Я √ инопланетянин. Моя кожа похожа на крокодилью, а веки шелушатся. Меня зовут Владимир. Моя фамилия Лоринков. Я не был на планете Кропекс. Но для жителей этой планеты я инопланетян. Как, впрочем, и для вас. Вернее, не так. Я не инопланетянин. Я √ инопланетный файл. Я трахаю ваши зрачки. Книгами и статьями. Скорее, статьями. Но и книгами получается. Я вонзаю в слизистое покрытие ваших глаз, я ласкаю радужные зрачки, я раскрываю трепещущие веки как половые губы. Я изнемогаю и скоро умру.

Это вы меня убили. Я обессилел: по вечерам мне приходится набирать книгу, уже написанную, в успехе которой я не уверен. Теперь по утрам я буду писать книгу, в успехе которой, напротив, уверен. Еще бы: бунтовать модно. Не знаю, как насчет √ трахать зрачки. Я инопланетянин. Меня зовут Владимир, моя фамилия Лоринков. Я работаю в газете, я писатель. Я трахаю ваши зрачки, вы убиваете меня┘

Он потрахал мои зрачки, и в результате я теперь рожаю детей √ маленьких инопланетян в виде текстов, которые трахают уже ваши зрачки. И, стало быть, мы с ним размножились.

Эту книгу я решил написать после прочтения повести в "Иностранной литературе". "99 франков", автора не помню. Еще раньше я решил написать книгу после того, как прочел "Обещание на рассвете" Гари. До того я намеревался стать великим писателем, проведя ночь над "Бравым солдатом Швейком". Наконец, совсем до того √ из-за найденного в "Над пропастью во ржи" детства. Это все писатели. Это они меня соблазнили. Ввергли в смертный грех. Грех душевного эксгибиционизма. Ну, а началось все с первой книги. Не помню даже, что это было за чтиво. Не помню, кто был тот змей, вложивший мне в руки это древесное яблоко познания, навсегда выбившее меня из колеи. Книги отучили меня жить. Пора мне разделаться с ними раз и навсегда. И с вами тоже. Если только вы и книги не разделаетесь со мной раньше, чем я с вами.

В общем, я не помню того, кто вложил мне в руки первую книгу, что привело меня к этой, еще не написанной книге. У меня отвратительная память. Сегодня утром в парке я разговаривал с пожилой дамой, отчаянно пытаясь вспомнить, кто же она такая. С вами наверняка такое случалось. Случается и со мной.

- Я мама Саши Руденко, - сказала она.

- А-а, очень приятно. Как он, женился?

- Саша же девушка┘

Ну, мы это замяли.

Она прервала меня в тот самый момент, когда я писал книгу. Мысленно. Конечно, мысленно! Вы встречали идиота, который пишет книгу в полвосьмого утра в парке у общественного туалета? Я часто пишу книги по пути на работу.

Лгу. Я всегда это делаю по пути на работу. Опять лгу. Я делаю это, когда не беру у себя интервью для "Радио Свобода", "Антенна Ч" и "Шизгарашоу".

Она прервала меня в момент, когда я заканчивал отрывок, превосходящий все, что когда-либо было написано. И вот она прервала меня, я сглупил, мы это замяли, и я выхожу к Арке Победы, мимо которой струится змейка школьниц, чудный запах волос которых я успеваю вдохнуть, тайком (мельком!) ткнувшись в них носом. Было бы волнующе, не разучись я любить. Я ведь давно уже умер, и когда говорю, что это вы убиваете меня, тоже лгу. Вы не убиваете, я мертв. Вы издеваетесь над трупом, вы некрофилы, вы пожиратели мертвечины.

Но я слабодушен, я оживляю мертвецов, я решаю все вернуть и попробовать налить себе крови в жилы, заполнить себя, как старую супницу. Странно, но вид кирпично-красных листьев лишь убеждает меня в своей правоте. Где-то такое уже было. Кажется, МакКинери, кажется, "Яркие огни, большой город". Я озираюсь в поисках фургона с теплым хлебом, но не нахожу его. Нет и пристани с пятнами нефти на морской воде, нет неба с гадливыми чайками и горизонта с башней ВТЦ вдалеке.

Зато есть острая боль в спине, и я падаю в арку, она обволакивает меня, совсем как доброе влагалище. Голова кружится, она √ на чем-то мокром. Мокрый асфальт. Сейчас он заурчит и поедет. Нет, это кровь на асфальте.

Надо мной склонилась┘ так и есть┘ Женя. Так и есть. Все-таки она меня убила. До того, как вы до меня добрались. Прощайте. Она добралась до меня раньше, чем вы - до меня, а я √ до вас и книг. Что ж, прощайте. Вряд ли мне еще доведется потрахать ваши зрачки, ведь я буду мертв. И все из-за Жени.

Не обижайтесь на нее за это, она-то меня, по крайней мере, любила. Разве это не достаточное оправдание для того, чтобы убить?

- Сумасшедшая баба, Изабелла Португальская. Любила своего мужа настолько, что сходила с ума по-настоящему. Шизофрения. Вот как это называется. Ну, и ты такая же.

Женя уважительно хмыкнула. Лучше всего у нее получается хмыкать. Беседу-то она поддержать не может. Я не жалуюсь. Для бесед у меня есть┘ впрочем, я лгу, нет у меня никого. Я не люблю беседовать. Да и про Изабеллу Португальскую узнал не откуда-нибудь из умной книги, а посмотрел художественный фильм. В кинотеатре "Патрия".

Я бы с удовольствием написал: в сети кинотеатров "Патрия", потому что их менеджер, по слухам, любит представлять себя во главе корпорации. Но я же не могу быть во всей сети, не правда ли? Хотя порой я ему завидую, этому менеджеру с фамилией, кажется, Ефремов. Мы оба получаем деньги ни за что, но он в выигрыше √ он трахает ваши зрачки чужой продукцией. То есть, он вообще ничего не делает. Мне приходится трахать ваши зрачки собственноручно. За это я получаю деньги, на которые могу прогуляться по сети кинотеатров "Патрия", где наши с Женей зрачки трахнут перед тем, как я трахну ее у себя дома.

Но это потом: а сейчас у нас сыр с зеленью, немного вина и крем с облепихой, которым Женя смазывает мою шелушащуюся кожу лица. С каждым днем мне все хуже. Я уже всерьез подумываю о полумаске. Зорро. Когда я встретил Женю, у нее кожа шелушилась вокруг рта. Чешуйками. Мне казалось, что я лижу странного вида ящерицу. Игуану.

Как бы я хотел работать в отделе рекламы. На худой конец, в репортерах. Тогда бы научился писать афоризмами. Увы. У Хэмингуэя получалось. Я бы запрещал его. Особенно в школах. Мужественный, суровый, немногословный самоубийца. Растлитель малолетних душ.

Книги самоубийцы надо сжигать сразу же после смерти. Тогда они перестанут себя убивать. А делают они это, чтобы закрепиться в еще не остывшем цементе истории. А вот, кажется, и чеканная фраза. Добро пожаловать.

- Тираж самый высокий. И "Баса-пресс" спрашивала, почему у газеты на русском языке в Молдавии тираж выше, чем у газет на румынском?

- Хм.

- Ну вот, - я не удивляюсь немногословию Жени, я привык, - он им и сказал, что язык не главное. Важно √ охватить читателя. А они это вырезали. Да еще написали, что газета пытается объять необъятное┘ Цитата из Пруткова для издевательства над русской газетой в сообщении молдавского информационного агентства. Добро пожаловать в Молдавию! Суки!

- Не нервничай, - говорит она, - может, это от нервов?

- Я умру, ты полагаешь?

Она задумалась. На подоконнике пылится пальма сантиметров в десять вышиной. Ее я купил в Ялте. Женю я купил в Кишиневе. География моих покупок необычайно широка. Для инопланетянина с доходами молдавского трахателя мозгов, по крайней мере.

- Мы можем нарубить левых бабок! √ вспоминаю я.

Женя улыбается. С некоторых пор у нее всегда есть деньги. Откуда, интересно бы знать?

- Мы можем нарубить левых бабок! √ повисаю я в проеме двери редактора.

- Значит, ты не дашь мне дочитать как конь вые ┘ л эту бабу? √ переживает Шурупов.

- Бросай ты этого коня, идем лучше в курилку! И вообще, ты слишком увлечен порносайтами.

- Если я не буду читать их, мне придется читать то, что пишете вы.

У каждого здесь свой способ отвлечься от траханья зрачков. Да, иногда это надоедает. И тогда ты подставляешь свои зрачки. Можно порносайтам, можно √ книгам, как это делаю я. Получается у меня ни шатко, ни валко: но в премию "Дебют" прошлого года я попал. Тогда мне казалось, что это хорошо. Сейчас мне так не кажется. В любом случае, я рассчитываю попасть туда и в этом году. Важно лишь, чтобы эта книга не появилась раньше времени. Иначе не видать мне премии. А может, видать. Все почему-то любят, когда плюешь им в рожу.

- Как вы рассчитываете жить в Америке полгода, не зная английского языка? Вы уверены, что подходите нам? - спрашивает меня на собеседовании дебелая секретарша штатовского посольства.

Идет отбор двадцати бездельников, которые получат отпуск за счет казначейства Буша-младшего, в рамках проекта "Погрей жопу во Флориде в рамках обмена опытом".

- Я не уверен, что вы подходите мне, - злюсь я.

Мумия расцветает. Странно, по биологическим законам она должна осыпаться. А есть ли они, биологические законы, и эволюция? Может, Дарвин шутил? Боже, боже, для того, чтобы она меня зачислила немедленно, мне нужно врезать ей ногой по челюсти. Американцы мазохисты. Подсознательные, конечно. А я садист. Только так можно объяснить мою страсть мучить Женю. И себя. Но это не мазохизм, я же мучаю совсем другого себя, который вовсе не я.

Вернувшись из курилки, - план заработка левых денег составлен, - я украдкой печатаю эту книгу. Не то, чтобы она кого-то разозлила. Но я прячусь, печатаю украдкой, о, это интимный процесс, книга. Потрахаться можно на виду у всех: вы разве не знали, как это возбуждает? А написание книги на виду не возбуждает. То есть, ничего общего с эксгибиционизмом это не имеет. В процессе написания. Эксгибиционизм √ последствия.

Женя √ эксгибицонистка и португальская святая. Деревянная скульптура с ликом, изрезанным творцом. Плачущая икона. Сумасшедшая двенадцатилетняя монашка, обезумевшая от самоудовлетворения, она мечтает о любви бога, и дарит ее себе вместо него. А потом убеждает себя, что это был Он. Она обожает выставлять свои кровоточащие раны на показ. Мария Магдалина наоборот: она оботрет ваши чистые, благоухающие ноги своими сальными волосами и сделает это от всего сердца, которое вырезали варвары.

Что она во мне нашла? Женя говорит, что я ее интересую. Что ж, в таком случае ее интересует отработанная шахта с пустой породой.

- Что тебе нужно от меня, на кой черт ты со мной? Почему бы тебе не оставить меня в покое? √ спрашиваю я.

И она начинает плакать.

Слезы наружу, раны наружу, чувства наружу: за три года я нарастил панцирь, я улитка, моллюск. И попробуй выковыряй. Я вдавлю свою податливую слизь, я размажусь по внутренним стенкам, нет, просто так вы меня не достанете. А слезы действительно горькие: нет, это не метафора.

Метафора не вкус слез, метафора √ слезы. Слюноотделение души. При виде боли в ней просыпается аппетит, вот она их и пускает.

Женя рвет полотенце: эй-эй, оно же прочное! Она его комкает, как олицетворение всех шлюх на земле, с которыми я на самом деле не путаюсь. Рвет его зубами, стонет, натужно, как роженица, воет, вновь плачет. Она мешает мне думать, и я глажу ее волосы √ ее прекрасные длинные волосы, которые Женя остригла несколько лет назад. Но для меня они всегда на ее спине, - струятся, текут, смеются.

Стоп. Я говорю это не ей. Я говорю это вам и себе. И опять лгу. А ведь я собирался писать честную книгу. В кои-то веки. Ладно, хорошо. Вы меня дожали: как пенсионер Витте, который две недели сидел в редакции, и в конце концов мне пришлось написать про то, что ему не дают пенсию . И она меня дожала, и, похоже, я сам себя дожал. Женщины есть. Но √ не шлюхи. Но √ значительно меньше, чем думает Женя. Хоть бы я умер. Хоть бы я остался парой прекрасных, мягких, добрых глаз, и все вокруг мельтешило бы, менялось, рождалось, росло, умирало .

Да, умирало. Беседуя с пенсионером Витте с его фальшивыми орденами, вставными зубами, ненастоящей тростью (о да, он жулик, этот лже-пенсионер) я думал о смерти. О том, как красиво я умру.

Это случится после вручения мне Нобелевской премии. Нелепый, уютный и по-домашнему смешной, я выйду из королевского дворца Швеции и окуну разгоряченное лицо в морской залив с русалочкой на берегу. Хотя, кажется, русалочка это в Дании. Неважно. Ну, так вот, я получаю эту чертову премию, - малозначительные Букеровские и Гонкуровские подачки мне уже вручены, - и приезжаю домой. Румынская интеллигенция Молдавии злится. Еще бы им не злиться: среди них писателей сроду не бывало. Но того факта, что я уже писатель им недостаточно. Они нуждаются в признанном писателе.

После Нобелевской премии они уже не смогут поливать меня желчью. Ведь я превращаюсь в символ этой страны, я, мать их, буду им всем: и стареньким Друцэй, и Караджале, и головой быка на гербе, и полумесяцем во лбу, и программой фонда "Пенсильвания", и путеводной звездой, и Юрием Рошкой, и папой и мамой и куском холодной мамалыги на завтрак. Каково, а?

Ну, а мне после Нобелевки жизнь будет не мила, я так полагаю. К чему стремиться? Способность любить, страдать, ненавидеть, радоваться, я как√то незаметно и постепенно утратил, работая на фабрике трахания зрачков √ в газетах. Труп. Зомби. Мумия. Поэтому в первый же вечер я напьюсь, пойду в ванную, поскользнусь и разобью себе голову. И умру, глядя остывающими, как желе, глазами, на капельки крови, причудливо разбросанные по чешскому кафелю┘ Чудно! Нелепая, страшная, трагическая и чуть смешная (юмор как щепотка специй) смерть.

Как раз то, что надо восемнадцатилетним графоманкам для вечернего онанизма на кровати, в изголовье которой валяется моя книга.

Правда, мне придется некоторое время посидеть на диете, поскольку я в последнее время безобразно растолстел. Ошибка! Если человек садится на диету, и так понятно, для чего он это делает. Так что забудьте первую фразу этого абзаца. Начну так: правда, мне придется некоторое время посидеть на диете. И удариться макушкой. Чтобы раны под волосами не было видно. Это для того, чтобы я был красивым в гробу.

Запомните, выглядеть в гробу хорошо √ очень важно! Ведь самое сильное впечатление это последнее впечатление!

А вы думали, ваши проблемы с прекращением доступа кислорода в легкие закончатся? Как бы не так┘

В общем, я что-нибудь придумаю. Может, и не захочу умирать. Вам-то что за дело? Это же будет мой труп.

Что касается моей, я бы сказал, моральной гуттаперчевости, душевной пластичности, то это здорово проявилось две недели назад. Тогда я был сильно пьян и, очутившись неизвестно какими путями в супермаркете "Грин хиллс" за несколько минут до закрытия, упал на чистый, залитый светом (его разливают уборщицы) пол. Двое горилл из охраны меня подняли, осмотрели грязный рюкзак, и нашли в боковом кармане тридцать леев.

- Что же ты жрешь на такие деньги, бомж? √ с улыбкой спросил старший, и слегка дал мне в висок.

Бумажки √ выручалочки, редакционные удостоверения, в таких случаях не вытаскивают. Мы √ разведчики. Попал? Пропадай молча. Репутация фабрики е .. и зрачков должна быть чистой, как белое одеяние пророка. Говорить я почти не мог, потому решил закосить под сектанта.

- Братья, вы бьете меня, но я все равно говорю вам, вы √ добрые люди, - промычал я.

Удивившись, он не ударил меня второй раз, а просто толкнул к двери. Упс! За мутным стеклом я увидел своего директора, он живет в этом районе. Не мог же я появиться перед ним в таком виде! Правда, и он был пьян, но это уже несущественно. Поэтому я резко развернулся и, раскинув руки, с испугу заорал:

- Вы √ братья мне! Бейте! Подставляю вам вторую щеку!

Смеясь, они меня вышвырнули. Но время я выиграл, директора проволокли мимо.

Мою физиономию часто печатают в газете. Моя фотография трахает ваши зрачки. Надо было спасать репутацию повторно. На следующий день, в ослепительно белом свитере, ослепительно выбритый Женей (она не сердилась: домой я мог хоть приползти, главное, чтобы без женских волос на свитере) я писал статью. "Как в магазинах с итальянским капиталом относятся к социально уязвимым слоям населения". Это лид √ фраза под заголовком. По-другому, второй заход в ваши зрачки. Заголовок: "Как наш корреспондент был бродягой". Рубрика √ "Испытано на себе".

Я негибок, я толст, моя спина √ клад отложения солей, но я подобен кошке, я падаю всегда на лапы, и, кувыркнувшись, ухожу в пещеру, где драная кошка Евгения облизывает мой взъерошенный затылок шершавым языком любви.

В "Грин хиллсе" были недовольны. Пострадала невиновная, в общем, охрана. Плевать: я √ то знаю, как они покупают проституток итальянцам, когда те приезжают с проверками. Если в Молдавию приехал иностранец, значит, он приехал за девочками.

800 тысяч молдаван ишачат на жирных педерастов Европы, которые приезжают в Молдавию иметь здешних женщин. Пардон, приезжали. Сейчас у нас товар с самовывозом. 100 тысяч наших проституток обслуживают Европу под контролем албанских сутенеров. Молдавские влагалища обслуживают силы НАТО в Косово. Трогательное единение!

Фабрика ляжек √ вот что такое Молдавия!

Так сказал мне ирландец, который приехал предостерегать молдаванок от поездок Европу торговать собой. Я разбил ему о голову бутылку пива. Но это были не эмоции: так погасший вулкан покашливает, пузырясь остывающей лавой. Я сделал это скорее машинально. Потом мы помирились.

Такие приезжают все чаще: они просто боятся за свой рынок проституции. Молдаванок там стало слишком много. Вот они и разрабатывают благотворительные программы по спасению молдавских проституток из рук албанских сутенеров с последующим возвращением женщин в Молдавию. Еще бы: в Молдавии проститутка обойдется им гораздо дешевле (эти албанцы, они такие жадные!) чем у себя на родине.

К чему снятся кошки?

Утром мы совокуплялись с Женей, толком не проснувшись. Меня душила цепочка с серебряным Христом. Она перепуталась со шнурком, на котором висит маленький носорог из можжевельника. Шнур обвил цепочку как лиана, он душил ее, как я - Женю.

Мысль. Теряя в лаконичности и афористичности, я, однако, выигрываю в том, что позже меня не объявят поверхностным писателем.

- Статья "Восемь фальшивых турецких монет"! Очень интересно. Вы писали?

Холеная дама, директор "Бритиш Американ Тобакко", толкает мне по поверхности стола блок сигарет. Своего рода проба взятки. Нет, я конечно, возьму. Берешь, а потом ничего не пишешь. Значит, ты товар что надо. Знаешь себе цену. Блок сигарет как символ проверки. Тот, кто возьмет и напишет √ дурак. Нынче твоя неподкупность оценивается величиной взятки, которую ты берешь. Именно так.

Астронавты "Атлантик" вышли в открытый космос, после чего дверь захлопнулась и Шарон вошел в кабинет Буша: обсуждать план войны с Ираком. Вот дверь вновь хлопнула и к нам в кабинет зашла секретарша с чаем.

- Без сахара?

- О, да, без сахара.

Это удивительно просто, сколько мелких и незначительных событий происходит в мире за секунды. Может быть, один из этих, как я их называю "краткомигов", который мелькнул сейчас в кабинете директора "Бритиш Американ Тобакко" в Молдавии, где она убеждает меня начать войну с их конкурентами (что они сегодня, сговорились все, что ли, начать войну?), и станет новой вехой в мировой истории. Может, это начало великой экономической войны, и она перерастет в настоящую? Такую, как нам нравится: с покореженным металлом и грудами гниющей падали.

