Закрывается то один провинциальный журнал, то другой - исчезают с карты России островки духовности и образования, наконец, исторической памяти народа. "Подъем" является именно одним из таких островков, к счастью, уцелевших, который собирает мыслящих людей, людей неравнодушных, болеющих за русский язык и вековые традиции нашей страны.

═ПРОЗА

═Юрий ГОНЧАРОВ

═Повесть

═Часто останавливаясь, пережидая, пока в коленом суставе стихнет острая

боль, он доковылял до первых деревьев разгороженного, поредевшего парка,

сел на один из почернелых пней, вытянув ноющую ногу, пристроив═ рядом с

ней самодельную суковатую палку, заведенную им с год назад, когда

раненная на войне нога принялась донимать его все сильней и сильней, и

ходить без опоры стало невозможно.

═Безлюдный, заброшенный парк еще каких-то двадцать лет назад был самым

привлекательным в городе местом. По вечерам его густо наполняла═ молодежь,

в фанерной раковине гремела медь тарелок и томно стонали кларнеты и

саксофоны джаз-оркестра, до позднего часа на дощатом помосте═ танцплощадки

топталась и шаркала подошвами плотная толпа танцующих.

═Но вкусы, пристрастия, интересы изменились, танцевальные площадки,

медленные, как бы ленивые блуждания кучками и в одиночку по тонущим в

полумраке аллеям с тайной целью приобрести новые знакомства, любовные

приключения перестали с прежней силой привлекать, для отдыха и развлечений

появилось что-то другое, в каких-то других местах, и парк захирел, стал

постепенно разрушаться и убывать в размерах. Сначала с его аллей═ исчезли

многочисленные скамейки, белые матовые шары на металлических штангах,

гирлянды разноцветных электролампочек, затем - собиравшие массу

зрителей═ и желающих покататься "гигантские шаги", лодки-качели,

карусель с фигурами скачущих лошадок, длинношеих лебедей. Днем под

деревьями еще можно было увидеть молодых мамаш с детскими колясочками, но

вечерами парк становится мертвенно, пугающе пуст, никто из

прогуливающихся не решался входить в его кромешную темноту. Теперь дошло

уже до того, что одна за другой стали подгнивать и падать парковые липы,

помнящие под шатрами своей листвы еще гимназистов и гимназисток

дореволюционных времен. И не только из дряхлость была причиной заметного и

огорчительного═ для горожан-старожилов поредения парка, но и чьи-то

топоры и пилы, пускаемые в ход═ тайком, скорее всего по ночам, ради

каких-то хозяйственных═ нужд их вороватых владельцев.

═День был солнечный, беззвучный, тихий, с какой-то сонностью, разлитой в

воздухе, медленно плывущими серебристыми паутинками, без═ шороха и даже

самого слабого шевеления золотисто-желтой листвы, теплом - совсем

летний. В прогалах еще густой, не начавшей покидать свои ветви листвы

синело небо - с той чистотой и яркостью, что всегда стараются, но

никогда не могут доподлинно передать на своих полотнах художники, когда

пишут═ осенние пейзажи.

═"На дне моей жизни, на самом донышке, захочется мне посидеть на

солнышке, на теплом пенушке..." - вспомнились ему когда-то

читанные а═ может быть, слышанные по радио стихи. С тех пор они ни разу не

приходили═ ему на ум, не возникали в памяти, а сейчас всплыли сами, и при

этом так, как═ будто слова эти были его собственными, самостоятельно

родившимися в его═ душе или неслышно подсказанными той легкой грустью,

что была в увядании древесной листвы, в еще горячем, но тоже уже

по-осеннему теряющим свою прежнюю силу солнечном свете ласковом тепле

трухлявого пня, на котором он устроился═ со своей больной ногой.

═"Я думу свою без помехи подслушаю, черту подведу стариковскою

палочкой..."

═Он слегка усмехнулся от этих скользнувших в нем вслед за первыми═ слов

полузабытого стихотворения, автора которого он не помнил, не смог бы

назвать. А что, - было в его незаметной со стороны усмешке, -

разве не так?═ Именно так. Вот и пришла к нему, выражаясь языком

счетоводов, конторских служащих, пора подбивать "бабки", подводить

заключительные итоги. Прикинуть═ какими же галочками отмечен его довольно

длинный жизненный путь, что подарила и что отняла, а чем и больно ушибла

его жизнь. И что подарил ей он сам. Или, же как случается совсем не так уж

редко, все пролетело впустую, зазря, без особого следа. Ни одной стоящей

зарубки не достойно═ оставляемое им за собой...

═Подчиняясь чувству, что вызвали прозвучавшие в нем слова, он взял

выпущенную из рук палку и провел на сером песке у своих ног четкую черту,

как бы наглядно, зримо обозначая, что он в самом деле находится у

последнего своего рубежа, а дальше уже не стоит и заглядывать,

бессмысленно и═ бесполезно. Там, за чертой,═ для него ничего уже нет и не

будет. Только та═ пустота, даже не мрак, а неизвестно что, куда

погружаются, в чем исчезают═ все, кому вышли отпущенные сроки. Все его

естество не хочет туда, противится изо всех сил предстоящему последнему

шагу, но таков удел каждой═ земной жизни, с ним не поборешься, его не

одолеешь. Он, это удел, постиг═ уже бесчисленные миллионы существ, таких

же, как он, седенький лысоватый старичок в потертом плаще, облезлой кепке.

Подходит, подходит и его очередь. Принимай, старичок, назначенную долю,

она ни для кого не знает═ исключений...

═2

═Его жизнь вообще могла не состояться,═ исчезнуть без всякого═ следа еще

во младенчестве, до того, как пробудилось его сознание, стала работать

память, закреплять в себе самые═ первые картинки окружающего мира.

Собственных впечатлений об этом случае в нем не сохранилось, об этом ему,

подросшему, рассказывала мама.

═Середина двадцатых годов. В городе еще нет трамваев, только извозчики на

дребезжащих пролетках, разномастных лошадях, цокающих по булыжным мостовым

железными подковами. Его отец начальствовал над городской почтой, большим

красивым зданием в самом центре города, на главной улице. Совсем недавно

закончилась гражданская война. По старым═ дореволюционным правилам,

которые почтовики продолжали традиционно соблюдать, заведующий почтовой

конторой (или завконт, как тогда говорилось и писалось в служебных

бумагах) должен был постоянно находиться при почте - на═ случай любой

неожиданности, которая могла═ произойти, особенно на телеграфе, главном

средстве срочной связи в тогдашние времена. Поэтому отец с семьей занимал

небольшую квартиру из двух комнат с кухней в двухэтажном кирпичном флигеле

в глубине почтового двора, мощенного═ крупным серым булыжником. После

каждого летнего дождя выпуклые, омытые водяными струями камни покрывались

солнечным блеском, играли радужными искрами - как гладь реки или озера

под легкими касаниями неслышного ветерка.

═Был именно такой июльский день с ослепительным солнцем,═ яркой синью

неба, открывшейся после набега низких лохматых туч, короткого бурного

ливня. Мама открыла в квартире настежь все окна, чтобы═ воцарившаяся

прохлада освежила в тесных комнатах воздух. Маленького своего сына она

посадила на диван возле═ одного из окон, дала ему любимые игрушки, чтоб он

ими занимался,═ а сама ушла на кухню готовить обед, тоже распахнув там

окно. Все окна═ отворялись во двор, выступая за плоскость стены на всю

свою ширину.

═Какое-то время он, полуторагодовалый малыш, играл со своим любимым

плюшевым мишкой и резиновым утенком, издававшим тонкий жалобный писк, если

его сжать руками, а затем он их оставил, его заинтересовало═ открытое

окно, щебет птиц за ним, лишавшаяся в него пахучая прохлада, шарканье

метлы дворника Степана, который изгонял из оставшихся луж воду,═ чтобы она

сбегала в ложбинку среди булыжников и поскорее совсем утекала со двора. Не

так давно он научился ходить и еще некрепко═ и неуверенно═ держался в

стоячем положении. Однако по зыбкому сиденью дивана он добрался до его

конца, до деревянного подлокотника, с него влез на крашенный═ белой

масляной краской подоконник, встал в рост на ножки, шагнул на самый край

окна, на наружную жестяную полоску - над пятиметровой пропастью═ с

мокрыми булыжниками внизу - и потянулся коротенький═ своей ручонкой к

медной оконной ручке. Он видел, как взрослые открывали и закрывали окна,

берясь за медные приспособления на створках, и хотел сделать то же самое.

Вытянутая его ручонка не доставала до медной штуковины, ярко и═ приманчиво

горевшей солнечными бликами, и он все дальше выдвигался в пустоту окна,

видя перед собой только яркую медь и не видя, не чувствуя гибельной

пропасти у самых своих голых ножонок.

═Мама рассказывала, что выглянуть в кухонное окно ее═ заставило

прекратившееся шарканье метлы Степана и его сдавленный, глухой═ даже не

вскрик, а скорее хрип: "Митровна!" Степан стоял у самого дома, под

окном═ комнаты, где был диван и═ мама оставила своего полуторагодовалого

сына.═ Рот дворника был приоткрыт, будто он хотел крикнуть что - еще,═ да

запнулся или не хватило воздуха, глаза неестественно велики, словно стали

одними белками, и направлены вверх. Метла валялась у его ног, а руки

Степана держали у пояса расправленный фартук, как будто в него должно

было что-то упасть и Степан готовился это поймать.

═Мама ничего не поняла, в ней не успела промелькнуть никакая мысль, зато

словно посторонняя сила тут же стремительно бросила ее в комнату, где

находился сын. Он уже медленно вываливался в окно, и ручонкой, и взором

устремленный к медной оконной ручке, почти уже до нее дотянувшись. Но

если бы он и дотянулся, и пальчики его ухватились бы за медь, он все равно

неизбежно рухнул бы вниз.

═В самое последнее мгновение мама успела схватить его сзади поперек

тельца.

═Целый час после этого ее колотила дрожь, она не могла ничего связно и

внятно сказать.

═А Степан тоже сбивчиво, заикаясь, оправдывался:

═- Хотел вам крикнуть, да как увидал, что он уже на железку ступает

- ну, чисто мне тряпкой глотку заткнуло... Да и как крикнуть? -

крикнешь, он испужается и тут уж обязательно полетит.

═ Мама и отец долго размышляли - как же им отблагодарить Степана, ведь

это он дал сигнал беды, услышанный мамой, и приготовился, насколько мог,

спасать их неразумного малыша. Хотелось═ сделать Степану какой-нибудь

подарок. Но какой? Степан был родом из недалекой от города деревни Репная,

отслужил солдатом на германской войне, потом в красноармейцах. Много чего

довелось ему испытать и повидать - и штурм Перекопа, и битвы═ с

басмачами в туркестанских песках. Был он немногословен, несуетлив, отменно

со всеми вежлив. Рассудителен. При сложных обстоятельствах никогда не

отвечал сразу, задумывался, скручивал цигарку. "Да ить как сказать?..

- начинал он всегда с риторического вопроса. - Тут можно надвое

сказать. Можно -═ так, а можно совсем наоборот...". Слабость за

ним водилась только одна: по праздникам любил выпить и даже, случалось,

крепко. Но на люди хмельной не показывался. Понимал - хмель не красит

человека. Помещался но с семейством тоже при почте,═ но в другом дворовом

флигельке, в═ подвальчике. Захмелев, там и сидел, в своем подземелье, тихо

мурлыкая деревенские и солдатские песни, подыгрывая себе на трехструнной

балалайке.

═Подарить ему к очередному празднику бутылку хорошей водки? -

раздумывали отец и мама. Ведь самую дешевую пьет, а она - как отрава.

Чистой, настоящей за всю свою жизнь, наверное, Степан ни разу═ не

отведал... Водка, конечно, Степана обрадует, но это не тот подарок, какой

он═ заслужил, не по событию, по которому делается. Выпил, посмаковал,

- верно, хороша, каждый раз бы такую, и все, никакого следа...

═И тут как раз случилось подходящее: из Бутурлиновки, где отец до

революции долго служил телеграфистом, где познакомился с мамой и они

поженились, родичи к отцовскому сорокалетию прислали богатую посылку:

мешочек муки,═ горшочек меда и кожаные сапоги. В городе, на камнях и

асфальте городских улиц сапоги отцу были не нужны. Их и преподнесли

Степану.

═Тот сразу же оценил их качество, ведь бутурлиновские мастера-кожевники

издавна славились на всю Россию, и страшно засмущался.

═- Это ж бутурлинские... - повторял он, отказываясь. - Им же

сносу нет... Про них ведь какая молва: двадцать лет дед носит, потом сыну

отдает, тот еще пятнадцать их с ног не сымает,═══ а уж внук за свой

десяток годов до полного конца их бьет...

═Но сапоги Степан все же взял: его обувка прошла═ с ним всю его

солдатчину, месила грязь фронтовых дорог подо Львовом и Ковелем, мокла в

соленой воде Сиваша, поджаривалась, как на огне, в раскаленных песках

закаспийских барханов, и давно уже не просто просила, а криком кричала о

замене...

═3

═В раннем детстве он часто болел, родители не на шутку тревожились,

приглашали самых известных в городе врачей. Но мучили его обычные детские

болезни, которые почти никого не минуют в начале жизни, ими вроде═ бы даже

положено переболеть: корь, коклюш, скарлатина, затяжные простудные

бронхиты. После соответствующих лечений, иной раз длительных,═ летних

выездов в пригородные лесные места с живительным сосновым═ воздухом

наступало благополучное исцеление, и перенесенное быстро забывалось.

═Но в одиннадцать лет он едва не погиб второй раз. Поступок, чуть не

приведший его к смертельному концу, был предельно глупый, хотя сам он не

отличался, как иные его сверстники, легкомыслием в забавах и проказах,

умел предусмотреть, чем может закончиться дело, к чему═ привести. Даже

нередко кое-кого отвращал от совершения явных безрассудств. Но в тот

памятный раз осторожность ему изменила.

═В ту пору, когда произошел это случая, он жил с родителями уже в другом

месте, не═ на почтовом дворе, а в большом четырехэтажном доме из═ красного

кирпича, построенном специально для работников почтово-телеграфной связи

на скрещении улиц Тулиновской и Грузовой. На них высились старинные

раскидистые тополя, в летние месяцы улицы покрывала═ густая тень, на них

никогда не бывало жарко, и те, кто здесь обитал, считали себя в наилучшем

положении относительно других горожан, у которых и вечная пыль, и

солнцепек, и бесконечные новостройки по соседству с шумом и грохотом

автомашин,═ подвозящих кирпичи и прочие строительные материалы.

═Рядом с новым домом связистов, торец к торцу, стоял еще один такой же,

равный по ширине и высоте дом, но не вплотную, не впритык, между ними

оставался узкий промежуток, по которому со двора на улицу и с улицы═ во

двор могли пробираться кошки и собаки. Следуя их примеру, пробиралась═ и

дворовая малышня. Было жутко оказаться между двумя высоченными стенами,

протяженностью метров в двадцать, сжатым шершавыми кирпичами со═ спины и

груди, с узенькой полоской неба высоко-высоко вверху. Особенно на

середине, когда вход в щель уже далек и так же далек выход из щели на

всегда пустынную улицу. Когда-то по ней ломовые извозчики возили на

медлительных гривастых битюгах тяжелые клади, от этого она и получила

название Грузовой, но потом для кладей и разного рода грузов с вокзала в

мастерские═ и фабрики нашелся другой, более удобный путь, и улица стала

дремать в тишине и малолюдии.

═Но именно эта жуть, что охватывала в щели, заставляла бешено колотиться

сердце и обрывала дыхание, и заманивала мальчишек, а вместе с ними и не

желающих отставать девчонок в путешествие на улицу по прогалу между

домами. Управдом Козлов, старик с бородкой клинышком на тощем═ сплюснутом

лице, делавшей его вправду похожим на козла, заметив однажды═ эту рыбячью

проказу и понимая, к чему она может═ привести, своими руками═ заложил

промежуток со стороны двора и улицы кирпичами на цементном═ растворе, но

мальчишки мало-помалу кирпичи эти и цемент расковыряли,══ вытащили═ и

продолжали лазать в прогал. Лазал и он, и год, и второй, при═ этом не

замечая для него все тесней, все уже.

═Однажды в середине лета он вышел во двор, надеясь, что найдет там своих

сотоварищей и вместе они затеют одну из своих игр. Но никого во═ дворе не

оказалось. Скучая от одиночества и незнания, чем заняться, он побродил по

дворовым закоулкам, заглянув в щель между домами, увидел яркий солнечный

свет в конце ее темноты и, словно притянутый им, стал привычно

протискиваться между кирпичными стенами. Все шло, как множество

предыдущих раз. Но на середине стены чуть-чуть сближались, раньше эту

тесноту он благополучно преодолевал, а в этот раз - не получилось, он

застрял. Надо было сразу же двинуться назад, когда стены стали его

угрожающе сжимать, но это═ этого не сделал, ведь всегда он протискивался в

этом месте,═ и он продолжал═ упрямо лезть в тесноту, пока его не заклинило

так, что он уже не мог двинуться ни вперед, ни назад.

═Только тут он понял гибельность своего положения.═ Если бы еще возле щели

присутствовал кто-нибудь из мальчишек, когда он в нее полез, можно было бы

крикнуть, мальчишка бы позвал на помощь взрослых, а те сумели═ бы

что-нибудь предпринять для его═ спасения. Но кричать бесполезно, некому,

во дворе никого нет, никто не услышит. С улицы не услышат его тоже, там

постоянный шелест и шорох листвы гигантских тополей, рокот и фырчание

проезжающих если не по Грузовой, то по соседним улицам автомашин;

прохожие, движущиеся по тротуару мимо щели, мелькают так стремительно,

что даже не определить, кто прошел: мужчина или женщина. Если даже и

донесется до их слуха его голос, то быстро идущие люди не поймут, откуда

он исходит. Никому и в голову не придет, что он из такого узкого простенка

между домами - не шире футбольного мяча.

═Холод и жар прошибли его одновременно. От холода до дрожи озябли голые

ноги в сандалиях и кисти рук, от жара на лбу и на спине каплями выступил

пот. Несколько минут все было в нем парализовано: воля, рассудок,══ сила

мышц. Затем он понемногу все же стал соображать. Он понял, что двигаться

в сторону улицы, хотя он к ней ближе, чем ко двору, нельзя, не надо.

Прогал в том направлении может стать еще уже, и тогда он заклинится совсем

безнадежно, намертво. Путь для него только один: назад, ко двору.

═Рубашка на нем от протискивания между кирпичами сбилась на левую сторону

тела; когда же он, собрав все свои силы, сделал попытку двинуться туда же,

влево, на рубашке сразу образовались складки и зажали его в теснине стен

еще сильней.

═Движения его рук были ограничены, но он все же сумел расправить на себе

рубашку, перетащить ее ткань на правую сторону груди. Потом он выдохнул из

себя весь воздух и, отталкиваясь от кирпичей правой рукой, а левой,

ухватясь пальцами за щербинку в кирпичной кладке, подтягиваясь, напружинив

ноги, рванулся всем телом из тесноты. Если он хоть сколько-то и

подвинулся, то это были малые миллиметры. Но это дало ему надежду. К тому

же от страха, выступившего на нем пота он, вероятно, за эти короткие

минуты своего плена, показавшиеся ему долгими, стремительно похудел.

═Следующий отчаянный рывок продвинул его еще на несколько миллиметров. Он

знал, где началось сужение стен, где, будь он разумней, надо было бы ему

остановиться, - до этого места было еще далеко, больше метра.═ Вот

так, по миллиметрам, он и преодолевал это расстояние. Когда теснота═ его

наконец отпустила и═ он почувствовал свое освобождение, он не двинулся

тут же дальше, на полную волю, на это у него уже не было сил, а долго

стоял на дрожащих, подгибающихся ногах, дыша как загнанный зверь, весь,═ с

головы до ног, облитый потом - и от сверхмерного напряжения сил,

которые он отдал, а еще больше от пережитого волнения и═ страха.

═Потом в его жизни было еще много других моментов, когда смерть подступала

к нему совсем близко, была вполне возможной, особенно на войне, где ему

выпало быть рядовым солдатом-пехотинцем. Но изо всех видов═ смертей,

свидетелем которых довелось ему стать, которые могли поразить═ его самого,

та, что едва не постигла его в детстве, в прессе глухих кирпичных, высотой

в четыре этажа, стен, возле своего дома, рядом с ничего не выдающими отцом

и матерью в квартире, дворовым товарищами, весело бегающими где-то

неподалеку, всегда оставалась в его сознании самой ужасной.

═4

═Среди студентов, с которыми он учился в институте, вернувшись с войны,

был один резко выделявшийся из всей среды прелюбопытный парень: ростом под

дверную притолоку, не просто худой, а тощий, истомленный, как═ большинство

студентов и жителей города, полуголодным, скудным питанием═ по карточкам и

нормам, все еще существовавшим в стране, хотя даже в побежденной Германии,

особенно в западной═ ее части, где командовали англоамериканцы,═ таких

скудных норм уже не было, население снабжалось вполне═ достаточно,

получало приличные продуктовые пайки.═ Глаза этого парня прикрывали очки

редкого устройства: прямоугольные блескучие стекляшки без═ оправы.

Числился он на историческом факультете, но на лекции почти не ходил,

потому что знал уже все, преподававшееся историкам, прочитав массу

исторических трудов еще в свои школьные годы. Но славился он не этим, не

своей удивлявшей даже преподавателей ученостью, а буквальным

помешательством на Вертинском, на нем самом и на его песенках. Тогда, в ту

пору,═ для любителей эстрады и сам артист, и его репертуар были внове,

манили к═ себе с магнетической силой, затмив все прежнее, - и Утесова

с его веселым═ джазом, и Козина, одно время сводившего с ума большую часть

молодежи, и═ не только молодежи, и Эдди Рознера с его музыкантами

западного происхождения, сильно потеснившего при своем появлении на

всесоюзной эстраде═ безраздельно властвовавшего на ней Утесова и ставшего

для него опасным═ конкурентом в популярности и количестве═ поклонников.

Вертинский пару═ лет назад, когда еще шла война, триумфально вернулся на

родину из эмиграции, ездил с концертами по городам страны и везде═ имел

огромный, просто═ невообразимый успех. А Вадим - так звали тощего

студента в прямоугольных очках с истфака, - влюбившись в Вертинского,

в его славу, связанные с═ его именем, его творчеством легенды, в его

необычный, какой-то не совсем═ мужской голос и манеру исполнения, ездил

безбилетником, поездным "зайцем" вслед за Вертинским и с обожанием,

бездыханно млея, открывши рот,═ слушал, вернее - самозабвенно впивал

его пение в Ростове-на-Дону, в Куйбышеве, в Саратове, в Свердловске и еще

во многих других городах. Только в Воронеже, где жил Вадим и находился

институт, не побывал Вертинский и не осчастливил его обитателей. Город

сильно пострадал в войну, в нем еще не отстроили ни одно театра, не

существовало ни одного приличного просторного зала, а выступать перед

небольшими аудиториями Вертинский, вероятно, считал для себя недостойным.

Да и невыгодным: денежные сборы═ при═ таком количестве публики мизерны. А

он всю свою артистическую жизнь преследовал, умел и привык получать

большие деньги.

═Но Вадим, воссоздавая его концерты, полностью восполнял слушателям

невозможность видеть и слышать артиста наяву: он пел═ знаменитые

шансоньетки Вертинского в точности его голосом, с такими же

многозначительными придыханиями и долгими лирическими паузами, плавными

движениями в воздухе, перед своим лицом, бледных худых ладоней с

костлявыми,═ причудливо раздвинутыми пальцами, с таким же томным

закатыванием глаз,═ под самые веки, как умел это делать Вертинский,

особенно когда завораживающе, с выражением загадочной и великой тайны,

которую он сейчас поведает, на своем сверх═ всякой меры, до смертной

белизны, напудренном, застывшем, как гипсовая маска, лице, затягивал свое

знаменитое и тоже сверх═ всякой меры медлительно-протяжное "В

бананово-лимонном Сингапуре..."

═Пел Вадим сотоварищам по учебе и голодному,═ нищенскому студенческому

быту тех первых послевоенных лет и песенки своего═ собственного

сочинения. Это выглядело уже совсем по-другому, ничем не напоминая манеры

Вертинского. Никаких музыкальных инструментов у Вадима не было,═ да и вряд

ли он умел на чем-нибудь играть. Для звукового сопровождения он═ просто

отбивал ритм ладонями рук по фанерной крышке стола, что═ стояли в каждой

комнате студенческого общежития, и это вполне заменяло═ музыку. В одной из

Вадимовых песен повторялись такие слова: "А═ время═ вертит ленту лет,

сменяя призрачные кадры...". Почти все его песни забылись,═ как птицы,

мелькнувшие мимо и унесшиеся вдаль, а вот эта строка почему-то

зацепилась в памяти. Ведь жизнь, если спустя многие годы оглянуться назад,

действительно вроде старой, истрепанной киноленты, в которой отдельные

кадры выпали совсем, другие стерлись, поблекли, стали призрачными и как бы

не вполне достоверными. Всплывают иногда перед мысленным взором - но

то ли было это на самом деле, то ли не было, то ли с тобой происходило, то

ли с кем-то другим, а в тебе спуталось в один клубок - и только лишь

смутно грезится...

═5

═Такое призрачное, почти нереальное видение в его памяти -

беспощадная драка-поединок с Генкой Сучковым. Она случилась во дворе того

кирпичного четырехэтажного дома, населенного семьями почтово-телеграфных

служащих, в котором он жил до самой войны, до поспешной══ эвакуации многих

городских заводов, фабрик, предприятий и значительной части горожан осенью

сорок первого года. Случилась поздно вечером, почти уже ночью,═ когда во

дворе не было никого из детей══ и взрослых, любивших после═ душного дня═ в

наступившей прохладе чуть не до полночи, до боя кремлевских часов по

радио, посидеть с разговорами на═ дворовых лавочках, среди═ ароматов

цветочных клумб, политых на закате солнца из леек и после этого

благоухавших особенно сочно и сильно.

═Генка Сучков был старше его, Антона, на два года, заканчивал восьмой

класс, осенью, на пороге девятого, готовился вступить в комсомол. По

характеру, по своей натуре он был прирожденным лидером. Во всех делах,

обстоятельствах, в любом мальчишеском предприятии он старался немедленно

занять главенствующее место. Не лидером, рядовым участником, в подчинении

у кого-то быть он органически не мог. Если не удавалось═ захватить

первенство - тогда он полностью выключался из игры, из дела, уходил в

сторону и начинал затевать что-то совсем другое, свое, чтобы притянуть═ и

перетянуть к себе мальчишек, собрать их вокруг себя в кучу и уже

безраздельно ими командовать, верховодить. Туда и сюда посылать═ с

поручениями,═ приказывать, поощрять, давать нагоняи и выговоры, повышать и

понижать═ по своему усмотрению на исполняемых ими ролях и делать это

полностью единолично, все остальные - это только исполнители его

замыслов, желаний, воли, инициативы.

═В ту═ свою совсем еще детскую пору Антон не знал, что таких людей, как

Генка Сучков, в жизни совсем немало, во взрослый мир они приходят,

вырастая, получаясь из таких, как Генка Сучков. Но там и тогда они уже

поумней, похитрей, действуют не так открыто. Иных буквально сжигает жажда

власти, главенства, все люди вокруг для них дураки, неучи, ни на что не

годный мусор, но до поры до времени они прячут, таят свои сокровенные

мечты и стремления, выжидая удобного, подходящего случая, момента. И уж

когда он подходит, удается его схватить и схватить крепко - вот тогда

вовсю разворачивается то затаенное, что находится у них внутри. Нередко их

мало,═ а то и совсем не интересует само дело, которым они собираются

управлять, главное для них в другом: чтоб им подчинялись. Чтобы под ними,

как муравьи под подошвами Гулливера, были люди, побольше людей, множество

людей -═ чем их больше, тем выше пирамида, держащая на своей вершине

властвующее лицо, тем значительнее, обширнее, державнее власть и

значительнее═ он сам, обладатель этой власти. И на тех, кто внизу, с такой

высоты можно═ смотреть уже не как на подчиненных, а как почти на рабов.

Лишенных своей воли, желаний. Безгласных, бессловесных, за которыми

закреплено только═ одно: покорно исполнять приказания.

═Добившись высокого положения, возвысившись, любое посягательство на свое

место такие властолюбцы от природы воспринимают как бунт на корабле,

когда допустимы самые жесточайшие меры для подавления. И тогда они готовы

на все - только бы устранить, уничтожить соперничество.

