Повести
9 сентября 2010

МИЛЛИОН РУБЛЕЙ ДО НАШЕЙ ЭРЫ

(журнальный вариант)

Часть первая. Когда все дома.

Хорошо смотреть на этот дом ранним утром. Часов в пять. Свалились совы, не вспорхнули жаворонки, все еще спят, но уже погасили подсветку массивных облицованных гранитом стен, и дом стоит темной глыбой с бледной вертикальной полосой лестничных окон. Хороший, сталинский, а может, и дореволюционный. Стены - метр двадцать, потолки три сорок. Как сейчас говорят: индивидуальный проект. Какого-нибудь лауреата или академика. И не девушка веслом осеняет в вышине подъезд, не какие-нибудь львы с отбитыми носами или корчащиеся в каменной муке маски, а мускулистый рабочий готов опустить молот на каждого, кто сунется без спроса в высокие с потемневшей бронзой ручек двери.

Не суйся, не твое, не для тебя. Тебе в полуподвал, где в коммуналках селили дворников, сантехников и печников, не дальше спрятавшегося во дворе гаража, если ты персональный водитель. Гараж! Водитель! Да в годы, когда его строили, иметь машину, все равно, что самолет сегодня! Персональный пилот олигарха, капитан океанской яхты миллиардера... звучит, как шофер князя или водитель вождя!

Здесь и обитали небожители, вот их профили на мраморных досках по стене. Только прошли те годы безвозвратно, съехали небожители на мраморные доски, а квартиры осталась. Остались, и кому-то достались. Колян - двадцатипятилетний верзила без определенных занятий - водил пальцем по кальке, представлял и чуть слюной не капал. Четыре комнаты, длиннющий коридор, два балкона, ну и кухня с санузлом. В центре столицы, да в таком доме по нынешним ценам стоит она три миллиона долларов. Три миллиона. Руки моментально вспотели. Развернутая экспликация размером с простыню колыхалась как флаг, нет, как ковер-самолет. Осталось только запрыгнуть и спланировать плавненько в эту самую квартиру. Он достал из кармана выписку из домовой книги. Колтуновы - трое, Фишман - одна, Шароваров (ну и фамилия!) - один и трое Бакиных. Восемь человек. Н-да, многовато, хватило бы и одной девятнадцатилетней Олечки Бакиной.

Потихоньку светало. Он поднял голову от листа, посмотрел на неприметное среди прочих окно в вышине. И окно зажглось. Потом еще одно, соседнее. Он спрятал в карман выписку, спешно мимо сгибов сложил и засунул в портфель экспликацию, и потрусил к припаркованной неподалеку машине.

Глава 1. В которой обитатели квартиры - все приличные интеллигентные люди - начинают выяснять отношения, и прикидывать, кому достанется лишний миллион долларов.

Квартира просыпалась. Первым встал Бакин. "Подполковник Бакин" - как сам он всегда представлялся. Не из каких-то амбиций, а просто за двадцать лет службы Бакин стал человеком конкретным и сразу расставлял точки над "i". В майке цвета хаки и старых камуфляжных штанах он ванную надолго не занял. С курсантских времен умывание-бритье-туалет - пять минут, прием пищи - десять. Зубная паста "Жемчуг" с корой дуба, каша пшенная с тушенкой. Вареное яичко. Прогулка-пробежка с собакой. И вперед, Родину защищать.

Встававшему первым Бакину приходилось выгуливать собаку - овчарку Шельму, которая к шести утра нетерпеливо топталась под свисавшим с вешалки поводком. Процедуру давно отработали. Черная как уголь Шельма нарезала три-четыре круга по узкому двору, потом садилась в углу детской площадки, вытянув трубой хвост и гордо глядя перед собой. В это время уже Бакин нарезал круги и махал руками, как собирающаяся взлететь птица крыльями.

В санузле его сменил Георгий Феофанович Колтунов - директор филиала столичного завода. Мылся директор, облаченный в желтый китайский халат с драконами, тщательно и неторопливо. Брезгливо отодвинув в сторону на полке под зеркалом влажный помазок Бакина и бутылку с ядреным одеколоном, он тщательно легкими похлопываниями массировал щеки.

Аромат парфюмерной воды перебивал запах скворчащей на кухне яичницы, которую готовила супруга Бакина - Жанна - сестра директора.

Под ногами вертелась дочь Бакиных Ольга - студентка и кусочничала, отщипывая в холодильнике ветчину и сыр.

По своим делам важно прошествовал в ванную персидский кот Колтуновых. Следом, позевывая, покатила на кухню сервировочный столик супруга Колтунова - Алена Фишман. Она сдвинула на край общего стола бакинскую тарелку с остатками каши. Достала из пакета и положила в СВЧ-печь круассаны. Переложила из банок на тарелку паштет и помыла большую красную морковку. Налила в чашку чай.

Все это она поставила на сервировочный столик и повезла в комнату.

На Алене был синий китайский халат с такими же драконами, как у мужа и с этим столиком на скрипящих колесиках она напоминала бредущую к клиенту гейшу в годах.

Картину неизвестного художника разрушила Шельма. Она ворвалась с прогулки, вырвала поводок из руки Бакина и на бегу слизнула с тарелки нежный паштет фру а гра. Просто выпал из пасти длинный красный язык, прошелся верхом, и тарелка заблестела.

- Достала эта шавка! - закричала Фишман. - Кто привел в дом эту тварь!

Шавку в дом привела первая жена ее второго мужа - Колтунова.

- Алена, где завтрак?! - донесся из комнаты его возмущенный голос.

Шельма, отчаянно размахивая хвостом, облизывалась и смотрела на всех влюбленными глазами. Кот важно прошествовал из ванной в комнату. Фишман возмущалась и скрипела колесами обратно на кухню, подполковник разводил руками, его жена Жанна злорадно улыбалась. Ольга, копавшаяся в сумке, тихо хихикала.

Потихоньку все улеглось. Отбыл на службу со сверкающим серебром кейсом в руках Бакин. Колтунов позавтракал, как пролетарий, яичницей и в комнате вяло листал "Ведомости", ожидая машину.

Женщины сели пить чай. Пятнадцатиметровая кухня легко вместила отдельный столик для традиционных чаепитий. Остались круассаны, вазочка с печеньем и банка джема. Лишь подогреть чайник и можно неторопливо вести привычные утренние беседы, когда каждый говорил о своем.

Алена Фишман посадила на колени красавца-перса и гладила кота, приговаривая:

- Ты мой мохнатенький, ты мой кастратик.

Кот, прикрыв глаза, уныло урчал.

Бакина, вытянув ногу в тапке, чесала живот Шельме, которая в неге развалилась на полу.

- Интересно, дадут ли моему Бакину в этом году полковника?

- Куда поехать отдыхать летом, ума не приложу, - вздыхала Фишман, - надо и Митю в Англии навестить, за домом на Кипре приглядеть, и на пляже полежать. А что полковнику больше платят?

- Нам путевку обещали. Или на дачу поедем. Сарай надо достроить. За полковника на сто пятьдесят рублей больше платят, но не в деньгах дело.

- Понимаю, - с едва скрываемой улыбочкой кивала Фишман, - когда у нас будет своя квартира, филиппинку наймем, чтобы убиралась по хозяйству. Эти приходящие сиделки только деньги тянуть умеют.

Алена с утра распускала свою длинную русую косу и теперь, отставив чашку, расчесывала волосы круглым гребешком. Кот, выпустив когти, зажмурился и упрямо держался на халате.

- С вашими доходами, давно бы уже квартиру достроили...

- Ой, со стороны-то, конечно. Вот дадут вашему Бакину полковника, с новых доходов доску к сараю и купите.

Женщины помолчали, прикидывая, не перейти ли к более серьезным обвинениям.

Зазвонил телефон. Алена сняла трубку, в которой чей-то радостный голос заорал так, что услышали все:

- Здравствуйте! Риэлторская компания делает вам потрясающее предложение... миллион... переезд... за наш счет... Что мы для вас можем сделать?

- Горшок деду поменяйте, - предложила Фишман и повесила трубку.

Шельма съела миску разномастной напоминавшей мозаику каши с редкими вкраплениями тушенки, лежала посреди кухни, положив морду на лапы, и слушала, переводя глаза с Фишман на Бакину. Ольга в прихожей все не могла уйти: лазила по карманам, рылась в сумке.

- Опоздаешь! - поторопила её мать.

- Пропуск в институт куда-то делся.

Тут скрипнула дверь в большую проходную комнату. Поднялся "совушка" - журналист районной газеты Варлам Шароваров.

- Снедаете? - поинтересовался он, проходя мимо кухни, - почта была?

- Мы едим, - вяло ответила Фишман, - снедают только господа в исторических романах и идиоты в нынешних.

- Газета ваша и открытка очередная деду из Совета ветеранов. Поздравляют с чем-то, - добавила Бакина, - вроде с Днем артиллерии, желают здоровья и долгих лет.

- Дай Бог! Дай Бог! - тяжело вздохнул Шароваров, - не забывают старика.

Так все вспомнили о последнем и главном обитателе квартиры - дедушке, который уже несколько лет лежал, не вставая, в самой маленькой узкой как пенальчик комнате в половину окна, где даже в яркий день было сумрачно, и стоял тяжелый густой запах лекарств.

Шароваров, закрывшись в ванной, еще давил себе на щетку колтуновский Лакалют и плескал чужого Кардена себе на разные места, когда пришла медсестра из поликлиники - делать деду уколы.

Входная дверь не переставала хлопать. Ушла на работу Жанна. Следом, запихнув конспекты в синюю джинсовую сумку, убежала Ольга. Зато пришла сиделка, которая ухаживала за дедом и за отдельную плату прибиралась в квартире.

Домохозяйка Фишман, допивая чай, презрительно наблюдала за Шароваровым.

Тот был облачен в клетчатый пиджак, в одной руке трубка, которую курить дома ему не позволяли. Под колючим взглядом Фишман он торопливо позавтракал и теперь жарил про запас котлету.

- Шароваров, - начала Фишман, - а почему у тебя женщины нет?

- Так вы же не даете!

- Что ты городишь? Что это мы тебе должны дать?

- Жить с ними не даете. Я приводил женщину два года назад.

- Вот еще! В комнате, через которую мы ходим, какая-то женщина. И так не протолкнуться. И ложки она в первый же день украла серебряные. Хорошо хоть в ближайший ломбард отнесла - сразу выкупили.

- Я и выкупил! - гордо уточнил Шароваров и с котлетой в банке удалился в занимаемую им проходную комнату, где у него был уголок, отгороженный стеллажом с книгами.

Следом потащилась Шельма.

Фишман встала, с трудом отцепив от халата кота и переложив его под мышку, и пошла в комнату. Кот обреченно повис всеми четырьмя лапами.

Её муж Колтунов дремал в кресле над раскрытой газетой.

- Жорик, - погладила его по редким волосам Алена, - съехать бы побыстрее. Сил уже нет с ними толкаться. Давай снимем что-нибудь, пока квартиру достроят.

- Терпи, Алена, - вздохнул Колтунов. - Такой кусок. Люди-то вокруг ушлые. Съедешь и, считай, потерял. Окрутят деда. Шутка ли три миллиона.

- Побыстрее бы.

- Терпи, сиди дома, охраняй деда. Ведь кто-то документы на квартиру припрятал.

- И что теперь?

- Теперь ждать. Они думают, что самые хитрые.

- Кто? - зевнула Фишман.

- Варлам или Бакины. Ну да не на тех напали. Ты, Алена, как все разойдутся, позвони, я с нужным человечком подъеду.

Глава 2. В которой Колян говорит Олечке, что полюбил ее (врет), а Олечка решает, что встретила принца (сдуру).

Колян подрулил к дому в пять утра. Дождался, когда зажжётся окно в нужной квартире, и с этого времени то сидел за рулем, не сводя глаз с дверей подъезда, то прогуливался неподалеку. Дверь хлопала, выходили разнообразные не те. Мятый мужик, который в спортивном костюме выскакивал спозаранку с черной как смоль овчаркой, вышел четким шагом в форме подполковника со сверкающим, украшенным шифрозамками кейсом размером между дипломатом и чемоданом. Кейс Колян проводил взглядом. Один раз он такой чемодан-портфель видел, его несли пристегнутым наручниками, а по бокам портфеленосца шли два дюжих охранника.

Народ спешил к метро, на ближайшую остановку, садился в припаркованные машины. Поток жильцов поредел, и Колян подумывал, не переместиться ли ему к институту, чтобы перехватить девушку там, когда из подъезда, помахивая джинсовой сумкой, вышла Ольга.

Она торопливо прошла мимо, когда Колян окликнул ее:

- Доброе утро, Оля!

- Здравствуйте, а откуда вы меня знаете? - обернулась та, - ой, а вы меня вчера на мерседесе подвозили из института.

- Совершенно верно. А сегодня готов вас в институт доставить и вернуть пропуск, который вы обронили в машине.

Ольга бурно порадовалась нашедшемуся пропуску, но садиться в машину не решалась.

- Оля, я вам скажу несколько интересных вещей, а дальше вы сами решите, как поступить. Первое, вчера вы почему-то не боялись садиться в машину к незнакомому мужчине, даже к двум незнакомым мужчинам, а сегодня мы уже немножко знакомы. Второе, мне все равно надо в сторону вашего института и будет просто глупо, не поехать в машине, а трястись в переполненном автобусе. В третьих, позвольте мне сделать еще одно доброе дело, я сразу вырасту в собственных глазах. В четвертых...

- Достаточно, - сказала Ольга и нырнула в машину.

Да, мерседес - не набитый автобус и не переполненный вагон метро. Пусть потерты сиденья, что-то поскрипывает в салоне и позванивает в двигателе, все равно, куда лучше смотреть с чувством превосходства сквозь затемненные стекла из транспорта личного на пассажиров общественного. Когда остановились у светофора, Колян перегнулся на заднее сиденье, достал оттуда и протянул девушке букет.

- Это вам!

- Мне?! За что?

- Разве девушка должна спрашивать за что цветы? Цветы надо принимать как должное. Их надо дарить за недостатки. За достоинства пусть вручают грамоты и премии. В данном случае они в поощрение вашей забывчивости, поскольку недостатки - это самое милое, что есть у девушек.

Мерседес неслышно плыл по улицам, тихо играла музыка. Колян ворковал. Ольга нюхала цветы и балдела.

Они быстро доехали до института.

- До лекций еще полчаса. Не хотите ли кофе?

Кофе Оля не хотела, только праздник продлить. И, даже, не в кофе дело.

- Оля, - продолжил Колян, - вы вчера оставили в машине двести рублей. Видимо за проезд. Считаю это недоразумением. Давайте их промотаем в кофейне.

В "Кофемании" они взяли два эспрессо и пирожное для Ольги.

- Вчера я подумала, что вы шофер и возите того типа, что сидел сзади, - щебетала Ольга с набитым ртом. - Или калымите, пока хозяина нет...

- Ольга, не затрудняйте себя догадками. Я сам себе хозяин. Научный работник. Аспирант одного их академических институтов. Тот тип на заднем сиденье - мой лаборант.

Девушка поплыла. Она смотрела на Коляна и видела его прекрасным. Если вчера на подвозившего ее водителя она внимания не обратила, то сегодня ей нравилось его чуть изможденное лошадиное лицо - породистое, отметила Оля, редкие аккуратно зачесанные назад волосы - ухаживает за собой, запястья широкие, заросшие рыжим волосом - отстаньте все, руки как руки, какие выросли.

Красавицей её и саму не назовешь даже с натяжкой. Невысока, полновата. Лицо - грушей, нос - бульбой. Волосы пробовала и подстригать и завивать, делала укладку. Все бесполезно. Поэтому и собирала без претензий в куцый хвост.

Ей и цветы до сих пор перепадали лишь официально: дежурные букеты от одногруппников на восьмое марта, да на день рождения. А тут "за недостатки, которые главнее всяких достоинств!" Надо же так сказать.

Неизбалованная вниманием, она трещала как сорока, только успевай подкидывать наводящие вопросы. Все верно, как в бумаге, что лежит в кармане пиджака, квартира приватизирована на деда, прописаны его сын и дочь со своими семьями и еще племянник. Дядя Жора - бизнесмен - строит шикарную квартиру и скоро в нее съедет с женой Аленой, а их сын учится в Англии. (Отлично!) Дядя Варлам - журналист, он очень забавный. Папа военный, у нас есть жигули, но мы на них почти не ездим.

- Я, кажется, видел вашего папу, - с трудом вставил слово Колян, - вышел из подъезда бравый военный с шикарным кейсом. Это что атомный чемоданчик с секретами, как за президентом носят?

- Там... - замялась девушка, - очень важные документы. Он ведь у меня офицер. Подполковник. Их просто нельзя оставлять дома. А вы, москвич? - перевела она разговор на него. И даже не спросила, как бы подтверждая сама себе, в чем уже была уверена.

- Только на ближайшее время, - легко открестился от звания жителя столицы Колян. - Заканчиваю аспирантуру, защита и уезжаю. Приглашают в несколько университетов за рубежом. Куда, еще не решил. Думаю, все же, Гарвард.

- А какая тема вашей диссертации?

- Актуальные проблемы деформации и развития личности на территории постсоветского пространства в период послераннего капитализма...

Они договорились встретиться вечером. Оля убежала в институт, а Колян допивал кофе и грустно считал: "триста рублей паспортистке за выписку из домовой книги, пятьсот за план квартиры, десять литров бензина сжег пока неделю ловил девчонку у института. За два кофе и пирожное - 400 рэ - оборзели! Цветы - бесплатно нарвал Гнус с клумбы перед администрацией. Итого - штука в минус. Приход - двести. Дебет с кредитом сходился плохо, вернее совсем не сходился. Задуманное предприятие пока приносило лишь убытки. Ну да ладно, хоть познакомился. Начало положено".

Глава 3. В которой Колтунов ищет не то, что потерял и мечтает о том, чего у него и так много.

Посередине проспекта выделили специальную полосу, отделили её сплошными белыми линиями. По правилам пересекать её нельзя, и никакая машина по тем же правилам попасть туда не может. Да вот попадают - ауди, БМВ и мерседесы одна за другой катят по ней, не смешиваясь с замершими в пробках жигулями и дешевыми иномарками. На заднем сиденье одного из солидных черных БМВ с престижным, из одинаковых цифр номером, за шторками, сидел Колтунов и был грустен.

Много проблем терзало Георгия. В свое время отец благодаря связям дотащил сына до директора филиала завода. В перестроечное время завод остался оборонным, нетронутым и тихо хирел. Зато не обремененный секретностью и государственной важностью шлепавший кастрюли и сковородки филиал быстренько отделился и развернулся. Его акции были надежно поделены среди руководства по тридцать три процента каждому. На троих. Еще один процент распылился среди рядовых работников. И те, давно отправленные на улицу пинком под зад, натыкаясь в комоде среди прочих бесполезных бумаг, на свидетельство о депонировании каких-то акций, только злобно матерились, проклиная и прошлую и нынешнюю власти разом.

Теперь здесь царствовали три бывших руководителя: директор, парторг и профорг - "тройка", как их когда-то называли, в нужное время подсуетившиеся и распилившие госсобственность. О парткоме и профкоме нынешним генеральным директорам никто и напомнить не смел. Да и некому было, из бывших заводчан здесь остались лишь электрик и сантехник, взвод уборщиц и комендант.

Станки и остатки продукции выкинули или сдали на металлолом, бывшие цеха перекроили на клетушки, в которых засели многочисленные фирмы и фирмочки. Таблички с названиями облепили стену у входа, как чешуя рыбу. Тонкие ручейки арендной платы стекались в полноводную денежную реку. По документам река была так себе - переплюйка. С нее и платились налоги. Основной поток бурлил, невидимый постороннему глазу, туда-сюда сновали туго набитые конверты, от арендаторов хозяевам, от них к пожарникам, милиции, в префектуру, энергосбыту, водоканалу - порой казалось, что мздоимцев в городе не меньше, чем арендаторов - но большая часть все равно доставалась вовремя прихватившим-растащившим завод руководителям.

Теперь Георгий смог отправить сына учиться в Англию, сменить жену, строить богатую квартиру в элитном доме, регулярно выезжать за границу.

Но счастья не было. Треть акций - это лебедь, рак и щука - любой шаг согласовывай с партнерами. А у тех свои интересы. Один желает сделать мировой молельный центр. Второй - переоборудовать корпуса под склады. А он сам... Колтунов подумывал все снести и построить на месте завода жилой квартал, где взять в одном из домов целый этаж, поскольку его новую квартиру фирма не могла достроить уже третий год. Вообще-то он и сам толком не знал, чего хотел. От него все хотели. Сын - перебраться в Америку, Алена - достойные ее бриллиантовые кольца, броши и кругосветный круиз. Нет, пожалуй, Колтунов знал, чего хотел. Купить на окраине однокомнатную квартиру и поселить там глупую добрую девушку из провинции. И чтобы в любой момент, когда он заедет (а это будет нечасто), ждал его обед на плите, домашние тапки под вешалкой. И на стене висело не кашпо или африканская маска, а его - Колтунова - фотография, на которой он спокойный и умиротворенный и улыбается так, как будто все у него уже настолько есть, что ничего ему больше не надо.

Он даже одно такое свое фото отложил и держал в кабинете.

Глава 4. В которой Бакин защищает родину и задумывается о смысле жизни.

Многие удивляются, куда в Москве по утрам едет такое количество военных? Армий и корпусов в ней нет, лишь милицейская дивизия внутренних войск, танки и бронетранспортеры по улицам не грохочут, истребители в воздухе не проносятся, окопы и блиндажи не отрыты ни в центре у Кремля, ни даже на окраинах. Но и в метро, и в любом другом транспорте мелькают шинели, кителя, возвышаются над кепками и шляпами фуражки с гордо загнутой тульей с орлом.

Вот и Бакин занимал пассажиро-место в троллейбусе и сейчас, притиснутый к стеклу рассматривал улицу. А поперек её растяжка: "Купи квартиру - бейсболка в подарок!". Цена квартиры приведена многонулевая, как крик о-о-о! Подполковник и заморачиваться не стал. Нули сосчитать не успел, а бейсболка ему не нужна - одних фуражек дома в кладовке штук пять, а еще кепки полевые камуфляжные и ушанки из настоящей овчины. Не нужна нам ваша бейсболка. Оставьте себе. Вот от квартиры бы не отказался, да тянет уже много лет Родина с положенной квартирой. Следующая растяжка: "Мерседес по специальной цене - два миллиона двести двадцать две тысячи двести двадцать два рубля". Перевел Бакин эти двойки в доллары - получилось около семидесяти тысяч. Потом поделил исходное на свое жалованье и еще на двенадцать. Оказалось, что за чудо-мерс надо служить шесть лет. И сразу потерял он к "мерину" интерес. Если очень надо, так можно дежурный уазик взять, а по особо торжественным случаям у командира части черную волгу попросить. Но настроение было уже не то. Вспомнились догнивающие на вечном ремонте в автопарке жигули. Это вам не фуражки-бейсболки, числом не перебьешь. На нужной остановке он вышел и по пути решил зайти в гастроном - прикупить что-нибудь к чаю. Взял тележку и стал на круг, впереди две девчонки расфуфыренные, катят телегу и базарят, что лето в Москве не задалось и надо слетать в Доминику, и какой-то Севка одной из них четыреста тысяч на билеты даст. Вторая ей отвечает, что Доминику испортили, там теперь один совок, а она на Маврикии с таким мальчиком познакомилась... И ладно бы просто понтовались девицы, идут и в корзину метают не глядя: суджук по полторы тысячи за кило, сыр с прозеленью (явно лежалый) за две тысячи, яблоки из десяти сортов самые дорогие и даже хлеб такой, что в специальную бумагу завернут и стоит как торт с кремовой розой. Бакин же колбаску берет по акции, сыр уцененный, который завтра просто выкинут. Смотрит Бакин, а следом мужик идет, корзиной помахивает - рубашечка цветастая, брючки так себе - никакие и без стрелок, а на ногах туфли с загнутыми носами.

Больше всего в жизни Бакин ненавидел такие туфли. За их бессмысленность. Любая другая обувь каждой деталью свое назначение подчеркивает. Кроссовки - чтоб бегать. Сапоги - для охоты или по полигону грязь месить, полуботинки - толстая или тонкая подошва, узкий или широкий носок - все оправдано, а вот зачем носы загнуты, никто не объяснит. И неудобно, и бессмысленно, и выглядит отвратительно. Смысл только один - в цирке на арене в таких народ смешить, чтобы тебя при этом по голове надутым шаром били и опилками осыпали.

А мужик Бакину подмигнул и бросил в корзину бутылку виски за шесть тысяч рублей. Мол, военный, ты сейчас в окоп залезешь и будешь родину защищать, а я вискарь приговорю в хорошей компании.

- Офицер, вам ливерную в пакет положить? - Сволочь-кассирша его добила.

Мужик "золотой" кредиткой расплатился и у магазина именно в такой мерседес сел, что уговаривали купить на растяжке. И не будешь ведь кричать очереди, что ливерную подполковник не себе берет, а породистой с родословной и медалями овчарке.

Пришел в себя Бакин только за вертушкой КПП. Поздоровавшись с дежурным и козырнув знамени, стоявшему в особом пенале под охраной часового с автоматом. В самом деле, время такое, тот же Колтунов со своей Фишман в магазине покупают не глядя на ценник, и сын - Митька - у них в Англии учится, ну а ему выпало погоны носить, еще лет пять родину защищать, стать полковником и уйти на пенсию уважаемым человеком. Так, успокоившись, он проследовал на рабочее место.

Общее понятие - Родину защищать, в нефронтовое время размыто и далеко не всегда это значит, что надо стоять на посту, бдя врага или бегать за ним по тревоге с автоматом.

Начальник военного санатория - полковник. Военный? Военный! Тоже по-своему родину защищает. Или сержант в оркестре - с тарелками. Он сидит со своими тарелками, сидит, а в нужный момент, что есть силы: "Бам-м-м!". Это он тоже родину защищает. Поскольку форма на нем есть, паек получает, право на бесплатный проезд в отпуск всех членов семьи вплоть до островов Кука имеет, выслуга лет идет так же, как будто он целый день только и делает, что с автоматом бегает. Двадцать лет тарелкой о тарелку постучал и, мятые тарелки на списание, а притомившегося прапорщика на пенсию. И сам Бакин, хоть и не размещает отдыхающих согласно их статусу, поднесенным подаркам или личной приязни, и не дует в трубу в оркестре, тоже от фронта далек и вместо окопа занимает стол в военном учреждении.

Кабинет он делил с тремя офицерами. У огромного в полстены окна на валютном месте, рядом с вентилятором и чайником, дремал полковник Кторов. Стол Бакина стоял боком к двери напротив длинных занявших всю противоположную стену шкафов со строем папок на полках. Еще два стола притулились у входной двери. За ними сидела пара безымянных капитанов, мечтавших стать майорами и даже подполковниками и изображавших кипучую деятельность.

- Капитан, эту папку в архив! - распоряжался Бакин, и оба они срывались с места.

С утра в кабинет, цокая каблучками, заходила безразмерная прапорщица с большой папкой. Цокала прямо к полковнику. Бакин провожал ее взглядом, капитаны делали стойку, Кторов продолжал дремать.

Разносчица шлепала папкой по столу. Кторов вздрагивал, глаза его приоткрывались, показав море серой влаги. Он смотрел на прапорщицу, как обиженный ребенок. Та подсовывала ему кипу документов, вкладывала в руку карандаш и подносила раскрытый журнал. И Кторов ставил закорючку, что документы принял.

Прапорщица, провожаемая хищными взглядами капитанов, уже удалилась, а полковник все смотрел с недоумением и обидой на выложенные перед ним бумаги. Потом с тяжелым вздохом свинчивал с ручки колпачок. Еще два года назад он честно работал, пыхтя, накладывал строгие резолюции: "Бакину, разобраться!", "Бакину под личную ответственность. Об исполнении доложить", "Бакину на контроль!", но теперь сломался и просто рисовал на бумаге стрелку в сторону подполковника, который писал резолюции и дробил бумажную реку на два ручейка к капитанам.

Кторов провел стрелу, завинтил колпачок на ручке, вялым движением отодвинул бумаги и погрузился в сон. Оживал он только когда надо было выбить что-либо для себя или чтобы рассказать капитанам о своей долгой и тяжелой службе, в которой его окружали исключительно сволочи, рвачи и негодяи. Ему не раз предлагали перевестись преподавателем в училище, на спрятанный в лесах запасной командный пункт, где и законсервироваться на случай войны, наконец, просто и честно в музей, но Кторов уже стал недвижимостью и от всего упорно отказывался. И от него отставали. Все-таки человек заслуженный и действительно имеет какое-то там право. Нельзя же так: сегодня ты - полковник, уважаемый человек, а с понедельника - р-раз - и никто!

Да и не мешал он никому. Работа неспешно делалась. Бумажный ручеек струился по кабинету, перебегал в другие, нырял с этажа на этаж. Пройдя все здание, к вечеру он возвращался в бакинский кабинет, прямиком в машинку для уничтожения бумаг.

И Бакин день за днем с грустью наблюдал за ним, понимая, что жизнь проходит бездарно, и был он таким вот капитаном, как сидят справа от него, и будет полковником, как сидит слева, и неужели в этом и есть смысл жизни?

Глава 5. В которой приоткрываются секреты творческой кухни Варлама Шароварова. И в которой Варлам сам себе пытается доказать, что он творческий человек.

Это сейчас газетных писак лепят в каждом коммерческом и некоммерческом вузе. А раньше был в стране чуть ли не один журфак, куда во все времена поступали или по блату, или натасканные у репетиторов, или по рабочей (комсомольской) путевке. Говорят, что изредка брали и по способностям, но я не верю. Читаю газеты, смотрю телевизор и слушаю радио, и не верю ни в какие их таланты. Если, кто и достоин внимания, то глубже копнешь, он и журфака никакого не заканчивал, не был испорчен пятилетним учебным занудством. К тому же мало было в заповедные годы закончить журфак, надо было еще и хорошо распределиться, чтобы не загреметь в какие-нибудь "Оленьи новости". Хорошее распределение снова делалось по блату, партийной (кагэбэшной) путевке. Натаскивание у репетиторов заменяла женитьба на москвичке.

Надо сказать, что Варлам в университет поступил сразу по трем основаниям. За него просил дядя, бывший тогда на слуху (позвонил ректору и велел "взять этого придурка"), он честно отзанимался на подготовительном отделении и, наконец, имел рабоче-комсомольскую путевку, которую получил, год оттаскав в типографии свинцовые чушки. Выпускной на рабфаке зачли за вступительный в университет. На нем он не только правильно назвал имена классиков марксизма-ленинизма, но и написал их без ошибок. Была и весомая справка, что Шароваров правнук писаря первой конной армии - наследник, продолжатель традиций, хоть и освобожденный от военной службы по белому билету. Так что в университет его приняли и даже одарили повышенной стипендией.

К окончанию института дядя выпал из обоймы, удачно жениться Варлам не сумел до сих пор и, грезивший о месте собкора за рубежом или обозревателя крупной газеты, оказался корреспондентом заводской многотиражки и по совместительству заводского радио. Называлась многотиражка то ли "Красный чугун", то ли "За красную кожу", он и вспоминать стыдился. Завод закрылся, первыми из его подразделений Жора Колтунов разогнал газету, чаще называемую "За красную рожу", и заводское радио.

Это заставило его сделать следующий и последний в карьере шаг - перейти в районную газету. Когда-то газета была яро коммунистическая. Потом яро антикоммунистическая. Далее умеренно либеральная. Теперь просто никакая, добившись всего, чего хотела, она печатала телепрограмму, кулинарные рецепты, астрологические прогнозы, уговаривала купить разную дрянь, давала житейские советы и славила того, кто за это заплатит. За это видимо и боролась все прошлые годы. Шароваров все это время колебался в убеждениях вместе с ней, пока их попросту не растерял. Он досидел до сорока с лишним лет и писал всё и обо всём, под псевдонимом Жанна Марго давал астрологические прогнозы, бессовестно передирал из других изданий кулинарные рецепты, комментировал телепрограмму и отвечал на письма читателей, которые сам себе и писал. Короче, был согласен на всё и за мелкие деньги. То есть действительно стал профессиональным журналистом. И мечтал только сменить старый клетчатый пиджак на кожаный.

Вид Варлам имел творческий, слегка потасканный. Питался хорошо, но редко - на презентациях, с которых норовил утащить кусок семги и горсть канапе. Саламандра мягко облегала натруженные ступни. Клетчатый пиджак и мятые брюки, в одном кармане трубка (дома ему курить не позволяли), в другом блокнот с карандашным огрызком для фиксации неожиданного полета мысли.

Но мысли летали уже плохо, с годами стала раздражать сама необходимость писать, чтобы есть. Была в этом какая-то изначальная приземленность. Он смотрел на успешных коллег на телеэкране, которые уже ничего и не писали, не пели, не играли, а довольные жизнью вели кулинарные передачи, телеигры или на равных неторопливые беседы ни о чем с именитыми гостями, и злился.

