TopList Яндекс цитирования
Русский переплет
Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум
-->
Первая десятка "Русского переплета"
Темы дня:

Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад?

| Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?
Rambler's Top100
Проголосуйте
за это произведение

[ ENGLISH ] [AUTO] [KOI-8R] [WINDOWS] [DOS] [ISO-8859]


Русский переплет

Александр Ермак

ОФЕЛИЯ И БРУТ

(сборник рассказов)


НАПАРНИКИ

Это был их первый совместный выезд. И сразу же серьезный - помощь в задержании особо опасного преступника.

Только заняли позицию, как по рации прошла дополнительная информация:

- Преступник вооружен. При сопротивлении - стрелять на поражение...

Они переглянулись.

- Может он и не на нас выйдет?

- Может и не на нас...

Оба проверили пистолеты, запасные обоймы. Прикинули взглядом расстояние до арки, откуда он может появиться.

- Возьмешь его на мушку. Я выйду из машины и крикну: «Стой! Руки вверх!»... Если что - стреляй ты. Я буду подходить со стороны, так что не помешаю...

- Хорошо...

Прошел час. И еще один. Опускались сумерки.

Они ждали напрасно. Из арки так никто и не вышел. Когда совсем стемнело по рации им передали:

- Преступник обезврежен. Всем отбой. Возвращаемся...

Они улыбнулись друг другу:

- Отвоевались на сегодня...

- Точно...

Выбравшись из разбитых переулков старого пригорода, они мягко покатили по шоссе в сторону центра.

- А если бы он выхватил пистолет, ты бы выстрелил?

- Конечно...

- И я бы выстрелил...

- А ты уже... убивал?

- Нет. Только по мишеням стрелял. Но если надо...

- Если надо, то, конечно...

Они помолчали на светофоре.

Потом покурили.

Ехать еще было долго.

- Когда мне было восемь, я, кажется, убил свою бабушку...

- Кажется?

- Да. Этого точно никто не знает. Даже я сам...

Бабушка была старенькой и немного повернутой на огне, электричестве, в общем на всем, что светит или греет. Отвернешься и она тут же выключит плиту там или лампу. Если почует любой дым, так закричит: «Пожар, пожар». И тогда нужно ее ловить, чтобы она не выскочила на лестницу в ночной рубашке.

Родители здорово с ней мучались. А меня тогда все ее истории страшно забавляли. И однажды я решил бабушке подыграть. Разжег в пепельнице небольшой костер и сунул ей под кровать. Крикнул в ухо: «Горим, бабуля».

Думал, сейчас она подскочит, побежит. Родители за ней, я за ними. Будет весело...

Она не подскочила. И даже не встала.

А потом родители вызвали врача. Тот сказал:

- Сердечко остановилось. Не молодая уже. Что вы хотите...

Что такое инфаркт, я узнал только спустя несколько лет. И до сих пор пытаюсь понять... Пытаюсь вспомнить ее лицо до того как я зажег спичку... Пытаюсь вспомнить дышала она еще или нет, когда я крикнул ей... Но ничего не получается...

Конечно, родители могли бы что-нибудь прояснить, но боюсь у них спрашивать. Если был я виноват, то какой с меня спрос - с маленького. Они себя винить будут. А так - они думают, что все было своим чередом.

А я в этом не уверен...

Они снова помолчали.

Еще покурили.

Ехать еще было долго.

- Ей было девятнадцать... Брюнетка. Все при себе. Идет как плывет. Заводила мужиков на раз.

Я ревновал ее. А она, конечно, злилась и иногда нарочно делала вид, что ее еще кто-то интересует кроме меня.

Так мы и встречались с ней два года. День миром, два в скандалах. Но дело все же шло к свадьбе. Мы даже назначили день. Она заказала платье. Разослали приглашения. Все должно было быть как у людей...

В тот вечер мы зашли с ней в бар. Посидели. Выпили по рюмочке. Меня потянуло к бильярду.

Она обычно не очень была довольна, когда я отходил шары покатать. Но в этот раз ничего не сказала.

Мне фартило, пока я не оглянулся на нее. Смотрю: тип к ней какой-то клеится. Говорит что-то. Потом за руку взял. Что-то пальцем ей на ладони выводит.

Я хотел было рвануться к нему. Но решил скандал новый не поднимать. Может гадает ей там какой-нибудь чудак. Водятся же такие безобидные придурки. Но глазом так кошу в их сторону на всякий случай.

А игра, конечно, уже не идет. То кий мимо шара, то шар - мимо лузы. Понятно, какая там игра, если он на ее плечи уже свой пиджак набросил.

Конечно, в том углу здорово от кондиционера дуло. Но ей-то уж не стоило принимать его пиджак. Я бросил кий и пошел к ним:

- Поехали домой.

- Чего вдруг?

- Поехали.

- Здесь так хорошо. Зачем торопиться?

Тот субчик, что ее обхаживал, даже не посмотрел на меня. Я мог бы сказать ему пару ласковых, но в чем собственно он виноват. Сидит девушка одна, скучает. Я и сам бы, будь свободен, за такой приударил.

Это она должна была его отшить, сказать, что не одна. А она, видимо, чтобы показать, что и без меня может прекрасно обходиться, его не отшила. Думала, что я шум поднимать здесь не стану, начну ее уговаривать, извиняться за то, что оставил одну.

Но я на такие финты поддаваться не собирался:

- Через полчаса я уезжаю.

- Как хочешь, - пожала она плечами.

Мне кровь бросилась в голову. Но я опять же сдержался. Сказал ей как бы спокойно:

- Смотри. Придется одной добираться...

- Не волнуйся. Доберемся...

Мне нечего было сказать.

Играть расхотелось напрочь и я отошел к стойке бара, заказал себе еще рюмочку.

А публика разогрелась, в углу уже танцевать начали. И она туда же. Боже, как она танцевала.

У нее всегда неплохо получалось. А тут просто себя превзошла. Ее бедра, грудь так и ходили ходуном, рвались из под юбки и кофточки.

Весь бар на нее вылупился Все мужики мысленно лапали ее. И она знала это. И еще знала, что я среди этих мужиков. И потому все больше входила в раж. Она ведь танцевала не для них - для меня. Чтобы я сдался, подошел к ней и на коленях вымаливал прощения.

Я бы так и сделал, наверное, если б не мысли о свадьбе. Дать слабину накануне - значит подписать себе приговор на весь семейный век.

- Нет, - сказал я себе и опрокинул еще рюмку.

А она уже танцевала с каким-то новым мужиком. Он положил руку на ее талию. На мою талию...

Смотреть на это было, сам понимаешь...

Я был уверен, что после моего ухода, она тут же потеряет интерес и к мужикам, и к танцам. Возьмет такси и вернется домой. Походит по квартире, помается и позвонит мне...

Так и не уснул в ту ночь. Все ждал ее звонка. Но она не звонила.

Несколько раз я терял терпение и поднимал трубку, чтобы позвонить самому. Но в последний момент останавливал себя:

- Слабак. Никуда она не денется. Объявится завтра, как миленькая. Будет прощения просить...

В тот день у меня был выходной, но, понятно, какой тут отдых. И я пошел на работу. Там всегда найдется что-нибудь отвлекающее. А когда она позвонит, как бы между прочим скажу:

- Не сейчас. После работы. Может быть...

А за одно еще один выходной заработаю. Его потом к медовому месяцу можно будет добавить.

На работе мне обрадовались:

- Вовремя ты объявился. Дежурный на пульте уже час как пересидел - сменщик у него заболел. А найти кого-нибудь в выходной...

- Нет проблем. Я отдежурю...

Дело в общем нехитрое. Поднимай трубку да регистрируй сообщения о происшествиях.

Только я уселся за пульт, как поступило первое:

- ... обнаружен труп молодой женщины. Документов, удостоверяющих личность не найдено. Лицо и тело сильно обезображены. Брюнетка....

 

ОЗЕРО СЛАДКИХ СЛЕЗ

Она вышла на ухоженную курортную набережную. В легкой дымке виднелись другие - далекие и холмистые берега озера. По спокойной воде устремлялись к ним круги от купающихся.

Десяток взрослых и детей плавали, брызгались, весело взвизгивали. В конце набережной белым песком блестел пляж. Она захватила с собой купальный костюм, но сомневалась, что действительно хочет войти в воду. Может быть просто полежит на берегу. Ничего не делая. Ни о чем не думая.

Так хотелось забыться. Выбросить из головы работу. Нудного начальника. Усталого мужа. Требующую ремонта квартиру. Кухню... Хоть не надолго...

Она шла по набережной к пляжу, ни на кого не обращая внимания. Смотрела на гладь воды. Полной грудью вдыхала чистый сладковатый воздух. Щурилась на солнце. И даже, кажется, улыбалась. Сама себе.

На нее невозможно было не обратить внимания. Молодая и красивая. Одна. И вот кто-то присвистнул за спиной. Слева цокнули языком. Справа незатейливо предложили:

- Давайте познакомимся...

Она отрицательно кивнула головой. Никаких романов. Только солнце, воздух и вода. Только отдых....

Она спустилась на пляж. Присела на первую попавшуюся скамейку, чтобы оглядеться и выбрать себе место на песке.

Рядом с ней тут же, даже не спросив разрешения, присел какой-то мужчина.

Она недовольно вздохнула. Но он смотрел куда-то в сторону. И куда-то в сторону не громко произнес:

- В переводе с древнего местного наречия это озеро называется «Озеро сладких слез»...

Она молча продолжала осматривать пляж.

Мужчина слегка повернул голову и остановил взгляд на поверхности воды. Где-то далеко от берега. Он как будто бы вовсе не замечал ее и обращался лишь к какому-то своему невидимому ей слушателю:

- Это случилось пятнадцать веков назад. Они встретились на одном из центральных восточных базаров, заменяющих в то время молодым людям дискотеки и бары. Девушка и юноша. Он был единственным сыном северного раджи, а она - единственной дочерью южного шейха...

Мужчина говорил негромко. И она как-то бессознательно наклонила голову в его сторону, напрягла слух.

Он, конечно же, ничего не заметил. По-прежнему смотрел в глубь озера и как будто просто описывал то, что видит там:

- Девушка была так прекрасна, что юноша не удержался и предложил ей коллекционного щербета. Он был строен. Глаза его излучали отвагу, ум, высшее образование. И она не удержалась и приняла из его рук хмелящую чашу. И отпила из нее.

Юноша тут же бросился на колени:

- Выпей и мою душу так же, как этот щербет. Я люблю тебя.

И она опустилась на колени рядом с ним и вложила в его губы ломтик персика:

- Ты поглотил мое сердце. Я тоже люблю тебя.

Но только их губы сомкнулись, как налетела охрана и разъединила влюбленных. С двух разных сторон с великолепных коней смотрели на девушку и юношу их отцы.

