Рассказы
17 июня 2022 г.

Когда зазвонит телефон

Уже три месяца я жил один. Сначала ушла жена. Следом кот. Тот ушел без скандалов. Послушал орущих кошек во дворе, нервно походил взад-вперед по подоконнику и сиганул в форточку. Теперь в квартире было пыльно, тоскливо, одиноко. Молчал телефон. Идти куда-то и кого-то искать было лень, орать же в окно не позволяло воспитание.

Раз в неделю я бросал упаковку пива в холодильник, днем ел шаверму, по вечерам заказывал суши или пиццу. Утром недоеденное смахивал в ведро. Копил грязное белье, набрав мешок, стирал все кучей. Одежда от такой стирки была мятой и в разноцветных пятнах. Я смирился.

Я, даже, полюбил работу. Уходил рано и возвращался поздно. На радость начальству. Дома все равно делать нечего. В пятницу за полночь заваливался в кровать и спал до обеда. Суббота начнется в обед. Но в этот день суббота началась в пять утра, когда зазвонил телефон.

– Привет! Ты, моих родителей помнишь? – спросил не по ночному бодрый голос.

Я молчал. Зачем я вообще снял трубку в такую рань?

– Алле-е, – протянул голос в трубке, – это – Роник!

– И что? Это повод звонить спозаранку? – мой голос сел, похоже, ночью меня продуло из открытой форточки.

– Извини, – с этими часовыми поясами, не помню, что у вас: день или ночь.

– У нас ночь, – прохрипел я.

– А у нас день. Интересно, у кого из нас вчера, а у кого сегодня?

Я молчал. Во-первых, неинтересно, во-вторых, хотел спать, а не разговаривать с Роником, которого не видел лет пять. И почему я до сих пор не отключил городской телефон? Захотелось повесить трубку.

– Нужна твоя помощь, – затараторил Роник, словно поняв меня. – Утром в Питер прилетают родители, а заказанная машина отменилась.

– Возьми им такси.

– Они не садятся в такси в аэропорту – это опасно.

– Пусть едут на автобусе.

– Они не помнят, как это делать. К тому же у них нет рублей, а менять валюту в аэропорту опасно. У вас преступность. Они до сих пор смотрят ваше ТВ по интернету. Там всегда что-то торжественно открывают, с флагами и аплодисментами, а потом сразу криминальные новости.

– А на Брайтоне все белые и пушистые.

– На Брайтоне? – удивился он. – Не знаю. Я не в Нью-Йорке. Я…

– Роник! – перебил я его. – На фига они вообще едут? К кому? К кому едут, пусть те и встречают. Берут такси. Сажают на автобус. Что за секретность? Почему я?

Роник помолчал, потом выдал тайну.

– Они едут за пенсией. Она накопилась.

– Твои родители не могут получать пенсию на карточку? Можно с нее снять деньги хоть в Нью-Йорке, хоть в Бостоне.

– Интересный вопрос! – оживился он. – Им для этого надо раз год являться в консулат и подтверждать, что они живы. Заверять бумагу и сообщать об этом в ваш пенсионный фонд. Ехать через всю страну, снимать номер в гостинице, поскольку в назначенный день их могут не принять. Кстати, ты сегодня не занят?

Мог бы раньше спросить. Я промолчал. Не хотелось врать.

– Помоги, они уже летят! Какой у тебя сейчас номер на сотовом? Кстати, как твой айфон? Работает?

Мне нескромно напомнили про привезенный когда-то из штатов айфон.

– Во сколько они прилетают?..

В открытую форточку несло холодом. Я окончательно проснулся, лежал на кровати и водил глазами по трещинам на потолке. Роник? Полное имя Ростислав – язык сломаешь. В школе он был сначала Славиком, потом Ростиком, пока окончательно не превратился в Роника.

Роник много лет в Америке, поначалу наезжал сюда, все пытался замутить какие-то совместные проекты. Мы смотрели на него, как на небожителя. Потом, как на курьера, доставлявшего часы, телефоны и лекарства. Потом… Мне давно уже кажется, что все везде одинаково. Он не появлялся лет пять, теперь вот позвонил.

Его родители сейчас летят над Атлантическим океаном. С какой стати я должен встречать их и куда-то везти? А почему бы и не встретить? Все равно дома делать нечего. Всех дел – встать и закрыть форточку.

