TopList Яндекс цитирования
Русский переплет
Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум
-->
Первая десятка "Русского переплета"
Темы дня:

Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад?

| Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?
Rambler's Top100
Проголосуйте
за это произведение
А.Амзеев

Драматургия6 мая 2007 года

А.Амзеев


(перевод с казахского - В. Куклин)

 

К а р а - к е м п и р

 

Многострадальной моей матери Сарсанкуль

посвящается.

 

Действующие лица:

 

1. КАЛИ - лет 80 (во время войны - лет за 40)

2. ЖАКСЫЛЫК - лет 60 (во время войны - 20)

3. ИВАН мальчик лет 14

4. БАЛКЫЗ - жена Жаксылыка, под 60(во время войны -18)

5. ШЕМБАЙ - лет 30

6. КУРБАН - муж Кали, лет 40

7. СЛЕДОВАТЕЛЬ

 

Задником сцены служит большая картина, на которой видны относительно далекие снежные горы, ближние горы без снега и змеящаяся по ним дорога; возле одного из поворотов дороги виднеется тополевая рощица. Внизу расбросанные по предгорьям небольшие глинобитные дома с камышовыми крышами. Между домами: огороженные жердями поля, круглые из положенных друг на друга камней загоны для скота, несколько деревьев, арыки и колодец.

Стена одного из таких домов с маленькой узкой дверью в правом углу сцены - это дом Жаксылыка. Здесь же небольшой достархан с постеленной под ним кошмой. Здесь же кол с надетым на вершину ведром и наброшенным поверх белым фартуком.

В правом углу - куча сена.Рядом - железная печурка, сзади и вверху - зарешетчатое окно.

Закат. В глубине, в полумраке сцены смутно выделяется одинокая женская фигура, застывшая, словно изваяние. Поет по-казахски скорбную песню "Кара-кемпир".

1

 

У дома стоят ИВАН(русский мальчик лет двенадцати) и ЖАКСЫЛЫК(он - с одной рукой и с рукавом, заправленным за пояс в течение почти всего спектакля; с двумя руками он только в сценах своей довоенной молодости).

ИВАН: Бабушка Кали снова стоит на холме.

ЖАКСЫЛЫК: Бедняжка. (оборачивается к дому): Эй, Балкыз! Сходи к старухе. Опять на нее нашло. Подои ее овец.

БАЛКЫЗ(появляется): Как мне это надоело! Дома работай, в колхозе не отставай, еще с этой умалишенной заботы...

ЖАКСЫЛЫК: Вань. Сходи ты.

ИВАН: Хорошо. (уходит)

БАЛКЫЗ: И что за характер такой? Русского бездомного пригрел, старуху сумасшедшую...

ЖАКСЫЛЫК(качает головой): Ох, женщина, женщина... (появляется КАЛИ) Заходите, мать.

КАЛИ(не слышит его, уставилась взглядом в одну точку): Солнце красное... Словно кровавое. Закатилось солнце.

ЖАКСЫЛЫК(подходит к ней, берет за руку подводит к достархану, усаживает рядом): Теплая погода будет. (жене) Поставь самовар.

 

БАЛКЫЗ поджимает губы и уходит.

 

КАЛИ: Погода теплая... теплая... (вздрагивает): Жаксылык! Сходи на дорогу, посмотри...

ЖАКСЫЛЫК: Да, да, схожу, тетя Кали. Посмотрю...

КАЛИ(не слыша его): По которой ушли мои сыновья.

ЖАКСЫЛЫК: Да. Жексенкул и Кошигул.

КАЛИ: Такой же был закат, когда они уходили.

ЖАКСЫЛЫК: Балкыз! (из дома выглядывает БАЛКЫЗ) Принеси воду. (к КАЛИ): Сейчас чай попьем.

КАЛИ: Жаксылык, родной мой. Что сказали люди, которые вчера прилетали на аэроплане? Видели они моих сыновей?

ЖАКСЫЛЫК: Видели, тетя Кали. Говорят, ребята еще на войне.

КАЛИ: Которого видели? , Жексенкула или Кожигула?

ЖАКСЫЛЫК: Обоих видели. Привет передают своей матери.

КАЛИ: Пусть здравствуют оба. (смотрит в одну точку, не замечая, как из дома выходит БАЛКЫЗ с кумганом в руке и медным тазиком, становится перед ней на колени): Ты им сказал, чтобы они присматривали друг за другом?

ЖАКСЫЛЫК: Сказал, тетя Кали. (берет ее рукки, подставляет под струю воды из кумгана, помогает КАЛИ мыть руки): Я объяснил этим летчикам, что мать ждет сыновей и просит их скорее вернуться домой.

КАЛИ: Да сбудутся твои слова! (берет поданное БАЛКЫЗ полотенце, вытирает руки): Добрый ты человек, Жаксылык.

БАЛКЫЗ уносит кумган и тазик.

 

КАЛИ(глядя ей вслед): И жена у тебя добрая.

БАЛКЫЗ возвращается с самоваром в руках. С противоположной стороны сцены появляется ИВАН.