- Никогда моя дочь не выйдет за сына Севера, - констатировал южный шейх.

- Никогда мой сын не женится на дочери Юга, - сформулировал северный раджа.

- Таков наш обычай, - ругнулся южный шейх.

- Так завещали нам предки, - выразился северный раджа.

- Мы должны уважать обычаи и заветы, а также пункты трудового соглашения, - развела мозолистыми руками охрана.

- Но мы любим друг друга, - взмолились весьма молодые люди.

- Отец, разве ты не хочешь счастья для своей единственной дочери, - ринулась девушка к южному шейху.

- Отец, разве не ты учил меня не отступаться от своего счастья, - пророкотал юноша северному радже.

- Ты будешь счастлива, - гарантировал южный шейх, - Но не с ним, а с тем, на кого укажу я.

- Ты будешь счастлив, - подвел черту северный раджа, - и выберешь себе в нашем раджистане столько симпатичных девушек, сколько твоя душа и плоть пожелают...

Слезы покатились из глаз девушки. Кровь потекла из прокушенных губ юноши. Но влюбленная пара не смогла вырваться из крепких рук многочисленной охраны.

И так их разлучили, увезли в разные концы земли.

Сто тридцать раз приходили свататься к девушке разные южные шейхи. Но она в гневе гнала их напрочь.

Сто тридцать девушек подарил северный раджа юноше. Уступил даже любимую пышногрудую Индигирку из собственного гарема. Но ни к одной груди не притронулась рука честного юноши.

Ночью возбужденный разлукой юноша не спал. Обернувшись к югу он шептал:

- Услышь меня, дивная прелесть. Услышь печальную песнь моей любви и страсти...

И за тысячами барханов, за сотнями гор, за десятками оазисов просыпалась девушка и оборачивала свои колени к северу:

- Я слышу тебя, любимый. Но что я слабая, красивая девушка могу сделать. Мой отец сердится на меня. И он обещал, если я не приму ни одного предложения, то через две луны отдаст меня замуж за первого, кто войдет, вползет или влетит на заре в наш город. И тогда мне всю жизнь придется стирать и готовить для нелюбимого...

Жестокая страсть ударила юноше в голову:

- Не бывать такому кощунству...

И еще до утра он разработал не самый глупый план. Решительно и неудержимо посетил свой гарем, о чем сразу же стало известно отцу от его любимой и не раз обласканной Индигирки.

По утру Раджа велел вызвать к нему юношу:

- Теперь я вижу перед собой не мальчика, но мужа. Твое затмение прошло. И теперь ты можешь снова полностью располагать собой. Может быть ты хочешь выехать на соколиную охоту? Или в честь выздоровления нашего драгоценного наследника мы организуем конные состязания? Или может быть танцевальный фестиваль "Мисс - живот года"? Или...

- Нет, спасибо, о благороднейший из отцов. Видишь ли, фазер, я хочу провести несколько дней в знаменитой центральной библиотеке. Думаю, что мне следует еще поднабраться опыта предыдущих поколений, прежде чем начать свою собственную самостоятельную жизнь...

- Разумно, сын мой. И также разумно будет снабдить тебя моей надежной охраной.

- Я буду только признателен тебе за такую услугу и прислугу.

Тем же вечером спецкараван юноши отбыл в центральную библиотеку.

Там сразу же по приезду заказал он себе "Энциклопедию семейной жизни". И, не слезая с верноподданного верблюда, принялся вслух читать "Несколько сотен советов начинающим".

И уже через двадцать минут вся охрана впала в глубочайший эротический сон.

Убедившись в таком положении дел, юноша без помех покинул библиотеку и город. Он скакал на верном и заправленном под завязку верблюде без остановок четыре ярчайших дня и четыре кромешные ночи. И успел, благополучно прибыл в желанную местность на самом рассвете.

Но какое жестокое разочарование ждало его у городских ворот. Под ними собралась толпа мужланов, желающих войти первыми.

"Что делать?" - горячечно мыслил юноша.

В это время из толпы вышагнул огромный детина-воин и сказал:

- Кто победит в схватке по олимпийской системе, тот и войдет в город первым. Заметано?

- Заметано! - зычно и довольно откликнулась толпа мужланов.

Это означало, что будет битва не на жизнь, а в усмерть. Из каждой пары состязавшихся живым должен остаться только один. И этот уцелевший примет участие в следующей схватке. Выживший в ней участвует в следующей. И так до тех пор, пока из всех желающих остаться в живых у ворот не останется кто-то один одинешенек.

Юноша напряженно размышлял. А детина-воин тем временем расправлялся по очереди с желающими прикоснуться к роскошному телу знатной невесты.

И вот уже желающих не осталось. И детина-воин потряс своей боевой кувалдой:

- Нет больше женихов. Значит, ближайшей же ночью дочь южного шейха станет моей от кончика волоска до самой розовой пяточки....

- Не станет, - раздался тут иссупленый крик сына раджи.

Юноша не мог допустить этой позорной свадьбы. Но будучи просвященным гуманистом он также не хотел убивать мастеровитого детину-воина. И поэтому придумал следующий выход:

- Я принимаю твой вызов. Но драться мы будем не на мечах, а на кулаках...

- Как хочешь храбрый юноша, - пожал саженными плечами детина-воин и помахал у всех зевак перед носом своими кулаками размером с рыло навуходоносра.

И грянул бой на песчаном ринге.

Для вида юноша два раза выпадал в нокдаун. Когда же детина-воин окончательно распоясался и нагло задумал послать его в нокаут, юноша, в совершенстве владеющий стилем "кобра", нанес свой кинжальный, усыпляющий удар.

Детина-воин рухнул на землю как десантник без парашюта. И, по рассказам очевидцев, проспал под стенами города четырнадцать месяцев и два года беспробудно и беспросветно.

Юноша же, набросив на лицо черную маску, первым ворвался в город. Первым облобызал ступени дворца, по которым ступала кроссовка любимой.

Его тут же привели к шейху, мучающемуся бессонницей, похмельем и мыслями о незатейлевом будущем своего бастовавшего шейхства.

- Наконец-то, - буркнул он, увидав претендента в маске. Икнул и хлопнул в ладоши: - Подать чудесный утренний напиток и привести мою чудесную разбуженную дочь.

Ее принесли, так как ноги девушки, скованные предчувствием ужасной участи, отказывались двигаться и волочились, портя уникальные восточные ковры.

Шейх, пригубив из графинчика, вытер рукавом губы и молвил:

- Забирай мою дочь и пол бюджета в придачу. Живите счастливо и после смерти владейте моим шейхством. Сим повелеваю!

- Этому беззаконию не бывать, - вскричала дочь и, выхватив у охранника обоюдоострый ятаган, занесла его над своей левой и необъятной грудью.

- Остановись, любимая, - вскричал юноша и сорвал с себя невзрачную черную маску.

- О, любимый мой, ты здесь, - свалилась девушка без чувств и одежд в его влюбленные руки.

- Он обманул меня, - взвопил шейх, - Схватить и изувечить до неузнаваемости немедленно...

Но охрана не успела сомкнуть кольцо. Юноша с девушкой на руках вскочил на своего скакового верблюда и понесся прочь от дворца, прочь из негостеприимного, хотя и определенно южного города.

Шесть дней продолжалась погоня. И, казалось, молодые люди должны ускользнуть от шейховской охранки. Но в ложбине на границе пустыни и гор их ждала засада северного раджи.

Волей-неволей беглецы попали в окружение.

- Сдавайтесь, - кричали подлые наемники с севера и юга, - ваши отцы ждут вас и души не чаят...

Юноша, собрав свою волю в кулак, вышел грудью вперед. Он надеялся, что его боевое искусство и любовь помогут справиться с двумя тысячами пятьсот семидесяти тремя бойцами отряда особого назначения. Но девушка, пересчитав наличный состав неприятеля, оценив вооружение, поняла - сопротивление бесполезно.

- Должен быть выход, - тем не менее твердила она. И неожиданные слезы хлынули из ее глаз.

- Ты плачешь? - поцеловал ее юноша и изумился, - Сладкими слезами?

- Да. Есть только один способ избежать разлуки и обрести вечное счастье. Мы утонем в нашей любви, - пролепетала она и зарыдала с утроенной силой.

На глазах изумленной охраны ложбина, в которой залегли влюбленные, стала заполняться водой.

- Свершилось чудо, - прорекли начальники боевых отрядов, побродив по берегу озера и нигде не обнаружив беглецов. Даже на дне этого прозрачнейшего резервуара никого и ничего не было видно. - Как в воду канули. Растворились в своей любви...

Мужчина вздохнул. Затем улыбнулся и повернул к ней свою голову:

- Вот так и появилось это "Озеро Сладких Слез". Оно не замерзает самой лютой зимой и не пересыхает самым знойным летом. Как сама любовь...

Хотите искупаться?..

 

ДУШ

Мать давно зазывала меня к себе:

- Приезжай хоть на недельку.

Я каждый раз отнекивался. Не так-то просто к ней выбраться. От столицы, где живу, до ее областного центра лететь три часа. Затем от того города до другого по-меньше ехать на электричке два часа. А потом еще час-полтора на автобусе до родной деревни.

Между этими часами - другие часы и минуты в пересадках, в ожидании - в целом уходит не менее суток изматывающей дороги. Сто раз подумаешь прежде, чем решишься ехать.

Да и когда ехать. На выходные? Не уложишься. В отпуск? В зимний ту дорогу к деревне так порой снегом заметает, что с ней автобусного сообщения может и неделю не быть. Никто гарантии не даст, что доберешься туда или выберешься обратно вовремя.

Летний? Он у меня не каждый год. А когда наконец выпадает, то жена с детьми на коленях умоляют съездить с ними на море. Пытался соблазнить их деревней, ни в какую…

Не был вобщем я в деревне уже семь лет. Только разговаривал с матерью по телефону. Он у них на почте рядом с магазином установлен.

Вот она меня каждый раз в трубку и звала:

- Сынок, приезжай. Ну, хоть на недельку.

Я отнекивался. А в этот последний год голос у нее такой жалостливый

был, что я все же твердо решил - поеду. Жену с детьми отправил к морю одних. А сам на самолет.

Потом электричка. Автобус. И вот он мой дом. Отсюда меня мать проводила в город в институт. И сюда я уже жить не вернулся. Полноценная работа по моей специалности нужна была только в больших городах.

Я едва узнал ее. Последний раз видел мать хоть и пожилой, но еще крепкой энергичной женщиной. А тут сидит на кровати старуха-старухой.

- Приехал, сыночек.

- Приехал.

Обнял ее, поцеловались. Она вскочила, засуетилась:

- Чем накормить-то мне тебя. Голодный ведь, с дороги.