За окном рассвело. Роник присылал на сотовый сообщения. Родители приземлились в Москве. Получили багаж. Зарегистрировались на рейс до Петербурга. Прошли на посадку. Иллюзия управления миром из Америки.

Когда их самолет взлетел в Москве, я поехал в аэропорт.

Город уже проснулся. Дачники торопились за город. Фургоны развозили хлеб и забирали почту. Без сирены полетела мимо скорая с крутящимися синими огнями. В нескольких километрах от аэропорта я съехал на обочину и включил аварийку.

Родителей Роника я помнил. Мы играли или делали уроки в его комнате. Мать хлопотала на кухне. Никого из детей не отпускала, не накормив. Отец – врач, статный, белогривый, домой приходил поздно. Если кто-то из друзей Роника ему не нравился, он ставил его напротив окна и требовал показать горло. В Америку все трое уехали лет двадцать назад.

Выведенное на экран смартфона табло аэропорта показало, что их самолет приземлился, я запустил мотор и поехал в зону прилета.

У меня было пятнадцать бесплатных минут. Мой ДЭУ медленно полз вдоль перрона. Я боялся не узнать их в толпе, но, как только увидел, сразу вспомнил имена. Марк и Ирина. Теперь они не казались мне ни статными, ни высокими. Марк в черном джинсовом костюме, Ирина в цветастом летнем платье. Марк вертел головой, видимо высматривая меня, и, когда поворачивался в другую сторону, становилась видна круглая полянка-лысина в когда-то густых волосах. Ирина что-то лихорадочно набирала на смартфоне. Чемоданы стояли с поднятыми ручками.

Около них вертелся бойкий мужичок, крутя на пальцах ключи от машины.

Рядом грузилась в минивэн компания с рюкзаками, и мне пришлось остановиться метрах в двадцати.

– Здравствуйте! – я выскочил и замахал руками, лихорадочно вспоминая, и так и не вспомнив их отчества. – Я от Роника! От Ростислава!

Старики повернулись и неспешно покатили чемоданы ко мне.

Я распахнул багажник, бросил в него чемоданы. Торопливо усадил стариков на заднее сиденье.

– Здравствуйте, молодой человек! – Ирина внимательно разглядывала меня.

– Мы не торопимся! – значительно произнес Марк.

– Если мы не уложимся в пятнадцать минут, нас ограбят, – пояснил я.

На выезде, как обычно, собралась пробка. Наконец, я засунул талон в столбик, шлагбаум взлетел, и мы выехали. У меня даже осталось четыре бесплатных минуты. Еще ни разу я не платил в аэропорту, но каждый раз психовал, боясь не успеть.

– У Роника большая машина. У него джип, – сказал Марк. – Это советская машина?

Ничего хорошего о своей машине я сказать не мог.

– Это лучший опель девяностого года, переделанный узбеками.

– Хорошо сохранилась, – сказала Ирина и уставилась на бледнорозовое пятно на рукаве моей рубашки.

Возвращаясь в город, мы уходили на развязки, которых не было, когда они уехали из Петербурга. Я думал, что они скажут что-то вроде: «У вас теперь, как в Америке», но старики молчали.

– Роник говорил, что вам нужно в сбербанк.

Они переглянулись.

– Прямо так и сказал? – насторожился Марк, – да, сберкасса напротив школы.

– Можно в любую в городе.

Я не знал, как к ним обращаться. Отчеств не помнил, по именам несолидно. Обоим под восемьдесят. Меня они, скорее всего, не узнали.

– У нас был счет в нашей, – с нажимом уточнила Ирина, – напротив школы в одном доме с булочной.

Я свернул с кольцевой. Интересно, остались ли в доме напротив школы сберкасса и булочная?

Марк снял куртку и держал ее на коленях. Видимо, в ней документы и кошелек. Ирина наблюдала за мной. Посмотрев в зеркало заднего вида, я встречал ее острый взгляд.

– Мы написали Ронику, что нас встретили, и мы едем на этой машине, – уточнила она.

– Очень хорошо! А то мне писать за рулем неудобно. Вы, наверное, не помните меня? Я к нему часто приходил.

Я привстал и посмотрел на себя в зеркало.