ИВАН: Апа, я пригнал ваш скот и закрыл двери.

КАЛИ(не слыша его, не замечая, как встает и уходит ЖАКСЫЛЫК): Что за бесконечная война?.. (замечает ИВАНА): Иди сюда, малыш. (мальчик проходит мимо достархана с расставляющей возле самовара пиалы БАЛКЫЗ): Пусть будет счастье у тебя! (пытается поцеловать его, но...)

 

БАЛКЫЗ, как тигрица бросается между ними и оттесняет мальчика

 

БАЛКЫЗ: Эй! Не смей целовать его! Ты больная!

КАЛИ (присмирела и смотрит жалобно): Да, медовая девушка - Балкыз... В этом ауле меня зовут сумасшедгей старухой. Это все - из-за страданий, выпавших на мою голову, из-за печалей, наполнивших мое сердце... (поднимиается из-за достархана, уходит, запевая свою песню "Кара-кемпир")

ИВАН: Балкыз. А как же овцы? Их надо подоить.

БАЛКЫЗ(качает головой): Разжалобила всех. Будто у нее только дети погибли на войне... (видит вернувшегося мужа): Эй, Жаксылык! Сам чай разлей. Пойду подою старухе овец! (спешит уйти)

ЖАКСЫЛЫК(жестом останавлиевает ее): Опять поругалась? Ну, чем тебе мешает эта бедняга? Вернулся бы хотя бы один сын - была бы она не хуже других.

БАЛКЫЗ: О, да брось ты. Будто ради меня погибли ее дети! А я вот - иди, прислуживай. Ведь приезжали к ней родственники из Киргизии. Что ж не уехала с ними?

ЖАКСЫЛЫК: Я думаю, она хочет до самой своей смерти поддерживать огонь в очаге дяди Курбана. (садится на корточки перед достарханом, знаком показывает ИВАНУ, чтобы тот тоже сел; жена торопится налить обоим в пиалы чай): Иди к тете Кали. Подои ее коз.

 

БАЛКЫЗ берет ведро, надевает фартук, уходит.

 

ЖАКСЫЛЫК(глядя ей вслед): А тетя Кали зовет ее доброй...

ИВАН: Дядя Жаксылык, у козы тети Кали два козленка.

ЖАКСЫЛЫК: Я знаю.

ИВАН: Сейчас я видел: она сидит во дворе, гладит козлят, говорит: "Одного зарежу, когда вернется Жексенкул, а второго - когда вернется Кошегул" А козлу говорит: "Отдам тебя на кок-пар."

ЖАКСЫЛЫК: Я знаю. Вот уж сорок лет она так говорит.

ИВАН: Дядя Жаксылык, а когда тетя Кали сошла с ума?

ЖАКСЫЛЫК (отставляет пиалу, смотрит в зал): Жексенкул был мне ровесник. А Кошегул был моложе нас. Но здоровый - сильнее нас. В те времена часто устраивались кок-пары, а в киргизском совхозе "Сусамыр" жили родственники нашей Кали-опы. И вот Кошигул. чтобы не обидеть мать, часто объединялся с киргизскими джигитами. Из-за этой его доброты провожать их на вфронт пришли не только наши кызалсайцы, но и киргизы с Сусамыра. А уходили они на несколько дней раньше меня. На станции Мерке было полно народу. Кто-то палкал. Но всех веселил Кошигул. А как эшелон ушел, мы вернулись в Кызыл-Сай... (долгая пауза, в течение которой мальчик высказывает нетерпение, но не смеет прервать старшего; наконец ЖАКСЫЛЫК словно просыпается): А утром... вижу: Кали-апа стоит на холме и поет...

Опять видна застывшая женская фигурка, слышно протяжное жалобное пение КАЛИ-АПЫ.

 

2

 

ЖАКСЫЛЫК(продолжает рассказывать. Он словно помолодел, уже с двумя руками встает и идет к женщине, комментируя свои действия): Даже солнце утомилось быть в небе и стало спускаться за горизонт, а она все стояла... Я пошел к ней... "Ну, вот, и проводили детей, апа." Но она словно не слышала меня "Жексенкул просил передать вам привет и посадить дерево на могиле отца"

КАЛИ: Что ты сказал? Что ты мелешь?

ЖАКСЫЛЫК: О, Аллах! Ее глаза словно пронзили меня. И в этом состяниии она прошла через весь аул. На следующее утро она не вышла на работу, а снова взошла на холм... (отворачивается от КАЛИ, в зал): А вскоре пришла повестка и мне. Я пришел на холм, попрощатьтся с ней... (оборачивается к КАЛИ): Здравствуйте, Кали-апа...

КАЛИ: Уходишь, сынок?

ЖАКСЫЛЫК: Да, апа. Вот пришел проститься с вами.