═Но все имеет корни в детстве, все начинается там и исходит оттуда.

═Вот таким по своему складу был Генка Сучков, усыпанный по лицу рыжими

конопушками, ходивший и бегавший по-медвежьи, косолапо, ступнями вразлет,

с широким, совсем женским, заплывающим заметным жирком задом. Когда

заселили новопостроенный дом, пахнущий известкой и еще не вполне просохшей

масляной краской на полах и дверях, он как-то быстро, чуть ли не в один

момент стал для дворовой ребятни главным авторитетом, собрал вокруг себя

всех мальчишек и девчонок и подчинил их своему влиянию. Ни у кого это не

вызвало протеста, показалось естественным и справедливым: он всех старше,

больше знает, больше умеет. Из обручей для бочек═ с остатками цемента,

валявшихся во дворе, он═ наделал всем луки, стрелы смастерил из лучинок и

очищенных от коры тополевых веток, и поначалу началась игра в

"индейцев", - все охотились на воображаемых бизонов и тигров,

убивали их лучинками и тополевыми веточками, с кусочком замазки на конце

для дальности полета, потом началась война с "бледнолицыми",

захотевшими завоевать индейскую страну. Они тоже были воображаемыми и все

полегли под═ меткими выстрелами индейцев.

═Вторая затея была посерьезней. Откуда-то Генка узнал, что, если соединить

тонкими проводочками вилки двух радиорепродукторов в виде больших

бумажных черных тарелок, имевшихся в каждой квартире, и кричать в одну из

них, то в другой будет слышно, даже за десять,═ за пятнадцать метров.

Сначала он присоединил свой репродуктор к квартирам по соседству,═ а потом

протянул провода и по всему дому. Затея эта понравилась - можно

переговариваться, как по телефону. А если соединить в одно все

репродукторы - то слышны голоса сразу всех. Получался разнобойный хор

- как на базаре. После школьных уроков, прибежав домой, вся пацанва,

даже семи-восьмилетние первоклашки, немедленно приникали к репродукторам,

и на═ этажах поднимался такой═ крик, что с улицы═ можно было отчетливо

слышать═ всю перекличку даже без помощи репродукторов. Но сколько можно

переговариваться - и все об одном и том же: кто какую отметку получил

сегодня по арифметике, за диктант, по географии или ботанике, кто из

девчонок и мальчишек выйдет после обеда во двор гулять, у кого сколько

имеется копеек - можно сложиться, сходить на Кольцовскую к ларьку с

квасом, попить холодный квас. Тольке Данкову родители подарили

подростковый двухколесный велосипед: Только, - кричали мальчишки с

разных этажей, - вынести велосипед, дай прокатиться по двору хоть два

кружочка...

═Все в конце концов надоедает, надоела и перекличка через репродукторы. К

тому же против═ нее восстали многие родители: эта затея мешала им слушать

по радио новости и концерты.

═Недели на две среди ребятни дома воцарилась скука, но инициатива Генки

была неиссякаемой; скоро он вовлек все детское население в новую,

придуманную им игру под названием "Разведчики и следопыты". Все

были разбиты на двойки и тройки, в каждом подразделении был назначен свой

командир.

═Вот выходит из своей квартиры на первом этаже дед Земсков, как всегда

небритый, в мятом, висящем на нем, как на огороднем пугале, сером пиджачке.

Он пенсионер, его дочь - начальница одного из городских почтовых

отделений, а сам он - бывший слесарь вагонного депо.═ В руках═ его

тяжелая сумка с чем-то. Куда-то направляется. Куда именно, что в его

сумке? Генка отдает приказ, и за дедом Земсковым незаметно для него

следуют═ две девчонки, Нинка и Ларка, и шестилетний Павлик на тонких

кривых рахитичных ножках. Но он шустр и пронырлив, может пролезть а такую

дыру в═ заборе, в какую даже собака не пролезет, рахитичные ножки не

мешают ему═ бегать с быстротой зайца. Две девочки и Павлик, получившие

Генкин приказ,═ короткими перебежками крадутся за дедом, прячутся за

деревьями,═ выглядывают═ из-за угла. Возвращаются, докладывают:═ приказ

выполнен, дед Земсков ходил к известному всей детворе ларьку с квасом и

морсом на Кольцовской улице, сдавал порожнюю посуду. Конкретно -

бутылки из-под пива. Ларек не только торгует в розлив квасом и морсом, но

и пустую посуду принимает. Получил за свою тару дед Земсков один рубль

пятнадцать копеек.

═Генка благодарит разведчиков: молодцы, отлично справились. Даже сумели

подглядеть, сколько мелочи дали деду в ларьке.

═А вот загадка потруднее: старшеклассница Римма из соседнего деревянного

дома, стоящего на углу Грузовой и Тулиновской, лишь на пару минут забежав

после школьных уроков домой, тут же из него куда-то воровато, поспешно

ускользает, на бегу оглядываясь, не следит ли за нею мать. По какой

причине можно так поспешно да еще с опаской бежать? Подвила кудряшки,

подкрасила розовой помадой... Не иначе - на свидание с кем-то... Всего

в═ девятом классе, а уже завела себе жениха... Надо═ проследить. Пары или

тройки разведчиков мало, она может скользнуть в проходной двор, сесть в

трамвай, а потом перепрыгнуть в другой. Но от нас, разведчиков под

командой Генки Сучкова, не ускользнешь!

═Генка посылает за Риммой две тройки. Они пропадают на целый час, но успех

полный: точно, у Риммы жених, тайна ее раскрыта. Он курсант═ военного

училища, белобрысый, волосы под пилоткой ежиком, торчком. Но, в═ общем,

ничего. Рослый, на груди значок "Готов к труду и обороне". Он и

Римма встретились у "Спартака", купили билеты на очередной сеанс,

на кинофильм "Летчики", две порции эскимо у уличной продавщицы с

ящиком на ремне и вошли в фойе.

═С каждым днем в игре появлялось что-нибудь новое. Генка ввел секретность:

даваемые им задания знает только тот, кому они даны, а все другие не

должны их ни о чем спрашивать. Результаты разведки докладываются═ только

главному командиру, ему, Генке, только он их знает и записывает в═ тетрадь

в картонном переплете, озаглавленную═ "Журнал наблюдений". С

грифом на уголке: "Сов. секретно".═ Заглядывать в тетрадь никому

не положено, она хранится у него, Генки, а где-то тайна, не подлежащая

разглашению. В дополнение к настоящим именам - Нинка, Светка,═ Толька,

Шурик и так═ далее, - Генка обозначил каждого разведчика еще и

секретным шифром:═ "разведчик Икс", "разведчик Игрек",

"следопыт Зоркий". Маленький кривоногий Павлик приобрел совершенно

не подходящий ему псевдоним, именно═ для того, чтобы сбить с толку любого,

кто захочет разгадать, кто же под ним═ скрывается, - Павлик в Генкиных

устных приказах и в записях в секретном═ "Журнале наблюдений"

именовался "Бешеный волк".

Двор четырехэтажного дома открыто, без всяких препятствий соединялся со

двором углового, деревянного, где жила девятиклассница Римма,═ а в своей

глубине - еще с одним двором, принадлежащим трехэтажному, тоже

кирпичному дому, стоящему не на Грузовой, как дом Генки и Антона, а на

пересекающей, Тулиновской, улице. Во всех этих домах и дворах обитало

немало сверстников Генкиных разведчиков и разведчиц, и Генка поставил

перед отрядом такую генеральную задачу: в короткий срок узнать обо всех

самые жгучие, сокровенные тайны: кто за кем "бегает".

"Бегать" означало═ быть влюбленным, проявлять неравнодушие,

повышенный интерес, особые═ сердечные чувства, которые всегда прячут от

посторонних. Да так, что зачастую та или тот, на кого направлено

неравнодушие и эти особые чувства, даже═ не знают, и не догадываются о

них.

═А потом, а лучше попутно, объявил Генка, мы будем разузнавать и все

прочее, что характеризует человека: кто с кем дружит, в каких компаниях

вращается, кто чем увлечен, чему посвящает время после школьных занятий

- кто шахматам, кто физкультуре, спорту, кто книжки любит читать и

какие, а кто просто собачку воспитывает, выводит ее гулять.

═Зачем ему нужно было все это знать, собирать и записывать в секретную, в

неизвестном месте спрятанную тетрадь все эти сведения - никто Генку не

спрашивал, никому это не приходило в голову, все были сосредоточены═ на

другом, всех увлекала внешняя сторона затеянного: ведь было так интересно

следить, действовать незаметно, как тень, как призраки, беззвучно

подкрадываться, прислушиваться, выведывать, вызнавать и становиться

обладателями разного рода чужих тайн.

═Разгадать═ их, добывать сведения, что хотел получить Генка, не всегда

удавалось с помощью лишь одних наблюдений, поглядывания из-за углов.

Приходилось использовать тех, кто знал нужное, знакомых и близких

товарищей за кем шла слежка, расспрашивать их под разными предлогами,

хитрить, изворачиваться. Но это требовало времени и не всегда приносило

результаты, поэтому═ скоро Генкин отряд стал действовать напрямую:

подкараулив в укромном месте мальчишку или девчонку, что могли дать

"показания", разведчики с Генкой во главе - без него бы они не

решились, не смогли═ бы такое проделать - окружали "языка"

плотным кольцом, припирали к забору или глухой стене дома, вдали от

прохожих; Генка, всех выше, конопатины═ на его лице в такие моменты

бурели, делались похожими на тифозную сыпь, помахивая зажатым в руке,

сложенным вдвое кожаным ремнем, выдернутым из брюк, в позе и тоном

полного хозяина над судьбой и жизнью═ схваченной жертвы, приказывал:

═- А ну, говори быстро, кто из твоего класса Женьке Косачевой каждый

день записочки подбрасывает? Как не знаешь? Сашка Еськов, да?═ Не

отпустим, пока не скажешь. Вот этот ремешок видишь, хороший ремешок,

правда? Крепкий Всем языки развязывает, и не таким, как ты...

═- Да не знаю я ничего! - пытался вырваться из сдавившего его

кольца мальчишка.

═- Как это ты не знаешь?! - вскипал гневом Генка и еще ближе к

лицу пленника взмахивал кожаным ремнем. - Сашка твой друг, вместе в

футбол═ играете, вместе зимой на каток ходите, он тебе альбом с марками за

так подарил, а ты не знаешь! Знаешь! И мы прекрасно знаем, только ты

подтвердить должен!

═- Чего вы пристали, чего вам надо? Не буду я ничего говорить.

═- Нет, скажешь! А не скажешь - такое с тобой сделаем, век помнить

будешь!

═Девчонки в подобных ситуациях держались двояко. Одни сейчас же начинали

плакать, звать маму и сдавались, называли имена. Но попадались и такие,

что, гордясь своим бесстрашием, торжествующе, во весь голос, чтобы

слышала вся улица, кричали в лица допросчиков:

═- Чего захотели, гады, дураки проклятые, чтоб я про подругу сказала!

Да никогда этого не будет! Не дождетесь! Ни за что от меня не узнаете, ни

за что! Хоть режьте, хоть огнем жгите!

═Таких бесстрашных, героических, прямо-таки рвущихся на костер, на═ плаху,

чтобы доказать правду своих слов, Генка, смирившись, отпускал. Бесполезно

удерживать, такие в═ самом деле не заговорят.

═Мальчишек же, упорствующих, неподатливых, Генка приказывал тащить в свой

дворовой сарай, под замок, или в подвал под домом, - сырой, холодный,

с шуршанием крыс по углам.

═- Долго не вытерпит, расколется...

═Время ежовщины, секретов, предателей своих близких друзей, даже кровных

родственников, авторов бесчисленных "изобличающих" писем и

заявлений, тайного выслеживания и внезапных арестов в своем кабинете, на

службе, на рабочем месте у станка, темной глухой ночью, прямо в нагретой

постели среди сна, тесных переполненных камер в холодных подвалах,

бесконечных изнурительных допросов с жестокими костоломными избиениями,

неподвижными "стойками" в продолжение многих дней и недель -

это памятное истории и всем тогда жившим людям время в ту пору, о которой

идет речь, еще не началось, не наступило, эти годы были еще впереди, но

они уже подходили, маячили, готовились. Что-то из них уже носилось в

воздухе, которым дышала страна, и Генка как более старший, чем вся его

команда, в какой-то степени уже причастный к миру взрослых, в чем-то уже

осведомленный, чутко улавливал кое-что из надвигающегося, незримо

носящегося, готовящегося развернуться и сознательно и бессознательно

одновременно претворял в затеянной им ребячьей игре...

═6

═Поначалу Антон участвовал в ней со всем присущим ему пылом. Как можно не

загореться, остаться в стороне от охватившего всех азарта: неподалеку от

их дома, на параллельной Лесной улице, действует маленький, еще

дореволюционных времен, заводик фруктовых вод, вырабатывает сладкий═ квас,

розовый клюквенный морс, яблочные и всякие прочие соки. В ворота═ заводика

то и дело въезжают грузовые полуторки и конные подводы с бочками, ящиками,

а обратно вывозят тоже бочки и ящики, но уже с готовой продукцией. Иные

автомашины и подводы нагружены звенящими бутылками в проволочных клетках,

в бутылках заманчиво плещется красное, желтое, зеленое ситро. Но вот весь

заводской двор заполнили громадные дубовые бочки с чем-то. Бочек там

много, что они загромоздили пешеходный тротуар═ возле завода, даже пустырь

напротив, на другой стороне улицы, заросший крапивой и лопухами. Что в

них, в этих бочках, во что превратится их содержимое?

═В догадках и попытках разведчиков что-либо узнать проходит несколько

долгих дней. Наконец разведчик "101", самый ловкий, самый

пролазливый в Генкином отряде, приносит точные сведения: бочки прибыли с

Украины, в них патока, из нее будут делать напиток под названием

"медовуха". Обычно его делают из меда, а завод на Лесной улице

будет делать═ медовуху без него,═ без единой даже капли, только из дешевой

патоки. Но вкус и запах у напитка будут точь-в-точь пчелиного меда. Новая

советская технология. В старые времена такого не умели, а советские

инженеры - молодцы,═ придумали. Долго искали и все-таки научились

превращать патоку в мед...

═Многознающий Генка просвещал ребят: у нас в стране наука идет вперед

семимильными шагами, наши специалисты творят и не такие чудеса. Не хватает

мяса - они открыли, как делать его из сои, это такие бобы, их сейчас

разводят на юге, на огромных плантациях, так что мяса скоро будет вдоволь,

хоть лопни. Сливочное масло у нас тоже из растений, маргарин называется,

даже вкусней и полезней того, что и коровьего молока сделано. Шелк═ всегда

китайцы производили при помощи особых червей. А у нас научились такой же

делать благодаря химии, ее достижениям, без всяких червей...

═Разгадав секрет дубовых бочек, прибывших на завод фруктовых напитков,

разведчики гордились: никто во всем доме, на всей улице не знает, для чего

они появились, а они, разведчики, следопыты, знают. И при том - во

всех подробностях.

═Гордится и Антон.

═Но так для него шло, пока действия разведчиков касались пивных бутылок

деда Земскова, красавицы Риммы из зеленого деревянного дома и ее

таинственного жениха, бочек с патокой и чего-нибудь подобного. Даже когда

Генка занялся непонятно для чего расследованием, кто за кем

"бегает", и стал составлять подробный список, заносить его в свой

секретных журнал, - это только лишь как-то неприятно царапнуло Антона

внутри, но еще не заставило═ его задуматься над действиями Генки, не

отвратило его═ от них.

═Но Генка все напористей и круче стал направлять═ подчиненных ему ребят на

действия силой, кулаками, на то, чтобы получать нужные ответы "во что

бы то ни стало". Придумал заключения в тюрьму: в дощатый дворовый

сарай или в бетонный подвал с крысами.

═А потом его задания разведчикам обратились и на взрослых, на сложности и

всякого рода детали их была и отношений.

═В угловом деревянном доме поссорились и даже подрались две семьи. Долгое

время жили бок о бок мирно, ладно, по праздникам ходили друг к дугу,

сидели за одним столом, выпивали и закусывали, орали потом пьяными

голосами песни, и вдруг - без вина, без водки, при полной трезвости

- шум, крики, звон разбитой посуды, расцарапанные в кровь лица. Одна

из═ женщин═ другой семье с истошными криками грозит кулаком: "Я вас выведу

на чистую воду, выведу! Вы у меня попляшете, поплачете в три ручья, таких,

как вы, надо в Соловки или еще подальше!.."

═- Что за этими ее словами: выведу на чистую воду, таких надо в

Соловки и═ еще дальше? - услышал Антон размышления Генки. - Надо

бы выяснить. А вдруг там такое... Соловки - туда политически вредных

ссылают, почему эта тетка Соловками грозила? Зря ведь ничего не

говорится...

═В другой раз Антон услышал от Генки о Грише Толстых. Недавний деревенский

парень, выпускник техникума, он жил в их доме, в первом═ подъезде, где и

Антон с Генкой, на четвертом этаже, в общей трехсемейной квартире, занимая

одну тесную комнатенку.

═- Вчера он с женой в кино ходил. В новом костюме, принаряженный. С

галстуком. И жена его в новых туфлях. Он же техник простой, всего только

первый год работает. Телефоны по домам чинит, новые устанавливает.

Зарплата у техника известно какая - только кой-как прокормиться.

Откуда он мог деньги на новый костюм взять? Жене на туфли? Костюм-то,

туфли - они ого-го сколько стоят!..

═А вслед за этим бдительно Генку заинтересовали дворовые бабульки: сидят

на лавочках до поздних часов и все говорят, говорят...

═- Очереди ругают, - осуждающе сказал Генка. - За всем,

дескать, что ни возьми, очереди - и за хлебом, и за крупой, и за

маслом растительным... А уж за ситчиком или═ галошами с ночи надо

становиться... Надо бы послушать их разговорчики═ повнимательней. Может,

не только очереди, но и вообще все ругают, всю═ советскую власть? Я к ним

кого-нибудь из наших девчонок подсажу. Будто бы что-то═ вяжут, а сами

пусть хорошенько послушают...

═- Так это же их бабушки родные, - сказал Генке Антон. - За

своими═ родными бабушками им шпионить? А очереди действительно за всем.

Каждый═ день они в них по много часов стоят. Как же им про это не

говорить? Вот и говорят. Ноги у всех больные, в этих самых очередях

намученные.

═- Больше, что ли, не о чем им говорить В нашей стране не только

очереди, в нашей стране и Турксиб, и Днепрогэс построили, и на Урале домны

пустили. Зачем только одно черное видеть?

═- Бабушки же Турксиб не строили, что их прямо касается - о том и

речь. А ты хочешь, чтобы девчонки из своих бабушек вредителей сделали?

═- А Павлик Морозов как? Он всем нам пример. Таких же лет, как все

тут во дворе. Свои родичи═ ему - что, разве не дороги были? Но

политическая═ сознательность выше всяких родственных чувств. Разглядел

среди своих родичей врагов - и не стал их жалеть. Сообщил куда

положено. И правильно сделал. Потому Павлику теперь такой и почет.

═Возразить Генке Антон не смог - не нашлось слов. Генка вроде был

кругом прав, но соглашаться с ним не хотелось.

═Схваченных для допроса мальчишек Антон не бил, в сарай под замок═ или в

подвал для "развязывания языка" не затаскивал, а когда Генка стал

посылать разведчиков шпионить за дворовыми бабками, за подравшимися

соседями, за Гришей Толстых - не продает ли он "налево"

казенные телефонные шнуры, розетки, а то и целые телефонные аппараты, ведь

все это острый дефицит, на нем можно огребать большущие деньги, -

Антону стало совсем═ не по себе и не захотелось пребывать в разведчиках

дальше. Что-то в нем повернулось - и он уже не мог слепо, бездумно,

покорно подчиняться Генке, быть чисто═ механическим инструментом═ в его

руках: куда Генка направил - туда и иди, что приказал - то и

делай. И не рассуждай при этом, не лезь со═ своими мнениями, которых у

тебя не спрашивают... Четких слов - что именно═ его отвращает - у

него не было, он не смог бы объяснить даже себе, словесно все это в нем

еще не оформилось, но внутренние чувства были явственными и сильными.

Непреодолимыми. Больше не хочу! Не могу. Все, точка! Противно!

═- Ты чего это отделяешься? - недовольно спросил Антона Генка,

заметив, что Антон═ потерял прежний пыл, вяло встречает его распоряжения и

не спешит их исполнять.

═Антон, сбиваясь, бледнея от охватившей его решимости, кое-как выговорил,

что пора всю эту ерунду кончать, творят они гадости: насильно заставляют

сказать то, что человек говорить не хочет, и никто не должен, не имеет

права его об этом спрашивать: кто из девочек или мальчиков ему нравится. А

уж═ бить, чтобы выдали тайны друзей, - это совсем подло. Против всех

честных═ правил. Предательство - самое скверное, что только═ есть на

свете. А мы к нему═ принуждаем. Так что пора такую игру бросать, а то она

заведет в совсем грязные дела. Во всяком случае, он, Антон, в ней больше

не участник!

═Осуждение аморальности, насаждаемой Генкой в руководимой им игре, Генка в

Антоновых словах не уловил, это осуждение скользнуло мимо его сознания и

слуха, зато он крепко уловил, что Антон не желает ему подчиняться - и

весь сосредоточился на этом. По своей собственной воле выходит из-под его

власти! А этого допускать нельзя. Это опасный═ пример для других. Потом

взбунтуется, проявит непокорство, полезет со своей критикой кто-нибудь

еще. И еще... И власть его рухнет, рассыплется. И кто же он, Геннадий

Сучков, тогда? Просто один из дворовых мальчишек, с которым любой может

уже не считаться, спорить, опровергать его мнения, держаться на равных.

Нет, с такой перспективой, на такую роль и судьбу согласиться Генка не

мог.

═В Генке закипела злоба. Лютая злоба. Но изливается такая злоба не сразу.

Она сначала растет, копится, доходит до предела - и только тогда

прорывается наружу. Как взрыв парового котла. Или, в теперешних

представлениях, атомного заряда, достигшего критической массы.

═Драка произошла спустя несколько дней, когда уже все - и дети, и

взрослые - убрались со двора по своим квартирам; двор, окружающие его

сараи, цветочные клумбы, молоденькие тополя с лаковой листвою, высаженные

весной, тонули во мраке. На высоком столбе посреди дворовой площадки

горела неяркая электрическая лампочка под жестяным абажуром. Антон и

Генка тоже, вслед за другими, направлялись к себе═ домой, но задержались

и,═ стоя в желтом кругу лежавшего на земле возле столба света, вели

разговор. Он совсем не касался состоявшейся у них стычки, не было никакого

повода═ для нового накала чувств, новой остроты в их отношениях, но Генка

искал, к═ чему придраться, и все же нашел.

═- Ты что сказал?! А ну - повтори, повтори!.. Ах, так?! Ну, сейчас

ты получишь! - вскричал он и кинулся на Антона, ударил его кулаком в

лицо.

═Как бойцы, они были очень неравны. Генка - выше на полголовы ростом,

плотней телом, тяжелей килограммов на десять. Боксеров с такой весовой

разницей не сводят на ринге, давно выработанные правила это запрещают.

Такая═ разница заранее предопределяет неизбежное поражение более легкого

весом. Антон был гораздо мельче, суше, с маленькими, еще детскими

кулачками. К тому же он никогда в своей жизни по-серьезному еще не дрался.

От удара Генки он отлетел назад шагов на пять, рот его наполнился соленым

вкусом крови, земля под ним качнулась от головокружения. Но он устоял═ на

ногах, и, словно его сильно толкнули сзади, сам бросился на Генку. Тот

тоже не был опытным бойцом, не знал боксерских приемов, не умел защищаться

- и пропустил удары Антона. Они попали ему тоже в лицо. Антон бил изо

всех сил, чувствуя в себе такую же ярость, какая изливалась из Генки.

═Свидетелем их драки случилось быть еще одному, кроме них, мальчишке во

дворе - Тольке Данкову. Его, должно быть, крайне удивило, почему Генка

и Антон, всегдашние друзья, про которых говорилось: водой не═ разольешь,

- стали та бешено драться из-за, в общем, чистейшей ерунды, какого-то

пустяшного, может быть, и не так сказанного слова. Толька не знал об их

стычке три дня назад, о ее предыстории, назревавшем у Антона и Генки

разладе, и не понимал происходящего.

═А суть, причина была вовсе не в прозвучавшем слове, после которого

Генка в бешенстве закричал: "Ах, так?!" - и как зверь кинулся

на Антона; суть была в ускользавшем господстве: господин хотел вернуть

непокорного═ раба в его прежнее рабское состояние, а долго терпевший раб

восстал и ни за что═ не хотел быть прежним рабом. В миниатюре, в некоем

подобии это напоминало восстание Спартака. И Антон именно так и бился, как

бился за═ свою свободу Спартак, за свое человеческое достоинство и звание

человека: позабыв о себе,═ не думая, останется ли он жив, с готовностью

погибнуть, но только сбросить с себя рабское ярмо.

═Генка наскакивал и тяжело, по нескольку раз, пока хватало напора, силы,

бил Антона в лицо, голову, грудь. Руки у него были крупные, из толстых

костей, кулаки твердые, будто═ литые из чугуна. Антон отшатывался назад,

глотал кровь, хлеставшую из разбитых губ, разбитого носа, но даже не

отирал ее, в свою очередь бросался на Генку и наносил ему удары, даже не

видя, куда они попадают. Ни разу, ни═ на мгновение в голове у него не

мелькнуло, что Генка со своим превосходством в массе его изувечит, а то,

может,═ и убъет, что сил у него, Антона, меньше, удары его слабее, Генку

ему не═ победить. Боли Антон не чувствовал, болевые ощущения в нем

полностью отключились - словно бы Генка бил и не попадал в него,

промахивался.

═Тяжело, шумно дыша, они разошлись шагов на пять,═ на шесть друг от

друга, набираясь сил для новой схватки, для новой серии взаимных

беспощадных ударов. И тут произошло совсем неожиданное: Генка, щупая

правой рукой что-то на своем заду, вдруг заплакал. В голос, исказив,

сморщив лицо, заблестевшее в свете электролампочки на столбе от потока

слез.

═- Ты мне брюки разорвал... Новые... Меня дома ругать станут... А то

бы я тебе еще не так морду набил!..

═Он плакал по-настоящему, омывая свое лицо обильными слезами,═ всхлыпывая,

выпуская из носа пузыри и сопли.

═Это была капитуляция. Полная победа Антона и позорное Генкино поражение.

═Но как Антон мог порвать Генки брюки - да еще не заду?

═- Какие брюки, что мы мелешь, что за чушь?! - не поверил Антон.

═- Если бы бушь!.. Сам пощупай, какая дыра... А брюки новые, мать за

них пол своей зарплаты отдала...

═Сзади, на месте шва, действительно была прореха. Не сам ли Генка ее

проковырял, ища повод, вроде бы не сдаваясь противнику, выйти из боя?

═А Толька Данков так-таки ничего и не понял. Он был трепло, на следующий

день разболтал про драку всем, и все во дворе знали, как Генка побил

Антона и насовал бы ему еще больше, да Антон поступил нечестно,

исхитрился каким-то образом порвать на Генке брюки.

═И Толькина эта трепня походила на правду: вся голова Антона и лицо были в

синяках и шишках. А у Генки лишь под глазом багровел кровоподтек.

═Тольку Данкова Антон не опровергал: кто поверит, если он такой

раскрашенный? Да и не в═ том дело, кто кому больше "насовал", а в

том, что═ сделал он для себя самого: нашел в себе дух, мужество восстать,

выстоял в═ жестокий битве и теперь наперед уже про себя знает, что никогда

его никому не согнуть. Не подчинить, не превратить в послушного раба,

марионетку. Не═ заставить пойти наперекор своему рассудку и своей душе...

Меньше чем через год, ранней весной, когда уже почти полностью сошел снег,

обнажилась и стала оживать земля, в воздухе веяло первым теплом, Генка

Сучков умер.

═В школе, посреди уроков, он═ почувствовал в животе нестерпимую боль. Даже

не захватив свой портфель, оставив его═ в парте, он пришел домой. Мать

его═ была на работе, она служила сортировщицей писем на главном почтамте.

Ключа от двери у Генки не оказалось. Он сел на ступеньку лестницы возле

своей квартиры, сжавшись в комок, обхватив живот руками, и тихо═ стонал,

корчась от боли. В таком положении и виде его обнаружила мама Антона,

поднимавшаяся к себе домой с базарной сумкой. Она завела Генку в═ свою

квартиру, уложив на диван. Генка стонал все сильнее. В квартире был

телефон. Мама Антона вызвала "скорую помощь". В эти минуты домой

из школы явился Антон, все дальнейшее происходило уже на его глазах.