Они хотят, чтобы я начал войну с "Филипп Морис". Волкодавы решили перегрызть друг другу горло. Но они ни за что не скажут:

- Мы начинаем войну.

Хоть я всячески ее на это подталкиваю, просто так. Хочется услышать что-нибудь честное. Но они прямым текстом никогда не говорят. Они √ представители международных компаний и корпораций, легко и быстро поделивших местный недоразвитый рынок, к тому же очень маленький по масштабу. Постоянные разговоры о корпоративной этике.

"Мы придерживаемся норм неписаной этики корпораций", "мы уважаем друг друга", "мы не хотели бы начинать все это, если бы представители "Филипп Морис" не подрывали своими необдуманными действиями доверия потребителя ко всем международным корпорациям". А всего - то и случилось, что "Филипп Морис" устроили в городском клубе вечеринку, куда пускали только девушек, без парней. Ясное дело. Было бы в местном "Филипп Морис" больше голубых, не пускали бы девушек.

И как все-таки сухо в моем носу, горле и в голове. Это все простуда.

Но величие этого мига оценить, увы, уже не сможет никто. СМИ показывают вам фокусы, вы заворожено глядите, а в это время правительства всего мира обчищают ваши карманы. Еще бы, они с СМИ в сговоре. Что такое один обычный день вашей жизни по СМИ? Я попробую записать, что роскошную начальницу табачной компании не смутит: они способны говорит часами, полагая, что вы конспектируете их бред о "корпоративной этике".

Итак, краткое Евангелие от средств массовых информаций. Краткое, потому, что большие тексты нечитабельны. Ныне информацию надо излагать скоро и немногословно. Выжимать факты. Сливать водицу. Если бы у Матфея приняли его заметки в нынешней газете, то это были бы двадцать пять строк с заголовком "Трагическая смерть мессии".

┘Почему Карзай? В мире более 250 стран. Почему именно отношение президента Афганистана к теракту они сочли необходимым опубликовать в новостях? Оттого, что Афганистан был, как говорят, вотчиной террористов? И неужели вам, для того, чтобы плохо отнестись к придурку, закладывающему бомбу под детский сад, необходимо авторитетное мнение бывшего террориста, который перестал быть таковым, подружившись с Великими Соединенными Штатами Америки и Джорджа Буша Младшего? А если бы заголовок был "Карзай одобряет теракты в Индонезии", вы бы их одобрили? Не говорите "нет", не будьте категоричны, ведь по настоящему они за вашу обработку еще не брались┘

┘Почему не сто двадцать? Почему в Чечне? И разве так уж важно, сколько боевиков убито, коль скоро их убивают каждый день, и конца края этой увлекательной статистике не видно? Вы знаете, отчего на лентах новостей не появляется сообщение "В Чечне убиты все боевики"? Я √ да. Ведь в таком случае им придется что-то, наконец, сделать: то ли на самом деле убить всех боевиков, то ли признать, что боевики размножаются каким-то новым, неизвестным науке способом┘

┘Вы знаете, кто такая "кряшены"? Говорят, крещенные в православие татары. Какую перепись? Наверняка, населения. Но в заголовке об этом не пишут, чтобы не было повторений: ведь слово "перепись" встретится в информации не раз. Ну и как, вам полегчало? Или, стало хуже? Как нет, ведь "кряшены требуют остановить перепись в Татарстане"!..

┘Только тупой не знает, что последней страной, не желавшей, по крайней мере, на словах, мира с соседями, была гитлеровская Германия. И что такое Россия с Японией? Две пожилые дамы желают мирно договориться насчет плиты в коммуналке? Наделение индивидуальными качествами такого абстрактного понятия как страна (добрая Русь, трудолюбивая Япония, хозяйственная Германия и т. д.) это не что иное, как пережитки первобытного сознания. Значит, ваши зрачки трахают по накатанной тысячелетиями схеме┘

┘ Это имеет какое-то принципиальное значение для вас? Что было бы, наметь Коидзуми визит на 11 января? Отчего бы не сообщить, что конкретно сделает Коидзуми в России, - о, нет, нет, не что он съест, что ему подарят и во что будет одета его жена, и тому подобную никчемную информацию, - а о чем конкретном станут договариваться он и Путин, что изменит жизнь людей этих стран. Никчемная информация называется инфотейментом. Слово √ гибрид. Слово √ мутант. Слово √ выблядок. Означает "информируя, развлекай". Вот так. Вас считают настолько тупыми, что прячут лекарство в горке сахара. Да и лекарство ли это? Развлечение постепенно вытеснило информирование. Я большой специалист по инфотейменту┘

..Это должно свидетельствовать о том, какие мужественные и суровые люди работают в МИДе России? Наверняка, да. Но это те, что в Москве. Полагаю, дипломаты в Индонезии просыпаются с прилипшим к потному затылку страхом. Как обычно, мужество проявляет тот, кто подставляет чужие задницы. И вместо того, чтобы осудить кретинов, ежедневно рискующих чужими жизнями, жизнями своих подчиненных, мы восхищенно говорим: ну и молодцы же они там, в МИДе России, ну и отважные же они┘

┘ И у вас складывается впечатление, что у боевиков, которых каждый день, как мы выяснили ранее, уничтожают сотнями, разгромили ракетно-артиллерийские войска. Но ведь у них этих войск не было. У них вообще нет войск, это не регулярная армия, то бандиты. Откуда же у них орудие? Им его кто-то продал? Почему бы тогда не рассматривать эту новость как сокрушение, а не как реляцию об успехе┘

┘ Мы слышим об этом года три не меньше. Складывается впечатление, что задиристый мальчик - США никак не отважится поколотить увальня Саддама, которому и вправду пора на покой. Почему не отважится? Вроде бы мальчик оснащен всем, что нужно для очередной бойни: авианосцы, бомбы, самолеты, ракеты. Бомбы давно пора сбросить куда-нибудь, неважно куда, ракеты √ запустить, самолеты √ поднять в воздух, чтобы их там сбивали, а авианосцы √ отправить в плавание к берегам Сомали, где их протаранят лодки, начиненные взрывчаткой, и управляемые сумасшедшими исламистами. США это нужно, потому что военная промышленность производит все новые и новые бомбы, авианосцы, ракеты, самолеты. "Военной промышленности нужны заказы, и поэтому США намерены обновить парк вооружений и боеприпасы путем их естественной убыли в войне с Ираком". Такой заголовок нужен этой новости┘

┘ Если когда-нибудь какой-нибудь Папа Римский не осудит террористический акт, разразится международный скандал. Зачем сообщать об этом, зачем забивать вам голову? То, что "Папа Римский осуждает террористов", также элементарно как "если на небе тучи, то мы не видим солнца". К чему тиражировать банальность? Или вы настолько неуверенны в себе, что вам требуется ежедневное подтверждение ваших стереотипов кричащими заголовками информационных лент?..

┘ Что я должен сделать, прочитав это сообщение? Закрыть окна поплотнее, начать сбор средств для людей, которые непременно пострадают в результате шторма? Позвонить в Новосибирск и предупредить их, сказать, - эй, ребята, у вас там штормовое предупреждение?┘

┘Ясное дело. Хорошие парни, как мы уже выяснили, недовольны терактами. Плохие ими должны быть довольны, и они довольны, Бен Ладен же плохой парень. Один вопрос: почему боевые действия бойцов "Аль-Каиды", которыми руководит Бен Ладен, против армии Соединенных Штатов (объявивших "Аль-Каиде" войну) считаются терроризмом? Ведь боевые действия против армии противника никогда не назывались террором. Получается, советские партизаны, взрывавшие немецкие составы в Белоруссии, тоже террористы? Не спешите говорить нет, немцы их так и называли. Друзья, вы, там, в отделе стратегического планирования вашингтонской пропаганды, отчего бы вам сначала не разобраться в формулировках? Только не спешите называть меня плохим парнем, одобряющим теракты┘

┘ Будь бдительнее, приятель, завтра в твоей бутылке кефира может оказаться граммов сто белого порошка, который туда подсыпал араб-камикадзе. Правда, отчего-то никто не вспоминает, что белый порошок делать его научили американцы, когда араб был для них своим террористом. Поэтому он был не террористом, а борцом против советской оккупации Афганистана. И еще вопрос: почему в ста метрах от дислокации американских войск в Афганистане цветут поля мака, плантации мака, дебри мака, и это никого не волнует, и это даже показывают в выпусках новостей? Вы бы выкорчевали их, янки, а не то я и в самом деле поверю кремлевским геббельсам, утверждающим, что в Афганистан вы вторглись, чтобы расширить сферу влияния, а наркотики вас вовсе не беспокоят. Впрочем, Европол нас предупредил, и это главное. Он не дает нам подохнуть от взрыва, этот Европол. Он милосердно убивает нас массовым психозом┘

┘ И у меня поднимается давление. Прага далеко, но я закрываю окно и пыль, осевшую по ту сторону стекла, воображаю хлопьями яда, принесенного ветром. Представляю, каково сейчас тем, кто живет в Праге. Скажите пожалуйста, а не могли бы вы отнести химический комбинат чуть подальше от города? Желательно, куда-нибудь с этой планеты. Хотя я не исключаю, что никакой утечки нет. Информацию могла заказать крупная международная туристическая корпорация, чтобы досадить конкурентам, решившим освоить Прагу. Конечно, такое вполне возможно┘

┘ Так уберите его, мать вашу, и дело с концами! Вчера утром я нашел у рабочего стола треснутую чашку из соседнего отдела. Вам это неинтересно? А чем по дальности расстояния и иллюзорности отличаемся для вас я и консульство Британии в Петербурге?! Еще один момент: обратите внимание, как вас подзуживают. В заголовке не указано, что снаряд старый, артиллерийский, времен Великой Отечественной Войны, и что нашли его случайно, когда рыли траншею для трубы. И у вас складывается впечатление, что снаряд на территории консульства √ дело рук террористов. Ведь вы зачастую не читаете информацию, только заголовок. Я отлично понимаю вас: ведь вам необходимо успеть прочитать еще столько никчемных и не относящихся к вам новостей!..

┘ Сначала они закармливают своих кур молотыми костями умерщвленных животных, да так, что куры начинают болеть такими болезнями, о которых мы раньше и не догадывались. Теперь они хотят произвести впечатление Державы Заботящейся О Потребителе Больше Всех, и арестуют партию товара, который сами же и произвели. Но гормональное мясо, это же так по-американски! Быстрый бизнес, быстрые деньги! Накорми ее хоть дерьмом, лишь бы выросла быстрее, главное-то √ оборот! О да, этого у них не отнимешь, они не жадничают, они сбивают цены на все, что можно, лишь бы был Его Величество Оборот. Вы думаете, они сожгут это мясо? Нет, они выдадут кредит какой-нибудь Молдавии, обязав ее на этот кредит купить это самое мясо. А потом Молдавии придется еще и расплачиваться за кредит┘

┘ В это время где-нибудь в Африке от голода погибают еще добрых три-четыре сотни человек, где-то в Израиле идиотка в чадре взрывает себя и междугородный автобус. Но не кажется ли вам, что это дело спасателей и полиции. Вы можете бросить все, прыгнуть в челн Харона и отправиться на поиски этих несчастных, что утонули уже, без сомнения, поблизости от Индии? Если нет, к чему они заставляют вас испытать лишний стресс? Наверняка, этот выпуск новостей заказал какой-нибудь "Нервопитал" - упаковка таблеток, спасающих вас от депрессии, вот только без таблеток вскоре ваша депрессия вовсе не прекратится┘

┘ Бедный бывший президент Хорватии. Во-первых, он покойник, этот президент. Но, согласитесь, многие этого не знают. Во √ вторых, какое отношение он имеет к коррупции дочери? Отчего бы не написать: "такая-то обвиняется в коррупции". Но нет, тогда вы в недоумении спросите: что за хрень, отчего эта новость в ленте, отчего это я должен тратить на нее свое драгоценное время? Вас довели. Вам наплевать на то, что ваша дочь вернулась вчера домой в полпервого ночи вусмерть пьяная, наблевала в ванной и свалилась спать на диван, не разуваясь. Зато вы возмущены, читая, что дочь президента Буша поймали в баре Техаса за кружкой пива┘

┘ Снова терроризм, снова кровь, я уже перестаю различать цветовую гамму: повсюду все красное, красное, красное. Как картина в духе социалистического реализма. Враги надвигаются. В кустах √ головорезы с ножами. Они собираются убить и наших кандидатов в наши депутаты нашего парламента. Почему бы не тратить силы на поиск преступников, а не на "пиар" их злодеяний в мировом масштабе. В конце концов, если о том, что политика убили, не будет знать никто, какой тогда смысл его убивать? Это же представление чистой воды теперь √ убийство. Если бы они неоднократно не любовались кадрами убийства Кеннеди , им бы никогда не пришла в голову мысль: убить президента легко. Так же легко, как прихлопнуть надоедливую муху. Раз, и нет мухи. Два, и нет президента. Да славится имя твое "Винчестер", да славятся патроны твои и пули твои, и полет их, аллилуйя!

┘ Фотомодель недовольна тем, что газета публикует данные о ее времяпровождении (о, я надеюсь, это было приятно?) в лечебнице для наркоманов. Действительно, кто дал им право лезть в жизнь шоколадки - Кемпбел? И еще вопрос: кто дал право Кемпбел подсаживать на диетическую наркоту тысячи малолетних дур всего мира, доводящих себя голодовками до булимии и шизофрении? Если уж ты, мать твою, заводишь узников в газовую камеру, будь готов, что рано или поздно туда заведут тебя┘

┘ Как остроумно и свежо, вы не находите? Интересно, какой идиот мог предполагать, что на судне, две недели болтавшемся в океане с людьми без воды и пищи, никто не умрет? Вот если бы "Никто не умер от жажды на дрейфовавшем две недели судне", то, полагаю, эту новость можно было бы дать в ленты мировых новостей. В противном случае давайте ежесекундно писать "Умер человек", "умер человек", и счастливо потирать ладони, ощущая так необходимое нам теперь повышенное давление┘

┘ Караджич √ серб. Отчего гаагский трибунал никогда не рекламирует свои обвинения албанцам так, как делает это в случае с сербами? Что, сербы-преступники более преступники, чем преступники √ албанцы?! По логике Европы √ да. Она очень избирательна, эта Западная Европа, весьма избирательна в своих пристрастиях. Она закрывает двери перед толпами нелегалов из Восточной Европы, но радушно привечает выходцев из стран Ближнего Востока, которые ее, рано или поздно, сметут. А бедные чехи, которых сношали сначала немцы, потому русские, теперь открывают уютные концентрационные лагеря для нелегальных рабочих из СНГ. А сербы у Европы вместо доски для дартса √ в нее в свободное от работы время всегда можно покидать дротики. Теперь дротики с урановым наполнителем. Это ничего. Прогресс перешагивает через наши тела. Когда-нибудь он оступится, и раздавит нам яйца┘

┘ Добро пожаловать в ад. Когда в Америке снова снесут самолетами небоскребы, я буду еще до окончания следствия знать, кто это сделал. Наверняка, пакистанцы. Все, с кем заигрывают американцы, рано или поздно садятся в самолет, научившись предварительно им управлять, но забыв выучить правила посадки. Американцам это нравится. По-моему, в них заложен инстинкт самоуничтожения┘

┘ Так выпустите еще десять √ пятнадцать фильмов про маньяков, сумасшедших и недоносков, обчитавшихся параноика Кинга! Но у меня большая просьба: будьте так любезны, оставьте этот товар у себя дома, пожалуйста, не импортируйте его нам. Я не хочу схлопотать пулю от дебила, который возомнит себя Богом только потому, что его воспитали в сумасшедшей пуритански-развратной американской системе ценностей. А какую истерику подняли в связи с этим снайпером! Еще бы! Живи я в Вашингтоне, я бы по полу катался с пеной у рта! Но это была истерика не в лучшем смысле √ они гнусавили, что снайпер, якобы, подготовлен "Аль-Каидой". Когда засранца поймали, выяснилось, что он обычный сумасшедший. Если у Буша-младшего, не дай бог, случится запор, виноваты окажутся исламские экстремисты┘ 

┘ Наверняка через пару месяцев подобных ограблений будет много. Им же подсказали. Прямым текстом, можно сказать, врезали по мозгам: придурки, да чего же вы мучаетесь, зачем рискуете, просто переоденьтесь в форму милиции и берите кассу! Берите, берите, не стесняйтесь! А когда какие-то умные ребята придумают еще какой-то трюк, мы непременно передадим это по всем средствам массовой информации! Обязательно. Главное √ читайте наш выпуск, смотрите нашу передачу, слушайте нашу волну. Какая разница, кто вы? Важно только лишь, что вы √ боец армии ботвы. Пара ушей для рекламных роликов, пара глаз для рекламных заставок┘

┘Конечно, он ее не съел, вы можете представить питбультерьера, в которого поместится 70 килограмм костей, мяса, волос и пота? Собачка всего лишь загрызла хозяйку, вероятно, прокусила горло, там, где постоянно пульсирует вена. Так вот, может она задела эту вену, и хозяйка умерла от потери крови. Но √ не съела. Интересно, кто заказал эту информацию? Заводчики пуделей?

Вроде бы, все на сегодня. Аминь.

Ну, а теперь самое неприятное. Вывод. То есть, своего рода Апокалипсис этой квинтэссенции современного Евангелия. Как вы уже поняли (если вы не осел), нас ежедневно третируют. Наши нервы толкут в ступке, жарят на медленном огне, замачивают в трех водах, пинают, солят, режут, остро перчат. Нас зомбируют новой идеей фикс международных корпораций, облаченный в флаги якобы независимых держав: терроризмом. Терроризмом, который повсюду. И, прозрев, вы думаете: ах, мать вашу, да это же заговор!!!

Увы. Это даже не заговор. Это все √ просто так. Случайный идиотизм. Улыбка бога, которого подменили сто с лишним лет назад, знать бы только, чем? Они заставляют нас жить тем, что не имеет к нам ни малейшего отношения. Чаша сия не минует никого. С 1999 по 2000 год я жил событиями в Дагестане и Чечне. Все просто: других новостей практически не было. И только как-то надравшись, - о, могу дать вам совет, надирайтесь почаще, это очень прочищает мозги! - я на следующее утро понял, что живу в стране, где цены на коммунальные услуги превышают общеевропейские, где половина населения уехала на заработки за рубеж, и случилось еще черт знает что.

В этом плане мне не повезло. Молдавия. Здесь я живу. А средства массовой информации (тоже уже сплошь наднациональные) не учитывают интересы жителей маленьких бедных стран. Интересы жителей больших и относительно богатых стран они тоже не учитывают. Но гражданам Евросоюза, Штатов или России, по крайней мере, читая ленты новостей, можно хоть почувствовать себя в некотором роде причастными ко всему этому дерьму. О нас забыли. Вернее, мы мелкая рыба, которая попадает в сети исключительно потому, что ей не повезло уродиться крупной. А сети нынче везде . Вот нас и гребут заодно с крупной рыбой.

Полагаю, у меня уже мания преследования. Только преследую себя я сам.

Шизофрения чистой воды, не так ли? Что такое шизофрения? Кто-то сказал мне, что это неразделенная вера. Не думаю: в таком случае все мессии шизофреники. Кажется, я вывел для себя формулу этой странной болезни.

Когда вы придумываете по - крупному, например, выдумываете Бога, или геометрию для плоскостей с положительной кривизной, то вас называют гением.

Когда вы придумываете по мелочам, вас считают шизофреником.

По мелочам┘ Ну, одна моя знакомая, из "этих шлюх", по классификации Жени, сошла с ума и придумывала, что завтра у нее договоренность о встрече с каким-то человеком, придумывала, что она сегодня вечером говорила с кем-то, кто на самом деле вот уже две недели как уехал в Бухарест┘

Вся-то разница между гениальностью и шизофренией - в масштабе неправды, которую вы придумали.

Теперь этой сумасшедшей в Кишиневе нет. Ее забрали родители, в село. Положить ее в сумасшедший дом им не хватило смелости и желания видеть дочь здоровой. Что ж, она переходит за мое левое плечо. У меня там сонмы призраков, которых я повстречал и забыл. А за правым плечом √ армия видений, что еще реализуются людьми, а потом перейдут влево. Поэтому левое плечо у меня чуть припущено: там их, призраков, больше.