Я отмахнулся:

- Это успеем. Мне бы помыться. Грязный весь. Пока до вас доберешься семь потов сольет, семь слоев пыли осядет…

Мать растерялась:

- Ой, деревенская-то баня сегодня не работает. И соседи не топили. А в своей я уж лет пять не была. Воду таскать туда тяжело да и завалилась она, прогнила вся…

- Че ж, делать? - почесал я затылок.

- А ты как я помойся, - предложила мать, - Я ведь в деревенскую баню не хожу - далеко. К соседям так же вот не всегда угадаешь. А прошлый год нам прямо в избу чистую холодную воду провели. Такая благодать настала: таскать для хозяйства не надо и мыться можно. Нагреешь только ее в кастрюльке, станешь в тазик, польешься из кружечки…

Помылся я в тазике. Потом перекусили чем было. Посидел немного с матерью и спать свалился - устал с дороги. А как проснулся утром, так снова этот тазик вспомнил. Непорядок это - из кружечки мыться, когда в доме и вода есть, и сын-инженер прикомандировался.

Иду к матери в комнату:

- Что-нибудь придумаем мы тебе с помывкой.

А она:

- Да не придумывай ты ничего. Времени-то у тебя всего ничего. Посиди со мной. А я уж и так обойдусь. Привыкла я из кружечки. Посиди со мной…

Присел я к ней на кровать. Жалобы на болячки ее выслушал. Предложил:

- Может в город к доктору тебя свозить…

Она поморщилась:

- До города пока доберешься, помрешь прежде. А доктор у нас и свой не плохой, Иван Василич. Вот таблетки мне дал, хорошие. Помогают мне, если что…

- Смотри, - говорю.

А она мне давай про тлю рассказывать, что на ее лук в этом году напала:

- Уж я поливала ее отравой из лейки, поливала. Хоть бы хны, заразе…

И тут я подскочил:

- Придумал, мам, я тебе душ сооружу. Будешь не хуже, чем в городе мыться.

- Угомонись, - головой качает.

- Нет, - отвечаю и прямиком к шкафу. Там у меня когда-то школьные

принадлежности хранились.

Точно, нашел пожелтевшие листы бумаги, карандаш. Сначала эскиз набросал предварительный.

Теплый свободный угол на кухне есть. Холодная вода к дому подведена. Горячую мать нагревает на печи, когда топит ее дровами, или на электрической плитке. То есть нужно всего лишь установить в углу повыше бак для горячей воды, подвести трубу с холодной водой, смеситель присоединить и, практически, все готово.

Красиво у меня на рисунке получилось, но… Матери придется опять же греть воду, а потом еще лезть наверх заливать ее в бак. Это и здоровому-то молодому человеку не так просто сделать.

Мать, глядя как я скорчил кислую мину, снова голос подала:

- Брось ты - не мучайся, пойдем лучше в огород заглянем. Я там для тебя кустик малинки приберегла…

- Ага, мам, - говорю, - сейчас сходим.

А сам на эскиз гляжу. И допер тут. В бак заливаем не горячую, а холодную воду. Наверх она сама под давлением пойдет из проведенной в дом трубы. Через этот бак пропускаем другую трубу - парового отопления, которое когда-то еще отец устроил. И тогда получается, когда топится печь - в доме есть горячая вода. Хочешь для душа, хочешь для посуды или пол мыть.

Но летом же не будешь специально печь топить, чтобы воду греть? С этой задачкой я еще быстрее справился. Вставляем в бак защищенную спираль, подключаем к электричеству и получаем электронагреватель. Воду можно будет нагревать независимо от печи.

В итоге получился универсальный душ-водонагреватель, работающий как от электричества, так и от печи. Я расчитал его мощность, минимизировал габариты, вписал в углу под потолок кухни. Сделал окончательный точный чертеж - загледенье, а не работа получилась.

Насчет материалов я не переживал: в сарае за домом у нас всегда хранилось несколько листов оцинкованной жести и меди, различные трубки и переходники. Из инструментов же не хватало только сварочного аппрата, но его всегда можно было взять у соседей - потомственных сварщиков. А уж собрать всю конструкцию мне - опытному инженеру раз плюнуть. Ну, если не раз, то два, не больше.

Показал чертеж матери:

- Вот что у тебя будет.

Она посмотрела на схемы и циферки:

- Ничего не понимаю. Делай, что хочешь. В огород-то пойдем?

- Пойдем, пойдем, - пообещал я, - сейчас только к соседям за аппратом сгоняю.

На следующий день решил вывести мать в огород и затем начать сборку. Но мать не встала с кровати:

- Что-то я сегодня не в силе. Ты там себе собери на стол. А я таблеток выпью и полежу. Как полегчает, тогда встану.

- Хорошо, - говорю, - мам, лежи спокойно. Дверь я к тебе прикрою, чтоб не шуметь и дым не пускать...

Плотно так прикрыл дверь и за инструменты. До самого позднего вечера пилил, вырезал, сверлил, варил, точил. Что-то перекусил, к матери заглянул:

- Лежишь?

- Лежу…

В сумерках, когда уже пришлось и свет, и дополнительную лампу включить, закончил. Все честь по чести. Душевой уголок от кухни аккуратно отгораживается непромокаемой занавеской. Бортик не дает воде течь куда не надо. Слив на улицу. Бачок наверху совсем незаметный.Трубы все в стену врезаны. Только краны да смеситель торчат.

Смотрю - глаза не нарадуются: красиво, аккуратно и надежно. Никакого ремонта лет двадцать не потребуется. А может и больше.

Дай, думаю, залезу на пробу. Грязный ведь после такой работы, да и вдруг какие неполадки обнаружу.

Встал под душ. Нет, все в порядке, все функционирует, как было задумано. Не мытье прямо, а благодать. Хочешь погорячей - пожалуйста. Хочешь попрохладней - пожалуйста. Точно как у меня в городской квартире.

Вылез из душа, быстренько обтерся, оделся. И к матери:

- Ну, мать, готов тебе самый настоящий душ…

Глядь, а она померла…

БЕЛКА

- Опять свои копейки принес, - напустилась на Федора жена, когда он протянул ей полученную за месяц зарплату, - Только на прокорм и хватает. Все люди как люди. В кино, в гости ходят. А нам и выйти не в чем. Зима надвигается, а у ребенка даже шапки недраной для школы нет. Опять мне вечерами подрабатывать? А ты мне зачем? Вот счастье себе нашла…

- Ну, Насть.., - попытался смилостивить ее Федор.

Но жена, видимо, была совсем нынче не вдухе. Вместо того, чтобы выговорившись привычно подобреть, она напустилась пуще прежнего:

- Денег нет. Окно в сенях разбито - полгода со сквозняком живем. Штакетник перед домом валится - чужие свиньи по двору ходят. А у него, то понос, то палец сбил, то стекло не завезли, то инструмент сломался… У всех мужики, как мужики. А у меня одной непутевый - только и может что жрать, спать да ворон в небе считать…

Была у Федора такая блажь: прилечь под открытым небом и смотреть вверх в синь, на облака, на самолеты, на птиц. А чтоб жена при этом не пилила за всякие его хозяйственные провинности, сбегал Федор при малейшей возможности в старый родительский дом на окраине деревни.

Отец с матерью уж несколько лет как умерли. Дом, по уму, надо было бы продать. Но Федор, как мог, оттягивал продажу под разными предлогами: то, мол, покупателей нет, то денег мало дают, а на следующий год за дом больше можно будет взять.

Дом же зарастал по-немногу со всех сторон крапивой да полынью. От калитки до самого дальнего забора в огороде. Осталась только одна протоптанная Федором тропинка через двор мимо дома. В ее конце стояла в бурьяне старая проржавевшая кровать, выкинутая когда-то родителями из дома да так и недонесенная Федором до помойки.

На нее-то он и бухался. Блаженно закрывал глаза. В темноте растворялись непочиненный штакетник, разобранный да так и не собранный движок на работе. Уходили вдаль недовольное лицо жены и мастера. И тогда Федор снова открывал глаза и смотрел вверх на все, что летает, кружится, парит. И думал о том, что хорошо бы получить в следующую зарплату мешок денег. Отдать их Насте. Так, чтобы она заулыбалась и сказала:

- Ну, и мужик у меня. Тут хватит и дочке на шапку, и мне на сумочку, и тебе куртку вместо телогрейки справим. На люди не грех будет показаться …

Федор представил, как идут они втроем по деревне в кино. По центральной улице. Дочка - в новой шапке. Настя - с сумочкой как у агрономши. Сам - в куртке на меху, как городской.

Все на них будут глазеть. А Настя прижмется к нему по-плотней и скажет:

- Не мужик у меня, а золото…

- И какого только черта я тебя такого непутевого терплю, - не унималась Настя.

- Ну, Насть…

- Ну-ну…Всю жизнь, ну да ну… Не мужик, а дите великовозрастное. Мало мне одного ребенка в доме… Надоело. Уйди с глаз долой. Уходи и не показывайся пока ума-разума не наберешься...

- Ну, Насть…

- Я все сказала, - неожиданно твердо отрезала Настя и вытолкала изумленного Федора за дверь. Заперла ее изнутри.

Федор, потолкавшись недолго у дверей, вздохнул и отправился на родительский двор. Пробрался в бурьян и завалился на кровать. Снова замечтался.

И дойдут они втроем до клуба. Мужики расступятся, пропуская:

- Здорово, Федор. Семейство выгуливаешь?..

- Да надо бы немного и развеяться, а то все работа да работа…

И вечером не пустила Настя Федора в дом. Пришлось заночевать в родительском.

И на следующий день история повторилась. И на следующий.

Новость облетела деревню. Мужики на работе кривили рты:

- Видать, совсем ты непутевый мужик, Федор. Ни движок толком починить, ни бабу приструнить…

Федор отмалчивался. Возвращался в родительский дом и смотрел в небо. А оно по-осеннему хмурилось. Мешало сосредоточиться. И еще какие-то шорохи в бурьяне появились.

Федор думал сначала, что ему кажется, будто тень какая-то там мелькает. Но потом затаился и выследил-таки. Белка рыскала по огороду. Готовилась, видать, к зиме. Собирала на огородах припасы, а под склад присмотрела себе заросший угол пустующего родительского дома.

Чудная красивая белка. Уже зимняя серебристо-бежевая шкурка. Пышный пушистый хвост. Маленькие бусинки-глазки.

Федор стал присматривать за ней.

В маленьком щупленьком тельце было столько сил. Белка ни минуты не сидела на месте. Прыгала по земле, по заборам и деревьям. Что-то рыла в бурьяне. Стрелой неслась к дому и обратно. Федор даже не успевал разглядеть порой, какую добычу она сжимала своими зубками: орех, подсолнуха кусок или еще что... Дела у нее явно спорились.

А на улице стало холодать и Федор снова попытался было вернуться домой. Но Настя снова его не пустила.

