1.

СЛОЙ ЗА СЛОЕМ

КОМАНДИРОВКА

То были годы декаданса

в обход, назад и на боку -

на рельсы мало кто кидался,

и я похвастать не могу.

Стоялось все же, не сиделось,

и, скидкою вооружен,

обрел положенную зрелость

былинный хвост за миражом.

С героев смеха о былом

ползет кремаций роговица -

для опоздавших похмелиться

есть шанс во взлёте затяжном,

есть из Сухиничей в Белёв

одноколейка по Козельску,

всё хрумкает роман-газетку

с давно не чищеных щитов.

И я там был - то пил, то не пил,

своим же падал вслед шагам.

Полынь да пепел по щекам

сошлись через полынь да в пепел.

И чудо-юдо рыба ёрш

пластинку чью-то полоскала:

╚Умом Россию не зальёшь,

нырни хоть в это для начала!╩

И я нырнул, но верил мало

душой, которая сложна,

поскольку жизнь любви прошла,

а мысль за ней не поспевала.

Как волос, сёкся матерьял

о дырах княжеской больницы,

от мертвой жизни подлечиться

надежду я расковырял.

Затягивался слабый срок,

паденье ввысь вращало круто,

и я там был, как новичок,

укрытый в саван парашюта.

Сочились годы сквозь года,

в косички заплетал их ветер,

полынь бесхозным пеплом метил,

истоптанную хоть куда.

То были годы-зеркала,

к зрачкам не страх прилип, а иней,

поскольку жизнь любви прошла,

но мысль останется былинней.

АПРЕЛЬ

На солнце рука водружает продавленный стул

и шорохи паводка сетчатой слушает кожей,

вахтер института, роняя ножище сапожный, -

бульдозерный ножик халупу вчера сковырнул.

Строительный гул глушанул синеву синевой,

еще на шарнирах не откукарекали краны,

а за упокой опрокинули быстро стаканы

соседи вчерашние у неизвестной пивной.

Ах, Боже ты мой, сколько пены - салютом в салют!

Заухали ямины, как граммофонов раструбы,

и, эхо усилив, с призывом во лбу, институт

все скачет и скачет к воде, не идущей на убыль.

ТЯГА

Нет страха в тесноте, нет лиц на нём,

как кукольные руки на резинках

из накопителя тележка с барахлом,

отъехала - засов устало дзынькнет.

Но вот автобус подан - и вперёд!

Ремень пристёгнут. Стянуты в живот

изостренные чувства.

Разбег, отрыв...И сразу пусто, пусто.

Пылают сопла по бокам души,

мы глохнем на хвосте у этой тяги

разъесться кляксой на бумаге

меж нами расстояние спешит.

Изменчивые лепятся подобья,

цветами побежалости объяв,

кто эту радугу слюнявил первой кровью,

и затирал под штампы ДОСААФ?

Стерпи его, вслепую намахав,

всех, кто во мне, связуя, как диспетчер,

земля и школа ждут на облаках,

и вечер ждет, ах, неразменный вечер,

обманем ожиданья жёстких трасс,

благую тягу веером расправив

за край надежд, в которых я погряз,

таких любимых и таких бескрайних.

* * *

Атлантам школьным надоело

балкон поддерживать затылком,

и на свиданье к дискоболкам

они бегут. Едва стемнело,

хрустит земля тугого сквера,

столетние ступни топочут,

и на приливе чистой ночи

как быстро школа захирела...

Ведь это было, было, было -

апрель! Большая перемена!

В металлолом свое горнило

сдай, сдай, горнист ╚напра-налево╩!

Под шелк знамён легли атланты,

перемигнуться постаментам,

под освещеньем заповедным

нагие вы, а были наглы.

И, пробивая корку гипса,

слух зеленеет небывалый,

и на приливе битвы чистой

услышь: ╚Ничто не опоздало╩.

* * *

Из тьмы двусменья в волейбольный рай

окно газетами протёрто,

а в горле гарь от пламенного спорта:

учебник рви, топчи и поджигай!

В пучину эту, школа, утяни,

впечатай кеду лужицей гудрона,

родство сплошное - в собственной тени

здесь паровозик дремлет маневрово.

С мячами ветер не разлей апрель,

как рыбы, радуясь своим же хордам,

родным свободам научиться хором

кто не забыл? Кто против? Кто прозрел?

Задымлены круги. Призов не взял

пришелец и дурак - надежда класса.

Нет сторожей. Историк тоже сдался.

И на природу брошен твой спортзал!

Носком, по-птичьи, ямку ковырну,

как мяч, простор ловя и отбивая,

свободной темой об излете мая

размажусь по апрельскому окну:

всё миновало - молодость пришла!