Призраки, террористы, овчарки, покусавшие хозяек, взрывы домов в Париже, - это, простите, не очень существенно. Что важно? Может быть, вопрос, который задал четырехлетний ребенок в парке у фонтана:

Действительно. А вы, случайно, не в курсе?

ХХХХХХХХХ

Осенью в Кишиневе дворники сметают с плиточного тротуара листья самых необычных расцветок под деревья. Постепенно кучи опавшей листвы поднимаются на метр-полтора и выглядят на стройных кленах и неуклюжих ивах как юбки. Ночью за листьями приезжают работники городского хозяйства, свозят листву в одно, знакомое только им место. Там они оттирают с листьев золото, кровь, пурпур и негу, оттирают листы до зеленого цвета и складывают в сухие помещения, прикрепив к каждому листку инвентарный номер. С наступлением весны листья по ночам снова прикрепляют на деревья.

Откуда я об этом знаю?

Как-то они по неосмотрительности забыли снять с одного листа инвентарный номер. Выведать остальное было делом техники.

Когда-то Женя занялась сексом с кошкой. Она сама мне об этом рассказывала, и будет здорово злиться, когда увидит это в книге. Впрочем, меня уже не будет, так что я не особо расстроен. Сама виновата. Нечего рассказывать что-то писателю.

Ей было лет пятнадцать. Она взяла небольшую кошку, отмыла ее, вытравила у нее блох, накормила, напоила, спать уложила. И дня через три, когда дома никого не было, разделась, и дала кошке полизать там. Удивительно, но даже валерьянки не потребовалось. Ах, вот они какие, две мои кошечки.

Я смеюсь, когда она рассказывает об этом. Никогда не буду доверять женщинам, которым нравятся змеи, или, к примеру, хомяки.

Смеюсь, и голова моя болит. Я вхожу в кабинет редактора и говорю:

У нас появился шанс. "Левые" деньги.

Значит, - вздыхает он, - ты не дашь мне дочитать, как негр оттрахал эту пятиклассницу?

А что, забавный?

Негр умница, у пятиклассницы все порвано к чертям собачьим, рассказ действительно забавный, мы дочитываем его и идем в курилку, обсуждать новое дельце. Сообщение о "левых" деньгах √ моя индульгенция. Когда я говорю об этом, то свободно захожу в кабинеты начальства. Раньше мы делились с директором (когда суммы были особенно крупными) но он нас покинул. Нет, не умер, уехал в Ирландию. Для нас, можно сказать, метафизически умер.

Что такое метафизически? √ спрашиваю я Женю.

Что-то не физическое, - отвечает она.

Ни хрена себе.

Мы трахаемся.

Не думайте, что трахание зрачков вас не касается. Да, на самом деле все это обстоит не так, как я описываю. Все обстоит гораздо хуже. Моя знакомая, пухленькая блондинка, рассказала мне, что, прочитав свежий номер "Космополитен", вырезала оттуда фотографию модели и приклеила на холодильник.

Зачем?

Она хотела быть такой же стройной, как эта модель, хотя ее желал каждый проходящий мимо нас мужик. Хотя ее и так желали. Ну, еще бы! Но она хотела, и все тут. Хотела и все. А дальше? Дальше ее собака, здоровенный и тупой спаниель, сорвал с холодильника фотографию. Она восприняла это как перст судьбы, как предзнаменование, предупреждение. Ты никогда не будешь такой, как эта модель, сказали ей когти спаниеля, разорвавшие фотографию в клочья. Правда, она не задумалась, на кой черт ей надо быть похожей на эту модель. И что же она сделала?

Отдала собаку. Я больше не могу ее видеть после этого.

Она была в подавленном настроении, рассказывая мне все это. Зря я, похоже, пишу это √ у меня как раз наклевывается с ней легкий романчик, и она не лишена чувства некоего эстетизма, она почитывает то, что я пишу. Так что придется мне заканчивать книгу только, когда у нас с ней все состоится. Вполне вероятно, что мне придется заканчивать лет так через сто, когда персонажи умрут. Хотя какие же они персонажи? Может, это я персонаж написанной ими книги?

В курилке мы с редактором не можем даже затянуться. Оба вчера пили, но не признаемся в этом друг другу. Я научился пить так, чтобы на следующее утро не пахло, и состояние организма было чуть хуже среднего. Разработал целую систему незаметного пьянства. В некотором роде метафизического. Ага. Иногда я всерьез подумываю над тем, чтобы бросить пить и начать курить травку.

Меня прислал к вам Бог, - говорит женщина в белом балахоне с пластмассовым крестом на груди.

Шурупов вздыхает и идет в кабинет. Оставляет на растерзание сумасшедшей.

Меня послал к вам Бог, - заунывно повторяет она.

Не забыл обо мне? Как мило с его стороны!

Рядом с планетой Землей есть еще одна планета, точно такая же, как планета Земля, - резко начинает она, - и вот на этой планете, которая рядом с Землей и совсем такая же, как Земля, есть такие же, как мы, люди.

Такие же люди, как мы √ люди, живущие на планете Земля, которая совсем как планета, которая как планета Земля, что рядом с планетой Землей? - дразню ее я.

И они присылают к нам летающие тарелки, - продолжает она, - а там сидят принцы-инопланетяне, и их семь, а вы, это я вижу третьим глазом, обязательно станете главным редактором всех молдавских газет на русском языке, а главным редактором всех молдавских газет на румынском языке станет Бобу Царандой из газеты "Литература ши арта". Но для этого вам придется напечатать то, что я написала!

Какая честь для меня оказаться в одной компании с Бобу┘

Почему вы не смотрите мне в глаза?! Смотрите мне в глаза.

Она выдерживает ровно две минуты. Я никому не смотрю в глаза: у меня тяжкий взгляд. Что-то нехорошее есть в нем, обещание беды, смутной тревоги.

Оставляй свои бумаги, иди, и возвращайся через неделю.

Для сумасшедших наличие другого сумасшедшего √ всегда неприятная новость. Впрочем, мы уже выяснили, что сумасшествие это ложь небольшой величины. Она молча убирается.

О, многоуважаемый! - говорю я редактору, - тебя только что разжаловали семь инопланетных принцев в грошовых летающих тарелках. На твое место прочат меня.

Он смеется, он тоже сошел с ума, как и я. Сегодня ночью мне снился месячный младенец с щекой, покрытой сыпью и крупными, прокуренными зубами.

И тут мир словно прорвало, словно фекалии хлынули по духовным трубам, словно синяя птица Аида впилась мне в затылок изогнутым ногтем. Мы узнаем, что в Москве в заложниках семьсот человек, десятка три террористов, и в качестве приправы у этого салата √ взрывчатка, тонны две. Все бы ничего, но среди заложников - молдаванин. И называется весь этот бардак "Норд-Остом".

Что делать? Что надо делать? Я тупею в моменты, когда необходим ясный разум. Что делать?

Фамилия, имя, одышка, справка, звонок брату в Департамент информационных технологий, который всех жителей этой страны пометил своими забавными карточками, паспортами, - узнай мне данные этого заложника, Цуркану, да, да, Цуркану, ни хрена, отвечает брат, как же я могу узнать данные, если у меня нет номера паспорта, а фамилию эту вы суньте куда-нибудь подальше, справка, Москва, горячая линия:

У вас есть данные о Сереже Цуркану, - жалостливо, жалостливо, жалостливо, ссука дрянная!!! - родственники мы, родственники.

Дама минут пять ищет данные. Кожа на моей спине слезает от раскаленных слез не дозвонившихся родственников. Данных нет. Что делать, что делать, что делать?

Звонок в посольство, - пресс-секретарь с явно педерастическим голоском, дрянь такая, вообще ни хрена не знает, - да за что же вам деньги платят, какого дьявола вы не идете туда спасать его, договариваться, снова звонок в посольство, десять звонков в посольство, тридцать звонков в консульство, ах, одна из тамошних секретарш вовсе ничего, по голосу, по крайней мере, Надежда, не забыть бы записать, чтобы по приезде в Москву┘

Десять, двадцать, сто звонков в посольство, да где же данные, может, все это неправда, но нет, кажется, есть, Цуркану √ уроженец Бельц, и я звоню в Бельцы, а это уже дело техники √ в провинциальных городках все друг друга знают, особенно в справочных, а тетки из справочных меня просто обожают, по голосу, хоть он у меня и хриплый, и, кажется, у меня начинают дрожать пальцы, телефонный синдром: когда эта треклятая штука тебе нужна больше всего, какой-нибудь смазливой девице из отдела рекламы непременно приспичит повиснуть на телефоне, болтая со своим приятелем, и тогда ты вопишь, обращаясь к ней, себе, миру:

Дай мне жизни!!!

Ее отволакивают от телефона, ты звонишь, разбросав по кабинетам шарики злобных взглядов: ах, да, вот трагедия, вот горе, да, поможем, чем сможем, домашний телефон, пожалуйста, быстро, ах, вежливость √ наша визитная карточка. В письмах я злоупотребляю знаком "тире". В разговоре тоже. А вот и телефон, и уболтать "убитых горем родителей" (цитата из статьи) не составляет никакого труда, ибо они потрясены и защитные пузыри вокруг них лопнули, как в рекламе говенного французского кефира, который нам, отчего-то выдают за панацею от микробов. Дрянь такая, неужели ты не слыхал, что микробы бывают и полезные, необходимые организму, - вот о чем я думаю, когда мы на скорости 170 километров в час (ах, прелесть, как все шаблонно, стандартно, отштамповано - "они мчались на бешеной скорости, закладывая крутые виражи, но лица их были спокойны") несемся (усталая улыбка √ ну, нет смысла отмечать каждый штамп, правда ведь?) в Бельцы. А ведь прошли уже целые сутки: ты не спал и обжег желудок перцовкой окончательно.

Театр рукоплещет: ах, умничка Лоринков, а он раскланивается, с неизменно усталым видом и прищуренными глазами, с видом, который он на себя напускает даже когда чувствует себя бодро и преотлично. Справедливости ради отметим, что такое с нашим героем случается все реже и реже: то ли пьянки доканали, то ли тело чует, что через две недели его убьют, и не желает трудиться понапрасну. Но вид √ усталый. Человека с усталым видом уважают, его берегут, им, я бы сказал, восхищаются: ну и трудяга. Лоринков С Усталым Видом раскланивается, театр встает, зрители вскакивают на сиденья, бросают цветы, рукоплещут: ему удалось раскрутить родителей. Раскрутить. Продавец обвешивает, проститутка недоглатывает, менеджер вообще на хрен не работает, а журналист √ раскручивает. Машина несется обратно, правда, мы успеваем поломать клеймо штампа: и преспокойно обедаем в придорожном кафе, готовят тут сносно.

Молдавский заложник Сергей Цуркану. Теперь я знаю о нем все: цвет волос, возраст, вес, рост, детские фотографии, первая любовь, последняя любовь, место работы, место учебы, любимые шмотки и любимая сказка на ночь, а также то, что он отправляет из захваченного здания послания любимой на мобильный телефон, что, безусловно, послужит прекрасным подзаголовком для статьи/.

Отчего я пишу статьи быстрее всех в Молдавии? Все очень просто. Во-первых, я безумно гениален. Ну, это обсуждению не подлежит и не имеет никакого значения: через две недели безумно гениальный Лоринков сдохнет под кишиневской Аркой Победы, и не исключено, что в самый ответственный момент он не сблюет желчью, что вообще испортит картину по названию Умирающий Герой Прощается с Горячо Любимой Убийцей. К тому же гениальность к статьям не имеет никакого отношения.

Отчего же я пишу статьи быстрее всех в Молдавии? А все очень просто. Есть те, кто пишут статьи, собрав материал, и усевшись у компьютера, печатной машинки, стола. Эти пишут статьи После. Они вечно тянут время, вечно опаздывают, они √ ┘ удаки. Второй сорт √ те, кто пишут статьи До. Еще по пути в редакцию они обдумывают, мысленно пишут, а потом, конечно, все забывают и с пустой головой пытаются впихнуть фактуру в рамки ими же выдуманной схемы, костлявой и непривлекательной как сушеный лещ.

Я пишу статьи √ Во Время. Я не думаю о них до того, как сесть за стол, я не думаю о них после. Я пишу их в момент написания. Старый добрый буддистский принцип: думай о еде, когда ешь, думай о сне, когда спишь, думай о листе, когда смотришь на лист.

Вот отчего я пишу статьи быстрее всех в Молдавии, и отчасти этим бравирую. Ну, вы разве не хвастались в школе тем, что умеете шевелить ушами? И если моя похвальба станет совсем уж невыносимой, подумайте о своих зрачках, что непременно убьет в вас даже намек на веселье. Я Лоринков, я трахаю ваши зрачки.

Я возвращаюсь, мы возвращаемся, я знаю о заложнике все, я пытаюсь вызвонить его, я звоню ему на мобильный телефон, - вот как здорово будет, если трубку возьмет главный террорист, и мы славно поболтаем, вот сенсация-то будет. Славно так поболтаем. Славно так. Славно.

Здравствуй, Мовсар, это я, Лоринков.

Здравствуй, брат, как дела у тебя, - с характерным акцентом ответит он мне.

Хорошо, спасибо. Слышал, мы скоро увидимся?

Да, мне жить еще три дня, тебе √ две недели.

Как жена, дети, не болеет ли кто?

Нет, спасибо, все хорошо у нас, дорогой. А у тебя ли, все в порядке?

В общем да┘А, кстати, совсем забыл. Досадная мелочь для тебя, но нам, понимаешь, очень важна.

Что случилось, дорогой? √ встревожено и церемонно спросит он.

Понимаешь, Мовсар, у вас там среди заложников один молдаванин, и наши все очень переживают за него. Не мог бы ты оказать мне услугу: отпустить его. Я буду тебя обязан.

Ну что ты, брат, какие проблемы? √ улыбается он и спрашивает, - а какая фамилия у вашего земляка?

Цуркану, - небрежно роняю я, - Цуркану.

Эй, найдите Цуркану, - громко кричит он, и обращается ко мне, - выпустили. И это все?

Да, Мовсар, я тебе очень благодарен. Конечно, если бы ты мог отпустить всех заложников┘ Хотя я понимаю, что это уже не мое дело и благодарен тебе за нашего земляка┘

Да, - сухо соглашается он, - остальные это наше дело.

Спасибо тебе , Мовсар , и до встречи.

До встречи, брат, - голос его теплеет, - до скорой неминуемой встречи.

Конечно, Бараева я не знаю. Все мое знакомство с боевиками состоит в том, что на самом-то деле мой отец служил с полковником Масхадовым в Венгрии в одном полку. Я ездил в одном купе с его детьми. Или его дети ездили со мной в одном купе. Неважно. Он был очень милым.

Не хотел бы я сейчас проехать с Масхадовым в одном купе. Нет, вовсе не потому, что боюсь. Просто┘ О чем бы мы с ним разговаривали?

Представив разговор с Баревым, я примерял на себя лавры героя. Случайно они соскользнули. Я наклонился над унитазом, чтобы сблевнуть, - меня тошнило, - и из глубины этого убежища дерьма протянулись сотни маленьких ручек, рук, ручонок. Я заглянул. Я завизжал. В унитазе кружились в фарше люди, это были заложники, много людей, безумных, маленьких, они тянули ко мне руки, ручонки, ручищи, и вопили, вопили все:

- А как же мы, а как же мы, а как же мы ?!!!

И вот тогда я блеванул по-настоящему, прополоскал рот холодной водой и в ярости вышел в офис, преисполненный уверенности в том, что журналистика не только информирует, но иногда еще и помогает.

Да на хрен тебе это надо? √ спросили меня, и я толком не сумел объяснить, зачем.

Хотя теперь знаю: мне на хрен это не было нужно.

Но безуспешно звонил, звонил и звонил. У родителей заложника оказался знакомый √ чеченец, выросший с Бараевым в одном селе. Тот надеялся, что если сумеет поговорить с террористами, те Цуркану выпустят. Вот я и искал прямой телефон, рыл, копал, визжал, матерился, и все это молча, с бесконечно-усталым видом, а мне уже жали руки и поздравляли с хорошо проделанной работой. Еще бы. Человек для нас шахта. Выкопал уголь, бросай.

Вы думаете: на кой дьявол он пересказывает нам статьи, на кой дьявол он выписывает себе индульгенцию? Да, наверное, так оно и есть, я выписываю себе индульгенцию. Ведь через две недели я погибаю, и мне предстоит отчитаться во всем, и лишняя индульгенция тут была бы кстати.

Но и это неправда. Я попытался себя оживить. Снова стать человеком, что ли. Как вампир, питавшийся кровью и рискнувший отведать свежего яблока. Увы. То нечто , что наполняло его рот слюной, оказалось безвкусной материей, кучкой пресных молекул. Возврата нет. Вампир сплевывает яблоко и уныло плетется в заброшенный дом.

Прямой телефон террористов? Да на хрена? √ искренне недоумевает наш куратор, потом говорит. √ Лучше бы ты взял у чеченца интервью, тот бы о детстве Бараева рассказал┘ Ладно, обложка у вас есть. И то хорошо.

В десять вечера я окончательно проиграл и втихаря пью коньяк в пустом кабинете. Офис пустует. Сюда приходят в десять утра и уходят в пять вечера. Сюда приходят почитать журнал "Лизу" и обсудить новые позы "Кама-сутры" (хотя издание, вроде, каноническое), а еще пообсуждать все на свете. Ну, иногда сюда приходят вытереть ноги о сопляка, которому через сутки в Москве могут разнести голову автоматной очередью.

Расчувствовавшись, я выпиваю весь оставшийся коньяк и тихо плачу, стараясь не скулить. Так я его оплакиваю, этого живого Цуркану. Я был единственным, кто желал ему выжить. Я был единственным, кто представил его не фотографией, а плотью. Пьяный я очень сентиментален.

Наутро здание штурмовали. Чертов Цуркану и царапины не получил. На кой черт я, спрашивается, кривлялся? А, впрочем. Я трахнул ваши зрачки. А ведь в плане главы, который я отчего-то набросал, все это выглядело следующим образом:

"В Москве среди заложников √ молдаванин. Я пытаюсь сделать для него хоть что-то (журналистика это не только информирование, но и помощь) ни никому, кажется, нет до этого дела. Да и я особых эмоций не испытываю √ так чувствует себя вампир, питающийся кровью, который укусил яблоко. Пища для него уже мертва".

Не правда ли, мило?

Глава четвертая

Стало быть, я обещал рассказать вам, как я купил Женю. Приобрел. Совершил сделку. Я поворачиваюсь к ней √ она печально глядит на себя в треснутое зеркало, опутывая волосами шею, она ласкает себя, она безумная: Женя ходит по дому, почти все время держась за причинное место.

Дрянь! √ злюсь я. √ Прекрати немедленно!

Ты пуританин, - смеется она, - секс тебя не интересует. Вернее интересует, но не сам по себе. Тебе важен факт свершения.

Для шлюхи ты выражаешься чересчур заумно, - злюсь я.

Она безумна, она нимфоманка, она хочет трахаться постоянно. Но за это я ее и люблю, может быть. Самые страшные люди, это те, кто хочет постоянно разговаривать. Будьте так добры, мэм, затрахайте меня физически, морально √ не надо.

С регулярностью раз в две недели на горизонте появляется поклонница "творчества". Я закавычиваю это слово, ибо я смущен.

Что за херня, Лоринков?! √ злится Шурупов. √ Не смей вставлять в текст слово "ибо". Нет, ну что такое?! Мы же еще не на пенсии, мы же не светская хроника "Советской Молдавии"!

Да, я смущен безо всяких "ибо". Итак, появляется поклонница. Непременно экзальтированная девица┘

А что такое "экзальтированная"? √ спрашиваю я Женю.

Она онанирует в ванной и, поскуливая, отвечает:

Экзальтированная значит √ находящаяся в экзальтации.

Для шлюхи ты слишком умна. - злюсь я. √ Точный смысл?

Экзальтация √ восторженное, возбужденное состояние.