Тогда он пришел днем, когда жена была на работе. Но не пустила и дочь. Заревела за дверью:

- Не сердись. Мамка не велела…

- Не велела -так не велела, - развел руками Федор и снова вернулся в родительский дом. Затопил в нем печку. А для наблюдений нашел себе новое место - на завалинке возле двери под крышей. Там не дуло и не капало, как в бурьяне.

Белка уже совсем свыклась с его соседством. Бегала не только по огороду, но и по двору. Даже когда Федор сидел на завалинке.

Однако стоило ему встать или хотя бы поднять руку, она тут же взмывала на старую яблоню, а с нее на крышу дома.

  - Ишь какая пугливая, - дивился Федор.

Утром уходя на работу, он оставил на завалинке сухарь. Вечером не нашел его:

  - Ага, съела. Не гордая, значит…

И каждое утро он стал оставлять ей подарки: горсть

семечек, кусочек печенья, старую, найденную в родительском столе карамельку. Белка все прибирала.

В выходной Федор решил попытаться отдать свой подарок лично. Присел на завалинку и дождался, когда белка спустилась во двор с яблони, прыгнула несколько раз по двору и замерла, глядя на него. Тогда он легонько бросил ей печенье.

Белка отпрыгнула в сторону, но не убежала. Подождала немного и вернулась на прежнее место. Потом осторожно подобралась к печенью, схватила его зубками и тут же метнулась на яблоню.

Теперь Федор с утра не оставлял ей ничего. Сам выходил с угощеньем вечером после работы. И белка тут же появлялась. Она ждала его.

  - Получается, - расплывался в улыбке Федор, глядя на все ближе

подбирающуюся к нему с каждым разом зверюшку.

Вскоре белка начала подходить к нему на вытянутую руку. И Федор решил кормить ее уже с ладони. Протягивал кусок яблока:

- Ну, бери же, бери…

  И еще через несколько дней она действительно начала

брать подарки прямо с руки.

Потом позволила себя погладить. Федор снова разулыбался:

- Давно бы так…

Она стала совсем ручной. Щелкала семечки с ладони и уже не напрягалась, когда Федор проводил пальцем по ее голове, по шее, по спинке, трогал пушистый хвост.

В один из дней Федор почувствовал, что белка его уже окончательно не боится. Он улыбнулся и протянул ей печенье. Она взяла и как обычно потянула гостинец лапками в рот.

Федор погладил белку по спинке. Она даже не вздрогнула. И тогда он крепко прихватил ее рукою. Поднял в воздух.

- Непутевый, говорите. Будет к зиме моей дочке шапка… Еще какая шапка будет, - потряс он белкой в сжатой ладони.

Зверек дернулся было. Но Федор еще сильней свел пальцы. Так, что хрустнуло что-то под ними. Маленькое тельце обмякло…

 

  «ВИШНЕВАЯ УЛЫБКА»

Орангутангом на ветве.

И - вниз

бомбой

в сердце твое

Орхидейно взрываясь....

………….

………….

Себя я вижу в глазах твоих

Таким красивым,

юным,

сильным.

И я, смущенный отраженьем

Добрейшего из всех зеркал -

Души твоей,

Люблю тебя...

………….

………….

Пью вино твоих губ

И молю,

Чтоб источник святой

не иссяк...

………….

………….

Я люблю этот город,

родивший тебя,

По подобию

в страсти

  к величию и наслаждению.

Я люблю

удивление форм и отчаянность содержания,

Лихорадочный блеск и загадочный смех,

Возбуждающий на безумства, бесстыдства,

На признания и на забвения

среди линий и очертаний,

среди шепота-лепета рваного,

среди слез на поверхности

оболочки души

Я люблю,

Я люблю этот город,

Люблю...

………….

………….

Улыбку на твоем лице

Нарисовал я вишней спелой.

И стер остатки слез губами...

………….

………….

Ладонь твоя лежит в моей.

Мое сердце бьется в такт

твоему:

Я и Ты,

Ты и Я,

Я и Ты...

………….

………….

Погруженный тобою в себя,

Перепутав пространство и время,

Я смотрю сквозь солнце и звезды,

Меняю местами

День и ночь

Мировой океан

Собираю в ладони.

Узнаю кипение жизни.

Знаю взгляды,

движения,

крики,

Скуку, радость, отчаянье, боль

Знаю,

Что там мое место

Но

Погруженный тобою в себя,

Перепутав пространство и время,

Нахожусь в заразумной субстанции

В удивительнейшем наслаждении

В предвкушении продолжения существования

Здесь…

………….

………….

Помолчим

и поцелуемся,

И еще раз помолчим,

И еще раз поцелуемся,

И еще раз,

И еще...

………….

………….

Я у окна.

Я жду.

Я угадаю

твой силуэт в толпе,

Твои черты,

Твой взгляд ответный,

Взмах твоей руки.

Через минуту

ее к губам прижму...

………….

………….

Я упаду в твою распахнутую грудь,

Как в летний луг,

ромашковый,

упругий...

………….

………….

Нам есть, что вспомнить:

Встречу,

первый поцелуй,

Разлуку,

ссору,

примиренье,

Смех,

слезы,

сны,

Бессонницу,

Слова любви

и нелюбви,

Те дни

и месяцы

и годы...

Нам есть, что вспомнить -

не о чем мечтать…

………….

………….

Кто-то из нас уходит.

Смотрим друг другу в глаза.

Лгать невозможно,

а правда жестока.

И взведено наше молчанье.

И взрыв обиды неотвратим.

Кто-то уходит,

С собою уносит

То, что спасает от боли и ран...

………….

………….

По комнатам хожу

и удивляюсь,

что нет тебя.

И вспоминаю,

Что далеко то место,

где ты есть.

И все равно по комнатам хожу

И удивляюсь...

 

В ПАРКЕ

Галка, держась за подбитый глаз, указала на порог:

- Давай по мирному, без милиции…

Знала же стерва, на что надавить. Не мог Серега рыпаться - участковый-гад грозил ему при каждой встрече:

- Хоть одна жалоба на тебя будет, посажу немедленно… И хотя понимал Серега, что сожительница его только пугает, подчинился. Ведь дай он Галке еще раз, она наверняка заголосит. И тогда уже соседи, как пить дать, милицию вызовут. А у Галки как специально под глазом все вещественные доказательства.

Вобщем ушел Серега без шума. Плюнул только в угол прихожей и осмотрел Галку так снизу вверх:

- Пока, красавица портовая…

Во дворе он присел на лавку. Но засиживаться там было опасно. В любой момент мог доцепиться этот, как на грех живущий в галкином доме, участковый:

     
      Что, выставила-таки? Небось сильно разодрались?

Надо сходить проведать бабенку. Может ты там убил ее до смерти? С тебя станется…

И пойдет сволочь к ней. А у нее на морде…

А если про Галку и не спросит, то просто на нервы начнет капать:

- Сидишь, тунеядец. Какой месяц на шее у трудового народа сидишь. Вся страна работает. Хлеб сеет, польта шьет, скамейки вот такие строгает. И что? Чтоб такие вот, как ты бездельники, сидели на них? Так получается? Не справедливо что-то в наших законах. Я б для таких как ты специальный закон написал. Чтоб по совести и по всей строгости…

Встал Серега со скамейки. Навернул пару кругов по двору.

К Валерке бы зайти. Он один живет. Но, как специально, завязал тот на днях с выпивкой. И теперь охраняет его мать от дружков. Пойди докажи ей, что ты без бутылки зашел, так о мирном сосуществовании поболтать. Такой хай подымет.

Можно и к Сане дернуться. Жена его в больнице. То ли рожает, то ли наоборот. Но ведь дрыхнет, точно, Саня после ночной смены, звонком не добудишься. А начнешь к нему ломиться, опять же соседи…

Пробежался Серега взглядом по окнам. Попытался еще кого подходящего припомнить. Но увидил лишь мелькнувшую на лестнице милицейскую фуражку:

- Участковый-собака спускается…

Ломанулся Серега со двора. Перебежал улицу, еще одну, нырнул в парк, свернул на боковую аллею.

Аллея была пуста. Народ весь забился под крыши своих контор, заводов, институтов. Одному Сереге приткнуться некуда.

Конечно, можно было к матери на другой конец города махануть. Пожрать. Заночевать. Денег выпросить сколько даст. Но там ведь у нее отчим проживает. Здоровенный.

Серега вздохнул и почесал вспомнившую последнее свидание с отчимом скулу:

  - Пидарас…

Не успел Серега сплюнуть, как из-за поворота навстречу ему вынырнул мужичок в костюме и в галстуке. В одной руке его были цветы, в другой - коробка с тортом.

Мужичок торопливо семенил, чему-то улыбался и в упор не замечал расходящегося с ним Серегу.

- Пидарас, - повторил Серега.

И врезал мужичку в скулу.

 

 

СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ

Больше года я провел вдали от нее. Я страдал, я бредил ею. Я выводил из себя окружающих. И, думаю, они вздохнули с огромным облегчением, когда мне удалось вырваться от них, устремиться на встречу с нею. Сегодня, сегодня же я увижу ее на этом вечере, в этом зале.

- Григорий?!.. Ты все-таки пришел!.. Я ужасно рад, что ты здесь, с нами..

- Артур, как я мог пропустить это великолепие...

- Ты прекрасно выглядишь... Тебе это, кажется, пошло на пользу. Шучу, шучу...

- Чего мне там не хватало, так это твоего чувства юмора... Скажи: не видел ли ты...

- Поговорим позже - меня зовут к оркестру... Ты же знаешь - мои почетные обязанности...

- Ладно... Исполняй...

Ничего не изменилось. Те же витражи, фонтанчик на балконе. Тот же оркестр и даже вроде бы те же официанты. Те же знакомые лица вокруг...

- О, Григорий! Ты вернулся из этого райского местечка? А говорили, что ты человек для нас потерянный...

- Как видишь, Макс...

- Привет, Григорий... Ты пригласишь меня?

- Конечно... Чуть позже...

Она никогда не опаздывает больше, чем на полчаса. А прошло уже гораздо больше. Значит, она уже здесь. Раз, два, три, четыре, пять - я иду тебя искать...

Здесь около двухсот человек. Женщин раза в два больше, чем мужчин. Значит их около ста сорока. Пусть даже сто пятьдесят. Это много, но... Большинству из них уже далеко за... А таких здесь, как обычно, подавляющее боль-шин-ство... Во...

Раз, два, три, четыре, пять,.. - сорок восемь. Осталось сорок восемь. Это уже не иголка в сене...

Отнимем Софью, Марию, Анастасию, эту... как-ее, дальше... Маленькую Марию, Анну... Раз, два, три, четыре, пять,.. - двадцать три. Минус двадцать три... Итого - двадцать шесть...