И кровь, и плоть во все глаза полощет,

лучистой тягой только и грешна

в родства пучине - средней и всеобщей...

ПАМЯТНИК

Удобен спать сундук, удобен крюк - торчать,

конём Петровым вздыблен двухколесный,

суя в розетку руль - там с гайкой чавыча,

плотва при кистенях и карпы-барбароссы.

На вертеле златых радиоволн

изжарится косяк, призывно корчась,

леса-болота изведет не тотчас,

но вырвет глыбищу коню под шмон,

и тащит, тащит, тащит - жалко бросить! -

и гибнет, гибнет, ан не весь погиб!

Сундук схитрит, сон вынося на площадь,

но глыбе для чего рога живучих рыб?

* * *

Дебри голой ходьбы тащат хворост побед

на подковах золы в перекличку пустот.

Заметался с гнильцою огонь-короед,

безлошадная ревность плашмя отстаёт.

Разве огнь от огня отличим изнутри?

Печь, каким небесам служит твой перископ?

Обожженная глина не видит зари,

распыляя на круг клёкот смятых крестов.

И от них весь распыл налипает с колёс

на угасшие вровень всевышним ходы,

и лизнул меня хворост, и сам же обмёрз,

но мертвее других колесо доброты.

И не жаль мне земных, покорёженных лет -

прущий гриб посреди иван-чая увяз

в паутине до звона знакомых побед

и камнями побит этот звон не про нас.

Он, побитый, отмоет и штамп и число

человечьих отметин с базара пустот

Все каменья, какими я склеен, пожгло,

и последняя ревность на ветер курнёт.

II.

НА ТОМ МОСТУ

В АЭРОБУСЕ

Л.

У меня к тебе разлука

у меня с тобой гордыня

всякий раз тебя мне глухо

не хватает Не хватило!

В рейс ночной упав щекою

мне щекой колено плавишь

То ли это буря мглою

то ли спишь куда не знаешь

У меня к тебе гарантий

небеса да чемоданы

ты свободна их не тратить

ты проспишь их благодарно

Сон твой - вот и вся опора

оперенье крыша кожа

было так и вновь я понял -

катастрофа невозможна!

Только б серьги по проходу

не везли не предлагали

серьги б только не взорвали

сна защитную работу

Мы накупим их горстями

мы обчистим ╚Руставели╩

У меня к тебе осталось

как душа вкололась в теле

По тебе горят глаголы

без времён и наклонений

о тебя мои дороги

расшибают в сон колени.

ВЕРБА

За русской прохладой нетвёрдо пойду

и не отличу огород от могилы,

- не ты отняла и не ты подарила -

-овраг от часовни, от вербы звезду...

Я чувствую хватку подземных ручьёв,

как прорубь густая простынку полощет,

прохладу имён отсекая от отчеств -

по снам корневым она бьётся, течёт.

Я их расскажу сквозь года катастроф,

мы гнали бы цезий из вербных серёжек,

лишь верба тебя отпустить не поможет,

пружиня, внушая, чтоб ждал и стерёг.

Не в петлю изогнутый прут осиян

его окропили овражисто-горькой

метлою из горстки могильных семян,

нетвёрдо взошедших меж светом и зорькой.

НА ТОМ МОСТУ

Из Латурицы вспенится Арагва

и под мостом прищурится чуть-чуть -

обманчивая резкость аппарата,

и ясный день, и облачная ртуть -

на том мосту всё просит обмануть.

На том мосту причёску поправляя,

и ясный день, и облачную ртуть,

обман в укоры окуни до края -

вид виноватый, осень молодая,

на том мосту, прищуренном чуть-чуть.

ЧИСТЫЕ ПРУДЫ

Будто арфу уронили набок,

стрельчато побрызгивает пруд,

на гвоздике растворимый пьют, -

скуке тоже требуется навык.

К лебедям толкнётся - вновь на дно -

зеленеет небо вполнакала.

Индия! Ты нас избаловала,

в рабстве чистоты лежишь давно.

Отпуск здесь бессрочный у стихии,

а диспетчера на пульте спят

и щебечут, нервно-золотые

на жаргоне сов и соловьят.

Спят легонько в омут арфы падшей,

отгоняя бешеную прядь.

Дирижёршей или атаманшей?

Заслужить. И так же умирать.

КРОВЬ

Лицо к лицу из толкотни

удерживаю без усилий,

а ты надуйся ли, всплакни -

лишь пятна в глубине поплыли.

Мария, мама, ты, Андрей -

и вас, и вас не вижу, хоть убей.

Так в кровь ветвистую родное

с родным свелось, что ничерта

не отслоится.

