до саней, Василий Андреич схватился за них и долго стоял
так неподвижно, стараясь успокоиться и отдышаться. На прежнем месте Никиты
ее было, но в санях лежало что-то, занесенное уже снегом, и Василий Андреич
догадался, что это был Никита. Страх Василия Андреича теперь совершенно
прошел, и если он боялся чего, то только того ужасного состояния страха,
который он испытал на лошади, и в особенности тогда, когда один остался в
сугробе. Надо было во что бы то ни стало не допустить до себя этот страх, а
чтобы не допустить его, надо было делать что-нибудь, чем-нибудь заняться. И
потому первое, что он сделал, было то, что он, став задом к ветру, распустил
шубу. Потом, как только он немного отдышался, он вытряхнул снег из сапог, из
левой перчатки, правая была безнадежно потеряна и, должно быть, уже
где-нибудь на две четверти под снегом; потом он вновь туго и низко, как он
подтягивался, когда выходил из лавки покупать с возов привозимый мужиками
хлеб, затянулся кушаком и приготовился к деятельности. Первое дело, которое
представилось ему, было то, чтобы выпростать ногу лошади. Василий Андреич и
сделал это и, освободив повод, привязал Мухортого опять к железной скобе у
передка к старому месту и стал заходить сзади лошади, чтобы оправить на ней
шлею, седелку и веретье; но в это время он увидал, что в санях зашевелилось
что-то и из-под снега, которым она была засыпана, поднялась голова Никиты.
Очевидно, с большим усилием, замерзавший уже Никита приподнялся и сел и
как-то странно, точно отгоняя мух, махая перед носом рукой. Он махал рукой и
говорил что-то, как показалось Василию Андреичу, призывая его. Василий
Андреич оставил веретье, не поправив его, и подошел к саням.
- Чего ты? - спросил он, - Чего говоришь?
- Поми-ми-мираю я, вот что, - с трудом, прерывистым голосом выговорил
Никита. - Зажитое малому отдай али бабе, все равно.
- А что ж, аль зазяб? - спросил Василий Андреич.
- Чую, смерть моя... прости, Христа ради... - сказал Никита плачущим
голосом, все продолжая, точно обмахивая мух, махать перед лицом руками.
Василий Андреич с полминуты постоял молча и неподвижно, потом вдруг с
той же решительностью, с которой он ударял по рукам при выгодной покупке, он
отступил шаг назад, засучил рукава шубы и обеими руками принялся выгребать
снег с Никиты и из саней. Выгребши снег, Василий Андреич поспешно
распоясался, расправил шубу и, толкнув Никиту, лег на него, покрывая его не
только своей шубой, но и всем своим теплым, разгоряченным телом. Заправив
руками полы шубы между лубком саней и Никитой и коленками ног прихватив ее
подол, Василий Андреич лежал т
Лев Николаевич Толстой. Охота пуще неволи
(Рассказ охотника)
-----------------------------------------------------:)
Книга: Л.Н.Толстой "Прыжок". Рассказы
Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1979
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 4 октября 2001
-----------------------------------------------------:)
Мы были на охоте за медведями. Товарищу пришлось стрелять по медведю;
он ранил его, да в мягкое место. Осталось немного крови на снегу, а медведь
ушел.
Мы сошлись в лесу и стали судить, как нам быть: идти ли теперь
отыскивать этого медведя или подождать три дня, пока медведь уляжется
Стали мы спрашивать мужиков-медвежатников, можно или нельзя обойти
теперь этого медведя? Старик медвежатник говорит:
- Нельзя, надо медведю дать остепениться; дней чрез пять обойти можно,
а теперь за ним ходить - только напугаешь, он и не ляжет.
А молодой мужик-медвежатник спорил со стариком и говорил, что обойти
теперь можно.
- По этому снегу, - говорит, - медведь далеко не уйдет, - медведь
жирный. Он нынче же ляжет. А не ляжет, так я его на лыжах догоню.
И товарищ мой тоже не хотел теперь обходить и советовал подождать. Я и
говорю:
- Да что спорить. Вы делайте как хотите, а я пойду с Демьяном по следу.