КАЛИ: Спасибо, сынок. Коли беда приходит в страну, тягость на себя берут мужчины... Я говорю тебе то же, что говорила Жексенкулу и Кожигулу. И в твою честь посажу здесь вот тополь. Когда вы будете возвращаться, то первыми увидите их вершины... (в зал): Мне часто снится мой муж Курбан. Он мне говорит: "Смотри - чтобы твои деревья не выросли кривыми. Посади в честь них стройные тополя"... И ради него я тоже посажу тополь. Ведь и он ушел из жизни, не дожив своего срока... (оборачивается к дороге, застывает, слышна мелодия ее песни)

ЖАКСЫЛЫК: Ушел и я. И пока шел по дороге до Мерке, вспоминал о дяде Курбане - муже Кали-Апы... (возвращается к достархзану с внимательно слушающим его мальчиком): Я тебе рассказывал о нем?

ИВАН: Нет.

 

3

 

ЖАКСЫЛЫК: Осень 38-го года была холодной...

 

Оба оборачиваются к дому, возле которого стоит СЛЕДОВАТЕЛЬ в форме офицера НКВД. Из дома выходит КУРБАН. ИВАНА и ЖАКСЫЛЫКА они, конечно, видеть не могут и действие развивается без их участия. Тем более они не обращают до поры внимания на продолжающую стоять на своем скорбном месте КАЛИ. Но она за всем следит внимательно.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Руки за спину! Лицом к стене!

КУРБАН(подчиняется, но возражает): Товарищ следователь! Я семь лет руковожу колхозом. Тут какая-то ошибка.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Все вы - ангелы, пока вас не допросят. А кто добавил три центнера пшеницы к семенам?

КУРБАН: Я. Лето в этом году было засушливое. А мы сеяли озимые. Чтобы на будущий год гарантировать урожай, надо было сделать пересев.

СЛЕДОВАТЕЛЬ (достает планшет, карандаш, присаживается с краю достархана, возле которого сидят не видимые им ЖАКСЫЛЫК и ИВАН, пишет, дикутя сам себе): Совершил пересев...

КУРБАН (оборачивается): Но ведь лето засушливое было! Вы что - в городе этого не видите?

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ откладывает планшет в сторону, поднимается и, подойдя к КУРБАНУ, бьет его несколько раз.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Понимаем. Мы все понимаем. Вредитель.

КУРБАН(поднимаясь с земли, весь в крови): Какой вредитенль? О чем вы говорите? В 32 и 33 годах мы не уцспевали хоронить людей, умерших от голода. Копали большие ямы, сбрасывали туда людей и засыпали землей. А сколько погибло блуждающих от голода по степи?

СЛЕДОВАТЕЛЬ(возвращается к планшету, записывает): Так... контрреволюционная пропаганда... (достает какую-то бумагу и подает КУРБАНУ): А это кто писал?

КУРБАН: Я. Вы арестовали юношу, как врага народа. У него остались немощные отец и мать. Я приказал выделить старикам ведро пшеницы. Откуда у вас моя записка?

СЛЕДОВАТЕЛЬ(записывает): Оказывал помощь родственникам врага народа. (достает еще бумажку): Вчера у тебя ночевали два государтсвенных преступника.

КУРБАН: Вчера у меня ночевало два родственника из Киргизии.

КАЛИ: Это были мои братья. Они и не знали, что их уже обвинили в чем-то и разыскивают по всему свету. Бедные братья!...

 

КУРБАН и КАЛИ медленно идут друг к другу.

 

КУРБАН: Детям передай привет. (обнимает жену): И проститься не успел. Дай Бог, встртимся... И не плачь. Ты теперь - опора всей семьи. (заклыдвает руки за спину; следователю): Я готов.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ и КУРБАН собираются уходить, но тут им навстречу выскакивает ШЕМБАЙ с листом бумаги в руке.

 

ШЕМБАЙ: Товарищ следователь! Товарищ следователь! Вот еще! Его приказ перенести партсобрание на одну неделю позже!

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ кивком головы благодарит доносчика, кладет бумагу в свой планшет. КУРБАН плюет ШЕМБАЮ под ноги.

 

4

 

Сцена темная. Слышен плач КАЛИ. После недолгой паузы высвечено пятно с продолжающими сидеть у достархана ЖАКСЫЛЫКОМ и ИВАНОМ.

 

ЖАКСЫЛЫК(опять без руки): Год провоевал я. Потом был ранен. Списан подчистую... Вернулся домой...

 

Второе световое пятно высвечивает дорогу в горах и тополиную рощу возле нее.

 

ЖАКСЫЛЫК: Первыми я увидел тополя. Только было их уже не три. На холме уже росла целая роща тополей. Кали, эта милосердная женщина, сажала тополь в честь каждого джигита, уходившего на фронт.

 

Световое пятно с тополей спускается к стоящей на авансцене КАЛИ.

 

КАЛИ: От Жаксенкула так и не было весточки. А Кошигул писал домой до весны. Потом перестал... А в колхозе нашем назначили председателем Шембая. (Сцена опять освещена. Но опять это 1943 год. С последними словами КАЛИ выходит ШЕМБАЙ): До войны ему быков запрячь не доверяли. Болтался по аулу без дела, трудодни у председателя выпрашивал. А теперь - сам председатель! Весь колхоз в его руках. Ходит по аулу, как буйный жеребец. Девок да молодух позорит...

