АПРЕЛЬ И МАЙ. ЖИЗНЬ, СМЕРТЬ, ПОЭЗИЯ

 

Номер 4 очень многих журналов традиционно посвящён юмору. Первоначально хотелось назвать эти заметки «апрельские тезисы» и вспомнить какие-то забавные стихотворные тексты, но жизнь распорядилась иначе. Ровно четверть века назад, в солнечный апрельский вторник ушёл из жизни мой отец. Накануне, в понедельник, он был на работе… И за эти 25 лет не припоминаю такого апреля, как этот — неправдоподобно наполненного утратами.

СТАРШИЕ

 

31 марта узнала об экстренной госпитализации Евгения Евтушенко, однако в тот же день сообщили, что он и в больнице продолжает работу над антологией. И вспомнилась предпоследняя наша встреча: поэт озорным взглядом обводит зрителей, берёт изданный в Нью-Йорке русскоязычный сборник, где опубликована моя подборка: «Погадаю сейчас на твоих стихах. Итак, что меня ожидает»? Не глядя, опускает палец на строчку: «И миг да падения мира…»

— Нет, Наташа, мир не упадёт, пока мы этого не хотим! — убеждённо говорит Евгений Александрович. — Всё будет хорошо!

«Всё будет хорошо», — взяв меня за руку, говорил человек, месяц назад вставший после тяжёлой травмы головы, вызванной падением в ванной гостиничного номера. С кардиостимулятором. С ампутированной ногой (и на эту тему шутил: «ничего страшного, я ведь не балерина», не танцор, заметьте, сказал, а именно «балерина»). Человек, перенесший пару лет назад несколько операций, так как страдал онкологией. «Неустаюноша», как он себя называл. Вряд ли что-то предчувствовал, когда написал:

«Сквозь скорлупу всех партпостановлений

нечаянно проклюнувшись едва,

я был похож на Первое Апреля:

ещё никто, пока меня не взгрели,

всерьёз не принимал мои слова».

Однако ушёл первого апреля. Видимо, нарочно нас разыграл, чтобы никто не поверил, что его больше нет, и всё действительно будет хорошо.

 

* * *

 

В 1970-е кумирами нас, советских школьников, являлись космонавты. Сквозь помехи «Голоса Америки», на который втихаря настраивались родители, однажды услышала, как их (вместе со спортсменами и писателями) довольно жестоко назвали «декоративная знать». На свой десятый день рождения получила в подарок книгу Второго космонавта Германа Титова «Голубая моя планета» с дарственной надписью от автора Наташе Рожковой. Со скончавшимся 8 апреля Георгием Гречко познакомилась во время съёмок передачи «Пусть говорят», и, показалось, прошу прощения за банальность, что знаю его очень давно — никакого зазнайства, витиеватости речи. Даже одет космонавт-интеллектуал был скромно. В книге мемуаров Георгий Михайлович вспоминает, как обидел своего отца: «Это было тридцать пять лет назад. Мы с отцом ловили рыбу на Волге. И вот у отца клюнул большой сазан. А папа уже был в возрасте, и я решил помочь. Перехватил его удочку и вытащил рыбу. Но, когда я увидел, какими глазами на меня смотрит отец, я понял, какого удовольствия его лишил из-за какой-то рыбы. Этот грех я до сих пор не могу себе простить. Стыдно».

 

* * *

 

И вновь возвращаюсь к поэтам. Кирилл Владимирович Ковальджи, казалось, будет всегда — в течение 30 лет он совершенно не менялся внешне, не утрачивал энергию, открытость, работоспособность. И — помогал другим, особенно молодым. Без преувеличения можно сказать, что многие известные сегодня литераторы состоялись благодаря посещению его студии при журнале «Юность». Это — одно из последних стихотворений не 87-летнего «мэтра», а, скорее, вечно молодого мудреца:

Он, умеющий спать

Грациозно, взахлёб, безоглядно,

Замечательный кот

До рождения мудрость постиг.

Совершенства комок,

Он приятно живёт и опрятно, —

Лучше гладить его,

Чем обложки заносчивых книг.