Двадцать шесть. Круг сузился. Однако, работа может оказаться и не на один вечер. Конечно, в таких делах не стоит торопиться. Но я так ждал. К тому же, удача всегда была на моей стороне...

- Кого это ты высматриваешь, Григорий?.. Уж не ту ли блондиночку...

- Ну, что ты, Макс. Это же Клавдия - дочь судьи...

- Хм...

Двадцать шесть... Пройдемся по фигурам. Ленивые и недалекие толстухи... Узкобедрые стервы... Непропорциональна, но...

Раз, два, три, четыре,.. - девять. Минус девять... Семнадцать... Недурно...

Теперь по одежде... Очень осторожно. Классике - да. Авангарду - да. Какой чудный черный!.. Фи, пошлятина... Нет... Занятная шляпка... Весьма посредственно... Гармонично... Со вкусом, ничего не скажешь... Да уж...

Хо-хо: минус восемь. Итого: должно быть девять...

- Ты обещал меня пригласить, Григорий...

- О, как я хотел этого, Евгения...

- Ты как всегда роскошно ведешь... И уже не приглашаешь сам...

- Боюсь оплошать... Ведь ты же не простишь мне неловкого движения...

- Лгун, какой лгун...

Девять... Часа через два-три все начнут разбредаться. Может действительно не торопиться?.. Оставить на другой раз?..

А если вдруг не придет в другой раз? Сегодня-то она точно здесь. Я уверен. Я ощущаю ее присутствие. Мне даже кажется, что она наблюдает за мной из-за колон и спин. Улыбается, шепчет мне через зал:

- Григорий...

Действуй, действуй, Григорий! Она ждет, но она не может ждать слишком долго. И она готова воздать...

Пройдемся, приглядимся...

М-да... Одна неврастеничка, две алкоголички.... Слава богу: хоть явных наркоманок не видно...

Минус три... Осталось шесть... Раз, два, три, четыре, пять, шесть... Семь?... Откуда?... Впрочем, не важно... Семь, так семь...

Из них трое точно с мужьями... Двое видимо с любовниками... Одна скорее всего со знакомым... Еще одна с подругой... Кажется просто с подругой... Но этих наблюдений недостаточно для каких-либо заключений...

- Андрей, что ты можешь сказать о той голубке?

- Я ее не знаю...

- А об этой курносенькой?

- Бывшая подруга Валентина... Они встречались четыре месяца. И похоже она его выставила...

- Это комплимент...

- Стас, ты кажется знаком вон с той фигуркой?

- Я убью тебя, Григорий - это моя племянница...

- Какая красавица...

- А как тебе, вон та грудастенькая?

- Ну, она не только грудастенькая...

- Но и... И к тому же только что на балконе дала своему кавалеру по морде...

- Какие страсти...

- Боже, как вы танцуете... Как вас зовут?

- Григорий, ты шутишь?... Или ты действительно забыл мое имя, подлец...

- Ну, что ты, как я мог... Я до сих пор без ума от тебя....

- Это правда?..

- Да, и как бы я хотел вновь...

- Мы можем пообедать завтра где-нибудь...

- Как ты добра... Ты действительно святая, не то что нынешнее поколенье... Ну, только глянь на эту бесстыдницу...

- Не говори, по ней же видно, что она... Впрочем немудрено - актриса... Восходящая звезда... Я думаю, восходить она будет долго... Пока ее тянет менеджер, вон тот усач...

- Я позвоню тебе, обещаю...

- Григорий, позволь представить тебя подруге моей дочери - студентке...

- Григорий, она замужем, богата и верит в какого-то индийского бога...

- Григорий, знаю только, что ее привел полковник...

- Нет, Григорий, ничего...

Минус три... Четыре... Раз, два, три, четыре... Все верно...

- Артур, представь меня...

- Ты уверен?

- Как всегда...

- Лилия, разрешите представить вам Григория... Мой лучший друг...

- Лилия, вы танцуете?.. Не против, если я вас приглашу?

Спокойна... Старательно следует моим движениям... Достаточно легко... Немного заучено... Ну-ка, неожиданный поворот... Не готова, ищет ритм... Боится новых нестандартных ходов...

Рука подрагивает... Прохладная и сухая... Я чуть поглаживаю ее пальцы... Она не поднимает глаз...

На повороте я практически случайно скольжу рукой по ее талии, чуть по бедру. Она вздрагивает...

Ее тело достаточно легко, пропорционально... Линии изящны, несколько угловатые скулы. Чуть припухшие губки...

Неплохие духи... Я не знаю как они называются, но запах приятен и он идет ей...

- Лилия, вы хорошо танцуете...

- Спасибо... Я немного училась в юности... Но недоучилась...

У нее чистое произношение... Красивые интонации... Речь не засорена... Интригующая пауза...

- Лилия, как вам здесь...

- Немного скучно, как обычно... Впрочем, кажется, сейчас уже нет...

Хм?..

- Можно я приглашу вас еще раз чуть позже?

- Можно...

Она улыбается. И смотрит мне в глаза. Своими карими...

- Борис, я хотел бы представить тебе и твоей супруге моего товарища Григория...

- Очень приятно...

- О, Григорий, как вы вовремя. Вы не против поухаживать за моей женой десяток минут? Мне нужно поговорить здесь с одним человеком...

- С удовольствием...

Мы гуляем по садику. Говорим об искусстве:

- Григорий, вы не правы... Все это в прошлом... Нам достался лишь упадок, воспоминания...

- Нет, Григорий, эти эксперименты ни к чему не приведут...

- Как вы можете рассуждать таким образом, Григорий? Вы, ведь, показались мне образованным человеком...

- Да, Григорий, пожалуй, это единственное, что может извинить ваш подход...

- Спасибо, Григорий, что позаботились о моей половине...

- Артур...

- Кристина, мой друг Григорий страстно хочет познакомиться с вами...

- И пригласить вас на танец... вы не против?

- С удовольствием...

- Вы хорошо танцуете, Кристи...

- Да у меня данные с рождения, я вся в мою мать - балерину. Она в свою бабушку. Да и дед у нас неплохо танцевал. И я правда танцую с детства. С утра до вечера. Это страсть. Вот только муж мой не любит и не умеет. И не хочет. Он не разделяет моей страсти. Он занят только бизнесом. И еще своими секретаршами - неграмотными кривляками, которые танцевать умеют только в постели. И еще он очень ревнив. Даже к повару меня ревнует... А вы вроде еще ничего танцуете, хотите я вас научу кое-чему весьма...

- С удовольствием...

Что-то не так с обменом веществ, даже изрядная доза духов не помогает...

- Да, вам непременно надо учиться, видите даже на ногу вам чуть-чуть наступила... Ну, следуйте же, следуйте за мной...

- Артур...

- Дорогая, позволь представить тебе Григория...

- Катерина - обожаемая супруга моего партнера. Он приболел сегодня...

- Значит у меня есть шанс...

- ..?

- ...потанцевать с вами...

- Есть... Я вижу, вы так много танцуете...

- Люблю, знаете ли грешным делом... А вы так наблюдательны?

- А что остается здесь делать одной без мужа?..

Я танцую. Снова и снова. Еще раз с брюнеткой. И еще раз с зеленоглазкой. Нужно окончательно взвесить...

Гуляем по балкону.

Я:

- "Все то, что происходит в мире, -

веление вечного закона..." Э-э-э...

Она:

- "И нет тщеславней заблужденья,

чем мнить себя творцом событий..."

Мы болтаем. Но она не забалтывается:

- Манэ или Монэ?...

Она просто прелесть:

- Иногда я такая обжора...

- Карибский кризис?... Кажется я что-то об этом слышала...

- Не совсем, конечно, но в какой-то степени разделяла...

Это она!.. Господи, это она!..

Как я томлюсь, ожидая ее на выходе.

Мы оба прекрасно знаем, что едем ко мне исключительно на чашку кофе. Я несу какую-то чушь. Она улыбается. Нам не терпится доехать.

Сейчас я открою шампанское. И музыка. И мы продолжим наш незаконченный разговор. Нам никто не будет мешать. До самого рассвета мы будем болтать и смеяться. И она заснет на моем плече...

Нет. Прежде я должен буду что-то сделать...

Что-то должен буду сделать... Точно.

Вот забыл... Впрочем, вспомню... Обязательно вспомню. Мне ведь еще только семьдесят третий...

 

 

ОФЕЛИЯ И БРУТ

Брут, увидев ее выходящей из подъезда, встал со скамьи:

- Здравствуй…

  Офелия кивнула:

- Привет. Идем?

- Идем…

Она сама взяла Брута под руку. Так было удобнее направлять его по нужной дороге. Дай Бруту волю и он наверняка выберет самый короткий путь - свернет на тропинку за домом. По ней в минуту можно пересечь весь пустырь. А в конце него остается лишь обогнуть забор и вот уже серый бок кинотеатра.

Офелия сама частенько бегала по этой тропинке. Бегала, когда была одна. Но сегодня они вдвоем и поэтому пойдут другой, длинной дорогой. Сначала пройдутся по тротуару вдоль всех четырех подъездов дома. Под всеми окнами. На виду у всего двора.

Потом таким же образом вдоль соседских домов. Затем направятся по дороге мимо магазина. Возле него обычно собираются на велосипедах и мотоциклах парни со всего их района.

Дальше прогуляются возле сквера. Там на скамейках сидят и сплетничают все местные девчонки. И уже только потом они с Брутом направятся к кинотеатру. Постоят возле входа, поздороваются, перекинутся парой слов со знакомыми.

Брут, однако, хоть и шагнул послушно в выбранном ею направлении, от самого дома начал поглядывать на часы и все время порывался ускорить шаг. Офелии пришлось почти повиснуть на его руке, чтобы не допустить торопливости в их шествии.

Боле-менее прилично они прошли вдоль всех домов. Когда же на горизонте объявился магазин, Брут неожиданно рванул ее в сторону, потащил через переулок к тропинке:

- Опаздываем, Офель…

Постоять у кинотеатра не удалось, так как кино уже и вправду начиналось. Весь народ был в темном зале и к своим местам им пришлось пробираться на ощупь.

Усаживаясь, Офелия вздохнула. Все получилось немного не так.

Брут не заметил ее вздоха. Он сразу же во все глаза уставился на экран, где в каком-то танце тряслись крашенные от головы до пят девицы.

Офелия почти не пользовалась макияжем. Оставалась самой собой, как есть натуральной. И это от нее, а не от киношных размалевок, Брут должен был глаз не сводить.

Она рассматривала девиц и покусывала губы: не было в них ничего, в чем бы они ее превосходили. Ничегошеньки. В бедрах - узкие, на грудь плосковатые, шейки - тонкие. Только что трясутся, как заведенные.

Танцевали девицы, слава богу, недолго. На смену им на экране появились суровые парни. Они сходу взяли всех присутствующих в танцевальном заведении на прицел, загнали девиц под столы.