ШЕМБАЙ: Эй, училка! Я тебе говорил, чтобы ты не приближалась к детям? Говорил? Не мешай им работать!

КАЛИ: Детям учиться надо. Не век же быть войне.

ШЕМБАЙ: Ты мне эту агитацию брось! О чем ты вчера с ними болтала?

КАЛИ: Эх, Шембай, Шембай! И что ты за человек? С одной стороны - война проклятая нас душит, с другой - ты. Дети совсем забросили учебу. А я помогаю им...

ЩЕМБАЙ(обрывает ее): Помогаешь им не работать на пользу советской власти? Или хочешь последовать за муженьком?

КАЛИ: Не пугай, председатель. Думаешь, раз нет Курбана, то можешь надо мной издеваться? Сколько наших мужчин ушло на войну, а ты в конторе сидишь, бумаги пишешь. Не мужчина ты. Тьфу! (плюет ему под ноги).

ШЕМБАЙ: Ах, ты! Против кого идешь? Видно еще не знаешь, как умеет Шембай укрощать строптивых кобылиц! (рыщет в карманах, продолжая ругаться): Я ее жалел, не наказывал, а она... (находит бумагу, сует КАЛИ под нос) На, читай! О твоем ублюдке! Сын твой - враг народа, перешел к немцам!

 

КАЛИ медленно берет дрожащей рукой бумагу, подносит к глазам.

 

ШЕМБАЙ: Читай! Поняла теперь! Мать изменника!

КАЛИ (прижимает письмо к груди): Живой! Живой, мой светик! Кошигул!

ШЕМБАЙ: Ага! Радуешься? Изменнику радуешься? Твой сын - предатель!

КАЛИ(отрывает письмо от груди, смотрит в него): Нет. Тут не написано, что он предатель. Написано: "При выполнении боевого задания пропал без вести".

ШЕМБАЙ тянет руку, чтобы взять письмо, но КАЛИ не дает его.

КАЛИ: Не трожь своими грязными руками! Это письмо - о моем сыне!

 

Они так и застыли в своих позах: озлобленный ШЕМБАЙ и гордая сыном КАЛИ.

 

5

 

ЖАКСЫЛЫК поднимается из-за достархана, он опять молодой, но с одной рукой идет к ним.

ЖАКСЫЛЫК: Кали-апа, нельзя терять надежду. Вот увидите, вернется ваш Кошигул. С орденами и медалями на груди вернется.

ШЕМБАЙ(с усмешкой): Ты свихнулся, бедняга. Ты был рядом с Кошигулом? Откуда знаешь, что он не перешел на ту сторону?

КАЛИ(кланяется ШЕМАБАЮ поясно): Дорогой мой Шембай! Спасибо тебе за весточку о сыне. Дай Бог счастья твоим детям!

 

ШЕМБАЙв сердцах топает ногой и, ничего не говоря, уходит.

 

КАЛИ(ему вслед): Будь ты проклят, Шимбай!.. ( устало садится на землю, смотрит в зал): Иногда мне кажется, что наши аульские фашисты пострашнее далеких немецких фашистов. Война закончится... (гладит письмо) мужчины вернутся - и все трудности превратятся в ничто в сравнении с этой радостью... (целует письмо): Вот только Курбан... мой Курбан...

 

6

 

Сцена темнеет. В левом углу - там, где куча сена, лежит больной КУРБАН. Слышен вой вьюги за окном.

 

КУРБАН: Красноярск... Сибирь. А в Казахстане сейчас тюльпаны цветут. Степь вся красная-красная! И жаворонки поют... (звучит мелодия Курмангазы)... В горах только-только зацвели подснежники... И Кали... Моя Кали... Как она скакала той весной на коне верхом! Двадцать джигитов скакали за ней, хотели догнать. А я догнал. Поцеловал...

 

Входит одетая в теплую одежду, с теплым платком на голове КАЛИ. В охапке она держит немного дров, которые складывает у печурки.

 

КАЛИ: Вот, принесла. К вечеру затопим - на ночь тепла хватит.

КУРБАН: Где ты взяла?

КАЛИ: Люди добрые дали. Ты лежи, дежи... Чай попил?.. (он кивает) Еще хочешь? (он отрицательно качает головой)... Ну, вот. Дай Бог, выздоровеешь.

КУРБАН: До лета мне не протянуть.

КАЛИ(гладит его по голове): Эх, ты! Ты же у нас герой! Помнишь, как шумела вся Сусамырская долина, когда ты меня украл?

КУРБАН: Ты сама ушла. Я хотел приехать с джигитами на следующей неделе, а ты сама... взяла - и ушла из дома.

КАЛИ: Да... Мне вдруг показалось тогда, что если я останусь, не убегу, то расстанусь с тобой навечно...

Когда я приехала в твой аул и стала работать учительницей, твои односельчане назвали меня "женге-мулла", "невестка-мулла". Сама-то я была полуграмотная, да еще по-казахски говорила плохо, то и дело на киргизский переходила. И все-таки меня признавали за учительницу. Скольких людей я выучила грамоте!..

