TopList Яндекс цитирования
Русский переплет
Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум
-->
Первая десятка "Русского переплета"
Темы дня:

Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад?

| Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?
Rambler's Top100
Проголосуйте
за это произведение

[ ENGLISH ][AUTO] [KOI-8R ] [WINDOWS] [DOS] [ISO-8859]


Русский переплет

Капитолина Кокшенева

Принуждение к смерти

Жанровый шаблон опубликованных в ⌠"Новом мире"■ (N5, 1998) цикле рассказов Владимира Тучкова ⌠"Смерть приходит по Интернету"■- очевиден. В основании их --≈ девять криминальных безнаказанных историй, каждая из которых вполне могла быть развернута в отдельную книгу, какие издаются нынче сериями. Автор описывает ту область жизни, что скрыта и упрятана от глаз обывателя ≈-- любителя криминальной хроники в духе ⌠"Московского комсомольца". Скрыта потому, что она безобразнее всякого мыслимого и умещаемого в сознание человека образа злодеяния. Большие деньги ≈-- большое зло. Но именно настойчивое авторское напоминание о документальном и подлинном характере рассказанных историй, а также намеренное ■разведение мостов■ между жутью сюжетов и их моральной оценкой (этика никак не входит в мир героев), позволяют нам увидеть в данном произведении В.Тучкова определенную типичность уже культурного свойства.

В сути своей рассказы Тучкова ≈-- об абсолютном зле, о Смерти человека и тупике культуры. Об образе зла в современной культуре сказано не мало: и адептами культуры зла, и оппонентами, и бесстрастными повествователями, видящими определенную закономерность в самовыраженности зла в литературе новейшего времени. Наиболее очевидно последняя из них представлена антологией, составленной Виктором Ерофеевым ⌠Русские цветы зла■ и его же вступительной статьей. Ерофеевым декларируется, что современная литература ⌠сомневается в человеке■. И не только в человеке, но во всем, без исключения: ⌠в любви, детях, вере, церкви, культуре, красоте, благородстве, материнстве, народной мудрости.., а позднее и в Западе■ (Здесь любопытно само появление Запада в одном ряду с вечными и устойчивыми ≈-- не для модерниста, конечно, --≈ ценностями). В ней, литературе, на взгляд Ерофеева, ⌠любое чувство, не тронутое злом, ставится под сомнение. Идет заигрывание со злом, многие ведущие писатели либо заглядываются на зло, завороженные его силой и художественностью, либо становятся его заложниками... В русскую литературу вписана яркая страница зла.. Зло самовыразилось. Литература зла сделала свое дело. Онтологический рынок зла затоваривается, бокал до краев наполнен черной жидкостью...". А это, по Ерофееву, значит, что больше невозможен никакой пафос великой русской литературы ⌠о хорошем человеке и плохих обстоятельствах■, ни ее ⌠философия надежды■, ни ее гуманистические доктрины, ни ⌠философия тепла■ и ⌠положительного героя■. Кроме того, новая литература "свидетельствует в целом о поражении моралистической пропаганды".

Все означенные Ерофеевым качества прежней литературы, на мой взгляд, им представлены как мавзолей мертвых духовных ценностей, что свидетельствует не о том, что наступила великая смерть великой культуры, но говорят о предательстве новым писателем как культуры, так и собственно смысла творчества. Вся ерофеевская антология составлена антитезой к Большой культурно-этической русской традиции ≈ и называние ее ⌠новой русской литературой■ выглядит эпатажем, как и странно же смотрится список и назначенных им в ⌠новые русские■ писатели (по принципу ⌠"борьбы с традицией").

Свой личный билет вхождения на Олимп современной литературы из рук Ерофеева получили: В.П.Астафьев , В. Сорокин, Ю.Мамлеев, Т.Толстая, Д.Пригов, Ф.Горенштейн,Е.Харитонов, С.Довлатов, Э.Лимонов и др.