═Приехавший врач задрал на Генке рубашку и стал осторожно щупать его

живот. Сказал:═ это приступ аппендицита,═ надо немедленно в больницу. В

этой же автомашине, в которой приехал врач, Генку увезли на операцию.

═А на второй день, вернувшись из школы, Антон увидел во дворе перед═ своим

подъездом кучку встревоженных жильцов, и, подойдя, узнал, что Генка═ умер.

Аппендицит оказался гнойный, гной уже разлился по═ брюшине, началось общее

воспаление, остановить его не удалось. Пенициллина, который мог помочь,

медики тогда еще не знали.

═В Генкиной квартире рыдала его мать. Антона послали в аптеку за

валерьянкой. Он бежал по мокрому, с последними остатками тающего льда

тротуару, нагретому весенними лучами, с поднимавшимися от него белесыми

прядками пара, и в голове его, как удары колокола, повторялось: "Гена

Сучков умер... Гена Сучков умер..."

═Никогда еще Антон не испытывал такого глубокого потрясения. Смерти

случались где-то вдали, с людьми, которых он не знал, не видел. По радио

называли фамилию какого-нибудь выдающегося деятеля, жившего и═ работавшего

в Москве, Ленинграде, звучала траурная музыка. Иногда приходило письмо от

маминых или отцовских родственников, в нем, среди прочего, а то и главной

вестью, сообщалось, что умер кто-то из родни или знакомых; мама, отец

сокрушались, горевали, но для Антона эти люди были только═ лишь именами,

без облика, каких-либо живых черт; родные места отца и═ матери были от

Воронежа далеко, мало кто оттуда приезжал в гости, поэтому═ ни к кому из

далекой и неизвестной ему родни Антон не чувствовал своей═ близости,═ не

горюя при их утрате. Иногда в трех смежных домах с сообщающимися дворами

умирал кто-нибудь из обитателей, обычно - пожилые, престарелые люди;

гроб выносили во двор, ставили на двух табуретках для прощания═ с

покойным. Смерть пугала: провалившиеся, полуоткрытые рты; если летом -

то обязательно по губам ползающие мухи, привлеченные гнилостным═ запахом,

синевато-черные круги в глазницах, пепельный, восковой цвет кожи═ на

костяном лбу, запавших щеках. Но покойные тоже были незнакомыми ему

людьми, виденными всего раз-другой при своей жизни. Их увозили на

катафалках с лошадьми или же на платформах с опущенными бортами фырчавших

грузовых автомашин - и он о них скоро забывал.

═И вообще═ смерть представлялась ему так: она бродит где-то там, за

пределами его повседневного бытия, и никогда не приблизится, не войдет в

круг дорогих и близких ему людей, не коснется его мамы, отца, а уж его

самого - эту═ мысль он и допустить не мог. Даже потом, на фронте, в

самых тяжелейших обстоятельствах, когда его стрелковая рота на рассвете с

приведенным ночью на передовые позиции пополнением насчитывала пятьдесят,

семьдесят человек, а к вечеру - хорошо, если оставалось всего полтора

десятка. Одни, вошедшие в список потерь, присыпаны землей бомбовых

разрывов, другие - пронизаны пулями немецких, безостановочно

тарахтящих "Эм-Га", третьи разорваны на куски═ минами. Но с ним

этого не может быть!═ Почему - объяснить он не мог, просто было такое

упорное, неуничтожимое чувство. Он не может исчезнуть из этого мира, его

жизнь так недавно началась, он еще только на ее пороге, еще ничего не

видел, не сделал, только и═ всего, что окончил среднюю школу, - как

она может оборваться? В нем такой═ ее чисто животный, биологический запас,

в каждой мышце, в каждом ударе сердца; во всех его ощущениях - перед

ним вечность, его жизнь - бесконечна, ей не должно быть и не будет

конца...

═И вот то, что, казалось, никогда не подойдет близко - в соседней

квартире, постигло его приятеля, который еще позавчера в своей серой

школьной курточке в накладными карманами, скроенной и сшитой его матерью,

с голым бледным животом лежал в Антоновой квартире на старом,

продавленном, в штопках и заплатках диване, и молодой доктор длинными,

тонкими, вымытыми в поданном═ Антоновой матерью тазу с теплой водой

пальцами осторожно, в разных местах, надавливал═ на Генкин живот.

═В это нельзя было поверить, нельзя было это понять, поместить в свое

сознание. Так внезапно, без всякой вроде причины. Генка никогда ничем

серьезным не болел, ни на═ что не жаловался. Наоборот, быстро рос,

раздавался в теле, в плечах, тяжелел и все прибавлял в своей силе,

энергии, так и═ бьющей из него.

═"Генка═ Сучков умер... Генка═ Сучков умер..." - повторялось в

Антоне, и сам Антон повторял эти слова в себе - и не мог совместить

облик Генки, с постоянно меняющими свой цвет конопушками на лбу и щеках,

рыжеватыми вихрами на голове, что-то говорящий, смеющийся, куда-то

движущийся перед глазами Антона - и это непонятное, страшное: умер...

Значит, что же - он больше не встанет на ноги, не промчится по

лестнице, перескакивая═ сразу через несколько ступеней, куда бы он ни

бежал - вниз, вверх... Больше═ не прозвучит его голос за окнами, во

дворе, у двери Антоновой квартиры,═ долго действовавший на Антона, как

звук трубы на строевого коня, сразу заставлявший его встрепенуться,

вскочить, кинуться навстречу... Антон никогда не оставался равнодушным,

если появлялся Генка, или хотя бы в отдалении слышался его голос. В их

лучшую пору он вызывал у Антона прилив тепла, любви,═ преданности,

готовности тут же следовать за своим другом хоть куда - хоть в огонь,

хоть в воду. Потом, после их драки, Антону при звуках═ Генкиного голоса

хотелось тут же подальше скрыться и больше никогда не══ слышать, не видеть

своего бывшего кумира... Потом... Куда же было деться им друг от═ друга,

ставши недругами? Они жили бок о бок, на одной лестничной площадке,

постоянно сталкивались - не в одном, так в другом месте, не в одних,

так в других обстоятельствах: выходя из квартир, на улице по дороге в свои

школы, возвращаясь из них. Спустя месяцы три они не то чтобы помирились,

прежнего между ними уже возникнуть не могло, но все же холодновато, не

забывая о случившемся, стали иногда общаться. Антон брал у Генки═ нужные

ему учебники, Генка приходил к Антону за готовальней и тушью.

═Похороны устроила школа. В музыкальном зале был выставлен гроб,

окруженный венками, все Генкины соклассники и соклассницы были в черном,

остальные ученики - с траурными черно-красными лентами на рукавах. При

жизни Генке, может быть, и не довелось бы услышать о себе столько

хорошего,═ сколько было сказано в надгробных речах его учителями и

сотоварищами: он был примерным учеником, имел по всем предметам только

хорошие и отличные оценки, на городской олимпиаде по физике получил

грамоту,═ активно участвовал в общественных делах, редактировал школьную

стенную газету. Всегда с успехом выступал в художественной

самодеятельности, читал Маяковского: "...А в нашей буче, боевой,

кипучей - и того═ лучше!" Антон и половины не знал того, что было

сказано на траурной церемонии═ в похвалу Генке.

═Генка лежал вытянувшийся, необычно серьезный, даже не похожий на себя.

Повзрослевший. Словно бы в те часы, что в нем боролись между собой жизнь

и смерть, ему сразу прибавилось два или даже три года.

═Девочки плакали.

═Перед выносом гроба из зала на улицу, к грузовику с опущенными бортами,

вокруг него потянулась вереница всех присутствовавших на прощании.

Некоторые из учеников клали Генке в гроб, на его накрытые кружевной

тканью ноги, веточки желтой мимозы; в городе еще не было никаких цветов,

только мимозу можно было отыскать на базаре, у торговцев, привозивших ее

в чемоданах с Кавказа.

═Антон тоже прошел мимо Генки - с одной его стороны, с другой. В

глазах его все расплывалось, в них были слезы. Ему было жаль Генку. Словно

и не═ было у них ничего, - ни ссоры, ни драки, ни последующего, с

затаенной враждебностью, отчуждения.

═Школьные годы и все в них происходящее вспоминается с интересом, даже

любовно, уже тогда, когда побелеет или станет безволосой голова. Когда

одних из детских товарищей уже нет, а другие, как сказал известный═ поэт,

далече. Когда кто-то из давних Колек, Мишек, Васек, Петек вышел в

профессора, а другие стали известными, увенчанными заслугами, званиями и

премиями инженерами, врачами, писателями и художниками.

═Ни профессором, ни известным деятелем науки или искусств Антон к концу

своей жизни не стал. Но он и не стремился к каким-либо высотам, ему═ было

достаточно того, что совершил он с теми скромными способностями,═ что

отпустила ему природа и главный распорядитель всей земной жизни═ -

Бог. Но он иногда думал: а вот кем бы стал Генка, если бы его не постиг

такой ранний конец. Вот он был, наверное, прогремел. Вполне возможно -

превратился в большого инженера-энергетика; в последнее свое время он все

возился с какими-то батарейками, которые сам же и мастерил, собирал из них

другие батареи, большой емкости, и они у него что-то крутили, двигали... И

не зря же он отхватывал на олимпиадах и конкурсах первые премии, роскошные

грамоты на листах плотной ватманской бумаги с золотым тиснением. Значит,

были способности, и, надо полагать, немалые.

═А может быть, размышлял иной раз Антон, случилось бы иначе, возобладала

бы другая сторона Генкиного характера, личности, которая была в нем так

сильна и уже так напористо о себе заявляла: потянуло бы его в политику,═ в

общественную деятельность - командовать, распоряжаться людьми,

взбираться все выше и выше по лестнице чинов и званий.

═Генка учился в школе, значившейся в городе под номером девять. Большое

просторное здание, бывшая гимназия царских времен. Внутри чугунные

лестницы с узорами перилами, полно воздухи, света, потому что═ окна

высотой в два человеческих роста, и стекла в них не простые - так

называемые "бемские", прозрачные, будто в окнах и нет вовсе

никакого стекла. Cтранно, но в революцию их пощадили, ни один демонстрант

не запустил в гимназические окна традиционным оружием пролетариата -

булыжником. Один из учеников этой великолепной═ девятой школы, почти

Генкин соклассник, с которым Генка, конечно же, был знаком, общался, может

быть, они═ даже тесно дружили, на поприще═ общественной деятельности пошел

очень═ далеко и высоко: руководил всесоюзным комсомолом, возглавил самое

грозное,═ всесильное═ учреждение страны - КГБ, председательствовал в

профсоюзах, секретарствовал в ЦК партии. В конце правления Хрущева, когда

тот═ окончательно зарвался в своем "волюнтаризме", то есть в полном

монархическом самовластье, этот воспитанник девятой школы создал в среде

высших═ партийных и государственных лиц против надоевшего всем Никиты

тайный═ заговор, и, как писали газеты, даже пытался сам стать во главе

государства...

═8

═Этот год - с переходом из седьмого в═ восьмой класс - запомнился

Антону еще и тем, что в один из дней "золотой" осени ему выпало

испытать такой конфуз и позор, что═ случай этот остался в нем на всю его

дальнейшую═ жизнь, ничто не могло стереть его из памяти. Кто-нибудь

другой, скорее всего,═ отнесся к подобному происшествию как к пустяку, тут

же выкинул бы его═ из головы и из сердца. Но Антон был устроен иначе:

физические раны, царапины, ушибы он переносил легко, они быстро на нем

заживали, многие же раны души не затягивались годами, а то и оставались

навсегда.

═Был конец дня, светило низкое оранжевое солнце. По городу плыли винные

запахи желтой листвы, уже начавшей слетать с деревьев. Во многих местах

она покрывала тротуары и мостовые═ сплошь, дивными узорными коврами с таким

богатством красок и оттенков, какое не у каждого живописца═ найдется на палитре.

Антон находился во дворе, подкачивал с Толькой Данковым шины его

велосипеда, собираясь на нем покататься. И вдруг увидел═ входящего во двор

Володьку Головина, своего одноклассника. Антон удивился: Володька редко

его посещал, особой дружбы у них не было. Но тут же Антон удивился еще

больше: следом за Володькой шли две девочки из них═ класса - Мальва и

Галя. В синих плащах, чуть-чуть различавшихся тоном, в═ каких они еще ни

разу не появлялись в школе, черных лакированных туфельках, должно быть,

тоже новых, приобретенных специально для праздничных выходов, танцевальных

вечеров, прогулок по городу. Головы не покрыты,═ волосы у обеих до плеч.

Мальва - светленькая, как овсяной колосок, у нее и глаза были

светлые, а васильковые; Галя, в соответствии со своим именем -

темноволосая, глаза - как два агата, только что омытые пеной морской

волны, в них всегда мерцал какой-то особенный, загадочный, влажный блеск.

═- А мы за тобой! - весело═ сказал Володька, улыбаясь во все свое

широкое, толстогубое лицо с бараньими кудряшками надо лбом. - Пойдем с

нами в кино. В "Пролетарий". Начало в шесть,

"Человек-невидимка". Говорят - мировой фильм! Ты видел? Ну и

мы не видели. Вместе посмотрим.

═Антон онемел. Такое═ ему и во сне не снилось: пойти в кино с Мальвой и

Галей. Да еще при этом они сами зашли═ за ним домой с Володькой Головиным!

═Мальва и Галя были их тех девочек,═ что нравились Антону. Он был влюбчив,

постоянно пленен не одной, так какой-нибудь другой девочкой из═ своего

класса или соседних. Мог влюбиться мгновенно, например, на катке, увидев

скользнувшую═ мимо в потоке катающихся═ ладную фигурку в плотно

обтягивающем шерстяном трико, вязаной шапочке, и потом долго мучиться,

приходить на каток в надежде увидеть пленившую его девочку снова, узнать

ее имя, кто она, из какой школы. Его могли волновать, притягивать его

внимание, тщательно им маскируемые взгляды сразу несколько девочек,

как-то равноправно, без соперничества, уживаясь в его душе, в его

чувствах.

═Но при всей своей быстрой влюбчивости в гораздо большей степени он был

робок, стеснителен, не уверен в себе. Еще мешало, что всегда он был

неважно одет. Он это знал, всегда об этом помнил, всегда в школьной массе

видел себя как бы со стороны. Многие из ребят в классе уже носили, даже по

будням, галстуки, приходили на школьные вечера в праздничных костюмах,

он же всегда был в одном и том же. Попросить родителей приобрести ему

что-нибудь поновее, получше из одежды и обуви он не мог, семья жила

бедновато, отец последние годы болел, перешел на пенсию, а песни для

почтовиков, как и вообще для служащих, были малы, просто мизерны, - о

каких═ обновах для сына могла идти речь? И в силу этих двух причин -

своей═ природной стеснительности и понимания своего не слишком приглядного

вида. - Антон никогда не решался подойти к тем девочкам, к которым его

влекло, чтобы знакомство стало ближе, прочней. Он держался в стороне от

них, уделом его было обожать и восхищаться издали, тая свои чувства в себе

нераскрытыми и неузнанными для тех, кто их возбудил.

═Володька еще полностью не договорил свое приглашение, а в голове у Антона

уже промелькнуло: как же он пойдет в центр города, в лучший кинотеатр,

где в фойе мраморные═ колонны, до блеска натертый паркет, играет на

эстраде джазовый оркестр, да еще в такой блестящей компании: Мальва и

Галя в новеньких плащах, лакированных туфельках, а Володька - так тот

выглядит просто франтом - наглаженные, с острой═ складочкой брюки,

цветастый свитер, поверх выпущен белоснежный воротничок рубашки. И рядом с

ними будет он, такой, каким вышел во двор кататься на велосипеде! А во что

переодеться?.. Нужны на билет деньги... Придется просить у мамы, а даст ли

она? С деньгами в их семье всегда было туго. Отцовской пенсии и маминой

зарплаты никогда не хватало до новых получек. В кино Антон ходит,═ урывая

из тех копеек, что дают ему на школьный завтрак в большую перемену...

═Но радость била в нем ключом, мешая трезво соображать.

═- Я сейчас... Только маме скажу... Чтобы знала, куда я делся.

═Антон рванулся к дому. Володька шагнул за ним, остановил жестом═ руки.

═- Слушай, - смущенно проговорил он, приглушая голос, чтоб его не

слышала Мальва и Галя, - вот какая история... Я Гальку═ с Мальвой

подбил на кино, а потом глянул в карман - мои финансы поют романсы!

Так что ты захвати на всех рублей десять.

═Так вот почему завернул к Антону Володька и привел с собой девочек! Не

Антон был им нужен как таковой, просто денег на билеты не оказалось!

═Но Антон уже не мог остановиться.

═На свой второй этаж он взлетел единым махом,═══ быстрей, чем когда-то

взбегал Генка Сучков. Мама стирала на кухне в корыте белье. На плите,

подогреваемый пылающими в топке дровами, вскипал час с водой.

═- Мам, дай десять рублей, на кино, за мной Володька Головин пришел!

- выпалил Антон.

═- Десять рублей?! Да ты что! - удивился мать. - У меня═ и

рубля нет, сегодня последние копейки потратила...

═- Мама, но мне нужно! - взмолился Антон. - Володька же

пришел, ждет во дворе!

═Сказать, что с ним ждут еще две девочки из его класса,═ Антон не решился.

Говорить открыто о девочках, хотя бы всего лишь о том, что он вместе с

ними пойдет в кино,═ Антон еще не научился, не мог; сковывала какая-то

непонятная, но непреодолимая стыдливость.

═И вот это была его ошибка: если бы он упомянул о Мальве, Гале, мать,

скорей всего, поняла бы щекотливость его положения, непременную═ нужность

денег, что-нибудь предприняла. Взяла бы в долг у соседей. Пожертвовала бы

теми, что отложены отцу на лекарства и хранятся как "эн-зе" -

неприкосновенный запас. Но в═ кино с Володькой, который слыл в классе

драчуном, бузотером, которого каждую неделю по два-три раза записывали за

нарушения порядка в так называемую дисциплинарную тетрадь... Да еще десять

рублей! А самый дорогой билет на вечерний сеанс - всего рубль

двадцать═ копеек.

═И мать решительно сказала:

═- И не проси! Обойдетесь с твоим Володькой и без кино. Тебе к

контрольной по алгебре готовиться надо. А то бы топор взял, дровишек в

сарае наколол, я последние полешки дожигаю. Сколько же раз я тебя

просила: наколи, наколи! В се потом да потом... Для дома, матери своей

помочь - у тебя никогда времени нет, только бы шлындрать впустую...

═- Ну, мам... ну, пожалуйста... - простонал Антон. -

Знаменитый же фильм, "Человек-невидимка". Все наши уже видели, его

же скоро с экранов снимут...

═Из глаз Антона были готовы скатиться слезы.

═В туманное от корытного пара окно кухни были видны стоящие во дворе

Володька и девочки. Они о чем-то разговаривали между собой. Володька

стоял спиной, похоже, он нисколько не сомневался, что Антон сейчас выйдет

с деньгами. Но время шло, Володька повернулся лицом к дому, поднял голову,

стал что-то искать глазами, вероятно - Антона в окне, махнуть═ ему

рукой или крикнуть: давай побыстрей, времени-то уже мало, опоздаем!

═Что было делать Антону? Ни выйти наружу с соклассниками, ни появиться в

окне... Зачем он не отказался сразу, когда Володька позвал в кино? Или

когда обнаружилось,═ когда он понял, что его приглашают вынужденно,

только лишь потому, что не хватает денег? Будь Володька с "финансами", про

него и не вспомнили бы...

═Володька и девочки, так ничего и не дождавшись, не высмотрев в окнах, и,

должно быть, не понимая задержки Антона, двинулись со двора к воротам.

Антон перешел из кухни в комнату, ее окно выходило на уличную═ сторону,

посмотреть: ушли ли его соклассники совсем или остановились на улице,

продолжают его ждать.

═Окно было раскрыто, до земли невысоко; как раз под окном ярко═ синели два

плаща и разноцветным пятном горел Володькин свитер. Уличные═ окна

Антоновой квартиры Володька знал и, задрав голову, смотрел прямо в

раскрытое═ окно. А с ним смотрели═ Мальва и Галя. И в один и тот же момент

они все трое увидели Антона.

═Провалиться бы ему тут же в бездонную═ яму или сгореть мгновенно в

пламени!

- Ну что ты так долго?! - недовольно крикнул Володька.

═Все, на что Антона хватило - это только отрицательно покачать ладонью

своей руки: не ждите, пойду! И тут же отпрянуть от окна. Но из глубины

комнаты он продолжал смотреть. Володька и девочки, непередаваемо

красивые, изящные,═ элегантные в своих приталенных, новеньких, уже не

детских, коротковатых, а девичьих, удлиненных, ниже колен плащах,

блестящих═ туфельках на тонких каблучках, пересекли по булыжникам улицу,

дошли до═ угла дома на противоположной стороне. Шли медленно, Володька,

похоже,═ им объяснил, что в кино теперь торопиться уже не надо. Теперь

можно только═ пройтись по Тулиновской, погулять в каком-нибудь из

городских парков. Володька будет занимать их разговорами,

"вкручивать" что-нибудь из того, как он здорово играет в шахматы,

сделал ничью с самим Воликом Загоровским. А Волик - сын известного

воронежского профессора, учится в пятой═ школе. Когда приехал в Воронеж

знаменитый Сало Флор, чехословацкий═ гроссмейстер, устроили сеанс

одновременной игры: Сало Флор против двадцати пяти═ самых лучших

воронежских═ шахматистов. Двадцать четыре быстро и с треском проиграли,

остался против Флора двадцать пятый - Волик.══ Было Волику в ту пору

всего десять лет. Флор почувствовал в Волике равного себе бойца, и бились

они бескомпромиссно, изо всех сил. Флор предложил═ Волику═ ничью -

Волик отказался, он был намерен победить Флора. Флор═ снова, на сотом с

чем-то ходу, предложил ничью, а Волик снова гордо отказался, ибо все еще

был уверен, что разобьет Флора, поставит его на колени. Флора он все-таки

не разбил, партия кончилась в пользу чехословацкого═ гроссмейстера. Флор

был рад: избежал позора поражения от десятилетнего═ мальчика. А мальчик

заплакал: он так верил в свою победу, что - не удалось...

═Вот═ до угла всего пара шагов. Мальва подняла руку, откинула знакомым

Антону движением прядку волос от лица назад...

═Мальва появилась в классе два года назад. А до этого она жила и училась в

Москве. Это придавало ей какую-то особенность, выделяло изо всех═ других

девочек школы: москвичка! Худенькая, тонкая, тоньше, кажется, не бывает...

Пропасть талантов. Если в школе самодеятельный концерт - Мальва поет,

и не что-нибудь, а классику - "Соловья" Алябьева, романсы Чайковского.

Или танцует: в балетной юбочке, на настоящих балетных пуантах. Этому

искусству она училась в студии при Большом театре. Сочинения по литературе

пишет так, что потом учительница зачитывает их перед всем═ классом как

образцовые. Можно подивиться точности выражений, красоте языка... Казалось

бы, такая, как Мальва, должна держать себя гордо,═ с чувством

превосходства, неприступно, но Мальва всегда со всеми═ предельно проста,

как равная с равными, приветлива...

═У Гали другой склад, другая натура. Она тиха, среди других в классе

малоприметна, как-то не по годам, по-взрослому серьезна. Никаких

артистических склонностей, зато отменная старательность в учебных делах:

всегда все домашние задания у нее пунктуально выполнены, все, что

полагается прочитать из внеклассной литературы, прочитано в полном объеме.

Если перед═ каникулами говорилось: собрать летом гербарий - собран и

гербарий, помещен в аккуратный альбомчик, под каждым растеньицем -

этикет как с названием... Добра и услужлива: не пишет перо,═ сломался

карандаш, потерялась стирательная резинка - смело обращайся к Гале,

охотно поделится═ своими припасами.

═Особенно нравилась═ Галя Антону классе в пятом, шестом. Пионеров тогда

посылали по дворам собирать металлолом: ржавые ведра, тазы, грядушки

поломанных═ кроватей. Говорилось, это железо перельют на заводах,═ сделают

колеса для тракторов, а каждый лишний трактор в стране - это═ больше

хлеба и всякой другой еды. А с хлебом было туго. Так что пионеров═ не

приходилось особенно агитировать. Антон, когда отправлялись в рейд по

дворам, пустырям, свалкам, старался попасть в одно звено с Галей -

чтобы═ совсем близко видеть ее агатовые глаза в черном лаке, холмики ее

появившихся грудей по белой блузкой с пионерским галстуком, ее руки с

удлиненными пальчиками, нести с ней вместе какой-нибудь железный прут...

Наверное, и как как-то интересовал, чем-то приятен был ей Антон, потому

что она не искала для себя другого напарника, всегда охотно присоединялась

к Антону. Так ли это было или не так, но так ему казалось, чувствовалось.

Но выразить свою любовь более ясно для Гали он так и не посмел. Наверное,

она и сейчас не знает, какие чувства жили в Антоне в ту их пионерскую пору

- и все еще продолжают в нем жить...

═Вот девушки и Володька завернули за угол, скрылись. А Антон все смотрел

- и внутри него все росла и росла какая-то пугающая пустота. Он

сознавал, что произошло непоправимое, теперь он всегда будет чувствовать

себя презираемым ничтожеством, никогда не посмеет сам подойти к Мальве═ и

Гале, заговорить с ними, как прежде, взглянуть им в глаза...

═А, собственно, за что же его презирать, в чем его вина, подлежит ли он

осуждению вообще? У него не оказалось собственных денег и ему не дала═ их

мать. Что же здесь стыдного? У него и не может быть собственных денег,

откуда им взяться? Володьке═ должно быть стыдней - и за приглашение в

кино с пустыми карманами, и за то, как он пытался выйти из своего конфуза.

Но любая конфузная ситуация для Володьки - как с гуся вода...

═Антон понимал,═ что судить и презирать его не за что, и все равно

чувствовал себя так, будто совершил что-то недостойное, несовместимое с

честью, упал столь низко, в такую бездну, что ему уже никогда не подняться

наверх...

═9

═Осенью тридцать седьмого года арестовали партийных родителей Мальвы.

Какое-то время она появилась в школе, исхудавшая еще больше, но теперь

уже явно нездоровой, неестественной худобой, с бинтами на запястьях рук,

скрывавших экзему от нервного потрясения. Даже много лет спустя,

вспоминая,═ как она выглядела, эти ее тонюсенькие перебинтованные руки,

Антон содрогался и плакал беззвучным внутренним плачем: бедная, какая же

немыслимая═ беда, невероятная тяжесть рухнула на ее хрупкую души, детские

плечики... А═ потом Мальва исчезла. Никто о ней ничего не знал. И не узнал

никогда. Тайны, если даже их создают такие люди, как Сталин, Ежов, Берия,

- не вечны. Спустя долгие годы открылось, что и для детей "врагов

народа" существовали колонии и лагеря. Не в таком ли лагере оказалась

Мальва, которая памятно для всех ее школьных товарищей пела на вечерах

художественной самодеятельности алябьевского "Соловья" и дважды,

трижды повторяла его на "бис", танцевала в роли Одетты из

"Лебединого озера"?..

═Про черненькую Галю Антон тоже долго ничего не знал. Она тоже исчезла. В

войну и после нее вообще все школьные друзья и товарищи потеряли друг

друга.═ Многие из ребят не вернулись с фронтов, многих занесли в═ другие

города, на дальние окраины страны эвакуация, жизненные обстоятельства,

полученные профессии.

═И вдруг спустя более чем полвека Антон получил от Гали письмо. Живет в

одном из маленьких провинциальных и далеких русских городов, похоронила

мужа, давно уже бабушка, на пенсии, теперь вся ее жизнь только в сыне и

внуке.

═Антон ответил - и завязалась не то чтобы регулярная, но все же

переписка.

═Антон═ и Галя к этом времени были уже совсем другими людьми,═ детские,

юношеские годы отдалились настолько, что превратились как бы в мираж,═ о

любых событиях той поры можно было вспомнить и поговорить═ просто как о

чем-то забавном, с улыбкой,═ иронией, и в одном из своих писем Антон

напомнил Гале о неудавшемся походе на "Человека-невидимку". Он

думал, что после стольких лет Галя полностью забыла эту историю, но пришло

от нее ответное письмом, и вот что Антон в нем прочитал:

═"...Да, я помню тот случай. Володька не сказал нам правды, а то бы мы

с Мальвой, конечно, же, не пошли за тобой. Он сказал так: "А вот тут в

двух шагах Антон живет. Давайте его тоже захватим, он такое любит: всякие

приключения, фантастику. Обязательно захочет на "Невидимку"

пойти".