КУРБАН: Ты была первой грамотной женщиной в ауле. Да что там в ауле! Ты на весь Сусамыр слыла первой грамотейкой!

КАЛИ(смеется): Грамотейкой и перестарком! Девятнадцать лет - и не замужем! Ко мне даже свататься никто не решался. А я ходила гордая!

КУРБАН: Задирала к небу нос!

КАЛИ: Мне казалось, что я не по земле хоже, а по небу летаю. Даже вершина Ала-Тоо казались мне холмами...

КУРБАН: И вот однажды...

КАЛИ: ... вышла я на окраину аула и села у водопада. Долго сидела там, напевала...

КУРБАН: Песню "Чолпон".

 

КАЛИ напевает мелодию.

 

КУРБАН: Тут я подкрался...

КАЛИ: ... А я не услышала, вздрогнула. А ты говоришь...

КУРБАН: Я принял вас за русалку. А ты, оказывается, живой человек.

КАЛИ: В руках у тебя была охапка цветов. "Это тебе!" - сказал ты.

КУРБАН: Ты так растерялась, что половину цветов вывалила на землю.

КАЛИ: А потом ты стал посещать наш аул чуть ли не каждый день. То гнедая у тебя потеряется, то вороная, то бишкек новый для кумыса надо заказать, то спросить, где продаются хорошие пиалы...

Жены моих братьев стали подшучивать: "Видно, у этого казаха скоро все лошади перетеряются."

КУРБАН: "Лошади перетеряются".

КАЛИ: Однажды ты не пришел - и я расплакалась. А на следующий день у тебя "пропал" жеребенок. Я выскочила из юрты, увидела тебя - и расплакалась.

КУРБАН: А потом рассмеялась.

КАЛИ: Вот тогда-то я и почувствовала, что мир будет тесен без тебя. Я поняла, что гордость моя должна смириться перед тобой. Мир потерял смысл без тебя. Ты стоял и говорил про жеребенка, а я...

КУРБАН: Ты не слушала меня.

КАЛИ: Нет, я слушала. Я чувствовала биение твоего сердца.

КУРБАН: И тогда женге - жена брата твоего - сказала: "Плати по жеребенку за каждую такую встречу".

КАЛИ: А ты ответил: "О, женге! Я и так весь в долгах перед вашим родом, а теперь чувствую себя в долгу перед всем киргизским народом!" "Что ж, плати калым!" - сказала женге. И ты тут же предложил ей своего единственного коня. "Если ты оставишь здесь коня, - сказала она, то тебе придется нести невесту на себе". А ты ответил...

КУРБАН: Я готов ее нести на себе на край света.

КАЛИ: Видно от смущения, ты отдал и шапку со своей головы как калым.

КУРБАН: Чужая была шапка.

КАЛИ: Отца Жаксалыка. Он потом все подшучивал надо мной: " Я платил за тебя калым. Напомни своему мужу. Пустьотдает твоих сестренок за моего сына." Когда это было!.. А потом появились Жексенкул и Кошигул - наше счастье с тобой, Курбан, наша радость... А теперь они на войне... Их не убьют. Ведь правда же, Курбан... Эй, Курбан!.. (кричит): Курба-а-ан!

 

Играет мелодия "Кара-кемпир".

 

ЖАКСЫЛЫК(ИВАНУ): Так она простилась с Курбаном. Высохшая и опустошенная вернулась в аул. И самое печальное, ей самой пришлось сообщить землякам о смерти мужа. А тут еще сын Шембая увел детей с занятий в школе. Сказал: "Не будем ходить на уроки жена врага народа"...

 

Оба смотрят на застывшую в печали фигуру КАЛИ.

 

7

 

ЖАКСЫЛЫК: Так проходили дни, похожие один на другой. Отличались они друг от друга лишь днями прибытия почты...

КАЛИ(радостная, запыхвашаяся, обращаясь к ЖАКСАЛЫКУ): Письмо! Письмо от Кошигула! Он жив-здоров, светик мой! Жив свет очей моих! (прижимает письмо к груди).

ЖАКСЫЛЫК: Апа, милая, дайте прочитать письмо.

КАЛИ: Не торопись. Я еще сама не прочитала. Почтальон первым принес мне письмо в дом. Мой сын жив! Эй, люди! Письмо от Кошигула пришло!

На сцене темно. Только в круге света - лицо ЖАКСАЛЫКА.

 

ЖАКСАЛЫК(в зал): Обычно Кали-апа говорит по-казахски очень чисто. А тут вдруг заговорила по-киргизски. Обежала весь аул, каждому показала письмо Кошигула. Весь аул радовался вместе с ней.

Кошигул писал в письме, что его батальон попал в окружение, многие попали в плен. И он попал - и был там полтора года. Семеро совершили побег, но к своим добрались только трое. Долго шло следствие - и Кошигнул, в конце концов, добился того, чтобы его перевели в штрафной батальон. Как обычно, не обошелся и без шуток...

