«Eденец»

 

– Мамаша! Который час?

– Без пятнадцати десять, – брезгливо процедила «мамаша».

Столь душевно названная старушка чистенькая и аккуратная, юбка у неё с васильками по белому полю, белые же кофта и панамка. Светлая такая бабушка. Не то, что спросивший мужик: лохматый, в растянутых футболке и трениках. Слоняется по магазину, рукой в кармане мелочь трясет, шлепает вьетнамками по полу.

– А на твоих? – подкатил он ко мне.

– На моих, без десяти.

– Во! – Обрадовался мужик. – А эта фря мне пять минут зажала.

Кассирша – восточная женщина – скучает в своем закутке, на ногти смотрит. Наверно думает: доживет ли маникюр до вечера?

Воскресное утро, магазин пустой.

Старушка морковку берет. Всю тележку завалила.

Мужик мается, взял печенье и хрипло читает с упаковки на казахском:

– Курамы унтакталган какао. Жалпы кургак… Что же это за жизнь такая?! – качает головой.

Тяжко ему ждать, когда винный отдел откроют.

Старушка за яйца принялась. Упаковку открыла, каждое яичко оглядела. Два заменила и только потом контейнер в телегу положила. Тщательная старушка. Вот же теща досталась кому-то!

Кассирша зевает, одним глазом смотрит, чтобы мы ненароком в карман чего не сунули.

Тут в магазин дети зашли. Пацан белобрысый лет пяти, и, видимо, сестренка, года четыре, не больше. У малыша в ладошке купюра зажата. Губы его шевелятся, он едва слышно шепчет: «белый и черный». Серьезное дело, да еще сестренка за вторую руку тянет к стойке у кассы:

– Еденец! – показывает на конфеты.

Смешная такая, уши оттопыренные.

Брат её к полкам с хлебом ведет, а она оглядывается и повторяет: еденец, да еденец.

Старушка расцвела, руками всплеснула:

– Какие молодцы, помощники растут! Только ты денежки не выставляй и держи крепче, а то порвутся или отнимет кто. За свое держаться надо!

Взрослых надо слушать. Мальчик и девочка смотрят на бабулю снизу вверх.

– Привыкайте к жизни! Ты денежки, говорю, спрячь и только на кассе достань.

Вообще-то странная бабуля. Не дай Бог такую в соседки.

– Мамаша, десять часов есть? – перебил ее мужик.

– Без двух минут, – подсказал я.

– Дело! – оживился он, штаны подтянул, пристроил между пальцев бутылку водки и две пива и пошел, ими помахивая, к кассе.

Старушка это увидела и шустро порулила со своей телегой между рядами. Встала у ленты первой. Дальше мужик с водкой и пивом, затем я, ну а уже потом малышня подошла со своим «белым и черным».

Я посторонился, их пропустил. Мужик рукой с зажатыми между пальцами бутылками махнул, мол, дуйте вперед.

Дети прошли и в старушку уперлись. Та оглянулась и стала торопливо выгружать продукты из тележки на ленту.

– Жаба! – сказал мужик, – подвинь попу, пропусти малышню!

– Вы слышали?! – не отрываясь от телеги, пожаловалась она, – он назвал меня жабой! Пригласите охрану!

– Я по-русски плохо понимаю, – пробормотала кассирша. И стала «пробивать» покупки.

– Цена не та, – тыкает пальцем в ярлык бабка. – На двери плакат: по морковке акция!

– В компьютере такая цена! – отбивается кассирша. – Акция закончилась.

– Дайте жалобную книгу и ручку!

– Какая книга? Бери морковку бесплатно.

– Мне за покупки три наклейки положено. И скидку для пенсионеров оформите! – показывает она затянутую в полиэтилен книжицу.

– Дети рты открыли, слушают. К жизни готовятся. Пацан голову переводит с бабки на кассиршу, а малышка, все на леденцы косит.

Наконец, старуха рассчиталась, белую панаму поправила и ушла, толкая животом тележку.

– Белый и черный, – протягивает деньги малыш.

– Еденец! – отчаянно пискнула малышка.

Мужик за ними в очереди крякнул и вернул в ящик бутылку пива. Протянул мелочь кассирше.

– Дай им «еденец»!