Кот умеет любить

Простодушно, легко, без остатка;

Нет соседей и стран —

Для него существует наш дом,

Нет в квартире мышей,

Смерти нет, есть победа порядка,

Правда здесь и сейчас,

А цветной телевизор — фантом.

 

На фото — адресат стихотворения, друг поэта, носящий изысканную кличку — Котя…

 

* * *

Долгие годы дружбы связывали меня с прекрасной семьёй — Фёдором Сергеевичем Капицей, его супругой, профессором филологии Татьяной Михайловной Колядич и их дочерью Верой, с которой я вместе училась в аспирантуре Института мировой литературы (ИМЛИ). И хотя в последнее время Фёдор Сергеевич тяжело болел, известие о его кончине всё равно поразило внезапностью.

 

 

Внук великого физика Петра Капицы, сын знаменитого учёного и телеведущего Сергея Капицы, он единственный из легендарного клана стал представителем гуманитарных наук, специалистом по древнерусской литературе, фольклору и этнографии. После окончания филфака МПГУ (бывшего пединститута имени Ленина) Капица-младший работал в отделе редких книг в Ленинке и ему удалось спасти (в брежневское время!) несколько икон. Впоследствии учёный опубликовал более 120 научных работ, однако прожил, в отличие от отца (84) и деда (89) всего 66 лет. Но династия продолжается — дочь Фёдора Сергеевича Вера Капица занимается исследованием литературоведческих аспектов книжной иллюстрации. А в конце прошлого года у неё родились двойняшки — сыновья Василий и Арсений.

 

 

* * *

 

 

Писательница Наталья Ильинична Арбузова в последнее время нечасто посещала «Переплёт» — здоровье и возраст, конечно, сказывались, но трудно поверить, что больше никогда не увижу её добрую улыбку, умные, очень проницательные глаза. Мало кому в нашей литературной среде удаётся сочетать, как ей, деликатность и принципиальность. Наталья Ильинична всегда появлялась на наших вечерах подтянутая и элегантная, для неё творческое общение служило настоящим праздником. Мы больше знали Арбузову как прозаика. А ведь она была и талантливым поэтом — необычным, и, на мой взгляд, очень современным. Одно из её стихотворений проникнуто ожиданием весны, с которой не суждено встретиться:

 

* * *

Когда весна, названье Сивцев Вражек

Весенними потоками полно.

Как острова особняки среди Пречистенки-реки,

И солнце лик пресветлый кажет

Через пречистое окно.

Потом, когда весна, бульвар Рождественский горбат,

Трамваи громыхают, сколько могут.

Собаки, утесненные меж рельсов и оград,

Балетным жестом подымают ногу.

Теперь зима. Сама весна приходит каждый год,

Для этого не надобно особенно стараться.

Иду во смерти тьму, как долгий день, как светлый гость

В сиянье светловёсенных утрат.

 

Может показаться, что я хвастаюсь знакомством с этими известными людьми, однако не забываю карикатуру: большущий том, на котором написано: «Моська. Мои встречи со слоном». Просто рада, что они встретились в моей жизни, и несу в себе, может быть, крохотную их частичку.

 

 

СВЕРСТНИК

 

Когда теряешь родных, друзей и знакомых, принадлежавших к старшему поколению, всё же осознаёшь неизбежность, хотя, как сказал тот же Евтушенко, «и каждый раз мне хочется опять от этой невозвратности кричать». Помните, в фильме «Дневной поезд» мама говорит взрослой дочери: «я старая, могу умереть», а на возражение, «умереть может и молодой», констатирует: «молодой может, а старый – должен». Наверное, ровесник всегда будет казаться молодым. Андрея Журкина я знала, пожалуй, раньше, чем многие на «Переплёте», ещё с начала 80-х, когда будучи очень юной, посещала в качестве вольнослушателя семинары в Литинституте. Уже теперь он всегда передавал через меня приветы своей наставнице Ларисе Васильевой, о которой отзывался очень доброжелательно, однако учёбу в вузе отставил. Не представляю этого самодостаточного поэта прибившимся к какому-нибудь литературному клану. В нём присутствовала скрытая энергия, которая не выплескивалась наружу судорожным горячим дыханием (я говорю, разумеется, не о модели поведения, а о поэзии Андрея). Его пристальное наблюдение за жизнью было не созерцательным, «что вижу, то пою», и не сопереживающим даже, а полностью принадлежавшим этому странному празднику под названием «жизнь». В одном предложении упомянула два раза слово «жизнь», но Журкин не представляется вне. Мои дорогие «переплётчики» продолжают петь, уже без Андрея, его замечательного «Дядю Колю», а мне нравится песня «Игла» — коротенькая, длящаяся всего 1 минуту и 23 секунды:

Куда ни взглянь – одна куча-мала

Что ни попробуй – всюду вкус окрошки,

А ты дерзай, моя игла,

По бересте корябай понемножку.

Кругом стенания – мол, жизнь невесела,

Меха разорваны у старенькой гармошки.

А ты летай, моя игла,

стегай, стегай, стегай за стёжкой стёжку…

 

 

 

МЛАДШИЕ

 

Переход в разряд «старших» происходит быстрее, когда тебя окружают те, кто намного моложе. Или наоборот? В последний год мне приходилось много общаться с молодыми поэтами, некоторые из представлены на страницах «Переплёта». Стихотворение Александра Бережного – искренний монолог, похожий на диалог, в котором автор отстаивает право

БЫТЬ СОБОЙ

Никогда не смотрите в глаза даже раненой смерти,

даже если гипнозом пытается вывести в транс.

Ничего, что пути остаётся ещё целых две трети —

она может вас крепко обнять и прижать хоть сейчас.

Позади догорают мосты и тускнеет эпоха,

впереди манит пыль не пройдённых тобою дорог.

Быть собой до конца, до последнего взгляда и вздоха —

это сила, мой друг, и достоинство, но не порок.

 

Никогда ничего не просите у тех, кто сильнее,

не молите о милости — бейте с размаху в висок.

Лучше бунт возглавлять и болтаться за это на рее,

чем скулить по углам, как забитый с рожденья щенок.

Позади города, погребённые ядерным пеплом,

впереди будет вёсен зелёных и пряных не счесть.

Быть собой до конца, пока солнце ещё не ослепло, —

это сила, мой друг, это гордость, свобода и честь.

 

Никогда не играйте с судьбою краплёной колодой —

у неё пять тузов в рукаве и четыре в руках.

Кто с открытым лицом — пожинает богатые всходы.

Кто хитрит и юлит, тот с вещами на выход, в нулях.

Позади только морок и мгла, да туманные дали,

впереди — неизведанный мир на ладони Творца.

Кто остался собой, тот споткнётся в дороге едва ли.

Это сила, мой друг, — быть собою самим до конца.

 

Позиция лирического героя Александра схожа с моей в молодые годы, ныне я, скорее, склонна причислять себя к консерваторам-охранителям. Хочу верить, что осталась собой…

А слово «искренность» вызывает в памяти ещё одно недавнее событие. 22 апреля мне довелось участвовать в памятно-мемориальном мероприятии на Новодевичьем кладбище, где похоронены оба мои деда. Со дня рождения одного из них, командарма Станислава Поплавского (о нём опубликована моя статья в «Переплёте») в тот день исполнилось 115 лет. Сейчас подобные встречи становятся менее официозными, потому что желание сберечь ветеранов, сделать для них хоть что-то, усиливается с каждым годом. Ребята-волонтёры помогают защитникам отечества, которые с нами. И тем, кого уже нет – приводят в порядок памятники и обелиски. Обычно на таких мероприятиях всегда звучат стихи о войне. На этот раз старшеклассница Таисия Дудакова читала известные трагические строки Мусы Джалиля о расстреле фашистами мирных жителей с маленькими детьми:

Закрой глаза, но голову не прячь,

Чтобы тебя живым не закопал палач.

Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно. —

И он закрыл глаза. И заалела кровь,

По шее лентой красной извиваясь.

По лицу девочки текли настоящие слёзы. Таисию слушали 90-летние ветераны, «афганцы», школьники. Конечно, приятно видеть на день Победы в телеэкране любимых артистов с георгиевскими ленточками и в пилотках, но ТАК читать стихи им не дано. Я шла к воротам кладбища, не в силах скрыть волнение, а навстречу медленно двигалась фигура пришедшего навестить супругу М.С. Горбачёва...