Кали-апа, в качестве суюнши, отвела почтальону Жундыбаю молодую овечку. Но старик не взял. Только погладил ее по шерстке и сказал: "Зарежешь ее на праздник в честь возвращения сына. И тогда с радостью буду у тебя почетным гостем".

В тот вечер в доме Кали-апы был маленький той - праздник. На вечер пришел одногогий дядя Абсатар с женой Бибижан. Она хорошо танцевала, а он играл на домбре. Сама Кали-апа пела киргизские песни. Это был последний раз, когда я слышал, как она пела непечальные песни. Ее смуглое лицо словно осветилось снутри...

 

Напев старинной киргизской песни рефреном его слов. Потом включается свет...

 

8

 

Слева - вместо кучи соломы стоит старый, покрытый красной тряпицей стол. За столом СЛЕДОВАТЕЛЬ. Перед ним стоит КАЛИ. Здесь же пристроился ШЕМБАЙ.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Фамилия, имя, отчество!

КАЛИ: Кали Алымжанова.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Место жительства, пол, семейное положение, специальность.

КАЛИ: Место жительства? Как же ты попал сюда, дорогой, если не знаешь, где со мной говоришь?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я тебе не дорогой, гражданка. Я не дорогой для членов семьи врага народа. Я - следователь управления внутренних дел Сагинбаев Опан.

ШЕМБАЙ(издевательски): Эй, баба, ты чего-то побледнела, а?

КАЛИ: Я тебе не баба, мерзавец! Я - Кали Алымжанова. Учительница.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Товарищ председатель. Не мешайте следствию.

КАЛИ: Товарищ следователь Сагинбаев Опан. У меня есть муж. В конце тридцать восьмого года его арестовали по несправедливому обвинению вот этого негодяя. В сорок первом оба сына ушли на фронт...

СЛЕДОВАТЕЛЬ(перебивает): Ваши сыновья сейчас на фронте?

КАЛИ: Да. Они воюют против фашистов, а этот негодяй прячется в тылу.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Нам поступили сведения, что ваш мдадший сын был в немецком плену. А старший вообще пропал без вести. Так это?

КАЛИ: Да. Мои сыновья живы и бьются с фашистами.

СЛЕДОВАТЕЛЬ(показывает на лежащие перед ним бумаги): По нашим данным, вы устраиваете праздник по случаю получения письма от изменника Родины.

КАЛИ(возмущенно): Письмо от моего сына!

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, ладно, хватит! Кто был у тебя дома?

ШЕМБАЙ: Жаксалык, почтальон Жундыбай, безногий Абтасар с женой... Почитай, весь Кызыл-сай.

КАЛИ(ему): Пусть отсохнет твой змеиный язык, Шембай! Был весь аул у меня в доме, кроме тебя - погубителя моего мужа.

ШЕМБАЙ: Эй, баба, ты так не говори! Не видишь, перед кем стоишь?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Председатель, оставьте нас одних.

 

ШЕМБАЙ уходит.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Тут еще написано. что вас называют "невестка-мулла" и что вы агитируете детей не выходить на полевые работы в колхозе.

КАЛИ: Невесткой-муллой меня называют вот уже двадцать пять лет, товарищ следователь.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Гражданин следователь.

КАЛИ: Я была первой учительницей в этом ауле - и потому меня назвали так, гражданин следователь. Я детей я учу грамоте прямо в поле. Чтобы не отстали от программы до зимы.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: А правда, что вы не хотите заниматься конторской работой?

КАЛИ: Правда. Я здоровая женщина и могу работать в поле. А вернувшийся с фронта раненный Жаксылык в поле работать не может.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: А правда, что в вашем доме тайком проводятся мусульманские религиозные обряды?

КАЛИ: Нет, тайком я ничего не делаю, гражданин следователь Сагинбаев Опан. Вчера я получила от сына письмо - и старик Сатпай, по древнему обычаю, прочитал перед столом благословенную молитву - бата - во спасение моих сыновей и победу Красной Армии. Что такое бата? Это благодарность за добрые пожелания и чувства, рожденные нами. Зачем же отрывать от нас добрые воспоминания?

СЛЕДОВАТЕЛЬ(кричит): Прекратите религиозную агитацию! В тюрьму захотела? Вслед за мужем?

КАЛИ(спокойно): Гражданин следователь Сатбаев Опан. У тебя еще сохранилась злоба на моего Курбана за то, что он - хороший человек. Ну что ж... суди теперь меня. (складывает руки за спину): Я готова.

 

9

 

Сцена темнеет. Опять - лишь лицо ЖАКСЫЛЫКА в свете.

 

ЖАКСЫЛЫК: Когда следователь вывел Кали-апу из дома, во дворе уже стояли все жители Кзыл-Сая. Пришли все: от старого Жумабая до моего малютки новорожденного Аскера, которого держала на руках моя Балкыз. Они просто стояли перед домом и молча смотрели на следователя и стоящую с руками за спиной Кали-апу. (высвечивается фигура КАЛИ-АПЫ с руками за спиной): Молчание было таким... громким, что у всех, и у следователя тоже, заложило уши. Даже собаки не лаяли. Замолкли овцы. Стало так тихо, что, казалось, услышали мы шелест тополевых листев в рощице Кали-апы...

