Почему я поехал на поезде? Самолеты летали по расписанию. В кармане лежало два авиабилета. Один из них на мое имя. И я мог сдать второй, зайти в самолет и выйти из него через пару часов. Уже на месте. Но я сдал оба билета. Вернее порвал. Медленно-медленно - ее. И быстро-быстро - свой. Я не хотел, чтобы второй билет имел какую-либо связь с первым, даже и уничтоженным. Падая, обрывки покрывали друг друга, смешивались, пропитывались лужной водой, белое становилось серым. У меня не было больше билета на самолет. Но не поэтому я поехал на поезде.

Перелет к морю слишком быстр. Он подходящ, когда летишь вдвоем. Когда не терпится избавиться от соглядатаев: родственников, знакомых, сослуживцев, прохожих, пожизненных спутников всех сортов - параллельных и перпендикулярных. Когда бежишь прочь от распахнутых пространств офисов, улиц, населенных квартир. Когда дорога каждая минута, проведенная вдвоем. Когда ты действительно хочешь быть вдвоем, вдвоем, вдвоем┘

Вдвоем в самолете так тягостно от скованности ожидания и так сладко от предвкушения. Знаешь - скоро объявят: "Пристегните ремни, приготовьтесь к посадке┘" И самолет резко пойдет вниз. И захватит дыхание. Там, там внизу под облаками мы будем совсем вдвоем. Самолет прокатится по полосе. Подадут трап. Откроют двери. Лабиринт аэропорта и площадь перед ним. И вот уже такси летит по дороге вдоль моря. И уже легче. Можно целоваться и вовсю тискать друг друга. Таксист не против. Он только молча курит и время от времени поглядывает в зеркальце заднего вида √ как там дела. А мы спешим, но не торопимся. Мы в поцелуях коротаем последние минуты ожидания. Еще четыре поворота и гостиница, в которой нас никто не знает. И двухместный номер. И мы вдвоем, вдвоем, вдвоем┘ И час, и два, и три... Все в полусне┘ Какая дивная слабость┘ Попить┘ Поесть┘ Вдвоем мы завтракаем┘ Или обедаем┘ Или ужинаем. Мы не скоро вернемся в обыденный ритм. Пока у нас свой хронометр. Один на двоих. Мы ласкаем друг друга, мы одеваемся, держась за руки гуляем по набережной, купаемся в море, играем простором, когда захотим, когда возжелаем. Солнце и звезды √ это не время, это то, чем мы дышим вдвоем.

Вдвоем┘ Мы должны были ехать вдвоем. На одно и то же время взяли отпуск. Собрали чемоданы: мой - поменьше и ее √ побольше. Утром мне следовало выслушать напутственную речь своих родителей, заехать за Анной. Пока она одевается, почтить с ее матерью друг друга минутой молчания, и улететь, наконец, из этого города-глаза. Вдвоем.

Но вечером, когда я проводил Анну до дома, когда меня прорвало и я вовсю живописал ей курортные прелести длиною в двадцать один день и двадцать ночей, она вдруг замкнулась, потускнела и будто перестала внимать мне.

- Что такое? √ обнял я Анну, - Уже утром мы будем вдвоем, совсем вдвоем, только вдвоем┘

Она отстранила меня. Потом взяла за руки и вцепилась мне в лицо своим взглядом:

- Скажи, ты меня любишь? Ты меня любишь?

Я ничего не выдал. Я, не моргая, смотрел на нее, сквозь нее.

Глаза Анны набухали влагой. Что я мог ей ответить? У меня даже не было возможности соврать. Я не знал ответа. Просто не знал. Всего лишь на всего.

Как все чудесно складывалось. Уже полгода мы встречались вечерами. И по субботам. И в воскресенье. Везде, где можно: в кино, в театре, в кафе, в оставшейся на час пустой квартире. Нам было хорошо. И мы мечтали об этом отпуске, о времени и состоянии, когда будет еще лучше. И вдруг:

- Любишь? Не любишь?