Ну, конечно! Школьный друг! Подозрительный, небритый, опухший мужик. Несколько месяцев пиво и пицца, что вы хотите? И эти бледные цветные пятна на мятой рубашке.

Вот в нашем районе ничего не изменилось. Только деревья доросли до крыш. За ними спряталась школа. Булочной в доме напротив не было. Вместо нее «Разливное пиво», а Сбербанк уцелел.

Когда припарковались, Марк надел куртку, провел рукой по застегнутым карманам, и мы зашли в банк. Как всегда, в выходной было многолюдно. Ждали вызова старушки с платежками за коммуналку в руках, у окна кредитного менеджера какой-то мужик уныло бубнил о просрочке по выплатам. Трое азиатов о чем-то тихо говорили в углу.

Марк и Ирина пристроились за стоящим у окошка стариком с ворохом платежек.

Я распечатал талон на стойке, отдал его Ирине и отвел их к свободному диванчику.

– Как все изменилось! – громким шепотом сказала Ирина.

Когда на нее кто-то бросал взгляд, она сразу улыбалась в ответ, люди тут же испуганно отворачивались.

Вскоре нас вызвали к операционистке.

– Пожалуйста, посмотрите, сколько на них собралось, – протянул Марк голубенькие сберкнижки.

Я и не помнил, когда последний раз видел их.

Операционистка вставила первую в печатающий аппарат. Тот стал с жужжанием впечатывать цифры.

Тихий гул в зале затих. Все уставились на стариков.

Только мужик, согнувшись, ныл у окошка:

– Если перекредитоваться, тогда, может, вытяну.

Закончилась сберкнижка Марка, ему завели новую. Поменяли книжку и Ирине, аппарат снова жужжал, ездил чернильницей, проводя печатающей головкой слева направо, словно удивляясь сколько у них денег.

Жужжание чернильницы. Напряженная тишина в зале. Замолчали азиаты. Даже просрочивший выплаты по кредитам мужик повернулся к нам.

Марк забрал сберкнижки, посмотрел, удовлетворенно кивнул и показал их Ирине.

– Мы бы хотели снять, – попросил он операционистку.

– Сколько?

– Все.

– Такую сумму надо заказывать.

– Понимаете, – широко улыбнулась Ирина, – уже вечером нам лететь обратно в Нью-Йорк и еще дальше.

Подошла заведующая, оглядела нашу компанию.

– Вы кто? – Сурово спросила она меня.

– Шофер. – буркнул я. Обернулся на глазевших на нас посетителей и добавил: - Охранник.

– Пройдите в кассу, – сказала заведующая, – попробуем что-то сделать.

Марк с Ириной скрылись в кабинке кассы.

В банке стояла тревожная тишина. Все чего-то ждали. Дверь кассы открылась, оттуда по пояс высунулся Марк.

– Извините! – прошептал он чересчур громко. – У вас не будет пакета?

Да, я нищеброд, и у меня в кармане сложенный пакет для магазина, чтобы не платить в нем пять лишних рублей. Я достал его и протянул Марку.

Наконец, они вышли, с двух столон держа за ручки раздувшийся пакет.

Все провожали нас взглядом, держа равнение на пакет с деньгами.

Неожиданно громко и горячо на своем языке о чем-то заспорили азиаты.

Операционистка объясняла кому-то:

– Денег нет. Только что все выбрали. Ждите, когда внесут или приходите после обеда.

Это услышал и Марк. У выхода папа Роника остановился и повернулся к жене.

– Ирочка! Мы забрали все деньги из кассы. Давай поменяем их на доллары. Зачем нам рубли?

Какая-то горячая волна качнулась в нашу сторону, выталкивая из Сбербанка.

– Уходите! – сквозь зубы прошипел я и вытолкнул их из банка.

– Если мы поменяем их на доллары, деньги в кассе будут! – уже на ступеньках сопротивлялся Марк.

– Если вы не уйдете, вас убьют, а деньги поделят!

Старики вспомнили криминальные новости и испугались. Они, то и дело оглядываясь, с пакетом в руках подбежали к машине.

Я прыгнул за руль, завел двигатель и сразу газанул, выворачивая от тротуара. Кто-то ударил по тормозам и возмущенно загудел. Не хватало еще попасть в аварию.