И сразу хотелось совершить, что-нибудь этакое. "О чем написать, чтобы получить нобелевскую премию или государственную российскую? - прикидывал Шароваров, спускаясь на эскалаторе в метро. - Правду? Писать про людей? - Он всмотрелся в плывущий навстречу людской поток. Но это же клевета?!" Один так написал, припомнил он то ли Радищева, то ли Шаламова, и в Сибирь поехал по бесплатной путевке. И преследовали его потом, а после смерти прославили и именем его улицу назвали.

- Нет, не хочу, - широким жестом он отказался от славы, - не надо ничего потом. Не надо улицу, при жизни лучше квартиру дайте.

Метро провезло его пару остановок и выкинуло наверх.

"Или про природу начать писать? - все прикидывал он. - Про букашек-мурашек - вечно - просто - безопасно. Про её защиту. Спиленные деревья и загаженные пруды?".

И сразу услужливая память подкинула, что не так давно одному ярому экологу неизвестные пробили голову. Правда позже его осыпали грантами и премиями. Шароваров потрогал голову и от грантов тоже отказался. И про природу писать расхотелось. Только если о насекомых, зеленых ростках, тянущихся к солнцу.

Варлам осмотрелся. Тянущихся к солнцу ростков не было. Валялись пакеты из-под чипсов, пустые пивные банки. Прямо на пути оказалось расшарканое по асфальту собачье говно.

"Опять клевета" - тяжело вздохнул он и задрал голову. О, небо, вечное небо, затянутое серой дымкой, свинцовыми иссиня-черно-багровыми облаками, с загадочно подмигивающими звездами ночью и алой прозрачной колышащейся зорькой по утрррррр... Бум!

Варлам звезданулся. Зацепился за торчащую из асфальта проволоку и растянулся на грязном асфальте рядом с пакетами от чипсов. Покатилась банка со взятой из дома едой, соскочила крышка, и говяжья котлета темнела на асфальте словно какашка. Пробегавшая мимо бродячая собака схватила котлету и, поджав хвост, удрала.

Шароваров сидел на асфальте, пока ему кто-то сердобольный не бросил мелочь. Он подобрал ее, сунул в карман, поднялся и, зажав платком разбитый нос, побрел в редакцию. Не творить. Просто зарабатывать на жизнь.

Глава 6. В которой Колян встречается с научным руководителем, а его лаборант оказывается вовсе не лаборантом, а мелкой уголовной шпаной с позорной кличкой "Гнус".

Если все жители большой квартиры уже давно были при полезном общественно значимом деле: руководили предприятием, творили, защищали родину, учились в вузе или хотя бы занимались домашним хозяйством, то Колян продолжал кружить по городу на своем мерседесе. Кружил и думал, что круг выходит, как кругу и положено, замкнутый. Старый мерседес, чтобы исправно ездил, надо ремонтировать. Чтобы было на что ремонтировать - надо много ездить. Пока получается лишь ездить, чтобы ремонтировать. Он отвез двух теток с Курского вокзала на Черкизовский рынок, оттуда трех вьетнамцев с баулами на Киевский вокзал. На Киевском местные таксисты сказали, что если он еще хоть раз здесь нарисуется, то ему проколют шины и набьют морду. Главный в их команде - смуглый крепыш - покачивал бейсбольной битой перед радиатором мерса, а второй маленький ушастый с задумчивым лицом приставил к его боку нож.

Колян не стал говорить, что они хотели сделать наоборот, а быстро уехал.

Он бы еще мог подбирать голосующих на улицах, но надо было торопиться на встречу с профессором Понимайко.

Со своим научным руководителем Колян встретился на автобусной остановке. Профессор международной академии напоминал дошедшего до собирания пустых бутылок и банок пенсионера. Штаны с пузырями на коленях, мятый пиджак, одетый чуть набок беретик с хвостиком. Над седыми пышными усами большие очки в роговой оправе.

- Я уже два автобуса пропустил! - пожаловался он, влезая в машину.

Колян сразу протянул ему конверт с платой за очередной семестр обучения и заполненную справку. Профессор достал из кармана печать и шлепнул по положенной на папку бумаге и размашисто расписался.

- Да, никто не хочет родину защищать, - горестно пробормотал он.

Они помолчали.

- Как продвигается работа? - поинтересовался Понимайко.

- Перешел к практической части.

- Докладывай, - поощрил его профессор.

- Приобретение материальных средств в виде московской недвижимости наиболее просто в случае регистрации по месту неприватизированной недвижимости, с дальнейшей ее приватизацией и автоматическим включением в число собственников. В этом случае особый интерес представляет как наиболее ликвидная часть жилого фонда в виде отдельных многокомнатных квартир в центре города с минимальным числом проживающих, так и некомфортное ветхое жилье, подлежащее сносу или расселению в ближайшее время. Перспективны и загородные дома ближнего Подмосковья рублевского, казанского, минского и новорижского направления. Однако количество такого жилья неуклонно сокращается, что заставляет обратить внимание на более сложные схемы, включающие в качестве объекта интереса приватизированные квартиры. Задача усложняется прежде всего закрепленным правом собственности, большим числом владельцев, а также...

- Хорошо - кивнул профессор, - с какими проблемами пришлось столкнуться в практической части?

- Есть затруднения. Действия, направленные на конкретный объект интереса, стандартные приемы, как-то цветы, походы в театр, культурно-массовые мероприятия не всегда дают рассчитываемый эффект.

- Правильно, - подтвердил профессор, - поскольку они примитивны в своей основе.

Заговорив, профессор машинально начинал расхаживать, привычка выработалась с институтских аудиторий. Он выскочил из машины, Колян следом, и они на пару зашагали как маятник десять шагов в одну сторону - десять в другую.

- Объект внешне так себе. А ты говоришь ей, что она хороша и прекрасна, имеет массу достоинств. Наедине, закрыв глаза, может и поверит. После чего ведешь её в театр или ресторан, где она видит, если не полная дура, что это другие прекрасны и имеют массу достоинств, а не она.

Поэтому модель поведения надо строить сложнее. Этап первый: ты - её избранник, и ты велик. На втором тебе нужна необременительная для нее и крайне важная для тебя помощь. Этап третий - она считает, что помогает великим и потому сама великая. Твоя слава осеняет ее своим крылом. От тебя ощутимые и осязаемые материальные блага в будущем, от нее мелкие услуги сегодня.

Ну, какая эта ерунда - прописать у себя олимпийского чемпиона или полковника секретной службы? Отдать сердце и посвятить жизнь великому ученому или руководителю корпорации? Аргумент типа, эта сволочь, прописываясь, говорила, что он полковник, никакой суд не примет, посвященная жизнь обратно не возвращается, в дальнейшем считается бывшей в употреблении и прежней девственной цены не имеет.

Колян внимал. На очередном повороте профессор углядел пивную банку, молодецки притопнул, смял-припечатал ее в кругляшок и спрятал в потертую холщовую сумку.

- Вопросы есть?

- Да, профессор, почему просто лаской и добром ничего не добиться?

- Добро у подавляющего большинства граждан ассоциируется с глупостью. Создает впечатление, что у тебя можно брать и брать. Для оправдания своих действий дающего проще признать глупым. К тому же наличествует эффект привыкания к донорству, тогда отказ от очередной подачки приводит к обиде, а то и разрыву отношений. Поэтому любые положительные действия должны быть пролонгированы. Необходимо использовать фактор ожидания праздника. Ожидание праздника есть питательная почва для дальнейших действий. Не дари гарнитур - кольцо, сережки и колье. Зачем разом? Подари на день рождения колье, пообещав сережки к восьмому марта. Пока до кольца дело дойдет, на год ее привяжешь. И у нее - на тебя глянет - сразу положительные ассоциации - вот мое новогоднее кольцо.

Колян кивал, делая короткие записи в блокноте.

- Профессор, но классическая схема: цветы-мороженое-луна-стихи... Ты хорошая, ты удивительная, ты прекрасна...

- Эк, удивил! Ну, детский сад, младшая группа. Тебя чему пять лет учили? Кого ты хочешь обработать, романтическую дурочку, у которой ни копейки за душой? Как ты зачет по нейролингвистическому программированию-то сдал? Не работай с достоинствами, работай с недостатками! Начните с ней вместе жадничать, кого-нибудь ненавидеть, кому-нибудь гадить. Реакция на плохое, куда ярче. Вот смотри...

Они как раз в очередной раз подошли к автобусной остановке, и профессор нарочито громко сказал:

- Бумаги отдашь вон той тетке.

Народ на остановке тупо молчал. Курил, жрал мороженое, жевал жвачку, дымил сигаретами, понуро смотрел в землю, если не жрал, не жевал, не дымил.

- Слушай дальше, - он продолжил, чуть повысив голос: - отдашь все бумаге вон той старой тетке.

Трое из стоявших подняли головы, вяло зыркнули по сторонам.

- А вот теперь, - голос поднялся до уровня команды, - бумаги отдашь вон той старой одноглазой тетке с кривыми ногами.

На остановке все разом завертели головами.

И вот уже одна коренастая мадам, приняв сказанное на свой счет, двинулась к ним, отводя руку с сумкой, в которой виднелась грязная морковка и кочан.

Колян с профессором развернулись и побежали. Вслед им ядром полетела и шмякнулась об асфальт капуста.

Пожилой профессор сломался первым, отстал, бросив вслед:

- Через месяц встретимся.

День у Коляна выпал напряженный, еще предстояла стрелка с Гнусом, который вчера в машине тихонько стащил пропуск из сумки у девушки, а утром доставил цветы. Здесь уже Колян выступал в роли наставника и как мог сдерживал юношеские порывы напарника.

Они встретились у ларька, где торговали шаурмой. Гнус приходился Коляну дальней родней - сын двоюродной тетки, племяша прислали, чтобы он его пристроил в столице.

Колян с неприязнью рассматривал родственника. Тот давно перерос дядю, но выражение лица так и осталось тупым. В столице он приоделся. Блестящие джинсы. Свитер с вшитыми карманами на молниях. Дебильная вытянутая как колпак вязаная шапочка, которую так и хочется прихлопнуть. Где продают такую дрянь?

Гнус поедал шаурму, кетчуп и майонез по грязным пальцам стекали в рукава, и он то и дело брезгливо встряхивал руками.

Наконец он доел, вытер руки об штаны и стал нудить о вечном.

- Дело есть верное. С магазина одного каждый вечер инкассаторы мешок бабла выносят. Два деда с палками резиновыми. И мы с палками. Деревянными. На мерсе подлетим, я одного р-раз, ты второго р-раз, хватаем мешок, в мерс... и по газам! Палки я уже отнял у пацанов на школьной площадке.

Колян тяжело вздохнул.

- Какая выручка?

- Чего? - не понял Гнус.

- Какой оборот у магазина? Что продают?

- Пиво и чипсы. Сигареты. Ларек у платформы.

- Сто бутылок пива, сто пачек сигарет в день. Пять-шесть тысяч, ну и чипсы. От силы десять тысяч рублей, потому и инкассаторы без оружия. И куда они мешок с мелочью несут?

- В машину несут.

- Значит в машине третий. И он-то наверняка с оружием. И ты за десять тысяч рублей монетками под пули пойдешь и статью расстрельную?

- Расстрела больше нет, - пробубнил расстроенный Гнус. - Гуманизм. Ладно, еще дело на примете. Покупаем ящик водки и обходим район, собираем у ханыг паспорта. Под паспорта берем кредиты и валим.

- А белый лебедь на пруду... - заорал в его кармане телефон.

Гнус достал аппарат и нажал кнопку.

- Разборка, - прогнусавил он и дальше только соглашался с невидимым абонентом. - Фара левая на пятерку-БМВ есть, бампер... есть, стекло лобовое... да хоть вместе с дверью... и серую цвета мокрый асфальт найдем... Все конкретно дешевле, чем в магазине, доставим сами.

Он договорил, и Колян, подождав пока тот набросает на клочке бумаги заказ, вернулся к разговору:

- Кредит под чужой паспорт уже лучше, - похвалил он, - чувствуется влияние большого города. Есть масштаб, кое-какая мысль проглядывает. Соберем мы с десяток паспортов. Только под рожи, что в них вклеены больше десяти тысяч не дадут. Да и то товаром. Итак, товар на сто тысяч, минус процентов двадцать на реализацию. Ну и куда мы "свалим" на восемьдесят тысяч рублей? Расстрела нет, срокаʹ есть. Нас двое. Мошенничество в крупном размере, совершенное организованной группой по предварительному сговору. Статья 159, часть четыре до десяти лет! А у тебя еще старая судимость не погашена.

- Ну и чё? - пожал плечами Гнус, - и у тебя не погашена.

- Если идти на что-то, то за миллион, не меньше, причем не рублей. И идти так, чтобы и статьи на тебя в никаком кодексе не было. Я пять лет учился, чтобы с дубинкой за инкассаторами бегать? По-другому сделаем. Найдем квартирку, что несколько миллионов долларов стоит, да чтобы в ней девица на выданье была. Некрасивая, без кавалеров. Да чтоб семья приличная интеллигентная, а значит и глупая.

- И всех палками?!

- Да какими палками! Выбрось эти палки вообще. Бейсболист хренов. Клеишь эту дурнушку, женишься, потом меняешь квартиру с ее предками. Размен через куплю-продажу. То, что образовалось дальше - совместно нажитое имущество. При разводе получаешь долю - свои законные полмиллиона долларов. Все без риска и с удовольствием.

Гнус думал долго, минуты три. На полоске лба под вязаной шапочкой проступила испарина.

- Не надо развода. Зачем делить. Вот тогда можно и палками.

Колян промолчал, и именно в этот момент на его телефон пришла смс-ка.

Олечка уточняла время их вечерней встречи. Не то, чтобы она его забыла, а просто хотела сама себе подтвердить, что прекрасный принц на мерседесе ей не приснился.

Колян стал деловито нажимать кнопки на мобильнике, набирая ответ, одновременно давая указания Гнусу.

- Дом, куда вчера девчонку подвезли, помнишь? В семь утра военный выйдет с металлическим кейсом сверкающим. Проследи куда поедет, к чемоданчику его примерься... Целую.

- Чего?! - набычился Гнус.

- Ничего, дуре этой пишу. А ты, как племянника родного прошу, никого раньше времени не трогай, а то поломаешь мне всю конструкцию.

Глава 7. В которой, помимо прочего, рассказывается о том, что нотариус одна самых прибыльных профессий.

Нечасто Колтунов обходил свои владения. Трое директоров занимали часть этажа, где царствовали. Съезжались к середине дня, вместе обедали - среди офисов был и ресторанчик, где для них накрывали небольшой зал - за столом и решали накопившиеся вопросы, подписывали бумаги.

- Вот, настоящий кабинет руководителя, - произносил дежурную фразу бывший секретарь профкома, а теперь исполнительный директор офисного центра "Оборонный завод". Потом шла такая же заезженная шутка - он обводил руками накрытый стол, строй разновеликих бокалов, тарелки, блюдца, салфетки.

- На сегодня в повестке дня три вопроса. Первое, второе и третье.

- Бог дал днесь, - непонятно отозвался бывший секретарь парткома, а ныне коммерческий директор центра и по совместительству руководитель религиозной секты.

Колтунов поморщился и ничего не сказал. Просто отодвинул стул и сел.

Пока официант разливал солянку, общий помощник, тащивший на себе рутинную повседневную работу, докладывал сразу всем директорам.

Семь фирм съехало, восемь въехало. У четырех просрочка по арендной плате. Детский фонд устроил светский благотворительный vip-прием в пользу инвалидов. Разбито два окна. Обещают вставить до конца недели. ООО "Ветераны спецназа" обокрали соседей. Столовка на первом этаже отравила три фирмы, а платить отступные санэпидемстанции не хочет. На них напустили провинившихся спецназовцев, которые конфликт уладили, но помещению столовой теперь нужен ремонт, который сделает в счет арендной платы задолжавшая строительная фирма.

Директора согласно кивали и принялись за второе.

- Подготовлены месячные платежки за коммуналку. Пронырливый инспектор энергосбыта обнаружил кабель в обход счетчика, пришлось взять на работу его сестру, уволив с этого места тещу налогового инспектора, поскольку тот развелся. В связи с увеличением количества проверяющих органов необходимо ввести новые штатные единицы.

Пришло время десерта. Официант разливал напитки, нагнувшись полушепотом спрашивал, что подать из сладкого. Религиозный деятель капризно поковырял и отставил торт. Бывший профкомовец потребовал профитроли. Колтунов неожиданно для себя захотел вяленого леща.

- Какие-то негодяи, - продолжал помощник, - намалевали на тыльной стороне фабричного здания двухметровой высоты надписи: "Лужков-Кац, его отечество Израиль", "Свободу Лимонову", "Минкин! Народ с тобой!" и "Слава КПСС". Надписи закрасили. Но теперь надо сделать взнос на благотворительный бал в мэрии, вывесить три лишних флага на праздник и поддержать материально местную ячейку "Единой России".

- Да сами они эту "Славу КПСС" и намалевали! - грохнул кулаком по столу бывший парткомовец. - Подошлют подонков и потом счет выставляют! Давно говорю - устроим молельный центр, освятим - ни одна собака и близко не подойдет.

- Склады! Склады делать надо, - тянул свое профкомовец. - товар он себе лежит тихо. Людишек нет, и стекла никто не бьет, и в столовой не травит. А еще лучше таможенный терминал...

Видимо торт был сладким, и он в наслаждении закатил глаза.

Колтунов хотел ввернуть старую идею про строительство домов, но промолчал, с недоумением глянул на принесенного официантом леща. Подписал подложенные помощником бумаги и быстрым шагом вышел.

С рыбиной в руке он прошелся по этажу. В коридорах сновал офисный народ. Бегали с бумагами, курили у черных лестниц. В укромных уголках женщины мерили платья.

Колтунов переходил с этажа на этаж, шел бесконечными коридорами, менялись таблички с названиями фирм, от его электронного ключа открывались двери, отделявшие фирму от фирмы. Истертый линолеум сменяли ковровые дорожки, обшарпанные стены - сверкающие панели, оставались сзади фонтаны и панно, плевательницы и кулеры с родниковой водой. Все это было его, пусть и на одну треть, позволяло хорошо комфортно жить и быть уверенным в завтрашнем дне, с легкостью решать вопросы, неразрешимые для большинства граждан, наконец, оставить немалые средства сыну. Все это было так, но, почему-то, не радовало.

Очередной поворот коридора привел его к кабинету нотариуса. Снимавший офис нотариус, по договоренности, заверял им все нужные документы и сделки. Знал он в силу своей профессии много и отношения с руководством у него были самые доверительные. Обычно сам приходил, когда просили. Сюда Георгий попал впервые и с интересом огляделся. В коридоре на стульчиках терпеливо ждали своей очереди граждане. В двух открытых нараспашку кабинетах в поте лица трудились помощники нотариуса. Две закрытые двери были украшены табличками "и.о. нотариуса" и "нотариус". Еще одна помощница выполняла роль секретарши. Если надо было просто заверить копию, то она быстро прокатывала лист на ксероксе, забегала к и.о. нотариуса и, спустя секунду, выскакивала с листом, который украшали печать и размашистая подпись, словно там сидел не человек, а стояла машинка. Проситель отдавал пятьсот рублей и уступал место следующему. В более сложных случаях подключались другие помощники. Времени уходило немногим больше, но и сумма увеличивалась. Дверца сейфа, куда складывалась выручка, хлопала как форточка.

Он еще раз глянул на очередь. Получается это не люди, а купюры дожидались на стульчиках, прежде чем перекочевать в сейф. Подходили, занимали очередь все новые клиенты. Кто-то шел по записи. Секретарша не успевала сортировать просителей.

Полюбовавшись слаженной работой, Колтунов толкнул дверь в кабинет.

У нотариуса был вид такой, что если он и раскроет рот, то скажет лишь одно: все у меня есть, ничего мне не надо и все мне надоело.

Добро впрок не пошло. Нотариус был худым как жердь. На большом полированном столе ни одной бумаги. Стояла лишь забавная игрушка. Подвешенные шарики стукались друг о друга, стоило утром отвести один в сторону и отпустить, как все они на несколько часов приходили в движение. Смотреть на это, как на огонь или текущую воду, можно было бесконечно.

- О, сам Колтунов к нам пожаловали, - шевельнулся он в кресле и, не вставая, потянул руку. - Какая странная взятка нынче. Лещом?!

Колтунов руку пожал, уселся в кресло напротив и несколько минут смотрел на мерно качающиеся шарики.

- Чай, кофе? - поинтересовался нотариус, - или пиво под рыбку?

- И потанцуем..., - продолжил Колтунов, - подскажи, как так получается. Ты на месте и и.о. твой тоже на месте. Как же он обязанности исполняет, когда хозяин при деле?

- Друг мой, - вздохнул нотариус, - закон, он пусть и глупый, а закон. И если определили, что в районе только три нотариуса, то, хоть убейся, а к счастью четвертого быть не может.

- Зато можно клонировать этих трех, - подхватил Колтунов.

- Все для народа, для его удобства, - горячо подтвердил нотариус.

- Ну, так дай народу консультацию, - хохотнул Жора. - Есть квартира. Моя. Вернее отца. Дед, еще в сознании был, документы на хату куда-то дел. А может родственники припрятали. Наследников: я и сестра, еще племянник. Такой расклад. Подскажи, какие перспективы у всего этого дела?

- Завещание есть?

- Ну, скажем, не знаю.

- Если есть - отойдет кому отписана. Хоть фонду мира. Если нет - тебе и сестре поровну, племянник может не волноваться.

- Хорошо. А если завещание есть, но... неправильное? Что тогда делать?

- Просто составить новое. Новое завещание автоматически делает предыдущее ничтожным, то есть недействительным.

- А документы как же?

- Никакие документы на недвижимость для завещания не нужны. Можно прийти ко мне и завещать хоть Кремль с мавзолеем, хоть Белый дом с Пентагоном.

- Хорошо, а как сделать так, чтобы более нового завещания не появилось?

- Для заверения подписи надо удостовериться в личности гражданина, обычно по паспорту, - пожал плечами нотариус.

- Понял. Тут еще проблемка. Папа очень плох, уже год с лишним не встает.

- Ох, любишь ты Георгий работой нагрузить. Поехали.

Нотариус встал, потянулся. Достал из встроенного шкафа пальто, заслонил дверцу сейфа, набрал секретный код и достал из сейфа печать.

Колтунов достал сотовый.

- Алена, дома кто есть?.. Отошли санитарку, выгони Варлама, мы едем.

Шарики на столе все качались. Под ними лежал забытый Колтуновым лещ.

Глава 8. В которой Бакина трудится на своем месте, не подозревая о коварстве брата, и после звонка незнакомцев в её душе поселяется сомнение.

Скажите, где в столице может устроиться женщина в возрасте за сорок да еще и с высшим педагогическим образованием? Только не говорите, что в школе - не смешно. Работа в школе и говорит о том, что она никуда не устроилась. Бакину пристроил брат. Сосватал в одну из фирм, снимающих в здании офис. И все в ней знали, что эта крашеная в рыжий тетка с претенциозным именем Жанна сестра какого-то там имеющего вес Колтунова.

Он бы мог и подвозить ее на работу на своем БМВ, но этого не делал. Чтобы не зарывалась и дистанцию чувствовала. Бакина её чувствовала, но ей было обидно. Из-за машины, а еще из-за того, что Георгий с Аленой смеялись, когда их кот пометил военные туфли Бакина. Жанна тайком отнесла кота на кастрацию, и брат с женой затаили на неё обиду. Ну и ладно, что не возил. Зато по пути на работу можно было заглянуть в магазин косметики, перенюхать все пробники. В таких магазинах специально для тех, кто не покупает, а только нюхает, разложены пробники - бумажки с тем самым запахом, что скрывается в красивой бутылочке за триста долларов. Подошла - понюхала и вроде как приобщилась. Можно при случае небрежно бросить:

- Мне аромат номер шесть нравиться меньше, чем девять и двенадцать, хоть он и дороже их на семь тысяч.

Таких пробников Бакина набирала в магазине с десяток и дома распихивала в платяном шкафу между пододеяльниками и простынями, а то и Бакину в те самые военные туфли.

Но сегодня малолетняя соплюшка лет семнадцати, отпихнув её, протиснулась к прилавку и, отодвинув пробники, скомандовала продавщице:

- Дайте девятый и двенадцатый аромат, и пудру положите поприличнее.

Поприличнее оказалось за двести долларов (именно такую Бакина мечтала получить на восьмое марта от мужа), и воздушное создание, небрежно бросив все это богатство в корзину, упорхало в кассу.

Бакина глянула в свою, где лежали зубная паста "Жемчуг", одеколон за восемнадцать рублей с конкретным названием "Для мужчин", вздохнула, расплатилась и пошла на работу.

Это была обычная контора, где в большой комнате сидело за компьютерами восемь особ женского пола от двадцати двух до шестидесяти лет. Из восьми пять значились блатными. Помимо сестры Колтунова места просиживали теща районного налогового инспектора, племянница владельца фирмы, жена какого-то милицейского генерала, одноклассница префекта округа и даже тетка магистра магии, пользовавшего одного из директоров офисного центра.

Две неблатные сотрудницы отрабатывали низкое происхождение тем, что лизали жопу начальству и стучали всем и обо всех.

Лишь одна девчонка работала за компьютером с восьми до восемнадцати не разгибаясь - должен же кто-то за всех работать.

Сотрудницы красили ногти, смотрели фильмы, читали книги. Вяло вносили данные в какие-то таблицы, проводили по ведомостям цифры. Распечатывали документы, подшивали их в большие папки. Щелкали степлеры, шуршал принтер, все это не мешало дамам точить лясы. Тихо жужжали про мужей и детей, тряпки и продукты. Они вязали, делали за детей уроки, делились с соседками собственноручно сваренным вареньем и салатами. Так и сегодня. Работало радио, бубнило что-то фоном сначала про культуру, которой нет, и все вяло подтвердили, что да, нет ее уже совсем, про гастарбайтеров - понаехали проклятые, дружно поддержали они, потом про пьянство и вырождение - дамы согласились и с этим. Потом радио выдало, что где-то цунами затопило острова, унеся жизни несколько тысяч человек.

На новость отозвались вяло. Кто-то у кого-то там когда-то отдыхал, и ему не понравилось. Так что особого интереса и сочувствия к жертвам новость не вызвала.

Потом пришла из бухгалтерии с бумагами Людка и сообщила, что обещанной пятипроцентной надбавки в этом месяце не будет, поскольку кассирша поехала в банк не с большим, а со средним чемоданом, и по слухам какая-то платежка в казначействе не прошла.

Это обсуждали уже с куда большим интересом, облаяв сволочную бухгалтерию и обсудив, кто и что хотел купить на эти пять процентов.

Дальше влетела Светка из соседнего отдела и, захлебываясь от восторга, рассказала, что на заднем дворе, где пожарный выход, с утра или с ночи лежит пьяный мужик, и у него в расстегнутую ширинку вывалился огромный ну совершенно невообразимый писун.

Дамы подскочили и все вместе отправились смотреть.

Назад шли парочками, как из театра, весело переговариваясь. Новость так взбудоражила, что все завернули в буфет. И Бакина пошла бы с ними, да деньги в сумочке забыла, потому и вернулась на рабочее место.

Только она села, как на столе зазвонил телефон.

- Миллион долларов, - сказал ей тихий голос в трубке.

- Что миллион? Кому? Кто говорит?

- Говорит агентство недвижимости "Лучший мир". Вам миллион, дорогая товарищ Бакина, вам, вашему мужу и вашей Оленьке за вашу квартиру.

- Позвоните, пожалуйста, домой, когда муж придет со службы.

- Мы звонили домой, но какая-то женщина говорит, что вам ничего не надо и вешает трубку.

- Это жена брата. Ей действительно ничего не надо.

- Мы готовы приобрести вашу квартиру за три миллиона долларов. Это значит, что каждой проживающей в ней семье достанется по миллиону или как вы сами решите.

- А где мы будем жить?

- Мы можем вам подобрать хорошую трехкомнатную квартиру за триста тысяч долларов, загородный дом за двести и еще полмиллиона у вас останется...

- Где? - опешила Жанна.

- Где угодно. Не хотите в Москве, можно и за границей.

- Ой, - спохватилась Бакина, - а откуда вы всех нас знаете?

- У нас хорошие базы данных. И еще, если решитесь на сделку, то сто тысяч долларов мы выплатим лично вам. И никому об этом сообщать не будем. Подумайте, посоветуйтесь с мужем и братом, а мы вам еще позвоним.

Глава 9. В которой Алена Фишман горюет об ушедшей молодости, Колтунов привозит нотариуса домой, и мы впервые встречаем хозяина квартиры.

Тяжела женская доля. Алена Фишман крутилась как белка в колесе. С утра травма душевная от толкотни родственников в квартире, потом приход медсестры и сиделки, контроль уборки квартиры, два часа на косметику и макияж. Далее выход в магазины. Поскольку присмотренную кофточку за триста долларов вот-вот должны уценить до двухсот шестидесяти и тогда, из соображений экономии, ее сразу надо брать. Дважды в неделю шейпинг, дважды же SPA-процедуры, солярий и массаж. Визит к маникюрше и педикюрше. Времени на все не хватает - хоть разорвись. К тому же, если вам за сидение в офисе, укладку шпал, забивание гвоздей - деньги платят, то тут приходится с деньгами только расставаться. Только расставаться. Так что мужа вечером она встречала усталая, зато в форме, загорелая и гладкая.

Сегодня, выполняя задание, Алена дождалась, когда уйдут Бакины, вручив конверт и коробку конфет, выпроводила медсестру и поторопила сиделку. Оставался Варлам, который как мышь шуршал листами в общей проходной комнате за перегородкой.

Алена тихо, с котом на руках, подошла. Варлам корпел над текстом рекламной статьи:

- Варламчик, - дотронулась до его плеча Фишман, - на работу пора.

- У меня творческий день, - гордо ответил Шароваров.

- Варламчик, сходи за сметаной.

- Вечером.

Они помолчали.

- Творишь? Дай глянуть, - она потянула к себе исчирканные листы:

- "Твердый розовый сосок острой груди Алены царапал его матовую от выступившего пота кожу".

- Что это? - недоуменно подняла глаза Фишман, пробежалась по тексту, вновь вернувшись к заголовку: "Пенсионер устал от любовных утех". Потом отыскала набранное под статьей мелким шрифтом. - Так. Опубликовано на правах рекламы, продукция фирмы Гомо-эректус. А автор у нас Шаровар Варламов. Шароварчик, ты что ли? - оторвалась она от листа. - А ты, оказывается, маньячок! Я-то думаю, кто в газету такую дрянь сочиняет?

Тот опустил голову, откусывая от пирога славы.

Алена сбросила на пол кота, глянула на потупившегося Варлама и приблизилась вплотную.

- Посмотри... - низким голосом сказала она. - Разве всё так, как ты пишешь?

Она отвела полу халата, дракон на атласе сморщился и переполз под рукав, и сразу вывалилась большая белую грудь. Взяла ее в ладони, приподняла и тяжело покачала.

Все наврал Шароваров в своей статье. И грудь была не острой, а тугой и полной, и сосок, которым она повела из стороны в сторону, оказался темным и с виду мягким, а не царапучим.

Шароварова заклинило. Он тяжело дышал и все не мог отвести взгляда. Наконец, его правая рука потянулась...

- Пошел вон! - зевнула Фишман, - дуй в дальний гастроном за сметаной!

Прилетевший дракон сел на место, закрыв грудь, и пустил из пасти струю пламени по атласу.

Фишман запахнула халат.

- Иди Варламчик, пора...

Вот и все. Лишь полчаса свободного времени до приезда мужа. Её любимым занятием в такие минуты была переборка и упорядочивание драгоценностей. Задача непростая. Хотелось в специальном сундучке разложить отдельно золото и серебро, жемчуг, бриллианты, рубины и гранаты. Хорошо: цепи, кольца, кулоны - отдельно. Но ведь камни в золоте, так куда их тогда? А старинный серебряный браслет? Серебро-то недорого, зато камней в нем много и все недешевые. А цепь, память о первом муже? Антикварная цепь купца первой гильдии, которую супруг любил цеплять, с бляхами и какими-то медалями? Она вообще в сундучок не лезла, хранилась, как змея, в отдельном кожаном мешке.

Перебирая медали на цепи, Алена вспомнила первого мужа. Молодость, студенческая общага, её коса до колен, брат однокурсника - лысый и жухлый чиновник Госбанка. Чиновник приглашал в театры и рестораны, таскал цветы и конфеты, катал на Запорожце, но Алена при первой возможности сбегала к нищим одногруппникам. Националь, Метрополь и ресторан Дома журналистов всухую проигрывали КПЗ (Киевский пивной зал), "Пузу" на Полянке, "Яме" на Дмитровке. Алене с родных донских мест присылали мешками жирную икряную воблу, и в студенческой компании она была в авторитете.