Какие-то чужие слова. Кто и зачем их сказал? Я смотрел в глаза Анны: "Зачем она это спросила?" И тут же мысли сорвались со своих мест, заметались, пытаясь объяснить эту женщину. Но тщетно. И я спросил:

- Разве это имеет значение? Сейчас. Здесь. Зачем?..

Из ее глаз тут же потекли слезы. Не брызнули, как бывало во время каких-то мелких ссор, обид, а потекли. Крупные. Одна за одной. Анна изливалась ими беззвучно. Ни всхлипа, ни шмыганья носом. Она смотрела мне в глаза своими струящимися и как будто не слышала меня, как будто продолжала ждать ответа.

Я молчал. Недоуменно. С каждым мигом все более раздосадовано: "Море слез┘ Море слез┘ Море слез┘"

Анна, наконец, шумно вздохнула. Полезла в сумочку за платком. Заговорила про серьезность отношений, про то, как это важно знать, есть ли у другого человека настоящие чувства или их нет.

Никогда, никогда мы не говорили об этом. Зачем впустую тратить время на слова? Зачем заменять ими поцелуи, объятия, душевную упоенную тишину?

Я слушал Анну и не слышал. Это было скучно. И банально. И продолжать этот разговор там - у кипящего моря не имело никакого смысла. И я сказал:

- Мы┘ Мы никуда не едем┘

Я высвободил руки и качнул головой:

- До свидания.

И я пошел. Прочь от ее подъезда. Прочь от ее дома. Прочь от самой Анны. Ну, какой черт ее дернул спросить:

- Любишь? Не любишь?

Я мог улететь один. Но не один. Анна была во мне. Она не осталась там у подъезда. Нет, она по-прежнему смотрела мне в глаза:

- Любишь? Не любишь?

Я мог остаться. Но, значит, остаться с ней. В этом городе, который на каждом углу будет бросать мне в спину, и в бок, и в лицо:

- Любишь? Не любишь?

Двадцать один день отпуска. Двадцать ночей┘

Я не мог улететь с ней и не мог с ней остаться. И я порвал оба наших билета на самолет. И купил один √ на поезд.

Да, ноги сами привели меня к билетной кассе вокзала. Я сунул в окошечко деньги:

- К морю┘ Один.

Улыбаясь, бродил по вокзалу. Мимо телефонов-автоматов. Мимо стен расписанных идиотами: "Любишь┘ Не любишь┘"

О чем думает она? Где? С кем?

- Все неважно, неважно, - бормотал я, предъявляя билет проводнице.

"Важно то, что у меня есть время," - твердил, устраиваясь на верхней полке и не думая ни здороваться, ни знакомиться с соседями по купе. Они могли отщипнуть и сжевать мое время вместе со своими огурцами, курицей и брынзой.

Полка подо мной шатнулась, кто-то крикнул "Поехали" и, значит, я уже был не в городе Анны. И еще не на чьем-то море. И у меня есть вагон времени, чтобы определиться. Молча сплюнуть, растереть и забыть? Выйти на перрон станции назначения свободным человеком, бросить вещи в гостиницу и вразвалочку выкатить на набережную, где бродят стада поджарых и пышных, смешливых и печальных, умных и глупых √ одинаково жаждущих курортной страсти? Или самим чертом выскочить из прибывшего вагона, изматериться в поисках телефона и сказать, произнести, выговорить, и ждать, неутолимо ждать?

И в том, и в другом случае это будут отменные почти двадцать один день и двадцать ночей отпуска. И я вздохнул облегченно. Но рано. Предстояло решить. Да, время было. Больше, чем в самолете. Но меньше, чем вечность. И я вздохнул по рабочему резко выдохнул. Я думаю, я уже думаю, думаю, думаю.