═Помню я и то, каким ты был в школе. Ты выходил отвечать к доске, а я видела,

какие у тебя ботинки, брюки, как тебя стесняет их вид, и всегда тебе сочувствовала.

В шестом,═ седьмом и восьмом классах на тебе═ была одна и та же зеленая

вельветовая курочка. В восьмом - совсем уже истертая, тебе═ была она

уже тесна, рукава совсем коротки, торчали обшлага рубашки. Но ты═ все ее

носил, видно, нечем было заменить. А в девятом ты однажды пришел в═ сером

пиджаке в полоску, он был хлопчатобумажный, совсем дешевый, но═ ты сидел

на партой и украдкой посматривал на себя. Было видно - радуешься, то

на тебе обновка. А мне было радостно за тебя..."

═10

═Перед приемом в комсомол в райкоме Антон страшно волновался и трусил.

Снова и снова перечитывал вызубренный вдоль и поперек комсомольский устав,

перебирал в памяти все главные задачи текущей пятилетки,═ успехи

революционной борьбы в странах капитала - ведь могут об этом

спросить, проверяя политическую грамотность. Ходили слухи, недавно на

приеме═ одному мальчишке из какой-то городской школы задали вопрос: кто

такой Чойбалсан? Он не ответил. Кто возглавляет коммунистическую партию

во Франции? Тоже не знает. Не приняли. Сказали ему: политически═ не дорос,

иди, тебе сначала подковаться надо. Газеты═ читай, радио слушай.

═Но все обошлось легко. В райком к назначенному часу явилось на прием из

разных школ в общей сложности человек сто, набились в помещеньице райкома

так тесно - не повернуться. Где уж при такой толпе═ устраивать каждому

подробный экзамен!

═Первый секретарь и члены райкома сидели в кабинете за большим═ столом под

красным покрывалом, на нем ничего не было, стоял только маленький

бронзовый бюстик Ленина. Ребята входили группами, как пришли из═ своих

школ, вопросы следовали самые простые, полминуты на каждого:

═- Задачи комсомол знаешь?

═- Знаю.

═- В общественных делах участвуешь?

═- Участвую.

═- Как учишься?

═- На "хорошо" и "отлично".

═- С дисциплиной у тебя как?

═- Нормально.

═- Молодец! Принимаем? - обращался первый секретарь к молчаливо

сидевшим справа и слева от него райкомовцам. Те утвердительно кивали

головами.

═- Все! - говорил секретарь. - Ты принят. Поздравляем. Носи с

честью звание комсомольца. Следующий!

═Один из райкомовцев, перед которым лежал список, называл фамилию.

Названный, бледный от волнения, выступал из шеренги товарищей на шаг

вперед.

═- Задачи комсомола знаешь?

═Уже на другой день Антон держал в руках членский билет - маленькую

серенькую книжечку с ленинским профилем на обложке. И еще он получил

комсомольский значок в виде развернутого красного знамени с буквами ВЛКСМ,

- носить на груди. Он чувствовал═ себя счастливым. Он стал

комсомольцем одним из первых в классе, это событие поднимало его из детства

уже в═ начало взрослости, делало═ другим, чем был он до этого заметней,

значительней для окружающих и в своих собственных глазах. Наедине с собою

он═ множество раз доставал и разворачивал свой комсомольский билет,

откровенно им любуясь и наслаждаясь. Значок он прикрепил на отворот своей

зеленой вельветовой куртки, и в первые дни даже на уроках скашивал на

него глаза, тоже ненасытно им любуясь и наслаждаясь.

═Увы, не знал он и не═ знал, какое испытание уготовано ему вместе со всем

этим: вступлением в комсомол, обретением членского билета, комсомольского

значка на груди в виде огненно-яркого знамени с буквами ВЛКСМ...

═11

═Еще в те недели, когда Антон готовился к вступлению в комсомол, зубрил

устав и программу, штудировал в газетах международную хронику, чтобы не

"погореть" на незнакомстве с Чойбалсаном или каким-либо другим

деятелем, которого комсомольцу полагается знать, в школе ширился слух,

что у Аркадия Карасева из 10-го "А" как вредителя и врага народа

арестовали отца, известного инженера, руководителя нескольких больших

строек.

═Аркадия в школе знали все. Постоянный отличник, активный комсомолец,

даже, можно сказать, слава школы: участник и победитель всех городских

школьных олимпиад по математике, о нем не однажды похвально писали на

страницах областной молодежной газеты, помещали его портреты.

═И вот такая история с отцом!

═В подобных случаях коммунисты и комсомольцы, желающие показать свою

политическую чистоту и крепкую идейную закалку, поступали так:═ публично,

на партийных и комсомольских собраниях объявляли о своем═ разрыве с

опороченными родственниками; жены отказывались от мужей, сыновья и дочери

- от матерей и отцов. Кляли их за измену, предательство, просили

советский суд жестоко их покарать.

═Аркадию Карасеву в райкоме комсомола предложили поступить так же. Будь он

сереньким, незаметным, ничего не значащим - его бы, возможно,═ не

тронули, но он был слишком на виду, как и его отец - имя

Карасева-старшего то и дело мелькало на газетных страницах, звучало в

передачах местного радио. Райкомовцами, естественно, руководила в первую

очередь забота о себе:═ не предприми он такой меры - неминуемо

поползут в городе разговоры: а что же это сын не осуждает своего отца за

преступления, подлые вражеские делишки? Вот что, оказывается, у

Карасева-то на стройках происходило: и взрыв в котловане был, семерых

покалечило, и рабочих в═ столовой травили, битое стекло═ им в перловую

кашу подмешивали... А сынку это, выходит, вроде как нравится, помалкивает,

что папаша его мерзавец, диверсант═ и убийца...

═Но Аркадий, как утверждали те, кто распространял про него и

Карасева-старшего эти сведения, отказался отрекаться от отца и клеймить

его как подлого врага. Наоборот - сказал, что отец его не мог

заниматься вражеской деятельностью, он, Аркадий, не верит в это. Его отец

наверняка жертва чей-то злобной клеветы, настоящих врагов. Им выгодно

вывести из строя нужных стране,═ талантливых специалистов, вот и прибегают

они к таким подлым приемам: клевете, оговору. Факт ареста - еще не

доказательство вины. Суда═ над отцом не было, вредительство его не доказано.

Аркадий убежден, что произошла ошибка, НКВД обязательно разберется - и

отец непременно выйдет на свободу.

═Но Аркадию в райкоме═ сказали, что в НКВД работают не такие люди, которые

могут допускать ошибки. Прежде чем предпринять репрессивные меры, там сто

раз все самым тщательным образом проверят и перепроверят и сто раз

подумают. И выражать недоверие органам, бдительно стоящим на═ страже

безопасности, интересов нашего государства и народа, ни один коммунист или

комсомолец не должен. Не имеет права. Это═ сеять смуту в умах людей,

подрывать доверие к государственной власти. Делать как раз то, что

пытаются делать наши враги всех мастей.

═Но клеймить отца Аркадий все равно не согласился. На беседы в райком его

вызывали не один раз, давили и так, и этак, и все безрезультатно.

═И тогда в райкоме было решено: за отказ выполнить рекомендацию

руководящего комсомольского органа, поступить так, как должен поступить

настоящий сознательный комсомолец, преданный партии и государству, во

всем идущий с ними в ногу, за недоверие к действиям органов советской

власти, за порочащие их высказывания Аркадия Карасева из комсомола

исключить. Сделать, как полагается по уставу: на общем═ комсомольском

собрании═ в своей первичной организации, в данном случае - в школе,

большинством голосов. Никакого сомнения - собрание поддержит линию

райкома, а═ райкому останется только немедленно утвердить принятое

решение. В итоге═ - огромный моральный, политический эффект: коллектив

продемонстрирует═ свое единство и высокий боевой дух, непримиримость═ к

тем, кто пытается пренебречь комсомольским долгом, в такое ответственное

время внести разлад и сомнения в стройные ряды молодежи.

═Десятый класс "А" напоминал растревоженный улей. Внешне все было

как прежде: своей чередой, по расписанию, шли уроки, писались сочинения,

диктанты, контрольные, решались на доске задачи по тригонометрии, физике,

но главным содержанием жизни в═ десятом "А" было происходящее с

Аркадием Карасевым. То, что от него требуют, принуждают исполнить.

═Класс "А" был особый класс. "Б", параллельный, при тех же

самых учителях и═ школьных руководителях был классом обычным, ничем не

примечательным,═ рядовым. Учебные дела шли ровно, без больших успехов, но

и═ без серьезных провалов, все учащиеся были примерно одинаковы, никто не

блистал какими-либо яркими способностями, тем более талантом, ни о ком

нельзя было сказать, что он чем-то выделяется, представляет собой

незаурядную личность. А в "А" каждый был чем-то одарен. Одни,

кроме школы,═ учились еще и музыке, другие посещали во Дворце пионеров, в

Домах культуры разного рода секции, студии: рисовальные, художественной

лепки, балетные,═ спортивные. В классе, например, был чемпион города по

фехтованию. Еще один парень занимался скоростным плаванием в бассейне,

мечтал о рекордных показателях. В школе существовал драматический кружок,

которым═ руководил настоящий артист из театра. Кружковцы ставили водевили,

скетчи, даже большие пьесы со многими действующими лицами:

"Разлом"6 "Вишневый сад". Участвовали желающие их всех

классов, даже младших, но═ основной актерский костяк составляли ученики

десятого "А". Класс назывался выпускным, весной предстояли трудные

экзамены, учебе полагалось уделять═ все силы, все внимание, но даже в год

самых серьезных выпускных экзаменов в десятом "А" ребята и девушки

находили для спектаклей и время, и желание, и силы.

═Таким, каким он был, класс сложился без всякого специального подбора, по

воле доброй случайности, с самого первого дня, как только родители

привели в начале сентября детей в школу, и учителя, еще не зная, кто что

собою представляет, кто на что способен, рассадили детвору по партам.

═Есть классы шумные, неугомонные, с постоянными внутренними═ конфликтами,

междуусобицей, драками, и ничего с этим не═ поделаешь, никак это не

искоренишь. В "А" все ребята и девочки были дружны между собой.

Никогда не ссорились, не ябедничали, не сплетничали, во всем поддерживали

друг друга. Учились все успешно, слабых оценок не было ни у кого, ни по

какому предмету. А уж если в журнал залетал хотя бы один "пос"

- "посредственно", тройка по-нынешнему, то для всех это

означало настоящее ЧП. К═ виновнику такого происшествия сразу же бросались

на помощь лучшие═ ученики класса; девочки, как более искусные дипломаты,

вели обработку учителей: спросите еще раз, он же (или она) прекрасно

знает, просто запнулся, сбился, плохо себя чувствовал в этот день, у него

голова болела! Учителя и сами понимали, что произошла случайность, что-то

ненормальное. Давали═ оступившемуся возможность поправить оценку, и

заступники его оказывались полностью правы: на этот раз он (или она)

действительно отвечал гладко, уверенно, и "пос" исчезал из

журнала.

═Ученики десятого "А" даже внешне заметно отличались ото всех

остальных в школе, от своих сверстников из других школ. Трудно сказать,

как сложился у них такой стиль, по сговору или непреднамеренно,

естественным═ порядком, и как он достигался, ведь но во всех семьях

существовали необходимые финансовые возможности, но все юноши приходили в

школу в темных костюмах, в белых выглаженных рубашках с галстуками. Причем

- скромными, приглушенных расцветок; никто не надевал яркие, кричащие,

отдающие безвкусицей. Соблюдение этих правил придавало каждому

подчеркнуто интеллигентный вид. Соответственно все и держались - с

отменной═ вежливостью, с поклонами здоровались с преподавателями, девушек

и даже═ девочек-младшеклассниц всегда и везде пропускали вперед. Подняться

над═ партой при ответах учителю на уроках - это было непреложное

школьное═ правило,═ но те, кто учился в десятом "А", вставали

всегда, в любой обстановке,═ если к ним подходил и обращался кто-либо из

взрослых.

═Вот такой был этот класс, непохожий на другие, заставлявший всю школу

говорить о себе, рождавший невольное желание на него равняться и подражать

его ученикам.

═И вот теперь у них, привыкших к спайке, почти семейному содружеству, с

одним из товарищей происходила беда, в сравнении с которой все прежние

неприятности, что когда-либо с кем-либо случались, требовали солидарности,

сплочения, совместных действий, можно было считать ничего не стоящими

мелочами, даже просто чепухой.

═И класс, стараясь не обнаружить этого явно, буквально кипел в величайшем

волнении и тревоге. За все школьные годы никогда еще не возникало такой

остроты и такого накала. На переменах возле чьей-нибудь парты═ немедленно

собирался тесный кружок, взбудораженная кучка, голоса сливались, многие,

не выдерживая, перебивали других, торопясь высказать свои═ мысли,

предложения. После уроков не рассыпались поодиночке, не стремились к себе

домой, - кучками, группками отправлялись к кому-нибудь из близко

живущих на квартиру, продолжали дебаты там, в прежнем, если не большем,

волнении. Забегал, появлялся кто-нибудь новый - с дополнительными,

только что узнанными известиями, возникшими идеями или чтобы еще раз

высказать старое, но на иной лад. Те, у кого были телефоны, по десять раз

за═ вечер звонили друг другу. Никто не находил себе покоя и места. И всех

терзало одно: неужели все-таки райком пойдет на такую жестокость: исключит

из комсомола выпускника! Лучшего отличника, еще вчера - славу и

гордость школы. Для Аркадия же это просто конец! Ему же тогда не

поступить═ ни в один институт! Не найти себе никакой приличной работы.

Только дворником или подносчиком кирпичей на стройке. Райком еще и такое

может устроить: вместе с исключением не дать Аркадию закончить школу!

Такой═ случай был два года назад. Десятиклассник, даже имя его помнилось,

не забылось, Саша═ Петров, что-на на одном из тогдашних комсомольских

собраниях, не подумавши, ляпнул, - и в два счета его выперли из

комсомола и из═ школы. Мать его ездила в Москву, к Крупской, за помощью и

заступничеством. Упала, рассказывали,═ там ей в ноги. В конце концов

Сашку восстановили, школу он закончил, но пропустил год и заканчивал не в

своей, а в вечерней для рабочей молодежи, и каких переживаний стоило это

ему самому и его родителям!..

═Все в десятом═ "А" были комсомольцами. В собрании предстояло

участвовать всем. Решать судьбу═ Аркадия поднятием своих рук. Считается,

что у каждого свободный выбор, хочешь - "за", хочешь -

"против". Но это только считается. На самом деле как надо

голосовать - райком установил и твердо обозначил: как подобает

настоящим комсомольцам. За исключение. Все как один. Единогласно. Другого

просто не может быть!

═12

═Всю ночь равномерно и безостановочно лил холодный осенний дождь. Не

перестал он и утром. Антону до школы было совсем недалеко, но═ пока он

добежал═ и вошел в вестибюль, и кепка, и драповое пальтишко, перешитое

из старой отцовской шинели телеграфиста, были мокры насквозь.

═В вестибюле на фанерный щит для объявлений Наум Левин, секретарь

школьного комсомольского комитета, прикреплял кнопками большой═ белый

лист: завтра, такого-то октября, в шесть часов вечера общее комсомольское

собрание. Повестка дня из двух пунктов: доклад═ "Об укреплении

бдительности в условиях ожесточенной борьбы с врагами народа" и

"Обмен мнениями".

═Антон прочитал - и не удержал в себе вопроса:

═- А говорили, вроде намечено другое...

═Наум вогнал последнюю кнопку в неподатливую фанеру, поправил на═ носу

большие очки в роговой оправе. Он был лютый книгочей, перечитал═ всю

русскую и мировую классику, уже давно определил для себя путь после

школы: московский институт философии и литературы. Он даже знал, какую

диссертацию напишет в результате учебы в МИФЛИ: о двух великих гуманистах

человечества - Викторе Гюго и Льве Толстом.

- Ты имеешь в виду вопрос об Адике Карасеве? Да, уже и объявление

было═ написано. Но потом в райкоме сказали - переписать вот так.

═Наум был из═ десятого══ "А", друг и товарищ Аркадия. В нем ясно

виделось═ то затруднение, в котором он оказался: как секретарь комитета он

должен═ был выполнять указания райкома, как друг и товарищ Аркадия -

не хотел ему вреда. Не хотел насилия, что совершал над Аркадием райком.

═- "Обмен мнениями"... - прочитал Антон второй пункт.

- Какими═ мнениями, о чем? Надо ли бороться с вредителями и шпионами?

О докладе?═ Тоже нечего обсуждать. В нем═ будет все правильно, повторение

известных═ постановлений, газетных статей... Непонятно.

═- Да нет, как раз все понятно,═ в этом пункте то самое, о чем ты меня

спросил... Собранием═ буду руководить не я, мне предстоит только его

открыть, а поведет дальше кто-нибудь из райкома. Может быть, даже сам

первый секретарь. Они и объявят, что конкретно этот пункт означает, о чем

говорить.

═- А это правда, что про отца Аркадия написано в газетах: создал

подпольную организацию, собирали оружие, готовились поднять восстание,

захватить Москву? Москву! Белая армия с казачьими полчищами не смогла в

гражданскую Москву взять, неужели кучка подпольщиков сумела бы в нынешнее

время это сделать?

═Спрашивая, Антон чувствовал, что он может не скрывать═ своих сомнений,

Наум ответит именно так, как думает.

═- Кто ж может точно про это сказать? - пожал худыми плечами Наум.

По губам его скользнула легкая полуусмешка. - Только═ там знают, что и

как на самом деле, - выразительно дернул он головой в сторону, намекая

на то═ серое бетонное здание на одной из тихих боковых улиц города, куда

увозили всех арестованных.

═Помолчав, Наум проговорил, как бы думая вслух:

═- Может быть, что-то действительно есть... Отец его учился в

Германии, еще при царе... Работал в Бельгии, Англии. Знает языки, много

друзей за границей. Переписывается... Но отец═ его не дворянин, не из

богатой семьи, сам себе дорогу к образованию прокладывал...

═Тут же Наум возразил самому себе:

═- Но происхождение не главное. У Мальвы отец из беднейших слоев, с

шестнадцати лет в партии, в большевистском подполье. В гражданскую на

Южном фронте над политотделом начальствовал, друг Фрунзе. А тоже арестован

как враг. И тоже будто бы мятеж затевал, покушения на Сталина и

Ворошилова готовил...

═Наум вдруг резко оборвал свои размышления, будто спохватившись -

зачем он так откровенничает перед Антоном? Секретарь комсомольского

комитета школы с рядовым, тем более только что принятым комсомольцем,

восьмиклассником, должен говорить совсем по-другому.

═- Тебя Корчагин хочет видеть,═ - вспомнил он. - Что-то хочет

тебе хорошее предложить. Зайди в комитет, он сейчас там.

═- А кто такой Корчагин?

═- Инструктор райкома. Он к нашей организации прикреплен, наставник

наш.

═До начала уроков еще было время. Антон вошел в небольшую комнату

комитета под лестницей на второй этаж. Когда-то в ней хранились пионерские

горны, барабаны и отрядные энамена. Потом поставили большой═ бильярд с

желтыми шарами из пластмассы. Потом какое-то время тут помещался буфет с

продажей на большой перемене бутербродов с сыром, колбасой═ и сладкого

кофе. Но для буфета эта тесная комнатушка явно не подходила, буфет

перевели в гулкий каменный подвал. Теперь эту невзрачную комнатушку, в

которой постоянно горел электрический свет, иначе в ней было бы═ совсем

темно, занимал комсомольский комитет -═ с бюстами Ленина и Сталина на

обтянутых кумачом тумбочках, просторным столом - тоже под кумачовым

покрывалом. Еще в ней были стальной несгораемый сейф, в котором═ хранились

комитетские деловые бумаги, резиновый штампик об уплате членских взносов,

и десятка полтора стульев у стен - для заседаний комитетчиков. Сейчас

на этих стульях сидели старшеклассницы,══ игроки школьной волейбольной

команды, человек десять. Антон не раз видел их в игре в спортивном зале и

на летних городских площадках, "болел" за их победы. Часто они их

одерживали, команда была сильная, мастеровитая. Но в последнее время

стали, к досаде и огорчению всей школы, проигрывать. Игроки те же, но

что-то разладилось, исчез прежний боевой дух.

═За столом Антон увидел веселого, улыбающегося парня с косым зачесом

светлых волос, в зеленом полувоенном кителе с комсомольским значком над

клапаном нагрудного кармана. Это и был Корчагин, как понял Антон,

инструктор райкома. Когда Антона принимали в райкоме - он был среди

тех, кто знаменовал собой руководство, сидел за столом с бюстом Ленина по

правую руку от первого секретаря.

═- Здравствуй! Проходи, садись, мы уже заканчиваем, - бросил он

отворившему дверь Антону, мельком взглянув на него,═ и продолжил свой

разговор с волейболистками. - Еще раз вас уверяю -═ тогда, прошлым

летом, мы═ ничего не могли сделать, хотя пытались, изо всех сил пытались.

Но места на═ сборы были уже давно распределены, деньги за проживание

заплачены. А без денег - кто бы вас там поселил, стал бы кормить?

═- Захотели бы по-настоящему - нашли бы, как сделать. И деньги бы

нашли. Наши шефы, завод Коминтерна, дали бы. Не такие уж и большие деньги

требовались, - сказала сердито одна из волейболисток. - А раз

тренировки не состоялись, то чего ж вы хотите, вот и результат: городское

первенство продули. А могли бы выиграть, это факт!

═- Верю, могли! - согласился Корчагин. - Райком в вас верит.

Потому так и поддерживаем. Вот вам тоже факт, как говорится, налицо: про

вас мы не забыли, без═ всяких ваших напоминаний все время нажимали на все

педали═ - и добились. В зимние каникулы поедете обязательно. На целые

две недели.═ Условия даже лучше будут: проживание в настоящих гостиничных

номерах,═ при каждом номере - туалет, душ, горячая и холодная вода. И

помыться, и постирать в любое время. Питание трехразовое,

высококалорийное; молоко, сметана, фрукты. Представляете, среди зимы, снег

кругом, а у вас на столе яблоки, виноград. Вечером - бесплатное кино,

артисты будут приезжать. Но только уж потом извольте отдачу: первое место

на городских соревнованиях! Договорились? Устраивают вас такие условия?

═Девушки одобрительно зашумели. Хмурое выражение на их лицах сменилось

улыбками.

═- Ну и лады! - положил Корчагин на стол перед собой кисти рук,

закрывая этим жестом разговор. - А сейчас идите, скоро уже звонок.

Про завтрашнее собрание не забывайте, оно важное. Чтоб все как одна

присутствовали!

═Девушки еще толпились в дверях, выходя. Корчагин повернулся к Антону:

═- Садись поближе, вот═ сюда, - показал он на стул, стоявший у

самого═ стола. - Ну, здравствуй теперь по-настоящему! - крепко

пожал он руку Антону. Он смотрел ему прямо в глаза, весело, широко,

по-дружески улыбаясь,═ точно они с Антоном были давними приятелями, много

времени не встречались и вот наконец сошлись, и Корчагин просто не может

сдержать чувств,═ как ему радостно снова видеть Антона, с ним

разговаривать.

═- В райкоме тебя уже поздравили со званием комсомольца, но я тебя

еще раз хочу поздравить, от себя лично. Раз да тебя, очень рад. Это

большой шаг в жизни, по себе знаю. Многое в человеке меняет. Когда я стал

комсомольцем, я в вагонном депо при слесаре в подручных ходил. Чумазый,

как═ черт, ящик инструментов тяжеленный, от земли не оторвешь. И вот

вручили═ мне в райкоме комсомольский билет, держу я его - и не знаю от

радости, что делать - плясать, кувыркаться? Пришел в депо, мне

мастерюги пожилые говорят: Колюха, выпить по этому поводу надо. Ставь!

Раньше с получки я с═ ними, бывало, стопку-другую опрокидывал, надо же

было марку держать,═ чтоб за взрослого считали. А тут им говорю, причем

- без всякого притворства, по-чистому, вот как у меня на душе, на

совести: мне, говорю, денег на═ поллитровку не жалко, я вам и литр могу

поставить, пейте, раз уж так хочется, но только я с вами, извиняйте, не

сяду. Раньше садился, а теперь нет. Теперь я комсомолец, как это я буду

водкой наливаться, зачем? Комсомольцы═ себя дурманом не травят, ни табак

не смолят, ни алкоголь не хлещут. Они аж═ рты поразинули. Не поверили, что

я всерьез. А я сказал - и будто отрезало, с═ тех пор, ни одной цигарки

не скрутил, ни к рюмке ни одной не приложился. Даже на праздники... Вот как

меня мораль-то комсомольская проняла!.. Извини за длинное отступление,

- перебил он себя, - но когда я таких юнцов═ вижу, как ты, еще

совсем зеленых, всегда те свои годы вспоминаю... Сейчас═ жизнь═ куда

легче, налаженный, вы и учитесь нормально, и живете, и все у вас═ как у

людей, а тогда, лет восемь - десять назад, - опять обратился он═ к

своей═ памяти, - у меня и у сверстников все иначе было. Мы

фэзэушничали, а это значит - учишься и работаешь одновременно. Хоть и

сокращенные часы нам,═ пацанве, а попробуй потянуть два таких воза -

ученье и работу в депо! Она═ ведь не с булками, не с пирогами, а с

железом, сила большая нужна.═ А какая у нас сила была, у мальчишек, откуда

она? В столовке одна крупяная═ баланда каждый день, да на второе две ложки

опять же перловки вареной.═ Вставали - шести еще нет. Самое большое

желание у меня было даже не нажраться досыта, а выспаться. И никак это не

получалось. В общежитии разве═ спать спокойно дадут? Полночь-заполночь, а

все хороводятся, один, нализавшись, песню орет, другой на гармошке играет.

На дворе ночь давно, а ему,═ видишь, ли, приспичило на гармошке играть!..

Ну, ладно, что═ было - то уплыло. Я вот про что хотел с тобой

поговорить. - На лице Корчагина как бы═ прибавилось света и дружеской

ласки. - В скором времени райком курсы═ пионервожатых для летних

лагерей открывает. Хотим и тебя зачислить. Сам═ понимаешь, отбор строгий,

не любой-каждый на них попасть может, берем═ только надежных,

дисциплинированных. Что не подведут. Звание вожатого═ не уронят. Мы тобою

после приема поинтересовались и видим - по всем качествам═ ты

годишься,═ получится из тебя для пионеров вожак. Курсы трехмесячные,

послушаешь лекции, научат тебя всему, что должен вожатый знать и уметь: и

как игры с пионерами устраивать, и какие беседы проводить, и как в поход

ребят повести, чтоб всем интересно, полезно было, да чтоб целыми и

невредимыми все назад вернулись. Словом, всем премудростям. А летом на два

месяца═ в Чертухино, в детский оздоровительный лагерь. Ты в Чертухино

бывал? Прекрасное место. Лагерь на крутой горе, в старинных барских домах,

внизу речка, на той стороне дремучий лес. Олени дикие бродят. У лагеря

свои лодки, целая флотилия. Заплывал на пять,═ на десять километров вверх

по═ реке. Вылазки в лес за орехами, ягодами. Каждую неделю по вечерам

пионерские═ костры с песнями, танцами, разной самодеятельностью... Вожатым

полагается форма: рубашка защитного цвета, такие же брюки, портупейный

ремень через плечо. Питание бесплатное. Да еще деньги получишь, зарплату.

Получал когда-нибудь зарплату? За два месяца солидная сумма набежит.

Зимнюю шапку из меха или ботинки с галошами можно купить. Я тебя даже═ не

спрашиваю - согласен ли ты на курсы, заранее знаю - согласен, кто

ж от═ таких удовольствий откажется!

═Говоря, Корчагин все время неотрывно смотрел в глаза Антона. Казалось, он

даже═ ни разу не моргнул. Во взгляде его, цепком, проникающем в самое

нутро Антона, было что-то гипнотическое, не поддаться под таким═ взглядом,

не согласиться, с тем, что внушают, что от тебя хотят - невозможно.

═- Значит, возражений нет, я тебя в список курсантов вношу! - и

Корчагин, как с волейболистками, положил свои ладони плашмя на красную

ткань стола.

═- Все, можешь быть свободным... Да, про завтрашнее собрание знаешь?

- спросил он, когда Антон уже сделал движение подняться со стула, как

бы спохватываясь, что едва не забыл напомнить Антону о таком важном деле.