В новые времена конца восьмидесятых студенты окончательно обнищали, чиновник же сумел припасть к прибыльному делу организации новых банков. Тарахтящий "запор" сменили сначала жигули, затем бежевая волга. Алена милостиво согласилась на компромисс между солидными ресторанами и студенческими пивняками, и они все чаще наведывались в кооперативные кафе, которые тогда были в диковинку.

Да и широкой души студенты стали вести себя странно: плюнув на прежние хиппиобразные идеалы, вовсю крутились, зашибая деньгу. На общей кухне вместо щей в большой кастрюле вываривали отечественные джинсы, чтобы потом продать их на рынке под видом фирменных.

Потом чиновник сам стал банкиром. Тут Алена сломалась. Не в сказке живем. Почувствуйте разницу: с одной стороны - щи в огромной кастрюле на неделю, сардельки "Молодежные", которыми кошки брезгуют, трояк до стипендии, мечта о модельных туфлях, с другой - тугая пачка купюр со словами: "купи себе что-нибудь". Алена закрыла глаза и вышла замуж.

Когда глаза открылись, все было в шоколаде. Началась волна приватизации, муж пропадал сутками, возвращаясь пропотевший словно шахтер из забоя, костюмы покупались каждую неделю. Супруг председательствовал в одном банке, входил в советы директоров в других, приватизировал предприятия, ворочал делами на бирже. За год они трижды переезжали - последнюю квартиру в сталинской высотке приобрели у вдовы академика. Волгу сменил глазастый Мерседес с водителем, появилась охрана. Сначала один дюжий молодец, потом двое. Потом двое в "личке" и трое на джипе сзади. Осмотр подъезда перед выходом и входом, контроль придомовой территории. Когда охранников стало семеро, банкира застрелили.

У него оказалось неожиданно много родственников, ребенок от совершенно посторонней женщины в другом городе, три брата, сестра, родители. К разделу имущества нарисовалась какая-то беременная секретутка и тоже оттяпала себе часть. В результате у Алены от первого мужа осталась фамилия, вилла на Кипре и вот эта цепь с медалями. Были еще какие-то доли в квартирах и участках. Ни жить, ни продать. Утрясая дела погибшего товарища, друзья-банкиры списали долг загибавшегося заводика, выдав за его директора безутешную вдову. Так Алена, недолго помыкавшись, спустилась на пару ступеней пониже, осчастливив собой Колтунова, ставшего со временем совладельцем офисного центра.

Мысли о прошлом прервал дверной звонок. Она вздохнула и, поправив прическу, пошла открывать.

Бакины, Колтуновы, Шароваров, разные Коляны, никто до сих пор не вспомнил об обитателе самой маленькой и самой темной комнатки. Той самой, где вечный полумрак и запах лекарств. Большой платной шкаф, тумбочка, столик, где с аккуратно разложены таблетки и микстуры. Железная кровать, на которой лежал старик. Он сильно исхудал. Глаза запали, и от этого казались большими, окруженные потемневшей кожей словно очками. Одеяло закрывало тело до подбородка, лежавшие поверх него руки казались огромными. Одна из них словно жила своей жизнью и временами начинала мелко дрожать. Приходила медсестра, делала нужный укол, санитарка губкой обтирала тело, переворачивала, делали еще один укол. Родные так привыкли, что дедушка не встает, что в комнату заходили редко. Если же надо было в неурочное время поменять памперс, то и вовсе мог разгореться скандал. Колтуновы ненавязчиво напоминали остальным, что оплачивают сиделку, Варлам бормотал, что он хоть и родственник дедушке, но не самый близкий, и обычно за других отдувались Бакины.

Только дедушка лежал тихо, не представляя, что вокруг: дом, больничная палата, да и вообще тот это свет или еще этот. Не слышал он и долгой трели звонка входной двери.

Колтунов представил супругу нотариусу, после чего они сразу прошли в комнату к деду. Алена, поздоровавшись с гостем, отправилась на кухню.

В комнате старика было сумрачно. Дыхание едва угадывалось по чуть поднимавшемуся одеялу. После медсестры остались распечатанная упаковка от шприца и несколько опорожненных ампул. Колтунов медлил, не зная, что делать дальше, и нотариус привычно взял дело в свои руки.

- Гражданин... - он замялся, взял протянутый паспорт и зачитал с него фамилию имя и отчество старика, - согласно закону разъясняю вам положение статей Гражданского кодекса... Личность завещателя и его дееспособность проверена. Прошу Вас заверить текст завещания своей подписью.

Бумагу он отдал Колтунову. Старик безучастно лежал, глаза были закрыты, одна рука скрывалась под одеялам, вторая лежала поверх его. Сын положил текст завещания на одеяло, вложил в руку ручку и подвел ее к бумаге. Ручка немедленно выпала. Колтунов вернул ее на место и ласково сжал своей ладонью руку отца. Неожиданно та задрожала, настойчиво направляемое в нужную сторону перо оставило на бумаге волнистую прерывистую линию, потом само дернулась чуть в сторону.

- Достаточно, - мягко сказал нотариус, убрал из-под руки бланк и поставил печать.

- Пожалуйста, кофе, - пригласила Алена. И Колтунов с нотариусом сразу заторопились. Длинным коридором мимо кухни, через проходную комнату Варлама прошли к Колтуновым, где был сервирован стол. Пока шли нотариус оценил квартиру. Хлопнул по стене, словно проверяя её на прочность, прикинул высоту потолков, на секунду задержался у широкого окна. Далеко внизу по набережной неслышно неслись машины. Выше были крыши домов, невдалеке виднелись звезды и башни Кремля.

- Думаю, - заключил он, - несколько миллионов квартира стоит.

- Не меньше трех, - подтвердил Колтунов. - Если конъюнктура рынка не изменится, к чему пока предпосылок нет.

- Московская недвижимость всегда в цене. Вас можно поздравить. Продавать потом будете?

- Да, надо с родственниками разойтись, - с видимым неудовольствием заметил Колтунов.

- Что касается родственников, то хоть последнее завещание и отменяет предыдущее, это не мешает им обратиться с иском в суд о признании его недействительным. И мне здесь посодействовать трудно, территория не моя.

Колтунов молчал. Правой рукой он держал чашку, пальцы левой стали выбивать барабанную дробь.

- Помнится, пару месяцев назад ко мне на прием приходила некая Бакина, консультировалась насчет своей дальней родственницы, действительно ли завещание, сделанное много лет назад, еще в СССР. И как найти нотариальную контору в бывшей республике, где его делали. Так вот, лучше бы этого старого завещания просто не было. Дойдет дело до суда, - продолжил нотариус, - на заседание вызовут меня и здесь проблем не будет, но могут заслушать медсестру, лечащего врача, родственников.

- Моя проблема, - поставил точку разом помрачневший Колтунов.

Они допили кофе, еще поговорили ни о чем. Проводив гостя до дверей, Колтунов передал нотариусу конверт с гонораром. Дружба дружбой, а плату за выполненную работу никто не отменял.

Он вернулся в комнату к отцу. Старик недвижимо лежал на кровати. Сын подошел и постоял рядом. Потом опустился на колени, взял руку отца в свои. Лицо его исказилось.

Казалось, что он заплачет, что-то сдавленное, какой-то стон выдало его горло. Казалось, вот-вот он покается, порвет завещание.

- Батя! Родной ты мой, золотой, где документы на квартиру?!

Но старик молчал. Глаза его были открыты, словно он смотрел сквозь сына всепрощающим взглядом.

Жора вздохнул, взял со столика паспорт отца, согнул пополам свеженькое завещание. Потом сложил фигу и по очереди повернул ее в сторону комнат Бакиных и Шароварова.

- Вот вам! - После чего спрятал паспорт и завещание во внутренний карман пиджака.

Глава 10. В которой Колян продолжает действовать.

Любое крупное верное дело гибнет, если нет начального капитала. Спроси любого - кучу способов знает, как миллион в миллиард превратить. Проблема одна - мелкого начального миллиона как раз и нет. Вот и живем-мучаемся не миллиардерами, а обычными гражданами: от зарплаты до зарплаты. И теперь Коляну, нащупавшему золотую жилу, катастрофически не хватало оборотных средств. Все, что удавалось заработать с на пару с Гнусом, уходило моментально. Он даже подумывал, не вернуться ли на время к старому промыслу. Колян работал с интеллигентами изначально. Подкупало то, что при мелком мошенничестве они редко лезли в драку. Способов заработать было множество. В обеденное время или под вечер он вставал у какого-нибудь учреждения с потерявшимся лицом. Лицо растерянное, галстук сбит, руки разведены, у ног чемодан, весь вид - граждане, как могло со мной случиться такое? Теперь останови любого и жалоби. Вот, приехал в столицу (ну и дурак!), нефтяник с приисков (ого!), деньги украли (так тебе и надо!), электронный перевод не пришел (ай-яй-яй!), "золотую" карточку банкомат "съел" (и не подавился?!), так что смотри, гражданин хороший, какое счастье тебе подвалило: часы, ролекс, задарма отдаю. У меня все равно дома их еще трое, а ты инженер-менеджер-архивариус - крыса офисная нищая о таких двадцать лет мечтал.

Успех не был стопроцентным. У трети встреченных не было денег, треть отказывалась - то есть не была интеллигентами, но треть втридорога покупала фальшивые часы из вокзального ларька и убегала, держа их двумя руками и не веря такому счастью.

В ход шел и "фамильный золотой перстень" из меди - реализовано семь штук. Лучше всего уходили золотые царские монеты, которые штамповал из латуни Гнус на слесарной практике в училище, пока его оттуда не выгнали за драку.

Были и другие криминальные шалости, дававшие возможность оплачивать учебу, купить старую машину, сколотить, если не капитал, то какой-никакой запасец, но... перерос Колян мелкоуголовные пакости. Он попинал проколотое колесо Мерседеса, вздохнул, выудил из тонкой пачки денег стольник, купил у бабки на перекрестке пестрый букетик полевых цветов и пошел к институту встречать Олю. Шел и размышлял: жить на что-то надо, и Гнусу отстегивать, чтобы не вляпался во что-нибудь. За девушкой ухаживать. Он снова вздохнул и свернул в ломбард. Долго там не задержался и вскоре уже прохаживался у выхода из института. Прислонился, задумался: все считал и прикидывал, как выкрутиться и продержаться до тех сладких времен, когда в кармане будет минимум полмиллиона долларов. Он так увлекся, что не заметил подбежавшую Ольгу.

- Стоит, улыбается, меня не замечает, - потянула она, - или ты не меня ждешь?

- Прости, - цветы перешли к девушке, - в диссертации обсчет начался, эти математические методы в социологии... целый день за компьютером, миллион-полмиллиона, голова кругом идет. Оленька, пошли в парк, пройдемся немного, а то я никакой.

Они шли по аллее, и Колян молол какую-то чушь не о цветах и луне, и не по теории охмурения по профессору Понимайко, а о несуществующей на самом деле диссертации.

В их отношениях уже наметилась первая проблема - Ольга ждала когда ее поцелуют, а Коляну до отвращения этого не хотелось делать. Целоваться, отвернувшись, не получалось. Казалось чего проще. Приблизься, вытяни губы дудочкой. Глаза, наконец, закрой. Прицелься и чмокни - а вот не мог.

Оля шла рядом по аллее, в одной руке букет, головками вниз, в другой сумка и скучала.

- Что-то холодно, - поежилась она. - Домой пора.

"Что же я делаю?! - мгновенно собрался Колян, - так загублю всё!"

- Ску-учно нам? А что я просил, Оленька сделала?

Оленька наморщила лоб, потом почесала его кулачком с зажатым в ней букетом.

- Скажи, милая девушка, ты загранпаспорт оформлять начала?

- Нет, - оживилась девушка, - а что, пора уже?

- Вот тебе анкета, два экземпляра, инструкция по заполнению. Фото сделаешь три штуки. Как заполнишь, отдашь мне.

Ольга вернула букет кавалеру, деловито спрятала бумаги в сумку.

- Пойдем в кафе, - предложила она, - там все и заполним.

"Да что её так тянет деньги тратить? - раздражился Колян, - привыкла на шее не у мамы с папой, так у хахаля. Присосалась к карману как пиявка!"

- В кафе, милый мой человечек, мы не пойдем, - улыбнулся он. - Поскольку то, что я хочу сделать, я хочу сделать наедине. Тет-а-тет.

Оля насторожилась. Парк вечером пуст, в дальнем конце аллеи они одни.

- Именно здесь. Запомни время и место. Хочу передать тебе вот это.

Колян достал из кармана обтянутую бархатом коробочку. Протянул её все с тем же букетом девушке.

- Ой! - только и сказала она, когда коробочка раскрыла обтянутый красным зев. - Ой! Колечко!

Она осторожно надела его на оттопыренный палец и повертела перед собой.

- Какое красивое! Ой! Оно что, не новое?

"Да что ж ты разойкалась?" - подумал Колян, еще шире растягивая улыбку.

- Милая Оленька! Колечко фамильное, входит в старинный гарнитур, и в нашем роду так сложилось, что переходит оно из поколения в поколение, и когда-то мой прадед вручил его моей прабабушке, дед - бабушке...

Он еще долго тряс вымышленное генеалогическое дерево, с которого так и сыпались мифические родственники, их сабли, эполеты, родовые гербы, потом маузеры, кожанки и правительственные автомобили "чайка". Оля шла рядом, прижавшись, любуясь кольцом. Неожиданно он нагнулся и поцеловал девушку. Та закрыла глаза и лишь поворачивала лицо, подставляя его под губы.

"Странно как, - удивился Колян, - когда на ней мое кольцо, то и целовать уже не противно. Надо будет Понимайко расспросить".

- Мама интересуется, - открыла глаза Оля, - понимаю, что ерунда, но ей почему-то очень надо знать, есть ли у тебя московская прописка?

- Солнце мое, поскольку диссертацию я буду защищать уже в Оксфорде, то...

- Ты же говорил про Гарвард? - удивилась Оля. - А гарнитур это много чего?

- Оксфорд, в отличие от Гарварда, дает семье профессорскую квартиру, и их как-то не интересует вопрос прописки. Ну сама подумай, нужно ли в Оксфорде предъявлять выписку из домовой книги? Вот в Москве мне действительно придется где-то на время регистрироваться, чтобы тот же загранпаспорт оформить. А гарнитур этот - и серьги старинные дорогие, и подвеска, и вообще еще много чего, что для тебя пока секрет.

- Наверно, глупо, - вздохнула девушка, - а какая-то собственность у тебя есть? Мама и тетя Алена такие зануды.

- Что такое собственность? - вопросы Коляну не нравились, и потому он смотрел в ее глаза самым влюбленным взглядом, каким только мог.

- Ну, помимо старой машины, дача, квартира, коттедж, акции, другие драгоценности..., - загибала пальчики Олечка.

- Главная моя драгоценность - это ты!

Лучший способ заставить женщину замолчать - поцеловать её. А если целовать долго и страстно, то она, если молодая, напрочь забудет о том, что спрашивала сама, и что обязательно велели узнать мама и тетя Алена...

Шароваров этот день носился как заведенный. Выставленный за дверь утром он примчался из дальнего гастронома уже через полчаса с букетом гвоздик для Алены, бутылкой вина для обоих и литровой банкой сметаны. В квартиру его неожиданно не пустили.

- У деда консилиум, - суровым шепотом сообщила Фишман, - взяла сметану и цветы, поцеловала его в лоб и оттолкнула, сунув что-то в карман. Дверь захлопнулась.

В кармане оказалась тысяча рублей. Ошарашенный Варлам поехал на работу. Перед глазами все качалась большая белая грудь Фишман. Долгое сотрудничество с фирмой Гомо-эректус дало плоды. Видимо его муза приняла образ большой груди, и в редакции за полдня он написал два очерка, статью и репортаж. Вернувшись в пустую квартиру, пропылесосил комнату и коридор. Выпил вино. Вечером выпросил у Ольги ролики и до ночи катался в парке.

Заполночь его привела домой Шельма. Корреспондент приковылял с ободранной коленкой и большой шишкой на лбу. Спал Шароваров беспокойно, метался в кровати и несколько раз вскрикивал.

Глава 11. В которой Бакина - жена берет в оборот Бакина - мужа.

Рано утром деду вызвали скорую. Старик хрипел, руки дрожали, упавшее одеяло открыло высохшее тело, исколотые шприцами вены. Грудь тяжело вздымалась. Приехавший фельдшер сделал очередной укол и предложил забрать его в больницу. Поднявшиеся ни свет ни заря родственники с видимым облегчением согласились. Бакин с Варламом оттащили к машине носилки, Колтунов шел впереди, давая команды, как сподручнее развернуться на лестнице. Впрочем, на широких пролетах и площадках труда это не составило. Следом шли Бакина с Фишман, шмыгающая носом Оленька, завершала процессию серьезная Шельма.

Потом все вернулись. Бакин засобирался на службу. Он уже поправил перед зеркалом фуражку и схватил сверкающий кейс, когда супруга неожиданно подхватилась и, взяв мужа под руку, потащила его к лифту.

- Вот что, Бакин, - начала она еще в кабине, - с дедом надо решать!

- Ты о чем? - не понял супруг.

- О папе. О его квартире. - Она тяжело вздохнула. - Он лежит уже два года. Ему хорошо...

- Зая! Побойся Бога, что ты несешь!

- Ему хорошо, - упрямо повторила она, - я бы тоже полежала месяц другой. Он лежит, а мы мучаемся. Я уже Алену с её кичливостью ненавижу! Варлам - просто придурок. Зубы чистит пастой брата, а морду свою журналистскую нашим полотенцем вытирает.

Они вышли из дома и пошли к троллейбусной остановке. Гнус, часа два подпиравший колонну и за это время заплевавший все вокруг метра на два, двинулся следом.

Супруги продолжали разговаривать:

- Зая! - Я все понимаю. - Мы на очереди первые, как только в часть поступит квартира, сразу и переедем.

- Мы уже десять лет переезжаем. Как квартиру выделят, так то многодетный прапорщик объявится, то орденоносец вонючий откуда-то вылезет, а мы все первые. Десять лет первые!

- Хорошо! - Бакин поставил на асфальт свой сверкающий дипломат, - сегодня же иду на прием к генералу и требую для нас общежитие. Квартирного типа!

- Не надо нам никакого общежития, - вздохнула Бакина, - слава Богу не на улице живем. У нас Олька, может, замуж выйдет.

- Как это замуж? - удивился Бакин. Его Олька, которой чуть ли не на прошлой неделе (пять лет назад) косички заплетал и замуж?!

- У Оленьки кавалер. С серьезными намерениями.

- Подожди, им жить что ли негде? Потому ты о квартире.

- Нам жить негде. Поэтому надо квартиру деда продать, деньги поделить и купить всем нормальное жилье.

- А сам дед?

Бакина заговорила ровно и четко:

- Папе нужен специализированный уход, постоянное наблюдение медиков и социальных работников, что в домашних условиях обеспечить невозможно. Держать его дома - жестоко по отношению к нему самому...

Под этот равномерный бубнеж к ним украдкой подбирался Гнус. Он отследил парочку от дома и теперь, когда очередной троллейбус забрал народ с остановки, решил нарушить наказ Коляна и увести у военного его роскошный сверкающий кейс. Гнус натянул на глаза шапку-петушок и, чуть согнувшись и вытянув руку, неотвратимо приближался.

- ...Квартиру продаем. Колтуновы сами никогда не съедут, даже если дворец себе построят. Деньги делим и покупаем себе... квартиру в Берлине и пивную.

- Какую еще пивную?! - оторопел Бакин.

- Сам же, когда в Германии служили, из гаштетов не вылазил. Сколько валюты там оставил. Вот и сделаем немецкую, но с русским уклоном. С самоварами. Пиво из самовара. У них русское в моде.

- Ты с ума сошла! Какая Германия, там заграница. Я же военный!

Гнусу осталось сделать пару шагов.

- Военный... мужчина здоровенный, - передразнила мужа Бакина, - забыл, как сервизы Мадонна по пять штук вывозил, по сумкам прятал, а потом здесь по комиссионкам распихивал. Продадим квартиру деда, увольняйся из своей армии, и заживем как люди. Ты, вообще - воин-победитель, они тебе все так предоставить должны. Когда захватничали - им и землю обещали, и трактиры наши. Мы победили, значит и нам надо, пусть спасибо скажут, что покупаем, а не так берем. Я тебе скажу, никогда политику двух Германий не одобряла, они под это дело от всех контрибуций ушли. Ладно. Сами купим. Будем и в квартире, и при деле. И Ольке с её кандидатом квартиру купим. В Оксфорде. Двухкомнатную. Улучшенной планировки. Пусть живут.

Бакин зацепил ногой дипломат, и тот с грохотом упал на асфальт.

Находившийся в шаге Гнус подпрыгнул и отскочил в сторону.

- Сколько можно чемодан этот таскать? Сделаем дело и все в шоколаде.

- Подожди. Прекрати этот бред. С кем живут?! - Ты меня совсем с толку сбила, - Берлин-пивная, теперь Оксфорд, кто у Ольки появился?

- Появился. Ты со своей службой совсем ничего не видишь, а девочке замуж пора. Он научный работник. Сейчас защищает диссертацию, потом они поедут в Оксфорд или в Гарвард. Я его еще не видела, но сегодня вечером он в гости придет. Знакомиться. Кольцо фамильное Ольке подарил.

- В Оксфорд? А в армии он служил?

- Ох, Бакин... Мне агенты недвижимости сделали предложение. Квартиру папину продадим, купим себе все, что говорила, а еще виллу в Болгарии или шале, там, где на лыжах катаются.

- Шале?! Да сколько же тебе агенты эти обещали?

- Миллион. Миллион долларов и... и еще немного.

Они сели в подкативший троллейбус.

Гнус чуть не плакал. Колян говорил про миллион долларов, эти с чемоданом про миллион, и в новостях утром с придыханием говорили, что ювелирный на несколько миллионов грабанули. Получается все при деле, миллионы ходят туда-сюда, женятся на богатых, покупают за границей жилье и бизнес, а он... Что и дальше клепать из латуни золотые червонцы?! Жизнь-то проходит, а еще ничего в ней не сделано.

Глава 12. В которой Колян знакомится с семьей.

Торт, шампанское, цветы, пять коробок подарков - чувствуешь себя носильщиком. Колян шёл знакомиться с семьей. Оля прыгала рядом и щебетала. Только задай тему, и потом её не остановишь. Тема была задана про дедушку. Оля рассказала, что еще несколько лет назад, когда дедушка вставал, за ним присылали машину из совета ветеранов и возили по разным торжественным собраниям, где он поначалу говорил какие-то речи, а потом просто сидел в президиуме. Теперь дедушка лежит, но постоянно звонят из совета ветеранов и интересуются его здоровьем, надо ли чем помочь и передают продуктовые наборы. Только он сам ни на что уже не реагирует. А сегодня утром его отвезли в больницу...

"Оп-па! - подумал Колян, - дед в больнице, надо форсировать".

И он снова повторял про себя: кому, что вручить из того, что тащил. "Цветы - Олиной маме. Папе-подполковнику - пивную кружку с российским гербом. Варламу - ручку "Паркер". Колтунову - клюшки для гольфа, Фишман - педикюрный набор.

"Дед в больнице - подвеску Ольге подарю уже сегодня. Да, - заключил он, - надо форсировать. Просить руки. Руки, ноги и всего остального по списку".

Они подошли к дому. Торжественный момент приближался.

"Кто встретит первым? - гадал Колян, - тесть или теща? Колтунов, Шароваров или Алена Фишман?

Однако первым оказался консьерж. Оля открыла массивную дверь подъезда. Колян затащил коробки и был встречен бдительным вахтером.

- Куда? - зарокотал он, загородив дорогу. - Курьер? Здесь жди!

Бравый краснорожий консьерж смотрел на него с ненавистью с утра не опохмелившегося человека.

- Дядя Коля, это к нам, - зашла следом Оля, - ну что стоишь? Проходи к лифту.

Их ждали. Стоило позвонить в дверь, та с готовностью открылась. На пороге стояла Олина мама. Басовито гавкала овчарка. Тут же из комнат выползли другие родственники. Из-за угла недовольно выглядывал кот. Начались смотрины.

Колян целовал дамам ручки, жал руки мужчинам и раздавал подарки. Кот терся о его ногу, Шельма размахивала хвостом.

- Раздевайтесь... Проходите... Чувствуйте себя как дома...

Последние слова ему особенно понравились. Фишман настойчиво приняла пиджак, потом отправилась искать вешалку.

Все прошли в большую комнату. Давно уже семья не собиралась за столом. Повода не было, дед болел, у всех свои интересы, и Шароваров в общей проходной комнате скрипел диваном за книжным стеллажом. Появление же Коляна ненадолго объединило. Все ели принесенный им торт, приготовленные Бакиной салаты, а Колян рассказывал. Почти ничего о своем прошлом, немного о настоящем и бурным потоком о будущем.

Оля любовалась избранником, а родственники подкидывали вопросы.

- Отсрочка от службы на время учебы... аспирант Академии информационной дератизации при ООН... отделение психоанализа и человеческих отношений... - отбивался Колян, - родители в Африке в длительной зарубежной командировке по линии ЮНЕСКО... диссертация... Оксфорд-Гарвард-Кембридж... Одену-обую... будет за мной как под..., то есть как за каменной стеной...

Все что ни говорил, было в тему, родственники согласно кивали. Тогда Колян преподнес Оле в дополнение к кольцу подвеску из фамильного гарнитура и попросил у родителей её руки. Бакина зарыдала. Бакин посуровел. Оленька сияла как надраенный медный пятак. Колтуновы аплодировали, Варлам полез к жениху целоваться. Всё было прекрасно, пока не раздался телефонный звонок. Звонили из больницы, что дед в тяжелом состоянии.

Неожиданное известие испортило вечер. Все засобирались в больницу, и Колян с удовлетворением отметил, что и он может поехать со всеми.

- Поехали с нами, - подтвердила Оля.

- Извини, - взял ее руки в свои Колян, внутри его все пело, - мне надо в лабораторию. Решающий опыт. Так ты скажи, согласна?

- Я тебе со стола поесть соберу, - засмеялась она, - что ты там будешь на бутербродах.

- Береги Ольгу, - крепко пожал ему руку Бакин, а Бакина вновь зарыдала. - Если с военкомата будут давить, говори пусть повестки свои в жопу засунут и сразу ко мне, - продолжил подполковник, - съезжу, поговорю...

Алена Фишман по-родственному просто подала ему с вешалки пиджак.

- Да, молодой человек, - вставил слово Колтунов, - потребуются по диссертации отзывы или научная база - обращайтесь. У меня в офисах сразу три академии обосновалось, международный академик болотной водой лечит, так что связи в науке имеются.

Варлам тоже хотел что-то пообещать, но поскольку после вынужденного голодания отъедался и сидел за столом с набитым ртом, то только промычал что-то одобрительное.

- Вот, - Ольга протянула жениху плотно набитый пакет, - завтра я тебе копию ключей сделаю.

Она вышла на лестницу проводить его.

- Послушай, - поинтересовался тот, - дедушке плохо, а никто не торопится. У меня машина не на ходу, так может такси...

- Дедушка без сознания уже несколько лет. Все привыкли. Дядя Жора вызвал машину, на ней и поедем. До завтра.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала его.

Лифт вез Коляна вниз, а душа его парила в облаках. Вот и все. Родственники лежали перед ним как раскрытая колода карт. Туз - Колтунов, Король - Бакин, Валет - Варлам, ну дамы, они дамы и есть. А он джокер! Который побьет всё и всех. Дело сделано. Вернее главная часть. Пришел, увидел, победил. Вернее: нашел, познакомился, охмурил. Завтра будут ключи. В загсе подмажу - распишут за неделю. Судя по всему, дедушка тоже не задержит и тогда...

От восторга он нацарапал на стенке лифта неприличное слово. Впрочем, оно там было не первым.

- Ну? - отлепился от колонны Гнус, когда Колян вышел из подъезда.

- На мази. Считай твой дядя - миллионер.

- Ага миллионер. В карманах ни копейки. Тортики-шмортики, колечки. Все на твою телку ушло, работать давай.

Глава 13. В которой рассказывается про опыты Коляна.

Сидя в машине, Колян листал страницы на экране ноутбука.

- Пиши адреса, - бросил он жевавшему бутерброды Гнусу и начал диктовать:

Красная БМВ-пятерка улица Скарабеева, дом пять, запасной вариант: Кукумарина семнадцать. Серая дверь на вольво, тачки по адресам...

Когда список нужных машин под заказы был составлен, Колян на пару с Гнусом натянули вязаные шапочки, взяв баллонный ключ, инструменты, домкрат и канистру, пошли на промысел. Гнус то и дело сверялся со списком заявок: требовались фары к разным моделям, двери, стекла, колеса...Если во дворе по месту прописки нужной машины не было - шли дальше. По пути снимали про запас самые ходовые запчасти.

Работы хватило на всю ночь. Под конец слили из какого-то Ниссана двадцать литров бензина. Чтобы не мучиться, просовывая шланг через изгибы топливоприемника, пробили дырку в днище бензобака, и топливо веселой струйкой стекло в канистру.

- Вот как они деньги-то достаются, - ворочая баллонным ключом нудел Гнус, - миллионы, миллионы, а ты руками поработай сначала. А то работать никто не хочет, все норовят на фу-фу, да ля-ля проскочить. Верное дело: комиссионный запчастей. Открыть точку или две. Здесь сняли - там продали. Грузовичок купим. В одном районе снимаем - в другом продаем. Заживем как люди. Легализуемся - поделился он, с трудом выговорив приличное умное слово - банду сколотим, пацанов наймем, и что мы за ночь двадцать машин не разденем?

Уже светало. Лимузин Коляна получил новую обувку, бензин залили в бак, но заводиться мерс отказался. Колян сел за руль, а Гнус безуспешно пытался тронуть забитую запчастями машину. Тогда её стали толкать вдвоем, потихоньку раскатили, Колян запрыгнул за руль и включил передачу. Мерседес словно наткнулся на стену. Маневр повторили несколько раз, Гнус вспотел и снял шапку, Колян расстегнул куртку.

На пустую улицу вывернул желтый милицейский уазик с включенным проблесковым маячком. Машина покатила прямо к ним и, светя фарами, остановилась капотом к капоту, преградив путь. Распахнулись дверцы и с двух сторон вышли два милиционера с короткоствольными автоматами.

"Вот и все!" - обреченно подумал Колян. Квартира, женитьба, миллион... Руки сжали руль. Гнус, как толкал, так и замер, готовый к досмотру, чтобы предъявить карманы, в которых лежали складная дубинка и выкидной нож.

- Старшина Гробовой, - страшно представился один из милиционеров - толстяк лет сорока. - Чья машина? Куда путь держим?

Второй стоял чуть в стороне с автоматом наготове. Третий - водитель - держал фары включенными, и Колян с Гнусом были как на ладони.

Колян тяжело выбрался из-за руля, протянул документы. Они специально лежали стопочкой: сверху аспирантское удостоверение (липа - нет у аспирантов никаких удостоверений), пропуск в Академию наук (крупно, а ниже мелко про дератизацию и прочее), затем уже права и техпаспорт.

Старшина несколько раз перечитал длинное название Академии, сличил номера машины с указанными в техпаспорте и уважительно спросил:

- Куда едете, товарищ аспирант?

- Пока никуда не получается, - развел руками Колян. - Машина старая, запчасти собрал и вот на сервис надо ремонтироваться, а не заводится.

Ну что? - обернулся сержант к напарнику, - поможем науке?

УАЗик протащил мерседес два квартала, прежде чем тот недовольно чихнул, выплюнув из выхлопной трубы облако густого черного дыма.

Колян остался за рулем, держа ногу на педали газа, а Гнус суетливо отцепил трос.

Милиционеры уехали, и тогда Гнус, плюхнувшись рядом, заключил:

- От науки твоей тоже польза есть.

Родственники же находились в больнице. Они хотели скопом пройти в реанимацию, но их не пустили. Не пустили вальяжного Колтунова, Бакина в форме и Шароварова с журналистским удостоверением. Все остались в приемном покое дожидаться лечащего врача.

Оленька разглядывала ногти и думала о женихе. Бакин, когда супруга снова заикнулась о Берлине и пивной, послал её на фиг, и она обиженная дулась в углу за фикусом. Варлам дремал в просиженном кресле под каким-то медицинским плакатом. Колтунов у окна постукивал по подоконнику подаренной клюшкой для гольфа. Алена подошла и тихо спросила:

- Как тебе женишок?

- Нормальный парень, - пожал плечами Колтунов, - хватка есть. Чего он только ночью в лабораторию поперся? Что там, мыши подопытные? И про академию эту первый раз слышу, их, правда, теперь столько.

- Да какая академия, у него во внутреннем кармане пиджака план нашей квартиры с выпиской из домовой книги.