Я думаю, лежа на полке. Я думаю, разминая ноги в проходе. Я думаю, куря в тамбуре. Я думаю у окна. Под подозревающие взгляды соседей. Под чайно-стаканное звяканье проводницы. Под угрожающее тиканье вагонных колес.

Мы познакомились┘ Я снял Анну на открытии выставки современного оборудования. Шеф отправил меня поглазеть на всякий случай. И я выглазил ее. Она также праздно шаталась среди толпы. Приборы ей были не нужны. Она просто пошла на выставку. У нее был выходной. И не было того, с кем его. Им стал я:

- Здравствуйте, рад приветствовать пятитысячного посетителя выставки.

- Неужели?

- Вам полагается приз в качестве персонального гида и чашки лучшего кофе.

- С удовольствием┘

┘

- С удовольствием┘

┘

- С удовольствием┘

С ней оказалось легко. И в разговоре, и в постели. Болтать и утопать. И существовать. Я мог пропасть и появиться. Без вопросов. И я пропадал. Все реже. И появлялся. Все чаще. Я стал дорожить нашим временем. Но откуда, откуда, зачем:

- Любишь? Не любишь?

Я жму плечами и проводница сует мне пачку печенья. Требует денег. И я даю. А вагон качается, и она берет меня под руку. Проводница пахнет дурной историей. А поезд несется, несет меня, приближает. И чем дальше, тем меньше он стоит на промежуточных станциях. Ему перестают попадаться красные светофоры. И он мчится, мчится, как верный муж из командировки. На всех парах.

Я вижу скалы. И море. Его запах еще не проник в вагон.

- Прибытие через полчаса, - намекает проводница.

- Да-да, - киваю, - может быть в следующий раз┘

- Дурак.

- Возможно.

Но как же, как же так? Анна, какого черта? Я схожу с поезда один. И не гляжу по сторонам. Таксист, укладывая мою сумку в багажник, сочувственно кивает:

- Лечиться?

- Лечиться.

Гостиница. Душ. Громадная двуспальная кровать. Я падаю поперек нее. А рядом на тумбочке телефон:

- Любишь? Не любишь?

Закрыть глаза и провалиться. Там за окном что-то шуршит. Шоссе? Море? Фантик в женских руках на соседнем балконе?

Открыты глаза. По потолку и стенам бродят какие-то тени. Утро? День? Ночь? Какая разница? Какая разница┘

Стучат.

- Да?

- Что-нибудь покушать?

- Нет.

Опять стучат.

- Да?

- К вам можно?

Встаю, заматываюсь в простынь:

- Что случилось?

- Вы не выходили из номера двое суток. У вас все в порядке?

- Да-да, конечно, все в порядке. У меня полный ажур. Я скоро выйду┘

Двое суток┘ Плюс время в поезде. Хорошенький отпуск. "Любишь √ не любишь┘" Какого черта? Я √ молод, здоров, полон сил.

Душ и бритва. Одеколон. На выходе из гостиницы раскланиваюсь со швейцаром, которого не заметил по приезду:

- Привет, старик.

На набережной расшаркиваюсь с милиционером:

- Наше почтение властям.

У бара киваю трем блестящим:

- Здравствуйте, проститутки.

И старик, и служивый, и девицы - все ответили мне приветливыми, гостеприимными улыбками. Так и должно быть. Здесь все должны улыбаться. Здесь все должны быть довольны. И я, и та одинокая девушка, и та, и та, и та, и та, и та, и та...

Мы шли навстречу друг другу и улыбались. Я √ вполне приличный шатен. Они √ вполне приличные брюнетки, блондинки, шатенки тож. Я √ необъяснимо легко и свободно. Они √ заметно напряженно и вкрадчиво.

"Сближайтесь!" - орал где-то купидон и заряжал свой арбалет. Я слышал свист его стрел. Но они отскакивали от меня, как будто на мне была не шелковая рубашка, а кованые рыцарские латы: "Бздынь┘ Бздынь┘ Бздынь┘"

Ж замедляли шаг. И наверное оборачивались, когда я такой улыбающийся, такой обнадеживающий проходил мимо.

