При родах врач повредил ей ключицу и, объявившись на свет, она день и ночь напропалую орала благим матом. На шестые сутки, чтобы утихомирить новорожденную, перепуганный белый халат ввел морфия. Девочка успокоилась и блаженно заснула на руках матери.

Врач втайне от родителей продолжал колоть ей морфий до тех пор, пока ключица не срослась. � тогда другая боль охватила ее. Ничего не понимая, ребенок привык к наркотику и теперь у него начались ломки.

Маленькая девочка билась в истерике. Ее организм требовал укольчика - лекарства, от которого становилось тепло, уютно и спокойно, как в утробе. Но у врача подоспел отпуск и он улетел на Багамы.

А девочка ничего не ела и почти не пила. �сходила криком и слабела на глазах. Мать, глядя на измученное неведомой болью создание, тихо съезжала с катушек. � тогда другой, не уехавший на Багамы врач, с трудом найдя вену на крошечной ручонке, воткнул туда трубку от капельницы - накормил кровь глюкозой и витамином ╚Ц╩. Девочка выжила.

Врач, глянув на календарь с купающимися багамными девицами, вздохнул и посоветовал:

- Везите ее к морю для окончательного...

Родители - известные деятели балета немедля купили билеты в мягкий вагон и в ту же ночь повезли дочь в соленую и теплую сторону. Но на одной из станций мама с папой узрели на перроне продавца мороженного и не удержались, глянув на крепко спящую девочку, выбежали на минутку.

Ребенок не проснулся, когда поезд тронулся. Не разбудили девочку и крики за окном. Это кричала ее хрупкая мать, на которую возле самой двери вагона наехал каток, укладывающий на перроне новый асфальт. � это кричал отец, напрасно вставивший руку в железное колесо - злая машина не остановилась. Без каких-либо документов балетная чета скончалась на месте.

Только через час девочка почувствовала угрызения голода и проснулась. Писклявым голоском потребовала еды, а заодно воды и сухих пеленок. Но в запертом купе ее никто не услышал. Напрасно бегала она глазенками по пустым полкам. Напрасно пускала пузыри и переходила на визг. Никто. Никого.

Только через сутки, когда поезд на конечной станции загнали в тупик, кто-то заглянул в купе и, аккуратно сложив в узел балетные вещи, кивнул осипшему ребенку:

- РџРѕРєР°...

Лежать бы ей так еще сутки до обратного рейса, но зашла в вагон добрая старая уборщица. Охнув, положила девочку в ведро, отнесла на станционный милицейский пост:

- Найденыш...

Старший сержант прикрепил к ее пеленке бирку: ╚Вещ.док. ╧374╩. Потом вздохнул и налил девочке кружку крепкого чая без сахара, который он съел еще по утру.

Ребенок требовал молока, воды. Но в конце концов выпил горькой жижи. Сердечко его забилось как бешеный мотор.

Старший сержант ничего не слышал. Он заснул у окна. Ему снилась невеста его еще более старшего по званию товарища. � рев девочки он принимал за рыданья собственной жены.

Утром старший сержант отвез ее в детский дом. Там, наконец, она набила свой бледный животик. Повар с удивлением влил в нее все остатки позавчерашней манной каши. Глянул на вчерашнюю, но заведующий остановил его:

- Не можем мы взять найденыша. В связи с переполненностью...

Старший сержант вернулся на станцию и, не смотря на визг девочки, еще раз напоил ее чаем без сахара. Найдя же подготовленный к отправлению состав, положил ребенка на багажную полку в одном из дальних купе.

Двенадцать лет каталась она с ветерком по всей стране. С одного поезда ее перекладывали на другой. �ногда перебрасывали. Позже переводили за ручку.

Девочка не знала, когда следующий раз ей сердобольно плеснут чая, кофе или портвейна напополам с вермутом. � потому не плакала, сберегая так необходимую для поддержания жизнедеятельности влагу. Она просто смотрела на мир переполненными как детские дома глазами. Ясными и грустными.

На одной из станций пьяный проводник пересадил ее в никуда не идущий вагон. Окоченев, девочка вышла из него и, оглянувшись, не нашла ни одного поезда вокруг. Шагнула на тропинку, пересекающую рельсы. Добрела до большого здания и постучала в окно с нарисованной рожей, похожей на опухшее лицо последнего из виденных ею проводников.

По причине сильного мороза приблудную девочку без документов взяли истопником в школу. Она колола чурки, засыпала уголь, топила огромную как паровоз печь, а между делом посещала уроки.