- Подожди, - опешил Колтунов, - он же кольцо фамильное подарил и подвеску.

- Знаю я это кольцо - магазин при ломбарде на Дмитровке, где невыкупленное продают, там оно лежало вместе с цепкой, еще сережки должны быть. На время припрятал. Ухажер-то у нас с дальними намерениями. А может, кому ещё подарил. У него в другом кармане список невест района на двух страницах. От шестнадцати до пятидесяти пяти лет и про каждую пометки - двухкомнатная-трехкомнатная.

- Вот прохвост! Да я ему... - Колтунов даже замахнулся подаренной Коляном клюшкой.

- Тише, - оборвала его жена. - Пусть крутится. Бакиных отвлечет.

- Ольку жалко, - буркнул Колтунов. - Я её вот такой (показал он клюшку) помню.

- Ничего, узнает, что не обломится - сам исчезнет. А девчонке наука на будущее и цепочка с кольцом на память.

Наконец, им разрешили подняться в отделение. Давно не были они в больницах, и сразу заметили, что эти богоугодные заведения похорошели. Сверкал пластик, везде была новая мебель, вдоль стен стояли диваны под кожу. Вскоре из ординаторской вышел врач. Здесь давно уже не было докторов старой закалки, замотанных жизнью и больными, медсестер с клизмами и шприцами, готовых пахать за копейки, и честно живших на шестидесятирублевую зарплату нянечек. Тех вообще не помнили - их, видимо, никогда и не было.

Пришел врач - простой парень с грубыми и большими, как лопата руками, на правой красовались дорогие часы. Лекарь был краток и строг.

- Состояние тяжелое. Готовьтесь к худшему. - Он, словно для приличия, помолчал. - Больной поступил по скорой, надо заполнить карту.

Карту заполнили быстро: фамилия, имя, отчество, возраст, прописка.

- Хороший адрес, - одобрительно качнул головой врач.

- Мой дядя - заслуженный человек, - встрял Варлам, - и вы должны направить все свои усилия на достижение максимально...

- Может можно что-нибудь сделать? - всхлипнула Бакина, а Колтунов, сжав ей руку у локтя, спросил:

- Какие-нибудь лекарства нужны? Вы скажите.

- У нас все есть, - отказался врач. - Попытаемся. Работа у нас такая - вытаскивать.

- Вы уж его не мучайте очень, - туманно попросила Фишман.

Доктор натянул маску и отправился "вытаскивать". Видимо по его команде две недовольные медсестры покатили следом какую-то аппаратуру и отнесли ампулы с лекарствами.

В палату один за другим, торопясь, прошли несколько врачей.

- Консилиум, консилиум, - зашептали родственники.

Оленька плакала и все равно продолжала думать о женихе, Бакина крестилась, мужчины молча нервничали. Колян...

А Колян был далеко, на другом конце Москвы. Они продали снятые колеса в шиномонтаж, теперь сидели в салоне, довольный Гнус пересчитывал деньги. Денег было много, в основном замасленные десятки и полтинники.

- Гуд! - заключил Гнус, - неплохо ночь прошла.

Колян вздохнул.

- Смотри, - обозначил он. - Ночью, с риском, сигнализация сколько раз срабатывала. Ментам чуть не спалились. А ты за день работы на том же шиномонтаже заработаешь немногим меньше. И рисковать не надо. Крути себе колеса и получай деньги с клиента.

Гнус набычился, какое-то время молчал, а потом заговорил с обидой:

- Чё, как лимон баксов замаячил, решил меня кинуть? Где девка учится - узнай. Под мерседес её подведи, за военным проследи, цветов с клумбы нарви. Чтобы потом как фраер по восемь часов на дядю пахать? Ты, типа, джентльмен удачи, а я лох последний...

Гнус выскочил из машины и, что было силы, хлопнул дверью. Внутри ее что-то хрустнуло, с грохотом провалилось стекло.

Колян тихо ехал по пустым улицам. Вот-вот наступит утро, и прохлада, не находя преграды, вливалась в сломанную дверь.

"А может снести крышу, сделать кабриолет? - думал он. - Мерседес-кабриолет, круто!".

Машины он не жалел. И Гнус больше не нужен. Отшить его, и одной проблемой меньше. Прошло немногим больше месяца с того момента, как он с краденым букетом поджидал девушку у дома, а уже все сделано. Вчера, прежде чем уехать, он договорился, что заберет Олю утром и вместо первой пары они заедут в ЗАГС подать заявление. Потом отметят это дело. Пачка десяток за краденые запчасти оттопыривала карман. Процедуру в ЗАГСе надо ускорить. Встретиться с Понимайко, подготовить ходатайство. Ты-ры пы-ры, загранкомандировка, регистрация по срочному тарифу. Кстати, вам конверт. И совсем не письмо. Как все в жизни легко!

Была и еще одна причина, почему он легко расстался с племянником. Его все чаще стала посещать мысль, о том, что Ольгу с семьей можно и не кидать. Или кинуть, но не сразу. Пожить сначала в семье с культурными людьми: бизнесмен, офицер, журналист, с нормальными людьми, которых так мало было в его жизни.

Глава 14. В которой дедушка умер.

Дурное это дело провести ночь в больнице. Несколько тяжелых часов у дверей палаты, из которой сначала с непроницаемыми лицами вышли приглашенные лечащим врачом коллеги, потом сестры выкатили аппаратуру, и последним вышел тот самый паренек, чьей профессией было "вытаскивать".

- Есть случаи, когда медицина бессильна, - сказал он.

Бакина зарыдала, плакала Оленька, вытирала повлажневшие глаза Фишман.

- Вот лечат у нас, - всхлипнула она, - дома столько лет лежал, а в больнице сразу умер.

- Это он тянул, пока Оленьку замуж не выдаст, - сдавленным голосом произнесла Бакина.

Все погрузились в БМВ и поехали домой. У подъезда Колтунов придержал Бакину.

- Сестра, - начал он, когда остальные скрылись, - папино завещание у тебя? Как там написано - всем поровну?

- Завещание? Где-то у папы в бумагах, там поделено на всех: тебе, мне и Варламу.

- Варлам... Варлам... живет один. Тебе Ольку замуж выдавать, мне Митьку доучивать.

Жанна молчала, и Георгий продолжил уже увереннее.

- Сестра, разделить на троих - поверь мне - выйдет не так уж и много. Приличная квартира, дача, машина - вот и разошлось все и что дальше делать? Лапу сосать? А Шаровар наш и вовсе потратит всё бездарно. Человек он творческий, начнет куролесить. Ему просто нельзя деньги в руки давать.

- Так что же делать?

- Видишь ли, если завещание есть, то все делится по завещанию, а если нет, то среди родственников. Близких родственников, - уточнил он, - и причем тут Варлам, не понимаю. Лучше мы ему поможем по-родственному. Сами. Присмотрим жилье, денег дадим. Квартира папина стоит три миллиона...

- Я знаю, - вздохнув, ответила Жанна. - Наверно ты прав. Варламчик такой безответственный. Кстати, мне рекомендовали замечательное агентство...

Они прошли в подъезд и поднялись в квартиру.

В ней разрывался телефон. Три звонка из разных похоронных бюро, одно из риэлторского агентства и снова бюро-агентство, все сочувствовали, все хотели помочь. В городе оказалось столько добрых людей, что, в конце концов, шнур телефона выдернли из розетки.

Все растерянно бродили по квартире, не решаясь разойтись по комнатам. Следом ходила Шельма, в сегодняшней суете её не покормили и не выгуляли, но умная собака понимала, что сегодня просто не до нее.

Наконец, под утро улеглись спать. Овчарке стало тоскливо. Она встала с подстилки и пошла по комнатам. Там, от чувств и признательности потыкалась мокрым холодным носом в то, что люди выставили из-под одеяла. В бок, пятку, шею. Люди, не разделяя ее тоски, начинали ворочаться, пинались, мычали во сне и кутались в одеяла. Тогда Шельма подошла к креслу и ткнулась в свернувшегося клубком кота. Тот мгновенно проснулся, распрямился как пружина и заехал овчарке по носу когтистой лапой.

Овчарка взвизгнула, тихо поскуливая, вернулась на подстилку и еще долго не спала, положив морду на лапы и думая о чем-то своем собачьем.

часть 2 сразу после смерти

Глава 15. В которой всем жить стало лучше, жить стало веселее.

Странная вещь произошла за несколько часов с родственниками. Все поехали в больницу к деду. Честно сидели в коридоре и волновались. Переживали, заглядывали в лицо врача, интересовались, не нужно ли какое-нибудь особое лекарство. Вернулись домой еще в горе, Фишман, Олька и Жанна с заплаканными глазами, а вернулись именно домой. По-новому оглядывая стены и окна, свои комнаты, кухню, клозет, кладовки, балконы.

На следующий день невидимый таймер стал отсчитывать шесть месяцев, отпущенных на принятие наследства. Шесть месяцев - сто восемьдесят три дня. День у всех ушел на подсчеты. Варлам разделил три миллиона на три, и у него захватило дух. Бакина почти не колебалась, пединститут позволял оперировать не только целыми числами, и три легко разделилось на два. Получилось еще лучше: миллион в капитал на дальние планы, пятьсот тысяч на планы ближние и еще сто тысяч от риэлторов лично ей. На булавки-заколки. И лишь Колтунов ничего не делил и был спокоен как олимпиец, знал - все три миллиона его. Так прошел день. Потом были похороны. Два самых бойких похоронных агента прорвались еще ночью. Первый размахивал как флагом листом с предварительной калькуляцией на сорок тысяч двадцать два рубля и сорок семь копеек, потом подъехал второй и с ходу объявил, что у них все дешевле на три процента. Проходимцев выставили, и они еще какое-то время дрались на лестничной площадке.

Звонил телефон, надрывался дверной звонок, прайсы и рекламки настойчиво подсовывали под дверь. И здесь помог Колян, притащивший аппарат с определителем номера. Звонок убрали до минимума, и телефон безостановочно тарахтел на тумбочке и мигал на табло незнакомыми номерами.

Ближе к обеду родственники собрались в проходной комнате Варлама. Бакины, Колтунов с Фишман, Шароваров и Колян, то и дело опускавший руку в карман, чтобы нащупать связку новеньких ключей.

На столе сояли наскоро сделанные бутерброды, кутья и высокая бутылка водки.

Деда помянули, не чокаясь. Не остановившись на заслугах и вечной памяти, перешли к делу.

- Сорок не сорок, а в пятьдесят тысяч это точно обойдется, - заметил Колтунов и внимательно посмотрел на сидевших за столом. Дело было не в деньгах, сумма для него несерьезная, просто следовало обозначить и закрепить роль старшего в семье.

- Пятьдесят тысяч?! - Это сколько же написать надо, чтобы такие деньги получить? - покрутил головой Шароваров.

- Раскидаем на всех, - пожал плечами Бакин. - Пятнадцать тысяч мы осилим.

- Еще памятник нужен, - уточнил Колтунов.

Все помолчали и выпили по второй, поминая.

- Была я как-то на кладбище, - вздохнула Фишман, - к первому мужу на могилку ездила. Так там могилы, могилы, а потом полянка. Холмик небольшой светлый табличка плиточкой и надпись: "Камня не ставь на могиле моей, пусть растут травы".

Все задумались, и тут подал голос Колян:

- Похороны такого человека вы просто не можете взять на себя, - сказал он, поглаживая руку взгрустнувшей Оли, - Сделать это долг государства, общественных организаций, иначе это будет профанация всего того светлого, за что всю жизнь боролся этот великий человек.

Колтунов одобрительно кивнул и повернулся к жене:

- Алена, где телефон этого совета ветеранов. А то при жизни каждую неделю справлялись о здоровье, так пусть и теперь примут участие.

Глава16. В которой дедушку хоронят.

Все-таки хорошо быть известным человеком и при жизни и, даже, после нее. При жизни - самому, после - для родственников. Из совета ветеранов в тот же день прислали крашеную в рыжий разбитную даму лет сорока, как и положено по случаю, в строгом черном костюме.

Говорила она прямо и четко:

- Разделяя ваше горе, скажу сразу, что на Новодевичье мы не тянем. Лет пятнадцать назад можно было. А теперь все, время упустили. Можно побороться за Троекуровское, но это вопрос времени и денег.

И сразу предложила три кладбища попроще на выбор. Все печальные хлопоты организация брала на себя.

- Оркестр? - строго спрашивал Колтунов.

Дама пообещала и оркестр.

- Отпевание? - уточнила Фишман.

- Священник будет в ритуальном зале.

- Поминальный обед? - подал голос Шароваров.

- Пообедаете, пообедаете, - не возражала представительница.

- Сколько с нас? - уточнил щепетильный Бакин.

- Вам ни о чем не надо беспокоиться. Все расходы организация берет на себя. В девять утра автобус подадим прямо к дому.

В половине девятого Бакин привычно облачился в форму, Колтунов достал из шкафа первый попавшийся черный костюм, Шароваров натянул демократичный черный свитер. Дело было за женщинами. Если Ольга одевалась недолго, добавив в привычный гардероб черный шарф, то и Бакина, и Фишман, толкая друг друга, вертелись перед большим зеркалом в коридоре. Менялись кофта и юбка на брючный костюм, платье на сарафан, черный шарф на черную шляпку с вуалью. Непростая задача, чтобы было одновременно прилично, красиво и траурно, кое-как решилась.

Колян привез цветы. Шикарные (как сказали дамы) красно-черные розы. Все было готово, и большая семья спустилась к автобусу.

Лишь молодым происходящее было внове. Старшие проходили неприятную процедуру не раз. Варлам от газеты то и дело командировался на похороны районного масштаба, гадая только об одном - позовут или нет на поминки. Скорбный путь был давно отработан. Сначала траурный зал при больничном морге. На входе будто специально расставлены кресты и венки, "гробы в ассортименте" - как сказано в вывешенном здесь же прейскуранте. И все, проходя мимо, с уважением смотрели на солидного полированного красавца, убранного внутри белым атласом. Дальше постамент с гробом, по стенам те же венки, только уже без ценников. В углу, помахивая кадилом, наготове поп с ящиком на животе с надписью "На восстановление сразу всех храмов".

Все та же представительница совета ветеранов, украсившая высокую прическу напоминавшим пропеллер черным бантом, распоряжалась:

- Родственники, начинаем прощание.

Родственники обступили гроб. Ни разу не видевший дедушки Колян и сейчас не горел желанием знакомиться. Он походил по залу, наткнулся на попа, который воспринял это как руководство к действию. Он еще яростнее замахал кадилом и мелкими шажками двинулся к родственникам. Колян ловко уклонился, увидел обтянутую той же материей, что и стены, дверь, приоткрыл её и отшатнулся. За ней стояла вереница каталок с накрытыми простынями телами. Кто-то из служащих с профессионально скорбным выражением лица пронес костюм на плечиках и туфли.

Родственники продолжали прощание. Фишман не для последнего поцелуя, а из женского любопытства наклонилась и бестрепетно провела рукой по застывшему лицу.

- У него зубов нет! - вскрикнула она.

- Подонки, - пробормотал кто-то, - золотые коронки. Как же мы прошляпили?..

Поп в засаленной рясе, на всякий случай развернулся и потрусил в дальний угол, где как раз вывозили следующего покойника.

Дюжие молодцы со строгими лицами понесли гроб с дедом к выходу. Там пришлось ждать, когда подрулит автобус из собравшейся у дверей морга колонны.

- Господи, всю жизнь по очередям и после нее в очереди толкаться. - Очередной раз промокнула глаза краем платка Бакина.

Сиденья в катафалке стояли вдоль, и родственники сидели, невольно глядя в глаза друг другу.

На кладбище их дожидался оркестр. От именитого академического ансамбля прислали барабан с прикрученными сверху тарелками и "трубу" пропитого вида. Трубач надувал синие щеки, и труба рвала душу. Барабанщик медленно отводил, а потом резко пускал руку, будто заколачивал гвозди. Барабан отзывался обреченно и глухо, ясно давая понять, что назад пути нет, и все там будем. Тарелки били словно по голове.

В этот мрачный день хоронили в разных местах кладбища. На престижном месте у аллеи, где замер большой в два ряда оркестр, поставили трибунку, с которой по бумажке читали речи. Дальше, где кресты перемежались со звездочками, выстроился караул с автоматами. И еще где-то надрывались музыканты.

Все играли Шопена, но в результате известная музыка сложилась в какую-то новую странную и пугающую мелодию. Настолько мрачную, что Шароваров стал карандашным огрызком набрасывать в блокнотик слова: "Вот и еще один туда засобирался./Только оттуда никто не возвращался./Все туда отправимся./Все там скоро будем./Мы других забыли./И нас любой забудет.//Вот и шаг последний./Дальше пустота./Теперь ты верно понял./Все в жизни суета".

Варлам строчил. Стучали молотки, загоняя в гробы гвозди. В отдалении грянул салют, донеслись чьи-то рыдания. И только отошедшему в мир иной было уже все равно.

Процедуру скомкали, бросили по горсти земли, приставили к кресту венок и, чуть ли не бегом рванули с кладбища.

Глава 17. В которой завещаний стало меньше, а денег больше.

Только когда родственники набились в маленькую комнату деда, стало ясно, насколько их много. Тщательно, поглядывая, что в руках у другого, они разбирали вещи. С антресолей сняли коробку из-под телевизора, и безжалостно кидали в нее старые письма, открытки, исписанные тетради, рецепты и газетные вырезки. Колян с Варламом оттащили на помойку кровать и тумбочку.

Колтунов за столом рассеянно перебирал содержимое ящиков. Что толку искать, если он переворошил здесь все не по одному разу?! Его сестра работала как автомат. Протягивала руку, снимала с полки синий том и веером пролистывала страницы. Облаком взлетала пыль. Просмотренная книжка передавалась Коляну, определявшему её возможную ценность - что можно реализовать - откладывал, остальное отдавал Ольге, которая вязала тома шпагатом в аккуратные стопки.

Наконец, Бакина обнаружила во втором ряду между книгами картонную папку, с ней она подошла к окну, закрыв от остальных, незаметно достала и сптятала в карман один лист. После чего переглянулась с братом и отдала пыльную папку Варламу.

Тот, глядя на растущие стопки с собраниями сочинений, ворчал:

- Маркс, Энгельс, Ленин, ренегат Каутский. А где же Солженицин, Зиновьев, Авторханов? Где плюрализм, демократия и многосторонность?..

Фишман с брезгливым интересом перебирала шкаф. Рассматривала тяжелое драповое пальто, линялый плащ, странного кроя костюмы в полоску. Она аккуратно проходилась по карманам, извлекала и бросала в коробку для мусора большие белые таблетки от моли.

- Куда все это добро?

- В Красный крест, - широким жестом предложил Варлам.

- На Мосфильм! - посоветовал Колян.

- Свяжите в узел, - распорядился Колтунов и обратился к аспиранту, - молодой человек, отнесите с Варламом в машину, водитель отвезет куда-нибудь.

- Ап-чхи! - потрошила уже неизвестно какой том Бакина, а конца им не было видно.

Дальнейший общий разговор больше напоминал ворчание.

- ...во понаписал человек... сам бы не смог, он Крупской диктовал... потому и детей не было...если по полтора рубля за строку...

- Все, - задвинул очередной ящик Колтунов, - документы как корова языком слизала...

- Нашел-нашел! - восхищенно закричал многосторонний демократ Шароваров, - грамота со Сталиным!

- Тьфу! - скривился подскочивший Колтунов. - Сестра, пойдем, подвезу на работу.

Одеваясь в прихожей, Бакина толкнула локтем мужа.

- Вот, - показала она краешек листа, - эта бумага стоит полтора миллиона долларов. Через полгода ты их получишь. И не надо только говорить, что и тогда ты будешь каждый день таскаться с этим чемоданом на службу.

Во дворе она встретили Коляна с Олей. Те, выбросив очередной тюк с вещами, шли от помойки.

- Дети мои, - прижимая к себе сумочку, торжественно произнесла Бакина, - когда-нибудь вы поймете, на что пошла ваша мать ради вашего счастья.

Колтунов топтался у лимузина. Он распахнул дверцу, усадил сестру назад и сел рядом. Когда машина тронулась, Георгий нетерпеливо спросил:

- Завещание у тебя?

Бакина достала сложенный вчетверо пожелтевший лист и протянула брату. Тот развернул его, пробежался по тексту и небрежно порвал завещание. Приспустил стекло и швырнул клочки на дорогу.

- И человека нет, и страны той нет, и завещания нет... - заключил брат.

- Ах! - всплеснула руками Бакина, но сразу успокоилась. Она помолчала, потом сказала решительно: - Все-таки мы должны помочь Варламчику.

- Купим ему комнату... в Подмосковье... потом.

- Жорик, я тебе говорила про агентство. "Лучший мир". Там очень приличные люди, если не возражаешь, они уже сейчас начнут готовить квартиру к продаже.

- Займись, возьми все на себя, - пожал плечами брат. Думал он уже о другом. - Я тебя у работы высажу. Мне еще по делам надо. А обо всем этом забудем. На полгода. Вернее на пять месяцев и двадцать семь дней... - тут он позволил себе улыбнуться.

Глава 18. В которой родственники начинают тратить деньги, которых пока нет.

Да-да, и богатые плачут. Только слезы у них большие и прозрачные, как у крокодилов. Хрустальные и граненые, как грамотно разделанные ананасы.

- На стройку! - бросил водителю Колтунов, высадив сестру.

Георгий не любил сюда ездить, а куда денешься. В компании других состоятельных людей он вложился в строительство элитного дома, в котором оплатил себе апартаменты. Сто пятьдесят квадратных метров, плюс зимний сад, плюс... да туда столько можно затолкать, что проблема будет одна - как бы не заблудиться. За все это великолепие Колтуновы уже отдали полмиллиона долларов. То есть вложились удачно, успев застолбить место на стадии котлована, когда красивый дом с башенками был лишь на щите, закрывавшем безобразную яму, в которой как муравьи копошились рабочие.

Стройка ни шатко, ни валко тянулась третий год. Дом полз вверх по этажу в месяц. Те, кто наскреб на разного ранга квартиры, от двухсот тысяч до полумиллиона баксов чуть не выли от досады. Кто строчил жалобы, кто осаждал строителей, кто просто тихо мечтал: пусть уж как-нибудь достроят, а чтобы я еще когда-нибудь в такую авантюру ввязался!.. И все прекрасно понимали, что дом, скорее всего, достроят, но их деньги все это время успешно крутят ушлые дяди, и сделать с этим ничего нельзя. Посадишь или разгонишь дядей - стройка и вовсе станет, а так вот еще кирпич подвезли, и кран по рельсам ездит туда-сюда, еще этаж сложили, и оставшиеся квартиры все еще продают и продают в два раза дороже, чем им три года назад. Есть и первый, построенный корпус, который вот-вот начнут заселять, и подведенный под крышу второй, глядишь, еще годика через два дойдет очередь и до них...

Потому Колтунов, которому эта история порядком надоела, толкнув дверь в офис продаж в вагончике прямо на стройке, сказал коротко:

- Здорово, жулики!

В офисе скучали два менеджера: белые рубашки, костюмы - синтетика, галстуки с большими небрежно повязанными узлами. Сидели и мечтали в расслаблении. Первый, маленький и худой мальчишка, в честных мечтах, что придет клиент за квартирой однокомнатной, а он его разведет на "трешку" и получит свой процент от сделки. Второму - сутулому как знак вопроса - процентов было мало, и он мечтал, что клиент, пришедший с наличкой покупать ту же "трешку", передумает, а деньги забудет в скрипучем портфеле, и он их присвоит и сразу уедет на Сейшелы.

Колтунов был уже окучен и интереса не представлял.

- Кто вы? - вяло поинтересовался маленький.

- Корпус три, квартира сорок пять! - представился Жора.

- Ваш этаж еще не построен, - виновато пояснил сутулый.

- Позовите начальство, - распорядился Колтунов.

Менеджеры только переглянулись и развели руками.

- Как с ним связаться?

Тяжелый вздох служащих говорил лучше слов, что-то вроде того, что они - люди подневольные, начальство и сами никогда в глаза не видали.

Колтунов отодвинул стул и, не глядя на мелкую сошку, с которой невольно приходится общаться, сквозь зубы процедил:

- У меня по договору сто пятьдесят метров, хочу доплатить наличными еще за столько же и переписать договор на пентхаус в первом построенном корпусе. Чтоб выше меня было только солнце.

Тут он позволил себе улыбнуться.

Менеджеры вскочили как по команде. Один захлопотал возле кофемашины, второй неожиданно вспомнил телефон начальства и стал ему лихорадочно названивать.

Спустя час все было готово. Прикатившие на такой же БМВ, как у Колтунова, вице-президент строительной фирмы и бухгалтер споро оформили договор и выписали счет. Вип-клиенту Колтунову в дополнение к выписанному счету и договору подарили футболку и талон на телевизор. Все это он широким жестом отдал менеджерам. После чего, спрятав в портфель бумаги, поехал к себе в офисный центр.

А там уже не первый час трудилась Бакина. Сначала все шло по накатанной. Зеркало на стол перед собой, косметичку. Потом все это было сметено в ящик стола.

- Жанночка, ты куда? - глянув на часы, сладким голосом поинтересовалась главная стукачка.

- Я, в "Лучший мир", - отрезала Жанна, - так и доложи.

Но прежде чем отправится в агентство недвижимости, она завернула в находившийся в соседнем корпусе салон красоты. Вскоре над ней уже колдовал мастер, и маникюрша в готовности раскладывала свои пилки и щипчики.

Шароваров же, все время пока ехал в редакцию, делил три на три и с каждым разом рот его невольно растягивался в улыбке все шире и шире. И плевать ему было, что вид его зубов никого вокруг не радовал.

На работе он сразу направился в кабинет главного редактора.

- Я покупаю вашу газету.

Редактор, работавший с Варламом лет десять, только и спросил:

- Сколько экземпляров?

Варлам долго думал, что еще сказать весомого и наглого, но не нашелся и вышел. За своим столом он надолго задумался. Миллион... и что дальше? Создать свою желтую газету? Открыть ресторан? Или давняя мечта написать толстый серьезный роман? Нет! Купить литературных негров и пусть они напишут ему роман. То, что мечтал когда-то сотворить, просто глупо делать самому, если есть миллион.

На столе зазвонил телефон.

- Корреспондента Шароварова?.. Такого больше нет!

Миллион долларов можно перевести в рубли. Так будет больше. А если в евро, то будет меньше... Пусть лучше в долларах. Или в рублях? Что ж я сижу? В комиссионке дивный кожаный пиджак уже неделю висит.

Он выключил компьютер и, хлопнув дверью, навсегда ушел из редакции.

Колтунов в это время общался за обеденным столом в ресторане с совладельцами бизнеса.

- Полмиллиона долларов под десять процентов займешь на полгода? - спросил он между первым и вторым блюдом бывшего секретаря парткома.

- Займу, - вытер тот губы салфеткой, - Другу помочь - дело богоугодное. Под залог пакета акций.

- Профсоюз! - повернулся Георгий к еще одному компаньону. - Займи поллимона зеленых. Через шесть месяцев пятьсот пятьдесят отдам.

- Под залог акций, - кивнул головой бывший рабочий вожак, - надо же, лобстер в меню появился, заказать что ли?..

А что же Бакин? Как он перенес это испытание? Пал Бакин. Не на поле брани, а под атомным денежным ударом. Днем раньше он получил жалованье, двадцать пять тысяч рублей, да так и не выложил из бумажника. Теперь шел на службу и машинально разглядывал витрины. Зашел в торговый центр и прошелся по этажам. Вышел через другие двери, держа в руках ошейник для Шельмы, набор носовых платков с кружевным краем. Потом был салон сотовой связи, где неожиданно для себя купил совсем уж невозможный розовый мобильник. (Для Ольки - успокоил он сам себя). Глубина его падения усилилась. На пути оказался обувной магазин "Карнаби". Он вышел из него спустя десять минут в дивных туфлях, украшенных фигурным плетением, носы которых были загнуты вверх как у лыж. Жалованье на этом кончилось, и Бакин, весело насвистывая, помахивая сверкающим чемоданчиком, направился на службу.

Произошедшие события не отразились лишь на Оле и Коляне. Оля хлопотала на кухне, а Колян смотрел на Кремль. Это было легко. Надо лишь в одной из комнат отодвинуть штору. За окном словно кондитерский набор. Красного шоколада стена с зубцами, башни, словно из печенья, сахарные церкви. Протяни руки с вилкой и ножом и отрежь кусок пожирнее.

"Вдруг сейчас Путин с Медведевым на меня смотрят? - подумал Колян, - куда я попал? Из гопоты привокзальной в такую семью. От шулерства к солидным людям".

Сам себе не сознаваясь, Колян тянулся к новым родственникам. Он часами был готов слушать бессмысленную болтовню Варлама, четкие словно команды высказывания Бакина и старательно внимал скупым ободряющим словам Колтунова. И Оля..., он уже не вздрагивал, когда светившаяся от счастья Оля брала его под руку или проводила ладошкой по его щеке.

"Чего тебе ещё надо? - приходила новая мысль, - ну будет этот миллион и что? Понты обратятся в жизнь, а кто-нибудь начнет охотиться за мной?"

- О чем думаешь? - Оля поставил на стол чашки с кофе, неслышно подошла и прижалась к нему.

- Будешь смеяться, смотрю и думаю, может, сейчас Путин с Медведевым на меня смотрят.

- А я в детстве боялась туда смотреть, мне во дворе сказали, что за кремлем в мавзолее покойник лежит.

Колян засмеялся, крепко обнял её и поцеловал.

- Теперь не боишься?

- Я с тобой ничего не боюсь...

Глава 19. В ней Колян расстается с научным руководителем и оказываются, что родственники кидают не только Шароварова, но и Гнуса.

За прошедшие несколько месяцев профессор Понимайко сдал. Если в последнюю встречу с Коляном он выглядел бодрым здоровячком, интеллект которого не стеснялся ни стоптанных ботинок, ни сильно поношенной одежды, то теперь он слился с образом, Возникло неминуемое единство формы и содержания. Колян смотрел из машины, как тот медленно приближается, шаркая ногами.

Профессор подошел и сел на заднее сиденье.

- Это вам, профессор, - протянул Колян конверт.

- Как продвигается работа?

- Профессор, я решил остановиться. Не хочу доводить практическую часть до конца.

Тот молчал недолго.

- Я старый. Мозги уже не быстрые. Но я много видел. И слышал. И мне нравится нынешнее время. Где бы ты не учился, по какой специальности, на врача или юриста, строителя или психолога, платно или даром, сейчас учат только одному - отнимать деньги. И это правильно, потому что честно. А в нашем учебном заведении еще честнее. Когда мы продавали глюкозу пенсионерам под видом чудо-лекарств, ты хорошо потрудился, заработал и многому научился. Когда мы впаривали тайм-шеры, строили финансовые пирамиды, ты был уже не на последних ролях. Потом решил сделать в одиночку свое миллионное дело. Многим это не понравилось, но я встал на твою сторону. А теперь... Знаешь, в Ленинграде в годы блокады решили подкормить ученых. Организовали специальную столовую. Они приходили туда в шубах, тяжелых пальто с бобровыми воротниками, с судками и кастрюльками, чтобы получить еду. В очереди беседовали о науке, древних никому не нужных книгах, старых картинах, которые в тот момент годились только на растопку буржуйки, о музыке. Эти дистрофики старались не смотреть на розовощекого жирного повара, что разливал капустный суп. Но еды было мало. И ученые-дистрофики все равно умерли, а повар остался. И когда пришла победа, у него было много золота, картин, редких книг и, особенно, богатых дорогих шуб. Хоть он и не знал ни слова по латыни, ни одного языка, да и русского толком. Так вот ты был таким поваром, а потом решил отставить черпак и встать в очередь с дистрофиками. И кончится это тем, что тебя не будет, а все твое достанется другим. Ты хочешь остановиться в прыжке, но такие попытки заканчиваются только падением. А ты был моим лучшим учеником.

Профессор вышел из машины и хлопнул дверью. Конверт остался на сиденье.

Мерседес еще постоял, потом тихо поехал по улице...

- Скажи, оттуда деньги берутся? - Гнус стоял чуть набычившись и оттого казался ниже Коляна. - Ты ж учился. Должен знать. Вот мы лохов на бабки разводим, лохи у своих по мелочи тырят, те, кто наверху вообще всех на суммы кидают. Как труба: деньги снизу куда-то наверх летят. Выдувает их, а куда? Откуда они вообще берутся?

Они разговаривали на рынке, где торговали запчастями. Гнус продавал снятые с машин и нереализованные детали. Заодно на лотке лежало несколько подержанных сотовых телефонов, плееров, барсеток.

- Деньги эквивалент товара, - попробовал объяснить Колян. - Их выпускают соответственно наличию в государстве материальных ценностей. Если напечатают с избытком, будет инфляция.

- Это что такое? - заинтересовался Гнус.

- Это когда денег слишком много.