Я не мог остановиться. "Какого черта?" - спрашивал я себя и получал ответ: "Любишь? Не любишь?" Мои ноги отказывались меня слушать и несли, несли, несли. По набережной. Потом по маленьким крутым улочкам. Через площадь. И сквозь парк.

Я обошел в этом курортном местечке все, что мог. Я разошелся со всеми девушками, с которыми мог бы сойтись. И я обессилил. Я сник. Я сдался. Уселся на конце пирса, взрезающего море. Он был пуст. Пары покинули его ненадолго для ужина "романтикэ". Они вернутся, набив желудки. Сюда. Или сразу √ в постель.

Но минут сто двадцать я имел независимо. Мог спокойно глядеть в море и спрашивать его ли, не переходя на шепот:

- Любишь? Не любишь?

Что-то всплеснуло. Там на розовой дорожке заходящего солнца. И еще. Теперь слева. И справа. Пусть. Я закрыл глаза. Меня совершенно не интересовало, что именно может позволить себе плескаться в это время и в этом месте. Мне нельзя забивать себе голову пустяками. Нужно решить наконец. И действовать. Жить. Нормальной жизнью. Не истязая себя нелепыми, тупыми вопросами.

Я почувствовал шаги сзади. Мягкие. Почувствовал. Не услышал. "Время вышло?"

- Ой, - приятный притворный голосок. "Наверное, брюнетка. Все при себе┘"

Я открыл глаза и обернулся. И улыбнулся. Конечно, брюнетка и все при себе. Конечно, одна. Конечно, в смятении:

- Вы лежали┘ я, я не заметила вас. Я помешала? Я сейчас уплыву. То есть уйду┘

Я встал и раскланялся:

- Это я сейчас уйду. Пирс √ он один на всех. И мое время вышло. Оставайтесь┘

- Спасибо.

Я сошел с пирса. На песок. Скрипучий. Мокрый. И почти черный. Это вечер. Это надвигающаяся ночь. Да, на берегу темнеет. И в моей комнате тоже. А от включенного света она не станет уютней. Ее нужно заполнить иначе мне┘

Я вернулся на пирс. Она, не оборачиваясь, сказала:

- Да-да, сейчас мы пойдем.

Она подняла руку, и я помог ей встать. Мы молча покинули пирс. Мы молча гуляли по набережной. Мы молчали отужинали с видом на море. Дождавшись своей очереди, вернулись на пирс.

Я повернул ее к себе. Она подставила свои губы. Припухшие и влажные. Такие податливые и понятливые.

Мы молча целовались, и я все больше входил во вкус. Проник под кофточку. Запутался в бретельках. Она помогла. Грудь высока, упруга √ то, что надо.

Я мял ее. И косил глазом. На берег. Наше время истекает. Пора покинуть. Перебраться с пирса. В комнату. Двуспальная кровать.

Мимо улыбающихся милиционера, проституток и старика-швейцара. Что ж┘ Я разжал ладонь. Грудь вернулась на место. И губы.

- Идем, - я дернул было ее за руку.

Но она не двинулась. Не шелохнулась даже. Как будто приклеилась к пирсу. Как будто вросла в него. Молча.

- Идем же, - на этот раз погладил.

Она шагнула. Но не ко мне. От меня. Она смотрела мне в глаза. А я под распахнутую кофточку. На белизну. Туда, где только что была моя рука. Там будут две. Скоро. Дойдем до номера.

- Любишь? Не любишь?

- Что?

- Любишь?.. Не любишь?

Эти глаза┘

- Тебя зовут..?

- Лилало.

- Странное имя.

- Ты не ответил.

- Любишь √ не любишь?

- Именно.

- Но┘

Глаза. Не может быть:

- Анна? Анна!

- Ли-ла-ло...