Да. Появляется восторженная и возбужденная своим восторгом девица, которая хочет меня высосать, морально исключительно, вытянуть из меня жилы, намотать их на костяной веер и сжечь в полнолуние, творя заклинания под кустами омелы. Как правило, они читают один-два моих рассказа и считают, что этого достаточно для того, чтобы стать моим другом. Я отвечаю им: предлагать мужчине исключительно дружбу также оскорбительно для него, как для женщины √ предложение исключительно потрахаться. Хотя, может быть, мы, как и женщины, противно ломаемся.

Девицы появляются как неумолимые роботы из фантастического боевика. Поначалу ничто не предвещает угрозы. Лишь вдалеке, за воротами города, где стража бьет полночь, маячат маленькие тени. Потом они вырастают. Они близятся. Они атакуют. И не оставляют мне времени ни на что. Вместо того, чтобы писать или пить, или еще черт знает чем заниматься, я вынужден с ними разговаривать. Иногда это заканчивается постелью. Я мог бы написать √ всегда, но это было бы неправдой. Мне не хватает терпения доводить каждую из них до этого. А им не хватает желания довестись.

Как обычно, отвлекся. Сегодня по плану покупка Жени. Мне надо торопиться. До того, как она меня убьет, остается тринадцать дней. О, эти ее щеки: округлые и приятные┘

Женю я приобрел за пятнадцать леев на перекрестке улиц Болгарской и Александри, у греческой церкви, неподалеку от редакции "Нового времени". Она стояла у полуразрушенного частного дома и стреляла у прохожих сигареты.

Нет, нет, она не была проституткой. Что вы! Была бы она проституткой, я бы любил ее куда больше. Ведь чем хуже было человеку, тем больше мы его жалеем, да?

Сигарету я ей дал. Она жила в полуразрушенном доме и ее не забирали в приемник-распредитель только потому, что Женя была совершеннолетней. Вы думали, я живу с нимфеткой? Нет, куда мне до Губерта. Она старше меня на четыре года, семь месяцев, четыре дня и девять с половиной часов. Это она высчитала. Любовь для нее как склад, где она работает приемщицей. Составляет подробную опись товаров.

В общем, солнце сквозь ее волосы, сухие обметанные губы, голубые джинсы в обтяжку, такие, как я не люблю, √ она мне не понравилась, нет, совершенно не по душе мне такие, подумал я и спросил:

Пятнадцать леев, идешь со мной?

Она согласилась. Ах, какой я был наивный, ах, как я наивен сейчас: Женя позже как-то призналась, что пошла бы за мной в любом случае, пошла бы просто так. Как бездомные щенки, знаете: подойдет к вам такой, обнюхает штанину, упадет на спину, покажет брюшко, вы его пощекочите, и пойдете, а через пару кварталов услышите сопение за спиной. Это он, ваш щенок. Теперь ваш.

Так вот, наивен я был потому, что не понимал, бездомный щенок-то - я.

И до сих пор не понимаю, хоть это правда. Я тешу свое самолюбие пятнадцатью леями, индульгенцией тщеславию. Капл де грас. Удар милосердия. Увы. Я так привык к обману, что решительно и без сомнений обманываю себя, и тот я, которого я обманываю, тешит меня, притворяясь, будто верит мне.

С тех пор я с ней, и она очень капризный хозяин.

Я взлетаю с ней к самой Луне, где мы бродим, поднимая ногами бронзоватую пыль, - она забивает нам ноздри, она проникает к нам в горло, и нет сил очистить себя от нее, - мы отчаянно скучаем, нам нечего сказать друг другу, нет даже сил на ласку или что-то теплое, пресловутая "ах любовь", но мы не можем обойтись один без другой, одна без другого, плоть без ножа. Она мой фон. Я ее тень.

Вместе мы странное существо. Порой я забывал о ней на несколько недель, и, услышав в трубке телефонный голос человека, с которым спал в одной постели каждую ночь этой недели, поражался, спрашивая себя √ кто это?

О, Женя. Никогда не говори мне, что с нами будет. Ведь как мы скажем, то так оно и будет, зачем это нам? Ведь если мы скажем, что с нами будет, мы предопределим себя, а мне не нравится такая конкуренция Богу┘

Я бы хотел постичь блаженства в старинном замке, окруженном рвом, полным невыплаканных слез моего детства, я хотел бы вознестись в ночной океан, увиваясь вслед за лозой винограда, я хотел бы тушить фонари в кварталах старинного Парижа, озираясь в поисках пьяницы Франсуа, - о, где снега былых времен, я бы хотел только одного √ пить, грязнить рукописи чистейшим блаженством, пользоваться чужим телом, но она, ах, не желает неравноценного обмена, требуя даже не моей любви, потому что понимает √ я не способен любить, а чего-то большего, что, по сути, фикция. Иллюзия. Каждую ночь я крадучись встаю с постели, - она так крепко спит, - и, открывая дверь кухни, попадаю вовсе не туда, а в Город Поэтов. Но это ночью, а пока еще даже не сумерки.

Предлагать мужчине исключительно дружбу для него также оскорбительно, как для женщины предложение просто потрахаться, - сказал я Жене.

Я сам это придумал, я очень гордился ей, этой фразой, но она, Женя, меня обезоружила, ответив:

Да я ничего такого и не предлагаю┘

Мусульманская легенда гласит, что когда-то один султан запретил своим подданным подавать милостыню просящим┘

Ледяной ветер бьет мне в лицо, мы с Шуруповым курим за маленькой церковью, неподалеку от нашего офиса, он внимательно смотрит на кончик моей сигареты, и я продолжаю:

- ┘. и пригрозил ослушникам отсечением обеих рук.

Ну?

Милосердная женщина, - вдохновенно несу я, - убирала двор, когда нищий старец вошел туда и умолял ее дать ему еды. Разве ты не видишь женщина, что я умираю, на что она ответила, - Аллах поможет. Но он умолил ее, потому что и в самом деле умирал, и тело его требовало пищи. Султан же, узнав об этом, разгневался и велел палачу отсечь женщина руки. После этого несчастная, попросив добрых людей привязать к себе своего сына √ еще младенца, отправилась в изгнание┘

Я настолько заинтригован, что даже не посылаю тебя на хрен, - задумчиво говорит Шурупов, - но заканчивай, потому что мы замерзнем.

В изгнании, - я гляжу на гоняющиеся друг за другом листья, - она скиталась много недель, пока не остановилась напиться у ручья. Но она уронила ребенка в воду, и, так как у нее не было рук, и она не могла спасти ребенка, возрыдала┘ К ней подошли двое странников и спросили: хочешь, мы достанем его? Конечно, она хотела и они спасли ей сына, а затем спросили: желаешь, руки твои вновь вырастут? Так оно и случилось. Знаешь, кто мы, спросили они ее. Аллах знает, отвечала женщина. Мы √ те две лепешки, которые ты дала страждущему┘

Смысл?

Если бы не моя безграничная фантазия, это было бы простым пересказом главы "Халифа на час". Но я пошел дальше. Я думаю, что к нам всегда приходят не только те лепешки, которые мы дали, но и лепешки, которых мы не давали. И тогда горе нам┘

Идем пить кофе. В понедельник я еду в Китай.

Привези мне воздушного змея, - прошу я.

Все, что угодно. Лишь бы лепешки не приходили.

Запах гниющих каштанов, прелых мокрых листьев и чуточку √ отсыревших перьев воронов, преследует меня. Мы идем пить кофе в забегаловку, которую кличут "жабой", всего лишь за ее зеленый цвет. Здесь собираются отборные журналисты Молдавии, и, сами понимаете, все они пьяны, все блюют в туалете и никто из них толком писать не умеет. Им это ни к чему. Хотя разок и я там блевал в туалете. Или не там. Не помню.

Зачем ты опять там остаешься? √ спрашивает Женя.

Я говорю, что задержусь набрать текст. Текст. Так стыдливо я называю свои стыдливые книги.

Хватит набирать, пора издавать √ то ли шутит, то ли искренне говорит она.

И тут я теряюсь, и, кажется, злюсь. Мой крестовый поход персонален. Я объявил его пять лет назад. Каждое утро верные оруженосцы напяливают на меня доспехи, каждый рассвет я даю клятву победить, и каждый вечер, после изнурительного долгого боя признаю свое временное, но все же √ поражение. И листы бумаги, словно латы истлевших мертвецов, пугают меня в глубинах стола. Но я непобедим, ибо война моя вечна.

Я люблю стоять с Женей у дороги и глядеть на наши отражения в стеклах проезжающих машин. Если поверить, что машины уносят частички нас, то через час другой у дороги будут стоять два силуэта: грузный коротышка со вторым подбородком, черными, запавшими глазами, и Женя с роскошным телом ... ляди и лицом тринадцатилетней девочки. Мне хорошо было с ней до тех пор, пока она меня не убила. Позже, гуляя по улочкам Города Поэтов, я вспоминал о ней и размышлял о том, что мы так до конца и не узнаем, как величайшая беда нашей жизни оборачивается величайшим же ее благом.

Город Поэтов.

По мощеным улочкам Города Поэтов бродит звон колоколов, вот он заплутал и палкой бьет по стене дома, крича:

Где это я сегодня?

Вечер добрый, вечер добрый, вечер добрый, - кричат колокола своему звону, - ты в городе поэтов! Добро пожаловать!

Город поэтов. Улицы его кривы, как мои пальцы, небо его мутно, как молодое вино или как слезы мои, город поэтов √ сам он хаос, варево частиц. Маяковский, прогуливаясь по главной аллее города, блистает желтой кофтой. Он ведет под руку Лилю Брик, - он сломил сопротивление городского совета и протащил ее сюда во имя любви, - и, вышагивая по мосту, он плюет в раскрытый рот тонущего под мостом Фета.

Мрачный Петефи рубит в кабаке колбасу саблей шляхтича, которым он никогда не был, рубит с исступлением и вот стол, разваленный надвое, опрокидывается с серебряным блюдом, и Петефи, плача, подзывает кабатчика, чтобы расплатиться. Тот не торопится √ у Шалом Алейхома в запасе четыре сотни лет, четыре вида живой воды, и три мертвых, а еще у него в кладовой рукопись, над которой он годов корпеть все эти годы, ожидая, когда живая вода испортится и можно будет отправиться в путь за новой. И, чтобы не отрываться от рукописи, он готов простить Петефи долг.

Есенин каждую ночь, напившись пьяным, выпадает из окна, но не разбивается. Ведь здесь, в Городе Поэтов, он снимает подвал, и потому счастлив вываливаться из окна каждую ночь, каждое утром. Над ним смеется Пушкин, - в окровавленной шинели арап проходит мимо, он спешит на дуэль с Дантесом.

Здесь Пушкин стреляется с Дантесом каждый вторник, и еженедельно выстрелом выбивает тому глаз. А вот Лермонтов с Мартыновым помирились, и пьют минеральные воды у станции вечного ожидания Города Поэтов, где колокольный звон, заплутав в улочках, спутанных, как узоры моей руки, ежевечерне кричит:

Где это я сегодня?!

И на рассвете мрачные мусульмане в белых одеждах поют хвалу своему странному богу, заглядывая под веки неба, а что они там видят, нам знать не дано.

Поодаль египтянин в песке вырезает на скале надпись, он счастлив, для него не существует ничего, кроме этой скалы, этого неба, кроме него самого, и пусть песок со временем покроет все √ для него счастлив миг, когда он сказал свое слово Богу и никому больше.

И все они писали лишь ради этого диалога, поверьте.

ХХХХХХХХХ

"Очень приятно, и умиротворяюще-возбуждающе-загадочно пахнет наша святая с

апельсиново-пшенично-ангельски-цветочно-жемчужными волосами".

Это я написал Жене еще когда был жив. Мне понравилось. Потом я писал это кому не лень. Всем нравилось. Наверное, потому, что понравилось Жене. Она стала моим полигоном. Моим Семипалатинском. Я испытывал на ней все. Сначала она противилась, потом приспособилась. Я, как и радиация, оказался смертельно опасен для нее. Но она, как крысы к радиации, сумела приспособиться ко мне. Я был испытатель. Она полигон. И постепенно полигон стал смертельно опасен.

Чего еще мне бы хотелось больше всего на свете?

Вечно идти ранним утром октября мимо Академии, разгребая листья и серый туман, и близоруко вглядываться в лица студенток, спешащих на занятия.

Это будет мой маленький дорожный рай. Рай путешествия в пределах любимого города. Он очень нужен мне: ведь я так устал, так устал от болтливых женщин, скучных мужчин и их отвратительных, пузырящихся слюнями детей .

Ты должен терпеть нас, говорят мне их глаза. Ведь ты человек. Ты √ социальное животное.

ХХХХХХХХ

Обожаю убегать. Беги, беги, кролик. Странный мужик, этот Апдайк. Четыре тома убегал его Кролик, и прибежал к инфаркту, почетной пенсии и разжиревшей жене. Ненавижу разжиревших жен. Обожаю убегать. Пару шагов влево, пару вправо, размялся √ и полный вперед. Именно в такие-то моменты я ощущаю себя блаженствующим ангелом. Розовенькой курвой с голой задницей в небесах. Ах, да, еще и золоченые крылышки. Бесплотное парение над городом. Необычайная легкость души и тела.

Разумеется, и Фрейд тут прав, это и есть стремление уйти от ответственности. Любой.

Всю жизнь я бежал, бежал, бежал, постоянно куда-то убегал. Вернее, не куда-то, а откуда-то. Стоило остановиться, как мне чудилось, что невидимый каменщик принимается за работу: обносит меня кирпичными стенами, пока прозрачными, пока незримыми, но как -только последний мастерок извести будет наляпан, темница сразу появится и я очнусь в наглухо заколоченной башне. И, переведя дыхание, я перепрыгивал через недостроенный пока барьер и бежал.

Главное, смыться вовремя. А вовремя, - это когда ты только остановился. О вас позаботятся, вам не дадут остановиться: ветер всегда успеет подхватить лист, чем же мы хуже?

Ну, и где грабители?!

Я сорвался и побежал, побежал и сорвался, я несся стремглав, семимильными шагами, хоть Кот Перо и изорвал их еще к концу девятнадцатого столетия, я бежал быстро, но несмотря на это, вовсе не задыхался, я несся, а за мной раздавались крики. Кричала моя учительница, она была куратором нашего класса, и мне было шесть лет, и я уносился, потому что другого выбора у меня не оставалось. Я опоздал на занятия, и наплел ей про грабителей, отобравших у меня ранец за квартал у школы (на самом деле я его забыл дома) и она отчего-то решила все это проверить. Мне бы сдаться, но я упорствовал, и мы потащились туда, где, якобы, у меня отобрали ранец. Мне бы сдаться, но я показал ей место. Мне бы не сдаваться: как она могла доказать, что они не ушли, но тут я глянул наверх, и меня ослепило. В то октябрьское утро ярко синее, как кувшин на кухне моей матери, небо оказалось рассечено нитью паука. Блестящая, сурово-серебряная, она создавала иллюзию трещины в небе. И, глядя в нее, я побежал.

Может быть, мне удалось бы найти начало или конец этой небесной трещины, может быть. Кто знает: добежать я не успел, меня поймали. Меня часто ловили: такова судьба всех, кто пытается убежать.

Годом спустя меня поймала библиотекарша военного городка в Венгрии. У черного входа библиотеки валялась огромная каменная плита. Вот на ней я, греясь на солнце, и валялся, как ящерица, как хамелеон, и писал что-то про индейцев Дакоты. Я сидел в библиотеке, я был тайно влюблен в нее, и, когда ее обнял муж √ молодой лейтенант, из тех, что служили образцом подрастающего поколения Советского Союза, - я не выдержал, и ушел. Она почувствовала, что я здесь, она это почуяла и нашла меня, наверное, по запаху.

Она была молода и хороша собой. Гарнизон, двадцать домов, и четкий механизм того, что взрослые называли "жизнью" √ вы знали, что будет с вами сегодня, завтра, через год или двадцать лет. По вечерам в библиотеку приходили солдаты, почитать журнал "Советский воин", со слипшимися листами и популярной рубрикой "Приемы самообороны". В обед заглядывали молодые офицеры, один из которых стал ее мужем. Раз в неделю заходил капитан-татарин, который заставлял жену носить паранджу и готовить плов каждый день. Никогда не заходил в помещение, но регулярно возникал у порога, чтобы поздороваться, подполковник, жену которого венгры в 56-м убили во время восстания. Изредка захаживали дети, помешанные на чтении. Типа меня. Так все думали. Но я не был помешан на книгах, я был помешан на одиночестве. Я брал книгу, и втискивался между полок. Я не двигался, но чувствовал, что так тоже убегаю. По утрам в библиотеку не приходил никто.

Я читал ей из ученической тетради в клетку, а она все глядела в парк, туда, где по выходным жены офицеров стреляли из пистолета "Макаров" в яблоки, и я чувствовал, что и ей тоже хочется бежать, бежать, бежать.

Убежала ли бы она со мной сейчас?

ХХХХХХХХХХХХ

Я не всегда разговариваю с вами, сидя за клавиатурой компьютера. Меня много.

Темная комната с кожаными креслами и чистым ковром на полу, 11 часов вечера, Мирон Костин 7, пятый этаж. Там я нахожусь постоянно. Какая-то часть меня. Я Номер Один. Только что я сорвал юбку с Натальи, - мы работали вместе, она была моей подчиненной, вот так харрасмент, - отбросил в сторону, усадил ее в кресло и встал перед ней, и она работает, отменно работает, пока я ласково гляжу на ее мокрый затылок. Потом я перетащил ее на стол, на пол, на коробку с книгами в углу. У моих работодателей был книжный магазин и газета. Редактором-то газеты я и был, да заодно подворовывал книги. Даже книжные полки опробовали мы с Натальей. И часто-часто вихляя задом, стоит она на коленях на восхитительно чистом полу, и стонет:

- Пользуйся мной, попользуйся мной, пользуйся┘

И длится это вечно и зовется раем, и я вечно кончаю в этот податливый рот, и она вечно смеется, елозя на мне, и крича:

- Кто бы мог подумать, а, ну кто бы мог подумать?

Я Номер Два блюет в туалете кафетерия, где мы с редактором обсуждали возможность заработать левых денег на скрытой рекламе. Обсуждали мы все это с заказчицей √ миловидной девицей, работавшей в полиграфической фирме. Ее директор решил, что самое время настало ему выпускать водку. Вот от запаха-то этой водки, я и убежал в туалет, предварительно извинившись. Я все еще там: блюю, уцепившись ногтями в щели между кирпичами.

И длится это вечно, и зовется адом.

Я Номер Три просыпается каждую ночь, вот уже третий год, каждую ночь, в три часа ровно и думает, что он изолгался и надо бы куда-нибудь уехать.

Наверное, это все от инфотеймента.

Примечание. "Инфотеймент" - термин фабрики трахания зрачков. Информируя, развлекай. Когда-то я мог позволить себе писать то, что думаю. Меня давили, а я считал это дерьмом. Потом на меня перестали давить, но пишу я исключительно не то, что думаю Правда, и лгать меня не вынуждают. Просто писать надо то, о чем думать вообще не надо.

И длится это вечно, и зовется чистилищем.

Что еще?

"Явление бюрократии сегодня охотно сравнивают с раковой опухолью, которая подтачивает общественный организм. Этот социальный недуг в своих произведениях бичевали такие писатели, как Кафка, Чехов и Куртелин. О борьбе же кишиневской семьи с чиновничьей опухолью рассказывает Владимир Лоринков".

Я не знаю, кто такой Куртелин, и не читал Кафки. Но мне стыдно.

ХХХХХХХХХХХ

- Ты придешь сегодня пораньше? √ спрашивает меня Женя.

- Нет, нет, - тороплюсь я, - не сегодня.

- Что там у вас? И не пиши больше рекламы водки, из-за этого тебя принимают за алкоголика.

- Разве это не так?

- Боюсь, что нет, боюсь, - раздумывает она, - ты нас всех обманываешь.

- Милосердная женщина, дай мне жизни.

- Но вечером?..

- Да, вечером.

- Что так? Ни одна шлюха сегодня не согласилась?

Потом она резко вешает трубку, она боится, что я разозлюсь.