- Денег много не бывает, - авторитетно заявил племянник. - Деньги... товар... Это что ж вот под эту фару, - ткнул он рукой в блок оптики от БМВ, - кто-то денег напечатал. А я ее целый день продать не могу. И вообще не могу больше, дома пацаны думают, я здесь при деле, в бригаду просятся. А я что? Все на побегушках - за тем проследи, того пропаси и никого не трогай! Мне уже двадцать один год и ничего еще в жизни не сделано!

Колян вздохнул.

- Ладно, товар-деньги-товар, - продолжил Гнус, - короче, дядя, слушай идею. Ты прав, невеста, тесть с тещей, палками их не надо. Все же родня. Ты ей впаривал, что родичи, типа, в Африке валюту зашибают. Вот и отвези туда дуру, типа, с родителями знакомить. А там её в бордель или на органы. Вернешься: где доча, куда дел? А ты им: крокодил дочу съел. И все. Давайте половину хаты! Ну как план?

Колян молчал. Он посмотрел на длинные ряды столов, на которых лежали запчасти, продавцов - ночью открутил - днем продал, посмотрел на небо, ковырнул носком ботинка землю.

- Извини, племяш, наша операция сорвалась.

- Что такое?

- Мы ту семью грабить не будем и на деньги разводить тоже. Я остаюсь в ней.

- Не понял, - набычился Гнус, - а я? Это что, кидалово?!

Колян молчал.

- Самый умный, да? У тебя вон и мерс, и костюм блестящий, пашем вдвоем, пашем, а капуста замаячила - меня в сторону...

- Никого разводить не будем и грабить не будем, - Колян говорил медленно, как по обязанности, - подожди, приподнимусь немного и тебе помогу. В техникум устрою.

- Что?! - заорал Гнус, - обурел в натуре! Я паши, а он пляши! Пошел ты!

Он выхватил из под прилавка бейсбольную биту, треснул ею по фаре, мобильникам, разметал барсетки и пошел с ней дальше по жизни.

Не дай вам Бог, читатель, с ним встретиться

Глава 20. В которой родственники продолжают тратить деньги.

Месяц прошел, а денег и еще не было, и уже не было. Еще не было миллионов долларов. И уже как-то непривычно быстро потратились полученные в зарплату жалкие тысячи рублей. Даже преуспевающий Колтунов успел занять под будущие прибыли ни много ни мало - миллион долларов и вложить его в строительство пентхауса с зимним садом, в долг заказать его отделку и в долг же купить новую мебель. Бакина не только составила в агентстве недвижимости предварительный договор на продажу папиной квартиры, но и подобрала себе в том же агентстве скромную "трешечку" на Вильгельмштрасе, пивную на Фридрихштрасе и еще домик в Албене. На работе начальство сначала закрывало глаза на её прогулы. Потом все же попросило вести себя скромнее. Бакина в ответ расхохоталась и вернулась на рабочее место только чтобы веселым почерком написать на листе заявление об увольнении. Из листа она сложила самолетик и, приоткрыв дверь, пустила его в кабинет начальника.

Она пришла домой, где лежа на диване в проходной комнате с каталогом в руках и тихой улыбкой на лице Шароваров листал страницы с яхтами, особняками и бассейнами.

Лишь Фишман так и оставалось в привычной роли домохозяйки, да Бакин, как ученая лошадь продолжал ходить на службу со своим сверкающим дипломатом. Ольга же была просто счастлива. Они с Коляном заказали белое платье и строгий костюм, длинный белый лимузин и вовсю готовились к свадьбе, которую назначили на тот же день, когда родственникам предстояло вступить в наследство.

Глава 21. В которой наследники изгоняют Шароварова.

Говорят, что ожидание счастья и есть счастье. Враки! Если счастье, как многие считают, - это большие деньги, то можно их ждать всю жизнь - и что вот это ожидание и есть счастье? Ну и ждите себе дальше, а Шароваров уже не мог. И так много лет ждал, уже и не надеясь. А вот оно привалило. На остатки прежних тощих доходов он купил себе кожаный пиджак и деньги кончились. Не мог Шароваров больше терпеть и пошел сдаваться, постучав в дверь комнаты Колтуновых.

Супруги до этого тихо беседовали. Фишман корила мужа, что все деньги он вбухал в пентхаус и наделал долгов, а муж отвечал, что после реализации папиной квартиры он и долги отдаст, и миллион у них останется. Фишман корила дальше, что он вложился в отделку пентхауса и в новую мебель, не дав ни копейки на ремонт дома на Кипре, а Колтунов её успокаивал, что на Кипр они сразу после оглашения завещания и улетят, чтобы пересидеть там тревожное время, пока здесь нанятые люди будут продавать квартиру старую, отделывать и обставлять квартиру новую. Все уже обговорено. Дадут недельку Бакиным и Варламу, а когда те подергаются и поймут, что сделать ничего нельзя, можно им будет по куску бросить. Тысяч сто Бакиным, тысяч десять Варламу. Мы не обеднеем, а им приятно. Но Фишман опять возразила, что Бакины ладно, но им и пятидесяти тысяч много, а Варлам вообще тут не причем. Двоюродный все равно, что юродивый. Да и Бакину как военному квартира от государства положена. Не пропадут. И лучше их вообще рассорить. А то пятьдесят тысяч туда, пять тысяч сюда. Это ж и Митины деньги. Что ж ими просто так расшвыриваться...

Так они ворковали по-семейному, и все у них было уютно и ладно, когда в дверь постучал Варлам.

- Я к вам, - начал он и, хоть не пригласили, все равно зашел, поскрипывая новым пиджаком. - С деловым предложением. Очень выгодным.

Колтунов молчал, молчала и Фишман, супруги смотрели на Варлама нехорошо, Алена чуть насмешливо, а Георгий то и дело отводя взгляд. Все-таки приличным людям неудобно делать гадости.

- Георгий, Алена, у меня деловое предложение. Квартиру-то продавать будем, так нельзя мне в счет той доли денег занять? - осторожно начал он, а потом выпалил: - отдам долю за девяносто пять с половиной процентов от ее самой! Ждать больше не могу!

Супруги переглянулись.

- Сестра! - громко крикнул Колтунов в оставшуюся открытой дверь. - Подойди, пожалуйста.

Та не заставила себя долго ждать. Следом подтянулись Бакин и Олечка с Коляном.

- Представляешь, сестра, Варлам, оказывается, нашу с тобой квартиру продает. Да еще и мне же предлагает её купить!

- Как вашу?! - удивился Шароваров. - Нашу! Нашу! Дедушка нам троим её завещал. В равных долях. Я помню!

- Не знаю, - пожал плечами Колтунов, - вместе бумаги разбирали, не было никакого завещания. И Алена там была, и Жанна, и муж её. И молодежь наша, - призвал он в свидетели всех присутствующих. - Мы же не можем сказать нотариусу, делите по бумаге, которой нет.

- Как же так?! Тетя Жанна, - задрожавшим голосом проблеял Шароваров, - ведь дедушка всем поровну отписал когда-то. Я помню, там квартира всем, а потом что каждому: одежда, утварь, книги...

- Да, когда это было? - глядя мимо, пожала плечами Бакина.

- Вот видишь, - рассудительно заключил Георгий. - Живи, конечно, пока мы с сестрой квартирой не распорядились. А утварь эту... что ж...

Все это время в их головах в который раз считал невидимый калькулятор. У Варлама: три миллиона на троих: мой миллион! У Бакиной: Три миллиона на двоих - по полтора. В голове у Колтунова выскакивали не цифра, а надпись: "все мое!". Участь Варлама была решена.

- Я наследник второй очереди! - отчаянно закричал Шароваров.

На мгновение настала тишина. Потом вдова убитого банкира Фишман засмеялась:

- Второй очереди? А мы первой! За нами просили не занимать, - хохотала она, - дурачок ты нищий.

Варлам обвел взглядом родственников, споткнулся на Бакине.

- Товарищ подполковник, они украли завещание! Оно было!

Бакин опустил голову. Не потому что ему было стыдно. Он смотрел на свои туфли и думал. Ну разделили бы на троих: всем по миллиону. Но вот он эти туфли с загнутыми носами в "Карнаби" купил... двести долларов. И ошейник Шельме. Мобильник. И бутылку виски с той же Шельмой на этикетке. А миллион без семисот долларов уже не миллион. Прости, Варлам!

Варлам увидел, как он смотрит на туфли и понял, что друга у него здесь нет.

- Пусть все будет, как и положено, по закону, - подняв голову, поддержал приговор Бакин.

Наблюдавшему за этой сценой Коляну стало жутко, он притянул Олю к себе, словно ища защиты.

- А еще интеллигентные люди, - покачал головой Варлам. Он пошел в свою комнату, взял и положил в портфель зимнюю Саламандру, одел на ноги Саламандру осеннюю, забрал клетчатый пиджак на плечиках, вставил в рот погасшую трубку и тихо ушел.

Провожала его только Шельма, на новеньком ошейнике сверкали стразы.

Глава22. В которой часть, в которой служит Бакин готовится к приезду генерала.

Маячившее богатство привело к тому, что подполковник Бакин по другому стал относиться к службе. Часто опаздывал и раньше уходил, как-то в рассеянности похлопал по плечу командира. А главное, стал думать на службе не о том, о чем следует. Да и о чем на ней думать? Из училища вышел лейтенантом - думай о том, как получить старлея и так далее. Дошел до майора - как с хорошей должности на пенсию выйти. Стал полковником - все, жизнь удалась и ни о чем думать больше не надо. Еще дозволяется размышлять о получении квартиры, переводе на лучшее место. Если же военный стал задумываться о смысле происходящего вокруг, его надо немедленно увольнять.

В части странностей в поведении подполковника пока не замечали. Не до того было. Ждали приезда генерала с инспекторской проверкой и готовились к ней, боясь до ужаса. Что странно. Любого в форме построй и спроси: боится ли он противника? Тот выпятит стянутую формой грудь и рявкнет, что он его, гада... и штыком и пулей. А скажи ему, что завтра командующий в часть пожалует, так военный засуетится, начнет прятаться, выпрашивать отгул и брать больничный. А ведь свой же командующий приезжает, не вражеский.

В части непрерывно суетились. Капитанов мобилизовали что-то таскать, прапорщицы мыли окна и двери. Бакину велели готовиться к строевому смотру, а полковнику Кторову милостиво разрешили-порекомендовали взять на время проверки очередной больничный.

Командир еще раз осмотрел свое хозяйство и ужаснулся. Потом стал распоряжаться. Что облезло - ободрать окончательно, повесить табличку "Ремонт", выставить козлы и бочки из-под краски. Все обтянуть красной тревожной лентой. И еще написать "Срок окончания ремонта - к годовщине части. Ответственный - сам командир". Что покосилось - завесить плакатами. Помойку обнести забором. На заборе - лозунг! Все плохое, косое, кривое: сгрести бульдозером к забору, на подходе выставить таблички: "Осторожно мины!". В том месте, где украли пролет забора, натянуть цепь и посадить старую овчарку.

Готовили к совещанию актовый зал, личный состав к смотру, генеральский зал офицерской столовой к торжественному обеду.

Составили перечень военнослужащих, которых нельзя показывать генералу. Их распихали по дальним караулам, выгнали в отпуска, отправили в командировки. Остальных строем сводили в парикмахерскую, до срока выдали новую форму и раздали перечень того, что должен иметь офицер к строевому смотру: от фонарика с запасной батарейкой до конвертов, компаса и запасных стержней к авторучке.

В этой суете Бакин ходил как потерянный. Слонялся по территории, пугая солдат, часами сидел в курилке у обреза с водой, читал стихи в библиотеке. Или думал. Вспоминал, как накануне вынес на помойку из кладовки три шинели, юфтевые сапоги, четыре пары остроносых военных туфель и неподдающееся подсчету количество зеленых маек и трусов. А потом купил горные лыжи.

Внешняя жизнь пыталась ворваться к нему, но он сурово отворачивал её в сторону.

- Товарищ подполковник! Почему вы не сдали на проверку конспект по спецподготовке? - Прибежал с выпученными глазами начальник штаба.

- У меня его нет.

- Как это нет? - изумлялся тот.

- Я его выкинул.

Полковник впадал в прострацию, а Бакина уже тянули в вещевую службу.

- Мы из-за вас не можем ведомость закрыть! У вас в этом месяце трусы и меховой воротник!

- У меня? - брезгливо изумлялся Бакин.

- У вас! Деньгами или вещами будете брать?

- Вещами... воротник отдайте полковнику Кторову, трусы капитанам.

И он снова шел в курилку и сидел там, подставив лицо солнцу, пока все вокруг суетились. За полчаса до окончания служебного дня он заходил в столовую и, помахивая сверкающим чемоданчиком, уходил со службы.

Глава 23. Где Шароваров под влиянием произошедшего становится другим человеком.

Что же мы забыли о Шароварове, творческом человеке, которого жестоко кинули родственники? Как пережил он предательство? Закалился или сломался в тяжкую годину? Принял ли все, что случилось во благо? Ведь истинно творческие люди на полях горьких обид растят дивные цветы чудесных произведений. Так где Шароваров? А нет больше человека с такой фамилией...

Куда пойдет выгнанный из дома журналист? С портфелем, в кожаном пиджаке на себе и клетчатом на вешалке, он пойдет на улицу Правды. Из своей редакции он уже уволился как миллионер. Надо было искать другую. Здесь на улице с бессмысленным названием в растянутом на квартал здании размещались десятки редакций самых разных газет и журналов, от коммунистической "Правды" до загадочного журнала с романтическим названием "Полипропилен". Говорил Варлам везде примерно одно и то же. Журналист... с опытом работы... На него смотрели, заценивали кожаный пиджак на нем и клетчатый на плечиках, трубку, и, как сговорившись, отвечали, что у них уже есть журналист или в кожаном пиджаке, или в клетчатом и тоже с трубкой, сидит и днями разглагольствует. Второй не нужен. Первого не знают куда деть. Даже в "Полипропилене". С улицы Правды он переехал в Дом прессы на Цветном бульваре, потом в здание на углу Академика Сахарова и Садового кольца, где размещались редакции уже совсем непонятные: сельскохозяйственные и рыболовные. Здесь Шароваров уже не заикался про опыт и говорил, что согласен на все. Учить людей рожь жать и рыбу ловить. А ему отвечали, что у них и так все согласны на все и предлагали поработать за голый гонорар. На что Варлам твердо отвечал, что на голый гонорар не прожить. Наконец в высотке у Савеловского вокзала блеснула удача, в журнале, название которого он не понял, главный редактор лет двадцати с ходу попросил:

- Для начала напишите статью обзорную про инновационные технологии на основе структурного анализа.

- Чего? - переспросил Шароваров.

- Вот, я вам тему записал, - юный главред был терпелив.

В соседней комнате Шароваров взял с полки словарь и перевел первое слово, потом второе и понял, что забыл перевод первого. Тогда выписал значения каждого и оказалось, что слова упорно не сочетаются. Через полчаса из всей статьи была только первая фраза, что инновационные технологии структурного анализа вопрос актуальный, как никогда. И Шароваров тихо ушел. Он пересек площадь, на вокзале сунулся в кассу. Но в карманах нашлось лишь сто рублей с мелочью. Варлам обогнул вокзал, там, где не было турникетов и строгих контролерш, влез на платформу и сел в зеленую облезлую электричку. Почти сразу двери ее закрылись, поезд поехал. Так и хочется написать "в никуда", или про начало романтического путешествия. Что-то вроде модных статей типа "как я без билета и денег проехал от Москвы до Владивостока". Но маршрут Варламу был известен. До станции "Нижние болота", где у родственников было убогое строение, гордо именуемое дачей - скворечник с окном и верандой. Ехать пришлось долго, добрался он уже в сумерках. В пристанционном магазине Варлам потратил последние рубли. У него было их сто двадцать. Хорошая бумажка в пятьдесят, пять рваненьких по десять и на двадцать кучка теплой от сжимавшей их руки мелочи. Он решил купить два пакета овсянки, буханку хлеба, литр молока и пачку чая, чтобы хватило надолго. Но, оказавшись у прилавка, неожиданно для самого себя потребовал бутылку водки "Царской", круг колбасы "Праздничной" и холодец "Олигархический". И еще на тот же хлеб хватило и чай. Простила ему продавщица шесть копеечек. Добрая оказалась женщина, душевная, хоть и в грязном халате.

Уже в полной темноте он добрел до участка, залез в бочку со ржавой водой и выудил со дна большой ключ от запиравшего домик замка. В дачном домике было холодно, и Варлам первым делом запалил лежавшие в печке дрова, не дожидаясь, когда они разгорятся, налил в стаканчик и выпил водки "Царской", закусил от края колбасного круга "Праздничной", и стал думать горькие мысли.

Они там делят миллионы. А я - Шароваров - наследник второй очереди - вроде как принц. Инфант. Отторгнутый. Как у англичан престарелый принц без надежды занять престол. Почетное звание и больше ничего.

Выпил Варлам еще водочки, сделал из колбасного круга бублик и сам себя спросил:

- Так тварь я дрожащая или право имею? Если я, Шароваров, человек достойный, но робкий, заезженный жестокими родственниками, то имеет ли право на жизнь такой человек? Не имеет! - Выпил он еще "Царской" и заключил: - так пусть не будет такого человека!

Трещали, догорая, дрова, то ли от водки, то ли от печки потеплело. На веранде он нашел сальный огарок, и был от него свет. Пляшущий огонек давал зыбкие тени.

Капли начавшегося дождика просочились через крышу и застучали по столу. Журналист достал из-под кровати и раскрыл старый рваный зонтик.

"Вот допью водку, - думал Варлам, - доем холодец, и что дальше?"

Тут он вспомнил, что уволился из газеты, а в другую не взяли. И все деньги, все сто двадцать рублей, проедены и пропиты. И печка погасла, а в коробке осталось лишь две спички.

С догорающей свечкой он прошелся по единственной комнате домика, вспомнил, что на чердаке валяется коробка с его, как он называл, архивом. Стащил её вниз, "использовав предпоследнюю спичку, восстановил горение" и стал жечь бумаги. Пожелтевшие газеты со своими статьями. Заметки, статьи, очерки и, даже, стихи.

"Мы в книге коммунизма дописывем главку,/сегодня съезду партии мы посвящаем плавку!" - начало восьмидесятых.

"Вот береза роняет свой лист./На березе висит коммунист./Он по струнке висит, словно глист./А он был ветеран и чекист./А весной прилетят два дрозда./Поклюют коммунисту глаза.//Тихо ветер качает дзержинца,/и неслышно спустился у ног./Партбилет словно красный листок..." - 1991 год.

"Строки эпохи", - вздыхал он, кидая листы в печку. А вот и век нынешний!

"Дзю-до, услышал только звуки./Отозвалось уже нутро./Веди вперед нас мудрый Путин/Врагов кидай через бедро!"

Или из последнего:

Яйца, яйца, яйца, яйца/птицефабрика в Твери/отрубил себе три пальца,/чтоб служить не замели. - Его отмеченная премией райвоенкомата "Баллада о дезертире".

Все в печку! Столько лет прошло, а ничего не сделал. Пушкин в его годы давно стал классиком, Гагарин слетал в космос. И стало ему тоскливо и противно. Потом он вспомнил, что Гагарин в его годы уже и разбился. И с Пушкиным вышло как-то нехорошо. Ходил бы в стрелковый кружок, как он в школе - не промахнулся бы. И стало жалко Гагарина, и в то же время вертелась подлая мыслишка, что "лучше быть живым трусом, чем мертвым героем". И Дон Кихота с верным Санчо Пансой и неверной Дульсинеей, д*Артаньяна, и, почему-то, академика Павлова с его собаками... всех пережил Шароваров, но радости это не доставило.

Мысли были странные от водки "Царской" и колбасы "Праздничной". В них странным образом перемешались масштаб полета и приземленность бытия. Он уже не хотел миллиона, постылой работы, негодяев родственников. Хотел стать океанским альбатросом и летать в вышине большим и сильным, презрительно наблюдая за мерзким земным миром с его людишками и их страстишками. Летать до старости, упасть в волну и утонуть.

Порванный парус зонта обнажил паучьи лапы голых спиц. Огонек свечи дрожал, и тени злобно тянулись к остаткам колбасы и холодца, хватали за рукава согбенную фигуру Шароварова, который все думал горькие думы:

"Стар я уже, болит и тянет в разных местах. Когда сморкаюсь, какие-то кусочки организма вылетают. И когда, все чаще, непроизвольно пукаю, то становится ясно, что внутри я окончательно сгнил. Что взять из прошлой жизни? Нечего - даже фамилию, которую растоптали жестокие родственники. Если жить дальше, то с другой, как нанимаясь в иностранный легион. Буду просто солдатом, солдатом пера".

Он сжег газеты, и какое-то облегчение вышло от того, что больше нигде на свете нет его статей, очерков и, даже, стихов. Словно очистился. Огнем. Со дна коробки он извлек тяжелый как кирпич выпускной альбом журфака. С трудом нашел свое фото, с которого глядел на мир удивленным взглядом. И рядом такие же товарищи, юные и окрыленные. И оставленные на выпускном вечере нетвердым почерком пожелания творческих успехов и номера телефонов однокурсников, вписанные позднее номера их сотовых. Неужели они не помогут старому товарищу?!

Шароваров полез в карман за мобильником и стал набирать номера.

Большая часть телефонов сменилась, пару раз сказали, что не знают, где эта сволочь, и если он этого гада встретит... Пришла смс-ка, что и на телефоне деньги вот-вот закончатся, но Шароваров, всхлипывая, упорно набирал номера старых друзей, еще не зная, что жизнь его вот-вот чудесным образом переменится...

Глава 24. Про Петра Петровича.

В любом учебном заведении стенд найдете. Поверху что-то вроде: "Из грязи в князи", а ниже фотографии известных людей с коротким рассказом, как они, покинув альма-матер, своих нынешних высот достигли. Рассказ короткий - сплошь про достижения, со ступенечки на ступенечку, сами прочитаете, а мы лучше расскажем, как высоты такие даются.

Петр Петрович не спал уже неделю. Поспишь тут, когда решается вопрос о его назначении. На такую должность, что вам и не снилась. Назначат - и ты всю оставшуюся жизнь в шоколаде, не просить будешь, а тебе все на блюде принесут, от абонемента в президиумы до мантии академика. Портрет твой затребуют архивы газет и телевидения, в энциклопедии и справочники. Будут изучать твой путь. Писатели про твою героическую жизнь захотят накалякать, и вообще людишки вокруг так и завьются, так и завьются. А не подпишут? Не назначат?..

Должность-то вот она под носом маячит, ведь все смазано и подмазано, обговорено, согласовано. Но и охотников на нее хватает.

От недосыпа и волнения Петр Петрович обрел сверхъестественные способности и мог смотреть сквозь пространство. Видит он, как старый майор-фельдегерь на такой же старой волге едет, а в потёртом портфеле папка, а в папке его личное дело и проект указа. Еле ползет волга от светофора до светофора. В нарушение всех приказов у ларька остановились. Бежит водитель за чебуреками сальными, себе берет и фельдегерю. Да как же так?! От этой гадости у вас живот прихватит и подотрется майор - за неимением лучшего - проектом указа и подотрется. А вдруг он, откушав, решит жирные руки об тот же указ вытереть?! И начальник, на чей стол он попадет, испачканную бумагу брезгливо отодвинет?

Но вот фельдегерь, понукаемый его взглядом, замотал головой, отказываясь от чебурека, и волга покатила дальше. Водитель одной рукой ест, другой рулит, доехала машинка до двери с табличкой "Экспедиция" в таком серьезном здании, что вам и сказать нельзя.

Вот папочку приняли в окошко, отметили её в журнале и положили в стопку. А за окошком рыжая тетка в синем халате села чай пить. Потом у нее обед, а сегодня пятница, день короткий, и пошла папочка по столам начальников лишь под вечер, где с ней разбираться никто не стал. Легла в сейф на выходные. А в понедельник у хозяина сейфа отгул и только во вторник он от этого отгула отошел, папочку достал и чиркнул - "Согласовано". Но лишь после обеда пришла за ней разносчица. Прапорщица с тяжелой попой, переваливаясь, несет ее по коридору. Вот она зашла к подруге, зацепилась языком, потом и вовсе закрыли кабинет и стали платья мерить. Они меряют, а Петр Петрович тут от бессилия воет. Полтора часа мерили, выясняя у кого жопа шире, и забыла прапорщица папку у подруги в кабинете. А той и дела нет. Цветок на нее в горшке поставила, полила, оставив пятно мокрое на дерматине или ледерине, Бог его знает, как эта красная обтяжка на картоне обзывается.

Петр Петрович трубку срывает, звонит кадровику:

- Николай Николаич! Здорово!.. Как сам?.. Семья?.. Подскажи, как там мои дела?.. Знаю, что на мази... Знаю, что в приказе и указе... Позвони все же... Чтоб не затерялся.. Не в службу, а в дружбу... Ну очень тебя прошу!..

И часа не прошло, как толстая прапорщица, злобно ворча, приковыляла к подруге, выдернула из-под горшка папку и понесла её по коридору дальше.

Один кабинет, второй - обрастает бумага резолюциями, в некоторых не задерживается, в других зависает на день. Петр Петрович похудел, по дороге на работу останавливает машину, чтобы подать нищим, а вчера сходил в церковь, где поставил по пять толстых как колбаса свечек перед каждой иконой.

Подходит дома к зеркалу, глядит на себя и не узнает. Что вы хотите: двадцать лет лизал задницу начальству, яро исполнял любые приказы, был лично предан всем, кто выше по должности, и вот появилась возможность выбраться из серой массы преданных и безмолвных в группу избранных еще более преданных и еще более серых. Сейчас или никогда. И снова тянется он к трубке телефонной.

Когда ж проект указа лег на стол Президента, враз утратил Петр Петрович открывшиеся экстрасенсорные возможности, перестал видеть вдаль и вглубь и тихо горевал.

А ну укатит президент на горных лыжах кататься или опять летать на истребителе, нырять на подводной лодке. Ты подпиши сначала все, что в папке под нос положили, а потом уж летай-ныряй.

А ну как по параллельной лыжне кто подкатит, полетит рядышком, да на крыло ему прыгнет, на дне заранее засядет в водолазном костюме и скажет президенту: сначала "здравия желаю", а потом, что у него на должность, что Петру Петровичу застолбили, свой человечек есть.

А каково это для чиновников знать, что где-то сверху президент на истребителе кружит, и ракеты под крыльями висят. Ну как заиграется в пилотов-истребителей, кнопку красную нажмет и, как говорится, "по просьбам трудящихся...". А под водой в глубинах океана?.. То тебе вокруг тишь да гладь, а он вынырнет, как чудо-юдо морское, и шороху наведет от берега до берега...

Но лодки ведь тонут, самолеты падают и тогда, пока суть да дело, новый президент первым делом бумаги, что на рабочем столе накопились, широким жестом со стола смахнет, и начинай Петенька все по новой. Поскольку у нового и команда новая. Новой команде надо своих людей на нужные места расставлять. Сложил Петр Петрович руки лодочкой, вознес их, стал творить то ли молитву то ли заклинания:

- Не катайся!.. Не летай!.. Не ныряй!.. Сначала подпиши!!!

К концу третьей недели не выдержал Петр Петрович, жахнул стакан коньяка и свалился. Забылся в дремоте.

Разбудил его звонок. С тяжелой головой снял он трубку, готовый обматерить любого, кто ниже по должности.

- Слушаю...

Но в трубке вместо четкого доклада лишь робкий, то ли смешок, то ли покашливание.

- Да кто это?! - взревел Петр Петрович.

- Кадры беспокоят, Петр Петрович...

А он уже сам узнал и по интонациям понял, что свершилось.

- Здравия желаю и поздравляю. Теперь уж нас не забудьте, - лебезил голос.

- Забудешь вас, как же, - хохотнул Петр Петрович. Словно неведомая сила поднимала его над толпой обычных людей, распрямлялась спина, голубела кровь.

Вот и все! Дальше все пойдет само собой с разными приятностями в дополнение. К юбилею орден, от дворянского собрания грамоту. От евреев кипу. От казаков шашку... Все теперь будет: новая квартира и машина, и еще одна квартира и еще одна машина, синяя мигалка на ней, "крякалка" под капотом, своя дорожка в бассейне, свой врач, свой повар, все...

Налил он себе еще коньяка из бутылки, что стояла на столе, и жахнул, теперь уже от души. "Последний раз за свои пью!" - подумал не без удовольствия. Жахнул и загадал:

- Кадровик не в счет, а кто первый позвонит и поздравит: тому сделаю, что попросит. А потом, телефон выключу и сменю номер к чертовой матери, чтоб не беспокоили, и секретарше скажу ни с кем из прежних не соединять.

И телефон торопливо зазвонил, словно испугался, что его вот-вот отключат.

- Слушаю... - голос был уже другой, вальяжный, сытый.

- Петя, ты? - позвал кто-то робко.

- Какой я, тебе, Петя?! Кому звонишь, охламон? - опешил Петр Петрович.

- Так учились вместе, на журфаке...

- Много вас на журфаке было...

- Шароваров я, - с укором уточнила трубка.

- Га! Кальсонов, ты что ли? Ах ты, шельмец, как узнал?!

Варлам не понял, что он узнал, понял лишь, что позвонил "в тему" и согласно засмеялся, потом глубоко вздохнул и начал жаловаться:

- Беда у меня, Петр. Злые люди наследства лишили, из дома выгнали, работу потерял.

- Вот так вот все сразу? - посочувствовал однокурснику начальник.

- А я лизал-лизал... молчал-молчал... писал-писал... - захлебывался в чувствах Варлам.

- Не соплИ! - перебил Петр Петрович, - чего хочешь?

А Варлам и сам не знал, чего хотел, не говорить же выбившемуся в люди однокурснику, что только что хотел стать океанским альбатросом.

- Чего тебе: власти или денег? - упростил тот выбор.

- Денег! - недолго колебался Варлам.

- Завтра зайдешь в одну корпорацию, в кадры к Сергею Аполлинарьевичу, скажешь, что от Петра Петровича, будет тебе место. И денег. Каждый месяц.

Не дожидаясь благодарности, Петр Петрович повесил трубку. Потом подумал и выключил телефон. Достал из него сим-карту, положил её на ноготь указательного пальца и сильным щелчком отправил в форточку. Посмотрел на часы и стал собираться на службу. "Последний раз пешком" - подумал он, надевая специально для такого дня заготовленный сверкающий костюм и новые парадные туфли. Словно крылья несли, а может, и портфель тащил, но прибыл он туда минут за сорок до начала рабочего дня.

Едва Петр Петрович подошел к родному учреждению - охранник сорвался с места, выскочил из своей будки и распахнул дверь. В холле уже собрались начальники средней руки, из-за спин которых выглядывали начальники и вовсе мелкие, вернее раньше все они были начальниками, коллегами и, даже, товарищами. Но уже пролегла между ними невидимая черта. В сторонке стояли приготовленные для нового кабинета Петра Петровича знамя, что поставят в углу, и портрет президента, который повесят на стену. И загундосила группа встречающих:

- Здравствуйте, Петр Петрович! Поздравляем! От всей души...

Петр Петрович молча обвёл их взглядом, поставил портфель, стоя, одной туфлей зацепил и снял другую и, словно солдат на параде, вытянул ногу.

- Так к вам спешил, что ногу натер.

И все бросились к его ноге словно к ручке дамы для поцелуя.

Самый ловкий, упав на колени, стащил носок.

- Ой, как натерто! - запричитал кто-то.

- Йод! Йод, - басил другой, - в аптечке йод!

С ящичка с красным крестом на стенке у будки вахтера сорвали замок. Внутри оказался закаменевший сухарь и пыльный стакан.

- Бардак у вас, - качнул головой Петр Петрович и двинулся к себе.

Впереди несли знамя, затем портрет, потом ковылял сам Петр Петрович, следом шли остальные.

Пусть идут. Век бы их всех не видеть.

Глава25. В которой Шароваров перестает быть Шароваровым.

С утра Варламу было нехорошо. Голое одеяло, которым укрывался ночью, отсырело, за окном дачного домика орали птицы. Голова была тяжелой, глаза не хотели открываться. Когда открылись - стало еще хуже. Маленький столик завален объедками. Пустая упавшая бутылка, корытце из-под холодца, скрутившаяся змеиной кожей колбасная шкурка с какими-то надписями. Варлам подтянул её и прочитал: "Состав: сердце говяжье (свиное), шкурка свиная, соевый белок, крахмал, усилители вкуса и экстракты, глутаматы". Только вредитель мог сунуть в "Праздничную" колбасу свиную шкурку и глутаматы.

- Ой, плохо мне! - пробормотал Варлам и с трудом сел.

Было вчера что-то хорошее и что-то плохое. Плохое? Квартира деда, наследство. Хорошее? Он заметался, заметил раскрытый выпускной альбом, сразу все вспомнил и поцеловал фото молодого Петра Петровича.