═- Знаю, прочитал сейчас объявление. А кто будет делать доклад?

═- Лектор обкома партии. Собрание открытое, для всей молодежи. Скажи в

своем классе товарищам, пусть приходят все. Вопрос о бдительности касается

каждого. Видишь, что в стране происходит? С победами социализма враги

подняли голову. Долго таились, скрывали свою ненависть, надеялись,

советская власть рухнет сама, не удержится. Да просчитались. Уже═ двадцать

лет после революции прошло, и советская власть только крепнет. И═ разруху

победили, и тяжелую индустрию создали, и колхозное производство на ноги

встало, оснащается машинами, растут урожаи. А дальше советскую═ власть и

вовсе никакой силой не свалить. Полная поддержка трудящихся═ внутри

страны, пролетариев всего мира. Вот и полезла всякая нечисть изо═ всех

щелей - дать последний и решительный, пока еще есть хоть какие-то═ надежды

на реставрацию прежних порядков. Сейчас у всех советских людей═ задача

одна: железная сплоченность в ответ на происки врагов. Крепить ряды.

Высочайшая бдительность. Везде, на любом участке ═беспощадно разоблачать

запрятавшихся двурушников, выжигать каленым железом всех, кто═ хоть чем-то

старается содействовать врагам. Срывать маки с тех, кто притворяется

"своим", даже в стахановцы, в ударники труда пролезает, а в душе

- Иуда, зубами от ненависти ко всему советскому скрипит. Обо всем этом

и═ поговорим подробно на собрании. Все вы тут в школе, конечно, ребята

развитые, но лишний раз азы политграмоты напомнить не мешает...

═В просторном вестибюле,═ школьных коридорах зазвучала громкая трель

электрического звонка.

═Только уже за своей партой Антон отключился от гипнотического воздействия

немигающих желто-коричневых глаз Корчагина, его дружеской═ ласковости, его

напористой речи, и, с трезвеющим сознанием, задал себе вопрос: а почему

это Корчагин стал говорить с ним о курсах вожатых, о том,═ каким

соблазнительным может получиться у него будущее лето - именно═ сейчас,

накануне собрания? Ведь курсы еще не скоро, можно было бы о них═ и потом.

Уж не в надежде ли, не с намеком на то, что как сказал Корчагин

волейболисткам, и от него должна последовать "отдача"? Может,

райкомовский инструктор просто подкупал его, Антона, перед голосованием,

льстивыми уверениями в его надежности, радужными перспективами, которые,

конечно, соблазнили бы любого?

═13

═До первой "оттепели" хрущевских пятидесятых годов было еще

далеко, даже не доносились ее начальные, робкие дуновения, еще во всей

силе существовал страх═ произнести громко смелое слово, своих же

собственных, неположенных мыслей, приходящих в голову, но Антон уже в ту

пору, как═ и абсолютное большинство в стране, отчетливо понимал, что

государственное здание представляет лишь красивый фасад, за которым многое

тоже является лишь бутафорией, не более как только вывесками зачастую с

совсем обратным содержанием, и в целом вместо подлинной, настоящей жизни

играется спектакль - с вымуштрованной "массовкой", разного

уровня талантливости актерами на видных ролях, под общим руководством

государственных режиссеров, среди которых, как в театральном искусстве,

есть большие,═ крупные, наподобие Станиславского, Мейерхольда, Вахтангова,

а есть и маленькие, всего лишь клубного масштаба.

═Инструктор райкома комсомола Корчагин тоже был режиссером - с

поручением по разработанному сценарию провести в школе собрание, главной

целью которого было исключение из комсомола Аркадия Карасева. Корчагин

старался, как только мог, в меру своего умения и способностей, используя

опыт других режиссеров и других подобных собраний, и многое у него

получилось, многое ему удалось.

═Доклад лектор обкома партии прочитал минут за двадцать. Именно прочитал

- громко, внятно, не сбиваясь, с машинописных листков. Вряд ли═ доклад

был написан им самим, доклады на такие темы лекторы даже обкома═ партии

сами не пишут, скорее всего текст был составлен, отредактирован целой

группой лиц, специальной комиссией, проконтролирован и утвержден═ другой

группой, другой комиссией, из лиц выше и значительней по должностям и

положению, а может быть, даже получен из Москвы, где с ним было═ проделано

то же самое - чтобы на собраниях по всей стране звучало именно то, что

нужно, без всякой, хотя бы даже самой малейшей, отсебятины. Антон был

прав, разговаривая с Наумом Левиным возле повешенного объявления: в

докладе только повторялись фразы, что ежедневно слышались в передачах

радио, можно было прочесть в каждой газетной статье.

═Собрание проходило в самом большом школьном зале, музыкальном, с

люстрами под высоким потолком. Обычно в вечерние часы, когда в этом зале

происходили учебные занятия, репетиции будущих самодеятельных═ концертов,

включали одну, в крайнем случае - две люстры. Сейчас горели все

четыре, заливая зал ярким светом.

═Наум действительно только открыл собрание, потом сел за столом президиума

на крайнее место, а центральное занял Корчагин.

═Лектор на музыкальном пюпитре, поставленном для него взамен трибуны,

собирал и складывал в стопку свои листки, а Корчагин поднялся и═ спросил у

зала: какие есть вопросы?

═Последовало молчание.

═- Давайте, ребята, не стесняйтесь, с лектором нам повезло, человек

эрудированный, подготовленный, ответит на любой ваш вопрос.

═Зал продолжал молчать.

═- Неужели не о чем спросить лектора? Тогда переходим к следующему

пункту повестки дня. У кого есть какие суждения? Мнения? Может, кто хочет

высказаться? Ведь от услышанного возникает столько мыслей, столько

чувств...

═Зал молчал.

═Чей-то голос в глубине негромко произнес:

═- Все ясно. Можно расходиться.

═- Как расходиться?! Собрание только началось, а вы уже -

расходиться! - рассердился и вскипел Корчагин. - Просто не

раскачались еще, туговаты вы на раскачку. Будут вопросы. И суждения,

мнения будут. Вот товарищ═ Кабаков, я вижу, хочет что-то спросить, - и

Корчагин показал рукой в задние ряды. - Или сказать что-то хотите,

товарищ Кабаков, взять слово? Выходите═ сюда, к столу, чтоб вас все

видели.

═С появлением у стола Кабакова, собственно, и началось то собрание, что

было назначено райкомом, которое Корчагин деятельно, энергично, обдуманно

и спланировано готовил все последние дни.

═Кабакова Антон не знал. Да его и мало кто знал из находившихся в зале. В

начале учебного года, месяца полтора назад, ради более═ равномерной

загрузки учащимися городских школ в школу Антона влили до сотни новых

учеников, создали из них классы, и вместо двух параллельных, как прежде,

получилось по три, даже по четыре: три восьмых, три девятых и четыре

десятых. Кабаков, плотный, рыжеватый. Под своей естественный цвет - в

таком же рыжеватом, ворсистом═ спортивном костюме. На куртке -

несколько спортивных значков: ГТО, ПВХО, "Ворошиловский стрелок",

"Ворошиловский всадник".

═Он вышел уверенно, походкой крестьянского парня, слегка развалистой,

тяжеловатой. В такой же манере - тяжеловато, основательно, стал,

словно желая надежно врасти в пол, в то место, на котором остановился.

Куда деть свои руки - он не знал. Сначала заложил их за спину, потом

опустил═ вдоль тела, но получилась стойка "смирно", он

почувствовал, что она неестественна, не годится - и снова отправил руки

за спину.

═Но говорить он═ был не мастер. Минуты три он сбивчиво, косноязычно

повторял фразы из доклада лектора, что долг каждого честного советского

человека, каждого патриота беспощадно разоблачать врагов, выискивать их

везде═ и тащить на суд народа, который они хотели отдать опять в рабство

капиталистам. Потом он так же косноязычно сказал, что должен был сказать,

что было для него запланировано. Ему непонятно, сказал он, поведение таких

людей, которые не желают, уклоняются заклеймить уже разоблаченных═ врагов,

и при этом хотят оставаться в комсомоле, как будто гнилой либерализм,

примиренчество с наймитами иностранных разведок совместимо с пребыванием

в комсомоле, ни исключают друг друга. Он молодой комсомолец, сказал

Кабаков, он еще не знает, а полностью марксизм-ленинизм он еще не изучил,

но он убежден, что так не может и не должно быть. Или твое место с

врагами, раз они у═ тебя не вызывают гнева и желания с ними расправиться

по═ заслугам, или уж будь к ним беспощаден - и тогда оставайся в

комсомоле. Такие═ непонятные, двурушные комсомольцы в═ нашей школе есть,

сказал Кабаков, кто именно - указать он не может, в школе он совсем

недавно, с первого сентября, раньше он учился в другой, но он слышал, что

такие есть.

═- Зато я знаю, кто именно, - как бы подхватывая эстафету, заявил

следующий парень, поднимаясь из задних рядов и выходя на место Кабакова.

Он тоже был из тех, что появились в школе недавно, и был для старых

учеников чужой, как и они были═ для него чужими, незнакомыми.

═- Назову только одну фамилию, самого злостного. С ним, я слышал, в

райкоме беседовали, товарищи не один раз пытались его убеждать, на совесть

и честь воздействовать. Это Аркадий Карасев из десятого "А?. Но ничем

пронять его не смогли. Упрям, как... не буду говорить, как кто, понятно═ и

так. Его отец изобличен и фигурирует в числе самых крупных вредителей,

которые подрывали и разваливали народное хозяйство и нашей области, и

всей страны. А Карасев не хочет═ признать, что отец его заслужил проклятия

всех честных граждан. Он даже не понимает, какой плохой пример подает

другим. Как разлагает общую дисциплину. Вносит разлад в ряды комсомола. И

вообще всех советских людей. Я тоже считаю, что вопрос надо ставить так:

или - или! Или пусть заявит здесь, как он расценивает своего отца, или

- вон═ из комсомола!

═В подобных словах и выражениях и с такими же концовками прозвучало еще

несколько выступлений. В зале и в каждом из присутствующих═ все более

нарастало волнение. Оно было неодинакового свойства, в нем проявлялась

разница в реакции на слова выходивших к столу, но те в своем пафосе═ были

словно родные братья. Горячность одного оратора передавалась следующему═ и

подстегивала его, словно кнутом, каждый новый распалялся на═ несколько

градусов выше и размахивал руками все шире, все неудержимей. Причем все

они были ребятами, совсем незнакомыми с Аркадием, не знающими ни его

личных качеств, ни характера, ни привычек. Даже, вероятно, внешности.

Попроси их: ну-ка, покажите, который здесь в зале Аркадий Карасев -

вряд ли они смогли бы безошибочно это сделать.

═А Корчагин, как опытный кочегар, разжигающий топку, все подбрасывал и

подбрасывал в зал горючего материала заранее подготовленными им ораторами,

которых он подавал, как будто каждый действовал сам по себе и говорил

экспромтом.

═- Вы хотите что-то добавить? - спрашивал он из-за стола, как

только заканчивалась чья-нибудь речь, показывая рукой в глубину сидящих,

на очередного парня, приподнимающегося со своего стула. - Ваша

фамилия? Выходите сюда... Вы тоже хотите высказать свое мнение? Ваша

фамилия? Из═ каково вы класса? Хорошо, послушаем, выходите к столу!

═После того как выступило не меньше десяти человек, Корчагин сказал:

═- Настроение собрания понятно. Другое и нельзя было ожидать. У вас

крепкий, здоровый коллектив с совершенно правильным политическим чутьем,

верной ориентировкой в сложностях переживаемой нами обстановки. С

оценками и выводами выступивших товарищей можно только безоговорочно

согласиться и одобрить. Аркадий Карасев здесь присутствует. Я думаю,

настал момент его послушать. У него было время обо всем хорошо подумать,

взвесить свою позицию. Да и то, что он сейчас здесь услышал от своих

товарищей по школе, по комсомольской организации, должно было произвести

на него впечатление. И если он в себе ничего не изменил, и, несмотря на

всю═ нашу помощь ему, не хочет этого делать даже и сейчас - тогда

будем решать: наш ли он человек, быть ли ему в наших рядах или надо от

него избавляться.

═Аркадий Карасев всегда нравился Антону. И него была статная, высокая

фигура, прямая открытое, сильное. Даже гордое. Он всегда был просто,

скромно и в═ то же время чисто, аккуратно одет. При виде его просился еще

один═ эпитет: элегантно. Это уже шло не от одежды, а от самого Аркадия, от

умения ее носить. Есть люди - одень их чуть ли не в рубище, они и в

нем все равно будут выглядеть красиво и достойно. Однажды, еще

девятиклассником, в своем аккуратном, отглаженном костюмчике, белой

рубашке с галстуком, ═как ходили все ребята его класса, он шел по

школьному двору, а Антон═ со своими друзьями-семиклассниками разгоряченно,

ничего больше перед═ собой не видя, гоняли футбольный мяч. И залепили этим

пыльным,═ грязным═ мячом Аркадию прямо в грудь, в его белоснежную сорочку.

Какую брань можно было бы услышать от кого-нибудь другого! Но Аркадий не

сказал ни одного═ бранного слова. Вообще ни слова! достал платок, отряхнул

им с пиджака, сорочки пыль. Виновник стал неуклюже объяснять: я не хотел,

так получилось! Аркадий махнул рукой: ладно, что уж, прощаю... Конечно же,

не хотел,═ чистая случайность... Мелочь? Но человек проявляется скорее

всего и наиболее отчетливо именно в мелочах.

═Аркадий вышел на середину зала, под свет четырех люстр, встал у края

стола с президиумом. Тому, кто его видел в первых раз, он мог показаться

спокойным. Но знавшие его видели, как он напряжен. Правой рукой═ он

оперся о стол, и Антон заметил, что фаланги его пальцев белы, как снег.

═- Поверить в плохое о человеке можно, если мало его знаешь. А я

своего отца знаю близко и глубоко. - Аркадий перевел дыхание,

облизнул губы. - И потому поверить не могу. Я еще не ходил в школу, а

он уже брал меня с собой═ на стройки, на закладку новых заводских цехов. Я

видел, как его встречали инженеры,═══════ рабочие. Он всех знал по имени,

пожимал всем руки. Высокое начальство почти всегда слушают с

подобострастием, угодливо, торопятся соглашаться, поддакивать. Отца

слушали без угодливости, как своего═ старшего товарища, который

действительно больше и лучше всех понимает. И за это чувствовали к нему

настоящее уважение и даже любовь. А если отцу═ выпадало свободное время

- мы ездили с ним на рыбалки, ночевали═ в шалашах, которые сами

строили из жердей и веток, варили на костре уху. Потом звездная ночь,

лежим на пахучем сене в шалаше, а он мне что-нибудь═ о себе рассказывает.

В молодости он провел несколько лет за границей, в Европе. И всегда и всем

открыто говорил, что там живут лучше, там многое═ достигнуто: лучше

техника, больше удобств, выше производительность труда. Но он безгранично

любил родину, Россию и, всегда вел свою речь к тому, что все хорошее за

границей, должно быть и у нас═ и обязательно будет. И даже лучше. Наша

страна превзойдет заграницу. Мы ее догоним и перегоним. Там работают

просто за деньги, хорошо работают, честно, но стремятся только лишь к

личному благу, уютно устроить свой маленький семейный мирок,═ семейное

благополучие, а наш народ - патриоты, каждый хочет расцвета, силы,

могущества своей стране, это совсем другое дело, другая основа, другие

стимулы═ труда. И когда товарищ Сталин дал лозунг: догнать и перегнать мир

капитализма по всем показателям - отец воспринял это как═ свою личную

и самую дорогую идею. Он буквально бросился со всей страстью в те планы,

что стали═ осуществляться. Вы помните темпы первой пятилетки, они всем

казались просто бешеными. Всем, кроме отца. Он считал, что можно еще

быстрее, еще энергичней. Ведь капитализм не стоит на месте,═ он тоже

движется вперед, и движется быстро. Можно так и остаться у него в═ хвосте.

Или потратить на соревнование слишком═ много времени. А времени═ нам не

надо, ведь тот мир стремится нас смять, уничтожить. А станем крепки,

оденем свою армию в броню - нас уже не тронут, побоятся. У отца была

записная книжка, а в ней странички с цифрами, сколько производят

капиталисты, а сколько у нас. Отец часто открывал эти странички, дописывал

новые═ цифры и радовался: догоняем!

═Аркадий остановился. Ему явно не хватало воздуха. Пальцы его по-прежнему

были белы.

═- Вы это не видели, как радовался отец, а я видел. И потому я не

верю, чтобы человек, который так хотел своей стране богатства, расцвета,

могущества, мог одновременно вредить, подрывать это могущество, которое

строил своими же руками,═ отдавая все свои силы до капли...

═- Так любой про своих родичей может сказать, - не верю, и точка.

И выйдет, вроде бы врагов вовсе нет. А кто же тогда Кирова убил? Кто

Горького? Кто на Сталина покушения замышлял? Кто поезда под откос

сбрасывал, котлы на заводах взрывал? - громко выкрикнул чей-то голос

позади Антона.

═-═ Да, да, кто? - поддержал еще один голос. - Вот на той

стройке, где отец Карасева начальствовал, крупнейшая авария, была, люди

погибли. Само по себе, что ли, случилось? Энкавэдэ быстро нашло, кто

подстроил. Чего же═ сомневаться, не верить? Можно, выходит, и так: и

строить, и рушить. И лечить, и убивать. Как Горького.

═- Вредители - они ушлые, притворяться умеют. Они кем хочешь

прикинутся. Зиновьев, Каменев - сколько они в партии находились? Бок о

бок с Лениным. А на самом═ деле кем оказались?

═- А Бухарин? Его Ленин любимцем партии называл. Хорош любимец! Даже

самого Ленина обмануть смог!

═В рядах нарастал разноголосый шум. Сидящие, отвлекшись от хода═ собрания,

переговаривались, между собой,═ спорили:

═- На химическом заводе тоже был взрыв, и тоже людей поубивало. Так

половину вредителями считают. Разве так вредят - чтоб и самих себя? У

них же у всех семьи, дети...

═- Просто так вышло, не совсем рассчитали.

═- Тихо! - прикрикнул Корчагин. - Карасев еще не закончил.

═Аркадий, похоже, готовился сказать самое главное, самое для него трудное.

═- Мнение мое об отце остается прежним, каким оно всегда у меня было.

Ничего другого я о нем не знаю, кроме того, что сейчас рассказал. Узнаю

другое - с полными доказательствами, поверю, что это правда -

тогда и решу, как мне об отце думать. А пока отец для меня - отец.

Каким всегда был.═ Человек, которого я по-прежнему═ люблю и глубоко

уважаю.

═ Лицо Корчагина помрачнело. Но он нисколько не растерялся. Похоже,

заключительные слова Аркадия он ждал, был к ним готов и знал, как

действовать дальше.

═Но тут поднялся Наум Левин. Таким Антон его еще не видел и не

предполагал, что он, всегда деликатный, мягкий, стеснительно-уступчивый,

может таким быть: лицо изменившееся, решительное, даже злое, поперек лба

складка. Ткнув пальцем в перемычку роговых очков, подвинув их на верх

переносицы, он сказал тоном, исключающим возражения:

═- По праву председательствующего и секретаря организации, которая

меня избрала на этот пост, за которую отвечаю, даю себе слово!

═Вот это, похоже, для Корчагина было неожиданностью. К такому поступку

Левина он был совсем не готов.

═Очки поползли по носу Наума вниз, он пальцем нервно вернул их на место.

═- Вы все слышали, как определил свою позицию Аркадий Карасев. Ясно и

просто. И совершенно правильно юридически. Ему нужны доказательства вины,

враждебной деятельности его отца. Тогда он и примет решение в соответствии

со своей совестью советского человека и комсомольским долгом. Я считаю его

позицию правильной, целиком и полностью ее разделяю. Он не обеляет своего

отца и не защищает его. Он только говорит, что знает об отце то, что

знает, что знал о нем раньше, и ничего иного. Арест - еще не

доказательство. Арест может быть и ошибкой. Юридическая практика всего

мира знает великое множество подобных случаев. Даже на казнь отправляли а

спустя время выяснялось, что казнен невиновный. Имя великого французского

писателя Золя вам всем известно. Он вмешался в судебный процесс над

офицером французской армии Дрейфусом, его обвиняли в измене, шпионаже,

называли врагом Франции. Против Дрейфуса были выставлены горы материалов,

масса свидетельских показаний, обвинителем выступал сам Генеральный штаб.

Дрейфусу вынесли приговор: пожизненная каторга. А Золя блестяще доказал,

что все обвинения - ложь, злобная фальсификация. И Дрейфус был спасен!

Вот на каком уровне происходила ошибка: самые лучшие, опытнейшие юристы,

высший военный суд Франции...

═- Товарищ уважаемый секретарь, ну к чему эта лекция, зачем нам

какой-то Дрейфус, Золя, Франция... Всем известно, что ты начитанный

человек.═ Станешь профессором, вот тогда и говори про все это своим

студентам.═ Только уводишь всех от дела... - Голос прозвучал из задних

рядов, которые, в основном, заполняли "чужаки".

═- Не увожу, наоборот, хочу приблизить всех вплотную, - гневно

ответил Наум, снова поправляя непослушные очки. - Знание мировой

истории еще никому не помешало здраво судить и поступать в конкретных

жизненных делах.═ Хочу, чтоб вы все именно так сейчас поступили.

Предлагаю: ничего сейчас в отношении Аркадия Карасева не предпринимать,

оставить его дело открытым до появления новых обстоятельств, нужных

Аркадию. Нам, организации, они тоже нужны. Для полной уверенности в своей

позиции, в том решении, которое будет принято.

═Корчагин еще при последних словах Наума стал несогласно мотать головой.

Резко взмахнул рукой, останавливая Наума. Но его коротенькая речь

послужила как бы сигналом для комсомольцев десятого "А". Один за

другим, не прося разрешения, они стали выбегать к столу и, торопливо

глотая слова и фразы, выкрикивать примерно то же самое, что сказал Наум:

ничего антикомсомольского Аркадий не совершил и не совершает. Он только

хочет соблюдения юридических правил, доказательности!

═Зал бурлил.

═- Тихо! - опять закричал Корчагин, уже во всю силу голоса.═ -

За исключение Карасева было подано много голосов. Собрание не может их

игнорировать. Если не проведем голосования - собрание будет считаться

недействительным. Райком его отменит. На этом будут настаивать ваши же

товарищи, что выходили сюда, к столу, и заявляли, что Карасев заслуживает

исключения. Поэтому будем голосовать. Открыто. Нам нечего скрывать и

прятать. А во избежание неточностей при подсчете рук, возможных протестов,

несогласий с цифрами, требований пересчета, переголосовки - поименно.

По списку.

═Корчагина было уже не слышно. Он стоял, шевелил губами, как на экране

немого кино, но что он говорил - не долетало ни слова. С размаху он

ударил ладонью о стол; подпрыгнул графин с водой, звякнул стеклянной

пробкой.═ Комсомольцы примолкли.

═- Итак, как представитель райкома, отвечающий за соблюдение

дисциплины, порядка и уставных норм при проведении собрания, объявляю

открытое поименное голосование. В одном списке поданный голос будет

отмечать председатель счетной комиссии, в другом я сам, лично, для

контроля. Чтоб соблюсти полную точность.

═Это был сильный ход, заготовленный Корчагиным заранее - поименное

голосование с отметками в списке. Не одного комсомольца оно должно было

заставить усиленно подумать, перед тем как объявить свое решение, подумать

не только об Аркадии, но главным образом о себе, и качнуться в сторону,

нужную Корчагину и райкому.

═- Итак, - произнес Корчагин с карандашом и ученической тетрадкой

в руках, в которой был список членов школьной организации, - я буду

называть фамилии по алфавиту. Кто за исключение - говорит

"за", кто против - "против". Аверин!

═- "За".

═- Авакумов!

═- "За".

═- Авдеев!

═- "За".

═Все трое были из "чужих".

═- Атласов!

═- "Против"!

═- Ашурков!

═- "Против"!

═Саша Атласов был из десятого "Б", Сергей Ашурков═ - из

десятого "А".

═И дальше пошло точно так же: все, кто был из "А", и все, кто из

"Б", громко, четко, как первые двое, произносили "Против"!

Но так же громко и четко, как бы даже с гордостью подчеркивая, что они

говорят именно так, звучало: "За"! И этих "за" было много.

Казалось, они побеждают, их больше, чем "против".

═Фамилия Антона была в конце. Еще три-четыре минуты, и очередь дойдет до

него.

═Мысль его металась, как птица в клетке. Он прекрасно понимал, что ему не

сойдет, если он скажет "против". Он чувствовал не то чтобы страх,

но скованность, принужденность, несвободу. И в то же время он чувствовал,

знал, что сказать "за" он не сможет. Не только духовное его

существо, но вся плоть, физика упрямо противятся этому. Он станет гадок

себе самому. И никогда потом не простит себе этого поступка. Нужна была

какая-то опора его═ силам, и он вдруг подумал: а если бы с нм получилось

вот так, как у Аркадия, он оказался бы в его положении и должен был бы

проклясть своего отца? Сделал бы он это? Да ни за что! - словно

взорвалось что-то у Антона внутри.═ Забыть тепло его рук, как он носил

его, Антона, маленького, на первомайские демонстрации во главе колонны

почтовиков, с большим красным бантом на своей груди, прикрепив и ему на

курточку такой же большой алый бант. Забыть, как в редкие часы отцовского

досуга ходили они вместе гулять по городу,═ и отец обязательно сворачивал

на бывший Кадетский плац, к братской могиле погибших в дни революции, при

обороне города от белогвардейских войск, и отец снимал там фуражку,

обнажая свою белую, рано поседевшую голову, и долго стоял в задумчивости и

печали, потому что среди павших были люди, которых он близко знал, а среди

тех, кого═ сразили пули белогвардейцев, были те, с которыми он в тех же

боях сражался бок о бок.

═И Антон вдруг обрел то последнее для своей решимости и твердости духа,

чего ему не хватало, и стал внутри как камень, зная, ощущая каждой своей

клеткой, что теперь его уже ничто не поколеблет и не столкнет с принятого

им решения.

═- Черкасов! - в ту же минуту назвал его фамилию Корчагин.

═Антон встал, желваки его напряглись, он даже почувствовал, как они

неестественно обтянуты кожей, - еще чуть - и она лопнет.

═- "Против"!

═Корчагин должен был перейти к следующей фамилии, но он опустил тетрадку

со списком и пристально посмотрел на Антона.

═- Я понимаю, когда в поддержку Карасева голосуют его соклассники,

ученики параллельного класса, это ложно понимаемое товарищество,

семейственность, так сказать. Но ты почему, Черкасов? Чем ты такое свое

мнение мотивируешь, как его объясняешь?

═Корчагин отлично знал, что он делает. В списке еще полтора, а то и два

десятка фамилий. Антон - самый в зале молодой, неопытный, это первое в

его жизни собрание. Он должен чувствовать и наверняка чувствует себя

робко, неуверенно в такой человеческой массе, где все старше его, под

взглядами более сотни глаз. Сейчас Корчагин ввергнет его в нелегкое

затруднение, заставит помучиться под пулями своих едких, пристрастных

вопросов, смутиться, растеряться, покраснеть, потерять дар речи и перейти

на заикание, и в конце концов изменить свой ответ. И те, что ждут по

списку своей очереди и собираются сказать "против", увидев

незавидное положение Антона, его муки в тщетных поисках убедительного

объяснения, не захотят для себя того же, посчитают за лучшее перебежать в

противоположный лагерь и скажут "за"!

═ Кровь забилась в висках у Антона.

═Сказать о том, что он до этого мгновения думал, чувствовал, он понимал,

- не произведет впечатления, покажется ничтожно слабым в этой

накаленной обстановке. Нужно было что-то совсем другое, что не просто

опрокинуть, отмести. Что несло бы в себе что-то разящее, как удар

стального клинка,═ и было бы сильнее всех уже приведенных доводов, и

сильнее всего, что можно было услышать в противовес. Но что он мог

ответить Корчагину?

═Бывают же озарения! В те дни, когда он готовился к приему в райкоме и

прочитывал множество газетных статей, чтоб его не поймали на каком-нибудь

Чойбалсане, он читал и о том, что происходило в стране несколько лет

назад. Страна жила нервной, напряженной, кипучей жизнью; состоялся съезд

передовиков-комбайнеров, в президиуме находился Сталин. Один из участников

съезда в своей речи с трибуны рассказал: среди передовиков сельского

производства есть дети кулаков, сосланных в Сибирь, они давно уже живут

отдельной жизнью от своих родителей, стали хорошими механизаторами,

специалистами сельского хозяйства, но их по графе о соцпроисхождении на

принимают в члены колхозов, на учебу в сельхозтехникумы, а иногда даже на

курсы трактористов. Это неправильно. Почему═ сын должен страдать за то,

что сделал отец? Сталин, внимательно слушавший каждого выступавшего,

подал из президиума реплику: я тоже считаю, что это неправильно. Сын за

отца не отвечает!