Когда же все это началось? С тех пор, когда я сжег все ее старые фотографии? Или когда она изорвала мои? Я трогательно и нежно лелею память о наших встречах, таких редких, - я порой забываю о них и о том, что Женя вообще существует. Это роднит ее с воздухом. Но не до конца. Я вовсе не испытываю в ней нужды. Она просто есть, и все тут. Она ненавидит все, что было в моей жизни до нее, я отвечаю тем же. Мы ненавидим чужое прошлое, сильно, ненавидим до скрежета пальцев, до ломки зубов. По сути, мы ненавидим друг друга, раз так ненавидим наше прошлое? Но мы слишком аморфны для того, чтобы признать это.

Я знаю, на каком ряду и месте она сидела в школе, знаю, сколько бантов заплетала ей мать, и какого цвета были эти банты, знаю, где она курила, где выпивала, и где трахалась, знаю, отчего у нее в двенадцать лет первый раз в жизни разболелась голова, знаю, где она потеряла хомячка и где нашла смешную собаку величиной с теленка, которую притащила в дом, знаю┘ И это только навскидку, специально я не вспоминал. Я ненавижу все это, ведь там нет меня.

Боже мой, что же она тогда про меня знает?

Иногда ей приходит в голову, что я собираюсь бросить ее. Я возражаю: разве можно отказаться от кожи? Но и змеи меняют кожу, говорит она. Женя все воспринимала буквально. Если я грипповал и говорил ей, - мне будто песку в глаза насыпали, - она бережно брала мою голову в руки и заставляла глядеть на свет, чтобы определить, где же там, в глазах, песчинки. Она не понимала образов, не понимала иносказания. Она излишне прямодушна и это порой смущало меня. Мои попытки угрюмо иронизировать, такие успешные с женщинами пафосными, а самки всегда чуть пафосны, - с Женей проваливались, терпели крушения. Они выползали из под обломков крушения и плыли к берегам песчаных островов, где, обсушившись, влачили жалкое существование в одиночестве посреди океана. Женя лишь кротко улыбалась, приподняв уголки губ. Улыбались ли ее глаза, я так и не смог понять. Она недурно играла на пианино и я бесчисленное количество раз просил ее исполнить "Лунную сонату". Больше ничего из классики я не любил, может быть, потому, что и не слушал никогда. Она не отказывалась, а я вновь и вновь закуривал, допивал пиво, закуривал, наливал, и все глядел на кончики ее волос, длинных, как мантия чародея, до тех пор, пока желание не возобладало над бессознательным стремлением эстетствовать. Я уносил ее в комнату, и мы исполняли сонату чуть по-другому, чуть жестче, уже без музыки, но зато воодушевленные, еще как воодушевленные.

- Лишь бы соседи не сердились, - шептала она.

По потолку важно разгуливала обнаженная Луна, посыпавшая нас серебристым порошком. До белых конвертов с сибирской чумой было еще далеко, и мы не боялись. Ах, ну что за жизнь, если даже сумасшедшие 90-е мы уже готовы почтить как эпоху человеческой невинности. Знали ли мы, что недельное отсутствие в теленовостях Джорджа Буша √ младшего и боеголовок в Северной Корее станет для нас синонимом вечного блаженства. Нет, не знали, и, как издревле это принято среди людей, не ощущали рая, находясь в раю.

Мы не раз беседовали с ней о прошлом, и пришли к выводу, что нельзя всю жизнь спорить с тем, кто остался в пятнадцати годах позади. Что нельзя вечно, и мысленно, о, конечно, мысленно, мстить за то, что тебе никогда не сделали. Что нельзя воевать с призраком. Но это все на словах. На деле мы только этим и занимались. Я ненавидел ее. Она ненавидела меня. Все шло отлично.

Солдатское оделяло (на другое у меня не было денег) было колючим и плохо грело, изредка соседка этажом ниже выходила на балкон и ворчала в расчете на то, что мы услышим ее, ледяные пряди ночного воздуха липли к подошвам, я путался в ее волосах, но сейчас, вспоминая об этом омерзительном рае, я порой тоскую не меньше Люцифера. Если он, Люцифер, когда-то тосковал. Хотя вряд ли.

Что ж, значит я куда сентиментальнее дьявола.

Года через два после нашего знакомства я вновь забыл о том, что в одной со мной квартире живет человек, девушка, и зовут ее Женя, хоть и извинял себя позже тем, что дел было невпроворот. Итак, я пропал. Несколько дней, легкий шум в голове, а, вернувшись, увидел дохлого голубя на полу и ее в кровати, больную, осунувшуюся, с температурой. Женя была так горяча, что я, забывшись, с удовольствием погрел о нее озябшие руки. Она терпеливо улыбалась, и рассказывала, как у нее начался жар, и она не могла встать с постели. А ночью здоровый рыжий кот, которого она подобрала недавно и назвала почему-то Персиком, принес ей голубя. Видимо, он понимал, что хозяйке надо поесть. Но встать, чтобы выбросить голубя, она тоже не могла. Я расплакался, она меня утешала и закончилось все как обычно, хоть она и горела, хоть и почти умирала.

Через полчаса она потеряла сознание, и носом у нее пошла кровь. Я вызвал "Скорую",и она увезла Женю в больницу. Оказалось, что-то с почками. Лечили долго и мучительно.

- Зато у меня не будет детей, - говорила она позже, - и мы можем не бояться.

Увы, она во всем находила плюсы.

ХХХХХХХХ

Разумеется, в спешке и сумятице рассказывая вам все это, - а спешить я просто вынужден, у меня осталось уже лишь три дня, трое суток, три вздоха года, после чего Женя вынужденно убьет рассказчика, - я оставляю пробелы. Не сердитесь на меня за это, у меня так мало времени. Кажется, я пропустил ряд моментов, способствующих превращению текста в связное художественное произведение. Например, внешность героев, единство времени, места и действия (занятия литературоведением в университете не прошли даром), описания обстановки, характеров. Но толком описать Женю я вам не смогу: на нее за все наше с ней время и глядел раза два, не больше. Взгляд мой преимущественно скользит. Поэтому, кажется┘

Я любил наблюдать ее, - нет, не ее, а фигуру, силуэт, символ, - на озерце с лебедями, в зоопарке. Она кормила их булками, предусмотрительно купленными мной в магазинчике неподалеку, а я, забавы ради, рассказывал ей, как эти птицы заклевывают друг друга до смерти. Но уколы эти, смехотворные для брони милосердия Жени, отскакивали в воду вместе с крошками, где их жадно подбирали, выгнув шею, неразборчивые птицы с грязной каймой белоснежного оперения.

После лебедей мы любовались цесарками, - курами Цезаря, - торопливо клевавшими зерна под строгим взглядом мстительных павлинов. Спасали ворон, случайно залетевших в сетчатый купол соколов и кречетом. Подмигивали тощему грифу с подрезанными крыльями и сравнивали золотых фазанов с их изображениями на пивных этикетках.

Она любила золотого фазана √ это произведение искусства, поражавшее даже такого дальтоника как я, сказочным оперением груди и хвоста. Я отдавал ему должное, - так справедливый боец склоняет голову перед тем, кто сильнее его, - но все же по душе мне больше пришелся фазан серебристый. Безупречно жемчужная птица, изящная и величавая, он, тем не менее, был безмозглым, этот фазан, что я и пытался втолковать моей Жене. Она не соглашалась, и, глядя как белки, свободно живущие в зоопарке, подходят приласкать колени моей святой пушистыми хвостами, я начинал сомневаться в своей правоте.

- У всего на свете есть душа, - говорила эта язычница.

Может быть, пятьсот лет назад, я, плохой католик, сжигал бы ее, добрую язычницу в копне соломы, предварительно изнасиловав. Но она не считала, что я придерживаюсь какой-то религии, она была уверена, что я √ пленник косности и суеверий, облеченных в мантию истинной веры.

Она не любила футбол и войну. Я бы мог понять это, но она не любила и женские журналы! И это уж ставило меня в тупик: отказываясь что-либо понять, я брал ее под локоть и мы шли в заброшенный конец зоопарка любоваться аистом. Почему он не улетел оттуда, я не знаю, ведь мне говорили, что крылья ему не подрезали. Так он и стоял там, в болотистой низине, огороженной колючей проволокой, по костистое колено в тумане и сырости, перещелкиваясь клювом с эхом. Грустно, печально и смурно. Если это ад, я желал бы гореть в таком аду. Женя разговаривала с аистом, я же отходил назад и любовался ею.

Она могла говорить с кем угодно, она была духом, эльфом, хранительницей местности, и, до тех пор, пока я не поразил ее проказой ревности, была непорочна. Я заразил ее и искренне скорбел об этом. К счастью, она выздоровела, и коль скоро оказалось, что для этого мне нужно было умереть, я счастлив был сделать это. Кровь стерла болезнь. Она и сейчас непорочна: улыбается мне с земли, стоя на нашем излюбленном месте у вольера аиста, и, утирая добрые слезы, прижимает к сердцу то, что от меня осталось: старая цветная фотография, где фотограф, заретушировав синяки под глазами, придал мне божеский вид.

Больше я ничего не знаю о том, что с ней сейчас. Говорят, она поменяла замки, говорят, она сидит у истока семи ручьев, и край ее длинного синего платья намок в чистой холодной воде, говорят, звери, цветы и птицы безбоязненно подходят к ней, и она ласкает их, бездумно и величественно улыбаясь Солнцу, говорят┘

Широкие бедра, улыбка Будды, что еще я могу сказать о ней?

Ее обожали животные и дети. Она была плотской святой, моя Евгения, бочонком сладчайшего меда с каплей невыносимой горечи забвения. Рядом с ней вы забывали обо всем, и, что важно, о ней вы тоже забывали. Она становилась зеркалом вашего "я", она, громыхая ключами темницы вашего подсознания, отпирала двери и вы вырывались, только куда, вы и сами не знали. И знать не хотели: в зеленых глазах Жени было что-то такое, что усмиряло и одурманивало даже торговок-цыган, даже буйных пьяниц и сумасшедших. Ее хотели: морально, физически, юридически, ее желали, на нее предъявляли права, она была желаема всеми, но ее невозможно было взять, схватить, удержать. Она даже не ускользала, она просто говорила себе что-то невнятно, и становилась прозрачной, нереальной, она растворялась, и вот, через миг, вы держали в руках ничего. Она не хотела принадлежать никому, но впилась отчего-то в меня.

Что ж, я почел за честь.

ХХХХХХХХХХ

В те дни мне часто снились говорящие младенцы, и она говорила:

- Это к чуду.

Мы ждали чуда вдвоем, но оно не приходило: видно, кто-то из нас двоих не был для этого создан. Я думал, что беру существо без прошлого, беру голем, созданный мной, но я ошибся. И она ошиблась. Так мы и воевали в ожидании чуда. И только один раз, когда мы трое, - я, она и апрельское солнце, - спускались по холму от парка, мне показалось, что мы счастливы. Мы были немного пьяны, я понес ее на руках в одобрительном гуле автомобильных гудков, и она улыбалась. Счастье, думал я, вот оно счастье, я чувствую его кожей. Счастье ползло по ней, струилось, бережно снимало чешуйки вчерашнего дня и страха будущего, счастье было моей массажной щеткой, счастье было┘

Бог шутил.

ХХХХХХХ

Тогда-то, кажется, я пал жертвой книг и написал первую из них. Женя их не читала, о, нет, разве что, ей любопытно было выглядеть в них что-то о неверности, о залитом кровью глазе похоти, пожалуй, больше ей ничего не было интересно. Меня, кроме Жени, интересовала социальная справедливость, и возможность прославиться благодаря им двоим. Я мечтал о революции, подсознательно, должно быть, желая покрасоваться перед возлюбленной. Ее интересовали вещи куда более приземленные, - я понял это только сейчас, когда меня нет, а есть лишь сгусток духа, тревожимый снами о земной жизни, - более, да, да, земные. Несмотря на это, она с улыбкой слушала мои разглагольствования о том, как легко можно провернуть революцию в Молдавии силами тридцати человек. Увы, я вновь лишь теперь понимаю, что ей хотелось крикнуть:

- Замолчи, заткнись! Пойдем лучше спать!

Она боялась, она не хотела, чтобы у нее забрали меня. Кто бы то ни был: революция, сомнительные приятели, выпивка, книги. Она желала владеть мной безраздельно на правах всевластного феодала. Но чтобы это случилось, ей нельзя было выдавать себя. В этом-то ее трагедия, в этом-то ее поражение: она была вынуждена отказываться от своей цели исключительно ради достижения цели.

Но мне было не до нее, и в этом состояла уже моя беда. Я желал ее, не желая понимать, что она рядом. Я тосковал, я писал странные чуть любовные чуть эротические письма, но невыносимо скучал спустя сутки заточения с Женей, и вовсе не потому, что мне становилось скучно. Я боялся остановиться. Хоть на миг. Остановки меня убивали. Промедления казались мне концом света. Когда мне решительно некуда было идти, ехать, бежать, я вскакивал с дивана, бормотал что-то о командировках и ловил такси. Домчавшись до вокзала, я бежал на перрон, и вскакивал в междугородний поезд, и ехал то на юг, то на север, а раз чуть не добрался до России. Спустя час я уже тосковал по Жене.

Зато я научился спать стоя в тамбуре.

ХХХХХХХ

Тогда же я составил манифест, который распространил в интернете, а несколько экземпляров, распечатав, развесил на стенах университета. Конечно, ничего за этим не должно было следовать: я, как истинный молдаванин, кровь Молдавии, соль Молдавии, плоть Молдавии, был, есть и, увы, не буду, - прежде всего, человеком намерений. Двигаться и говорить, говорить и двигаться. Этого достаточно. Результат нас страшит. Помимо революции я увлекался еще и стилизациями текстов, благодаря чему смог посмеяться над преподавательницей литературы, принявшей мою искусную подделку за рассказ Зощенко. Наконец, я был страшно похотлив, и старался не пропустить ни одной продавщицы сигарет, которых хозяева табачного ларька у Дома Печати меняли даже чаще, чем я.

Кажется, Евгения вновь заставляет меня торопиться.

Итак, манифест.

"Нельзя оставлять дела на самотек в стране, где люди мерзнут в квартирах из-за того, что оставляют открытой дверь подъезда, когда выходят".

"Нельзя объявлять демократию в стране, где люди бросают оземь окурки".

Это из манифеста. Вот так вот.

- Все что угодно, лишь бы самому не закрывать двери подъезда, - поморщилась Женя, и я на нее накричал.

Она отложила бумажки в сторону, и мы трахались.

- Когда у меня будет много денег, - сказала она, не открывая глаз, - я увезу тебя далеко.

- Зачем?

- Мы там будем вместе. Только мы.

Мне показалось, что это будет скучно. Сейчас я хочу, чтобы она хотя бы вспоминала обо мне там.

Она согласно кивает, и цветы дарят ей свои ароматы. Где-то там. Далеко.

ХХХХХХХХХХХ

- Для начала нам нужен хотя бы план президентского дворца.

Я сполоснул рот минеральной водой, чтобы отбить вкус вчерашнего ужина, - он просился наружу. Меня тошнило: я отчаянно трусил. Все было как обычно: сначала я договорился с этими странными людьми о том, что мы будем делать революцию во имя будущего страны, а потом подумал, хочу ли этого. Кажется , нет. Но отказываться поздно. Боюсь, я придавал слишком много значения тому, что обо мне подумают. Боюсь, я придавал значение слишком многому. Неважно. Вот так: едва чего-то достигнешь, сразу хочется оставить все это и убежать. Только что я, неловко взмахнув рукой, прожег сигаретой рубашку своему соседу. Она стоит четыреста долларов, сообщил он мне. Ох уж эти кишиневские юнцы. Мой будущий соратник по революции, которая, я надеялся, никогда не состоится, говорит:

- Государство должно взять контроль┘

- Машина! √ перебиваю я. √ Государство это машина. Карательный аппарат, предназначенный для ограничения свободы личности. Любое государство: демократическое ли, тоталитарное, народное.

- Вы отрицаете государство?

- Мы подписываем с обществом негласный договор. Где-то там, в подсознании. Мы отказываемся от права брать понравившуюся женщину силой, мы согласны не забирать мясо, хлеб и одежду и слабого, мы готовы ограничить себя в чем-то в обмен на то, что государство предоставит нам возможность заработать на этот хлеб, на эту женщину.

- Вот как?

- Именно, - разглагольствую я, - именно так. Беда лишь в том, что мы подписываем этот договор следующим образом, √ мы рождаемся. В этом вся соль. Я родился, и все считают, что я подписал договор. Подписал фактом своего рождения. Это как первородный грех. Он лежит на нас изначально, хоть мы и не считаем себя виновными в том, что сделали несколько миллионов лет назад Адам и Ева.

- Вы отказываетесь от первородного греха, но вы в него верите. Странный атеизм.

Собеседник улыбается: стройный, мощный мужчина, с чуть неандертальскими чертами лица. Если бы сфера моих интересов простиралась далеко за границы женской плоти, я бы им заинтересовался. Безусловно. Он производит впечатление надежности. Но интересы мои ограничены, и я с тоской слежу за взглядом официантки, которым она собеседника буквально покалывает.

- Она жалеет, что вы сидите, - смеюсь я.

- Что? √ ему трудно перескакивать, он человек основательный.

- Женщины отчего-то сразу глядят на мужскую задницу.

- Это еще зачем?

- Говорят, могут по ней определить темперамент мужчины.

- Кто это вам сказал, женщина?

- Нет, задница.

Мы смеемся. Он принял это за форму разрядки разговора, но настойчиво продолжает:

- Стало быть, это плохо? Договор, подписанный рождением?

- Еще как, но, в то же время, не совсем! √ я парю. √ Может быть, я излишне парадоксален?

Он отрицает, я продолжаю:

- Плох не сам договор. Условия. В них проблема. Мы поступаем неосознанно. Мы смутно чувствуем, что на нас наложили ограничения, мы недовольны этим, и мы порой протестуем, а формы протеста самые разные.

Официантка с размаху бьет меня по руке.

- Например, вот такой протест, - улыбаюсь я, а он осуждающе глядит на меня. √ А иногда протест бывает другим. Мы режем вены, бьем жену, достаем из тайника охотничье ружье и закрываемся в квартире, простреливая улицы, ни с того ни с сего ломаем телефонную будку. В общем, протест подсознательного. Мы чувствуем, что вокруг клетка, но не видим ее. Необходимо объяснить это. И потом уже честно сказать: вот ты, взрослый человек, вот мы √ аппарат принуждения и выдачи благ в обмен на кусочек свободы, сын мой, согласен ли ты на это, и да поможет нам с тобой бог, потому что мы, честно говоря, сами толком не понимаем, о чем ты больше будешь жалеть! Итак, сын мой┘.

Я привстаю и меня уводит в сторону. Он смеется.

- Вы перебрали!

ХХХХХХХХХХ

В начале было слово?

Вас обманули. В начале ничего не было. Не было слова, любви, жеста, понимания тоже не было. В начале начал есть лишь настороженное обнюхивание, попытка понять, что это за животное приблизилось к вашей конуре.

В начале был путь, усыпанный кусочками звезд, смахивающими, ах, смахивающими, на маленькие тернии, на шипы, на репей. Кто сказал, что шипы больно ранят? Они входят под кожу совсем незаметно, вы не чувствуете этого, вы идете, и лишь спустя некоторое время кровь обволакивает шипы гноем и ваши ноги начинают нарывать, и вам больно идти, и вы готовы ползти, и на привалах режете набухшую кожу и пытаетесь выцарапать шип из себя.

Вы для шипа, для репейника √ просто животное, которое по неосторожности подцепит его на шкуру, кожу, а потом перенесет подальше, где есть незанятая земля, где есть почва - влажная, сочная, податливая, как женская плоть. Вы для шипа транспорт, средство передвижения.

И вы совсем не заметите, когда шип войдет в ваше тело. Но потом избавитесь от него, это не так уж и сложно, хоть ноги ваши и будут в потертых ранках, и они постоянно будут напоминать вам, что это когда-то случилось.

Чем не любовь?

ХХХХХХХХХХХ

- Религия?

Мы вновь на террасе, и я снова пью.

- Религия изначально √ идея, и лишь затем обман. Нельзя отказываться от религии. Изначально христианство предполагало сотворения рая на земле. Все эти пастухи, ремесленники, мытари, все они знали: пройдет не так много времени и бог покарает неправедных здесь, именно здесь, на земле. И здесь же, в этой, обычной жизни, молоко потечет в руслах рек, медом покроются уста блаженных, и счастлив будет труженик. Да это же социализм! Христианство √ идея, социальная идея, в нем ни хрена не было от религии. Но власть, государство, аппарат, оказались хитрее.