Начиналась новая жизнь. До него доходили рассказы о счастливцах, устроившихся в нефтегазодобывающие компании, холдинги, корпорации, представительства крупных западных фирм, в госорганизации, что-либо запрещающие или разрешающие. Попавшие туда разительно менялись. Потом они и вовсе выпадали из прежнего круга общения, переезжали в новые квартиры или загородные дома. Летали на другие курорты, селились в многозвездочные отели, сидели на других местах в театрах, обедали в дорогих ресторанах и просто не могли, да и не хотели пересекаться со старыми знакомыми. И вот счастливая доля выпала Шароварову. "Хотя, почему Шароварову? - подумал Варлам, - стоит ли тащить в светлое будущее ворох накопившихся за сорок лет обид, ошибок и неудач?" И если я как солдат, солдат пера, вступаю в иностранный легион, то должен сменить опозоренную родственниками и позорными публикациями фамилию".

Он стряхнул с пиджака крошки, чтобы скрыть грязную полоску, поднял повыше воротник рубашки, сбил мусор со штанин и пошел на станцию. По дороге старательно придумывал новую фамилию, которая должна быть яркой и звучной. Пусть твою статью сразу забудут, зато фамилия в памяти останется. Не зря же берут псевдонимы на арене и сцене, в политике и творчестве. Бим-Бом-2?.. Не годится. Ленин? Есть уже какая-то Ленина на эстраде. Чехов? И Чехову заняла какая-то грудастая в телеящике. Фамилия должна быть звонкая, как крик, пугающая, предупреждающая, настораживающая. В общем, он знал уже, какая она должна быть, но саму ее еще не придумал и незаметно вышел к платформе.

На ней народ ждал электричку. Люди ежились, запахивали полы плащей, кутали в шарфы шеи, нетерпеливо поглядывали, вытягивая головы, словно могли заглянуть за поворот, из-за которого покажется поезд. Но вот один из них в потрепанной куртке решительно расстегнул черную сумку и достал длинную узкую бутылку пива. Мастерски сорвав пробку, вскинул ее и поднес ко рту, держа почти вертикально. Он напоминал горниста. Вот еще один полез за бутылкой, другой, и все они забулькали-затрубили, приветствуя утро и призывая электричку. И та, словно ждала сигнала, с хриплым воем показалась из-за поворота, светя тусклым желтым шаром прожектора во лбу.

Варлам ехал к новой жизни. Для него всю дорогу пел ансамбль одноруких и одноногих, приносили мозольные пластыри и игральные карты, градусники и мочалки с титановой стружкой, ему кланялся монах с деревянным ящиком на пузе для сбора денег, играли на банджо и продавали петушков и курочек на палочках. В душе его все пело.

Корпорация занимала особняк в центре города. Реяли флаги, высокая решетка надежно отделяла его от улицы, на пропускном пункте счастливчики небрежно подносили магнитные карточки к турникету и проходили внутрь. Дюжие хлопцы в костюмах, под которыми угадывалось оружие, мгновенно развернули Варлама, когда он попытался приложить к турникету проездной метро, и отправили в бюро пропусков. Бюро оказалось с другой стороны здания и в нем, Варлам, выстояв длинную очередь, согнувшись перед низким окошком, попытался объяснить какой-то безмозглой бабе, что пришел сюда по звонку самого Петра Петровича. Баба стояла насмерть и говорила, что никакого Петра Петровича не знает, потому никакого пропуска ему не выпишет.

Варлама из очереди выпихнули, и он стал лихорадочно набирать номер благодетеля. Но телефон Петра Петровича молчал, абонент был недоступен. Варлам еще раз прошелся вдоль решетки, снова вернулся в бюро пропусков. У двери была закрытая стеклом доска, на которой под надписью "Корпорации требуются" было лишь две строчки: полотеры со стажем и посудомойки.

Наступив себе на самолюбие, Варлам снова занял очередь.

- Вам полотеры нужны? - спросил он, второй раз достоявшись до окошка.

- Вы полотер? - не поднимая головы, уточнила баба.

- Вам ведь нужны полотеры? - непонятно высказался Варлам.

- Ясно спрашиваю, - начала закипать баба, - Вы! Вот вы! Полотер? Со стажем?

- Я - полотер, - после паузы едва слышно произнес Варлам.

- Не слышу!

- Я - полотер! - заорал Варлам так, что очередь отшатнулась, - Я - посудомойка! Я - от Петра Петровича! К Сергею Аполлинарьевичу!

С разовым пропуском в кармане он помчался на проходную.

Теперь турникет сработал как надо, но внутри здания оказались закрытые на магнитные замки двери, и попасть куда-либо кроме кадровиков он не смог.

Кукольная красавица в приемной к начальнику департамента его не допустила и отправила в кабинет, где набирали младший обслуживающий персонал. Здесь, за заваленным бумагами столом сидела злобная крыса в очках с собранными на затылке в кукиш волосами.

- Я от Петра Петровича! - горячился Варлам.

- Да не волнуйтесь вы так, - пожимала плечами крыса, - полотером мы и без рекомендаций возьмем.

Варлам снова побежал в приемную. Секретарша смотрела на Варлама как на вошь, вернее как на прыгающую блоху.

- Начальник департамента полотерами не занимается, - ангельским голосом пела она.

- Скажите... ему... что... я... от... Петра... Петровича.

Варлам держался из последних сил.

Секретарша колебалась, размышляя какую кнопку нажать: вызова охраны или прямой связи с начальником, но тот сам отозвался, пробасив в динамик:

- Катюша, кофе.

- Сергей Аполлинарьевич! Тут человек пришел полотером наниматься, говорит, что от какого-то Петра Петровича!

- От Петра Петровича звонили, какой-то Шароваров в пиар-службу придет...

- Я! - заорал Варлам, - я в пиар-службу! Только у меня теперь фамилия другая. Я - Каркалов!

Глава26. Где Колян окончательно рвет с прошлым, а Бакин тоскует на службе.

Он не заметал следы. Просто рвал с прошлым раз и навсегда. Колян переехал жить к Ольге, где они заняли освободившуюся комнату Варлама. Он стер из памяти ноутбука базы данных ГИБДД и Бюро технической инвентаризации. На шоссе положил на асфальт небольшую коробочку, которая только звенькнула под колесами тяжелого грузовика. Волшебная коробочка замечательно глушила автосигнализации. Он порвал и выкинул диплом терапевта, который был выписан на его имя чей-то недрогнувшей рукой. В помойный бак полетели удостоверения инспектора по правам потребителей, работника собеса и сотрудника пенсионного фонда.

Чтобы уж точно никому не досталось, с крутого горбатого моста бросил в Яузу штамп для чеканки золотых червонцев.

Единственное, что он не смог найти - выписку из домовой книги на Олину квартиру и справку бюро технической инвентаризации с её планом.

Он еще раз обшарил карманы, обнаружил завалявшиеся пятьсот рублей, купил большой букет цветов и заспешил к невесте...

Старшие офицеры делятся на две категории: те, кто мечтает уволиться как можно быстрее, и тех, кто мечтает остаться в строю как можно дольше.

Подполковник Бакин, став миллионером, резко захотел уволиться, полковнику Кторову богатство не светило и он изо всех сил старался остаться на службе.

Бакину надо было лишь дождаться получения женой наследства, Кторову всеми правдами неправдами упираться руками и ногами и задержаться на службе как можно дольше. У сидевших в кабинете капитанов никаких задач и стремлений не было: сидеть себе и все, пока не спишут по геморрою и сколиозу.

Бакин посмотрел на дремавшего Кторова, потом на капитанов, которые словно на пианино в четыре руки дружно молотили по клавишам компьютерной клавиатуры.

"Стараются!" - одобрил подполковник и, зевнув, глянул на календарь. Последние несколько месяцев он, словно солдат-срочник, и зачеркивал крест-накрест, и прокалывал дни. Ряд жирных крестов похоронил уже пять с половиной месяцев, недобитыми оставались последние четырнадцать дней. "Две недели. - Потом рапорт на увольнение, загранпаспорт по срочному тарифу. Меньше месяца - и я владелец берлинской пивной. Прости родина! Бред какой-то... Зачем мне эта пивная?!"

Но в мыслях места службе уже не было. "Утром, распахнув дверь шале, одеваю лыжи... все одеваем лыжи: я, жена, Олька, жених и с горы... О чем это я?"

- Ку-ку! - тихо, но внятно произнес он.

- Ку-ку, ку-ку! - отозвались капитаны.

- Мяу, - упорствовал Бакин.

- Гав-гав! - очнулся полковник Кторов, облокотился на другую руку и немедленно уснул.

Глава27. В которой Каркалов-Шароваров осваивается на новом месте, а жизнь снова поворачивается к нему передом.

Начальнику быть специалистом совершенно необязательно. Главное - преданность вышестоящему начальнику. На том и стоим.

- Иван Иваныч! - искренне говорит подчиненный. - Вы для меня отец родной!

Лукавит, конечно, точнее будет: "Все, кто в этом кресле - отец родной". Пусть стилистически неверно, зато жизненно правильно, надежно и безопасно. Даже если "отец родной" тебя в два раза моложе или вообще не отец, а мать рОдная. Можно именно с таким ударением и восклицательным знаком.

Руководитель пиар-службы корпорации был моложе Варлама лет на двадцать. Правила игры знал - ему сказали принять Варлама - принял. Сказали - принял бы еще человек десять - не все ли равно, сколько тут дармоедов. Новичку он улыбался, держался приветливо. Варлам же старался произвести впечатление. Дать понять, что за это место он готов на все.

- У вас проблемы с жильем? Можете пока поселиться в гостевом доме корпорации. Но учтите, что все блага придется отработать. Надо будет постараться и поздравить наших юбиляров с праздником...

- Когда я работал в газете, то на праздник не раз давал материалы праздничной тематики и дам целую полосу посвященную...

- Еще необходимо готовить поздравления от имени руководства корпорации... - начальник не привык, чтобы его перебивали.

- Я дам лучшие поздравления, которые только были...

- Необходимо вести учет упоминаний корпорации в средствах массовой информации и готовить сводку...

- Я дам полную информацию...

- Послушайте! Вы ведь не гетера, чтобы всем давать за три рубля.

- Три рубля?! - с горечью воскликнул Каркалов. - Дешевле! Дешевле! Копейка за знак, полтинник - строчка. Двадцать лет в массовой печати.

Этот содержательный разговор перебил зашедший в кабинет куратор департамента от службы безопасности. Крепыш в костюме с маленьким значком на лацкане пиджака, в котором перемешались автомат, бинокль, мишень и еще какая-то военная ерунда.

- Вы новый сотрудник? - начал он с порога, с ног до головы обшарив глазами Варлама. - Отлично! Вот анкета. Заполните. Простая формальность, но так положено. У вас судимости погашены?

- У меня нет судимостей! - подпрыгнул Варлам.

- Я это так, по работе. Нет пока, и слава Богу!

Руководитель пиар-службы продолжил инструктаж.

- Варлам, у корпорации есть знамя, свои славные богатые традиции...

- Вы можете их не чтить, - вставил сотрудник СБ, - но мы вам не советуем!

- Первый месяц считается стажировкой. Это формальность, после нее вы будете получать не только зарплату, но и бонусы. Особо хочу обратить ваше внимание на соблюдение норм корпоративной этики.

- Да! - снова встрял эсбэшник, - вы можете их игнорировать, но это вредно для здоровья. Шучу! Варлам-Варлам... журналист... что-то знакомое, как ваша фамилия?

- Каркалов моя фамилия.

- Ну, слава Богу!

Так, с шутками и прибаутками, они вышли из кабинета, и начальник повел Варлама знакомиться с сослуживцами.

Если в сорок лет ты занимаешь не отдельный кабинет, а сидишь в общей комнате с сослуживцами - ты неудачник. Потому все, с кем предстояло трудиться Варламу, ими и являлись. Пусть хорошая зарплата, весомая фирма, зарплата и бонусы - все это лишь объедки с барского стола.

Центральное место за двухтумбовым столом занимал Гривастый. Пышные, словно взбитые феном волосы, сытое чуть брезгливое лицо, выглаженный, словно накрахмаленный, костюм. До корпорации он работал в пресс-службе администрации президента. Его обязанностью было менять фото президента на телеэкране. К примеру, встречается наш глава или говорит по телефону с плохим главой другой страны, и фото на заставке хмурое, суровое дескать, вот я вас чичас... А звонит какой президент-друг, и наш на фото улыбается, душа-человек, хоть деньги занимай. На самом деле фото, в целях экономии бюджетных средств, одно, просто в фотошопе его то растянут, то сожмут. Гривастый на этом и сидел. Кнопка левая - кнопка правая. Кнопка улыбка - кнопка угроза. Теплое место, расслабился он и случайно на две кнопки сразу нажал.

Половина лица улыбается, а вторая... и момент какой-то был политически важный. Руководители фракций в думе собрались на совещание. Несколько политологов тут же с готовностью заявили, что их от этой страны давно уже наполовину воротит, на что они не раз в своих прогнозах прозрачно намекали. Как следствие - международный скандал, в результате которого Гривастого с теплого места поперли. И теперь такая тоска временами сквозила в его взгляде, что-то вроде: был с людьми, а оказался среди людишек!

За вторым столом разложил напоминавшие трубы объективы еще один неудачник. Когда-то он лично фотографировал премьер-министра. Фотографировал его, мучился-мучился, а потом машинально ляпнул:

- Сделайте, наконец, доброе лицо.

Его тут же уволили по статье то ли за дискредитацию, то ли за оскорбление, но сам он говорил, что за разглашение государственной тайны.

Теперь фотограф прозябал в корпорации. Хорошо хоть фотоаппарат с объективами вернули.

Третий человек - неопределенного возраста дама - безостановочно что-то вязала за столом, на котором были разложены дамские журналы и выкройки. Её неудача была в том, что мужа понизили в должности. Перевели из председателя совета директоров банка лишь в члены совета директоров банка другого, поменьше, а следом и его жена спланировала из генеральных консультантов корпорации на место рядового сотрудника пресс-службы.

И лишь для одного Каркалова-Шароварова новое место являлось апогеем карьеры. После которого возможно только крутое пике.

Спустя пять минут после представления коллегам он, сняв и повесив на спинку стула пиджак, пугая их, вовсю трудился, выбивая лихорадочную дробь на клавишах компьютера.

Глава 28. В которой все те же миллионы делит Алена Фишман.

Первое впечатление обманчиво. Представительный Георгий Колтунов давно беспрекословно выполнял то, что решала его тихая жена Алена. И сам этого не подозревал. Надо Митю устроить в хорошую школу - бросала она невзначай, и Колтунов кивал: конечно, надо. Неделю спустя следовал новый заход: дети достойных родителей (шло перечисление) учатся заграницей. Георгий пожимал плечами. А в его портфеле каким-то образом оказывался буклет с предложениями самых разных иностранных школ и некоторые из них были подчеркнуты чьей-то заботливой рукой. За обедом Алена бросала, что, кто учится там, если не физику и математику, то язык точно выучит и нужные связи получит, а за ужином в достойной кампании выспрашивала у друзей, в какой стране грызет гранит науки их чадо. Две недели - и Колтунов рокотал, вопрошая: так отправляем мы Митьку в Англию, или нет?!

Так было несколько лет назад, теперь все стало проще. Алена просто показывала пальцем Георгию: "Именно это ты хотел мне купить!", и тот покорно соглашался.

Он и теперь носился по городу, выполняя поручения Алены, а та аккуратно составляла список новых заданий.

1.     "Заказать билеты на Кипр.

2.     Заключить договор с фирмой, которая восстановит утраченные документы, выпишет родственников и продаст полученную по наследству квартиру...

3. Утвердить план отделки новой квартиры.

4. Ветеринарные документы на котика для поездки на Кипр.

5. Оплатить выписанный из Италии вишневый гарнитур в гостиную, ореховый в спальню, березовый в столовую...

В этот момент в комнату постучалась Бакина. Оставив работу, она с непривычки маялась от безделья.

- Алена, пойдем чайку попьем.

- Да уж два раза пили, милая, - широко улыбалась та, переворачивая лист бумаги.

- Представляешь, - жаловалась Бакина, - вот понимаю, что сто десятая серия идет и девяносто впереди, а так втянулась, что не бросить. А сама думаю только об одном: как богатой стану.

Теперь Бакину было не остановить.

- Дом на заграничном курорте - это так здорово!"

"Ноги твоей там не будет, офицерша! - все шире улыбалась Фишман, - я вас за своего персика материально кастрирую".

- Ладно, Жанночка, ставь чайник, а я пока письмо Митеньке допишу.

"6. Нейтрализовать родственников!"

Глава 29. В которой подтверждается сомнительный тезис о том, что рукописи не горят.

Как изменилась жизнь Варлама? Да никак не изменилась. Также яростно строчил статьи только за другие деньги. Он понял: чтобы самому стать успешным, надо и писать об успешных людях. Бредом казались прежние тексты про то, как вывести тараканов и, используя старые женские колготки, отфильтровать брагу. А его отмеченный двухсотрублевой премией репортаж из приюта, где его укусила собака: "Тупой злобный пес таким же хозяевам"?! Темы сменились кардинально. Корпоративный вестник не стремился впарить людям, и без того несчастным, всякую дрянь. Он впаривал, пусть тоже дрянь, но рангом выше, людям успешным. Рекламные статьи пропагандировали не устройства для закрутки банок или омоложение средствами с огорода или пыльного газона, а пятизвездочные отели, перелеты бизнес-классом и тоже омоложение, но уже средствами Мертвого моря, при помощи золотых нитей и стволовых клеток. Даже объявления на последней странице были другими. Люди продавали не старые диваны и рассаду огурцов, а коттеджи и автомобили мазератти.

Варлам с первой получки приоделся, начал лечить зубы и даже прошел малый курс омоложения.

Трудности были. Внутри его шла постоянная борьба. Писать по-новому мешало собственное отравленное годами прозябания подсознание, которое непримиримо боролось с сознанием. Пленных не брала ни одна, ни другая сторона. В результате выходила гадость. "Пишу сегодня о реформе" - начинало водить ручкой сознание. "Я на заплеванной платформе" - хихикая, добавляло подсознание.

Так он работал, не покладая рук, борясь сам с собой, не подозревая, что над его головой сгущаются тучи.

Начальник службы безопасности корпорации держал за правило знакомиться со всеми поступающими на работу. Не с полотерами, конечно, но весь офисный планктон он, как кит, пропускал через себя. Кандидаты заполняли анкеты, маялись на собеседованиях, долго ждали, возьмут их или завернут, без объяснения причин. Другое дело те, кого брали по указанию сверху. Но и тогда личное дело сотрудника тщательно изучалось.

Начальник службы безопасности взял анкету Варлама. Уже на первых строчках взгляд его споткнулся, и от неожиданности он подпрыгнул. Вскочил и метнулся к огромному несгораемому шкафу. От поворота большого ключа дверь с тяжелым скрипом отворилась. На пол полетели бумаги. Начальник работал яростно, словно хотел зарыться в расставленные на полках папки. Откуда-то из недр он извлек одну из них и вернулся за стол. Сдул пыль и развязал тесемки. В папке лежала старая пожелтевшая газета.

Начальник службы безопасности сличил фамилию под обведенной красным карандашом статьёй с данными в анкете. Потом с довольным видом откинулся в кресле и потер руки.

- Я знал, что когда-нибудь тебя встречу, - произнес он и зловеще рассмеялся.

А в это время Варлам, не зная о надвигавшейся беде, с упоением строчил на компьютере.

Глава 30. В которой Бакин пытается порвать со службой.

Военные всеми силами стараются сделать у себя все как у людей, а все равно получается по военному. К примеру, совещание, то есть все совещаются, спорят, советуются, вырабатывая единое мудрое решение. Или у военных. Старший по должности говорит, и все с ним соглашаются. Вот и посовещались. Бакин сидел на совещании второй час. Обычно он в такой ситуации думал о своем. К примеру, просить или не просить на лето три путевки в Сочи? И после долгой борьбы решал не просить, поскольку все равно дадут лишь одну, и не летом, а зимой, и не в Сочи, а куда-нибудь за Урал. Но в этот раз он снова думал о полутора миллионах долларов. Подполковник понял, что не представляет, как это быть и жить миллионером. По пути на службу он даже пролистал специальный журнал о миллионерской жизни, который оставил Варлам. Судя по журналу, круг их интересов ограничивался часами, яхтами, лимузинами, загородными усадьбами и дорогими напитками. Бакин посмотрел на свои наградные командирские часы и понял, что они ему давно не нравятся. Он огляделся. Его место в зале для совещаний было в ряду подполковников, впереди чуть ниже сидели полковники, сзади - майоры и капитаны. Бакин расстегнул браслет, и протянул часы капитану из своего кабинета.

- Носи!

Капитан покосился на соседей, но часы взял. А подполковник достал удостоверение личности, в котором лежал техпаспорт на старые жигули, догнивающие на вечном ремонте в автопарке части. Техпаспорт он протянул второму капитану.

- Езди!

Тот принял техпаспорт быстро и деловито и сразу спрятал во внутренний карман кителя, переглянувшись с капитаном первым.

Бакину ненадолго стало легче. "Чего маюсь, - подумал он, почесывая незагоревшую под браслетом руку - я ведь уже был миллионером. До деноминации получал каждый месяц три с лишним миллиона и с трудом, но выдержал. Тогда и серебряный дипломат завел. Нет, надо просто не думать об этом, а то с ума сойду".

Чтобы отвлечься, он стал считать, сколько впереди сидит лысых и сколько волосатых полковников и сбился, поскольку волосатые упрямо переходили в лысых, а лысые умело маскировались под волосатых. Он заглянул в их рабочие тетради. Один спал с открытыми глазами, и его ручка выводила какую-то кардиограмму, другой рисовал зайцев, еще один положил сверху сотовый телефон и набирал смс-ку.

Бакин перегнулся и прочитал:

"Нюся! Не расстраивайся! Я конечно виноват!!! Но сейчас все лечится... Все расходы беру на себя...".

Тогда он вслушался в слова звучащие с трибуны:

- Однако при наличии благоприятных условий в текущем году СКО, МО, СЗО, ПривО, части непосредственного подчинения упустили возможности по сбору березового сока, отлову рыбы, сбору дикорастущей зелени, ягод и заготовке варенья. Как можно, в таком случае оценивать работу командования СКО, СЗО, если в этих округах не заготовлено ни одного килограмма дикоросов, не поймано ни одного килограмма рыбы. Не далеко ушли СибО, где заготовлено только 100 килограмм варенья и выловлена одна тонна рыбы, ПривО выловлено только 180 килограмм рыбы, а дикоросы вообще не заготавливали.

Подполковник заглянул в тетради соседей. У одного лист украсился жирно выписанным "Дикоросы" с тремя возмущенными восклицательными знаками.

"Варианта два, - обреченно подумал Бакин, - первый: я псих - они нормальные. Вариант второй: они психи - я нормальный. В любом случае мне надо уйти".

И он, преодолевая себя, поднялся, стянув на себе недоуменные взгляды сослуживцев.

- Подполковник Бакин! - прогремело с трибуны. - Вы согласны, что дикоросы нужны?

- В общем, да, - пожал плечами подполковник.

- Ответ неясен! - голос командира стал угрожающим.

- Так точно! - автоматически рявкнул Бакин.

- Садитесь.

Подполковник сел и все успокоились.

3 часть спустя полгода

Глава 31. В которой жизнь, издеваясь над Варламом, вертится перед ним, цинично поворачиваясь к нему то задом, то передом.

Начальник службы безопасности ходил по коридорам с папкой. Так было легче решать вопросы. Любой сотрудник, к которому обращался, сразу думал: а не его ли личное дело в ней лежит, и начинал суетиться и работать как стахановец.

Потому и секретарша не томила его в приемной как какого-нибудь полотера, а сразу пропустила в кабинет к самому Сергею Аполлинарьевичу.

- По новому сотруднику, Каркалову, - сразу перешел он к делу. - Брали его без нашей визы, потому спецпроверку провели уже по месту работы. Вывод: неадекватен, жаден, завистлив, без определенного места жительства.

- У нас таких каждый второй! - пожал плечами Сергей Аполлинарьевич.

- Мы дали с его компьютера прямой доступ в интернет: основной интерес - порносайты, жизнь миллионеров, дорогие машины. В социальной сети "Одноклассники" написал всем, что в ближайшее время по мощному блату станет одним из директоров корпорации, в крайнем случае, начальником департамента кадров. Ему это уже твердо обещали...

Здесь Сергей Аполлинарьевич подпрыгнул.

Мы проанализировали его запросы в поисковике:

"Шароваров - лучший материал" - 10 запросов;

"Шароваров - замечательный журналист" - 12 запросов;

"Шароваров - корифей" - 4 раза;

"Шароваров - "золотое перо" набрано семь раз.

"Всех ненавижу" - 352 раза.

- Кто такой Шароваров? - нехорошим голосом поинтересовался Сергей Аполлинарьевич.

- Шароваров - это он. Фамилию Каркалов взял при переходе в корпорацию, видимо заметал следы.

- Н-да, обещали мы Петру Петровичу...

- А что Петр Петрович? Я навел справочки - он ему лишь однокурсник. Пообещал сгоряча, а теперь Петр Петрович и телефон сменил, и вообще вряд ли его вспомнит.

- Н-да, кадр. Ладно, пусть каркает в другом месте, у нас ведь есть еще кандидатуры на это место?

- Да, вот прошедшие проверку резюме по рекомендации Сидора Сидоровича и Поликарпа Полиарповича, - начальник службы безопасности достал и протянул из папки несколько листов.

- Только вы уж сами сообщите этому Варлааму Портокину потактичней, что стажировку он не прошел. Мол, слишком талантлив для нас, генеральный директор его гимн читал и плакал, боимся загубить, в ресторан сводите напоследок...

Начальник службы безопасности заглянул в кабинет в момент, когда Варлам прятал в безразмерный портфель пачку бумаги, две казенные авторучки с символикой корпорации, фирменный календарь и пригоршню ластиков.

Застигнутый с поличным он суетливо отбросил ластики и закрыл портфель.

Начальник оглядел его. За месяц Каркалов похорошел. Допотопный кожаный пиджак и водолазку сменили приличный костюм, белая рубашка, розовый галстук. Вот только тревожный голодный блеск в глазах остался.

- Ну что, прошел месяц? - подмигнул начальник службы безопасности.

- Прошел! - воссиял журналист.

- Пойдем, отметим.

- Да кошелек, как назло, дома забыл, - пригорюнился Варлам.

- Ничего, за счет корпорации погуляем, - повод-то какой, окончание стажировки.

В ресторанчике неподалеку начальника знали. Официант засуетился так, словно и он был под колпаком службы безопасности корпорации. Пригнувшись в полупоклоне он освободил им уютный столик в углу и замер в ожидании заказа. Начальник протянул журналисту меню.

- Банкуй.

- Никогда не вкушал омаров. - Чистосердечно признался журналист.

- Вкуси... Вкуси омара... так ты, кажется, в своих статьях писал?

- А портвейн португальский, это ведь совсем не наш портвейн?

- Вкуси и портвейн. Небось его только после школы в подъезде и пробовал?

Варлам в ответ только счастливо засмеялся.

- Ну как, готов к работе в дружной семье? - поинтересовался начальник. Кивнул Каркалов, дважды кивнула над рюмками бутылка.

- Небось воспарил уже? Планов творческих громадье.

- Книгу вашему, нашему генеральному директору, - тут же поправился он, - писать буду, про его славный путь, - скромно заметил журналист.

- Говорят, ты гимн корпорации сочинил?

Каркалов потупил глаза.

- Спой.

- Не здесь...

- Да спой. Чего там.

Варлам встал, зачем-то отставил ногу и затянул:

- Раскинулось мощно на теле державы./От моря до моря фирма моя./Сосет ее нефть и сосет ее газы./Державе в ответ не дает ничего.//Славься правление моей корпорации./Нефть славься, газ и его конденсат./Пусть рвут на части они федерацию./Мне крохи падут, я тому буду рад.

С других столиков на них смотрели испуганно.

- Молодец! - похвалил он Варлама, - Вкусил, а теперь выкуси! Стажировка закончена, испытательный срок ты не прошел. Тебя зарубила служба безопасности. Хрена лысого тебе, а не работа на теплом месте. Омаров он будет вкушать! Из гостиницы нашей, чтобы сегодня убрался!

- За что вы меня зарубили? - по-детски обиженно спросил журналист.

- За то, - начальник достал из внутреннего кармана пиджака свернутую в трубку, пожелтевшую от времени газету, - за то, что ты двадцать лет назад в своей вонючей газетенке написал, что время вкладывать деньги в МММ. - Начальник службы безопасности выдержал паузу. - Я тогда квартиру продал... поверил печатному слову, вложился... потом десять лет в сортир с мавродиевками ходил и, подтираясь, верил, что рано или поздно тебя встречу.

Сказав это, он хлопнул Варлама газетой по носу, бросил ее прямо в блюдо с омарами и ушел...

Варлам неизвестно сколько времени провел один за столом. Заведение закрывалось. Над ним, разогнувшись, надменно стоял официант и презрительно смотрел на засидевшегося клиента.

- У вас есть пакетики для собак? - поинтересовался журналист. - Положите туда, что осталось.

- Ваша собака ест омаров и пьет портвейн? - уточнил официант.

- Да, - подтвердил Варлам, - такая у нее собачья жизнь. Удалась. Омара туда, фрукты и портвейна бутылку, нет, две, португальского. Нет, газету не надо.

И снова электричка и дача, до которой полчаса хода от заплеванной платформы. Снова сальный огарок, накрытый стол, на котором омар оставил жирное пятно.

Печка в прошлый раз с гулом поглотила его рукописи, остался только выпускной альбом, который он и жег страница за страницей. Уже сгорели все на буквы "А" и "Б", "В" и "Г". Юный Петр Петрович корчился в огне, но Варлам никому не хотел звонить. Внутри его была пустота, в которой в португальском портвейне бултыхался несчастный омар.

Вот в огонь полетел и сам Шароваров с нелепой челкой и задорным комсомольским взором, следом кто-то на букву "Я", и сам похудевший до обложки альбом. Дальше жечь было нечего, разве желтый листок, выпавший на пол. Он хотел отправить в печку и его, но что-то Варлама остановило. В свете угасающего пламени взгляд выхватывал лишь отдельные слова: "копия... квартиру... и моему племяннику Варламу Шароварову... в равных долях... копия верна... заверяю... нотариус... печать...".

Ночные птицы замолчали, гулянка на какой-то дальней даче примолкла, последняя полуночная электричка у станции сбавила ход, когда над поселком пронесся сатанинский смех.

Глава 32. В которой Бакин во время представления части генералу в извращенной форме протестует против тяжелого положения, в котором находится офицерский корпус России.

Рано утром подполковник Бакин сидел за кустами под кленом на дипломате-чемодане. Это было удобно. В таком положении он мог провести и час и два. В камуфляже среди веток и редких уцелевших листьев его не было видно, только два глаза настороженно смотрели из-под козырька. На плаце строили офицеров. Мудрый Бакин заступил на дежурство накануне приезда генерала, сменился перед самым визитом и имел полное право убыть прямо к нотариусу, пока остальные дрожали на плацу и отдувались за все. Он завернул лишь к поварам, задержался там минут на пятнадцать и не успел до построения проскочить к КПП. Теперь приходилось ждать момента, когда все зашагают на плац, где будет смотр. Тогда можно будет броском переместиться сначала за трибуну, а потом и к КПП.

На две ветки выше сидела ворона и, свесившись, внимательно смотрела на Бакина.

- Кар? - спросила она.

- Тс-ссс! - подняв голову, умоляюще протянул Бакин.

- Кар-р! - Подтвердила та громче, поерзала на ветке, прицелилась и украсила камуфляж подполковника белой кляксой.

- Ах, ты! - прошипел подполковник. Он нагнулся, подобрал шишку и запустил ею в ворону.

- Карр-р! - возмущенно завопила ворона, - каррр, каррррр!

Строй, как по команде повернулся к кустам, и другие опытные военные углядели прячущегося подполковника.

- Бакин, в строй! - скомандовал начальник штаба.

- Товарищ полковник! Я после дежурства.

- В строй! - повторил начштаба и сразу потерял к Бакину интерес.

Ударил барабан, и строй вместе с Бакиным, колыхая тревожными чемоданчиками, двинулся на заклание генералу.

- Стой! Налево! Первая шеренга три шага вперед... марш!

Первая шеренга послушно шагнула вперед.

Два полковника из генеральской свиты рванули вперед с азартом охотничьих собак. У одного была линейка, которой он мерил расстояние между звездочками на погонах и между воротником и краем волос. Второй проверял наличие положенных вещей в тревожных чемоданчиках.

Их фразы были отрывисты.

- Фонарь... батарейки, где запасная лампочка?

- Когда вы последний раз стриглись, майор? Лейтенантом?

- Почему конверты без марок?