═И фраза эта была тут же подхвачена, пошла гулять по устам, по стране,

спасая судьбы многих ни в чем не повинных, хороших людей, желавших жить

нормальной трудовой жизнью.

═Но потом эту фразу в печати перестали повторять. А народ ее крепко

помнил.

═Антон под пронзающим взглядом Корчагина тоже вспомнил ее. И сказал:

═- Чем я объясняю свой ответ? А тем, что товарищ Сталин сказал: сын за

отца не отвечает! А вы хотите поступить против Сталина. Наказать сына за

отца. А чем виноват сын? У него своя жизнь, свой путь.═ Он что-нибудь

сделал против своей страны? Нет! Я за то, что его нельзя наказывать. Это

значит - пойти против Сталина. Сын за отца не отвечает!

═Что тут началось!

═Зал, та его часть, что была на стороне Аркадия, словно ждала для себя

искры, какого-то нужного слова. И эти слова прозвучали. Зал взорвался.

Десятки голосов закричали: "Правильно! Правильно! Сын за отца не

отвечает! Товарищ Сталин прав! Сталину -═ ура!!! Да здравствует товарищ

Сталин! Сын за отца не отвечает!"

═Кто-то топал ногами в пол, кто-то бешено бил в ладоши, кто-то, выдернув

из-под себя стул, колотил, как в барабан, в его сиденье кулаком.

═Корчагин выглядел как человек, у которого почва уходит из-под ног. Лицо

его было перекошено.

═- Прекратите! - кричал он исступленно. - Это демагогия!

Товарищ Сталин действительно сказал такие слова, но он сказал их совсем в

другой исторической обстановке, в разгар борьбы с кулачеством. Когда на

свою сторону надо было перетянуть все здоровые элементы в деревне, в том

числе из кулацких семей. А сейчас у нас совсем другое! Прекратите орать,

сядьте на свои места!

═Но зал его не слушал.

═- Сын за отца не отвечает! Сын за отца на отвечает! Так сказал

Сталин. Товарищу Сталину - ур-р-ра!!! Да здравствует товарищ Сталин!

═До Корчагина дошло, что когда полсотни человек, комсомольцев с

огненно-красными значками на груди, неистово, с ликующими лицами,

размахивая над головой, руками, кричат: "Да здравствует товарищ

Сталин!" - кричать им в ответ: "Прекратите! Это безобразие!

Молчать!" - означает не что иное, как то, что еще в этот же вечер

можно═ стать пассажиром "Черного воронка" и последовать

туда, куда эти автомобили ночами напролет доставляют всех своих

безбилетных пассажиров.

═Беснованье продолжалось еще с четверть часа, не меньше. Корчагин просто

сидел понуро за столом и ждал, не пытаясь остановить зал.

═Наконец наступила относительная тишина. Кое-как продолжили голосование,

занялись подсчетом голосов.

═- Большинство - "против"! - крикнул в зал Наум,

заглядывавший в списки Корчагина и председателя счетной комиссии из-за их

спин.

═- Я должен сделать замечание вашему секретарю, - сказал

недовольно Корчагин, обращаясь к собранию. - Он не умеет себя держать,

нарушает порядок. Райком подумает насчет вашего секретаря - оставлять

ли его на этом месте. Результаты голосования должен объявлять председатель

счетной комиссии. Да, это так, большинство голосов "против". Но не

считайте, что вопрос о Карасеве сегодняшним голосованием решен. Поскольку

собрание проходило с явными нарушениями, я имею в виду, какой неправильный

тон задал своим выступлением ваш секретарь Левин, самовольно взяв слово,

райком пересмотрит результаты голосования и в ближайшем будущем к товарищу

Карасеву мы обязательно вернемся.

═ Когда выходили из зала в гулкий, выложенный голубовато-зеленой плиткой

вестибюль, чья-то рука коснулась сзади плеча Антона. Это был Вовка

Головин. На собрании он был только зрителем. В комсомол его еще не

приняли, и, похоже, он и не собирался вступать во избежание лишних тягот и

обуз. Толстые губы его кривились в усмешке.

═- Ну вот скажи мне, - шире раздвигая свою ухмылку, спросил он у

Антона. - И на какой хрен понадобилось тебе выскакивать с этим твоим

"против"? Из комсомола райком Адика все равно выпрет, раз уж

взялись. На своем бюро, такая власть у них есть.═ А тебя в

"отверженные" зачислят. И уже никогда не отмоешься. Я слыхал, тебе

предложили вожатым в лагерь летом поехать? Черта с два теперь поедешь! Это

я тебе точно говорю!

═Володька по натуре был недобр, любил злопыхательство. Но в данном случае

оказался полностью прав. Больше о курсах вожатых, о Чертухинском лагере с

Антоном ни Корчагин, ни другие райкомовцы не заводили речи.

═14

═Зимой, в длинные январские двухнедельные каникулы - с трескучими морозами,

ломким хрустом снега под ногами, разукрашенными елками: на городской

площади, в фойе всех городских кинотеатров, в музыкальном школьном зале,

где произошло шумное комсомольское собрание, отзвуки которого прокатились

по всему городу, по всем школам и долго не затихали в виде всевозможных

пересудов, доходящих до полного вымысла, просто фантастики, вроде того,

что споры закончились дракой одной части комсомольцев с другой, - вот

этой снежной, морозной, елочной зимой, навсегда оставшейся Антону

памятной, его постигла новая влюбленность, на этот раз совсем особенная,

исключительная по глубокому захвату чувств, силе и долговечности,

протянувшаяся на десятилетия и потом, в один из дней, разом, в момент,

полностью и навсегда═ оборванная несколькими строчками полученного Антоном

письма...

═Началом опять послужил каток, устраиваемый каждую зиму на футбольном поле

стадиона недалеко от дома Антона, на Грузовой улице, - с высоченными

снежными валами по краям, воткнутыми на их гребне пушистыми елочками,

гирляндами разноцветных лампочек над плоскостью гладкого льда, отражавшего

их в себе, как в озере.

═По широкому кругу, пролегающему на месте летней беговой дорожки, звеня и

скрежеща о лед коньками, текла пестрая река катающихся. На краю ледяного

поля, возле снежного вала, чернели кучки отдыхающих; зимний стадион был не

только местом катания, но и местом встреч, знакомств, разговоров о

новостях.

═Антон медленно проехал пару кругов, рассматривая тех, кто стоял вдоль

обрамлявшего ледяное поле вала. Знакомых ребят и девочек из его школы в

этот вечер почти не было. Но вот он увидел группку человек в═ шесть из

соседней школы,═ восьмой, располагавшейся на проспекте Революции, главной

улице города. Дворы восьмой и пятой, в которой учился Антон, на улице

Энгельса, параллельной проспекту, соединялись. Весной и осенью,═ в теплые

дни, выйдя во дворы на перемене, ученики восьмой и пятой смешивались и

почти все были между собой знакомы. Антон тоже знал многих, как с

приятелями встречался с ними на улицах, в кино, на стадионных трибунах в

дни футбольных матчей, спортивных соревнований и праздников.

═ Он подъехал к ребятам из восьмой, завязался разговор, а через минуту,

отделившись от потока, несущегося мимо по кругу, подлетела и красиво, с

снежными фонтанами из-под коньков, затормозив, остановилась пара: высокий

парень с непокрытой курчавой головой, в толстом свитере, и девушка -

в белом шерстяном шлемике, коротком, на вате, жакетике с белой оторочкой

на воротнике и по бортам. У обоих были разрумяненные морозом и встречным

ветром лица, белый иней на бровях и ресницах.

═- Привет! - бросил парень Антону.═ У него было редкое имя -

Демьян, для друзей же он был Димка. Когда-то, классе в четвертом-пятом, он

вместе с Антоном занимался в изостудии Дворца пионеров. Но таланта у обоих

не оказалось, Димка прибился к драмкружку, а Антон не сгодился и там,

остался за всеми бортами. Девушку Антон видел впервые.

═- Знакомься! - небрежно кивнул парень на девушку. - Это Лена

Шуберская. Теперь она учится в нашей школе. К нам тоже насовали всякую

шантрапу...

═- Димка! - укоризненно воскликнула девушка.═ - Нет, ей-богу,

тебе-таки стоит отрезать язык.

═- А что, разве не так? Месяц назад, - обратился Димка к Антону,

- когда эта банда появилась, в их классе устроили диктант, проверить

- в каких они отношениях со своим родным языком, могут ли

"корову" правильно написать. И что ты думал? Двадцать пять человек

- и двадцать два "плохо". По десять орфографических ошибок у

каждого. А о запятых вообще никакого понятия. И только одна отметка

"хорошо" - вот у этой леди, Леночки Шуберской. Но знаешь

почему? Ты думаешь, она хоть одно правило знает? Ничего подобного. Прошлым

летом она в деревне у бабушки гостила и от скуки "Королеву Марго"

там прочла. Вот такая книжища, - показал он руками толщину, раздвинув

их на полметра. - Две тыщи страниц. Между прочим - хороший способ

стать грамотным человеком. Прочитаешь такую библию - и пишешь уже

чисто механически, по зрительной памяти. А не познакомилась бы Леночка с

Маргошей - тоже бы "плохо" схватила!

═- Не слушай его, - сказала девушка Антону. - Он обязательно

должен съязвить, какую-нибудь дичь сморозить, просто так он говорить не

умеет. У тебя-то самого что по русскому? - обратила она свое

разрумяненное лицо на Димку. - Он вместо "еще" -

"исчо" пишет.

═Это она сказала уже Антону.

═- Нет, "исчо" я не пишу. А вот "чемодан" однажды

"чемондан" написал. Было дело. В сочинении про "Мать"

Горького. Помните, там в финале мать листовки из чемодана достает и

разбрасывает. И прямо как смола ко мне этот проклятый "чемондан"

приклеился! Знаю же, как надо, а доходит до этого слова - рука сама

"чемондан" выводит... Ладно, мы поехали, а то я уже мерзнуть стал.

═- Пока! - махнула Лена рукой в варежке ребятам из восьмой школы и

Антону, коротко взглянув на него из-под нависающего над глазами края

вязаной шапочки. Лицо у нее - это виделось даже в искажающем все цвета

свете электрических лампочек над катком - было смугловатое, глаза

- голубые. Они васильково блеснули в туманном, смешанном с огнями,

полумраке, клубившемся вместе с паром людского дыхания над ледяным полем

катка.═ Этот брошенный на Антона взгляд длился не больше мгновения, но

действие его было подобно болезненно-сладостному уколу в самое сердце, за

которым для Антона и всей его каждодневной жизни начался долгий плен той,

что зовется Леной Шуберской, почти всю неделю пребывает совсем близко от

него, всего в ста шагах через пустой каменистый школьный двор, ходит по тем

же улицам, что и он, ездит в тех же трамваях, носит удивительно идущую к

ее лицу, к ее васильковым глазам белую вязаную шапочку, отороченный мехом

жакет, делающий ее похожей на сказочную Снегурочку.

═С того морозного вечера на катке все мысли и желания Антона были

направлены лишь на одно: снова встретить где-нибудь Лену Шуберскую,

увидеть ее хотя бы издали. Он был заворожен, опьянен даже ее именем, оно

звучало в нем непрестанно, дни напролет, как музыка: Лена Шуберская...

Лена Шуберская...

═И он ее встречал, чаще всего на улицах, иногда с Димкой, но больше -

с какими-то другими, незнакомыми ему парнями. Не только Антон пылал к ней

чувствами, поклонников у нее, как видно, хватало в избытке.

═И опять, как всегда, когда Антон видел Лену, словно что-то заклинивало в

нем: он робел, внутренне сжимался. По праву знакомства с ней на катке он

мог бы подойти, заговорить, хотя бы для начала о том же самом катке -

когда, в какой из дней она на нем появится. Но он ни разу к ней не

подошел, не мог найти в себе решимости, внутренней свободы. А если бы

все-таки вдруг и подошел, то как бы, наверное, жалко и смешно он выглядел:

стал бы заикаться, краснеть, на лбу заблестели бы капельки пота, и Лена

рассмеялась бы ему прямо в лицо...

═Как и в прежние свои влюбленности, он носил свои чувства глубоко в себе,

спрятанными, его новая, всевластно захватившая его любовь была для него

радостью и мукой опять-таки издали, на расстоянии.

═На каток вечерами он шел теперь исключительно ради Лены, томимый

ожиданием: найдет ли он ее там? И если она была и каталась с каким-нибудь

спутником, держась за его руку, или же спутник держал ее под локоть,

крепко прижимая ее к себе, - Антон, испытывая жгучую ревность, сзади

них в потоке конькобежцев неотрывно, с пронзительным вниманием следил все

время═ за Леной глазами, вбирая в себя ее статную фигурку, ее плавные

движения, ее белую шапочку, подержать которую в руках хотя бы секунду

-═ и то доставило бы ему великое счастье...

═А когда время приближалось к закрытию катка и народ начинал постепенно

его покидать, Антон торопился переодеться в теплушке, выскакивал наружу и

ждал выхода Лены со стадиона на другой стороне улицы за═ снежными

сугробами, накиданными дворниками. Увидеть его там, выходя из═ светлого

стадионного помещения в темноту ночи, было невозможно, а если бы Лена даже

и увидела - она ни за что═ бы не догадалась, что Антон прячется там

ради нее, только затем, чтобы, незаметно идя сзади, на расстоянии, и не

спуская с нее глаз, проводить ее до самого дома.

═ Она выходила, в зимнем пальто, в своей белой шапочке, валенках, ставшая

в них ниже═ ростом, с коньками в руке, связанными сыромятным ремешком.

Парень, с которым она каталась, брал ее под левую, свободную руку.═ Или не

брал, они просто шли рядом по снежным улицам. Шли медленно, с

чувствовавшейся в них усталостью от долгого катания. На бывшей базарной

площади с кирпичной башней дано не действующей водокачки, возле которой

когда-то приезжавшие в город крестьяне поили своих лошадей, на дальней ее

стороне стоял высокий многоэтажный дом, в котором Лена жила. Если было не

очень холодно, возле него она и парень останавливались и стояли,

договаривая свои разговоры, прощаясь. А Антон, не слыша, о чем они

говорят,═ смотрел на них издали, из-за угла кирпичной башни, и с трепетом,

замиранием сердца ждал последней минуты: обнимет ли, поцелует парень Лену

или они просто, как товарищи, пожмут друг другу руки...

═15

═Весна была ранняя, сразу же нахлынуло тепло, люди быстро освободились от

верхней одежды, и Антон увидел Лену другой: в тонком ситцевом платьице,

туфельках, с пышной россыпью густых темно-каштановых волос по плечам.

═В ту весну у девушек возникла новая мода: носить только белые или самых

светлых тонов платья и обязательно на талии узкий черный бархатный поясок.

═Лена не отличалась особой стройностью, изяществом фигуры, талия ее была

вовсе не так уж тонка, чтобы считаться идеальной, получить одобрение

ценителей и знатоков женских пропорций, но в таком наряде - белое

платье на длину ладони ниже колен, черный поясок - она показалась

Антону еще лучше, еще привлекательней, чем зимой. Изменились и ее глаза:

весеннее безоблачное небо добавило им своей прозрачной акварельной сини,

они засияли еще ярче, чище; в лучистом взгляде Лены появилось выражение,

какое может быть только у тех, кому все, что вокруг, весь мир, все люди

- только в радость и удовольствие, и они благодарны за все, что есть с

ними рядом на земле.

═А в июле случилось совсем для Антона неожиданное. Три соседствующие школы

- пятая, восьмая и девятая, где учился Генка Сучков, устроили совместными

усилиями для своих учеников летний оздоровительный лагерь в старинном

селе на Дону, что когда-то принадлежало роду дворян═ Веневитиновых.

Родители заплатили за Антона деньги, чтобы он не томился все лето на

камнях в пыльном и жарком городе, и, приехав в кузове нанятого школой

грузовика в бывшую помещичью усадьбу, уже наполненную мальчишками и

девчонками двух других школ, Антон обнаружил, что среди них находится и

Лена Шуберская.

═Дом Веневитиновых был стар, построен лет двести назад, кирпичные его

стены были толсты, как у военной крепости, окна узки и малы, в них тоже

было что-то военное, они напоминали бойницы. Внутри из-за малого размера

окон не хватало света, даже в самые яркие солнечные дни в комнатах царила

полутьма и всегда было прохладно, потому что толстые стены не═ пропускали

снаружи летнее тепло.

═Здание после революции было превращено в сельскую школу.═ В это лето

парты вынесли в сарай, в комнатах поставили железные кровати с матрацами и

подушками, набитыми пахучей соломой. В нижнем этаже разместили мальчиков,

девочкам отдали второй, верхний, этаж.

═ От дома через парк с вечно качавшими и протяжно шумевшими своими густыми

вершинами соснами тянулась аллея, выводившая на край каменистого обрыва

над Доном. По склону в проторенных за столетия желобках, журча, в Дон

сбегало множество ручейков, это действовали роднички,═ известные на этом

берегу с далекой древности. По преданию, из них любил пить воду царь Петр,

строитель воронежских боевых кораблей перед походом на Азов, когда, устав

от работы на верфях, дыма кузниц, грохота молотов, ковавших якоря, стука

топоров, тесавших бревна, приезжал к своему помощнику в корабельных делах,

одному из Веневитиновых, отдохнуть, пображничать и похлебать ухи из донских

стерлядей.═ В парке в такие дни накрывали роскошный стол с иноземными

винами, подвешивали на кольях и крючьях вместительный котел, разжигали под

ним костер. Царь Петр, приехавшая с═ ним свита, хозяин усадьбы с

домочадцами садились за стол, принимались за предварительную трапезу. Вода

для ухи начинала закипать, но стерлядей еще не было, они еще плавали в

Дону.═ На глазах Петра крепостные веневитиновские мужики раздевались

догола, лезли с бреднями в Дон, делали два-три захода - и аршинные рыбины,

сверкая серебром чешуи, бились на берегу.═ Повара, тут же, в момент,

почистив их═ и выпотрошив, еще живых, трепещущих, бросали в кипящий котел.

Остались═ в записи, сделанной хозяином усадьбы, похвальные царские слова,

что такой вкусноты блюд он не едал даже у заморских королей═ принцев;

ничто не способно сравниться с ухой под соснами веневитинского парка из

только что вытащенных из воды, даже в крутом кипятке еще бьющихся в первые

мгновения тяжелых донских стерлядей...

═Сельский учитель, рассказавший приехавшим городским школьникам эту и кучу

других историй про давние времена захиревшей, исчезающей с лица земли

усадьбы, показал в парке даже место, где устраивали для Петра обеденный

стол, где разжигали для варки ухи костер. В земле на этом месте,

покопавшись, можно было отыскать мелкие угольки. Ребята рылись, брали их

себе на память. Антон тоже подобрал один из угольков и долго хранил его

дома в письменном столе, в спичечной коробочке.

═В первые минуты Лена Антона не узнала, когда он все же с ней заговорил.

Он напомнил ей о катке, о Димке из ее школы, о коротеньком шутливом

разговоре, что тогда состоялся, про диктант, про двадцать два

"плохо", поставленных учительницей.

═- А-а, да, да, теперь припоминаю... - кивнула Лена головой, но по

ее═ не изменившим выражения глазам было видно, что говорит она так просто,

из приличия, чтобы не обидеть Антона, а сама вряд ли в действительности

помнит тот эпизод на катке, их мимолетное знакомство.

══ Лагерные дни быстро летели друг за другом по установленному порядку. В

половине восьмого подъем по сигналу горна.═ Физзарядка для всех на лужайке

возле веневитиновского дома. Умывание, чистка зубов, уборка постелей,

построение на линейке с подъемом лагерного флага. Завтрак на═ дощатых

некрашеных столах под открытым небом. Какая-нибудь каша с маслом или

картофельное пюре на первое, стакан молока и булочка из местной пекарни,

часто еще теплая.

═Потом начинались так называемые отрядные занятия. Отряды, по

пятнадцать-двадцать человек в каждом, со своим вожатым из комсомольцев

завода, шефствовавшего над лагерем, расходились в разные стороны: кто в

дубовый лес в километре от села, кто в заросшую кустарником лощину,

рассекавшую высокую береговую кручу сразу же за лагерем, выше по течению

Дона. Некоторые оставались на усадьбе, в тенистом парке. Расположившись на

своих местах, каждый отряд что-нибудь затевал: игры с мячом, чтение

какой-нибудь интересной книги, разучивание песен. Когда надоедало

- просто ничего не делали, баловались, бегали друг за другом. Вожатые

знали, что надо давать своим подопечным и волю, простор для

самодеятельности, и не вмешивались. Подходило время обеда - и отряды,

одни - строем, другие россыпью, усталой, веселой ордой возвращались на

усадьбу.

═ Лена была в другом отряде, половину дня Антон не мог ее видеть, но

чувства его каждую минуту были наполнены ею. Когда сходились к обеду и,

помывшись под душами, умывальниками, садились за дощатые столы, Антон

сразу же отыскивал ее глазами и в течение всего обеда почти безотрывно на

нее смотрел. В лагере Лена быстро загорела, ее лицо,═ смуглое от природы,

стало еще темнее, глаза высветлились, превратились как бы в два фонарика.

Иногда Антону удавалось перекинуться с ней несколькими фразами. Для них

всегда были темы: куда ходили, что делали? Лена отвечала радушно, но сама

никогда ни о чем Антона не спрашивала. Он понимал, догадывался, что у нее

нет никакой нужды, потребности с ним разговаривать, для нее между ними

простое, обычное, ни к чему не обязывающее знакомство, какое у нее со

всеми остальными ребятами в лагере; чего-то большего, хотя бы малого

интереса, у нее к нему нет.

Почти без общения с Леной лагерные дни все же стали для Антона, только

наблюдавшего за нею, днями ее постепенного узнавания. По кусочкам, по

мелочам, по отдельным деталям. Мозаика, из которой складывался ее облик,

была пестра и противоречива. Первое, что отметил Антон, она много читала.

В усадебном доме была большая школьная библиотека с книгами еще бывших

владельцев; горожанам разрешили ею пользоваться. Большинство просило

приключения, фантастику, а Лена взяла толстый том чеховских писем и

прочитала его весь в те послеобеденные, до ужина, часы, что в лагерном

расписании назвались свободным временем.

═А потом она взяла "Пошехонскую старину", чем удивила даже библиотекаршу;

эту книгу никто никогда у нее не спрашивал, она стояла на полке, ни разу

не раскрытая.

═Вероятно, оттого, что Лена любила читать писателей, острых на язык, она

сама была остроязычна, чутко улавливала смешное, забавное, шутки,

дружеские колкости, сама любила удачно съязвить, довольно чувствительно

уколоть. Но порой переходила границы, допускала лишнее, что она не совсем

добрая, прячется в ней в отношении к людям что-то нехорошее, злое.

Желание ткнуть пальцем в больное место, откровенно поиздеваться -

когда нет никакой причины и оправдания для этого, наоборот, надо бы

пощадить человеческое самолюбие, пройти мимо, подобно тому как правила

приличия предписывают сделать вид, что ничего не произошло, ничего не

видишь, если гость капнул на скатерть вареньем или пролил на нее чай и сам

стыдится того, что случилось, своей вины, неуклюжести, ущерба,

причиненного хозяевам.

═ Особенно резко запомнился Антону один случай.

═В предвечерние часы, на закате солнца, когда спадала жара, на

волейбольной площадке начинались азартные игры. На "вылет" -

проигравшая команда уступает место ждущей своей очереди. Среди игроков,

каждый вечер участвующих в сражении на волейбольной площадке, был не

слишком удалый парнишка деревенского происхождения, живший и учившийся в

городе, но все еще продолжающий говорить деревенским языком:

"ложить" вместо "класть", "у ево" вместо "у

него" и тому подобное. Игра в волейбол его сильно увлекала, была его

страстью, но деревенская закваска мешала ему и тут: на площадке он был

неуклюж,═ неловок, нерасторопен: часто не поспевал к мячу, промахивался

при ударах, и зрители постоянно подшучивали под ним,═ отпускали нелестные

реплики. Они его злили, но поскольку так происходило каждый раз, он к ним

привык, научился их терпеть. Но вышло так, что в довершение к его неумению

на площадке на носу у него вскочил здоровенный прыщ. Парня он беспокоил,

прыщи никого не красят, тем более, когда вокруг девочки, множество

симпатичных девочек, и каждая видит его лицо. Парень пытался что-то

сделать, чтобы уничтожить, свой прыщ, чем-то его примачивал, смазывал,

присыпал, но добился только того, что прыщ стал еще больше и приобрел

ярко-пунцовую окраску.

═ Что надо было делать парню? Вероятно, самое лучшее было бы сидеть со

своим приобретением в палате, не показываясь на людях до улучшения своего

"портрета", но тянуло на волейбольную площадку - и парень на

нее вышел. Как всегда, он "мазал", пытаясь "потушить" мяч,

терял подачи,═ не успевал подбежать, если противник, сильно замахнувшись,

вместо удара обманно, легоньким движением только лишь перебрасывал мяч

через сетку и тот отвесно падал на площадку прямо под ней. Над парнем по

обыкновению подшучивали, то и дело слышались остроты, колкие реплики. Но

Лена превзошла всех. Она сидела на лавочке у края площадки, в руках у нее

был целлулоидный мячик для пинг-понга. Когда парень поворачивался в ее

сторону═ и мог ее видеть, она без слов поднимала руку с мячиком и

приставляла его к своему носу.

═Команда с "мазавшим" парнем проиграла чуть ли не на

"ноль", "вылетела", и парень сразу же ушел. Он мог бы

подождать "вылета" кого-нибудь из играющих и снова выйти со своими

партнерами на поле, обычно он так и делал, но в этот раз ушел. Донельзя

убитый, с опущенной головой. И было понятно - почему: главным образом

из-за Лены и ее мячика. Антона потом долго мучил неприятный осадок в

сердце: зачем она это делала? Зачем? Это ведь было так безжалостно,

запредельно зло. Не понимать этого было нельзя, она, конечно, прекрасно

понимала, как больно ранит она неудачника, и так истерзанного своими

переживаниями, колкими остротами зрителей, и все-таки с непонятным

упорством продолжала свои издевки, именно издевки, шуткой тут совсем уже и

не пахло.═ Жестокость чистейшей воды! Неужели ее может тешить, доставлять

ей удовольствие жестокость?

═С городом не было никакого регулярного сообщения, автобусы в село не

ходили, но родители все же добирались до лагеря на случайных, попутных

автомашинах, чтобы повидаться со своими детьми, привезти им лакомства в

виде конфет, печенья, фруктов. Приезжали и друзья, приятели лагерников.

Раза два, даже три приезжали маленькими компанийками приятели Лены.

Похоже, кого-то одного, постоянного, у нее не было. Антона удивляло,

какого рода парней избрала Лена себе в друзья. Не шпана, но и не из

порядочных, интеллигентных семей, того сорта, что называются

"приблатненными". Язык - жаргон, который не сразу поймешь,

повадки - развязные; открыто курят,═ куда попало бросают окурки,

предварительно смачно на них поплевав. Прислушаться к разговору -

сплошная ерунда: анекдотцы, большинство с грязноватым подтекстом,

похвальба какими-то своими похождениями - тоже не совсем чистого

свойства. Или просто бессодержательный, глуповатый треп.═ Трудно было

понять, кто они такие: учатся ли где-нибудь, работают? Почему такой народ

составляет близкое окружение Лены, чем они ей интересны? Как совместить ее

чтение Чехова, Салтыкова-Щедрина - и дружеское общение с═ такими

парнями, которые ни Чехова, ни Щедрина, конечно же, не читали и читать

никогда не станут. Антон догадывался, что, перемени этот круг приятелей

Лены на другой, более умный, более содержательный, интеллигентного склада,

и новые люди окажутся не по ней, ей станет с ними скучно, непривычно,

неинтересно, и ее потянет назад.

═16

═Все-таки выпал день, он не мог не случиться, в который произошло их

дружеское сближение, их настоящее знакомство, давшее Антону совсем другое

ощущение Лены, - как будто она появилась не минувшей зимой, а

существует═ в его жизни давным-давно, с детства, они вместе═ росли, и все

в ней ему привычно, сотни раз видено, почти как свое: и мягкий овал

покрытых золотистым загаром щек, и взмахи длинных ресниц, напоминающих

крылья бабочки, и голубая жилочка в углублении над ключицей, и даже

маленькая,═ чуть заметная коричневая родинка на шее, ниже левого уха,

которую он не замечал у Лены раньше и увидел лишь в этот═ раз...