У меня была странная привычка, раздражавшая начальство. Когда я нервничал, то начинал напевать. Бессознательно. Песни из тех, которыми нас пичкали в прошлом веке. Тогда, услышав их, я выключал радио или телевизор, ставил в противовес пластинку с битлами или Пугачевой, но теперь эти песни упрямо выходили откуда-то из подсознания.

– На бой кровавый, святой и правый…

Свернуть в переулок, посмотреть не едет ли кто за нами, выскочить на проспект и развернуться. Я пел, руки крутили руль, ноги нажимали на педали.

– Марш-марш вперед рабочий народ!.. – хрипел я.

В зеркале заднего вида я взглядом зацепил стариков. Они сидели, прижав к себе пакет, и с ужасом смотрели на меня.

Но я уже успокоился. В самом деле. У нее пенсия тысяч двенадцать, у него пятнадцать. Триста тысяч за год, еще проценты. На двоих набралось миллиона полтора. Три пачки пятитысячными. Просто деньги в кассе оказались купюрами по сто и пятьсот рублей. Если бы пенсионеры в банке не тратили все в магазинах и на рынке, а складывали в кубышку, результат был бы тот же.

Кстати, собранных ими денег на приличную машину уже не хватит.

– Когда вы вышли на пенсию в Америке? – спросил я.

– Я в прошлом году. – ответил Марк. – надо было стаж набрать.

– Зато я три года отдыхаю, – похвастала Ирина.

«Ни фига себе – присвистнул я, – бомбили до упора».

Они пошептались.

– Сколько мы вам должны? – спросил Марк.

– Для Роника все, что угодно. Куда едем?

– Мы бы хотели поменять деньги и съездить в Песочное, но это за городом.

– Уже нет, – ответил я. – Знаете, дело ваше, но мы можем в любой сберкассе оформить карту виза или мастер кард и дать поручение на перечисление на нее пенсий.

– Роник говорит – их нельзя светить, – вздохнула Ирина. – И ему нужен кэш. Он хочет все выгодно инвестировать лет на двадцать.

Кэш – это, вроде, наличные? Роник, похоже, не разбогател, но дураком не был.

Мы долго ездили по обменникам, понемногу меняя рубли на доллары – все-таки старики не зря смотрели криминальные новости. Пакет худел на глазах. Пригнувшись, они куда-то прятали валюту. Я в этот момент отворачивался в окно.

Спустя два часа сказка закончилась. Пустой пакет мне вернули. Мы выехали на проспект Энгельса, потом на Выборгское шоссе. Дома становились все выше, когда свернули в Песочное, по обеим сторонам дороги пошли коттеджи.

Наверное, там у них раньше была дача. Место престижное. И тогда, и сейчас.

– Дальше направо и до конца.

Марк привстал, высматривая нужный поворот.

Улица запетляла и уперлась в кладбище. Старики вышли, на развале цветов купили небольшой венок и букет бумажных неестественно ярких цветов. Было видно, как они прошли монументы начальникам или бандитам в начале аллеи и свернули к одинаковым памятникам блокадного захоронения.

Вернулись через полчаса. Шли маленькие, согбенные, словно поддерживая друг друга. Куда-то исчезла вся ухоженность – обычные старики, идущие с кладбища. Или это боковое зеркало сделало их такими?

Ирина достала из сумки коробочку, покопалась в ней и протянула Марку несколько таблеток. Он раздраженно оттолкнул ее руку. Она не отставала. Марк что-то сердито ей сказал и все-таки проглотил лекарство.

– Во сколько обратный самолет? – спросил я, когда они сели в машину.

– Через пять часов.

– Вам нужно куда-то еще?

– Отвезите нас в наш район.

Мы вернулись туда же, только подъехали не к Сбербанку, а с другой стороны школы. Старый спальный район, в котором деревья доросли до крыш.

– Свет горит! – показала Ирина на окна их старой квартиры. – Свет горит, форточка открыта, а внутри никого. Такой большой город и никого, все или умерли, или уехали. А вы все здесь живете?

– Нет, давно переехал.

– И мы переехали, – грустно заметил Марк. – Далеко-далеко. А ваши родители? Дети?

– Родители умерли. Давно уже. Дети разъехались. У Вас на кладбище кто-то есть?