- Ну и что, что лысый. Край неровный!

"Странно, - размышлял Бакин, нетерпеливо поглядывая на часы над зданием штаба, если я без пяти с половиной минут миллионер, то почему у меня в вещмешке должны лежать ручка и стержень, фонарик, железная кружка и изъятая на время проверки у Шельмы эмалированная миска?"

Генерал неторопливо шел за своими клевретами. За ним обреченно следовал командир части. Далее начальник штаба с блокнотом наизготовку.

- Почему у вас под кленом шишки лежат? - бурчал генерал.

- Виноват! - С готовностью отзывался командир.

- Офицер в полосатых носках не может занимать должность командира батальона, - продолжал он. И начальник штаба делал соответствующую пометку в блокноте

- Вот опытный воин! - огромный блестящий кейс Бакина притянул генерала как магнит. - Сразу видно: к бою-походу готов! Откройте.

- Тревожный чемоданчик к осмотру! - немедленно продублировал начальник штаба.

Сотни глаз строго смотрели, как присевший Бакин с ужасом для вида крутил шифрозамки. "Пусть рядом что-то взорвется, или молния в генерала ударит, а я потом... свечку...канделябр... - тянулись в голове безнадежные мысли, - цветы жене куплю! Японский выучу! - И тут он глянул на часы над зданием штаба и замер. - Если я уже миллионер, то почему боюсь этого краснорожего старичка с пижамными лампасами на брюках"?

Бакин встал и ударом ноги отправил чемодан к генералу.

Начальник штаба бросился наперерез, схватил чемодан и в два счета, будто только этим в жизни занимался, взломал замки и распахнул портфель.

Внутренности прекрасного дипломата были давно выломаны. Брошенная щедрой рукой повара для Шельмы пшенная, перловая и гречневая каши перемешались в единую безобразную массу. Сверху припечаталась миска Шельмы и большая алюминиевая ложка

Пауза затянулась.

- Ты кто?! - побагровел генерал.

Бакин бесстрашно показал рукой на часы на здании штаба.

- Уже полторы минуты, как я миллионер! - гордо ответил он. - У меня пивная в Берлине, вилла и шале в болгарских горах.

Это его спасло. Если бы Бакин начал каяться и говорить, что виноват, его бы размазали по плацу, а так генерал ощутил исходящую от подполковника опасность.

Все тоже посмотрели на часы, словно ища подтверждения.

- Можете идти! - распорядился генерал.

- Да, - согласился Бакин, - пожалуй, я пойду. Мне пора.

Он захлопнул чемодан и четким строевым шагом двинулся к КПП.

Генерал внимательно посмотрел на командира части. Ответный взгляд полковника кричал: "Дайте мне шанс!"

Над плацем с хохотом носилась ворона.

Глава 33. В которой раскрывается преступление.

Не ругайте милицию, ей и так плохо живется. Зарплата маленькая, обязанностей выше крыши, да еще и всякие Варламы их на страницах газет грязью поливают. Например, за криминальные связи. А как их не иметь, если именно с криминалом и работаешь.

Начальник вызвал старшину милиции Гробового и поставил обычную задачу: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Лучше две штуки. Срок до обеда. Что означало: для отчета не хватает раскрытого преступления. Одного, а лучше двух.

Старшина Гробовой, получив такое приказание, только вздохнул. В милиции он прослужил двадцать лет, плюс два года армии и в любой момент мог уйти на пенсию. Поступая на работу в милицию, он отмерил себе года три службы, потом еще три, потом четыре, так и тянулось. Да и куда уходить? Что-нибудь копать или носить он был уже неспособен. Кому нужен старый и толстый отставной милиционер? В сорок с лишним лет можно только у ворот с дубинкой стоять, так он и сейчас это делает. Зато здесь он всех знает, и его все знают, чебурек и шаверма в любом ларьке района бесплатно. Летом лучший арбуз у азербайджанцев из развернутого на улице ларя - старшине. Зимой - хурма с коричневым спелым боком - твоя. По семечкам у сидящих у метро старушек число подходов неограниченно в любое время года. Старшина на "земле" уважаемый человек и имеет привилегии, которые и не снились какому-нибудь министерскому полковнику. И сама служба знакома до тонкостей. Потому и начальник задачу поставил ему, а не какому-нибудь сопливому лейтенанту.

Гробовой порылся в кипе заявлений граждан. Выбрал: о краже из салона красоты. Кто-то стибрил фен, лаки для волос и какие-то муссы. Потом старшина с листом, исписанным злобным почерком, отправился к "аквариуму" - небольшой комнате для задержанных, где одну стену заменяла решетка от пола до потолка. Чтобы не было слышно пьяных воплей, перед решеткой поставили толстое стекло. Особенно потрясающим зрелище было после праздников: кто орет, кто поет, кто ругается - широко раскрытые рты и ни одного звука наружу.

Старшина взглядом переворошил "аквариум" - сегодня томились лишь трое. Серьезный мужчина в наколках посмотрел на старшину равнодушным взглядом. Такому муссы тащить - западло. Рядом на облезлой скамье, согнувшись и раскачиваясь, как маятник, сидел наркоман. У двери кучей ветоши посапывал расслабившийся в тепле бомж.

- Дай мне наркошу! - попросил Гробовой дежурного.

Попивающий чаек прапорщик замотал головой:

- Занят! - Опера велели не трогать, он у них в запасе. Вдруг где разбой или убийство.

Делать было нечего. Старшина отомкнул "аквариум" и брезгливо потыкал носком ботинка бомжа.

- Подъем! Отдохнул и хватит.

Бомж подскочил, как подброшенный, и вцепился в решетку.

- Не имеешь права! - затряс он нечесаной головой, - мне обед положен.

- Але, начальник! - лениво потянул уголовник, - забирай это Бельмондо, а то с него зоология сыплется.

- Обед! О-бед! - не сдавался бомж. - Суп!

- Пошли! - отвернувшись, процедил старшина, - там тебе на три блюда накрыли. Да не трясись ты так! Шмонит, сил нет!

Вести его в кабинет старшина побрезговал и беседу провел в конце коридора у туалета.

- Ты ограбил салон красоты! - убедительно как гипнотизер с расстановкой произнес Гробовой.

- Я? Нет! - снова затряс головой бомж.

- Полгода, - отойдя на метр, так же с расстановкой продолжил старшина, - своя постель, баня, регулярное питание.

Бомж ненадолго задумался:

- А можно я два салона ограблю?..

Бомжа усадили за стол писать явку с повинной. Старшина отправился к начальнику доложить о раскрытом преступлении.

- Мало! - странно похвалил его тот, - выполнил, но на троечку.

- Где я еще раскрытие возьму?! - взмолился старшина, - у нас и задержанных больше нет. Наркомана опера под себя держат, а рецидивист ни подо что не подпишется.

- Рецидивиста отвезешь в тюрьму! Час туда, час обратно, а по дороге чтобы еще одно преступление раскрыл.

Глава34. В которой на охоту за миллионом выходит Гнус.

Одному на свете плохо. А не одному - делиться надо. В этом Гнус убедился, расставшись с Коляном. Колян его не баловал, однако все сравнительно легкие способы добывания денег придумывал он. Снимать под заказ запчасти с иномарок - у Коляна и база ГИБДД, по которой легко узнать, по какому адресу прописано нужное авто, и прибор, глушивший сигнализацию, чтобы пейджер в кармане владельца не пикнул, пока его красавицу курочат.

Наконец, штамп, с помощью которого шлепали из латуни золотые царские десятки, тоже был у Коляна. И клиентурой он сам занимался. Казалось бы ничего сложного. Гнус подошел к ломбарду спустя минуту после того, как тот закрылся на обеденный перерыв. Подергал ручку закрытой двери, глянул на часы, состроил огорчительную физиономию и потрусил к стоявшим неподалеку жигулям, в которых дремал замшелый дед в кепке.

- Дед! В ломбарде обед! Выручи! Купи золотой червонец со скидкой.

- Чего? - проснулся тот.

- Дед! Обед! Возьми червонец. За штуку отдам! Деньги во как нужны! - Гнус провел себе рукой по горлу.

- Червонец?! - взгляд деда был чуть мутным из-за затягувшей глаза влаги, морщинистая, вся в пигментных пятнах, рука, которую он протянул за монетой, дрожала.

- Золотой! Царский! Купи!

- А сколько есть? - окончательно проснулся тот.

- Четыре, - Гнус протянул еще три желтых кругляшка.

Дед недоверчиво повертел их в руках, поднеся к самым глазам, и кивнул на соседнее сиденье:

- Садись, поговорим.

Гнус резво обогнул машину, в этот момент взвизгнул стартер, движок подхватил с лету, и жигули, прыгнув вперед, с ревом умчались.

Схватившегося за ручку задней дверцы Гнуса протащило несколько метров. Потом он упал, ободрав себе куртку и в кровь разбив лицо.

Его, готового сломать челюсть кому угодно, обул на четыре латунных червонца какой-то старый пердун!

Несколько дней он зализывал раны. На двоих с Коляном они снимали комнату в дальнем Подмосковье. Колян давно съехал к невесте, не висел на подставке выглаженный костюм, выветрился запах одеколона, и только тогда Гнус стал понимать, что крепкие кулаки и готовность заехать по роже кому угодно вовсе не гарантируют "жизни в шоколаде". Он неделю не выходил из дома, менял примочки и напряженно пытался думать.

Ничего удивительного, что пришел он к тому же выводу, что и все уголовники, "берущиеся за ум". Нужно крупное, по возможности безопасное дело, рискнув на котором, обеспечишь себя на всю жизнь. Срубить миллион и свалить или залечь на дно. И прав Колян, зачем лезть на инкассаторов, рискуя получить пулю. Забраться в магазин? Он ночью аккуратно выдавил стекло в салоне связи и отбежал подальше. Еле успел - подлетели менты. Да и хапнешь эти мобильники, ботинки, колбасу, ящик женских прокладок - все еще продать надо. Пять налетов - а на шестом попадешься.

Раны на лице зажили, оставив шрамы, а он все менял примочки. От их холодной влажности лучше думалось, круг поиска места, где лежит много денег, сужался, и он решил грабить не контору, не магазин, не инкассаторскую машину, а богатого гражданина из тех, что десятками ходят по улицам. Затруднение было лишь в том, что надо отличить этот десяток от тысяч снующих туда-сюда граждан. За миллион Гнус был готов убить, задушить, зарезать, только не знал кого.

Полдня он в сберкассе караулил богатеев. Потом его подозвал охранник и протянул распечатанные фотографии Гнуса. Как он сидит за столиком, пристраивается к кому-то в очереди, как вытягивает шею, пытаясь заглянуть через плечо получающего деньги клиента.

Ничего не дала и охота на подходах к банку. Богатый гражданин, получив деньги, подло нырял в машину, а то и вовсе был с охранником. На улице же гражданин мог быть и богатым, но не носить богатство с собой, а держать его на счете в банке, в платяном шкафу дома, на третьей полке между трусами и носками, его деньги могли быть вложены в акции, антиквариат, квартиры и машины. Грабанешь такого, а в портфеле банный веник окажется и бутылка кефира. И тут Гнус подскочил, высохшая примочка улетела в угол. Он вспомнил военного, за которым, по указанию Коляна, ходил неделю. В последний раз тот вышел прогуливать собаку не в мятых трениках, а в туфлях с загнутыми носками, пальто мехом наружу, а на его собаке был ошейник со стразами. Но подумал Гнус не об этом, а о кейсе, сверкающем чемодане, с которым военный ездил на службу и со службы. Значит - дома боится оставить. И баба его говорила: "завершим дело и дипломат не надо таскать". Вот где бабло! Это что же, полгода прошло, и завтра Коляну должно обломиться, завтра они этот кейс делить будут. Вот хрен вам, а не миллионы! Кто теперь Коляну этот военный, тесть? Ну что тесть, пора познакомиться с семьей жениха.

Гнус быстро оделся и помчался к электричке. По злой иронии судьбы он сел в вагон, в котором Варлам ехал к нотариусу на последний и решительный бой. Сел напротив и всю дорогу слушал его бормотание: "Три миллиона на троих - по миллиону... три миллиона на двоих - по полтора. По полтора лучше! Узнаете Варлама!" И так по кругу. При этом его руки лихорадочно перебирали собранные в прозрачные пластиковые папочки какие-то бумаги.

За один только перегон Гнус дошел до бешенства, сам того не замечая стал повторять следом: "миллион... полтора... убью суку!".

С трудом сдержавшись, он выскочил у первой же станции метро. Рабочий день в разгаре - военный на службе и его надо караулить у части. Он успел - Бакин как раз уходил со строевого смотра. Четким военным шагом с кейсом в руках он прошел КПП, дошел до остановки трамвая, сел в вагон. Следом заскочил и Гнус.

"Биту забыл! - мелькнуло в голове, и сразу пришел ответ - зубами вырву!".

Дипломат сверкал и притягивал взгляд, он уже не обращал внимания на народ вокруг, схватить, двинуть, вырвать, убежать! Сейчас!.. но вагон был набит так, что ни двинуть, ни вырвать, ни убежать не получалось.

Страдал не только он, страдал и подполковник. "Как сказал бы Варлам, - думал он, - теснота не соответствует моему новому статусу. Я еду к нотариусу, чтобы принять полтора миллиона долларов. Я миллионер, но еду на трамвае. Я несколько лет таскаю этот проклятый чемодан, чтобы кормить эту проклятую собаку".

Он переложил дипломат из руки в руку, и Гнусу пришлось продираться к нему сквозь толпу уже с другой стороны.

Бакин чувствовал на себе чей-то пристальный жгучий взгляд и машинально стал оглядывать пассажиров. Вот в стекле отразился он сам - военный в чине подполковника со сверкающим дипломатом в руках, а внутри... Что же он - пустышка? Вот женщина - на ней серьги, на шее две цепочки. Женщина поймала его взгляд, подняла руку и поправила прическу. Три кольца, браслет, перстень - машинально отметил офицер. Вранье! Пустышка - бижутерия! Он отвернулся, рядом вцепилась в поручень чья-то волосатая рука, окольцованная браслетом с часами. На циферблате часов написано "Omega". Нет! - подделка! Пустышка! Двести рублей в ларьке. Девушка, сидевшая под ним на сиденье, держала перед собой книгу. Понятен на странице был только рисунок, бамбук и лицо с узкими глазами, остальное иероглифы. Вранье! Понты! Не читает она её, ни знака не понимает - пустышка!

"А я сам?!" - Он еще раз глянул на отражение в стекле, форма, погоны и этот гнусный чемодан... и увидел, что к кейсу тянется чья-то рука с грязными растопыренными пальцами.

Вот и хорошо! Это мессия, это избавление! От всего ненужного и ложного в этой жизни! Часы командирские наградные, жигули, служба - все позади, остался только этот проклятый дипломат, последняя нить связующая его с бедным прошлым! И он поставил чемодан на пол вагона, отвернулся и дальше поехал к нотариусу налегке.

Глава 35. В которой родственники и другие разные люди съезжаются к нотариусу.

В назначенные день и время родственники съезжались к нотариальной конторе. Сначала появились Жанна Бакина с Олей и Коляном. Жанна принарядилась. Денег в доме в ожидании миллионов давно не было. С работы она ушла. Офицерское жалованье Бакина улетало моментально. Махнув на все рукой, она заводила все новые и новые кредитки и легко спускала деньги. Сегодня на ней были: белой кожи сапоги фирмы "АLBA", полупальто совместного производства Россия-Италия, венгерская красная кофточка и черная юбка, сделанная неизвестно где. Ну и сумочка, белая кожаная сумочка, как её уверили, из кожи крокодила, хотя Бакина - биолог-преподаватель по образованию - твердо знала, что крокодилов-альбиносов не бывает. Рыжий цвет её волос остался в прошлом. Теперь они были эффектно (и очень дорого) были окрашены под седину. Бледность лица скрывал легкий загар. Бакина с утра приняла валерьянку, глицин и элениум и её слегка шатало. С одной стороны её поддерживала Оленька в белом платье. Практичная девушка сшила свадебный наряд такой, чтобы потом сгодился на разные парадные выходы. Платье ей очень шло. Исчезла полнота, уложенные в салоне красоты волосы и макияж подчеркнули на лице то, что нужно подчеркнуть, и скрыли то, что следовало спрятать. Она уже не терялась на фоне наряженного в черный костюм Коляна. Тот поддерживал будущую тещу с другой стороны и нервно поглядывал на часы..

- Ой, Олька! - бормотала мать, - ой, не выдержу! Куда же папка наш запропастился?

Оля, повернулась к жениху и прошептала:

- Я тоже не выдержу... в один день... наследство... свадьба...

Колян прикинул, что до кабинета осталось пять шагов... четыре... три... Три шага до счастья!

Тут Жанна распахнула сумку и стала лихорадочно перебирать документы. Паспорт! Свидетельство о рождении! Свидетельство о смерти!

Она вздохнула, захлопнула сумку и крепко прижала её к себе, повернулась к зятю и шепнула ему:

- Сегодня будут деньги, очень много долларов, а потом еще больше долларов. Вам отдам десять тысяч на оплату ресторана и подарки.

Оля слазила в свою простенькую, но тоже белую сумочку, достала и издали посмотрела на открытку с двумя кольцами и голубком с веткой в клюве. Колян никуда не полез. Он и так знал, что в кармане пиджака лежит телеграмма из Нигерии, которую он сам себе и отправил. О том, что родители поздравляют, желают счастья, но сами приехать не могут. В общем, привет из Африки!

До открытия конторы оставались минуты. И Бакина-мама лихорадочно повторяла план действий. Вступить в права наследства, сразу у нотариуса оформить доверенность от Жоры. Со всеми этими бумагами в риэлторскую контору. Там ей уже приготовили сто тысяч долларов в конверте. Сто тысяч в конверте! С ума сойти! А у нее уже на пять тысяч долларов долгов! Сразу расплачусь, свадьба и за границу, смотреть квартиру и шале. Потом полтора миллиона долларов! Нет, не выдержу! И еще эти сто тысяч! И она снова полезла в сумочку, пересчитала документы и достала элениум.

В это время Колтунов с Фишман ехали сюда же на БМВ. В багажнике лежали дорожные сумки. Из одной торчали теннисные ракетки. Оба одеты по-летнему. Колтунов в шортах, супруга - в сарафане. Благо в машине тепло. Запертый в стоящей между ними переноске кот злобно ворчал и пытался просунуть между прутьями лапу с растопыренными когтями. И у супругов был свой план действий. Получить по завещанию свидетельство о вступлении в наследство, забросить его в совершенно другое риэлторское агентство, отметить все это дело в ресторане прямо в Домодедово и смыться на Кипр, на время, пока тут утихнет вой и улягутся страсти. Билеты и паспорта с визами лежали в кармане. Вещи в багажнике. Самолет во второй половине дня.

- Жорик, - погладила Фишман руку мужа, - родственники твои все приедут?

- Сестра, её муж, ну и Олька с этим Коляном.

- Давай мы их у нотариуса взбаламутим как следует, чтобы им не до наследства стало.

- Это как? - заинтересовался Колтунов...

Но самым первым на место прибыл Варлам. Он уже час стоял за углом дома. Отследил, как появилась с группой поддержки Бакина. К открытию конторы стал подтягиваться другой народ. Бабульки с паспортами в руках, два мужика, говорившие так громко, что скоро всем стало ясно, что один продает по доверенности другому автомобиль, какой-то невзрачный хмырь в очках и с портфелем, девица с пластиковым портфелем, полным документов. Ровно в девять подкатил и главный враг - Жора Колтунов с гадиной - Аленой. Родственники горячо расцеловались и скрылись за дверью.

Варлам глядел на часы, секундная стрелка несколько раз пробежала циферблат, и тогда он скомандовал себе "Пора!" и, с портфелем наперевес, рванул вперед.

В конторе помощница сортировала посетителей, одной рукой принимала бумаги для заверения, другой - печатала доверенности, она подбородком кивнула родственникам на дверь и громко объявила:

- По делу о наследстве на квартиру проходите в кабинет.

В кабинете столы стояли буквой "Т". За маленьким сидел тоже маленький и толстенький нотариус, напоминавший колобка, с любопытством глядевший на входящих. Колтунов галантно пропустил вперед сестру с группой поддержки. Сам с женой занял места поближе к двери.

Нотариус не торопился. Пару раз заносила какие-то бумаги помощница. Нотариус размашисто расписывался и бережно ставил печать. Помощница уходила. Потом пришла и.о. нотариуса, и они о чем-то негромко поговорили, несколько раз звонил телефон.

Бакина была готова потерять сознание, Колян, волнуясь, сжал кулаки, Олечка смотрела на него влюбленными глазами, Колтунов тихо сатанел.

- Прошу родственников покойного представить документы, доказывающие родство.

Все засуетились, Бакина первая выхватила из сумочки паспорт, свидетельство о рождении и свидетельство о браке. Положила их на стол перед нотариусом. Колтунов сделал это небрежно.

- Мужа пока нет! - жалобно сказала Жанна.

- Он тоже родственник покойного? - удивился "колобок".

- Нет!..

- Тогда он здесь не нужен, - сухо улыбнулся нотариус.

Колтунов переглянулся с Фишман.

- Кстати, молодой человек, - обратился он к Коляну, - что вы здесь делаете? Вы ведь не родственник?

- Ты что, Жора? - недоуменно посмотрела на него сестра, - это же...

- Это же жених! - продолжила Алена Фишман. Она подошла к Коляну сзади, приобняла его, словно успокаивая, - это же жених, мы все знаем...

Её рука легко скользнула во внутренний карман его пиджака. Колян удивленно обернулся. Волшебным образом в руке Алены оказалось два листа бумаги, и с лету она развернула один из них.

- Посмотрим, чей он жених... надо же целый список невест от семнадцати до пятидесяти пяти лет, и ты, Оленька, у нас идешь только под номером двенадцать... зато квартира наша... - с ловкостью фокусника Фишман крутнула вторым листком, - идет под номером один, впереди всяких там "трешек" и "двушек".

Все посмотрели на Коляна, и тут распахнулась дверь, в кабинет ворвался Варлам, по пути он повалил стул и толкнул перед собой дожидавшегося в очереди у дверей невзрачного мужчину в очках с портфелем, который вместе с ним невольно оказался в кабинете.

- Я! - громко провозгласил журналист, - я - родственник с правами на наследство!

Он хлопнул по столу паспортом, свидетельством о рождении, свидетельством о рождении тети, свидетельством о том, что тетя была сестрой покойного. Все было подготовлено, заверено, где нужно стояли печати.

Про Коляна сразу как-то забыли, и он, вырвав у Алены листы, выскользнул в оставшуюся открытой дверь. Ольга попыталась метнуться следом, но мать схватила её железной рукой. Бакина неожиданно окрепла, принятая смесь таблеток и капель стала действовать. Она переводила взгляд с Колтунова на Варлама, с Алены на нотариуса. Придурок Варлам не мог появиться просто так. В его портфеле наверняка еще какие-то бумаги. И Алена с братом, чего они оделись, как на курорт? Она все сильнее сжимала руку дочери, но та не чувствовала этого. Лицо Оли стало белым как платье, и не падала она только потому, что мать крепко держала её.

Нотариус внимательно изучал документы.

- Гражданин Шароваров, - занервничал Колтунов, - у нас, помнится, уже была дискуссия об очередности в вопросе принятия наследства.

Варлам молчал.

- Господин Шароваров?..

- Здесь таких нет! - не поворачиваясь, процедил Варлам.

- Ну что же, - оторвался от документов нотариус. - Есть ли у родственников должным образом удостоверенное завещание?

- Есть! - хором ответили Колтунов и Варлам.

Бакина недоуменно и испуганно глянула сначала на одного, потом на другого.

Варлам извлек из портфеля бережно положенную в пластиковый файл пожелтевшую бумагу.

- Пятнадцать лет назад покойный завещал свою квартиру троим присутствующим здесь родственникам в равных долях. Это надлежащим образом заверенная копия того завещания. Если есть сомнения в подлинности, прошу установленным порядком запросить архив нотариальной палаты по месту выдачи.

- Нет! - рявкнул Колтунов и хлопнул по столу ладонью с зажатым в ней спрятанным в такой же пластиковый файл документом, - вот завещание, составленное шесть с половиной месяцев назад, собственноручно подписанное покойным... то есть - он сбился, - тогда еще живым, удостоверенное надлежащим порядком, по которому означенная в нем квартира отходит мне как сыну.

- Довожу до вашего сведения, - перебивая его, скороговоркой сыпал Варлам, подсовывая нотариусу завещание старое, - что последний год жизни завещатель был не в состоянии не только понять смысл, но и просто подписать какой-либо документ. - Он снова нырнул в портфель. - Вот свидетельство из поликлиники, справка от лечащего врача, надлежащим образом заверенные показания приходящей сиделки и медсестры.

Говоря, Варлам выкладывал документы. Все они были в прозрачных файлах, пронумерованы, было видно, что он тщательно готовился.

- Далее, прошу исключить из числа наследников Георгия Колтунова, как лицо, своими действиями препятствующее воле покойного, совершившего подлог, о чем уже подано заявление на имя генерального прокурора.

Колтунов зарычал, повернулся к Жанне и закричал:

- Сестра! Он опять на троих квартиру распилить хочет!..

- Жанна! Жанна! На двоих! - взвизгнул Варлам, - по полтора миллиона каждому! Гони братца! Он хотел себе все забрать.

- Я не знаю! - отчаянно закричала Жанна и закрыла ладонями лицо.

Она выпустила руку дочери, и Оля, которая давно была без сознания, сползла со стула на пол.

В дверь заглянула помощница.

- Скорую! - крикнул ей нотариус. - Живее.

Общее возбуждение подействовало и на него. Глаза его заблестели, рот оскалился. Колобок выкатился из-за стола, плескал в ладонь воду из графина и широкими движениями, словно сея зерно, кропил лицо девушки.

И почти сразу за окном заревела сирена скорой. Белая машина с красной полосой затормозила у крыльца. Было слышно, как кто-то затопотал по коридору, вновь распахнулась дверь.

- Ну, слава Богу, не опоздал.

Стоя на пороге, белой шапочкой вытирал пот со лба врач, тот самый, который полгода назад принял деда в больнице и обещал вытаскивать кого-то или что-то.

- Вы и на Скорой работаете? - оторопел Колтунов.

- Неважно,.. - махнул рукой врач, раскрывая медицинский саквояж.

- Дочь моя! - сквозь сдавившие горло спазмы выдавила из себя Жанна.

- Потом, - отмахнулся врач.

- Вот! - он достал из саквояжа и положил перед нотариусом исписанный лист бумаги с печатью. - Поступивший к нам полгода назад больной ненадолго очнулся, после чего завешал свою квартиру в равных долях мне, еще одному врачу и племяннице главного врача больницы. Учитывая состояние пациента и срочность вопроса, его подпись заверил главный врач больницы. Надеюсь, вы понимаете, что наличие трех врачей одновременно, свидетельствует о том, что больной был в сознании и отдавал отчет в своих действиях.

- Молодой человек, вы не боитесь, что вас с работы уволят и диплома лишат? - тяжелым голосом, налегая на каждое слово, поинтересовался Колтунов.

- Мне теперь все равно, - дернул плечом доктор, - последняя воля покойного важнее.

Нотариус хищно схватил и внимательно изучил поданную врачом бумагу, кивнул и небрежным жестом отодвинул кипу макулатуры, которую накидали ему на стол Варлам с Георгием.

- Гражданин нотариус, - глянул на часы врач, - все понимаю, работа у вас серьезная, но там у меня в реанимации еще трое под капельницей.

- Завещание принимается. - Огласил решение нотариус. - Все сделанные ранее силу потеряли и являются ничтожными. Доктор, вам понадобятся документы на квартиру. Я подготовлю запрос...

- Не надо запроса!..

Все обернулись. Сидевший в углу невзрачный человечек в очках и с дешевым портфельчиком, которого втолкнул Варлам, повторил:

- Не надо запроса! Дело в том, что завещатель таковым не является. Еще два года назад он передал свою квартиру обществу с ограниченной ответственностью "Совет ветеранов", интересы которого я и представляю.

Мужчина покопался в портфеле, достал и передал нотариусу доверенность.

- Отдельным условием после передачи нам квартиры было оговорено проживание в ней всех родственников в течение полугода после его смерти. Также имею полномочия заявить, что на остальное имущество покойного ООО "Совет ветеранов" не претендует, и просит освободить занимаемую жилплощадь немедленно. Собственно, чтобы сказать это, я сюда и пришел. - Тут мужчина позволил себе улыбнуться.

- Ну ладно, - первым пришел в себя врач, - попадете вы ко мне в больницу.

Под рев сирены скорая умчалась, и тут же подкатила другая, вызванная помощницей нотариуса, только вместо Оленьки в нее погрузили впавшую в прострацию Жанну.

Колтунов растерянно перебирал документы, Варлам замер с раскрытым ртом. Алена, вознеся лицо к потолку, беззвучно что-то шептала.

- Все, граждане! - подвел итог нотариус, потеряв к присутствующим всякий интерес, и крикнул помощнице, - приглашай следующих.

- Кто по наследственному делу по долям в фирме, яхте и загородному дому, пожалуйста, проходите, - донесся её веселый голос.

Глава 36. В которой Гнус получает все, о чем мечтал, и тоже меняет имя.

Гнус не поверил своему счастью. Дипломат стоял на полу вагона. Растопыренные грязные пальцы немедленно схватили его ручку, и он ломанул к выходу. Граждане, почуяв опасность, расступились. Ударом ноги Гнус сдвинул гармошку двери и на ходу выпрыгнул. И только тогда у пассажиров проснулось чувство гражданского сознания. Или правосознания? В общем, что-то проснулось, и они заголосили: украли... держите... и прочие бессмысленные слова. Одна самая активная рыжая тетка сдвинула форточку на окне вагона и стала кричать то же самое в спину убегающему Гнусу.

А тот в азарте, не сообразив свернуть, так и бежал впереди отчаянно звенящего трамвая. Встречные машины, отчаянно гудя, разлетались в стороны. Влево-вправо, вправо-влево и Гнус так и пер вперед, навстречу своему счастью, пока не налетел на капот милицейского уазика.

Из машины выскочили старшина с короткоствольным автоматом и сержант-водитель с монтировкой.

Заорали оба:

- Урод! Мне что третьего за год давить? Мигалку не видишь! - басил старшина Гробовой.

- Попробуй теперь завести это "ведро"! - размахивая монтировкой визжал водитель, - бампер мне своим чемоданом поцарапал, у меня кузов повело!

Мимо них со звонками промчался трамвай.

- Украл!.. Вон тот!.. Чемодан увел!.. У военного!.. - кричали из каждого окна граждане с проснувшимся самосознанием.

- У уазика кузова нет, - пряча лицо, бубнил Гнус, - не могло его повести. У уазика рама.

- Пилорама! На лесоповале! - ухмыльнулся Гробовой и достал наручники. - Чего это ты морду от нас воротишь? Ба! Никак перед нами господин профессор, соратник академика, что на пару машины по ночам раздевают. Которым я по глупому человеколюбию мерседес помог завести.

Он защелкнул на руках Гнуса наручники с ловкостью и автоматизмом, с каким красавица одевает утром золотой браслет или политик запонки.

- Шикарный "угол" увел! - похвалил милиционер Гнуса.

Прощаясь с красивой жизнью, Гнус обреченно смотрел, как тот кладет серебряного цвета дипломат на капот и, щелкнув замками, легко распахивает.

Собравшаяся вокруг толпа отшатнулась.

Старшина захлопнул кейс. Первым его желанием было одеть полный разноцветной каши чемодан на голову Гнуса и, надавав ему пинков, отправить на все четыре стороны. Но надо было выполнять задание начальства, и он с чистой совестью доложил по рации, что задержан и будет доставлен в отделение грабитель, при досмотре которого обнаружены украденные им продукты питания, тут он споткнулся и еще раз с отвращением заглянул в чемодан, в количестве свыше пяти килограммов.

Гнуса затолкнули в собачник уазика и захлопнули дверь. Чемодан старшина хотел оставить в салоне, но, побрезговав, тоже забросил в собачник.

Во всей этой суете лишь Бакин оставался спокойным. На его душе было легко и радостно. Звонок трамвая звучал колокольчиком счастья. Избавившись от всего старого и ненужного, он ехал к новой жизни, в которой легко и радостно будет всегда. Напоследок, когда трамвай проезжал мимо уазика, распластанного на его капоте Гнуса и суетящихся вокруг милиционеров, он широким жестом выбросил в окно фуражку.

Фуражку подобрал водитель, недоуменно повертел ее и попытался водрузить на голову. Размер не подошел, и он с легким сердцем отдал ее старшине.

Уазик, тяжело переваливаясь на колдобинах, ехал назад в отделение. Вдвоем в собачнике было тесно, ныли сведенные наручниками руки, проклятый дипломат упирался в колено.

Гнус и уголовник смотрели друг на друга.

- "Угол" увел? - непонятно спросил рецидивист.