═А всего-то и было, что они...

═Впрочем, простое сообщение не передаст и малой доли того, что осталось

внутри Антона и за многие-многие годы не утратило ни одного своего

штришка, ни одного живого оттенка.

═В "свободное время", на закате солнца, Антон с мячом в руках

пришел на волейбольную площадку, надеясь, что там уже играют и он сможет

принять участие, а если нет - то кто-нибудь найдется, с кем можно

поиграть. Однако оказалось, площадка пуста, абсолютно никого. Так еще

никогда не бывало, но в этот раз случилось именно так. Невдалеке, в тени

старого вяза, сидела на траве Лена с книгой в руках. Это была все та же

"Пошехонская старина", но уже на четвертой сотне границ. Медленно,

но верно Лена одолевала ее, не пропуская ни одной строки.

═ Антон покидал мяч в тугую волейбольную сетку, ловя его на отскоках,

подошел к Лене.

═- Может, поиграем? - несмело предложил он.

═- Давай! - сразу же охотно согласилась Лена, закрывая книгу и

кладя ее на траву. - А во что?

═Во что можно было сыграть только вдвоем?

═- В "итальянку", - сказал Антон.

═В "итальянку" игралось так: ударом руки мяч перебрасывается через

сетку, ударяется там о землю на площадке противника, подпрыгивает, и тогда

ударом одной руки или броском двух рук его можно отправить назад.

Происходит то же самое: удар о площадку, подскок - и мяч опять летит

над сеткой к противнику. Пока кто-нибудь из двоих не ошибется, не

"смарает", или не сумеет перебросить мяч, или не успеет к нему и

он два раза подряд ударится о землю.═ Это - "гол". Счет идет

до десяти. Забил десять голов - выиграл партию. Поскольку игроков

только двое, а площадки большие и каждый из игроков старается отправить

мяч на пустое место, чтобы его было потрудней "взять", то к задней

линии, то вправо, то влево, то так, чтобы мяч упал сразу за сеткой, в то

время, когда противник ждет его далеко от нее - бегать обоим

приходится изрядно, игра веселая, азартная, полная неожиданностей:

неожиданных═ промахов и неожиданных удач.

═Так она и шла у Антона и Лены. Оба быстро запыхались, раскраснелись;

Антону приходилось нелегко, Лена было изворотлива, ловка и быстра, Антон

даже не ожидал от нее такой прыти, хитра в своих бросках: мяч все время

ударялся на площадке Антона не в тех местах, где он его ждал, вынуждая его

стремительно мчаться то через всю площадку к сетке, то так же стремительно

отбегать назад.

═- А вот так ты не хочешь? - азартно кричал Антон, отправляя мяч в

задний правый угол площадки, в то время, когда Лена, только что сделавшая

свой бросок, находилась у самой сетки, с левой стороны.═ Она бежала к

мячу, казалось, она ни за что его не догонит,═ но она все-таки догоняла,

била по нему ладонями обеих рук, спиной к сетке, отправляя его Антону над

своей головой. Теперь Антон должен был опрометью бежать на дальний край

своей площадки под ликующе-радостный крик Лены:

═- Не возьмешь, не возьмешь, не старайся!

═Много-много лет спустя, вспоминая юность, школьные год, тогдашние их

отношения, положившие начало долгой дружбе без встреч, без личного,

непосредственного общения, выразившейся исключительно в одном лишь писании

друг═ другу писем, со стороны Антона - пространных, откровенных,═ со

стороны Лены - сдержанных, ироничных, с подкалыванием и подковырками и

всегда без хотя бы самого малого окошечка внутрь своей души, своих чувств,

переживаний, текущий дел и намерений, которыми она занята, Лена написала

Антону в одном из своих посланий: "А что у нас и было-то с тобой?

Только что разок сыграли в "итальянку"!"

═Не забыла эту их игру в летнем лагере, в предзакатный час, вдвоем, на

пустой волейбольной площадке, без посторонних глаз, без свидетелей.

═Ну, а об Антоне нечего и═ говорить. Он помнил ее во всех подробностях,

берег в себе эту память, сотни раз возвращался к ней, чтобы опять увидеть

ее живое, смеющееся, в капельках пота, нестареющее лицо, радостное сияние

ее лазурных глаз, блеск ее ровных молочно-белых зубов, такой идеальной

формы и белизны, какие потом с нахлынувшими потоками красочных иностранных

журналов он встречал только на портретах самых знаменитых голливудских

кинозвезд. Но у них они были не свои, изготовленные из фарфора и подобных

ему материалов искусными мастерами, большими художниками своего дела.

═В том же своем письме, спустя тридцать лет, а то, может быть, и больше,

она написала Антону еще и такие строки: "Не знаю, что ты думал тогда

обо мне, какой я тебе представлялась, что вообще можно было обо мне

подумать, видя, какой всегда волочится за мной хвост поклонников, но, если

честно сказать, хотя ты, наверное, этому не поверишь, тогда я еще ни разу

не с кем целовалась..."

═17

═Грянувшая война, поспешная эвакуация из города при нашествии

немецко-фашистских войск разметали всех школьных друзей и товарищей Антона

кого куда. Кто сразу же оказался на фронте, кто - в дальних уголках

Сибири и Средней Азии. Ни о ком из них Антон ничего не знал, даже -

жив ли его друг или его уже давно поглотила война вместе с теми сотнями

тысяч, что составляют наши потери, и цифры их с каждым днем все растут и

растут.═ Не знал ничего Антон и о Лене. Весной сорок четвертого года, лежа

очередной раз в госпитале, он послал о ней запрос в Бугуруслан, где начало

действовать Центральное справочное бюро с адресами тех, кто по военным

обстоятельствам покинул места своего довоенного проживания. Туда, в

Бугуруслан, писали миллионы людей, разыскивая своих родственников,

знакомых. О многих Бугурусланское бюро не имело сведений, но столь же

большое число обращавшихся получали ответы с желанными адресами. На

удивление быстро пришел ответ Антону, и в нем был адреса Лены: Шадринск,

почему-то какая-то автобаза. В этот же день Антон написал по присланному

адресу, полагая, что Бугурусланское бюро ошибается,═ в Шадринске на

автобазе какая-то другая Елена Шуберская, просто совпадение имени и

фамилии.

═Но оказалось - она. Письмо ее было на редкость теплым, так пишут

настоящим друзьям. Она тоже растеряла всех ей близких, знакомых людей и

была рада страничкам Антона, потому что он был одним из тех, кто

составлял ее прежний мир, прежнюю довоенную жизнь, которая была разрушена,

утеряна, каждому в те годы с нетерпимой болью в душе, с терзающими душу

воспоминаниями хотелось ее вернуть. Лена описывала, как уходили они с

мамой пешком из города, когда позади, на улицах, на булыжных мостовых уже

грохотали немецкие танки. Взять с собой из вещей они смогли только то, что

поместилось в двух заплечных рюкзаках и еще в дорожном саквояже; его несли

по очереди. Шли в потоке беженцев до Борисоглебска двести с лишним

километров, там впервые по своим городским хлебным карточкам получили по

килограмму хлеба. С трудом пробились в поезд, наполненный до отказа. Была

середина июля, страшная жара. Железные вагоны раскалялись от солнца так,

что внутри можно было изжариться живьем. Поезд едва тащился на восток, к

Волге, часто надолго останавливался в голых полях на безымянных

полустанках. Голодные беженцы устремлялись в ближние деревушки поменять на

еду что-нибудь из своих вещей, напиться колодезной воды. В Сызрани удалось

сесть на другой поезд, уже рейсовых,═ который двигался быстрее, но все

равно с длительными остановками, потому что надо было пропускать воинские

эшелоны, мчавшиеся на фронт с солдатами, танками, пушками. Из отрывочных

радиосводок, которые удавалось ухватить краем уха═ на маленьких станциях,

узнавали, что наш город горит, представляет сплошное пожарище, в нем идут

нестихающие уличные бои. Но дальше немцы не продвигаются, их остановили и

удерживают на месте ценою большой крови, больших людских потерь.

═В Шадринске Лена и ее мама сошли с поезда. В этом городе жили дальние

родственники, мама надеялась на их помощь. Ехать дальше, в Сибирь, было

страшно: там никого из знакомых, все чуждо и неизвестно, впереди зима, а

никакой теплой одежды, обуви.

═ Родственники отыскались и действительно сделали, что было в их

возможностях и силах. Устроили Лену на работу: диспетчером автобазы. Там

ей дали уголок в рабочем общежитии, мама с ней, тоже работает на автобазе:

вахтером на воротах. Обе они, Лена и мама, получают рабочие хлебные и

продуктовые карточки второй категории, хлебная норма - 650 граммов в

день. При автобазе есть столовая, отпускает обеды по отрезным талонам

продуктовых карточек. Еда простая: капустные щи, перловая каша на второе.

Не вполне досыта, но и не голодно. В общем, жить можно, живем. Мучает

только тоска по дому, по городу, по родным местам. Жадно слушаем фронтовые

сводки. Скорей бы вернуться назад!

═А работа у нее, сообщала Лена, несложная: выписывать путевки шоферам. А

потом получать их обратно с отметками в тех пунктах, куда они ездили,

оформлять как положено и сдавать в бухгалтерию для оплаты. Шофера -

народ простой, грубоватый, молодых среди них нет, всем под пятьдесят и

больше. На военкоматской броне - а то в области остановятся все

нужные перевозки. К ней, Лене, отношение хорошее, доброе, как к дочке.

Так и зовут: доченька. Из своих поездок каждый ей что-нибудь обязательно

привозит: пяток кукурузных початков, сахарных бураков: потомить в чугунке

кусочками в русской печи, чтоб получились "паренки" - вроде

мармелада. Настоящего-то сахара не видит никто.

═Письмо Лены Антон с волнением и жадным интересом перечитал много раз. Он

вникал═ в каждую деталь, все представляя себе зримо, осязаемо, точно перед

ним была та реальность, что окружала Лену. Но самым важным и волнующим для

него было даже не содержание, не те конкретности, что рисовала Лена, а

факт, что она ему ответила.

═Вот так и завязалась между ними на долгие годы переписка. Каждый раз,

отправляя Лене свое письмо, Антон уже не сомневался - получит ли

ответ, твердо знал - Лена откликнется. Не знал он только одного, что

Лена отвечает ему потому - как так же аккуратно отвечает и всем другим

своим корреспондентам, - что таков ее склад, такова ее натура:

обязательно ответить на каждое пришедшее к ней письмо. Про это он узнал и

понял эту Ленину особенность много времени спустя, когда им были написаны

Лене сотни писем: длинных, обстоятельных, с подробностями своей текущей

жизни, быта, разнообразных дел, с размышлениями о прочитанном, о событиях

в стране и мире, волнующих всех, а его, Антона, почему-то особенно сильно,

лирически-исповедальных, в которых он делился своими планами и мечтами,

надеждами и ожиданиями. Лене он писал такое, чем не делился ни с кем,

считал это неудобным, нескромным, неуместным. А перед нею он почему-то мог

быть полностью открытым, не испытывая неловкости. Каждому человеку, даже

сугубо замкнутому, застегнутому на все пуговицы, все-таки хочется иметь

кого-то вроде отдушины, кому в особые, нечасто приходящие минуты хочется

и можно распахнуть и доверить всего себя, выставить на суд, на смотр, на

проверку. Вот такую поверенную нашел для себя Антон в Лене, не спрашивая

ее, нравится ли ей его откровенность, нужна ли она ей; так сложилось и

пошло у него само собой, а затем стало его привычкой, потребностью, от

которой было уже нельзя отказаться.═ Если бы все написанные им письма

собрать воедино и напечатать типографским шрифтом, то, наверное,

получился бы увесистый том, ничуть не меньше, чем тот толстенный сборник

чеховских писем или та "Пошехонская старина", которой увлекалась

Лена в школьном лагере на берегу Дона.

═Принимаясь иногда вспоминать, как давно стала Лена единственной

читательницей его бесконечного, четвертое десятилетие длящегося дневника,

Антон в такие минуты думал, что где-нибудь уже на склоне, в конце, стоит

попросить у Лены накопленные ею бумажные связки, пылящиеся за каким-нибудь

шкафом или на чердаке сарая,═ развязать на них шпагаты, стряхнуть пыль

- не веков, как у Пушкина, а долгих лет, но ее тоже окажется немало,

- и прочитать все свои письма подряд, с первого до последнего. То-то

же получится интересное чтение! Сколько будет в нем и смешного, и

нелепого, и, должно быть, просто глупого. И такого, что ему захочется,

чтобы не было вовсе. Но зато он узнает самого себя, как не узнать никаким

другим способом. Это будет он - целиком и полностью в процессе своего

движения по жизненному пути, доподлинный, каким он был на самом деле,

каким сотворила его природа, а потом подправлял, дополнял, улучшал и

портил окружающий мир, окружающие его люди. События и факты, так или иначе

соприкоснувшиеся с ним, оставившие на нем свой след, свои отпечатки. И он

увидит себя как═ в зеркале, без прикрас и искажений, как на ленте кино,

что находившаяся рядом с ним скрытая камера снимала все его годы. А не

таким, как думает он о себе сам спустя годы, каким видит себя, оглядываясь

назад, на то, что удержала память, орган совсем несовершенный и

ненадежный, многое утратив полностью, а многое в ту или иную сторону

исказив...

═18

═В конце войны, когда последние, довершающие разгром Германии бои гремели

уже на немецкой земле, Лена с матерью переехали из Шадринска в Липецк,

поближе к родным местам. Вернуться в свой город было невозможно -

некуда. Он был весь сожжен и разрушен, лежал в развалинах.

═В Липецке Лена стала учиться в вузе, случайно занесенном эвакуацией из

дальних мест в этот небольшой в ту пору городок да так и прижившимся на

чужой, но гостеприимной земле. Но скоро Лена занятия оставила: вышла

замуж. За директора кирпичного завода, сразу же построившего для себя и

своей семьи из производимых его завозом кирпичей просторный особняк с

прирезанным к нему земельным участком для сада и огорода.═ Директор был

молодым парнем, не достигшим даже еще тридцатилетнего возраста, родом из

одной местной деревни. В Липецке разворачивалось большое строительство:

воздвигался металлургический комбинат, крупные машиностроительные

предприятия; эта гигантская стройка стягивала народ со всей округи,

требовался командный состав. Начиная с малого, рядового, люди быстро росли

в должностях и званиях. Как на войне, когда каждая командная должность

должна быть кем-то занята, не может оставаться пустой. Действуя в среде

себе подобных, земляков и, хоть и отдаленно, но быстро превращавшихся в

друзей знакомцев, одного корня, одного происхождения, несложно было в

совсем молодые годы стать не только директором кирпичного завода, но

гораздо боле высоким начальником.

═Через несколько лет после войны, встретив случайно одну из подруг Лены,

Антон спросил ее: как это вышло, что Лена бросила вуз, отказалась от

возможности получить высшее образование. Ведь она была одной из лучших

учениц═ в классе, столько читала, неужели ей по душе такая роль в жизни:

только домашней хозяйки, полдня в фартуке у плиты, нескончаемая возня═ с

ребенком, стирки, штопанье мужниных носков?

═- А зачем оно ей - высшее образование? - ответила подруга.

- Ты ее просто недостаточно знаешь. Она и не стремилась никогда

обязательно иметь═ высшее образование.═ У нее была═ другая мечта, другие

планы: быть обеспеченной, не служить, не работать, заниматься только

семьей, домом.═ Такая возможность представилась - зачем же было ее

упускать? Теперь у нее все, что она хотела: муж, видный в Липецке человек,

получает хорошие деньги,═ персональная машина, отдельный особняк,

обстановка, за окнами собственный сад, дочка растет.═ Ни у плиты она не

стоит, ни с дочкой своей не возится, для этого у нее няня. А для плиты,

стирки, уборки - еще одна домработница. Лена уже вторую шубу себе

справила. Первая из котика, а вторая из монгольской каракульчи. Ты

представляешь, какой это шик - из каракульчи, да еще монгольской! У

жены первого обкомовского секретаря такой нет, от зависти в обморок можно

упасть!

═- Особняк, две няни, каракульча - и все это на зарплату директора

всего лишь кирпичного завода!

═ - Наивный ты человек, кто из таких людей на одну зарплату живет? У

Ленкиного мужа огромные связи, он всем нужен, точнее - его продукция,

есть возможность все что хочешь доставать... Ему в ножки кланяются и сами

со всех сторон всевозможный дефицит несут... В общем - сейчас у нее

все, что она хотела. Царская жизнь.

═- Короче - пошехонье... - пошутил Антон. Подруга не знала,

что в основе этой реплики Антона, и поэтому полностью не поняла.

═-═ - Пошехонье не пошехонье, - сказала она, - но и я бы

не отказалась. Никто бы не отказался.

═ Узнав о внезапном замужестве Лены, ее муже - кирпичном директоре,

растущей дочке, Антон испытал глухую боль. Сердце замерло, не довершив

удара. Так бывает, когда вдруг сорвешься, летишь куда-то вниз и внутри

становится холодно и безнадежно пусто. Казалось, о Лене не надо больше

вспоминать.═ Но прошло какое-то время, и чувство это ослабло, опять

вернулась его прежняя любовь к Лене, и опять он стал писать ей свои

длинные письма и═ получать ее короткие, на одной-двух тетрадочных страницах,

но, в общем, дружеские, с юмором, шутками, ответы, дающие ему надежду, что

не просто так они написаны - лишь бы чем-нибудь занять свое время,

которого в достатке, с избытком, все-таки и у Лены к нему когда-то что-то

было, и, может, хоть какая-то тень того, прошлого, есть еще и сейчас.

═Муж ее не препятствовал переписке со старыми знакомыми, это она сообщила

ему сразу же; не хочу и не имею права, сказал он, отрывать тебя от старых

твоих приятелей, мне достаточно, что из всех, кого ты знала, за кого могла

бы выйти замуж, ты выбрала меня.

═19

═Шли годы, случались у Антона увлечения, порой захватывавшие его сильно,

но потом их магия, их власть над ним постепенно испарялись, как испаряется

крепость откупоренного вина или как неизбежно тает═ и исчезает═ по весне

снег, в жизни Антона появлялись новые женщины, новые властные чувства; он

женился и поначалу, года два, любил свою оказавшуюся недоброй, не любившую

его жену, вышедшую за него замуж без всякой искренности, только лишь из

практических соображений: и лет уже много, подруги дразнят

"засидевшейся", и все другие ее ухажеры мелки, обыкновенны,

неинтересны, не обеспечены ни жильем, ни денежными доходами, с хвостами

всякой родни, которая станет непременно вмешиваться, указывать и корить,

если состоится ее замужество. Антону было обидно, что так незаслуженно

неудачливо сложилась его женатая жизнь, но испарились и эти его, поначалу

светлые и радостные, а потом раздраженные и негодующие чувства к своей,

как принято называть, половине, а память о Лене и любовь к ней так и

продолжали в нем жить и держаться в каком-то своем отдельном

существовании, не смешиваясь со всем тем, что у него происходило - с

его временными увлечениями, женитьбою и недолгой семейной жизнью,

кончившейся разводом.═ Как что-то уже неотторжимое от него, что по воле

судьбы, тех знаков, что начертаны где-то на небесах, настигает однажды

человека, срастается с ним воедино и остается с ним до самого его конца...

═ Но вот однажды Антону понадобилось что-то вспомнить из прошлого,═ место

и время действия каких-то давних событий. Он знал, что в его письмах Лене

должны быть их следы, и он написал ей, прося порыться в его письмах,

отыскать эти нужные ему строчки. И получил обескураживший его ответ. Она

написала, что у нее ничего нет, полгода назад она сожгла весь свой архив,

все письма, что ей присылали; не только его, Антона, но вообще все -

всех ее друзей и подруг, товарищей, знакомых, родственников. Она объясняла

это тем, что серьезно болела, могла не поправиться; письма написаны

только ей одной, в них много сугубо личного, личных тайн, откровений. Не

нужно, чтобы их касались чьи-то чужие глаза.

═Трудно было оспорить эти слова, Лена имела право на свой поступок. Но...

но... С уничтожением писем исчезла, обратилась в небытие длинная часть

жизни Антона, не зафиксированная больше нигде и никак, словно бы ее и не

было никогда... Он не мог понять, зачем понадобилось их жечь. Не хотела

Лена, чтобы их стал читать кто-то чужой, посторонний, могла бы их просто

вернуть Антону, это было бы куда разумней...

═Но не только своих писем стало Антону жаль. Он знал, что, живя в

Липецке, еще до своего замужества, будучи студенткой географического

факультета, Лена была дружна со многими молодыми военными летчиками. Все

они были ровесниками Лены и Антона, за плечами у каждого остались

десятилетки, училища военных пилотов, из которых они вышли с

лейтенантскими погонами на плечах, долгие трудные месяцы, а то и годы на

фронте,═ десятки воздушных боев, в которых посчастливилось уцелеть. В

Липецке существовала школа переподготовки фронтовых пилотов. Здесь они

изучали новые типы истребителей, созданные в ходе войны советскими

авиаконструкторами, осваивали их в воздухе и на них же улетали в свои

части на фронт. Оттуда они писали Лене письма, все они были содержательны,

интересны, некоторые даже со стихами, в каждом проглядывали своеобразные

личностные черты, звучали живые, неповторимые голоса. Лена иногда в своих

письмах Антону приводила кусочки из того, что писали ей летчики. А стихи

- так целиком. И почти никого═ из этих ребят не осталось в живых. Кто

погибал в обломках своего иссеченного пулеметными струями и рухнувшего на

землю самолета, кто вообще исчезал в пламени взорвавшихся бензобаков в

небесной вышине, не вернувшись на землю даже прахом. Всем им довелось

прожить совсем мало, и если что и осталось от этих великолепных ребят миру

и людям, так это их строки,═ написанные Лене, голубоглазой девушке в

Липецке, при коптилках фронтовых землянок, в траве, под крылом своих

истребителей, а то и в их═ кабинах, в ожидании команды на взлет.

═И вот эти бесценные письма сжечь! Все равно что сжечь их авторов -

подвергнуть их полному, окончательному, безвозвратному истреблению. Их

сердца, души, живые голоса, звучащие в чернильных и карандашных

строчках...

═Принять это, согласиться с Леной и на эту утрату - и мысль, и душа

Антона не могли.

═Пауза в их переписке длилась долго, но все же Антон первым нарушил

молчание, и опять стал писать Лене, постепенно возвращая своей письменной

речи прежний тон, а себе - прежнюю к Лене привязанность и любовь.

═И все же случилось неминуемое.

═Антону исполнилось пятьдесят лет. Эта дата, это событие показались ему

чем-то неправдоподобным, удивляющим. Словно бы случилось то, что не могло,

не должно было случиться: такая эпоха, такие бури и потрясения, такие

жертвы, от его поколения, сверстников после войны с Германией всего лишь

два-три человека из сотни, а он все-таки прожил полвека!

═Праздники - с их утомительным бездельем, ненужным обжорством,

желанными и нежеланными гостями и их долгими гостеваниями, пустыми,

никчемными разговорами, после которых, как правило, нечего вспомнить,

- Антон не любил вообще, свои же дни рождения - особенно. Он

нарочно перед своим юбилеем добыл дешевую путевку в простенький

профсоюзный дом отдыха и уехал, чтобы избавить себя от праздничной суеты,

приготовления питья и закусок, телефонных поздравительных звонков и

выслушивания одних и тех же, с фальшивым пафосом, стандартных слов, от

пьяного пиршества, несмолкаемого галдежа, пьяных объятий и целований,

бессвязных, то и дело прерываемых разговоров с соседями по столу, словом,

от всего, что происходит в юбилеи и отчего потому целую неделю болит

голова, тошнотно в желудке и пакостно на душе.

═В доме отдыха по утрам давали на завтрак манную или жиденькую пшенную

кашу, в обед - какой-нибудь супчик,═ картофельный, макаронный,

какую-то жареную или вареную рыбу на второе, незнакомого вида и

непонятного вкуса. Названия ее не знали даже повара, которые ее готовили.

"Океанская, - отвечали они, если отдыхающие начинали у них

допытываться. - С Дальнего Востока. А как точно - Бог знает".

На ужин - опять какая-нибудь каша или овощные рагу, стакан

простокваши. Мясо в меню отсутствовало, за все свои две недели отдыхающие

только раз получили пару биточков из говядины. С мясом, как и всеми

изделиями из него: колбасами, ветчиной, сосисками и прочим - в стране

происходило что-то непонятное: оно исчезло на рынках и в магазинах, купить

его можно было только в Москве, постояв в длинных очередях вместе с

приезжими из Саратова и Астрахани, Куйбышева и Вологды, Калинина и

Брянска; вся география Советского Союза была представлена в этих

изнурительных, многочасовых очередях. И не только за мясом, но и за

многими другими продуктами, промышленными товарами, такими,═ как женские

сапоги, женская верхняя одежда, мужские ботинки и брюки - и прочее,

прочее, даже, что казалось странным, нелепостью, за стенными обоями.

═А в ушах людей, душивших друг друга в несметных очередях за самым

насущным, необходимым, все еще звучали совсем незадолго до этих московских

столпотворений громко, на весь мир сказанные вождем страны клятвенные

слова: "Партия торжественно провозглашает, что нынешнее поколение

советских людей будет жить при коммунизме!"

═Коммунизм - это полное удовлетворение всех человеческих потребностей.

В подробных, точных формулировках о коммунизме говорится: "...все

источники общественного богатства польются полным потоком, и осуществится

великий принцип: от каждого - по способностям, каждому - по

потребностям". Проще сказать, вот что обещал в самом скором времени

вождь страны живущим людям: всего, что надо для нормальной, спокойной,

даже счастливой жизни, будет в полном достатке, хоть залейся. Под завязку.

Время, назначенное вождем, сокращалось, коммунизм приближался, по

заверениям партии, он был уже на пороге, но за сосисками, за каменной от

мороза курицей, за штанами и подтяжками, за плащом из болоньи,

водопроводным краном для кухни, электрическими лампочками и всем остальным

надо было из Астрахани, Вологды, Керчи и Конотопа ехать через всю страну в

столицу, в Москву, единственный город, который более или менее сносно

кормили и снабжали товарами.

═ Но Антону в доме отдыха было хорошо, он ни на что не жаловался и ничего

иного, лучшего, для себя не требовал. Кормежка устраивала его вполне,

нравились прогулки по сосновому бору, окружавшему дом; иные места в

километре, двух были так глухи, так девственны, что, казалось, здесь еще

никогда не ступала нога человека, Антон первый, кто нарушил дремотную

тишину.

═Докучал только сосед по палате, пожилой бухгалтер. Он был любитель

разгадывания кроссвордов, привез их с собой целую кучу в журналах═ и

газетах, накопленных до свободного времени, и теперь с утра до вечера

заполнял клетки буквами. Так как знаний ему не хватало, он то и дело

просил помощи у Антона:

═- Орудие убийства, шесть букв?

═- О, господи, орудие... - смеялся Антон. - Да убить чем

угодно можно, хоть вилкой...

═- В середине "жэ", - подсказывал бухгалтер.

═- Тогда - кинжал.

═Бухгалтер считал клетки, буквы.

═- Правильно, кинжал. А мне и в голову не пришло. А вот это, по

вертикали: "Ночная посуда"? Последняя буква-"ка".

═- Горшок!

═- А горшок разве посуда?

═- А что же он?

═- Нет, не тот, в котором варят, в который писают.═ Ночной, что под

кроватью стоит. Какая же это посуда?

═Бухгалтер опять считал клетки, буквы, удивлялся:

═- Подходит. Горшок. Значит, правильно, - посуда!

═Из дома отдыха Антон написал Лене письмо. В нем он бегло оглядывался

назад и подводил итоги: к чему пришел в свое пятидесятилетие, чего достиг.