Офелия обрадовалась и глянула на Брута. Но тот и теперь сидел, вперившись взглядом в экран. Как будто совсем забыл про нее.

Она снова вздохнула. От Брута шла такая волна тепла. Словно он днем впитал и принес теперь на себе весь жар цеха, в котором работал на заводе.

Еще от Брута сильно пахло одеколоном. Но парфюмерия не перебивала запах машинного масла, жженой стружки, въевшихся в его кожу, видимо, по конец жизни.

Офелия продолжала искоса поглядывать на Брута, ждала, когда он приобнимет ее, прижмет поближе. И она уже не отпрянет, как думала сделать раньше. Может быть даже склонит на его плечо свою голову. И тогда они будут сидеть точно также как и другие соседние парочки.

Но Брут вел себя смирно. За весь сеанс не прикоснулся к ней даже плечом или коленом. Не проронил и ни одного слова.

И провожал он ее, как всегда, без приставаний.

Они постояли у подъезда. Брут молча курил. Офелия также молча смотрела на вьющихся вокруг тусклой лампы мошек. Минута бежала за минутой. В окнах квартир стал гаснуть свет.

- Ну, я пошла?

Брут пожал плечами:

- Ну, иди. Я это... Завтра еще погуляем?

- Ладно. Погуляем...

Офелии долго не засыпалось. Она несколько раз вставала с кровати. То пила воду, то подходила к окну, смотрела на то место, где они стояли с Брутом.

- Спи, давай, чего шебушишься, - ворчала сонная мать.

Офелия послушно ложилась, но Брута из головы не отпускала.

Он не был похож на кавалеров, что пытались ухаживать за ней до него. От тех каждый раз пахло вином. И все их предложения были заранее известными:

- Офель, прогуляемся? Можно ко мне зайти... Или к Додику пойдем, у него только дед старый дома..., музыку послушаем... Ну или просто по улице поболтаемся, пошли...

С некоторыми она гуляла. Почти до магазина доходила. С некоторыми даже целовалась. С одним по глупости ходила “послушать музыку”. Только вошла она тогда в комнату, как ее тут же повалили на кровать то ли трое, то ли четверо пьяных «музыкантов» с их двора. Начали лапать, стягивать одежду. Но она так закричала, так заорала благим матом, что перепугала все соседние квартиры. Ее тут же отпустили...

А от Брута, когда он в первый раз пригласил ее в кино, вином совсем не пахло. И еще он в тот вечер сказал:

- Офель, ты это, не бойся, приставать не стану...

Конечно, Брут не был тем парнем, которого она себе представляла в идеале. Тот был высок, строен, блондин и автогонщик. А Брут - среднего роста, плотненький, брюнет и фрезеровщик. Ничего общего. Но Офелия знала, что тот блондинистый автогонщик никогда не подгонит свой красный кабриолет к ее подъезду, не пригласит ее сесть рядом. И потому она сказала Бруту:

- Я и не боюсь, - и спросила как будто это имело значение: - А кино хорошее?..

- Вроде бы.., - растерялся тогда Брут. Он, наверняка, и не знал: о чем будет тот фильм. А теперь она не помнит: о чем был тот фильм.

Офелия перевернулась на другой бок. Конечно, Брут не был красавцем. Колледжей не заканчивал. На пианино или на мандолине не играл. Так, самый обычный парень.

Но ведь и она была не “Мисс района”. И школу закончила такую же среднею. И музыку играла только на магнитофоне.

Офелия снова перевернулась. Все же не уродина она какая-нибудь - вполне симпатичная девушка. Приличная. Работящая, хозяйственная, приветливая. И тоже ведь не со всяким пошла бы в кино.

И он бы пошел не со всякой. Брут в списке женихов среди ее подруг был далеко не на самом последнем месте. Офелия мысленно загибала пальцы: выпивает только по праздникам - раз, не драчун - два, не бабник - три...

С тем она и заснула.

С утра Офелия бежала на работу - в районное почтовое отделение. Там она до обеда разбирала письма, бандероли. Разглядывала марки. Листала журналы. Читала завораживающие названия :

- Гонолулу… Рейкьявик… Монтевидео…

Думала о том, что хорошо бы провести где-нибудь на Гаваях или Багамах недельку со ставшим вдруг автогонщиком Брутом.

Вторую половину дня Офелия была свободна. Она не спеша возвращалась домой. По пути рассматривала киноафиши. Заглядывала в магазины. Болтала со знакомыми продавщицами - соседками или бывшими одноклассницами. О погоде, о последней моде и о парнях, конечно.

Вернувшись домой, Офелия расправлялась с хозяйственными делами, потом перекусывала что-нибудь и садилась у окна. Ждала, когда появится Брут.

Мать, заставая ее у окна, посмеивалась:

- Жениха своего высматриваешь? Не придет он больше. Другую завел.

Офелия надувалась на нее. А заодно немного и на Брута. Заранее. Когда они собирались в кино, то он по прежнему приходил впритык, чтоб только до кинотеатра и добежать. А не пройтись как нормальные.

Когда же они шли просто гулять, то он всячески отговаривал ее от длинных прогулок:

- Посидим на скамейке. А то я сегодня весь день у станка, на ногах да на ногах…

Как-то постепенно они начали встречаться практически каждый день. После кино или посиделок Брут доводил ее до подъезда. С каждым разом становился все смелее и смелее. Прощаясь в темноте теперь уже не просто махал ручкой, а целовал. Сначала в щечку. Потом в губы, по настоящему. И где только научился?

До боли мял грудь. Хватал за бедра. А в последний раз даже потянул ее было за дом. В кусты.

Офелия оттолкнула его:

- Не надо так, Брутик. Все по-человечески должно быть, как у людей...

Офелия видела в кино, как это бывает. Сначала развернется красивая торжественная свадьба. Все будут поздравлять их, глядеть, как они с Брутом кружатся в медленном танце, ласково держатся за руки. И уже потом, когда солнце стыдливо заалеет на закате, он отведет ее в тихую светлую комнату с большой белой кроватью. Она снимет с себя фату, платье, кружевное белье. Он возьмет ее на руки. Утром все их встретят понятливой улыбкой и еще раз поздравят.

Свадьба была в кафе, что в двух кварталах от дома. Хотелось, конечно, Офелии отметить такое событие в лучшем ресторане города. Чтобы фонтан посредине зала, чтоб скрипачи и официанты в золоченых фраках, чтоб настоящий фарфор и хрусталь по столам. Но такое празднество было не по карману ни ее стороне, ни стороне жениха. И Офелия заранее смирилась с неотстиранными пятнами на скатертях, с местным ансамблем из двух гитар-малолеток, вечно пьяного барабанщика и косоглазого пианиста.

В церкви правда все было почти как полагается: электрические свечи вполне смахивали на настоящие, поп сбился в своем причитании всего два раза. И когда она глянула вверх под купол, бог похоже действительно благословил ее. Офелия увидела, что высоко над головой ее что-то ярко сверкнуло. Может быть отблеск поповского креста, но скорее это был нимб божественный. И подумав об этом, Офелия вздрогнула, сердце у нее в этот миг будто замерло. Мысли покинули голову, и она лишь натужно улыбалась, пытаясь осознать все происходящее далее.

Офелия сказала “да”. Брут одел ей на палец кольцо. Почему-то заревела мать.

По окончанию официальной регистрации свадебный эскорт из трех нанятых машин направился к кафе. Там все столы уже были сдвинуты в один большой. Их с Брутиком усадили по центру.

Поздравили родители. Потом родственники: близкие и дальние. Затем: друзья, знакомые, полузнакомые и какие-то совсем незнакомые люди.

Сначала все говорили красивые тосты и даже читали стихи. Через каждые две-три минуты кричали «Горько!» и они с Брутом целовались до немоты в губах. Но постепенно гости от них отстали. Все навалились на еду и выпивку. В конце концов грянул кафешный ансамбль и начались танцы.

Брут вывел ее первой. Но дотанцевать в одиночестве им не удалось. Подвыпившие разгоряченные гости тоже ломанулись на танцевальный пяточек. Кто-то толкнул ее локтем в бок. Кто-то наступил на полу белого платья. Кто-то неразборчиво проорал в ухо.

Потом все устали, снова расселись и начали петь застольные песни: грустные и жалобные. У Офелии от них накатились слезы на глаза. Брут насупился.

Хором, однако, пели не долго. На место солиста ансамбля выскочил троюродный брат Брута и прокричал в микрофон матерную частушку. Все заржали. Офелия порозовела. Брут хмыкнул.

Парня у микрофона сменила блестевшая хмельными глазами и стеклянной брошью подруга матери по работе. В ее частушке бранных слов было не меньше. Гости снова глупо смеялись.

К микрофону полез еще кто-то, но запутался в проводах и упал. Его оттащили в сторону и все тут же забыли о песнях. Кто начал рассказывать соседям по столу анекдот. Кто прилаживался к чужой жене. Кто попросту лез в драку с первым подвернувшимся под руку.

Но совсем о них все же не запамятовали. Время от времени общий гвалт прерывался маршем Мендельсона. Это неутомимый косоглазый пианист налегал на клавиши.

И тогда снова кричали «Горько!». Но целовались уже чуть ли не все.

Брут аппетитно закусывал ее поцелуи огурчиками и картошкой, салатами и колбасами. Офелии же в горло совсем ничего не лезло.

Когда же жених, наконец, насытился, то, поглядев на веселящихся гостей, засопел ей в ухо:

- Поехали, Офель, домой, пока в квартире никого нет...

Она оглядела бушующее застолье. Теперь ей уже было все равно, что и как будет дальше.

Брут, однако, здорово ошибся. В квартире его родителей тоже шел пир горой. Часть гостей из-за общего стола в кафе давно перекочевала сюда, в более душевную домашнюю обстановку. Здесь тоже одновременно пили, ели, смеялись, плакали, танцевали, целовались, ругались, дрались и мирились. И здесь также почти никто не обращал внимания на появившихся жениха и невесту. У каждого была своя свадьба.

Новобрачные боком-боком протиснулись в комнату Брута. Там на подаренной им кровати широко раскинувшись спал какой-то пьяный родственник.

С большим трудом Бруту и Офелии удалось стащить грузного мужика на пол, выволочить в другую комнату и уложить в подходящем месте.

Замка на двери Брута не было. Почесав затылок он подпер ее тумбочкой:

- Сделаю замок. Завтра же…

И это было все, что Брут сказал. Выключив свет он тут же завалил ее на кровать. Стянул свадебную одежду.

Потом он уснул. Офелии же было не до сна. Всю ночь кто-то ломился в их комнату и она несколько раз вставала, устанавливала сдвинутую тумбочку на место. Под окнами во все горло орали и то ли стреляли, то ли взрывали что-то. Офелия вздрагивала, вновь и вновь вспоминала в подробностях прошедший день и вечер. И никак не могла уснуть.