Рассказы Владимира Тучкова, повторим, тоже о зле. Но написаны они так, что можно говорить об их сугубой принадлежности сегодняшнему времени ≈ времени хроник, информации, газетной укороченности. Они вполне обыкновенны по письму и лишены всякого психологизма. Автор также избегает выразительности слова, красоты стиля и намеренно сосредоточен сугубо на сюжете. В них наиболее заметно присутствие изощренного зла, ≈ так что сами сюжеты воспринимаются скорее не как реальные истории, на чем автор настаивает, но как некие древние трагедии, наполненные первобытными злодеяниями. Автор говорит о том, что происходит в домах банкиров, но описывает этот Дом как некое пространство, пропитанное мрачностью и злобой. Хозяин, маркетинг, дело, предприятие, конкурент, биржа, недвижимость, ваучер, казино, кредитная карта, наследник ≈ все эти слова, выделенные в тексте курсивом, словно сетка, накинутая на мир, в котором, по сути, есть два героя : ГОСПОДИН и РАБ. В этой устойчивости антагонистов, в этой повторяемости ситуации от сюжета к сюжету реализуется некая древняя, почти культовая темнота.

Все сюжеты девяти рассказов развертываются именно в пределах Дома, то есть места самого сокровенного, интимного, значимого в человеческой жизни. Здесь Дом ≈ это тюрьма и место несвободы. Дом ≈ это грандиозное кладбище омертвелого духа. Это дом господина, в котором нынешняя самодовольная ⌠элита■ пользуется лишь неокультуренной первобытной радостью абсолютной власти. Власти Господина над слугой, рабом, смердом. Господин здесь ≈ глава дома, банкир. Рабы ≈ жены, дети, слуги, охрана. Власть его над ними может иметь фантастические формы. Так, в одном из рассказов, речь идет об утонченной вульгарности жизни супруги банкира, которая его устраивает до тех пор, пока жена всерьез не увлеклась ⌠эстрадной знаменитостью■. У господина появился соперник. Следовательно, его нужно уничтожить. Соперник отправлен в подвал дома господина, в мир же выпущен его двойник. Вернувшийся через два месяца в прежнюю жизнь одичавший соперник твердит всем, что ⌠его подменили■. Только в психиатрической больнице он "нашел понимание■ своей странной ⌠фантазии■. Выброшенный, вычеркнутый из жизни, ставший рабом, он теперь ⌠живой труп■ и "мертвая душа", не проходящая ни по каким реестрам никакого богемного круга. Такова месть.

Власть господина хочет знать только саму себя и свою свободу прихоти и самодурства ≈ отсюда и возникает у читателя ⌠подпольная мысль" о том, что сие безмерное владычество временно и тоже будет побеждено смертью, на которую с такой легкостью обрекаются другие. И пусть Господин подставную жену в этом карнавале смертей заставляет напяливать маску настоящей, но умерщвленной жены, все равно возникает уверенность, что попытка отвратить возмездие ≈ только временная удача этого "безнаказанного убийцы■. Но если в древнем мифе герой проходит фазу смерти, преодолевает ее, выходит победителем, ≈то все это нужно затем, чтобы начать новую жизнь. Так подчеркивается вечность обновления. В современном же "мифе■ Тучкова, напротив, нет образа меняющейся жизни, но есть образ изменчивой и коварной смерти. Жена, сын, племянник ≈ все, кто составляют Дом, ≈ узники и рабы. Раб здесь ≈ метафора смерти: в одном рассказе муж-банкир превращает нелюбимую жену в валютную проститутку; в другом ≈ отец, имеющий двух сыновей, ⌠ мудро и искусно возжигал в детях дух соперничества■ с тем, чтобы остался единственным наследником сильнейший " (а потому младший сын убивает старшего); в третьем ≈-- дядя-банкир, чтобы избавится от неугодного племянника, превращает его в наркомана.

Есть ли в таком случае пределы жизни и смерти? Их нет. Есть только череда превращений живого в мертвое. Это не двуликий Янус ≈-- бог неба, одновременно глядящий в жизнь и смерть. У Тучкова сплошь ⌠заход солнца". Обиталище смерти, страна мрака. Тут всякий раб ≈ покойник, но и господин ≈ заложник ненаказанного и нераскрытого преступления. Все они в узах, сетях, оковах. Все новое (например, новый брак героя) ничего не начинает, ничто не является символом подлинной развертывающейся жизни. Темница не отпирается ≈ ключей к ней не подобрать. Закон, любовь, долг, совесть ≈ совсем не действенные ⌠отмычки■. Череда убийств делает всех смердами, не имеющими своей сущности и своей личной жизни. Ибо и господин (при всей ⌠своей воле■ над другими) удивительно безликий герой --≈ от рассказа к рассказу в его облике не прибавляется каких-либо индивидуальных черт, выходящих за пределы человека определенного круга. Круга, в котором человек равен вещи. В сюжете рассказа об отце, убивающим сначала жену, а потом сына (с целью получить деньги по страховке и расплатиться с долгами) есть лишь древнее безумие культа. Злодеяние напоминает Юдифь, экстатически несущую голову Олоферна, убитого ею, или Агаву, разрывающую на части своего сына. Безумная жажда героя ≈ жить любой ценой ≈ делает современную вакханалию еще более безобразной, ибо смерть сына не избавит отца от проблем и не станет залогом его жизни.