Намаявшись за день, девчушка укладывалась в своей кочегарке на старом диванчике. Но крысы редко давали ей поглазеть на сны вволю. Жирные твари были не прочь полакомиться ее молоденьким мясцом. � подчас целыми ночами она бросала в них кусками угля, отбивалась кочергой. А потом шла в класс, куда ее зачислили под именем Насти Воронцовой - дочери умершей осенью истопницы четвертого разряда.

В ватную от недосыпа голову Насти с трудом лезли мудреные префексы и тангенсы. Больше всего на уроках ей нравилось дремать. Но одноклассные мальчишки и девчонки были не хуже крыс. Стоило ей закрыть глаза, как они тут же щипали, пинали ее. А еще плевали прямо в лицо:

- Погасим головешку, погасим головешку...

Настя и в правду была похожа на головешку. Угольная пыль, сажа крепко въедались в кожу. Сколько она ни мылась, ни терла себя мочалкой, а то и пензой, ничего не помогало. Лицо Насти лишь светлело на несколько часов, а потом в кочегарке к нему намертво приставала новая чернота.

А девочки с каждым годом приходили в школу все наряднее и ухоженнее. � мальчики как-то по другому стали смотреть на них. Только на Настю по прежнему плевали:

- Погасим головешку, погасим головешку...

Она боялась выходить из школы. Стоило только показаться на улице, как на нее тут же накидывались злые дети, только и ждущие, когда рядом не будет учителей. � потому Настя не ходила даже в магазин. Ела то, что приносили учителя из дома: недохлебанные щи, кашу, спитой чай. Ей ведь не много надо было, даже несмотря на то, что работать у печи приходилось на всю катушку, без выходных. � дивились учителя, глядя как она становилась сытой от двух-трех ложек похлебки:

- Девчонка будто святым духом питается...

� запал ей в голову этот святой дух. В школьной библиотеке нашла она книгу о нем. Взяла к себе в кочегарку на прочтение. � как-то вечером, загрузив печь углем, устроилась с книжкой на своем диванчике, но начать читать по складам не успела. За дверью раздались тихие шаги. В кочегарку вошел молодой учитель Аполлионарий. Он всего несколько дней назад приехал по распределению в их школу - преподавать искусствоведение. Родом был из какого-то другого далека. Никого еще в местечке не знал. Потому и задержался в тот день в школе:

- Как живешь Настя?

Чудно было девочке, что кто-то интересуется ее жизнью. � от смущения Настя не ответила ничего. А Аполлионарий, пройдясь по помещению, остановил свой умный взгляд на книге о святом духе:

- Правильно. Душа в человеке главное.

Потом он обнял, прижал к себе оцепеневшую вдруг Настю. Повалил ее на старенький скрипучий диванчик. Стащил нехитрую одежонку. � сделал ей больно.

Уходя, Аполлионарий подарил ей большую шоколадную конфету. Настя сунула сладость в рот, но неожиданно ее стошнило. � еще раз, и еще.

Ее просто выворачивало наизнанку. � отпустило только под самое утро. � она уснула на своем испачканном диванчике, запрокинув утомленную голову на книгу о святом духе.

Аполлионарий заходил теперь к ней как по школьному расписанию: два раза в неделю. Раздевая ее, шептал:

- Ты понимаешь, жениться я на тебе не могу. Хотя люблю тебя, не сомневайся. Но мне надо вернуться в большой город. Там у меня друзья: артисты, художники, режиссеры� А ты здесь... На, возьми, возьми конфетку...

� засовывал ей.

К весне года она забеременела, и в связи с окончанием отопительного сезона ее уволили.

Настя, не долго думая, села в первый попавшийся поезд, оказавшийся грузовым и следовавшим далее без остановки. В пути у нее кончилась вода, но спрыгнуть на ходу она не решалась. Смотрела под откос, и голова у нее шла кругом.

Во время разгрузки Настю нашли еще живой. Вызвали дежурного по станции старшего сержанта. Тот, вздохнув и составив протокол, отвез ее в больницу.

Когда она пришла в себя, доктор в белом халате высказал:

- Тебя спасли, а ребеночка в этот раз не получилось...

Он приснился ей в ту ночь, этот маленький мальчик с лицом Аполлионария. Дите шло навстречу и жевало большую шоколадную конфету. Настю стошнило.

- У вас аллергия на шоколад, - поставил диагноз доктор, исследовавший сто грамм ее крови, - следствие какого-то сильного отравления. Не припоминаете?

- Нет...

После выписки Настя зашла в несколько попавшихся по дороге школ, но нигде истопники не требовались:

- Тепло на улице-то. Да и нет у нас своей котельной. От общей трубы топимся...