Утром, когда Брут еще спал зарывшись головой в подушку, Офелия раскрыла заранее перевезенный чемодан. Достала любимый домашний халатик. Оттащила в сторону тумбочку и осторожно вышла из комнаты.

Офелию встретила стоящая посреди разгромленной квартиры свекровь:

- Не поздновато ли просыпаемся, невестушка? Я тут что одна должна эту блевотину отмывать...

На голос из кухни высунулся свекр. Не отрывая губ от банки с рассолом, сверкнул глазом на ее выглянувшее из под халата колено.

Офелия машинально запахнула халат и кивнула:

- Я сейчас. Сейчас помогу…

Она сбегала в ванную. Умылась на скорую руку, заглянула в комнату. Брут все еще крепко спал.

Офелия взялась за предоставленные свекровью тряпку, щетку, пылесос, принялась двигать кресла, стулья, какие-то банки и коробки.

Прибираться ей всегда было не втягость. Но сегодня она как ни старалась, не могла сосредочиться только на мусоре и грязи. Незнакомая квартира с незнакомыми закоулками. А еще взгляды. Недовольный, стерегущий - свекрови. Бродячий, пощипывающий - свекра.

До свадьбы Офелия, конечно же, представляла себе свой будущий дом по другому. Тот дом был отдельным, на одну семью. И стоял он не в старом жилмассиве, а на берегу озера. С камышами, с лунной дорожкой.

Мечтая Офелия строила планы, как посадит перед домом цветы. Розы, георгины, “анютины глазки”. Как обустроит за домом сад с вишнями и яблонями. Деревья по весне будут цвести и пахнуть. А потом под ними можно будет варить варение. Подавать его с чаем за столиком возле дома, там где цветник.

В тот дом она долго бы подбирала мебель, обои, утварь. По цвету, по размеру, по моде, так, чтоб как у всех, как полагается.

Уборщицу бы Офелия нанимать не стала, нет. Сама бы поддерживала порядок в доме. По субботам делала большую уборку. Протирала пыль, мыла полы, подметала дорожку возле дома. Натирала бы до блеска их фамильную табличку над дверью.

По воскресениям повалявшись с утра в кровати, где-нибудь к обеду они навещали бы родителей. В одну неделю - его. В другую - ее мать. Обедали бы у них. Или пили чай. Обсуждали бы городские новости, общих знакомых.

Чем дольше жила Офелия в доме родителей Брута, тем меньше ей хотелось не только говорить с ними, но и видиться. Свекровь все время бурчала:

- Чего это у тебя коленки торчат из под юбки? Не девочка уже.

Мужняя жена.

- Чего это так долго по магазинам ходила? По сторонам глазела?

- Чего, это у тебя, невестушка, столько пыли под кроватью?..

Иногда Офелии хотелось ответить резко: “ А твое какое дело?” Иногда вообще - послать теми же словами, что посылал жену свекр, когда возвращался домой поддатым и недовольным своей семейной жизнью. Но помня наказ матери, тоже пожившей в свое время в чужой семье, Офелия старалась сдерживаться, говорила спокойно:

- Со своей кроватью мы сами разберемся. А вас я, кажется, просила не заходить в нашу комнату без разрешения…

Мать Брута тут же наставляла руки в боки:

- А ты у меня спрашивала разрешения на сына? У меня может таких

невест десяток было. А ты окрутила мальчонку. Знаю, знаю, как это делается. Прибрала к рукам чужое. А я, дура, и сына отдала, и комнату, которую своим горбом заработала, в твое распоряжение предоставила: нате, невестушка, пользуйтесь на здоровье.

Свекровь даже вскрикивала:

- Люди добрые! Она теперь мне еще и ультиматумы выставляет. Это, чтоб я теперь и за свое-то собственное разрешения просила…

Офелия напомнила Бруту об его обещании врезать замок в дверь. Тот кивнул:

- Конечно, сделаю.

За ужином он сказал о своем намерении матери. Та, конечно, же воспротивилась:

- Не дам имущество портить. Всю жизнь без замков внутренних жили и дальше также будем. Воров у нас в семье нет. Тайн каких-то - тоже. Чего это вам вздумалось за замками прятаться в родном-то доме?

Брут пожал плечами.

Ночью он шепнул Офелии, что замок все же поставит, но не выполнил своего обещания ни на следующий день, ни на последующий.

Так они и жили. Офелия постоянно была настороже. Каждый раз, когда за дверью раздавался шорох, она вздрагивала: не свекровь ли снова хочет нос свой сунуть. Или может отец Брута под каким-нибудь предлогом решил глазом своим на нее зыркнуть.

Свекровь не только не дала врезать замок в дверь, но и перекрасить стены в комнате, сменить занавески:

- Я - хозяйка в доме. А мне все здесь и так нравится...

И Офелия с тоской глядела на синие, будто бока сдохшей, ощипанной

курицы, стены. С раздражением - на темно-коричневые, с зеленой бахромой и какими-то разводами занавески. А еще ей были ненавистны чужое белье в ванной, чужой запах на кухне, чужая грязь - весь этот чужой дом.

Она все меньше уделяла внимания поддержанию чистоты в общей комнате, на кухне и ванной. Просто отворачивала взгляд от пятен и пыли, от вещей родителей Брута, от них самих. Бралась за тряпку только тогда, когда уж чересчур допекала свекровь.

Офелия, не раздумывая, собрала бы монатки и ушла жить с Брутом к своей матери. Но у той была вообще одна комната и кухня. Жить в такой тесноте втроем совсем невозможно.

К тому же мать, хотя и жалела дочь за ее мытарства, не горела желанием жить под одной крышей с зятем. Да теперь даже, наверное, и с самой дочерью - когда Офелия забегала к ней, то несколько раз встречала одного и того же мужчину. Ее мать была еще достаточно молодой.

Но и жить так дальше Офелия не могла. Стала уговаривать Брута:

- Давай съедем отсюда. Поживем где-нибудь отдельно...

Брут пытался успокоить ее:

- Потерпи. Потом эта квартира будет нашей с тобой.

Офелия задумалась о том, сколько же надо терпеть. Родители Брута также еще были далеко не старики. Здоровье у них по их годам - вполне приличное. И хотя она не любила свекровку со свекром, желать им скорейшей смерти не хотела.

Офелия настояла. И, как это не ударяло по их семейному бюджету, но они сняли квартирку. Крошечную. Уж на самой окраине. Но отдельную.

Свекровь была в истерике. Однако Офелию такое обстоятельство мало волновало. Она, наконец-то ощутила себя полноценной хозяйкой, настоящей хранительницей домашнего очага. В отдельной квартире можно было все привести в порядок, подладить под себя.

На следующий после переезда день Офелия отпросилась с работы. Хозяйничала.

Сама двигала нехитрую мебель. Развешивала заранее запасенные голубые занавески для спальни и розовые - для кухни. Вымывала грязь из углов, оттирала старые подтеки на кафеле и плите. На белой, достаточно чистой стене повесила их с Брутом свадебную фотографию.

Офелия торопилась, ей очень хотелось закончить все к возвращению с работы мужа. Чтобы он зашел и разулся, а не топал как в родительской квартире повсюду ботинками. Чтобы сел за стол, застеленный белоснежной, а не застиранной до желтизны скатертью. Чтобы смотрел в чистое, а не засиженное мухами окно. Чтобы он огляделся и ахнул:

- Какая у меня жена…

И она успела. К приходу мужа, их маленькая квартирка блестела как стеклышко. На плите к тому же стоял свежий горячий борщ.

Брут, однако, ничего не заметил. Протопал, как обычно, прямо в грязных ботниках на кухню. Съел две тарелки борща. Посмотрел в окно. Вернулся в комнату и уселся к телевизору. Там он и стянул с себя грязную обувь. В разные углы комнаты разбросал носки.

Офелия сначала задохнулась от обиды, потом от возмущения. Она долго ничего не могла сказать. В конце концов выдавила из себя:

- Это же тебе не в родительском хлеву…

Брут непонимающе обернулся:

- Ты чего, Офель…

Она развела руками:

= Посмотри, вокруг. Я все вычистила, выскоблила, а ты ничего не

заметил. Прямо своим грязными ботинками.

- А-а, - только и сказал Брут. И отодвинул ботинки к двери. Офелия не нашлась, что еще сказать.

На следующий день история повторилась. Весь день Офелия стирала, готовила, наводила окончательный лоск. А Брут снова протопал грязными ботинками. Снова молча поел и снова, разбросав свои вещи, засел у телевизора.

Снова Офелия ему сделала выговор и снова он понятливо согласился:

- А-а...

Но и через день, и через два, и через неделю все повторялось почти точь в точь.

Еще пару недель Офелия продолжала по инерции прибирать квартиру. И даже затеяла было небольшой ремонт. Хозяева их жилья были не против того, чтобы обновить линолиум на полу в кухне, покрыть новым лаком ободранные шкафы в крошечной прихожей.

Офелия представляла, как закончит этот ремонт. Как они с Брутом позовут гостей: его друзей, ее подружек. Как она наготовит всякой всячины, испечет пирог. Все будут осматривать их квартирку, уплетать за обе щеки угощение и нахваливать:

- Хороша, хозяюшка, хороша…

И Брут, увидев такое одобрение, поймет, наконец, как это важно - чистота, порядок, уют в доме. И он будет гордиться ею.

Офелия сама содрала старый линолиум. Купила новый. Этот рулон ей привезли из магазина домой и поставили в углу кухни. Офелия попросила мужа уложить его. Брут обещал.

Для шкафов она приготовила специальную жидкость и сам лак. Брут и здесь обещал справиться. Но день проходил за днем. А мужу было то неохота, то некогда. Лишь иногда, когда Офелия особенно нажимала на него, Брут ронял рулон линолиума на пол или подходил к шкафам, чего-то чертил, прикидывал и говорил, что остальное доделает завтра.

И они продолжали жить с валяющимся посреди кухни линолумом, с чертежами на полу и на стенках шкафов в прихожей, с то и дело попадающимися под ноги отвертками, кисточками, линейками, карандашами, гвоздями и шурупами.

Брут не давал убирать инструменты:

- Ты все перепутаешь. Не трогай...

И Офелия не трогала. Пока не поняла, что вряд ли Брут когда-нибудь действительно доведет все до ума. Тогда она решила нанять мастеров, но супруг воспротивился:

- Да ты что? Деньги еще кому-то платить. Или у тебя муж без рук…

Он снова схватился за рулон, но в яростном трудовом порыве тут же сломал нож для резки линолиума:

- Ладно, завтра купи новый, я сразу же дорежу и положу все как надо.

Офелия кивнула в сторону прихожей:

- А шкафы?