Культура Тупика, к которой мы отнесем тучковские рассказы без воздуха, солнца и света, словно и не знает о пасхальной традиции отечественной литературы: Смертию смерть поправ. Но она не достигает и силы древних смыслов, когда смерть есть жизнь, ⌠уход■ означает ⌠приход■, где нет остановки, нет завершения: противоположности все время меняются местами, и подобно Солнцу вертятся колесообразно мир и время.

В культуре Тупика смерть есть смерть, и моральный авторский ⌠второй план" существует сам по себе ≈ никак не сливаясь с героем. Это разрыв, эта пропасть между автором и героем типичен для современной литературы, как характерна и двойственность впечатления. Описание подлинных событий, смертей и убийств нарастает, тяга к документальной фактурности тоже очевидна, а отчуждение от их реального переживания, от нравственного догмата столь же непреложно остается. Практика жизни низменна. И никакая эстетизация и художественность не кажутся автору выходом. Колесо грубой неизбежности принуждения героя к смерти подминает под себя все тонкие читательские чувства, в том числе и сопереживания. Это уже эстетика Интернета ≈ можно создать любую электронную реальность, в которой даже смерть близкого и знакомого человека словно переносится в особый виртуальный мир, снимающий всякое сочувствие, упраздняющий слезы и горе.

Мучительная маета вокруг великой русской литературы земетна уже несколько лет: кто только по этому поводу не высказывался и каких степеней раздражения не обнаруживал. Маятник мнений колебался от полного отказа русской литературе в великости, то "стыдливо- девического" признания что , мол, она (великость) есть, только не будем об этом кричать во вред самой же великой литературе. То, что нынешний сочинитель проделывал с литературо , так сказать, идеологически, герой Тучкова Дмитрий проделал реалистически: результат получился удивительно одинаков. Между тем, ⌠Дмитрий был продуктом великой русской литературы... Однако его характер сложился не как сумма духовных предписаний, которыми насыщен отечественный роман XIX века, а как противодействие им. ... Дмитрий, любимым чтением которого были Федор Достоевский и Лев Толстой, заученные уже чуть ли не наизусть, с глумливым хохотом прочитывал возвышенные сцены и наслаждался низменными, где зло торжествовало победу над добром. Поэтому был он человеком на редкость бессовестным, расчетливым , злым ...■ и так далее. (Здесь и далее курсив ≈ автора). Герой строит (дабы очень богат и как все прочие обитатели рассказов делает бизнес по финансовой части) дереверьку из ветхих изб, заводит крепостных, измывается над ними вволю, меняет их нравственность, предается диким забавам , да еще и церковь построил для своих людишек, и театрик содержит крепостной . В общем новых людей вывел, которые уже без барина никуда ≈ зарежут друг друга и сами это понимают. Так игра в крепостных за две тысячи долларов в год обернулась укоренением жизни в деревеньке.

Кажется, в рассказе присутсвует абсолютно все элементы Великой культурной традиции в своем искаженном до полного безобразия обличье. Это долдонство, с каким нынешняя литература навязывает читателю свой новый облик, это складирование грязных историй и ужастиков говорят о том, что она (литература) хотела бы скорее быть интеллектуальным паразитом, чем кафедрой, трибуной, место значимым. Столь болезненное желание быть чем-нибудь незначительным свидетельствует, очевидно, об отсуствии того "строительного материала■, того опорного мировоззрения, при котором неловко мельтешить с лозунгом ⌠разрушим, разрушим и еще раз разрушим!". Право, десятый рассказ к предыдущим девяти историям Владимира Тучкова легко вообразим: его героем мог бы стать автор, описывающий и вбрасывающий в Интернет цикл смертей , своих героев и, наверное, как степной барин с его крепостными, испытывающий странное наслаждение от неограниченного барствования в литературе.

1998


Проголосуйте
за это произведение



Ссылка на Русский Переплет



Aport Ranker

Copyright (c) "Русский переплет"

Rambler's Top100