- Чего? - не понял Гнус.

- Говорю: чемодан у фрайера ломанул? Ты кто?

- Я - Гнус.

- Вижу, что Гнус. Клёвый "угол" отвернул, небось внутри бабла немеряно.

- Каша, - задумчиво произнес так и не пришедший в себя Гнус.

- Чего?

- Каша там... Весь чемодан кашей забит и еще миска металлическая, собачья.

- Да... - потянулся рецидивист, - новичкам везет первый раз, лохам всегда. Крал в открытую? По первому разу до пяти лет.

- За это говно? - изумился Гнус.

- А ты как думал! - ликовал уголовник. - Грабеж! Только ты теперь не Гнус, отныне ты Пшено..., нет, Гречка..., вот, Сечка!

- Не надо Сечка! - взмолился Гнус, - не хочу... Не хочу в тюрьму! Дядя, научи!

Последняя позорная фраза всплыла из тех давних времен, когда Гнус с обожанием смотрел на Коляна, перенимая у него криминальный опыт. "Крик души" подействовал.

- Ты это, - почесал на груди наколку рецидивист, - нет объекта - нет состава.

- Чего? - не понял Гнус.

Да как тебя судить, если того, чего спер - нет?!

- Как это нет? - кивнул на чемодан Гнус и взвыл. Подброшенный на ухабе кейс въехал ему углом в колено. - Как нет?! А каша?

- А ты ее съешь!

Оба были скованы наручниками, и оба же стали бестолково возиться с защелками. Наконец, дипломат раскрылся, Гнус опустился на колени и погрузил лицо в чемодан.

На первой же колдобине, каша залепила лицо до ушей.

- Рубай!.. - веселился уголовник. - Давай, Сечка! На зоне её как торт вспомнишь...

Когда во дворе отделения распахнули заднюю дверцу уазика, оттуда выпали сначала раскрытый, дочиста вылизанный чемодан, пустая сверкающая миска, потом Гнус. Его мутило, на покрытом остатками засохшей каши словно коростой лице остались видны только глаза и перекошенный страданием рот.

- Гадина! - заорал старшина, - ты что сделал?!

Гнус мотал головой и не мог ничего сказать, потом что-то прошептал.

- Что? - склонились над ним старшина с водителем.

- Нет объекта - нет состава, - уже громче пробормотал он и его вытошнило.

Начальник выслушал сбивчивый доклад старшины и приказал найти потерпевшего.

Сделать это было несложно: серебряный бок дипломата украшала табличка с выполненной затейливой вязью надписью: "Подполковнику Бакину за пятнадцать лет безупречной службы от офицеров в/ч....". "Бакин! Воинская часть ...." - была подписана фуражка изнутри.

- Каша, говоришь? До чего армию довели, сволочи! - покачал головой начальник отделения.

Глава 37. В которой Бакин узнает, что он как и все - нищий.

Бакин тем временем только подходил к нотариусу. У него не было часов, но он знал, что опоздал. Ну и хорошо, все позади, пирог поделен и осталось только забрать свой кусок с вишенкой.

В душе его играла музыка, испорченное службой воображение привычно выдало марш, но какой это был марш! По-хамски бравурный, слегка джазовый, из плотного ядра военного оркестра вскакивал то тарелочник с сияющим как его инструмент лицом и бил в тарелки не один раз, а пять - заглушая остальных, то трубач, который вздергивал трубу и голосил прямо в небо. И еще - все музыканты были в генеральской форме!

"Так вот как живут миллионеры!" - восхитился Бакин, шагать ему стало легко и приятно, а чтобы получилось в ногу, с такой музыкой приходилось подтанцовывать. Это вам не плацу: левой-правой, сено-солома!

Навстречу пролетел БМВ Колтунова. Георгий, против обычного, сидел рядом с шофером и рукой решительно показывал куда-то, как Ленин на броневике. Бакин помахал ему, но лимузин промчался мимо. "Деньги с Аленкой полетели тратить" - улыбнулся он. Дальше ему попался Варлам, с выпученными глазами бежавший в ту же сторону. От встречи с двоюродным братом жены подполковник уклонился и только головой покачал: "Хочет догнать Жорку и отнять свою долю". На конторе нотариуса не было праздничных флагов и транспарантов, у крыльца стояла машина Скорой. Едва он занес ногу, чтобы сделать последний шаг навстречу счастью, у Скорой отъехала дверь. Появилась заплаканная бледная Ольга, она помогла выйти матери.

Жена оказалась прямо перед ним.

- Бакин, где ты был?! Я завещание сама выбросила, а Жорка тайком сделал новое только на себя, потом приперся Варлам со старым, Олькин жених - жулик, потом приехал за квартирой врач из больницы, потом... - она зарыдала. - Бакин, дед еще два года назад передал квартиру каким-то ветеранам!

- А у меня дипломат украли с кашей для Шельмы, - вставил подполковник.

- Бакин! У нас ничего нет. Мы снова нищие.

Она говорила что-то еще, подполковник понимал каждое слово, мог сложить их, но общий смысл уходил мимо, словно речь шла не про них. Слова волной поднимали все, что до этого лежало в голове, все, что там сложилось: тихий городок неподалеку от Берлина, где он служил когда-то, гаштет с мокрыми от пива столами, виллу на Золотых песках и домик в горах, и вот схлынула волна - и ничего не осталось. Он опустил голову и с недоумением посмотрел на свои узорчатые туфли с загнутыми носами.

Бакин захохотал. Он хохотал все громче, не обращая внимания на то, что жена вновь потеряла сознание и её снова подняли в машину Скорой, которая сразу понеслась куда-то, распугивая прохожих ревом сирены.

Когда он, охрипнув, отсмеялся и поднял голову, никого вокруг не было.

- Хорошо, - заключил подполковник, мысли текли как-то вяло, - очень хорошо, я узнал позже всех и значит был миллионером на час дольше жены и Жорки. Только куда же я теперь пойду? - спросил он сам себя, развернулся и машинально поплелся на службу.

Глава 38. В которой в бой идет Колтунов, а Колян просит прощения.

Не завидуйте тем, кто прячется за шторками хорошей машины. Сидеть в ней, так только водителем: сказали - направо - поехал направо. Налево - налево. Стой на месте - да ради Бога! В бардачке кофейник, под сиденьем телевизор, по дороге в гараж подкалымил, десять литров бензина для своих жигулей слил и ни о чем не думаешь. Жизнь удалась.

- К юристам! - скомандовал Колтунов, и БМВ с безмолвным водителем понеслась к адвокатской конторе.

- Стой! - крикнул он, когда проехали пару кварталов. - В офис! Живее!

Машина развернулась через две сплошные и рванула к офисному центру.

- Жорик! - Алена Фишман впервые после нотариуса подала голос. - Жорик! Сначала меня домой!

- Домой?! - стукнул себя кулаком по коленке Колтунов, а есть ли теперь этот дом?!

Но БМВ послушно свернул на привычную дорогу. Алену высадили и полетели дальше.

Алена, держа перед собой кота в переноске, поднялась в квартиру. В прихожей отпихнула Шельму. События в нотариальной конторе заставили задуматься. И главная мысль: что будет дальше. С ней и с мужем. Нет, не так. С ней. Да, все раскатали губы на эти миллионы, только щелкнуть клювом успели, а ложка мимо рта прошла. Прошла. Прошло. Это у них прошло, а у нее почему должно проходить?! У нее дом на Кипре и сын в Англии. И в сундучке, сколько там золота в сундучке? А грамм уже под тысячу рублей стоит. Здесь же, похоже, заваруха только начинается. И если что дальше случится... то ей в той же Англии гражданство дадут. А что может случиться?..

Так размышляла она, привычно перебирая драгоценности, и только потом заметила, что не перебирает их, а укладывает. А еще меха. Зачем на Кипре меха? Зачем-зачем... зря что ли покупала?!

Звонок в дверь прозвучал как всегда неожиданно. Алена неторопливо подошла, посмотрела в глазок, секунду подумала и раскрыла дверь.

На лестничной площадке стоял Колян.

Прошедшие часы немало ему стоили, и так худое лицо осунулось.

- Вам, собственно, чего? - невежливо поинтересовалась Алена.

- Я к вам пришел...

- Навеки прописаться, - продолжила Фишман.

- Я пришел, - поднял голос Колян, - еще раз просить руки вашей племянницы.

- Опять?! - удивилась Алена. - Впрочем, не моей, а Жорика. Только зачем вам при всех этих новых обстоятельствах. Ничего же не обломится.

- Я знаю... я сам хочу отдать ей все...

- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовалась Алена, - что еще в ломбарде продают? Конкретнее можно?

- Я отдам этой девушке и ее семье свое сердце! Легкие, печень, почки, всего себя!

- Бред какой! - пожала плечами Фишман. - Ей с родителями теперь жить негде, а вы тут со своими субпродуктами.

В этот момент, отодвинув Коляна, в квартиру влетел Колтунов.

- Молодой человек, - не поворачивая головы, бросил он, - не морочьте Ольге голову, найдите себе девушку в провинции, получите специальность, например, сварщика. Будете нарасхват. Отдайте ключи!

Колян безропотно протянул ключи от двери, к которым успел прицепить красивый брелок с эмблемой мерседеса.

- У вас, молодой человек, еще вопросы есть?

- Да. Почему вы всегда говорите одно, а делает другое?

На это Колтунов только недоуменно пожал плечами, а Фишман с расстановкой, как объясняют ребенку, произнесла:

- Потому что мы - интеллигентные люди.

Дверь перед ним захлопнулась.

Колян ощерился. Он видел в каком-то фильме, как шакалы делили добычу, рвали друг у друга мясо из пасти. А потом пришел настоящий зверь, и все они убрались, поджав хвосты. И он сбежал по лестнице.

Колтунов тут же навсегда забыл о несостоявшемся женихе племянницы.

- Алена! - расхаживая по комнате и коридору, вещал он, - все на мази! Сначала съездил в "Плевако и партнеры", один из партнеров берется за дело. Запросил правда! Но тут мелочиться нельзя. Потом решил не только именем, но и числом этих гадов взять. Есть еще одна контора подешевле. А главное, посоветовали мне одного жучилу, разложили мы с ним эту ситуацию, и оказалось, что когда квартиру приватизировали, Олька несовершеннолетней была! И теперь по нашему иску все сделки с квартирой недействительны. Ах ты, моя Олечка! Дурнушка ты моя золотая! Правда, с Бакиными поделиться придется, но результат того стоит!

Колтунов захохотал, нервно потирая руки. Алена все время, пока он так расхаживал, провожала его взглядом, не слушала, а смотрела на его мятую рубашку, на расстегнутом воротничке которой виднелась темная полоска, на появившееся невесть откуда чернильное пятно на манжете, влажные круги под мышками. И во что-то подозрительное он умудрился где-то наступить ботинком, будто и не на машине ездил и теперь растаскивал это по всей квартире.

- Все... - отчетливо и громко сказала она.

- Что? - не понял Колтунов, - Алена, с деньгами у нас швах. Адвокатам заплатил - на карточках - ноль. Доля в центре заложена, пентхаус не оформлен, эти партнеры мне сегодня... ладно... И зачем мы вперед отделку квартиры и все эти гарнитуры оплатили? Алена, - кивнул он на бриллианты. - Христом Богом прошу! Продай цацки! Продай дом на Кипре!

Её рука дрогнула, она взяла из мешка несколько камней поменьше, поднесла их к глазам и те затуманились. Снова дрогнула рука, и камни упали назад в мешок.

- И буду голая-босая?! Вдову хочешь ограбить - злодей! Сына всего лишить!

- Сына надо из Англии забирать.

Куда?! - изумилась Фишман

- В школу. Есть же здесь какая-нибудь в районе. Или... не знаю, где мы теперь жить будем? Можно пока офис взять под жилье...Ах, черт, акции-то заложены... Так, я к адвокатам повезу бумаги. Суд будет по срочному тарифу. В квартиру никого не пускать! Гнать всех! Мы им покажем.

И он убежал, оставив приоткрытой дверь. Алена заперла её, навесив цепочку. В коридоре встала на табуретку и достала с антресолей большой чемодан. Подкатила его к шкафу. Раскрыла дверцы и бессильно села на табуретку.

Через несколько секунд раздался тоненький, словно комариный писк, звук. Он густел и крепчал, пока Алена, раскачиваясь, не зашлась в тоскливом вое:

- И сидят эти несчастные бабы на Кипре. Долюшка женская, мужья пострелены, здесь всё растащили, набежали и расхватали, и мне теперь на этом Кипре проклятом бабий век коротать, ой да что это за лишенько... за что мне такие мучения...

В тон ей злобно кричал кот, которого так и не выпустили из переноски.

Глава 40. "К торжественному маршу".

Бакин машинально залез в трамвай, идущий к части. Спустя пару остановок к нему подсел Варлам. Он пробежал их и обессилел. Вид у него был ужасен, волосы всклокочены, рот оскален. Варлам напоминал вампира.

Он встал за кабиной водителя, безумным взглядом оглядел всех и заговорил басом:

- Господа и товарищи, господарки и приятельницы! - с горечью сказал Варлам, - к вам обращаюсь я, гуманоиды! Ведь жить надо и радоваться тому малому, что имеешь!

Гуманоиды смотрели на него с подозрением, верно думая, что после такого прочувствованного и странного вступления начнут банально просить денег.

- Живя в нищете, без луча надежды и радости, мы и сами мучаемся и других мучаем!..

В голове у Бакина появилась какая-то важная мысль, которую он никак не мог ухватить и вытащить всю. "Я не миллионер, но и Варлам не миллионер, но я не Варлам!"

- Люди добрые! Довольствуйтесь малым. Не алкайте и не возжелайте. В поте лица добывайте хлеб свой...

Здесь открылись двери, и Бакин выскользнул из вагона.

Он помнил, что рельсы должны привести его прямо к части и шел вдоль них, не обращая внимания на светофоры и недовольные гудки машин. Мысли в его голове путались, словно льдины во время ледохода, они наезжали друг на друга, крутились на месте, вставали дыбом и все равно неслись куда-то так, что не ухватить.

"Я хотел начать новую жизнь и избавился от старого. Начать новую жизнь не получилось. Но от старого избавился. Часы, жигули, этот проклятый дипломат. Даже фуражка. Ничего нет. Значит, моя жизнь теперь все равно новая"...

Так, разговаривая сам с собой, за пару часов он дошел до части. За ним, устав сигналить, медленно ехали четыре трамвая.

У КПП стоял милицейский уазик.

- Да вот он! - указал на него дежурный милиционеру. - Трамваи зачем-то привел.

Красномордый старшина развернулся и, попытавшись изобразить строевой шаг, двинулся навстречу.

- Товарищ подполковник! Разрешите обратиться?

Бакин молчал.

- Товарищ подполковник, вы собираетесь сделать заявление?

"Заявление? - молнией пронеслось в голове Бакина, - А! Я должен всем заявить, что больше не миллионер!"

Молчание офицера немного озадачило старшину, и он съехал с торжественного тона.

- О краже. А мы его уже нашли. От лица органов. Примите.

Подошедший водитель подал старшине, а тот передал офицеру серебряный кейс.

- Благодарю за службу! - обреченно произнес Бакин, принимая чемодан.

- Только, что внутри, извините, не уберегли...

Милиционеры подождали, когда офицер скроется за воротами КПП.

- Чего ты ему фуражку не отдал? - поинтересовался водитель.

- На дачу отвезу. У него этих фуражек полная кладовка.

Старшина обошел уазик и распахнул дверь собачника.

- Слышь, как там тебя? Сечка? Значит, первое - запчасти с машин, второе: ты на пару с бомжом салон красоты ломанул, фен и муссы продал неизвестному, подписывайся, если позора не хочешь...

Бакин вернулся в часть в момент торжественный. Генерал решил дать командиру шанс реабилитироваться. Снова все стояли на плацу. На невысокой трибуне выделялись лампасы, в свите мелькали командир, начальник штаба. Впереди строя в готовности стоял знаменосец, два его адьютанта нервно расхаживали рядом, волоча по земле сабли в ножнах. Оркестр из прапорщиков сидел в стороне с важными лицами.

Бакин снова, прячась за деревьями, наблюдал за сослуживцами, непрерывно бормоча:

- Вещи стали возвращаться... хорошо это или плохо?.. так может, удастся вернуть все? Сделать как раньше. Стану полковником. Почет. Пенсия - восемь тысяч рублей. И не надо никакого миллиона...

На его плечо спланировала и села ворона.

- Кыш, проклятая! - согнал он её и побежал к штабу.

Воодушевившись, он взлетел по лестнице:

- Вернуться... искупить... как раньше...

Подполковник ворвался в кабинет, бурей прошелся по шкафам. Фуражек не было, лишь у запасливого Кторова лежала зимняя форменная шапка с кокардой. Он немедленно нацепил её. Что еще? Часы! На столе у одного из капитанов громко тикал большой круглый будильник.

- Баш на баш, баш на баш, - бормотал он, пряча его в карман. - И в строй, скорее в строй! - кубарем слетел он по лестнице.

На плаце шеренги стояли как по ниточке, знаменосец занял место впереди, адьютанты по бокам вынули шашки из ножен. Замер и оркестр, трубач стоял с раздутыми от набранного воздуха щеками, а тарелочник развел руки как для объятий.

Бакин ворвался в строй, растолкал сослуживцев и занял привычное место. На мгновение возникла суета, кто-то отступил назад, и строй выровнялся. В тишине было отчетливо слышно, как тикает в оттопыренном кармане будильник.

Командир на трибуне переглянулся с генералом. Сложенный веками ритуал ломать было нельзя. И зрители давно заняли свои места. Когда-то напротив построили дома для военных, и теперь, услышав барабан, на балконы выползали ветераны. Они довольно щурились, позевывая, и одобрительно кивали. Цветное белье на балконах развевалось как флаги.

- К торжественному маршу! - прогромыхало с трибуны.

Строй напрягся, Бакин с ужасом понял, что не помнит, с какой ноги начинают строевой шаг.

"С левой или правой?! Сено-солома? Старшина должен сказать левой-левой, а он милиционер - отдал чемодан и ушел".

- С песней!.. Шагом!... - командир на трибуне сделал паузу.

"Взмах левой рукой, нет, правой... а в правой чемодан", тут в его кармане зазвонил будильник.

- Марш! - сорвал паузу командир.

Строй качнулся и пошел.

- Тра-та-та, тра-та-та, - назойливо стучал барабан, - надо жить по распорядку. Трата-та, тра-та-та, - проще так и ближе к порядку.

С оглушительным звоном ударили тарелки. Уронив чемодан, Бакин вздернул руки, закрыв уши.

- Вы сломали меня!... - с тоской в голосе закричал он. Но барабанные палочки забили слова. Марширующие военные обходили его и шли дальше.

- Я миллионер, а не милитарист!

- Ура-а-а! - протяжно закричали вокруг.

Строй прошел, Бакин остался на плацу, согнувшись и схватившись руками за голову.

С двух сторон к нему подошли сидевшие с ним в комнате капитаны.

- Товарищ подполковник! По приказанию командира проследуйте с нами, - произнес один из них, и было видно, что за его решительностью скрывается робость.

К ним подкатила и со скрипом затормозила командирская черная волга.

"Все правильно, - согласился Бакин, - вот и волга вместо жигулей вернулась, значит, потом я снова буду миллионер, но почему нет прежнего восторга?".

- Мы прокатимся по городу, вы сядете сзади, - распорядился подполковник.

- Так точно! - согласился второй капитан, - мы просто прокатимся. Только вы тоже сядете сзади, между нами... Ваш чемодан... Шапку верните, товарищ полковник волнуется...

"Они моя охрана!" - понял Бакин, устраиваясь на заднем сиденье. - Меня надо охранять! Ведь на миллионеров часто покушаются".

Путь был недолгим и закончился в кабинете, в который проводили подполковника капитаны. Он зашел, и дверь за ним защелкнулась на замок.

Бакин огляделся, в помещении из мебели было лишь несколько соединенных вместе железных стульев, рядом с окном фикус в большой круглой кастрюле, посередине красная ковровая дорожка, на стене висел плакат, рассказывающий о пользе болотной воды.

Между фикусом и крайним стулом прямо на полу сидел плешивый мужичок в белом халате. Выражение его лица было одновременно хитрым и ласковым.

- Ку-ку, - сказал он.

- Ку ку, - недоуменно отозвался Бакин.

- Ку-ку-ку! - обрадовался мужичок!

"Так это же так просто", - осенило Бакина, он поставил портфель, зачем-то снял ботинки, сел рядом с мужичком, и они принялись куковать уже вместе.

- Ты кто? - спросил подполковник.

- Я врач, а ты кто?

- Не знаю, - честно пожал плечами Бакин.

- Тебя почему ко мне привезли?

- Потому что они думают, что я миллионер, а я сегодня в десять двадцать пять свой миллион потерял. Когда у меня этот чемодан украли.

- У тебя в чемодане был миллион?

- Нет, каша.

- Какая каша?

- Разная, перловка, гречка, овсянка - ассорти.

- Ты наш! - тепло сказал врач.

Он был хороший мужик этот психиатр и со всем соглашался. И Бакин не спорил, когда его снова повели куда-то, помыли и переодели в пижаму.

Когда санитары втолкнули его в заставленную койками палату, первое, что он сказал было:

- Здравствуй, Варлам!

Глава 41. Предпоследняя, в которой Колтунов судится.

Нотариусы, адвокаты, милиционеры, журналисты и военные - все у нас гадость какая-то выходит, где же правда? А правда в суде! Потому как все, что сказал ты - это личное мнение, а что сказал судья - это именем Российской Федерации.

Колтунов с изумлением обнаружил, что если раньше все у него было со знаком плюс, то теперь стало со знаком минус. Накануне, не получив привычный ежемесячный перевод на банковскую карточку, он с возмущением ворвался в ресторан офисного центра, где обедали партнеры. Он грохотал голосом, возмущался и кипел, и только потом заметил, что стол накрыт лишь на двоих. И бывший профсоюзный босс сказал просто:

- Жорка, верни деньги! Иначе ты здесь - никто.

А бывший секретарь парткома с гаденькой улыбочкой напомнил, что все во власти Бога, Бога настоящего, который един.... - он бы еще долго вещал на вечную тему, но Георгий ушел, хлопнув дверью.

Еще вчера в плюсе был прибыльный бизнес, тянувший на пару миллионов, родительская квартира, за которую он рассчитывал получить три миллиона, да строящийся пентхаус - это еще несколько миллионов долларов. Он был средним московским миллионером, а сегодня разом лишился всего, и даже, если срочно переуступить права на пентхаус с зимним садом и попытаться рассчитаться со всеми, на нем еще останется висеть полмиллиона долларов долга.

Неделю он суетился, бесчисленно ксерил документы, консультировался, отправлял запросы и бегал по адвокатским конторам. И везде ему обещали, брались помочь, строили линию защиты. Лишь бы платил. Вот с этим были сложности. Первый раз в ломбарде он хорохорился так, что сам себе был противен, дескать, занесла к вам нелегкая! Оставил там золотую цепь и перстень. Деньги ушли в детективное агентство, копавшее информацию на "ветеранов". Через день наведался вновь, ничего не говоря, положил на прилавок золотые часы, не сняв и ремешка. Все, что получил, пошло адвокатам. То, что выручил за сотовый телефон, отдал за ускорение дела. Надо было торопиться - вот-вот их должны были выселить.

За ним до конца месяца была закреплена БМВ, и он слетал на стройку, чтобы расторгнуть договор и вернуть деньги. Но менеджеры вновь стали слепы и глухи.

И все же, спустя неделю, Колтунов прибыл в суд пусть и с пустыми карманами, но во всеоружии. Три его адвоката стояли стеной. Три костюма, галстуки, наготове толстые юридические книги со свисающими длинными закладками. Два из них были кандидатами наук, один практик, отставной полковник со шрамом на лице и значком спецслужб на лацкане.

Они то и дело советовались, согласовывая линию защиты, и пренебрежительно посматривали на адвоката оппонентов. Тот явился в мятой рубашке и тертых джинсах, вместо делового портфеля в одной руке была авоська с пакетом кефира, картошкой и пучком редиски. В другой набор пирожных в коробочке, перевязанный алой ленточкой.

"Ну все, - расслабился Колтунов, - сейчас этого сморчка задавим и дело в шляпе".

С опозданием на полчаса, позевывая, появилась облаченная в мантию судья - тетка лет сорока.

Дальше все пошло по накатанной: "Слушается дело...

Адвокаты засуетились.

- Заявляю ходатайство! - подскочил первый защитник Колтунова.

- Протестую, - вяло поднял руку мужик с авоськой.

- Протест принят, - не поднимая головы от стола, пробормотала судья.

- ... в то же время надо учитывать, - соловьем пел первый адвокат, кандидат наук и тот самый "партнер", - что владелец квартиры не отдавал отчета в своих действиях, что подтверждается справкой, выданной психо-неврологическим диспансером...

- Не имеет значения!

- Согласно федеральному закону номер... и на основании постановления... - торопился выложить заготовки второй адвокат.

- Неважно!

- Есть данные, - включился отставной полковник, - что ответчики неоднократно обманным путем, под предлогом оказания социальной помощи и оказания сомнительных услуг, завладевали имуществом...

- Не имеет отношения к делу.

Ответная речь адвоката ответчиков была краткой.

- Короче, договор есть договор, мои клиенты - нормальные пацаны, все сделали по уму, никого не били, не спаивали, а тут эти ученые фраера...

- Все понятно, - улыбнулась судья, - заявление принято. Объявляется перерыв.

Колтунов с адвокатами вышли в коридор. Защитники тихо переговаривались между собой. Когда Георгий подошел к ним - замолчали.

"Как при покойнике", - почему-то подумал он и пошел дальше по коридору. У каждой двери останавливался и слушал разговоры ожидавших заседания.

- В милиции плати... адвокату плати... судье плати... теперь, чтобы в колонию хорошую отправили, снова плати...

- А он мне говорит: тут случай очевидный, потому все будет в два раза дороже...

- Закон - это святое, и меньше, чем за сто тысяч я на его нарушение не пойду...

- И с нас взял, и с тех взял, а потом дело вообще другому судье передали...

Георгий вернулся в зал, в котором слушалось его дело. Дверь в комнату судьи была приоткрыта. Колтунов заглянул туда и отшатнулся:

Судья, поддернув мантию, сидела на коленях у адвоката оппонентов и болтала толстыми ногами. Тот отправлял ей в рот одно за одним пирожные.

Секретарь суда, круглолицая девушка, писавшая что-то в толстом журнале, подняла голову.

- Почему судья на коленях у адвоката сидит? - шепотом спросил Георгий.

- Так они же муж и жена, - пожала плечами девушка-секретарь.

- Как муж и жена?!.

- Обычно. Закон позволяет, - разъяснила она и широко улыбнулась.

Перерыв закончился.

Судья заняла свое место, подняла голову и посмотрела, все ли собрались.

- Именем Российской Федерации, - сказала она и сыто рыгнула...

Дальше вышло некрасиво. Колтунов попал в ситуацию, когда ему нечего было терять кроме своих цепей. Цепи тянули на миллион с лишним долларов. Пожелав стать долларовым мультимиллионером и почти став им, он неожиданно оказался миллионером долговым. Даже на его пентхаус был наложен арест по иску бывших компаньонов, мебельной и строительной фирм.

Колтунова понесло. Он подал апелляцию, завалил заявлениями прокуратуру, письмами депутатов, премьера и президента. Георгий связался с сомнительными партиями и движениями, и несколько раз был отмечен в джинсах с плакатами в разных не разрешенных для этого местах. Более того, отодвинув назад дела квартирные, он все больше стал скандалить на совсем другие темы, например, про то, как делается бизнес в Москве.

Люди не любят когда им угрожают, а говорить правду и угрожать - часто одно и то же. Колтунов стал мешать и мешать многим. Мешать же людям вредно для здоровья. Так и осталось неизвестным, кому же он мешал больше всех. Наверно коллегам. Ведь стрелок старался, чтобы железо казенного БМВ не было задето, не порвались кожаные сиденья, ну а поменять стекло двери и сделать химчистку салона - раз плюнуть.

На фотографии, занявшей место рядом с отцовской, он выглядел таким умиротворенным, что сразу становилось ясно: все у Георгия хорошо и ничего ему больше не надо.

А ниже шла надпись про травы - последний долг, отданный ему улетевшей на Кипр Аленой.

Глава 42. Финальная, когда все поделено и никому ничего не досталось.

Ольгина мать лежала в больнице, отца отвезли в сумасшедший дом, а сама она металась по городу, разыскивая Коляна. Вот кафе, в котором они сидели в день знакомства, вот парк, где он подарил кольцо, вот... Мест было много, но появлялись они там случайно, и встретить его здесь второй раз вряд ли удастся. Еще страшнее было бы встретить его там с кем-нибудь из того списка, что утянула у него из пиджака тетя Алена. Она попыталась вспомнить, что жених рассказывал о себе и... почти ничего не вспомнила. Сама трещала как сорока, нет, чтобы его расспросить. Место, где был прописан возлюбленный, оказалось поделенной на сотню долей комнатой в подмосковной коммуналке. Если бы все её владельцы вдруг разом сюда явились, то не поместились бы в ней даже стоя. Почтовый ящик был забит повестками. Академия информационной дератизации занимала скромную комнату в одном из офисных центров.

- Девушка, - вздохнула секретарша, - у нас этих аспирантов, как собак нерезаных, от армии косят, да девчонкам пыль в глаза пускают, где они живут и обитают нам неважно, лишь бы плату вовремя вносили.

Она забросила институт, навещала родителей в больнице и упорно продолжала искать Коляна, пока не поняла, где есть шанс его встретить.

Ольга приехала к своему старому дому. Вещи давно вывезли в офицерское общежитие, не было у нее и ключа, но дверь оказалась открытой. Ольга толкнула ее и вошла. Здесь начали ремонт, уже отодрали обои, сняли проводку, света не было, но она привычно шла по своей бывшей квартире. Прошла по коридору, зашла в комнату дедушки. Запах лекарств за полгода так и не выветрился. Она пошла дальше и толкнула дверь в свою комнату. Ночные фонари и луна через окно высветили ее пустоту. Оля пошла дальше и заглянула к Колтуновым, пусто было и здесь, лишь на полу валялся мусор. Неожиданно в проходной комнате раздался шорох. Сердце ее сжалось, она встала в дверях и увидела отблеск огня за перегородкой, где когда-то спал Варлам. Она сделала несколько шагов и в свете пламени увидела Коляна. Овчарка у его ног шевельнула хвостом, узнав хозяйку.

Колян у окна жег какие-то бумаги. Оля подошла и обняла его.

Парень напрягся.

- Я сжег, - глухо сказал он, - и список невест, и на квартиры справки.

Оля помолчала и спросила:

- Если бы все это не произошло у нотариуса, ты бы меня не бросил?

- Нет. Я искал тебя все эти дни.

- А я тебя. Мама в больнице, папа... тоже. Дядю Жору убили, Варлам исчез, тетя Алена улетела на Кипр. Почему все так случилось?

- Время такое. Эра дележа. Поделили крупные куски, теперь догрызают то, что осталось.

- Какая страшная стала жизнь... - девушка прижалась к парню.

- Ну что ты, - он наклонился и поцеловал её. - Время идет. Наступит эра другая, и я сделаю все, чтобы нам в ней было хорошо.

- Через миллион лет?

Колян не ответил, поджег последний лист и поднес его к оставшейся на окне занавеске. Веселые огоньки побежали наверх. Когда они уходили, в спину им полыхнуло пламя.

* * *

Не знаю, что было дальше. У квартиры другие хозяева, которые ничего не знают о том, что было с ней раньше, и живут счастливо. У них хорошая бронированная дверь, надежная сигнализация и вообще все в жизни хорошо. А как еще может быть у людей, которые могут выложить за квартиру три миллиона долларов?

Все, что происходит вокруг, это не про них и не для них, а любая неприятная новость лишь повод выключить телевизор или компьютер, отложить газету. Чего в них только не пишут. Судя по статьям, Варлама выпустили из дурдома. Хватит и ленты новостей. В ходе реформы сократили еще одну бессмысленную воинскую часть, отправив на вольные хлеба капитанов, майоров и, даже, полковников. Еще одна мемориальная доска украсила фасад известного дома, о чем написали в серьезной газете, а в несерьезной, захлебываясь от восторга и зависти, в красках расписали, как родственники почившего переругались из-за наследства. А вот пара аферистов сняла за десять тысяч оказавшихся фальшивыми долларов дорогую квартиру в центре, после чего подделала на нее документы и продала за миллион долларов настоящих. А представлялись ведь как научный работник с супругой, и с ними была овчарка в украшенном драгоценностями ошейнике. Наверно, все это происходит в другом мире. А у нас будет все хорошо. Особенно в третьем квартале следующего года. Если не упадет цена на нефть.

Дожить бы... Или не стоит?..

Copyright (c) "Русский переплет"