На этот раз их уже двое, они слушают меня внимательно, и, чувствуя давление атмосфер чуть ниже солнечного сплетения, я понимаю, скоро они захотят, чтобы я не только говорил, но и что-то сделал. Чтобы этого не случилось, я заговариваю сам себя:

- Правительства поняли, что эта идея для них разрушительна, и использовали ее, укротили. Христианство извратили, и рай на земле заменили раем потустороннем. И тогда эта религия стала неотличима от мелких фокусов египтян, снаряжавших в пирамиды караваны с утварью. Христианство выродилось спустя сто-двести лет после своего появления. Но если вернуть идею, если объединить ей нас┘

Они предлагают начать идеологическую работу по сколачиванию единомышленников в группы, на что я резко возражаю:

- Кой дьявол?! Неужели мы будем заниматься только болтовней?!

Они восхищены моей решимостью, и, уходя, я грустно думаю о том, что лучший способ для труса прослыть храбрецом, - обвинить в трусости другого.

Спустя несколько часов Буш объявил ультиматум Ираку.

Он тоже, должно быть, отчаянно струсил.

ХХХХХХХХХХ

Сейчас, при воспоминаниях о тех нескольких днях, предшествовавших моему падению, как физическому (ибо смерть и есть самое омерзительнейшее падение человека) так и моральному, я не могу удержаться от слез, вспоминая ее. Женя телом говорила мне "прощай", но я не понимал ее, она жадно фотографировала меня, глазами, она была дагерротипом, воском, который жаждал, чтобы я оставил на ней свой отпечаток. Не сомневаюсь: если бы она могла забеременеть, она бы это сделала.

- У тебя красивый профиль, - сказала она.

Я был поражен.

Еще бы: за несколько месяцев до этого я нашел ее дневники, в которых самое доброе слово обо мне было √ "урод". Я и в самом деле верил, что это так. И нисколько не обижался, потому что на войне от противника не ждешь ничего хорошего. Это только у Гашека учитель математики не хотел идти на фронт убивать такого же учителя математики, на самом же деле мы одержимы желанием уничтожить другого. Соседа, мать, любовницу, приятеля, незнакомца √ кого угодно, лишь бы победить, одержать верх. Вечное стремление сесть на вздымающуюся грудь врага. Мы больны этой похотью.

Не сомневаюсь также, что при благоприятных обстоятельствах Евгения не рассталась бы со мной никогда. Я вижу так, как будто это случилось.

Она поднимается с постели, ухватившись за приветственную руку солнца, она подставляет под его похотливые пальцы округлый зад, она, щурясь, идет в ванную, и чистит зубы, она выходит и направляется в кухню, убивая бактерии в атмосфере своим посвежевшим дыханием, она открывает шкаф┘

Она достает из шкафа мою голову и, подумав о чем-то, глядя в окно, наконец глядит на голову, и, улыбнувшись, разбивает голову о край сковородки, она делает это аккуратно, чтобы скорлупа черепа не попала на сковороду┘

Она машет крышкой над сковородой, чтобы проверить, накалилась ли моя свежая кровь, на которой она жарит голову, да, кровь накалилась и она дает стечь на сковороду содержимому головы, она слегка солит по краям, бросает сверху щепотку молотых ресниц, она опускает крышку и мелко-мелко крошит мои дрожащие руки, которыми я так любил гладить ее мокрую щель, она не торопится, за окном бьются голуби, у них любовь, да┘

Она разрывает мои бедра, и бережно кладет в холодильник одну ногу, а другую тушит на малом огне в соусе из глазной слизи и пота, она посыпает меня базиликом, - несомненно, издевки ради, ради созвучия базилИка с базИликой, она всегда иронизировала над моей конфессиальной принадлежностью, - она поливает ногу ромом и тот вспыхивает, тогда-то она прикрывает казан крышкой и дает мясу сомлеть, так же, как она млела когда-то от человека, которого готовит сейчас┘

Она выкладывает из сковороды готовую голову, поверх нее сыпет маленькие серебряные крестики, которые я так любил менять, сбоку она выкладывает ногу и с аппетитом, как делают по утрам здоровые счастливые люди, поедает меня, запивая маленькими глотками обжигающего, как она любит, кофе с молоком.

Она бы меня съела, она бы меня растворила, переварила, но у нее не было времени, и ей пришлось остановиться на самом доступном варианте, √ она убила меня.

Я любил тихонько лежать рядом с ней, о чем-то мечтая. Иногда даже о ней. Надеюсь, она скучает.

ХХХХХХХХ

И воспарили над землею ангелы с наступлением ночи, и двенадцать из них слились в круг, а в центре, подобно сиянию Луны, но не Луне (ведь сама по себе она ничто, лишь свет ее значит нечто) воцарилась Она.

И сказали ангелы:

- Разве есть что прекраснее Той, что первенствует среди нас, подобно матке в улье, ярче Той, что светит среди нас подобно лампе с семью фитилями средь светляков, Той, что полыхает средь нас как факел в окружении свечей мерцающих?

И я не нашел, что ответить, потому что сияние ее ослепило меня.

И ангелы, смеясь, унесли ее от меня.

ХХХХХХХ

- Смысл идеи мне понятен, неясно лишь, какие у вас гарантии?

И я вдохновенно начинаю врать.

Я играл в редактора. Мне платили приличные тогда для Молдавии деньги только за то, что я был достаточно смел и отважен отвергнуть небольшую зарплату. Директор интернет-издания, который нанял меня редактором, был ошеломлен моей наглостью, когда вместо предложенных ста я потребовал триста долларов. Он был молод, подтянут и напорист и беспрерывно покачивался из стороны в сторону. Работать с ним было интересно: я чувствовал себя заклинателем королевской кобры. Он был смертельно опасен, и в то же время мне не было скучно впервые за многие годы. Он отдал мне газету, пусть и электронную, - что мне, привыкшему к запаху краски, было невыносимо, - но все же газету, и позволил делать с ней все, что душе моей заблагорассудится. От такого великодушия я впал в ступор и начал делать хорошую газету. И первое, что мы сделали √ прямую трансляцию выборов в интернете. Новости сыпались на ленту каждые три минуты. Для Молдавии это было нечто. Сейчас, да, сейчас я лишь ищу следы былого успеха в песках, но они поглотили его, о, конечно, поглотили. Но тогда я кипел, и мы блеснули.

А вот второй рывок у меня не пошел. Ва-банк. Как обычно, он все испортил. Мы разместили ленту, где каждый читатель мог задать свой вопрос президенту Воронину, который президентом еще не стал, и собрали этих вопросов множество множественное, число бесчисленное и массу невообразимую. Только вот, чтобы он ответил, об этом мы не договорились.

- Пусть он ответит, и мы разместим это во всех молдавских газетах! √ сказал я им.

Советникам тоже хотелось успеть поцеловать будущего президента в плечико. Они согласились. А вот "все молдавские газеты" √ нет.

Для меня это значения не имело, поскольку через год-полтора нами планировалась чудная революция, обаятельная революция, - помесь Парижа-68 с балом скелетов старика Августо. Но для остальных: директора, советников, уже доложивших Воронину об оглушающей пиар-акции, которая произойдет завтра (держу пари, эти засранцы приписали идею себе), и, наверное, самого Воронина, это было важно. Настолько важно, что все они поехали в редакцию, на, так сказать, интеллектуальные разборки. Настолько важно, что я чувствовал себя загнанным кабаном в окружении голодных гиен. Скалой в океане, на которую с трех сторон надвигались цунами. С той лишь разницей, что скалой я не был. Все остальное: океан, одиночество, и громадные волны, присутствовало.

У меня поднялось давление и я пошел в кафе, откуда позвонил Жене. Не помню, о чем мы тогда говорили, хорошо запомнил лишь, что мне стало легче, значительно легче. Кажется, она советовала бросить все и приехать к ней. Я отнекивался.

- Я побрила себя там, - сказала она.

О-ля-ля, это был повод! Я рванул к ней. Она меня не обманула.

После того как мы потрахались, а это прочищает мозги не хуже пьянки, поверьте, я вернулся в редакцию, но все они уже так долго ругались, что сил на меня им попросту не хватило. Бросая в мою сторону презрительные взгляды, советники разошлись, директор закрылся в кабинете, другие пострадавшие стороны разъехались, а я отправился пить.

Но ведь ответы я все-таки получил.

ХХХХХХХХХ

Эта женщина была создана для любви.

Создана для зачатия. Для материнства.

Ее чересчур длинная шея извивалась, приманивая поцелуи.

Тяжелые, чуть отвисшие груди сами ложились в мнущие их руки мужчины √ меня.

Ее выпуклый живот, мурлыча, ластился к моим рукам, он жаждал, чтобы его погладили.

Плотные ляжки были созданы для того, чтобы обхватывать мужчину. Тяжелые ноги. Плотные ноги. Столпы.

Ее широкие бедра сотворены для того, чтобы за них ухватился мужчина, и оставил красный след пальцев на белой коже.

Ее зад создан для того, чтобы она пружинила на широкой кровати под ударами моих бедер.

Творец создал ее податливое лоно, чтобы я спускал туда.

Я любил делать это, схватив ее за волосы и глядя ей в глаза.

В общем, она как и Женя, была создана для трахания, но принадлежала к совершенно иному типу женщин, нежели моя беспризорница. Ее звали Кристина.

Восемь литров семени, тридцать четыре галлона пота и четыре слезинки пролил я на нее и в нее. Все было совсем не так, как с Женей. Я обожал ее тело, только и всего. Только и всего? Но этого немало, поверьте. Я часто думал о ней по утрам, и, не раскрывая глаз, брал Женю, и если бы она зачала, поверьте, это был бы ребенок двух матерей. Поле. Широкое поле, необъятное поле, поле, границу которому проложил лишь горизонт. Вот что вставало перед моими глазами, когда я задирал на ней платье. На этом животе можно было умереть, тихонько, ни о чем не думая. Нам не о чем было разговаривать, мы говорили только в постели и только о постели. После, я лежал и глядел в потолок, отчаянно желая уйти. Но стоило двери хлопнуть за моей спиной, как похоть подступала ко мне , и я жалел, что ухожу, и похоть брала меня за руку и вела обратно, и я не мог, не мог, не мог ничего поделать.

У ее слизи был приторно-сладкий запах.

Глаза ее √ две большие бархатные влажные звезды.

Язык ее горячий и острый. Она раскрывала им мой рот, как ловец жемчуга √ раковину. И язык ее трепетал, ранил, ввинчивался как жало в мою податливую мякоть. Она доставала из меня жемчужины и жадно глотала их, покатав под небом. Она ныряла в мой пах, она глотала меня и страсть, и мой пот пах ее телом.

Как мне описать сладость ее тела?

Лучше я попробую его языком, попробую его зубами, попробую его плотью.

Восемь лет, я владел ей безраздельно восемь лет. Этому не помешал ни появившийся позже любовник, потом муж, затем √ второй муж. Наверное, она чего-то ждала от меня.

Она бездумно улыбалась, и женщины нервничали в ее присутствии. Она садилась напротив вас, слегка разведя ноги, и вы пропадали в намеке на отверстие между ними. Мужчины шли за ней, как дети за крысоловом. Она была общая и ничья. Совсем как я.

Она была чувственна изначально, чувственна от природы, но не понимала этого, и я горд, что первый помог ей разобраться, что к чему. Я был с ней все это время: ее грудь зрела на моих глазах, ее лепестки раскрывались в моих зрачках, она становилась все опытнее.

Я входил в нее, она напрягала живот, и я чувствовал благословляющее рукопожатие Бога. Вспоминая об этом, я понимаю теперь, что значит телесная тоска, тоска тела. Зов мяса. Чуть грустный, изнемогающий зов, изнуряющий плоть.

Я часто приходил ночевать к ней. Я порезал ладонь, пытаясь хлопком открыть шампанское. Бутылка взорвалась. Шампанское и кровь смешались. На пол текла пузырящаяся кровь. Она смеялась. Над кроватью у нее висела огромная фотография √ реклама джинсов. Когда на окне висела занавеска, я уходил, потому что дома был муж.

Она быстро училась. Я мог сравнивать: я спал с ней лет семь, не меньше. Она прочитала книгу "Как сделать мужчину счастливым √ советы проституток". И прочитала ее не зря. Она любила разговаривать во время любви. Кажется, я успел сделать ей ребенка.

Прощай, Кристина. Мне было хорошо и с тобой.

ХХХХХХХХ

"По утрам он лупил нас скакалкой, по вечерам √ хватал за волосы и бил головой о батарею. Сестра визжала и забивалась в щель между шкафом и стеной. Тогда он пытался достать ее оттуда, а она не давалась: раскорячивалась, как краб. Крабом она и была. А он все никак не мог ее вынуть, и принимался за меня, а она скулила, потому что знала √ он все равно ее оттуда вытащит".

Я спросил ее, о ком это. Она сказала, что об отце.

Он знал, что она попадет в надежные руки.

ХХХХХХХХ

В конце концов компания сумасшедших национал-социалистов, комсомольцев, но не тех, что организованы при правящей партии коммунистов, а настоящих (так они мне сказали, а я был слишком усталым, чтобы проверить это и предпочел верить на слово) комсомольцев, и даже нацисты; в общем, весь этот "левый коктейль" ; просто вынудили меня пойти в президентский дворец. Оглядеться, что и как. Осмотреться. Им нужен был хотя бы приблизительный план здания. Они играли, а без карты игра неполноценна.

На память я не полагаюсь уже очень давно, поэтому мне вручили блокнот и ручку. Я был поражен. Восемь лет работы на фабрике трахания зрачков приучили меня, что предметы эти бесполезны, более того, крайне вредны.

Ведь если все запишешь, придется писать как все было на самом деле.

Но им-то как раз это и требовалось. Все как есть на самом деле в высоком здании с тонированными стеклами и тяжелыми вращающимися дверьми. Президентский дворец.

Они уже раздражали меня, эти юнцы в тяжелых военных ботинках, черных джинсах, молодые, подтянутые, они все сплошь не курили, если и пили, то по бутылке пива за несколько вечерних часов утомительных изматывающих и никчемных спорах об устройстве государства.

- Зачем вам все это? √ спрашивал я их, подразумевая споры. √ Ведь даже Платон не сумел придумать ничего хорошего на сей счет. Да вы вспомните его "Государство".

Они посмеивались и тянули пену из бутылок. Молоденькое, розовое мясцо. Это я уже об их девушках. Я презирал их, но отчаянно не желал выглядеть в глазах этих мокрощелок трусом. В благодарность за это они позволяли мне кое-что. Чуть больше, чем требовалось от боевого товарища.

Репутация в кругу этих революционеров сложилась у меня забавная. Они искренне считали меня "запутавшимся журналистом буржуазного издания, слишком потрепанным и разочарованным, чтобы поверить в правое дело, но достаточно совестливым пока, чтобы помочь в его осуществлении". Так, по крайней мере, заявил один из них, по-видимому, вожак. Ведь кто из них кто, они мне так и не рассказали. Я тайком посмеивался над их конспирацией, но мне было искренне лень ознакомиться с личным делом каждого из них, что заняло бы у меня полчаса-час в общей сложности. Вожак (так я его стал называть) был похож на девушку. Настолько похож, что, не умри я в ближайшее время, мне, может быть, пришлось бы призадуматься о некоторых аспектах личной жизни и кое-каких новаторствах. Но эта сторона Луны обошла меня, обкрутила - что же там на самом деле, я так и не успел увидеть.

Миловидный Вожак был настолько миловидным, что ни одна из революционных мокрощелок, демонстративно куривших сигареты без фильтра, так и не рискнула побыть с ним наедине. Он рассказал мне об этом. Когда я, наконец, сумел напоить его √ прислонившись к стене дома, вечером, прихлебывая пиво, он тоскливо жаловался мне на это, и я увидел его настоящим, таким, какой он есть, обыкновенным подростком, взрослеющим, не совсем удачным. Я понял, что он, как и я, как и все мы, заигрался, но мне не было жаль его, ничуть. Может быть, я был на него обижен. Может, я боялся его, или, вернее, себя.

- Разочаровавшийся молодой старик, прихвостень буржуазной прессы┘

Услышав это, я хотел пройти в комнату, оккупированную в чужом доме этими нахалами, но потом передумал. Все закончилось бы чересчур банально. Революционные "левацкие" идеалы прямо предполагали, что он бы, нервно глядя мне в глаза, срывающимся и негодующим голосом повторил бы все сказанное обо мне в мое отсутствие, а потом втянул бы меня в один из тех бесконечных идейных споров, от которых свербит под лопатками. Нет, я не хотел.

Но и прослыть трусом не хотел, и, страшась своей тени, пошел в президентский дворец, где бывал неоднократно, и даже пульс тогда не учащался. Но теперь-то все было по-другому. Теперь я играл роль лазутчика. Главная проблема состояла в том, что мне надо было выйти за пределы третьего этажа, где располагалась комната для работников редакций, и пройтись по всему зданию, насколько это возможно. В здании было, как обычно, немноголюдно. Я прошелся по коридору и осторожно спустился на второй этаж, решив, что если нарвусь на охранника, то скажу, что иду в туалет, который на нашем этаже якобы занят.

Я действительно туда зашел. У писсуара стоял высокий седой мужчина. Это был премьер-министр Карлев.

- Здравствуй, Лоринков, - радостно поприветствовал он меня, не отрываясь от дел.

Я что-то угрюмо пробурчал в ответ и расстегнулся. Премьеру хотелось поговорить.

- Я в газете читал, что вы завтра со мной "прямую линию" организуете, - хохотнул он.

- Ага.

- Так предупреждайте! Я-то об этом ничего не знал!

Я попытался улыбнуться. Но мог бы этого не делать: его не интересовала моя реакция, я был собеседником-грушей. Люди все такие, они подвешивают тебя на канат, молотят языком, и, всласть наговорившись, бывают полностью удовлетворены.

Когда он ушел, я довольно долго пытался достать из унитаза выроненную ручку.

К счастью, унитазом в тот день никто, кроме меня, не пользовался.

А ручка упала на пол. Тихо. Очень тихо.

Так тихо, что я даже звука не услышал, когда она добралась, наконец, до пола. Пока земное притяжение ее об него не грохнуло. А для бактерий, или, к примеру, тараканов, это, должно быть, было настоящее потрясение. Адский грохот. Они, наверное, решили, что начинается что-то вроде новой войны за независимость на кухне или второй мировой войны с ядовитым мелком "Машенька". Так и представляю себе, как они рванули по щелям, быстро собрав пожитки.

Для меня ничего, а для них √ трагедия.

И дело вовсе не в том, что мозг у меня на три килограмма больше, или кровь √ теплая, и выкормили меня молоком, и жестких крыльев у меня нет, а есть отличные развитые руки с отделенными от остальных большими пальцами. И не в том, что мои предки полезли дальше по лестнице эволюции, а их √ плюнули на все, и обосновались на какой-то там низкой ступенечке.

Все дело в размерах. Они крохотные, а я для них √ огромный просто.

Чем меньше ты, тем больше твои проблемы.

ХХХХХХХХХХ

Когда я первый раз в жизни остался один, абсолютно один, в маленькой, уютной квартирке в небольшом домике у Долины Роз, меня охватила паника. Сначала я боролся. Я опустился на пол, открыл бутылку вина и прислушался. На дороге ревел троллейбус, в подъезде хлопали двери, где-то этажом ниже соседка ругались с кем-то по телефону, в магазина хлопали двери, слышался говор выпивох. Но постепенно звуки пропадали и тишина звенела.

Тихонечко так: дзинь-дзинь.

И в темных, смятых, как складки плаща, углах комнат, мне мерещились мертвые.

С тех пор поменялось много квартир, но если мне суждено провести ночь одному, я старательно напиваюсь. Я оглушаю себя порнофильмами, коньяком с содовой и дешевой марихуаной по два доллара за сигарету, а по утрам, серым от этой омерзительной смеси, я выпиваю три-четыре таблетки снотворного, чтобы прийти в себя к вечеру. Ко времени страха перед мертвецами.