Кассирша монеты взяла, потом из своего кармана добавила. Дала два леденца. Пацан сначала сестренке его развернул, потом себе, и пошли они, два «еденца», держась за руки, счастливые.

Бабки с её телегой нет. Мужик побежал водку пить. Мне всё хотелось посмотреть, в какую сторону малышня ушла. Да кассирша мою картошку взвешивала, в прошлый раз жизнь научила, отвлекся, и обсчитали на двести грамм. Так что, когда вышел, никого уже не было.

Такая вот история случилась в воскресенье утром у нас в магазине. Хорошо хоть картошка подешевела. Верно – сезон.

 

Октябрь 2015

Южно-Сахалинск

 

Здравствуй, Москва!

 

Первое потрясение Рустама ждало в двадцати метрах от вокзала. На автобусной остановке. Он в Москву из дальней южной республики приехал. В чемоданчике – бельишко, учебник как плитку класть, словарь - вдруг незнакомое русское слово встретит.

Из поезда вышел, таксистов обогнул и до остановки дочапал. А там прямо на стекле объявление: «Регистрация, разрешение на работу, мед.книжка и больничный лист. Дешево!» И телефон указан, куда звонить.

Вот здорово! Ему говорили, что в Москве без регистрации никуда, а оказывается, её на первом же столбе недорого предлагают, да еще с медосмотром. На работу добрые люди устроят и тут же больничный дадут. Первая проблема решилась. Чемоданчик на землю поставил. По карманам похлопал – ручки - нужный номер записать - нет. А на сотовом – денег, только смс-ку домой отправить, что доехал и почти прописался. Тут еще объявление на глаза попалось: «Сдается комната с мебелью и телевизором, вторая закрыта. Чисто, уютно и смена постельного белья! Цена – 5000 рублей!» Вот так поперло! И земляков не надо стеснять. Что они, дураки, всемером в однокомнатной квартире на окраине толкаются?!

Пяти тысяч у него, правда, не было, но если на работу устроиться…

Кстати о ней. Еще бумажка под ветром колыхается, зазывает. В какой-то офис требуются заместители руководителя. Зарплата с ходу две тысячи долларов и главное: «опыт, образование и возраст значения не имеют».

«Две тысячи долларов! – ахнул Рустам. - Мне бы приодеться, пиджак с галстуком купить. Русский подучить, тогда и руководителем можно!»

Денег в кармане потрепанной куртки – только на пару дней житья в съемной комнате со стиральной машиной. Но, ниже других, манило предложение: «Кредит за час. Без залога и поручителей, работающим и безработным, жителям Москвы и приезжим».

Вот и все, пять минут в Москве и жизнь устроилась!

Рустам пнул чемоданчик так, что тот раскрылся, высыпав на землю барахло. И побежал искать, где продают авторучки и местные сим-карты.

Пять минут всего бегал, разорился на ручку «сенатор», симку с бизнестарифом и толстый блокнот. Отдал последнее. А вернулся – нет того щита на остановке. Вернее стоит, только дворник-таджик в оранжевом жилете соскреб все объявления. Стоит, стекло домывает.

– Земляк! – схватил его за грудки Рустам, – ты что наделал?!

Тот испугался, потом видит, что свой.

- Сейчас, все сделаем, - пообещал. Схватил за рукав, потащил куда-то. С улицы во двор, по лестнице вниз. В дверь подвала условным стуком постучал. Открыли, а там двухэтажные кровати от края до края.

- Здесь жить будешь, - показывает на пустую койку.

- Кормиться там, - тычет рукой в угол, где на обшарпанном столе вперемешку: лапша в пакетах, батоны, кубики суповые и кости говяжьи.

- Зарплата двести долларов. Пятьдесят за жилье, пятьдесят вернешь начальнику, что зарплату платит, пятьдесят на питание. Двадцать в кармане для полиции держи. И самому останется долларов тридцать – и жить можно, и домой отправить.

Дали Рустаму метлу, жилет оранжевый и в тот же день он вышел на работу.

Махал метлой от рассвета до заката, лишь иногда остановится, окинет взглядом столицу, посмотрит, какая красота вокруг, вздохнет:

– Проклятый земляк! Поломал всю карьеру…

И снова за метлу.