 

Звучит протяжная киргизская песня.

 

ЖАКСЫЛЫК: И тогда следователь опустил голову и сказал...

ГОЛОС СЛЕДОВАТЕЛЯ: Кали-апа, опустите руки. Вы свободны. Обвинения в доносе председателя не подтвердились... Учите, пожалуйста, детей.

 

Звучит веселый перебор струн домбы.

 

9

 

ЖАКСЫЛЫК: Люди разошлись, следователь из Кызыл-Сая уехал, Шембай спрятался в своем доме, боясь показаться нам на глаза... Но все в ауле разговаривали между собой как-то напряженно, не так, как говорили раньше. Будто боялись чего-то. И никто не сходил к Кали-апе, чтобы поздравить ее...

Когда под вечер пригнали пастухи овец и коз, тети Кали не оказалось дома. Я послал Балкыз подоить коз, а сам пошел искать Кали-апу...

Нашел ее на берегу Аспары...

 

Высвечивается сидящая на краю сцены, будто на речном берегу, КАЛИ.

 

КАЛИ: О, судьба! Почему так печально сердце? Прочему скорбь охватывает душу? И дети мои скучают, наверное, по родной Аспаре. Ах, если бы могли они в ней искупраться! Словно черный ворон гладит меня судьба! Не знаю уж, откуда ждать новую беду... Будет ли мне спасение? Будет ли мне добрая весть?

ЖАКСЫЛЫК: И так она сидела и плакала, пела. Я стоял за деревом и слушал. И комок подкатывал у меня к горлу. Я проклинал войну и НКВД, унесших ее мужа и сыновей. Я видел фронт, видел немало слез и крови. Но теперь они показались мне еще более страшными рядом с горем Кали-Апы. Порваннную одежду можно починить, голод можно утолить... но как избавиться от душевных страданий?

КАЛИ(по-прежнему смотря в одну точку): Сегодня такой кровавый закат. Словно брызнула кровь от отрезанной головы. Словно еще одна нить оборвалась, и оборвалась нить надежды... (поет печальную киргизскую песню)

 

Звук песни переплетается со стуком топора. Полная тишина - и только издалека слышатся размеренные удары топра о дерево: стук... стук... стук...

 

ЖАКСЫЛЫК(в зал): Проклятая война... Из нашего маленького Кызыл-сая ушли на нее 35 джигитов... трое пропали без вести... пятеро пришли, как я... (показывает на свою отсутствующую руку)... Остальные...

 

Стук топора громче.

 

КАЛИ: Ой, что это? (вся в порыве обурнулась в сторону гор): Сыночки!.. Мои сыночки!..

 

Выключается свет. Стук топора грмокий, бьющий в уши.

 

ГОЛОС КАЛИ-АПЫ: О, горе какое! Горе! Пропали мои дети! Погубила их проклятая война! О, горе! Горе!

 

10

 

Свет включается. На переднем плане: ШЕМБАЙ с топором и ЖАКСАЛЫК.

 

ЖАКСЫЛЫК: Это ты?

ШЕМБАЙ: Что - я?

ЖАКСЫЛЫК: Ты рубишь деревья Кали-апы?

ШЕМБАЙ: А тебе что? Поделиться хочешь? Не дам. Бери свой топор - и руби.. Дай закурить.

ЖАКСЫЛЫК(возмущен): Шембай! Ты срубил деревья? Они же посажены в память их - в память павших на войне!

ШЕМБАЙ: Помолчи, Жаксылак. Половина деревьев моя, половина твоя.

ЖАКСЫЛЫК: Да как ты можешь? Ты!.. Ты!..

ШЕМБАЙ(поигрывая топором нааступает на собеседника): Пошел прочь, дурак. Не хочешь доли - мне все дрова достанутся.

ЖАКСЫЛЫК(в зал): Что я мог сделать одной рукой?.. Только вернуться в аул закричать: "Люди! Идите к роще Кали-апы! Там Шембай рубит солдатские тополя!"

 

Из дома выходит БАЛКЫЗ.

 

БАЛКЫЗ: Господи! Только и всего? Из-за этого ты и кричал, словно утебя украли скот? Из-за каких-то там тополишеку столько шума? Можно подумать, у тебя дом сгорел...

ЖАКСЫЛЫК: Люди! Люди же! Так нельзя! Почему вы так безразличны к горю старого человека? Она же не просит от вас ни помощи, ни сочувствия! Ей достаточно того, чтобы не мешали жить ей и ее детям!

 

Пока он это говорит, стук топора становится таким громким, что перекрывает его голос, а БАЛКЫЗ спокойно возвращается к себе в дом.

 

ИВАН: Жаке! Он срубил все деревья?

ЖАКСЫЛЫК: В час, когда Шембай рубил деревья в солдатской роще, в аул пришел почтальон...