Я пытался бороться с предчувствием смерти оргиями. Я готовился к ним, как повар дорогого ресторана к приходу элитных посетителей. Я перепробовал почти все. Надо отдать Евгении должное, она что-то смутно понимала и против этого, - разумеется, если она присутствовала на оргии, - против ничего не имела. Она не имела ничего против выпивки, против легких наркотиков, воздушных змеев, подшивки "Иностранной литературы", против пикников на природе, против ночных загулов, √ ничего против того, чем я пытался побороть удушливую тоску, предчувствие того, что очень скоро и мне все станет безразлично.

Я благодарил Бога за то, что у нее нет сестры. В противном случае я обязательно переспал бы с ее сестрой. Думаю, она была бы не против.

Она и против себя ничего не имела.

- Тоска, тоска, - грустно бормотал я.

Сейчас-то я понимаю, как был смешон. Эгоцентризм √ в этом проблема. Я слишком преувеличивал значение своей личности для себя же. Надо было отнестись к себе проще. Не стоило отчаиваться только из-за того, что я отчаялся. Только и всего.

Темные углы. Мятые складки. Безобидные мертвецы. Я никогда не боялся того, что они бросятся на меня, растерзают, причинят боль. Я боялся другого: их холодного равнодушия, печали в остывших глазах, студенистом теле. Маленькие грустные мертвецы: они выстраивались у стены, когда я, качаясь, шел к ванной, и провожали меня равнодушными взглядами. Молчаливо прислуживали мне, когда я читал книги на кухне, проливая на стол коньяк. Мягко отстраняли меня от ножа и сами резали мне хлеб к ужину. Маленькие грустные мертвецы. Они уничтожали меня равнодушием. Я не любил их. Живых людей я тоже не сумел полюбить, они слишком говорливы.

Я что-то среднее между живым и мертвым.

Вернее, я был этим средним. Сейчас-то я точно мертвый. Говорю вам это с полной уверенностью.

В некотором роде это неплохо. Есть свои плюсы. Меня, например, уже не могут убить ради демократии, как этих несчастных сирийцев, которые ехали куда-то в автобусе, и тут √ бац! √ ракета "Томагавк" навеки приобщила их к миру демократии. Нет, мне-то это не грозит. Я же мертвый.

Присоединяйтесь.

ХХХХХХХХ

Будучи еще живым, я сумел пройти второй этаж президентского дворца, и тут уж по-настоящему заблудился, заплутал, и спустился на лифте на первый этаж, который оказался почему-то подвалом. Так я узнал, что во дворце √ четыре подземных этажа. Тот, куда я попал, представлял собой огромный холодный зал, с двумя буфетами. Там не было даже охраны. Никого не было. Кроме мертвеца, конечно, а, да, мертвец присутствовал: невысокий, с серого цвета лицом человек, давно небритый. Чуть позже я понял, что это естественно: у мертвецов всегда растет щетина. Знакомый врач говорил мне, что это неправда, что когда мертвый человек просто осунется, то его щетина будет казаться длиннее. Это был интересный спор. Мы разложили еду на стуле, поставив его в коридоре морга. Врач аппетитно жевал. Я так и не смог. Зато жидкость шла в глотку отменно.

Но пока мы со знакомым врачом закусываем в морге, и будем закусывать вечно, и зваться это будет адом, я стою в одном из подземных этажей президентского дворца, и, затаив дыхание, гляжу на мертвеца в углу помещения. Он смотрит на меня не мигая. Мне снова становится грустно, настолько грустно, что я уже готов достать плоскую флягу с финской водкой и хлебнуть немного.

Эту флягу я положил в карман куртки три года назад. Я не пользовался ею ни разу. Но точно знал, что если отопью из нее днем, следующее, что я сделаю √ выпью немного яду, который держу в другом кармане.

Спиться было бы слишком унизительно.

Но грусть, завладевшая мной, так усиливается, что мне не хватает сил даже протянуть руку в карман. Мертвец все еще не мигает.

Был бы он жив, у него заслезились бы глаза. Но он мертв и глаза у него сухие. Я подхожу к нему, - нехотя, но я без сомнения очарован, - и, аккуратно плюнув в ладонь, смачиваю ему глаза. Он благодарно моргает, и, взяв меня за руку, ведет по коридорам.

Я не слышу даже наших шагов. Я оцепенел. Мне страшно, потому что в здании никого, кроме нас нет.

Мертвец подводит меня к лифту, и мы заходим туда. У меня кружится голова. Мы выходим из лифта наверху. Мертвец провожает меня к дверям дворца. Тут уже лучше. Тут уже стоит полицейский.

На улице мертвец деловито закуривает, и удивленно спрашивает:

- Лоринков, допустим, ты заблудился. Но в глаза-то мне плевать зачем?!

Я падаю в обморок, и уже там, барахтаясь в чем-то липком и омерзительном, понимаю, что не узнал в темноте знакомого сотрудника охраны.

От дворца меня увозят на "скорой". Через два дня я выписываюсь из больницы. Я сэкономил им деньги.

Какой смысл лечить мертвеца?

Оказалось, это все от нервов. Но со мной можно было расправиться проще. Сбросить на город, где я живу, кассетную бомбу. Или обстрелять ракетами. Но это дороже.

ХХХХХХХХХХХХХ

Я напоминаю себе королевскую Францию времен упадка. ТО есть, я напоминаю себе страну, в которой никогда не был, времен, когда меня еще не было. скорее, я напоминаю себе ту Францию того королевства, которые вообразил на досуге.

В любом случае, сил все меньше. Больница, фабрика трахания зрачков, нервы и алкоголь меня доконали бы. Как раз в это время Женя подарила мне боксерские трусы в лилиях. Я долго смеялся, она не понимала, почему. Когда я ей объяснил, она назвала меня своим маленьким королем. Мне даже не было противно.

В это же время началось очередное мировое безумие, √ США начали войну в Ираке. В Кишиневе наступила весна, и девушки надели короткие юбки. Я понял, что времени остается все меньше, и пустился во все тяжкие. Мы блаженствовали.

Как раз в это же время в Кишиневе, наконец, прекратились митинги националистов. Это лишило меня части заработка, - репортажи об этих митингах у заказчиков из российских СМИ были нарасхват, - и мне пришлось стать скромнее в расходах. Ненадолго: вскоре в городе начались регулярные митинги протеста против войны в Ираке. У американского посольства постоянно стояли пикетчики, которые то и дело скандировали что-то оскорбительное.

- Я люблю Америку Фицджеральда. √ сказал я одному из пикетчиков, и еще до того, как успел объяснить что не люблю Америку Буша, меня едва не растерзали.

В любом случае все это слова: никакой Америки, Буша ли, Фицджеральда ли, я и в помине не видал. Слова, слова, слова.

Я звонил Жене и она слышала в телефон, как толпа скандирует лозунги. Я объяснялся ей в любви под аккомпанемент лозунгов. Ее это, похоже, ничуть не смущало.

Потом я несколько дней искал молдавских добровольцев, покативших в Ирак играть в "живой щит". Их отправил туда человек по фамилии Опищенко, с мягкими грустными губами, которые явно тосковали на его сытом и довольном лице. По крайней мере, он говорил, что отправил в Ирак добровольцев. Но мы их не видели. И паспортов их не видели. И никто никогда их не увидел.

Как много времени мы тратим на разговоры о том, в чем не уверены до конца.

В конце концов, мы сумели обработать этого Опищенко до такой степени, что он был просто вынужден сделать хоть что-то, дабы не прослыть лжецом. И он не придумал ничего лучше, чем предложить мне отправиться в Ирак, убедиться в существовании молдавских добровольцев лично. Думаю , их все-таки не было, а он просто рассчитывал на то, что я испугаюсь, или меня быстренько убьют в результате очередной трагической ошибки оккупационных войск союзников.

Смерть по ошибке во время ошибочной войны.

Я разочаровал его, согласившись. Еще я сказал, что мне всегда сопутствовало везение.

Я не лгал.

Национализм придумали правительства мира. Придумали исключительно для того, чтобы бедные грызли друг другу глотку, в то время как богатые получают проценты с состояний.

Патриотизм, любовь к Родине, идеалы государства и национальную гордость тоже придумали богатые. Бедные ничего не придумали. Не потому, что они глупее. У них просто нет времени на то, чтобы придумывать всякие интересные штуки.

А может, все дело в плохом питании.

Когда вы голодны, вам не до национальной идеи. Были, конечно, оригиналы, которые решали проблему голода национальной идеей. Самый известный оригинал это Адольф Шикльгрубер. Мы знаем его как Гитлера. Адольф считал, что немцам нужно жизненное пространство и чужие ресурсы . У него ничего не получилось.

Очутись он сейчас в Америке, ему бы объяснили, что оттяпать чужое жизненное пространство очень трудно, практически невыполнимо. Ему бы посоветовали ограничиться чужими ресурсами. И, конечно, он бы прочитал несколько оплачиваемых лекций в университетах США.

Хотите заработать денег, станьте хоть в чем-нибудь известным, и поезжайте в США. Будете читать лекции.

Только поработайте предварительно над дикцией. Иначе студенты, которые платят университетам, которые заплатят вам за лекции, почувствуют себя обманутыми. Они хотят получить хороший товар за свои деньги.

Бизнес √ искусство обманывать так, чтобы клиент не чувствовал себя обманутым. Научитесь этому, иначе у вас ничего не получится.

Прогорите, как Адольф Гитлер.

ХХХХХХХХХ

Стареющий патриарх Маркеса. Вот в кого я играл, то и дело, оглядываясь в поисках школы для девочек. Где-то она должна была быть, где-то неподалеку.

Куча опавшей листвы во дворе моего дома, по крайней мере, уже была, а за ней √ море, украденное янки.

Я останавливался у объявлений "Эротическое белье для вашей подружки" и тянулся ороговевшими пальцами ящера к несуществующим телам и душам. Тоска по тому, чего никогда не было, душила меня. И Женя помочь мне здесь не могла. Никто не мог. Даже я сам. Я пытался принести жертвы, но боги, смеясь, бросали их обратно, проливали на голову мне тончайшие вина, швыряли мне в лицо кости жертвенных животных, издеваясь, рвали бумажные деньги, которые люди тогда еще не придумали. Боги скалились и тыкали в меня пальцем.

Чтобы не впасть в депрессию, я перестал глядеть в небо. Тогда проходимцы-боги наслали на город дожди, и я все равно видел их лица в мокрой зеркальной полировке асфальта. Боги презирали меня, я презирал их.

Выскочки.

Значительно позже, когда Женя убила меня, и я пошел по дороге, усыпанной гравием, то встретил там самого Христа, отдыхавшего под деревом на обочине. Признаться честно, меня это обрадовало. Дорога в Рим, святой Петр, и все такое. Честно говоря, я надеялся, что все это окажется трагическим недоразумением, и меня вернут обратно. Но вопроса "камо грядеши" я не дождался.

- Почему именно под этим деревом? √ спросил я его.

- Из него вырежут тот самый крест.

- А куда ты идешь?

- Туда, конечно.

- Это же все было, и значительно раньше.

- Здесь нет времени.

- Последний вопрос.

- Да?

- Здесь кормят?

ХХХХХХХХХ

Я не знаю, кто сейчас пишет мой некролог, но уверен, что этот парень не сделает этого так, как я. Все некрологи и поздравления доставались мне. Я умел чувствовать. Для того, чтобы растрогать, необходимо уметь растрогаться самому.

Некролог или поздравление сродни актерскому перевоплощению. За пятнадцать минут ты должен почувствовать боль утраты или предвкушение праздника.

А еще лучше разрыдаться.

Поверить, что это тебя и вправду касается.

Я научился писать некрологи о ком угодно. И смог написать некролог даже на смерть продавца воздушных шаров.

Одноклассники".

На самом деле он, этот продавец воздушных шаров, долго мучался лейкемией, и потому ушел не легко. Я бы даже сказал, тяжело.

Очень тяжело.

Но это никого не интересует: как вы умрете, и сколько лекарств перед этим перельют из капельниц в ваши вены врачи-маньяки, и как оно на самом деле вам было просыпаться ночью в сырой палате больницы, зная, что скоро, скоро, скоро.

Люди хотят светлой грусти. То есть, необременительной грусти. Стало быть, они вообще не хотят грустить.

Это грустно.

ХХХХХХХХ

Женя, милая Женя, прости, я вновь забываю о тебе, даже сейчас ; слишком многое нужно вспомнить, о многом рассказать себе, чтобы понять, наконец, как же я жил, и что делала ; но я думаю о тебе, даже когда не думаю о тебе, я умираю от голода, когда ем, и в снах засыпаю, и если бы у меня был ручей, я бы умер от жажды.

Но у меня нет ручья. Он есть у тебя √ ручей забвения, источник летаргии, сна без сновидений. Ты все еще там, у него, все еще┘

А я ушел.

Надеюсь, скоро мы встретимся. Вот-вот. Потерпи еще немного и начнется атомная война. Все идет к тому. Жаль, что в Молдавии нет нефти. Свидание произошло бы тогда быстрее.

Не уцелеет никто, и мы увидим друг друга, и пойдем по гравию вместе, беседуя на привалах с отдыхающим под деревом Христом.

Если, конечно, ВВС США нас и там не достанут.

ХХХХХХХХХ

Скульптура "Рыдающая Афродита" расположена в центре паркового комплекса, известного жителям Кишинева и гостям столицы как Долина Роз. Это и в самом деле долина в виде чаши, краями которой выступают холмы. В Кишиневе вообще много холмов.

Если точно, то их здесь шесть.

Шесть больших, не считая множества маленьких. Что же касается больших, то они называются так же, как и села, которые на них находились. Со временем села слились в город, и названия холмов теперь √ такие же, как у районов Кишинева. Чеканы, Баюканы, Старая Почта, Центр, Ботаника.

Вот как раз на Ботанике и расположена Долина Роз.

Тридцать лет назад здесь и вправду выращивали розы. А из лепестков давили масло. Дорогущее. Потом химики додумались создавать искусственный запах. И настоящие розы перестали быть нужными. Плантации выкорчевали, в парке понаставили скамеек, каруселей и, чтобы прогуливающимся не было скучно гулять по парку, - дешевых каменных изваяний.

"Рыдающая Афродита" √ одно из них.

Кишиневский скульптор запечатлел в 1985 году в сером камне одну из самых популярных богинь Древней Греции, которая жила, если вообще жила, за много тысячелетий до нашей эры.

Говорят, что умерла она спустя четыреста лет после рождения Иисуса Христа, одновременно с одним из своих любовников, богом Паном. С тех пор это √ излюбленная тема поклонников греческого многобожия.

Обратите внимание √ не богов, а многобожия. Поклонники богов давно уже вымерли. Кто не сделал этого сам, того вырезали христиане.

И прости им прегрешения их, как мы прощали должникам нашим.

Мистерия "Пан умер" до сих пор исполняется на тайных сборищах той части греческого населения, официальная религия которой √ язычество. В 1999 году мистерия "Пан умер", обработанная греком египетского происхождения, являющегося коптом, по имени Андреас Сикано, а фамилии я не помню, была признана лучшей театральной постановкой Восточной Европы за тот год.

"Рыдающая Афродита" изображает богиню в тот момент, когда она оплакивает гибель своего возлюбленного Пана.

"Все эти века, все эти мгновения, промчавшиеся по моей бархатистой коже лучами солнца, я пренебрегала тобой, мой сатир, смеялась над твоими чувствами, несла тебе Боль Поражающую, и вот, теперь тебя, одного из богов - кого люди называли бессмертными, - нет┘ Горе мне".

Вот что говорит героиня пьесы Сикано, оплакивая мнимую смерть мнимого любовника на подмостках.

На самом деле Афродита, по слухам, была влюблена в член Пана, но никак √ в него самого.

"Рыдающая Афродита" в Долине Роз Кишинева скорбит, прикрыв лицо руками. Богиня находится в горизонтальном положении. Она чуть повернута на бок. Руки Афродиты бессильно скрещены, в талии она чуть прогнута, - богиня как будто прогибается от горя. Скульптура находится в высоте двух метров над землей, и придерживается каменным постаментом в виде колонны, которая скрыта каменными же складками мантии, на которой, якобы, лежит Афродита.

Издалека кажется, что богиня парит в воздухе. Под статуей кажется, что она корабль, медленно плывущий на поверхности воды, а вы √ обитатель дна, глядящий в дно корабля.

"Рыдающая Афродита" создана скульптором Александром Антиохом, - это распространенная молдавская фамилия, - о чем он не преминул сообщить в высеченной на постаменте надписи.

Александр Антиох неплохо поработал.

Фигура богини то кажется полной покоя, монументальности, то гибкой и подвижной, чему способствует также контраст между обнаженным телом и тканью. Она поражает своей красотой и идеальностью форм. Постановка головы одновременно и величественная и естественная, с легким наклоном вправо. Лицо со строгими и несколько крупными чертами светится скорбью, задумчивостью и спокойной торжественностью, что подчеркивается тонкой моделировкой каменной поверхности и мягкой игрой светотени.

Статуя представляет собой великолепное изображение известнейших изображений богини, о существовании которой мы можем лишь предполагать.

Лишь легкая кривизна в уголке губ "Рыдающей Афродиты" позволяет нам предполагать, что скульптор намекает на безграничное отчаяние бессмертной, узнавшей о смерти одного из сонма богов (тех самых бессмертных) который, к тому же ублажал ее физически.

"Рыдающая Афродита" не плачет, но скулит. На лице ее не видно слез, и даже намека на них. Она в яростном отчаянии. Она самка, у которой отобрали ее самца. Она ненавидит его за то, что он оставил ее, и готова убить себя из-за тоски по нему.

В 1985 году "Рыдающая Афродита" была установлена в Долине Роз, и городской совет отказался заплатить за нее скульптору обещанные 1 234 рубля 36 копеек, потому что заказывал просто каменную фигуру женщины, олицетворявшей бы Мать советских народов.

Александр Антиох получил 372 рубля, и совет оплатил ему материалы.

К концу года скульптор, написав заявление о добровольном выходе из Союза Художников МССР, пошел в парк и отбил скульптуре "Рыдающая Афродита" руки.

На самом деле он ревновал ее к славе "Венеры Милосской".

И хоть чем-то пытался сделать свою никогда не жившую Афродиту похожей на такую же не существовавшую Венеру.

Теперь у них обоих не было рук.

Скульптора Александра Антиоха поместили в психиатрическую лечебницу и продержали там до 1989 года, когда он благополучно скончался.

Исправлять скульптуру не стали. "Рыдающая Афродита" осталась без рук. Она пытается прикрыть искаженное бессильным гневом лицо несуществующими руками.

Пупок богини скульптор сделал при помощи точильного камня в виде напильника, вращая его концом в животе Афродиты. Затем он протер ее мокрым шелком. Пошлые, должно быть, мысли тогда его навещали.

В 1985 году Жене было двенадцать лет. Александр Антиох не оставил ей ничего. Хотя мог бы. Он был ее отцом.

История умалчивает подробности смерти Афродиты. Одно мы можем сказать точно: она пережила своего любовника Пана. Оплакав его в хоре с обитателями лесов и морей, богиня, некогда созданная из пены, удалилась в чащу, куда еще не проникли настойчивые миссионеры новой религии, и предалась горю. Она горевала по былым временам, по былой красоте, былым жертвам и всеобщей любви.

По другой версии, озвученной в известном апокрифе √ Евангелии от святого Дионисия, - богиня удалилась в чащу вовсе не потому, что скорбела о безвозвратно потерянном Пане. В своих злобных нападках на олимпийских богов грек Дионисий, позже преданный анафеме христианским собором, утверждает, что Афродита предала Пана. Якобы ей был предоставлен выбор: умереть с ним, оставаясь богиней, или отказаться от самой своей божественной природы и удалиться в чащи в обмен на то, что ее не будут преследовать приверженцы новой религии. Афродита, утверждает Дионисий, выбрала второе.

Новые христиане презирали ее.

Христиане поздних времен вспомнили об Афродите. Некий монах из Германии в 1211 году дополнил ее именем список бесов второго ранга (всего в табели было четыре ранга). Богиня заняла свое привычное место во втором кругу пантеона. Только теперь уже антибогов. Для нее это никакой разницы не имело: в средние века христиане в могуществе бесам не отказывали, а раз так, то какая ей, с ее эллинским жизнелюбием, разница, за кого играть ?