Вот говорят: «наша смена…», а наверняка ничего нельзя утверждать. Приходят ко мне поэты и поэтессы, появившиеся на свет, когда уже давно не было СССР. Всматриваюсь в их красивые лица, вчитываюсь в непонятные во многом для меня стихи, и не могу избавиться от какого-то холодка в сердце при мыслях о будущем. Знаете, чем более всего потряс теракт в Петербурге в начале апреля? Тем, что среди погибших больше всего — студентов 1996–1997 годов рождения, поскольку поезд, где прогремел взрыв, двигался в направлении к станции «Технологический институт». Уверена, что эта деталь злодеяния была тщательно спланирована.

 

НАДЕЖДА

После Пасхи боль от апрельской трагедии осталась, но ушла безысходность. Вспомнилось, как после прочтения стихотворения Любови Молодёнковой «Пасха в Кукуево» захотелось повидаться с автором. Это оказалось непросто: поэтесса уже почти сорок лет живёт во Франции, однако на лето приезжает в родную деревню – то самое Кукуево, где родилась в семье агронома, получившего 15 лет ГУЛАГа и сельской учительницы, дочери священника. И наша встреча состоялась.

 

 

Любовь Молодёнкова

ПАСХА В КУКУЕВЕ

 

Сестрице

О, Господи, как они пели

в прохладном полночном апреле,

три бабы под старой ветлой!

Большая Луна сияла,

Большая Вода стояла,

оттаявшей пахло землёй.

О, Господи, как они пели

в прозрачном, простудном апреле

в мои молодые года!

Текли голоса в поднебесье:

«Воскресе, Христосе, воскресе»

– Большая стояла Вода.

Счастливое нищее детство,

кладбищенской церкви соседство

(в 30-х пошла на дрова),

Большая Луна во Вселенной

сияла. Надеждой нетленной

пасхальная радость жива.

Три бабы на красном крылечке

поют, и далёко-далече

живая молитва слышна.

Плывут голоса в поднебесье:

«Воскресе, Христосе, воскресе...»

С той ночи мне смерть не страшна.

 

 

Апрель завершился, как оборвался.

 

* * *

Месяца мая над и над

Ласковый хлебный дождь.

Знаю, что выпивши, на парад

С флагом большая придешь.

 

Месяца мая сад и грач.

Пар над землей. Любовь.

Неторопливо стенает врач

И наклонилась кровь.

 

Месяца мая на круги

Дождь повалил цветы —

Эти цветы в траву легли

Как с головы бинты.

 

Это – стихотворение поэта из Новосибирска Александра Денисенко, которого открыл для меня «Русский переплёт».

В Музее экслибриса и миниатюрной книги мне подарила свой сборник стихов поэт и прозаик Людмила Серова. Отец её погиб на фронте, мама вынесла все тяготы военного времени, воспитала детей и сохранила семейный дом.

 

Людмила Серова

ОТЦОВСКИЙ ПИДЖАК

 

Незаменимый отцовский пиджак,

В нём, засучив рукава,

Сено грузила мать на чердак,

Ловко пилила дрова.

И вечерами, когда сквозняком

Стужа влетала в окно,

Не расставалась она с пиджаком,

Гладя рукою сукно…

Дом озарил отутюженный флаг,

Грянул салют в вышину.

Мама надела отцовский пиджак

И отвернулась к окну.

 

* * *

«Май холодный в этом году», — думала я, стоя на ступеньках. За спиной захлопнулась дверь клиники, а на зелёном пятачке стояла девочка лет восьми, и, похоже, выгуливая собаку. Присмотревшись, поняла, что это не пёс, а большой чёрный кролик. Примерно в таком возрасте я тоже воспитывала кролика, только белого, в московской квартире. Мы поговорили о том, какие разные характеры бывают у этих животных. Попрощавшись с серьёзной хозяйкой зверька, пошла к метро, и в ушах (да нет, наверное, в душе) звучала песня Андрея Журкина:

Весна накатит по сто грамм тепла,

Все запоют – и соловьи, и кошки,

А ты скрипи, моя игла,

И борозди, и борозди свою дорожку…