Я взял ее за плечи и притянул к себе:

- Конечно-конечно. Прости. Я гладил ее шею, спину. Я снова хотел добраться. Но она вдруг резко оттолкнула меня. В сторону моря. Сильно. Намеренно. Туда, где не было поручней, туда, откуда я мог упасть прямо в волны.

И я упал. Безропотно. Раскинув руки, я сначала погрузился. Потом медленно всплыл. И улыбнулся. Пирс удалялся. Меня несло в открытое море:

- Спасибо, Лилало.

Знакомый всплеск. Слева. Справа. Но я смотрю только вверх, только в небо. Из сиреневого оно мигом ушло в фиолет. Бархатный фиолет. И на нем высыпали звезды. Их разметала рука нашей учительницы астрономии. Вот сейчас она ткнет указкой сюда:

- Большая медведица┘

И сюда:

- Маленькая ┘

И сюда:

- Созвездие лебедя┘ Венера┘

Мы так и звали ее "Венера". У нее был зад, как у скульптуры в кабинете рисования. И она его не скрывала. Носила исключительно узкие юбки и брюки. Директор школы ругал ее и наверное преследовал, но зато никто из пацанов не пропускал уроки астрономии. Даже больные сбегали из дома в день Венеры. Мы обожали ее зад. Он нам снился. И мы рассказывали потом друг другу, кто и что с ним делал. А наяву он принадлежал учителю математики. Который наверняка знал его диаметр и радиус. Мы же прикидывали число "пи" на глазок. Когда она вставала лицом к карте и тыкала указкой:

- Большая медведица┘

И сюда:

- Маленькая ┘

И сюда:

- Созвездие лебедя┘ Венера┘

Ее зад вздрагивал при каждом движении. Натягивал ткань, рвался из под нее. И мы ждали, когда же он наконец предстанет. Напрасно.

Если б Венера приперла меня своим задом к стенке:

- Любишь √ не любишь?

Я бы наверняка согласился:

- Люблю.

Но Венеру возводил в степень другой, тот с логарифмической линейкой, и я оставлял ей в столе записки: "Не люблю... Не люблю┘ Не люблю┘ " и лупил ее во сне по заду чем придется. И может быть плакал от неясности вопросответа. А надо было просто подойти к ней на перемене и хлопнуть ладонью по там-с. Только и всего. Она так ждала. Но я это понял в другом возрасте.

- Орион┘ Кассиопея┘

Меня несло вдоль Млечного пути. Теплая мягкая подушка воды легко покачивалась под мной. Я то кружился, то плыл боком, то головой, а то ногами вперед. Это было так приятно. Насмотревшись звезд, захлопнуть глаза и только дышать.

Сначала я чувствовал запах шашлыка, сигарет и женских губ. Потом пахло только теплым камнем. Еще немного и все. Остался лишь запах моря. Чистого и свежего. И я снова открыл глаза. Дышал глубоко и ровно, не торопясь, иногда задерживая дыхание. Пытаясь замереть, остановить в себе все: мышцы, сердце и мысли. Нестись по волнам легкой щепкой.

- Орион┘ Кассиопея┘

Это был не мой голос. Но кто-то похожий на меня произнес эти слова совсем рядом. За соседней волной. Слева.

- Орион┘ Кассиопея┘

И справа.

Я не повернул головы. Я догадался:

- Любишь - не любишь?

И услышал:

- Любишь - не любишь?

Слева.

- Любишь - не любишь?

Справа.

- Любишь - не любишь?

Впереди.

- Любишь - не любишь?

Сзади.

- Любишь - не любишь?.. Любишь - не любишь?.. Любишь - не любишь?..

И я смотрел вверх. А вниз не хотел. Потому что не желал их видеть. Я знал, что они только и ждут, когда перевернусь на живот и посмотрю. И тогда они вцепятся в меня взглядом:

- Любишь? Не любишь?