Вроде они не должны были застать войну.

– Я помню, – понял меня Марк. – Это не ложная память. Мне три года, я сижу одетый у печки, смотрю на огонь. Как сон. Очень хотелось есть. Потом нас вывезли. Детей. Остальные здесь.

Мы возвращались в центр, встречный поток катил в новые спальные районы и за город. Когда-то на проспекте были мрачные заводы, почти все они превратились в сияющие торговые центры. Старики толкали друг друга, вспоминая знакомые места.

По мосту перелетели Неву, свернули на набережную. Неожиданно я понял, что показываю им самые красивые места города. Широкие, величественные, но уже испорченные стеклянными высотками, растущими в самых неожиданных местах, как поганки.

Мы проехали Невский от конца до начала, повернули к Исаакиевскому, остановились перекусить у Макдональдса, когда Роник сообщением напомнил, что осталось два часа до вылета.

Обратная дорога до Пулково много времени не заняла. На перроне я достал их чемоданы, которые так и пролежали в багажнике.

Надо было прощаться.

– У вас сколько времени в Москве до самолета?

– Четыре часа, – посмотрел на циферблат Марк.

– Если поедете в город, не садитесь в такси, только в автобус или аэроэкспресс. А лучше подождите рейс в аэропорту.

– Так и сделаем, – кивнула Ирина.

Я вновь торопился уложиться в бесплатные минуты, и прощание вышло скомканным. Старики покатили чемоданы к дверям аэровокзала, а я уткнулся в пробку на выезде.

У самого шлагбаума увидел, как ко мне бежит Марк. Он запыхался, наклонился над открытым стеклом двери и протянул пакет.

– Мы забыли – это вам!

За прозрачной пленкой лежал чехол к айфону, которого у меня давно не было.

Я хотел обнять его, но из машины это не сделаешь, просто еще раз пожал руку. Издали махнула Ирина. Я подумал, что никогда их больше не увижу.

Чем дальше я отъезжал, тем острее хотелось вернуться, но шлагбаум за спиной уже опустился.

Я посмотрел на часы. Если бы не ранний звонок я бы еще спал. Почему я до сих пор не отключил городской телефон? Который звонит лишь несколько раз в год? Телефон в прошлое, в котором почти не осталось абонентов. Зато на сотовом у меня десятки виртуальных друзей. Пока мы ездили, пришло три фото их завтраков. Две яичницы и одна каша. Суббота. Остальные еще спят.

Не хотелось врать себе. Городской телефон я не отключил поскольку, может одуматься и позвонить бывшая, а моего нового номера сотового она не знает. Что открытая форточка для кота, который нагуляется и вернется отсыпаться до весны. Интересно, у всех так или это только я пытаюсь сохранить то, чего уже нет? Ведь старики прилетели вовсе не за деньгами, они отлично знают, что их можно снять со счета хоть в Лимпопо. Через интернет заказать курьера, который положит бумажный букет на надгробие на маленьком кладбище под Питером. Пришлет отчет и фото. Уплатит налог с дохода. Но они полетели сюда через глобус. Скорее всего в последний раз.

На душе было тяжело. Хотя, о чем я грущу? Не зря ведь я таскался на работу спозаранку и уходил последним. Меня отметили, сказали, что, когда уйдет завотделом, я займу его место. Завтра воскресенье, я буду спать до обеда. Жизнь крутится дальше. Уже в понедельник мы будем снова врать клиентам что их звонок очень важен для нас, что у нас лучшие работники и поставщики, вольемся в общий хор вранья за которым давно уже ничего не слышно.

Надо отключить городской телефон. Жизнь получилась такая, какая она получилась и лучше уже не станет.

Незаметно я очутился в новом районе. незаселенные дома стояли с пустыми без стекол окнами. На указателях незнакомые названия улиц. Ведущих неизвестно куда. Зато они ровные и широкие.

Куда я еду, зачем? Самолет со стариками уже приземлился в Москве, а я все катался по городу. Не хотелось возвращаться в пыльную запущенную квартиру с немытой посудой, открытой форточкой и телефоном, сегодня зазвонившим в пять утра.

Может он и сейчас звонит.

Я развернул машину и погнал ее к дому.

Андрей Макаров

Copyright (c) "Русский переплет"