Скабеевой на них нет

Бабка Рая Кирпичева летом жила на даче, а зимой в телевизоре. Когда за окном хмуро и грязный снег, лучше телик включить. Смотреть, как плохо у других. Если не радует, то успокаивает.

По всем каналам с утра до вечера телеведущие голосят:

– Франция, Германия, Англия! Ждет вас холод и голод! Инфляция и стагнация!

Довольные гости в студии соглашаются. И бабка Рая, хоть и не знает, что такое стагнация, под чай с клубничным вареньем кивает. Пусть знают, как поперек нас идти!

Тут же граждан иностранных показывают, которые достают счета из почтовых ящиков и изумляются. Так и говорят:

– Как дальше жить – не знаем!

Баба Рая вспомнила, что и ей пора за квартиру платить. Спустилась к почтовому ящику. Достала платежки.

На каждой предупреждение: с декабря повышение тарифов на девять процентов.

– Это насколько мне больше платить придется? – прикинула, – рублей на пятьсот!

И решила письмо на телевидение написать. Сразу Киселеву, Соловьеву и Скабеевой. Не простое, а заказное, чтобы точно дошло.

Дескать, пока вы на запад смотрите, дома такие дела творятся, что только на вас и надежда.

Написала, платежки в конверт положила и пошла на почту.

В очереди ждет и телевизор смотрит. Он на стене висит и по центральному каналу показывают, как полякам и эстонцам плохо будет.

Тут и очередь подошла. Оператор письмо на весы бросила и объявила:

Марочки вам доклеить надо. С 18 ноября тарифы выросли.

– Быть такого не может! – отвечает Кирпичева. – Это вы перепутали. Они у поляков выросли и у эстонцев. О нас ни у Скабеевой, ни у Соловьева ни слова не было.

– За поляков не знаю, – бурчит оператор, – а на письмецо еще марок на три рубля пятьдесят копеек наклейте по новому тарифу.

– Дайте марку на три пятьдесят, – полезла бабка в кошелек.

– Как же я вам ее дам, – смеется оператор, – если их нет. Тарифы-то повысили, а марки соответствующие напечатать забыли. Так что вот тебе, бабуля, четырехрублевая марка, клей её, не ошибешься. Или жди с письмом до февраля. К февралю обещают новые марки привезти.

Купила бабка Рая марку. Подарила почте полтинник. Это ж сколько писем по стране ходит туда-сюда? И с каждого почта имеет. Эх! Киселев с первого канала об этом не знает. Он бы их разнес. Рассказал бы про звериный оскал отечественного капитализма и грабеж граждан.

С почты вернулась, снова к телевизору. Соловьев про Америку говорит.

Холода грядут. Голод. Бездомные помойки потрошат. Все подорожало.

– Это не у них, а у нас подорожало! – Кирпичева кричит.

А он: «Демократы – республиканцы! Республиканцы – демократы! Трамп-Байден!»

Ему, видно, еще квитанции за жилье в ящик не бросали, и он не знает, что с декабря за квартиру на тысячу рублей больше платить, а может и на две.

Переключает каналы. Про Россию мельком говорят, что все хорошо. Урожай рекордный, самолеты новые очень хорошие, хоть и без моторов, в поликлиники и больницы поступает новое оборудование, и лечить будут прогрессивными методами. Оттарабанят по-быстрому, и снова Америку с Европой ругать.

До вечера ждала, когда скажут про почту и коммуналку. Пока расплываться все не стало. Она один глаз зажмурила, второй. Не помогает.

Утром в поликлинику побежала. Врачу так и сказала:

– Соловьев какой-то мутный стал, а Скабеева расплывается и будто подмигивает. Может их поляки специально глушат? Вылечите меня новыми прогрессивными методами, про которые мне в телевизоре рассказали.

Врач ее осмотрел.

– Это не поляки, а катаракта. Прогресс твой до нас пока не дошел. А где дошел, там врачей нет. Вот тебе направление. Бери медицинский полис и дуй в Москву в главную глазную клинику. Там все самое передовое, как в твоем телевизоре.

В поезде ехала гордая. В Москву, лечиться в лучшую клинику бесплатно. Завидуйте испанцы с чехами!

Поезд в столицу рано пришел. В шесть утра до клиники добралась, а там уже очередь.

Через несколько часов внутрь запустили. В двенадцать до окошка регистратуры добралась. Без всяких проблем бабку Раю Кирпичеву к врачу записали. Так и сказали: приходите к врачу по своему полису совершенно бесплатно в марте месяце. Праздник женский справите и приходите. И номерок дали.

– Как в марте?! – бабка кричит, – Сейчас же ноябрь! Я на телевидение Соловьеву позвоню, после этого ваш профессор сам ко мне домой приедет.

– Наш профессор и без звонка к Соловьеву приедет, – пожали плечами в регистратуре. – За тридцать тысяч рублей. Согласно прейскуранту. Кандидат наук за двадцать тысяч. Просто врач за пятнадцать. Лучше сэкономьте, на прием сами сходите. А то весной телевизор вам может и не нужен будет.

Приняли ее за четыре тысячи рублей. Операцию посчитали, если сразу, а не через год по полису делать. Палата, лекарства и уход.

Если квартиру продать и в меньшую переехать, то на один глаз денег хватит.

Вышла бабка Рая, вывеску на клинике прочитала: «Институт Гельмгольца».

– И здесь немец! – плюнула она. – Куда не ткнешься – русские люди из-за инородцев страдают.

И заступиться некому. Все друзья заняты. Соловьев с Киселевым англичанами и французами. Скабеева с утра до вечера с хохлами воюет.

Поехала бабка домой. Вроде перспектива есть. В феврале новые марки напечатают. В марте врач примет бесплатно. А в мае снова на дачу до ноября. Без телевизора. Без него как-то спокойнее.

Андрей Макаров

Проголосуйте
за это произведение