Анна, ее мать, Лилало, Венера и еще много-много других женщин, девушек, девочек. Они одинаково смотрят оттуда и ждут:

- Любишь? Не любишь?┘

А я смотрю на звезды. И я плыву между ними и между тех, что слева и справа:

- Что еще нужно?

- Разве еще что-то нужно?

- Кто сказал, что еще что-то нужно?..

И молчим. И млеем. В забытьи. В забытьи... "Глазки закрывай┘"

- Баю-бай┘ Баю-бай┘

Качала меня мама.

- Люблю.

И бабушка:

- На конфетку.

- Люблю.

Крутит задом Венера.

Снова Анна смотрит в упор.

Ли-ла-ло...

Мой язык нем. Под веками - соль. И кто-то бьет меня по ноге. Не сильно. Но ритмично: раз, раз, раз. Надо открыть глаза.

- Солнце!

Оно там, где были звезды. Оно нависло над мной. Ощупывает меня своим жгучим взглядом. А кто-то бьет по ноге. Не сильно. Но ритмично: раз, раз, раз.

Поворачиваю голову √ пирс. Я бьюсь ногой о пирс, с которого меня столкнула Лилало.

Я снова в том же месте. Море не взяло меня √ вернуло. Так ничего и не решив. Так ни на что и не решившись.

Я взмахнул руками и легко доплыл до того места, где можно встать на ноги. Вышел на песок. В мокрой одежде побрел к гостинице.

Милиционер на лавочке покачал головой:

- А мы вас обыскались. Оперативки по прилегающим районам разослали. А домой сообщать не стали пока. Признайся, у бабы завис, купальщик?

Я кивнул, и он, записав что-то в блокнот, махнул рукой:

- Иди. Хо-хо┘ Все мы мужики - одинаковые┘

Девицы, сматывающие удочки после ночной ловли у бара, заохали, глянув на мой мокрый вид:

- Вам помочь. Жене позвонить?

Я отказался:

- Спасибо, проститутки.

Старик-швейцар вытянул из-под стула мою сумку:

- Вот, вас из номера еще того дня выселили. Срок√то истек┘

Мой срок-то истек. Я глянул на календарь с курортной девушкой. Почти. У меня еще есть, есть время. И я взял билет на поезд.

И вот думаю, думаю, думаю:

- Любишь? Не любишь?

Я думаю, лежа на полке. Я думаю, разминая ноги в проходе. Я думаю, куря в тамбуре. Я думаю у окна. Под подозревающие взгляды соседей. Под чайно-стаканное звяканье проводницы. Под угрожающее тиканье вагонных колес.

Конечно, у Анны не зад Венеры. Но грудью не уступит Лилало. И Анна не отталкивала меня никогда Венера не спрашивала:

- Любишь? Не любишь?

А Лилало может долго молчать. А Венера вертеть. А Анна быть.

Венера спала с математиком. Лилало не спала со мной - Анна.

Зачем Лилало? Венера просто не знала. Анна хотела.

Венера, прости. И ты, Лилало. Анна, Анна, Анна┘

Кровь бьет меня в голову. Не сильно. Но ритмично: раз, раз, раз √ раз, раз, раз. Это поезд. Он несется, несет меня, приближает. И чем дальше, тем меньше он стоит на промежуточных станциях. Ему перестают попадаться красные светофоры. И он мчится, мчится, как верный муж из командировки. На всех парах.

Я - в отчаянии. Я смотрю на спутников и, мне кажется, они тоже смотрят на меня. Кивает уснувший лысый мужик: "Любишь┘" Качает головой толстая тетка с вязаньем: "Не любишь┘" Проходит проводница, привычно вильнув: "Любишь┘" Закусила губу соседка-девчонка: "Не любишь┘"

А поезд уже втягивается в город. Улицы. Дома. Афиши. Вон на той написано: "Любишь.." или "Не любишь"┘ Неразборчиво как-то┘

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

229505  2001-05-16 17:01:18 -