Устав, она присела на ступени магазина. Кто-то бросил ей монету, затем другую. Поняв, что ее принимают за нищенку, Настя подскочила. Швырнула монеты на земь и пошла прочь. Намаявшись же и проголодавшись, вернулась. В сумерках на ощупь нашла монеты, которые к счастью никто не заметил. Купила себя беляш. Ей ведь немного надо было.

Ночевать Настя пошла на вокзал. Дежурный по станции старший сержант тут же задержал ее для проверки документов. Привел к себе и, смилостивившись, налил чая без сахара.

Когда Настю сморило на скамеечке для задержанных, милиционер залез на нее. Она чувствовала это сквозь сон. Но не просыпалась - не крыса все-таки, до смерти не замучает.

Утром старший сержант растряс задержанную и оплодотворенную:

- Меняюсь я. Уходить тебе надо. На вот...

Он протянул ей большую шоколадную конфету с биркой ⌠Вещ.док ╧ 2370■.

Настя затрясла головой. Сержант насупился:

- Бери, говорю. Кусай...

Настя сунула в рот конфету. На выходе из дежурки ее стошнило.

За мытье туалетов ее взяли в пассажирский поезд. В Большом городе Настя вышла в своей одежонке, пропахшей кочегаркой, больницей, нужником и скитаниями.

- То, что надо, - одной рукой зажимая нос, другой указывая на нее, проорал у Насти над ухом мужик в шляпе.., - забирайте...

Ее посадили в машину и повезли по городу. В каком-то большом доме с кучей людей и фонарей Настю раздели, помыли, одели в чужие, но чистые обноски.

- Клади ее возле урны, - кричал мужик в шляпе, - Мотор! Дворник пошел...

Настя заснула в тепле огромных ламп. Вечером ее разбудили и, сунув в руку несколько бумажек да коробку шоколадных конфет, вытолкали за дверь.

Настя шла по большим и чистым улицам. Выспавшаяся и также чистая. На ее обноски никто не обращал внимания. Да и не были они никакими обносками. Разглядела Настя, что это совсем новое платье. Порезанное только зачем-то ножницами.

А под мышкой у нее была красивая коробка.

то парень.

- А как же, как же я? - чуть не заплакал соспинызаходящий, - Я не могу больше один...

Настя пошла с ним. � осталась с ним.

Кассиопий был молодым потомственным токарем. �мел отдельную каморку и тягу к полноценной жизни. Он не обманул Настю - они расписались.

Настя расцвела, как роза на навозе. Прибрала каморку. Устроилась на швейную фабрику сначала ученицей, а потом - штатной мотористкой. � еще пошла танцевать в художественной самодеятельности. Что-то неудержимо тянуло ее на сцену, в яркий свет, в прыжки и вращения. � еще высматривала она в зале чей-то взгляд, чье-то лицо.

Настя увидела его ночью, лежа в постели. Как только заснул Кассиопий, Аполлионарий тут же явился к ней. В руках у него была книга о святом духе. � боль пронзила Настю от низа живота до самого сердца. � забормотала она, оправдываясь:

- Не виновата я, что ребеночек не получился. Не виновата...

День проходил за днем, ночь за ночью, а не шел у нее из головы Аполлионарий. Вспоминала Настя, как являлся он к ней в котельной. Как грубо ласкал и нежно шептал:

- Эх, Настя-Настя. Не будет тебе счастья...

� вздрагивала Настя. То за швейной машинкой, то в танце, то под Кассиопием.

Она подарила мужу сына.

- Максимильян, - назвал его Кассиопий, - милиционером будет. Старшим сержантом�

╚Аполлионарий, - не слышала мужа Настя, - Аполлионарий..■

Вскоре подоспел и второй сынок.

╚Апполионарий╩, - мыслила Настя. � гладила мальчика по головке. � боялась проговориться в слух.

�ногда она не могла сдержать себя и, придумав какой-нибудь предлог, уходила бродить по улицам. Настя надеялась набрести на Аполлионария. Год, два, пять, десять... На двенадцатом возле магазина шоколадных конфет она увидела его. Узнала сразу, бросилась:

- Аполлионарий, прости ради бога. Не сохранила я нашего ребенка...

В ужасе отшатнулся от нее опознанный мужчина:

- Я знать вас не знаю.

Настя заторопилась:

- Как же, как же, Аполлионарий. Школа. Кочегарка. Шоколадные конфеты. Головешка. Головешка - я...

Что-то изменилось в лице Аполлионария. Но упорно не сознавался он:

- Я не знаю вас. Отойдите...