 

Темнота на сцене. Только световое пятно со стоящей в полный рост КАЛИ. В руках у нее - два треугольника конвертов солдатских писем.

 

КАЛИ(глядя отрешенным взглядом в зал): Родные мои!.. Детки!.. В чем я провинилась?.. Жексенкул!.. Почему так?.. Кошегул?... Неужели правда?.. Апырмау!.. Прервался род Курбана... Потух его очаг... Аллах! Разве мало было горя на мою голову?.. Что ты делаешь?... (стук топора громче) Неужели нет моих Жексенкула и Кошигула?.. (стук топора): Создатель! Возми меня тоже! Забери меня!.. Зачем жить мне?.. (играет киргизская мелодия, перебивающая стук топора): Нет!.. Они живы!.. Я знаю! Они живы - мои Жексенкул и Кошегул!.. Я должна ждать их! Я их буду ждать! (стука топора больше не слышно): Пусть они вернутся с войны! Вернутся все: и павшие и живые, все молодые и здоровые! Пусть принесут они счастье в наши дома!.. Детушки!.. Дети наши!.. (протягивает вперед руки и медленно уходит под звуки киргизской мелодии).

 

11

 

ЖАКСЫЛЫК(ИВАНУ): Так мы потеряли сноху-муллу и приобрели Кали-апу. Вы, мальчишки, иногда называете ее Кара-кемпир - бабой-ягой. Моя Балкыз...

 

Появляется БАЛКЫЗ в переднике.

 

БАЛКЫЗ: Все истории рассказываешь? (снимает передник, вешает на прежнее место): Мальчику пора спать.

ИВАН: А где ваше ведро, Балкыз-апа?

БАЛКЫЗ: У старухи оставила. Ее прохудилось. Вы бы завтра вдвоем съездили в райцентр, купили ей новое ведро. Денег я дам. (уходит в дом)

ИВАН: Они что - помирились?

ЖАКСЫЛЫК: Балкыз каждый день зовет Кали-апу жить к нам в дом. Но Кали-апа...

 

Опять сцена темная, высвечена только КАЛИ.

 

КАЛИ: ... Как я могу покинуть дом Курбана? Придут с войны дети - а дом пустой... Нет, я их дождусь здесь... Чтобы зашли они, поклонились мне с порога, сняли сапоги, гимнастерки... умылись... А я им приготовлю бесбармак, налью водки... У меня ведь и водка припасена - та еще, довоенная, с белой головкой... Сядем мы у достархана, помянем... Курбана моего и... двадцать пять джигитов... что не вернулись... Пусть будет вечная память им... вечная память... (по лицу ее текут слезы; звучит домбра)

 

ЗАНАВЕС

 

 

Проголосуйте
за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?
274018  2007-05-06 19:29:36
Валерий Куклин
- Пьеса Алибека Амзеева посвящена Великой Победе над фашизмом. Особенно может быть она интересна тем лицам, которые признают трагедию 1939-45 гг лишь в отношении еврейского и русско-немецкого народов. Пьеса ставилась на казахском языке два раза. Обе постановки прошли в Казахстане с огромным успехом. Это - свидетельство того, что в этой стране к предкам своим и старикам относятся с большим посчтением, чем в России, где из всех издательств, как мне известно, только издательство "ТЕРРА-Книжный клуб" осуществило издание книг, посвященних Великой Отечественной войне к 60-летию Великой Победы. А театры РФ ничего достойного этой дате так и не выдали публике. Вот вам и ответ, отчего Эстония рушит, а Польша намеревается уничтожить памятники советским воинам. Думаю, среди самих эстонцев в процентом отношении больше людей, чтущих память наших стариков, чем в современной России. Не их вина, что к власти прорвались именно фашисты. Это - их беда. Публикация этой давней пьесы в моем переводе может подтолкнуть какого-нибудь писателя-эстонца рассказать столь же жуткую историю, как и история матери Алибека Амзеева. А может быть и нет...

274019  2007-05-06 19:31:51
Валерий Куклин
- Липунову

Владимир Михайлович, огромное вам спасибо за эту публдикацию. А то совсем забыла Россия о своих товарищах по оружию, верных друзьях из Казахстана. Но... название все-таки пьесы "Кара-кемпир", а не "Жила". Исправьте, пожалуйста

Валерий Куклин

274056  2007-05-07 20:38:49
-

279612  2008-02-17 15:13:10
aktilek
- спасибо госпуду что есть мая мама я жилаю маме счастие чтобы ана долга и счаслива жила на этом свете

295291  2011-02-05 18:50:10
Ahmedhan
- Валера, привет! Понравилось. Близкое и знакомое. Убедительное. У меня есть страница на Стихире, ник Ингуш. Уже сколько ищу возможность перетереть с тобой, не могу найти тебя. Очень много узнал в Переплете о делах твоих, (из переписки), сам отметился там, но не нашел. Найдись, будь лаской. Ингуш p.s. Привет из Джамбула.


BACK

 

Copyright (c) "Русский переплет"

Rambler's Top100