|
|
|
|
Уважаемые авторы, перенос принципов дурновкусицы на "Русский переплет" может отвадить от вас серьезных читателей. Ведь новый читатель, на пробу взявший подобный рассказ, может ужаснуться: если это местный шедевр, то что же тогда пишут остальные?!! Авторов (особенно начинающих) и читателей (новых и старых) нужно беречь. Против РП работает также мелочная склока, которая то и дело вспыхивает в Дискуссионном клубе. Берите пример с таких как Игорь Крылов - такие не скажут просто так, не брякнут от скуки или от раздражения. На "Русском переплете" должен господствовать изыск художественного и публицистического вкуса, блеск манер. А если я ошибаюсь в том, что именно так должно быть, тогда - да ну вас!
|
Особенно хороша у вас последняя фраза: ╚А если я ошибаюсь в том, что именно так должно быть, тогда да ну вас!╩ И вправду: если ВЫ ошибаетесь, то ну ИХ всех!
|
В ответ на вашу ремарку от 11.09.2005 г., помещенную без заглавия (цитата: "Уважаемый Олег. Было бы интересно узнать, что вы думаете о достоинствах вашего рассказа о любви"): О "достоинствах рассказа" ВСЛУХ судит читатель, редактор или критик, но не автор. Вопрос ваш следует отнести к провокационным. Я не любитель дискуссий вообще, а уж дискуссий сомнительного толка и вовсе противник. Сожалею, что ваше тяготеющее к игре любопытство не удовлетворено.
|
Хорошо-с, не будем любопытствовать. Мне ваш рассказ о мальчишах бегущих в Москву действительно понравился.
|
|
Юрий Казаков, упомянутый Вами, есть настоящий большой писатель, гений русской литературы. Но кто знает теперь о Казакове? Кто знает рассказы ╚На острове╩, ╚Голубое и зеленое╩, ╚Оленьи рога╩, ╚На полустанке╩, ╚Осень в дубовых лесах╩? Русскую литературу, кажется, составляют ныне Дарья Донцова, скандальный Сорокин, юная ╚Франсуаза Саган из Екатеринбурга╩ & Co. Впрочем, я живу далеко от России и не мне, наверное, судить, какова нынешняя российская литература. Но, мне кажется, в России забыли, что такое хорошо и что такое плохо. И забыли, что литература должна иметь перед собою идеал и звать к чувствам, будить мысли, а не пробуждать низменное и пошлое - словом, то, за что человеку стыдно. Олег, пишите! Вы пишете, если так можно выразиться, не в ногу со временем. Вы плывете против течения. И мне боязно, что Вы отступитесь, не выдержите. Но, может быть, Вы много сильнее, чем я думаю, и пишете именно вопреки. Да, кстати. Прочла я и рассказ о мальчиках, сбежавших в Москву. Он слабее, пусть и увлекательнее, и в нем немного заметен элемент ученичества. Вы мастер созерцания, изложения души, душеписания, я бы сказала; в действии же, какого много в рассказе о мальчиках, Вы слабее. И это не минус, это, без сомнения, плюс, потому что в созерцании души, как мне кажется, и проходит Ваша писательская дорога. Марина, бывший советский литературовед.
|
|
Рэй Брэдбери сказал, что умеющий говорить - писать не мастер. А я вот писать не мастерица. Поэтому напишу Вам просто: за-ме-ча-тель-ный рассказ!!
|
|
|
|
|
|
Уважающий Вас Олег.
|
|
|