Сейчас христиане не верят ни в Афродиту, ни в единого бога.

Пана тоже оживили. Его обличьем стали наделять чертей. Копыта, козлиные ноги, рожки, похотливый взгляд, гипертрофированные мужские причиндалы. Пан не возражал.

Да и с чего бы это он стал возражать?

Он же давно умер.

ХХХХХХХХХХХХХХ

В 1985 году Женя, за день до смерти отца, приправив себя острой похотью, принесла домой котенка. Ну, а дальше я уже рассказывал. Я, летом того же года, отдыхал под "Рыдающей Афродитой", лакомясь халвой, выпрошенной у работницы хлебозавода, месившей халву в огромном чане. Чтобы попасть на завод, мы сбежали с уроков. Перпендикулярно заду богини рос четырехлистный клевер, на который я случайно наступил. Мы лежали под каменной бабой, поедая халву, наслаждаясь теплым ветерком с юго-запада. С востока на нас наступала огромная туча. Через полтора часа пошел дождь.

Но мы были уже на занятиях.

Иногда я думаю, что могло бы случиться с Женей, не умри ее отец √ жестокий, своенравный и, безусловно, талантливый человек.

Думаю, ничего хорошего бы из этого не вышло. Меня всегда раздражало бесчисленное количество любовников Жени. Известия о том, что среди них был ее отец, повергло бы меня в многолетнюю депрессию.

К счастью, окончательно сформировалась она к пятнадцати. Или, как раньше говорили, созрела. Отец ее любил пышные формы. Его жена была худощава и пригожа. Я долго думал, почему он женился на женщине, тип которой его всегда раздражал. Позже он сказал мне об этом сам.

- Нужен же в доме кто-то, кого можно ненавидеть.

Дома он ненавидел, а в мастерской отдыхал.

Каждую весну я приношу к "Рыдающей Афродите" букет роз без целлофановой обертки.

Следующей весной она останется без цветов.

ХХХХХХ

Памятник (во плоти) "Рыдающая Евгения" принадлежит резцу великого молдавского скульптора Александра Антиоха. Позже он был доработан журналистом Лоринковым в октябре 2002 года.

Время изготовления скульптуры "Рыдающая Евгения" √ 1977 год. 24 января. Именно в этот день мать Евгении вынесла из родильного дома номер один, расположенного на мосту, комок синей плоти, блаженно посапывающий в марлевую пеленку. Над головой колыбельки скульптуры навешена тряпочка, охраняющая младенца от порывов студеного ветра.

На старой фотографии, сделанной скульптором Антиохом у роддома, хорошо видно, как бородатый Борей тщетно пытается сорвать покрывало, чтобы заглянуть в глаза девочке трех дней от роду.

Дети, как известно, бывают трех видов. Вернее, подвидов, коль скоро мы считаем детей видом. Дети рождаются синие, красные, и просто сморщенные. Первые появляются на свет в результате тяжелых родов. Синеют они из-за давления. Иногда таких детей вытаскивают на свет божий щипцами.

Доводилось вынимать занозу из под кожи пинцетом?

Иногда так не получается, и матерям приходится делать кесарево сечение.

Первые эскизы памятника "Евгения", доработанного десятилетия спустя до "Рыдающей Евгении" журналистом Лоринковым, скульптор Александр Антиох сделал в 1971 году, после женитьбы на матери Евгении.

В проекте значилось, что памятник "Евгения" будет представлять собой девочку с носом √ кнопкой, четырьмя забавными косичками, - заказчик требовал смешной прически, это умиляет людей, говорил он, и они приходят к скульптуре снова и снова. Время и материал внесли свои коррективы: лицо памятника "Евгения" представляет собой симметричный овал с носом римской формы, двумя глубокими глазницами, в которые скульптор поместил два зеленых полудрагоценных камня, и маленькими, чуть оттопыренными ушами.

В 1984 году скульптура "Евгения" при публичном обозрении был, по требованиям морали, облачен в короткое коричневое платьице с белым фартуком, белые же колготки (этого скульптору удалось добиться путем нанесения на ноги скульптуры мельчайшей гипсовой сеточки) и красные туфли (ступни пришлось окунуть в кипящую охру).

Скульптура умела ходить, разговаривать и улыбаться. Всего этого Александр Антиох добился, умело распорядившись игрой света. Как бы вы не поворачивали "Евгению", в глазах ее что-то мерцало. Антиох прекрасно обработал многогранные зеленые камни, ставшие глазами скульптуры. Поговаривают даже, что Евгенией с мерцающими глазами хотела пополнить свою коллекцию драгоценных камней сама королева Англии. Так это или нет, мы, к сожалению, не узнали, поскольку администрация Ее Величества ревностно охраняет тайну покупок самой известной женщины Британских островов.

В 1986 году скульптура была направлена на реставрацию в связи с тем, что для изготовления ее корпуса жадноватый Антиох использовал камень мягкой породы, тем самым сэкономив на материалах. Порода оказалась настолько непрочной, что, под воздействием температур, начала осыпаться в местах, где у людей находятся почки. Скульптура "Евгения" три месяца провела в лечебнице, где пила травяные чаи, ела гемоглобин, вызывала по ночам гномиков, и вообще прекрасно провела время.

Каменная "Евгения" большую часть времени находилась в положении бегущей девочки. Одной ногой она отталкивается от земли, вторую уже почти оторвала от поверхности постамента: кажется, вот-вот, и она умчится.

Далее, из-за отсутствия точной и достоверной информации о статуе мы опускаем десятилетний период и находим ее уже в 1996 году, к тому времени, когда "Евгения" попадает в руки журналиста Лоринкова и становится "Плачущей Евгенией". Неизвестно точно, что произошло до этого, но, по свидетельствам очевидцев, скульптура практически не изменилась, разве что несколько прибавила в объемах груди и бедер из-за наложения ракушек на мягкий известняк, из которого преимущественно создана " Евгения".

Именно к этому времени скульптура, долгое время находившаяся под открытым небом, приобретает свои, оригинальные черты. Становится ясно, что выставлена на воздух она была не случайно.

Так фальшивомонетчики мнут свежие поддельные купюры, чтобы придать им вид настоящих, побывавших в обороте денег.

Скульптура "Евгения" к 1997 году приобрела, по словам художественного критика, "черты произведения искусства, выходящие за границы привычной нормы и достигающие высочайшего уровня драматизма".

Скульптура "Евгения" представляет собой изваяние девушки в полный человеческий рост.

Из-за скульптора, талантливого, но халатного, волосы статуи за несколько лет обломились, и уже не достают до поясницы и ниже. Зад "Евгении" выставлен на всеобщее обозрение. От множества прикосновений ценителей высокого искусства эта часть тела "Евгении" стала очень гладкой, и слегка блестит по ночам. Неискушенный критик сказал бы, что ягодицы скульптуры лоснятся, но человек, более тонко чувствующий понимает, что это не так. И мы снова вынуждены вспомнить о том, что новые деньги всегда кажутся ненастоящими.

Статуя "Плачущая Евгения" является доработкой памятника "Евгения", и чьих это рук дело, мы уже говорили.

"Плачущая Евгения" представляет собой творческую переработку замысла скульптора Антиоха. Теперь она находится в статичном состоянии. Локти ее плотно прижаты к бокам. Она выглядит чуть осунувшейся: вдохновенный труд Лоринкова способствовал снятию с нее наслоений, придававших скульптуре вид пополневшей женщины. Кисти безвольно опущены у лица, внутренней стороной к груди. Если глядеть на "Плачущую Евгению" чуть сверху, что, в принципе, очень легко, учитывая ее небольшой рост, то может сложиться впечатление, что у нее нет кистей.

Голова статуи наклонены чуть вбок, она глядит в угол кухни, где находится теперь большую часть времени.

"Плачущая Евгения" практически не требует ухода за собой. Голуби никогда не садятся ей на плечи, а толкутся исключительно у ног. Это стало возможным благодаря хитроумной выдумке скульптора Александра Антиоха, отца Евгении, который при изготовлении статуи сделал резцом небольшой желобок, текущий по ее ноге до ступни. У начала желобка, на поясе, небольшая каменная чаша, символизирующая женское начало.

Только сумасшедший мог поместить символ женского начала у женского же лобка, под которым и есть начало.

Но Антиох и был сумасшедшим, о чем вы уже знаете.

Итак, каменная чаша, символизирующая женское начало на женских бедрах, у плоского женского живота, есть не что иное как кормушка, куда можно засыпать зерно, стекающее вниз определенными порциями. Голуби часто прилетают поесть к "Плачущей Евгении".

Они ее обожают.

ХХХХХХХ

Время, оставшееся после исторических изысканий относительно Жени, меня, и ее отца, я тратил преимущественно на работу и умелое лавирование в среде своих революционно настроенных друзей. К тому времени я довольно удачно сформулировал основные положения, которыми им следовало бы руководствоваться в проведении мятежа.

Жители Молдавии показали свою полную несостоятельность как государствообразующего народа. У них есть территория, у них есть они сами √ народ, но они не обладают эффективным государственным аппаратом.

Эффективным настолько, насколько вообще государственный аппарат может быть эффективным.

Тоталитаризм здесь не прошел. И демократия не состоялась. Демократия вообще нигде не состоялась. Демократия это Бог. Никто ее не видел, но все о ней говорят. Тоталитаризм это лучшее из зол, это дьявол. К сожалению, он всегда проигрывает своему светлому визави.

Заратустра не знал, когда Добро схлестнется в последней схватке со Злом. Он не знал также, что победившее Добро непременно должно схватиться еще с кем-нибудь. В противном случае ему станет скучно.

Разумеется, до таких тонкостей я в беседах на тему "когда же мы установим социально-справедливое общество" не доходил. С радикально настроенной молодежью надо разговаривать лозунгами. Отрывистыми фразами. Сочными, упругими. Слова должны больно бить, но ни в коем случае не ранить.

Как резиновые мячики.

Буквально за два дня до моей гибели в редакцию позвонила разгневанная читательница, которая жаловалась на Кишиневскую Синагогу. Ей не продали мацу. У нее не было документов, подтверждающих ее еврейство.

Удивительно, до чего люди, пережившие концентрационные лагеря, обожают устраивать их для кого-то еще. Сначала тебе не продают сосиску с капустой, потом запрещают ходить по тротуару, затем селят в закрытом районе, не разрешают покупать мясо, молоко и яйца, и как вершина этого √ тебя ведут в лес, где ты сам должен вырыть себе могилу.

Допустим, ты, с тремя пулевыми ранениями, чудом выживаешь и уползаешь из ямы, когда солдаты из расстрельной команды уходят. Тебя подбирают крестьяне, ставят на ноги, и ты доживаешь до конца войны. Но тридцать лет спустя пепел стучит в твое сердце.

Наконец, спустя тридцать лет ты не продаешь кому-то мацу.

Если бы маца была вкусной, это было бы настоящей трагедией. Но это позиция гурмана. Такого, например, как я.

Со всех других позиций отказ продавать мацу рассматривается как тридцатилетней давности отказ в праве участвовать в выборах, покупать сосиски, работать в государственных учреждениях и так далее, и так далее┘ Поэтому мацу лучше продать. Даже если у того, кто хочет ее купить, нет документов, подтверждающих первородное право есть эту мацу.

Всегда продавайте то, что у вас есть. Иначе это у вас просто отберут. Не без веских на то оснований.

ХХХХХХХХХ

Картина "Гибель журналиста Лоринкова" представляет собой рисунок угольным карандашом на серой бумаге формата А-4. Судя по всему, мы имеем дело не с законченным рисунком, а с наброском его. Автором шедевра является, предположительно, Евгения.

Лист находится в хорошем состоянии, за исключением верхнего левого уголка, слегка надорванного и согнутого, как сгибают листы книги нерадивые читатели в библиотеках, чтобы запомнить, на какой странице они прервали чтение.

Доподлинно известно, что перед нанесением рисунка автор почему-то посыпал лист меловым порошком, после чего растер его. От этого фон рисунка весьма своеобразен почти неестественной белизной.

Тем самым она подчеркивает смуглую кожу человека в центре картины.

Это тот самый журналист, убитый автором рисунка, Евгенией. Кажется, он чуть улыбается. Но, судя по всему, мы имеем дело с оптическим обманом. Рука художницы дрогнула, и при вырисовке губ персонажа левый же уголок рта закончился нервной линией вверх. Попробовать исправить оплошность представлялось автору невозможной: тогда пострадал бы фон рисунка, а Евгения, по воспоминаниям очевидцев, очень им дорожила.

На рисунке хорошо видно, что фигурка человека, прототипом которого послужил, предположительно, журналист Лоринков (отсюда и название) лежит на небольшом пространстве, ограниченном четырьмя колоннами. Это колонны Арки Победы, установленной в Кишиневе в 19 веке в честь взятия российскими войсками Парижа. На правой колонне, что находится ближе всего к зрителю, видна затертая табличка. Многие интересуются, что на ней написано, но разглядеть надпись на рисунке не могут. Табличка же на подлинной кишиневской Арке Победы также стерта.

Установить, что же там было написано, оказалось легко. Когда после смерти Лоринкова многочисленные кредиторы описывали его имущество, - это очень роднит указанного журналиста с Ван Гогом, и, кстати, на этом сходство заканчивается, - то среди бесчисленных папок была найдена одна с документами, касающимися истории города. На папке было написано "Мифы и легенды Древней Молдавии". Среди бумажек с непонятными нам записями была обнаружена одна, на которой округлым почерком было написано:

"Сегодня в редакцию пришел человек, принесший архивные материалы по истории Кишинева, найденные им на мусорной свалке. Оказывается, их выбросили работники мэрии, после провозглашения независимости Молдавии. Среди бумаг √ много интересных √ упоминания о надписи на табличке на Арке Победы".

Там было написано: "Построено на средства купца первой гильдии Николая Строзева".

Вот так. И никакого скрытого смысла.

Возвращаясь к картине, мы можем упомянуть и другие человеческие фигуры, изображенные на ней. Вдали, у правого нижнего угла листа √ три девушки, увлеченно беседующие о чем-то, и, как мы можем судить, их больше, просто несколько их подружек уже шагнули за пределы листа.

У столба с табличкой мы видим женщину, молодую, с детским лицом. У своего приятно-округлого берда она держит длинный острый предмет, похожий на нож для выкалывания льда.

Безо льда коктейль это уже половина коктейля.

Наверняка это убийца, которая держит в руке орудие убийства. Почему у бедра, мы не знаем. Убийца на сей счет никаких поясняющих движений на рисунке не делает. Взгляд ее обращен вверх, на зрителя. Она спокойна.

Почему-то над Аркой хорошо прорисована Луна.

Очевидно, художница отдает дань уважения журналисту Лоринкову, который не раз в частных беседах говорил о том, что предпочел бы жить по ночам, при свете Луны.

Бесспорно, он преувеличивал.

Ноги фигурки, лежащей под Аркой, слегка согнуты. То ли он хочет встать, то ли это предсмертные конвульсии.

На другой колонне Арки видны надписи: "НБП" и "Кишинев √ русский город".

Надписи предположительно сделаны активистами Национал-большевистской партии, организованной писателем Лимоновым. Время от времени они подобным образом развлекались.

За Аркой мирно дремлет у фонтана целая стая голубей. Зрителю это не видно, потому колонны скрывают птиц. О присутствии голубей вы можете догадаться лишь по хлопкам крыльев птиц, изредка перелетающих с места на место.

На этом описание рисунка можно закончить. Добавим лишь, что выполнен он не совсем профессионально. Художественную школу Евгения так и не закончила. Из пятого класса ей пришлось уйти потому, что у отца закончились деньги на обучение. Последние два года он учил ее сам, и делал это плохо. Не всегда хороший мастер бывает хорошим учителем. И наоборот.

Женя постигла это в полной мере. Она хорошо объяснялась с детьми.

ХХХХХХХХХ

Последний день.

Крайне печальные размышления о предстоящей авантюре, в которую я оказываюсь ввязан благодаря не в меру болтливому языку и революционному пылу молодых людей допризывного возраста, приводят меня к Экономической Академии. Под двумя деревьями у главного корпуса, на зеленой скамье, курит печальный сторож этого учебного заведения. Рано, слишком рано. Через четыре часа, восемнадцать минут и двенадцать секунд Государственная Дума России примет Закон об ограничении числа автомобилей с государственными номерами и "мигалками". Это столь же важно для меня, как и завтрашняя встреча с представителями Федерации геологов Молдавии. То есть, совсем неважно.

Ни завтра, ни через четыре часа восемнадцать минут двенадцать секунд меня не будет.

К сожалению, мне вновь не по себе, более того, мне дурно. Сегодня вечером я должен буду подойти к президентскому дворцу после того, как группа революционно настроенной молодежи ворвется в него, и зачитать в микрофон обращение к нации от имени ее спасителей. Я избран на роль златоуста.

Оружия мне не дадут. Это единственное, чего удалось добиться.

Мне бы знать, что они тоже струхнули и уже едут к Бахмуту ночной электричкой. К Бахмуту, к озеру, где они будут собирать грибы, жарить шашлык, пить вино и говорить о том, что час не пришел. Но я этого не знаю. Дурацкий, должно быть, был бы у меня вид, заявись я к дворцу.

К счастью, Женя вот-вот избавит меня от необходимости это делать.

Грустно покурив с грустным сторожем Экономической Академии, я медленно поднимаюсь и нехотя иду наверх, к цветочному базару. Я покупаю великолепную розу, - огромную просто, - и кладу ее к подножию давно приглянувшегося мне дуба у Кафедрального собора.

Мне приходит в голову мысль позвонить Жене, но я гоню ее от себя, как завязавший алкоголик √ мечту о выпивке. Безусловно, она переживет два-три неприятных дня, страдая из-за моего, якобы ухода. На самом же деле я, кажется, твердо намерен остаться с ней после того, как вся эта история утрясется. Если она утрясется не в нашу пользу, она тоже меня поймет, когда обо всем узнает. Я вынужден просить прощения за пафос, так как пока еще не знаю, что мои самые героические планы будут расстроены самым банальным образом.

После нескольких часов на работе меня посылают к Кишиневской Арке, чтобы поглядеть, что же с ней стряслось. Как выясняется позже, Арку осквернили надписями активисты национал - большевистской партии. Ну, или те, кто хотел выдать себя за них. На Арке написано "НБП".

Я выхожу из редакции как раз в тот момент, когда беременная женщина из Судана рожает в пустыне, одного за другим, семерых очаровательных малышей. Трое мальчиков, четыре девочки. Детей принимает ее муж. Эта новость четыре дня не сходит с рекламных объявлений информационных агентств. Как будто это они детей рожали.

Я огибаю здание издательства и из-за сильной боли в спине, - чуть позже именно туда Женя воткнет нож для колки льда, - снимаю рюкзак, оставив его у знакомой киоскерши.

Я прошу работника банка позволить мне присесть на ступени крыльца, передохнуть. Он не позволяет мне этого. Ему суждено жить вечно.

Я подхожу к Арке и вступаю под нее.

ХХХХХХХ

Женя прервала меня в тот момент, когда я мысленно объяснялся ей в любви. Она прервала меня в тот момент, когда я, наконец, подавился теплым хлебом МакКинери, и яркие огни большого города вспыхнули для меня. Вдалеке выросли башни ВТЦ и закричали чайки.

Женя выходит из-за колонны и бьет мне в спину ножом┘

┘я падаю в арку, она обволакивает меня, совсем как доброе влагалище. Голова кружится, она √ на чем-то мокром. Мокрый асфальт. Сейчас он заурчит и поедет. Нет, это кровь на асфальте┘

Она не знала, куда я пойду, и, стало быть, раз ждала меня здесь, знала про надпись. Женя, Женя, нехорошо писать оскорбительные надписи на Арках, да еще и сваливать это на других. Я помахал бы ей пальцем, но руки мои совершенно онемели, и я с удивлением чувствую √ то, что казалось совершенно невероятным, все-таки происходит, причем именно сейчас. Я умираю.

Я улыбаюсь ей, и неестественно белый фон застилает все вокруг. Сейчас ее глаза кажутся мне слишком большими, огромными просто.

Я говорю ей:

- Здравствуй. Пойдешь со мной?

КОНЕЦ

Copyright (c) "Русский переплет"