Брут посмотрел на часы:

- Шкафы после линолума. Сегодня чемпионат по телеку начинается

Чемпионаты по телеку начинались почти каждый день. Офелии все меньше хотелось заставлять или уговаривать мужа. Она сама размотала часть рулона, чтобы по нему можно было ходить возле плиты и мойки, там, где чаще всего что-то капает на пол. К тому же, что шкафы в прихожей ободраны, Офелия постепенно привыкла и даже перестала замечать, что с ними что-то не в порядке.

На фоне полураскрученного рулона и груды разбросанных инструментов ежедневная пыль была не так уж заметна. И Офелия стала прибираться через день. Потом раз в неделю.

Теперь Офелия могла равнодушно перешагнуть через брошенную Брутом тряпку, убить муху на стекле и не замыть это место. Она уже не спешила ополоснуть каждую использованную чашку - ждала, когда посуды в мойке накопится побольше.

И готовила она теперь без особого желания. Забросила подаренные на свадьбу кулинарные книги, тетрадки с записанными от руки рецептами. Варила и жарила только то, что умела. То, на что уходило немного времени и сил. Самой ей нужно было чуть-чуть, а Бруту было похоже все равно, что есть - лишь бы было что.

Один раз она вообще ничего не приготовила. Вспомнила об ужине только, когда Брут, вернувшись с работы, зашел на кухню:

- Че у нас пожрать?

- Я ничего не приготовила. Поищи в холодильники какие-нибудь консервы.

- А че не приготовила-то?

Офелия сначала хотела как-то оправдаться, но вдруг передумала и сама перешла в наступление:

- Буду готовить, когда ты ремонтом наконец займешься.

Брут почесал затылок и, ничего не сказав, полез в холодильник. К инструментам он так и не прикоснулся. Но готовить Офелия больше старалась все же не забывать.

Что она перестала делать совсем, так это специально одеваться к приходу мужа. Поначалу прихорашивалась, чистила перышки. Но Брут не замечал ее стараний. Он похоже относился к ней как и к еде, чтобы она была, а во что завернуто - неважно. И в конце концов Офелия забросила свои немногочисленные тряпки. Почти все время по дому носила все тот же старенький любимый халат. Только на работу переодевалась. И Брут ее очень удивил, когда через несколько месяцев высказался вдруг по этому поводу:

- Офель, ты бы это, платье что ли какое одела, а то в халате в этом да в халате. Он у тебя уже и дырявый вон с боку...

Она, как и в случае с едой, тут же парировала:

- Ой, заметил. А то, что бардак в доме такой, ты не замечаешь. Вот ремонт закончишь, порядок наведем, тогда может платье и одену. Чего же мне среди такой грязищи наряжаться…

- А-а, - кивнул Брут. Послонялся по квартире, пнул рулон, поскреб шкафы и затих у телевизора. Все осталось по старому.

Прежде она приглашала подружек:

- Ну, скоро соберемся, только ремонт закончим...

Теперь же отговаривала тех, кто напрашивался сам:

- Ой, мы еще ремонт не закончили. Потом как-нибудь посидим....

Поначалу, когда заходила мать, Офелия извинялась:

- Ты же понимаешь - ремонт. Поэтому грязь такая…

Потом и объяснять ей ничего не стала. Да и мать заглядывала все реже. Так что никто к ним практически не заходил. И сами они перестали к кому-либо из знакомых выбираться. То Брут задерживался на работе, то у Офелии болела голова, то слякоть была на улице, то - жара, а то просто - никакого настроения.

В общем сидели они вечерами у телевизора, смотрели кино или шоу какое-нибудь. Если Брут включал спортивную программу, то Офелия уходила на кухню читать любовный роман или руководство для беременных женщин. Да, она забеременела.

Еще до свадьбы она представляла, как попадет «в положение», как будет выходить с животом на улицу, чтоб все смотрели на нее и интересовались здоровьем, делами, желали счастливо разродиться, дарили ленты, игрушки для будущего малыша. Муж ее будет все время ласково гладить и целовать:

- Труженица ты моя…

Но теперь все было не так приятно. Возле этого дома никого из знакомых не было, тащиться же к своему с таким животом - не с руки.

Офелия все чаще и чаще смотрела на себя в зеркало:

- Уродина...

Бруту она, конечно, о своем наблюдении не говорила, только ревновать вот его стала по-серьезному. Тем более, что на работу в положенный срок ходить перестала и времени у нее для подозрительных мыслей и соображений было полным-полно.

Как-то раз Офелии показалось, что от мужа сквозь привычный запах масла, стружки и одеколона пробивается тонкий аромат духов. Другой раз он пришел с работы уж чересчур поздно. И вообще в последнее время глаза у него как-то странно блестели.

В Офелии кровь вскипала от мысли, что, в то время как она тут с животом мается, Брут развлекается с какой-то бабенкой. Она легко представляла себе эту крашенную блондинку, работающую продавщицей или официанткой в соседнем районе. С вихляющей походкой. С толстенькими губенками. В общем вылитая танцовщица из какого-то давнишнего кино.

В один из вечеров Брут пришел, странно улыбаясь, держа руку за спиной.

Офелия подозрительно осмотрела его. А он вдруг чмокнул ее в щеку и протянул из-за спины букет с цветами, с георгинами:

- Это тебе, Офель...

Сердце ее сжалось. За всю жизнь ей дарили цветы не так часто. На дни рождения и на свадьбу, конечно. Но ведь это не в счет. Это ведь по праздникам. А вот так, просто так... Так она только мечтала. Или вернее мечтать не могла. И вот теперь, наконец, муж, который даже во время досвадебного ухаживания ни разу ей ни одного цветочка не принес.

Офелия встрепенулась, хотела броситься Бруту на шею, поцеловать его, расплакаться в ворот рубашки. Но она сдержалась и лишь криво улыбнулась:

- Они что, твоей любовнице не понравились. Георгины… Ей, наверное, только розы подавай. А эти принес, чтобы даром не пропали?..

- Дура, - опешил Брут, развернулся и ушел на улицу, хлопнув дверью.

Он вернулся чуть ли не под утро и от него крепко пахло вином.

Офелия всю ночь ревела, сидя на кухне. И до его прихода, и после.

Потом они долго не разговаривали. Брут ходил каким-то поникшим. Офелия же думала, что муж окончательно перешел в руки крашеной блондинке. И она плакала, плакала, плакала.

Но в одно прекрасное утро весь этот кошмар закончился. Она родила. Мысли, которые еще вчера мучили ее, разом испарились. Офелия вся ушла в заботы о ребенке.

Дел у нее с маленьким было невпроворот, но тем не менее она заметила, что Брут стал чаще приходить с работы вовремя. И про ремонт он вдруг сам вспомнил, линолиум по всей кухне раскрутил. Но Офелия его остановила:

- Не сейчас. Не пыли и не шуми.

Он послушно вновь все бросил.

Кроме матери стали заходить в гости и свекр со свекровью. Они как-то неожиданно подобрели к ней. Офелия услышала от них совершенно новое для себя обращение:

- Доченька... Доченька, как там у тебя наша кровинушка? Здорова ли?..

Офелия удивленно качала головой и шептала на ушко своему сыну:

- Ты мой, только мой.

Она кормила, мыла и пеленала его, постоянно представляя, каким он будет, когда вырастет. Как пойдет в школу с портфелем и цветами. Потом на работу, а может быть и в институт. По выходным дням они с сыном будут навещать ее мать - его бабку. Возвращаясь, он поведет ее под руку вдоль домов, мимо магазина. Они пройдутся возле сквера и потом направятся к кинотеатру. Постоят возле входа, поздороваются, перекинутся парой слов со знакомыми.

Она будет говорить своим:

- Мой сын.

Он - своим:

- Моя мама.

Офелия будет выслушивать от старых подруг жалобы:

- Мой-то сынок совсем от рук отбился…

И добрые завидки:

- А у тебя такой послушный. Счастливая ты, Офелия...

Качая на руках маленького и представляя себе такой оборот, она действительно счастливо улыбалась.

Улыбался и Брут. Довольно крутил ус свекр. Свекровь же просто обхаживала ее со всех сторон:

- Давай помогу. Одной-то знаю, как тяжело. Сама рожала. То постирать, то погладить, то приготовить. А муж, он что в этом деле понимает. Мужики тут совсем бестолковые. Что мой, что твой…

Брут со свекром согласно кивали. Не возражала и Офелия. Вдвоем действительно управляться с ребенком и хозяйством было легче.

Между делом свекровь делилась своими соображениями:

- И зачем вам эта квартира. Жили бы мы все вместе - все бы справляться было легче. И денег бы больше оставалось… Ну, даже если и поругаемся иногда. Так помиримся же. Мы же родные, родня. Поругались-помирились, дальше дружно зажили. Ничего зазорного или обидного в этом нет. И мы ведь так жили со своими родителями, земля им пухом…

Слушая ее Офелия порой задумывалась: может верно после рождения внука свекр со свекровью изменились, будут помогать им и при этом не лезть в их дела. А хозяйствовать вместе точно - намного легче и дешевле. И, наверное, теперь свекровь согласится поменять кое-что в их комнате. А может даже и во всей квартире сразу ремонт сделают. Не здесь, так там. В общем решила Офелия как-нибудь в подходящий момент намекнуть Бруту, что она согласна снова податься к его родителям.

Теперь, хотя ребенок не давал ей продыху ни днем, ни ночью, Офелия как-то успокоилась. Она уже практически не нервничала при появлении в их доме свекрови, шурудящей на кухне, прибирающей разбросанные вещи сына, стирающей пеленки внука. Взгляды свекра принимала как просто одобряющие ее.

Все было покойно, но до поры до времени. В один из вечеров мать Брута попросила:

- Давай, покачаю ребеночка. Устала поди?..

Уже привыкшая к таким предложениям Офелия, ничего не подозревая, передала ей Брутика с рук на руки. Вышла на кухню. Помыла посуду. Присела передохнуть. Потом, решив предложить свекрови чая, снова встала.

Офелия заглянула в комнату да так и замерла с открытым ртом. Свекровь, качая внука, нашептывала ему:

- Скажи: ба-ба. Скажи: ба-ба.... Ба-ба…

Офелия тут же ворвалась в комнату и выхватила сына:

- Спасибо вам за помощь. Ребенка пора кормить... И потом спать… А вам - домой, домой...

Она в минуту выпроводила за порог растерявшуюся свекровь. Захлопнула дверь. Положив Брутика на кровать, тихо заговорила с ним:

- Ма-ма... Сыночек, скажи: ма-ма... Ну, скажи : ма-ма... Ну, же: ма-ма… Ма-ма…

Ребенок непонимающе пучил на Офелию свои глазки, пускал слюну, ворочался. Потом вдруг напрягся, натужился и громко пукнул...

Москва - София, 1998-1999


Русский переплет



Aport Ranker

Copyright (c) "Русский переплет"

Rambler's Top100