За плечо его потянул мужчина в шляпе:

сцене художественной самодеятельности. Эдакая ударная мать - танцовщица, е...ть ее поперек рельса�

- Я не знаю ее, не знаю, - тряс головой Аполлионарий.

- Как же, ну как же. Головешка, головешка - я, - сквозь слезы настаивала Настя.

- Прочь, прочь, ненормальная, - отмахивался Аполлионарий, - Поди прочь�

- В чем дело, - подошел к ним старший сержант с термосом.

- Все нормально, - тут же оттеснил его мужчина в шляпе, - репетиция на натуре...

Сержант с интересом глянул на Настины формы:

- Артистка значит�

Пока она смущенно опускала глаза долу, мужчина в шляпе затолкал ее Апполионария в автомобиль. Она бросилась было следом, но старший сержант препроводил ее в отделение.

Настя смотрела сквозь зарешеченное окно и отказывалась что-либо понимать. Пришла в себя только, когда почувствовала вкус несладкого чая. Назвала имя, адрес, место работы, хобби, дату рождения, текущие число и месяц.

Ее отпустили на четвертые сутки после полного медицинского освидетельствования. Дома Настю ждал Кассиопий. В гробу. Днем раньше, задумавшийся на работе о пропавшей жене, был он затянут в станок. Вместе с пришедшим к нему на экскурсию старшим сыном. Не сразу разглядела Настя второй гробик по-меньше.

Так единовременно потеряла Настя Аполлионария, Кассиопия и Максимильяна. После похорон сидела над книгой о святом духе и гладила по головке младшего сына:

- Аполлионарий...

Сынок протестовал:

- Мама, мама, я - Филармоний...

Настя соглашалась:

- Да-да, я знаю, я помню...

Теперь она жила только для него. Вся ушла в работу. Сидела за швейной машинкой порой и по две смены подряд. Но зато Филармоний был сыт, обут, одет по лучшим журнальным обложкам.

Настя готовила его в искусствоведческий институт. Оплачивала дополнительные уроки. � Филармоний поступил-таки. Но через полгода бросил. Проскитавшись где-то неделю, вернулся под утро и пьяный, и с какой-то девкой. Заявил с порога:

- Никакой я не Аполлинарий. Не мать ты мне. Отца никогда не любила. �зменяла ему со своим сраным Аполлионарием. Убирайся из отцовского дома...

� снова, как в юности, оказалась Настя на улице. � снова пошла на вокзал. На нашедшиеся в кармане деньги взяла билет на поезд. � из окна помахала оставшемуся на перроне с кружкой в руке старшему сержанту. Впервые в жизни она знала, куда ехала.

Книга о святом духе привела ее в монастырь.

Четыре года не выходила Настя из кельи. Не вставая с колен, молилась. Не прерывалась ни на минуту. Стоило ей только отвлечься от святых слов, как на ум приходили шоколадные конфеты. � ее тошнило.

- Уж не беременна ли ты? - подглядела однажды настоятельница, - Все святой прикидывалась. � когда только успела...

Не сознавалась Настя, но отправили ее в поселковую больницу за справкой. Шла Настя по обочине и молилась, молилась, молилась. Да напрасно. На прямой как стрела дороге наскочил на нее со спины автомобиль. � ударив под колени, не притормозив даже, угнал прочь. Только шляпа сорвалась с чьей-то головы и прокатилось рядом с падшей на землю Настей.

Не в силах встать на свои переломанные ноги, поползла она обратно в монастырь. Много машин обгоняло ее. Но как ни махала Настя им ручкой, как ни подмаргивала, никто не остановился. � только на малиновом закате допласталась она до монастыря. � отдала богу душу в его подворотне.

Вскрытие развеяло сомнения настоятельницы. Прослезилась она и объявила Настю святой душою. Однако, даже не смотря на такой приговор, не нашлось для нее могилки на территории монастыря. Городское кладбище тоже было переполнено. � похоронили Настю у той дороги, вдоль которой так мучительно долго ползла она к вере.

Там на могиле меж рябин на средства, собранные среди школьников и милиционеров, поставили работницы швейной фабрики крест из нержавеющего железа. Слух о нем тут же разлетелся вдоль по всей стороне. � тысячи паломников нагрянули на могилку. Недолго простоял крест, прикосновение к которому прекращало людские страдания. Ночью кто-то срезал его автогеном и то ли во дворе частном поставил, то ли попросту сдал скупщикам цветных металлов.

Но могилку Настину до сих пор еще разыскать можно. Легко опознать ее по вытоптанной среди рябин полянке, по разбросанным пластмассовым стаканчикам, по окуркам да по оберткам от шоколадных конфет.