Хвалиться особенно было нечем, и тон письма при всей привычной шутливости

звучал грустновато:

═"...по должности я по-прежнему старший лаборант, и, похоже, выше уже

не двинусь. Если принять во внимание мой возраст, стаж, количество и

важность сделанного, опубликованных статей, то мне старшее лаборантство

вроде камер-юнкерства Пушкина.═ Но искать себе какое-то другое применение,

ломать сложившееся и переходить в другой НИИ - поздно, там придется

начинать сначала, конкурировать с бойкими, пронырливыми мальчишками.═ Там

мне даже место старшего лаборанта не дадут... Правда, начальство проявило

ко мне милость: наконец-таки выделили квартиру. Это после двенадцати лет

настойчивых просьб, напоминаний и нетерпеливого ожидания. Вместо

положенной по числу членов семьи трехкомнатной - двух, но, как

говорится, с поганой овцы хоть шерсти клок. Последний этаж, которого

начальники избегают, по самой крышей.═ В первый же сильный дождь она

протекла, в квартире на полу лужи, обои отклеились от стен. А дом -

новый,═ только что выстроен и заселен.═ Вот такое качество строительных

работ. Подходил срок сдачи, мастера спешили, поэтому - тяп-ляп. Ладно,

крышу доделаю сам. Руки есть. Нужны только деньги.═ А вот денег,

всегдашняя моя болезнь, как не было - так и сейчас нет..."

═ Ответное письмо Лены было для Антона ошеломляющим.═ Сначала он подумал,

что с ней что-то произошло, какое-то затмение. Письмо было написано

словно бы совсем другим, чужим человеком.═ Она сухо, всего лишь в

нескольких словах, в которых сквозило безразличие, поздравляла его с

юбилеем;═ такая же сухость, бесчувственность были дальше, ни одной фразы с

улыбкой, юмором, который она всегда так любила и который так удачно у нее

получался. Антон перечитал письмо и раз, и другой; ну, точно, иначе

воспринять нельзя: чужой человек - чужому человеку... А заканчивалось

письмо уже прямой, нескрываемой грубостью: "...А про деньги ты мог бы

и не сообщать. Взаймы я у тебя не попрошу..."

═Только спустя несколько дней, более или менее придя в себя, Антон

сообразил, как надо понимать полученное им письмо. Нет, он был не прав,

решив, что его писала вроде как не она, Лена, а если она, то в состоянии

какого-то срыва, затмения. Ничего подобного, писала она, и без всякого

срыва,═ затмения, а в очень трезвом и нормальном для себя состоянии, та

настоящая Лена, какой она была всегда, какая она есть на самом деле. Все

предыдущие письма в течение многих, многих лет были тоже от нее, но не

настоящей, подлинной, а подкрашенной, мнимой, в той роли, которая ей

нравилась, которую ей хотелось играть и которая так хорошо у нее

получалась: добрая, веселая, общительная, отзывчивая... И поймет, и

утешит, и посоветует... К кому еще так тянутся, как к ней, кому еще

почтальоны носят столько писем со всех концов Союза и даже из других

стран:═ Польши, Болгарии, Чехословацкой═ республики... Но сколько можно

играть? В любом спектакле в конце концов опускается занавес. И Лена его

опустила. Понимая, что обрубает их переписку навсегда, Антон, у которого

есть чувство собственного достоинства, ей уже не ответит.

═Вот и хорошо! Именно то, что надо. К чему тянуть дальше их совершенно не

нужный ей диалог, с совершенно не нужным ей человеком? Какой смысл?

═Знание человеческих свойств, психологии было ей не чуждо, она совершенно

точно понимала, что делает. Дальше между ними уже ничего не могло быть.

═И больше ничего не было.

═20

═Постскриптум - небольшое, но необходимое дополнение к предыдущей

главе.

═Спустя полгода или чуть больше после пятидесятилетия Антона, не

отмеченного никак и ничем, ни в домашнем кругу, ни на работе, в кругу

сослуживцев, в тесный закуток, рабочее место Антона, набитый приборами,

аппаратурой и просто всяким отслужившим свое хламом, который уже ни на

что не годен, но и выбросить его жаль, авось когда-нибудь да понадобится,

с другого конца обширного здания,═ занимаемого научно-исследовательским и

одновременно конструкторско-технологическим институтом, пришел его

товарищ, кандидат наук, успешно работающий в области так называемых

"закрытых тем", положил перед Антоном развернутый на середине

иностранный журнал с карандашными пометками и сказал:

═- Ты по-английски читаешь, так вот прочти эту статью, я в ней для

тебя кое-что подчеркнул. ВЖ-109-КН-836 Ц - кажется, ты эту штуковину

сочинил, я не ошибаюсь?

═- Да, это мое устройство

═- А для кого и чего ты его делал?

═- По заказу министерства пищевой промышленности, для макаронного

производства. Это такой хитрый вибратор-уплотнитель. Совершенно

оригинальная идея и совершенно оригинальная конструкция. А что с ним

случилось?

═- Значит, для макарон? А случилось то, что англичане приобрели на

него лицензию. Но не для макарон.═ Они им лечат костно-суставные

заболевания. И с большим успехом, просто потрясающие результаты. Годами

лежавшие калеки через пару месяцев встают, отбрасывают костыли - и

хоть в футбол гоняй. В Англии приступают к массовому производству этих

твоих ВЖ... Ты патент на эту штуку имеешь?

═- Нет, конечно. Ты ведь знаешь, какая это бюрократическая волокита

- оформить авторское свидетельство. Да я и не мог запатентовать,

разработка шла в плановом порядке, исполнял я ее как свое текущее здание,

за одну лишь зарплату, право собственности принадлежит нашему институту.

Или министерству. Я даже не знаю точно...

═- Эх, осел ты, осел, дорогой Антон Павлович! Впрочем, я такой же

точно осел. Все мы ослы! Такими нас делает наше милое государство и за

таких нас держат... Творил бы ты в Америке или в Германии, западной,

разумеется, или хотя бы в какой-нибудь захудалой Колумбии - разве ты

сидел бы в такой халабуде, как ты сидишь... - кандидат наук сделал

рукой круговой жест, показывая на облупленные стены Антоновой каморки, на

полки из некрашенных досок, прогибающихся от тяжести аппаратуры. - Да

у тебя потрясная бы лаборатория была! Куча помощников. Кругленький счет в

банке за авторство изобретений. И называли бы тебя, почтительно сгибаясь,

герр профессор, герр доктор - или что-нибудь вроде. Англичане на твоем

макаронном ВЖ гигантские деньги намолотят, а тебе, поскольку ты без

патента да советский ученый, из патриотических чувств за одну только

зарплату шею гнешь и мозги свои тратишь, и на порцию мороженого не

перепадет!.. Господи боже мой, ну что же это за страна такая, в которой мы

живем! - Кандидат наук был человек, в общем, осторожный,

осмотрительный, прятал свой язык за зубами, но иногда в кругу═ людей,

которых он издавна знал и не опасался, позволял себе от души высказаться.

- Нет, Антон, говорил и говорю: пусть я буду проклят, если в один

прекрасный день вся эта наша балабань не рухнет и не рассыплется ко всей

е... матери!═ Не может она долго держаться,═ коли во всем, на любой мелочи

постоянно сама же себя подрезает и губит! Рухнет - как Сталин рухнул,

в один день, в один миг: пых! - и нет его! Точно елочная хлопушка

лопнула. Мог ли кто накануне подумать, что так скоро,═ легко и просто это

произойдет? Казалось, Сталина и века не сокрушат: по всей стране каменные,

бетонные, бронзовые изваяния, иные чуть не до облаков, ни одному фараону

подобное не снилось. И - трех-тарарах! - и только пыль клубами...

Вот так же и с балабанью станет, поверь мне, мы это с собой еще увидим...

Знаешь, что я тогда сделаю? Куплю я тогда ящик водки, надерусь, как

сапожники в старину надирались, чтоб меня целой пожарной командой из

брандспойтов отливали...

═21

═Лагерь в старом дворянском имении с засыхающим фруктовым садом, заросшим

крапивой и лопухами парком, полусгнившими скамьями на обрыве над сонным

течением Дона запомнился Антону еще и эпизодом, который нельзя было забыть

уже никогда потом, так многому он научил всех, кто был к нему причастен.

═Начальствовал над лагерем чужой и незнакомый для школьников человек с

того завода, что шефствовал над пятой школой Антона. Под пятьдесят уже

лет, невысокий, коренастый, с короткими редкими рыжеватыми волосами на

почти полностью облысевшей голове. Простонародное лицо без каких-либо

особенностей, выделяющих его из множества подобных лиц и делающих его

запоминающимся. В молодости он долго был рабочим, токарем, испортил себе у

станка зрение; замеряя детали, уже не мог различать микроны, и вынужден

был сменить свое место у станка на роль заводского снабженца -

добытчика сырья, инструментов, нужных материалов. Звали его Иван

Васильевич Грознов. Разумеется, иначе и не могло быть, ребята сразу же

окрестили его Иваном Грозным. Но был он совсем не грозный, напротив,

мягок, сердоболен, к школьникам относился отечески, заботился о порядке,

удобствах, по уже укоренившейся в нем привычке снабженца старался

обеспечить лагерь всем нужным.═ Девочки пожаловались, что ночью их

донимают комары: летят тучами от реки и парка в открытые окна и не дают

спать. А закрыть их - другое мученье: душно.═ Иван Васильич потратил

массу усилий, съездил в райцентр, в больницу, еще куда-то еще - и все

же добыл дефицитную в те времена марлю, затянул ею оконные проемы. Не

хватало молока, овощей - он помотался по окружающим колхозам, каким-то

образом сумел договориться с председателями, хотя взамен дать им ничего не

мог, одни только обещания, что в дальнейшем завод окажет колхозникам

помощь в каких-то═ их делах, и молока, картошки, молодых огурцов и

зеленого лука стало в полном достатке.

═Тяжелую проблему представлял сахар. В городе за ним, если он появлялся в

каком-нибудь магазине, сразу выстраивались длинные очереди с фиолетовыми

цифрами на ладонях - чтоб не пробрался к прилавку ни один не

занимавшей очереди наглец.═ В═ деревнях сахара вообще было не купить, в

сельмаги в лучшем случае привозили только леденцы без бумажных оберток, их

называли "голенькими".

═Но Иван Васильич сумел добыть для лагеря и сахар. Утренний и вечерний

чай, манные и рисовые каши всегда были сладкими.

═ Антон запомнил: наделавший много волнения и шума эпизод случился

накануне выходного дня. Ровно в два часа начинался обед, все ребята и

девочки сели за длинные столы из свежевыструганных сосновых досок. На них

уже стояли тарелки с налитым в них горячим, янтарным═ от жира борщом,

возле каждой тарелки лежала алюминиевая ложка, изделие и подарок того

завода, на котором работал Иван Васильич, стояли плетеные корзинки с

ломтями мягкого хлеба, источавшего аппетитный, до слюны под языком, дух.

═Место Антона было в середине стола. Никто еще не успел погрузить свою

ложку в янтарный борщ, как над головами сидящих с левого конца стола на

правый пролетел ломоть хлеба и точнехонько плюхнулся в тарелку с борщом

перед Мусей Шерстовой. Кто-то запустил его всем известным способом:

положив ломоть═ на черенок ложки и ударив кулаком по ее носку. В лицо Муси

плеснуло горячими брызгами, беленькая ее кофточка покрылась рыжими

неотмываемыми пятнами.═ На беду в этот день Муся надела свою лучшую,

"выходную" кофточку из полупрозрачного маркизета, подаренного ей

бабушкой. С капустными лохмотьями в волосах и на лице, обрызганная горячим

жиром, зажмурив обожженные глаза, Муся заорала благим матом - и не

только от внезапного ожога, но еще и от жалости за свою испорченную

кофточку.

═Начальник лагеря Иван Васильич находится тут же, у другого стола. Как

всегда в начале обеда, он проверял: все ли на столах в порядке, все ли,

как надо, расставлено, приготовлено подавальщицами - двумя молодыми

деревенскими женщинами.

═Полета хлебного ломтя и того, кто решил так позабавиться, он не видел, но

обернулся на Мусин рев и во мгновение ока понял, что произошло.

═- Безобразие! - с искаженным от гнева лицом вскричал Иван

Васильич. - Да как это можно?! С ума сошли! Кто это сделал?

═Все за столом молчали. Большинство, как Антон, не видели, а кто видел

- не хотел выдавать товарища.

═- Встать! - не своим голосом рявкнул Иван Васильич. Вот тут он

действительно обратился в Ивана Грозного, готового убить даже родного

сына. - Негодяи! Мерзавцы! Еще раз спрашиваю: кто устроил это

безобразие? Кто бросил кусок хлеба?

═ Много раз в своей жизни вспоминая эту сцену, Антон═ думал - если бы

виновник был честным и смелым, он должен был сознаться сам в своей

глупости и хулиганстве, какое бы ни последовало наказание, вплоть до

отчисления из лагеря. Но не ставить всех═ сидевших за столом в

тяжелейшее положение,═ когда подозревается каждый, и надо выбирать: или

совершить предательство, называя имя, или становиться виновным безо всякой

своей вины.

═Но бросивший хлеб был слабак и трус и не═ открывал рта.

═- Спрашиваю еще раз: кто сделал эту гадость? Вы видели, знаете -

кто. Иначе накажу всех как соучастников, скрывающих негодяя!

═Тягостная тишина повисла над палисадником возле домика кухни, в котором

были расставлены обеденные столы. Глаза всех лагерников были устремлены на

бледного от ярости Ивана Васильича и поднятых со своих мест мальчишек.

═- Молчите? Покрываете негодяя? А ну - вот из-за стола все! Лишаю

вас обеда! Дежурные, убрать все тарелки, ложки, все убрать! Девочку

отведите к крану с водой, пусть помоется. А вы все - вон! Может, на

голодное брюхо до вас дойдет, какие мерзости вы творите! Это же надо такое

вытворить - с хлебом! Вы его сеяли? Убирали? Да вы понимаете, что

такое хлеб, даже вот такой один кусок? Ни черта вы не понимаете, барчуки

городские, маменькины, папенькины сыночки. Закормили вас, заласкали,

забаловали! Ни у кого из вас ни разу брюхо от голода не ныло, зеленые

круги в глазах не плавали! А деревья до сих пор досыта хлеба не ест,

вместо хлеба колхозникам счетоводы в конторах палочки пишут! Да-да, вам

это удивительно, вы этого не знали? Даже вот в этом колхозе, на территории

которого наш лагерь. Пойдите, поговорите с председателем, поговорите с

рядовыми колхозниками, они вам расскажут, какое сладкое у них житье, есть

ли у кого из них дурь вот так, как вы, кусками хлеба кидаться!

═ Полный смысл совершенного поступка, а также яростного гнева═ Ивана

Васильича дошел не через два часа на голодное брюхо, а гораздо, гораздо

позже, когда Антон лучше узнал прошлое своей страны, особенно двадцатые

годы, а уж окончательно, по-настоящему - в годы разразившейся войны и

наступившей бескормицы, когда хлеб для всего населения превратился в

основное питание,═ и его не хватало, а то зачастую и вовсе не было;

хлебные нормы, пайки были столь мизерны, что, выстоянные в долгих

очередях, полученные в руки, проглатывались тут же, целиком, только

растравляя аппетит, но не заглушая сосущего голода.

═Тогда же, в лагере, и Антону, и всем остальным, еще не отведавшим опыта

военных лет, казалось, что произошло просто озорство. Глупое, ненужное, но

все-таки можно было бы так не кричать, как Иван Васильич, не гнать всех

из-за стола, это уж чересчур.

═Ах, юность, зеленая юность! Все они считали себя уже достаточно

взрослыми, образованными, многознающими людьми, каждый мог порассуждать о

Евгении Онегине и Обломове, решить математическую задачу с двумя, даже

тремя неизвестными, ответить, что такое тангенс и котангенс, назвать

формулы кислот и щелочей, но при всей этой школьной учености ни у кого из

них не было понимания самых основных жизненных вещей, хотя бы таких, что

такое в жизни человека и человечества хлеб, хотя бы всего один его кусок,

какой бездумно швырнул с ложки самый глупый из них.═ Да что там хлеб,

- вода, простая вода, что вроде бы сама по себе течет в их домах из

кранов, хотя бы один глоток этой воды!.. Какими же все были они тогда еще

дураками, да, дураками, просто набитыми балбесами!..

═ А Иван Васильич все эти простейшие, элементарные и абсолютно необходимые

основы жизни уже хорошо знал, изведал. Он знал им цену. Он помнил сырые,

липкие, с остьями, коловшими рот, осьмушки, что получали рабочие в

девятнадцатом году. Осьмушка - это восьмая часть фунта, всего

пятьдесят граммов... На сутки. В те месяцы, чтобы остановить прорвавшегося

Мамонтова, городские рабочие разных специальностей, сообща, тогда

говорилось - гамузом, в цехах паровозоремонтного завода строили,

клепали из котельного железа бронепоезд "Гром". И то и дело

случалось, что кто-нибудь с кувалдой или гаечными ключами в руках падал на

своем месте от полного истощения сил в долгий обморок.

═Когда затихла гражданская война, потянулись мирные будни - сытнее не

стало. Рабочие собрали домашние шмотки, у кого что нашлось, и отправили с

ними бригаду из десяти человек в Ташкент - менять на зерно. Ташкент

считался хлебным городом, туда стремились посланцы со всей страны, толпы

полуживых скелетов, обтянутых кожей, в надежде найти там для себя

спасение. Про это потом даже была написана книга. Иван Васильич ее читал,

и ему казалось, что книга лично про него, - так было в ней все похоже,

правдиво и точно. Он тоже поехал с бригадой и мешками, в которые рабочие

насовали свое последнее барахлишко. Ехали мучительно долго, пересаживаясь

с одного поезда на другой, из одной теплушки - в другую. И дрожали:

как бы не украли, не отняли у них мешки, всякого ворья в ту пору на

дорогах было предостаточно. Если случится такое - что они скажут дома

тем, кто им доверился? Кто ждал хлеба - и не дождался, лишился и своих

жалких последних тряпок, и своих надежд. Когда теми же путями и теми же

способами возвращались обратно - дрожали еще больше: а вдруг отнимут

хлеб, это их груз куда приманчивей, чем тряпки, вот уже будет горе так

горе!.. Жена и мать Ивана Васильича заплакали, когда увидели его на

пороге: черного, как уголь, от палящего туркестанского солнца, худого как

щепка, но живого, с мешком пшеничного зерна...

═На памяти Ивана Васильича, в душе его, сердце незаживающими ранами

остались голодные, неурожайные годы на Украине, в Поволжье, когда оттуда

бесконечными═ вереницами тянулись изможденные люди с малыми детьми на

руках, слабыми голосами просили подаяния, да не денег, за них ничего

нельзя было купить, а хоть заплесневелую корочку. Но что им могли подать

те, у кого они просили, эти люди сами обрадовались бы любой корке... А

голод в Черноземье в разгар коллективизации?! Тогда едва держащиеся на

ногах крестьянки выносили на дороги своих закутанных в тряпье, с голубыми

личиками, почти прозрачных, уже не плачущих и не просящих есть младенцев,

клали на обочины: может, кто пойдет, поедет, подберет из жалости останется

в живых дитя...

═Бездумно брошенный с ложки ломоть хлеба был для Ивана Васильича не

ребячьим озорством, а святотатством, которое не могла вынести его душа...

═Вот тут, в минуты, когда выгнанные из-за стола полтора десятка ребят

понуро поплелись от столовой в сторону жилого дома, для виновника

происшествия второй раз наступил момент, когда он должен был обязательно

объявить о своей вине, чтобы непричастные к его проказе не несли на себе

наказания. Но он и тут трусливо промолчал, не сделал того, что должен был

сделать.

═В доме изгнанники разбрелись по своим комнатам. Четверо были из той, где

помещался Антон. Что было делать, чем себя занять? Один пошел на двор к

рукомойнику стирать носки, он был чистюля, постоянно стирал какие-нибудь

свои вещицы; трусики, майки, - зашивал иголкой в них прорехи; остальные

легли на кровати; после обеда полагался "мертвый час", ну а теперь

по воле Ивана Васильича он доставался вместо обеда и в двойном размере.

═Антон тоже лег на кровать, достал из-под подушки растрепанную "Борьбу

за огонь", взятую накануне в библиотеке, раскрыл на закладке. Но не

читалось, несмотря на захватывающий сюжет. Было обидно, что он в числе без

вины виноватых и без вины наказанных. Любая несправедливость всегда

неприятна, всегда горька. В душе кипела злость на Ивана Грозного. Мысли

скакали. Иван Васильич, конечно, одумается, смягчится, пришлет кого-нибудь

звать назад, к столу. Это же небывалое дело в советской стране: укреплять

дисциплину в школьном лагере голодом! И если он позовет - что тогда? А

вот что: не идти - и точка! Вот такой должен быть ему ответ. За его

крик, грубые оскорбления. Так орать на глазах, в присутствии всего лагеря!

Держиморда! Привык, наверное, орать и грубить у себя на заводе в среде

таких же чурок, как сам. Но здесь ему не чурки!

═Коля Тихов, его койка стояла у окна, а лежал он к нему лицом,

приподнялся, поглядел в окно повнимательней и объявил всем остальным:

═- Братцы-кролики, шухер! Иван Грозный сюда шествует. По наши души, я

так понимаю. Мало ему показалось, наверно, добавить хочет!

═Но Иван Васильич пришел с миром. Он поостыл, ему стало жаль ребят,

лишенных обеда, захотелось затушить скандал. Но, войдя в комнату все еще в

не покинувшем его полностью накале, он сказал отнюдь не голосом

раскаивающегося в своей горячности и резкости человека, а тоном команды,

приказа:

═- Разлеглись! Лежать потом будете. А ну - подымайтесь, марш к

столу! Все уже поставлено, остывает.

═Никто из пятерых наказанных Ивану Васильичу не откликнулся.

═- Вы чего это? - недоуменно спросил он. - Обиделись? Зря. С

вами у меня разговор еще будет, я вам объясню, что я прав. А сейчас время

обеда. Поведение - это одно, а еда - дело другое, есть надо.

Поэтому шагайте назад. Ну, чего молчите?

═- А мы не пойдем! - сказал за всех Коля Тихов.

═- Как это - не пойдете? Да вы что? - опешил Иван Васильич.

- Это забастовка!

═- Как хотите - так и считайте. Наорали, выгнали... У меня весь

аппетит пропал, - с полной серьезностью сказал Коля Тихов. - И не

только на сегодня. Навсегда. Я вообще теперь в лагере ничего есть не буду.

А то еще что-нибудь случится - и я опять в виноватых. Я маме телеграмму

дам, мне мама из города еду возить будет.

═Коля Тихов умел шутить так, что выглядело полной правдой. Но Иван

Васильич был на шутки туговат, понимал их, если только его заранее

предупреждали или тут же ему растолковывали.

═- Чушь ты городишь, Тихов! - вскипел он. - И других при этом

агитируешь, с панталыку сбиваешь! Мама ему обеды будет возить! В отместку

хочешь весь лагерь взбаламутить? Голова на плечах у тебя есть? Чего ты

хочешь? Чтоб я перед тобой извинился? Ладно, извиняюсь. И перед остальными

тоже. А теперь вставай - и в столовую!

═- Не пойду! - ответил Коля и перевернулся на другой бок, в свое

прежнее положение: лицом от Ивана Васильича к окну. - Сами трескайте.

Только глядите - пятнадцать порций, многовато. Как бы брюхо не

лопнуло.

═- Черкасов! - обратился Иван Васильич к Антону.

═- Не пойду!

═- Токмаков!

═Толя Токмаков был соседом Антона, его койка стояла рядом, слева. Толя

лежал на спине, руки за голову. Одна нога, согнутая в колене, упиралась

ступней в постель, другая лежала на ней, на колене, ступня задрана вверх.

В такой позе Толя лежал до появления Ивана Васильича, и не изменил ее при

нем.

═- И я не пойду! - ответил Толя, пошевеливая голыми пальцам и

задранной стопы. - У меня тоже пропал аппетит. Меня тоже теперь мама

будет кормить. Телеграмму ей я уже написал. Вот сейчас мы с Колькой еще

немного полежим, приведем в порядок свои нервы и сходим на почту.

═В лице Ивана Васильича появилась растерянность.═ Можно было догадаться,

какие мысли проносятся в═ его голове. В телеграммы, он не поверил,═ но

завтра выходной день, проведать своих детей приедет много родителей.═ Дети

непременно расскажут им о происшествии. Некоторые родители - важные

персоны, городские начальники. У них связи, знакомства с еще более ═высоким

начальством. Они позвонят в наробраз, в обком партии, директору завода, на

котором работает Иван Васильич, раздраженно ему скажут: кого вы нам дали в

начальники лагеря,═ это же сатрап какой-то допотопный, вводит порядки

царских гимназий, бурсы, что Помяловский описал, где и в угол ставили,═ и

без обеда в пустых классах запирали! Лагерь оздоровительный, а ваш завхоз

или кем он там у вас числится - подрывает здоровье наших детей, лишает

их питания! Чего доброго, он и розги в ход пустит, всего можно от такого

дуролома ожидать!

═Двое других ребят в комнате ответили Ивану Васильичу как и первые трое.

═- Значит, отказываетесь? - подытожил Иван Васильич. Лицо его

стало мрачным, не обещающим ничего доброго. - Хорошо, так и запишем.

Но тогда я должен сказать вам вот что: что вы саботажники. Забастовщики! А

саботаж, забастовки в нашей стране не приветствуется. Не приветствуется!

Вы над этим хорошенько пораскиньте мозгами, если они у вас есть, да заодно

подумайте, куда такая дорожка может вас привести.

═Он вышел, хлопнув дверью.

═- Пошел остальных уговаривать! - засмеялся Коля Тихов, опять

поворачиваясь на кровати лицом в комнату, садясь и спуская ноги на пол.

- А крепко мы ему дали! Небось уже и не рад, что выгнал.

═Минут через десять короткая фигура Ивана Грозного с широкой, сутуловатой

спиной - от долголетней привычки гнуться над станком - показалась

за окнами. Он шел в направлении столовой, а за ним без особой охоты,

принужденно, как бычки на убой, плелись двое ребят - только они

поддались на его призыв вернуться к своим тарелкам.

═Окно перед Колей Тиховым было открыто.

═- Штрейкбрехеры! - громко крикнул Коля в окно и погрозил

обернувшимся ребятам кулаком.

═К вечернему ужину штрейкбрехерами стали все наказанные. Принудил самый

настоящий голод, урчание в пустых желудках. Есть хотелось просто

нестерпимо, и так же сильно не хотелось встречаться с Иваном Грозным,

выслушивать от него обещанное: что он полностью прав, а ребята полностью

неправы.

═Но с Иваном Грозным встретиться никому не пришлось. На ужине он

отсутствовал. Педагогическим чутьем Иван Васильич был на богат,═ но все же

сообразил, что на какое-то время ему лучше перед "саботажниками"

не появляться, устроить в общении с ними небольшую паузу - иначе

конфликта не затушить.

═Что удивительно - имя виновника происшествия так и осталось

невыясненным. Антон и другие пытались расследовать это самостоятельно и не

смогли узнать. Или проказа была исполнена так быстро,═ ловко, незаметно,

что не уследили даже сидящие рядом, или хлеб - могло быть и такое

- прилетел с совсем другого, чужого стола...

═(Продолжение следует.)

Поставьте наш баннер

Солнышко светит. Грачи прилетели.
Тают снега на равнинах безбрежных.
Вот и прошли холода и метели,
Вот и минули три месяца снежных.
Белые хаты стоят над оврагом.
Птицы над ними кругами летают.
Будто каким-то охвачены страхом,
Будто чего-то недопонимают...
Может быть, запах грачей удивляет,
Иль тишина не понравилась птицам?..
Бог его знает, чего их пугает,
Что им мешает на землю садиться...
Может быть, сверху они увидали,
Как копошится в навозе старуха,
Или чуть слышные чьи-то рыданья,
Может, достигли их птичьего слуха...
Нынче никто уж могил не копает.
Нынче никто не кричит, причитая...
Полумертвец на крыльцо выползает...
Господу молится полуживая...
Трупы лежат во дворах и в канавах,
Трупы в домах и в грязи придорожной.
Многие - в полузасыпанных ямах,
Полуистлевшие с осени прошлой...
Смрадом, замешанным с мартовским паром,
Хаты полны и проулки кривые.
Двое детей за колхозным амбаром -
То ли уж мёртвые, то ли живые...
А за амбарными теми дверями
Нету ни зёрнышка вот уж полгода.
Был урожай, и довольно немалый,
Да увезли его "слуги народа".
Гнил он на станциях в кучах огромных,
Денно и нощно его охраняли.
А на днепровских равнинах просторных
Тысячи сёл до конца вымирали.
С Буга, с Ингула, с Днепра и с Кубани
Беженцев толпы брели спотыкаясь.
Близких своих зарывая руками,
Женщины выли в снегу, надрываясь...
Те, кто добрались до города всё же,
Или до Киева, иль до Полтавы, -
Полуживые, и мёртвые тоже, -
Все на подводах свозились в канавы.


Дмитрий Воробьевский (1987 г.).