Зренье ноет.

Лишь кровь туманит, кровь покоит -

всё непрозрачна, всё чиста.

ВОЛНЫ-2 (КАРАНТИН)

У истока дороги Военно-Грузинской

спал себе на холме длинноухий один,

но холера взяла и его в карантин,

привязала к столбу, а осел открутился,

и копытом сверкнул - мы смертельно близки,

но, как радуга ночью, его напугали

убежденным весельем. Листву на мангале

все быстрее желтят и срывают прыжки

беглеца по горам, а кордоны бессрочны,

и лавинообразна в мешках тишина,

хорошо еще - вылазка разрешена

до безлунной и неохраняемой почты!

Ночью? Нет, не сбегу. Потому что и ночью

ах, какая милиция нас стерегла,

к табуретам прилипшая и к минералке,

при пустых бурдюках без отлучки и сна,

видно, вместе судьба - дожидаться осла.

Где застрял, дорогой? Где твой колышек жалкий?

ЭЛЕГИЯ

Салют садами обмелел, опилками и Таганрогом,

из гобелена в гобелен скулит оленем белолобым.

Как сбрызнуть глаженье водой - печурку дряхлую продую.

В овёс заброшу восковой ╚Ботанику╩ и ╚Речь родную╩.

Дверь кто-то зябко хватанул - незапертая, заходите!

А въедет не музейный стул, не полоумный усилитель,

не ступа, и не помело, и не бадейка в пасть колодца -

салют, обритый наголо, он третьим промеж нас метнется.

Возьму топор, в чурбак всажу, сорвусь в овраг, по краю свержусь,

чтоб родниковую межу переливать из света в свежесть,

тепло лепя из ничего над видимостью разбитною...

Нацеженное вещество не устыдится быть водою.

Возвратный миг поистечет меж ведер, банок и холстинок,

в грудь губы вылиты, в плечо, как мстят кому и не остынут.

Нет, не герой и не жених, прости, не муж, не друг, не знаю,

за них , за нас, за нас других, по краю, милая, по краю,

тяжеловат Альдебаран, в сетях салюта рад стараться,

прижмусь к безрогим октябрям упасть и снова домычаться,

размахивая кочергой - ночами в поле плакать нечем,

ВОЛНЫ-3 (БЫВШЕЕ МОРЕ)

Мое море исчиркано фосфором по коробку,

не иначе наткнёшься на прах проходных атлантид.

Слайды-шпильки-окурки волна за волной волоку -

всё, что плохо летит.

Да и глупо летать в этой банке прозрачных камней,

в каждом легком моем ты калачик, пятак, и от них

жаль-не жаль, но и камушки всплыли жирней,

чем в мазуте магнит.

Нефтяные цистерны овчарка кругами гнала

и сужала круги - вот и счетчика писк шаровой.

Загоню мое море - уже не в коня удила,

а в тебя лишь с тобой.

По домашней Москве благодарный июль щебетал,

это Лыбедь и Припять в капкане кожуховских глин.

С запрокинутым горлом несла - и несешь - чемодан

от измен и былин.

Запах блузок еще не улегся в шкафу платяном

нет лишь зеркала там - и нигде - я нарочно ронял -

шепчет йодною пылью, что мне поделом, поделом,

как всем бывшим морям.

Ни углем, ни бетоном, ни буйным мешком мошкары

с вертолета хрустя и тряся ликвидаторской тьмой

ни засыпать, ни сжечь, не вскормить этой светлой дыры

за тебя. За тобой.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

На сиреневых углях бесстрашья

я родился не в той, но в рубашке,

закружило мои роддома -

им война не прибавит ума.

Под раскидистым знаком салюта

то-то память раздета-разута,

под его дальнобойным щитом

штукатурка да щебень кругом.

Я бегу из позёмки ворон,

завихрённой в родимые пятна,

поднимаюсь, бегу необъятно

в плач бесстрашья по нам, кто спасён.

Тупиковый родник и руда,

я последыш, последыш,

ни иссохшего пламенем рта

между строк и плотин не удержишь,

ни слезы, ни сорочки слезнёной,

сквозь бесстрашные зоны

спишь, ворочаясь, стонешь ли ты,

мой ли, наш ли - на выдох ребенок,

а на вдохе уступки круты,

каплют, каплют сиренью-водицей -

чем еще выжигать на роду,

что в бескровье впадать - и впаду -

но кровней никого не родится?

С ветки слёз, с этой луковки вредной

узкоглазую свежесть смахни,

сорвалось -из надсады победой

но и срыв, но и срыв исповедуй

под бесстрашные дни.

3.

СКЛАДЕНЬ

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ СКАЗКА

Д.Б.

I.

По улочке Обороны

помоечны огороды

пятятся крыши в гору

лошади деревянны

все дерева гнедые

С бельем с тазами

вдоль канав Обороны

высыпят примадонны

не вертя головами

взвод шагает из бани

За пивзавод барочный

лейся синь-свет-платочки

поют с легким паром

ангелы над забором

пчелы над самоваром

и железо сараев

ночь воды размывает

сосульки щетинят

а нашего поцелуя

кап-кап годовщины

в корытца да на герани

не в нас ли они играли?

в гриву в хвосты лошажьи

клейкий листок однажды

вырвался по спирали

II.

Были даны два сына

самокатные братцы

не дураки подраться

с сестренкой за трон дырявый

летая вокруг арбуза

С Каракум на Карпаты

шел арбуз автономно

Сбили первой рогаткой

Вот тебе, полосатый!

Надо ж, не раскололся...

В красно семечко ссохшись

он раздал свою сочность

обороновым почвам

╚Смирно!╩ встали сараи

поцелуй теперь несгораем

от него безотрывно

по работам поразбежимся

а на ужин под абажуром

про бесстыжую Ипокрену

зубрим все семьёю счастливой

а как троица трон дырявый

не поделит, мы их забавы

стыдили арбузным прошлым

и в синем огне зубрежки

как вкопанные целовались

III

Муж связист твой полковник

гонял в трех соснах подлодку

а моя супруга онколог

закуковала в акулах

так за меня и не вышла

Триста лет нам всё двадцать

как начали целоваться

не дождемся лет больших

как если на гриб посмотришь

рост гриба прекратится

Будет что ах что будет?!

В моих твои губы

гибкий ключ повернули

муравейник медовый

В нем и замуровало

Триста лет всё круги-мурашки

уж внук наш старший сто лет маршал

с прапрабабкой воскресшей

держась друг за дружку

несут к медальонам канны

а на черной на Обороне

губы в губы мы и не вспомни

ни про это

ни про полковников

ни как плачет онкологиня

над акульей печонкой

IV.

Нипочем Обороне

ни Батый ни Емеля

ни бомбежка любая

отлежится да в баню

ваньку-встаньку намыля

всё цвела б да хвалилась

да помойки красиво

в гору бы загибала

не снесла циркуляра

╚Спрямить загибы!!╩

Лбом угнулся бульдозер

петли поотлетели

А кваску-керосину

хвать: Никитская сила!

На месте петли

Оборотами хлеще

чердак трепещет

что промокашка

Колоду сдашь - и

чердак на месте!

Звездани по коробке - вовсе

в космос щепки отбросит

Ан оттуда мигает

Оборона кривая

искоркой поцелуя

V.

Уселись микрорайоны

на грудь Обороны

пируйте ордынцы

в угаре единства

коль след отрубился

коль пали просторы

отчизн подростковых

салазкины горы

да выгон вратарский

коль след без прописки

взрыв курицын сочный

И стенкою блочной

придавлены взрывы

Эй кто самый смелый!

Айда по осколки

с утра пораньше

айда по науку

на сопки лазорий

гнезда разорим

Царь-следа Жар следа

Ну-ка подышим

как над картошкой

и точно и тотчас

прихлынут пришельцы

со всех сторон поцелуя

VI.

Забуду в кого в кого же

жить мне или выжить

забыть обниму и вниду

а дворняги - ну гниды! -

рвут крестом кошку

Метнул в крест собачий лыжей

трансформатор туда же

На тонну ╚Наук и жизней╩

облегчил пятиэтажку

а крест всё не разбежался

Убью и еще забуду

мне жить может выжить надо?

Обрадуешься испуганно

в моей прозрачной без пуговиц

окна отдалив прохладу

Грудничка принимает ливень

а груди еще бездетней

Над именем льется имя

сохнет пространство веткой

протезной но впетой

╚Забыть╩ - из работ работа

там песня когда аврал

обойдется без брода

марш-бросок если повод дал

бросаться бесповоротно

VII.

С под Орла-то мой Орел

не вертался!

- Да и мой ╚старьё берём!╩

ставь не ставь вопрос ребром

пожалела - и кранты

Рамка голая - складень

с той ли с этою сладим

стороной -хоть отвык

лезть в облаву кирдык

недобр всеяден

Нёс подмышкой арбуз

Сахарок белозуб

скидавай ватник в печь!

Эх на воздух бы лечь!

А его заберут -

будем от оборон

на дрожжах пляс ворон

горевать под контролем?

Из-под мелких времен

с надхребетных- тем более

ночь в какую плывём

радугою сгибали

близнецы с ней губами

мы, свет-ревность, о том

споем сами