Обойдем - хорошо, не обойдем - все равно делать нынче нечего, а еще не
поздно.
Так и сделали.
Товарищи пошли к саням да в деревню, а мы с Демьяном взяли с собой
хлеба и остались в лесу.
Как ушли все от нас, мы с Демьяном осмотрели ружья, подоткнули шубы за
пояса и пошли по следу.
Погода была хорошая: морозно и тихо. Но ходьба на лыжах была трудная:
снег был глубокий и праховый. Осадки снега в лесу не было, да еще снежок
выпал накануне, так что лыжи уходили в снег на четверть, а где и больше.
Медвежий след издалека был виден. Видно было, как шел медведь, как
местами по брюхо проваливался и выворачивал снег. Мы шли сначала в виду от
следа, крупным лесом; а потом, как пошел след в мелкий ельник, Демьян
остановился.
- Надо, - говорит, - бросать след. Должно быть, здесь ляжет.
Присаживаться стал - на снегу видно. Пойдем прочь от следа и круг дадим.
Только тише надо, не кричать, не кашлять, а то спугнешь.
Пошли мы прочь от следа, влево. Прошли шагов пятьсот, глядим - след
медвежий опять перед нами. Пошли мы опять по следу, и вывел нас этот след на
дорогу. Остановились мы на дороге и стали рассматривать, в какую сторону
пошел медведь. Кое-где по дороге видно было, как всю лапу с пальцами
отпечатал медведь, а кое-где - как в лаптях мужик ступал по дороге. Видно,
что пошел он к деревне.
Пошли мы по дороге.
Демьян и говорит:
- Теперь смотреть нечего на дорогу; где сойдет с дороги вправо или
влево, видно будет в снегу. Где-нибудь своротит, не пойдет же в деревню.
Прошли мы так по дороге с версту; видим впереди - след с дороги.
Посмотрели - что за чудо! - след медвежий, да не с дороги в лес, а из лесу
на дорогу идет: пальцами к дороге. Я говорю:
- Это другой медведь.
Демьян посмотрел, подумал.
- Нет, - говорит, - это он самый, только обманывать начал. Он задом с
дороги сошел.
Пошли мы по следу, так и есть. Видно, медведь прошел с дороги шагов
десять задом, зашел за сосну, повернулся и пошел прямо.
Демьян остановился и говорит:
- Теперь, верно, обойдем. Больше ему и лечь негде, как в этом болоте.
Пойдем в обход.
Пошли мы в обход, по частому ельнику. Я уж уморился, да и труднее стало
ехать. То на куст можжевеловый наедешь, зацепишь, то промеж ног елочка
подвернется, то лыжа свернется без привычки, то на пень, то на колоду
наедешь под снегом. Стал я уж уставать. Снял я шубу, и пот с меня так и
льет. А Демьян как на лодке плывет. Точно сами под ним лыжи ходят. Не
зацепит нигде, не свернется. И мою шубу еще себе за плечи перекинул и все
меня понукает.
Дали мы круг версты в три, обошли болото. Я уже отставать стал, - лыжи
сворачиваются, ноги путаются. Остановился вдруг впереди меня Демьян и машет
рукой. Я подошел. Демьян пригнулся, шепчет и показывает:
- Видишь, сорока над ломом щекочет; птица издалече его дух слышит. Это
он.
Взяли мы прочь, прошли еще с версту и нашли опять на старый след. Так
что мы кругом обошли медведя, а он в средине нашего обхода остался.
Остановились мы. Я и шапку снял и расстегнулся весь: жарко мне, как в бане,
весь, как мышь, мокрый. И Демьян раскраснелся, рукавом утирается.
- Ну, - говорит, - барин, дело сделали, теперь отдохнуть надо.
А уж заря сквозь лес краснеться стала. Сели мы на лыжи отдыхать.
Достали хлеб из мешка и соль; поел я сначала снегу, а потом хлеба. И такой
мне хлеб вкусный показался, что я в жизнь такого не ел. Посидели мы, уж и
смеркаться стало. Я спросил Демьяна, далеко ли до деревни.
- Да верст двенадцать будет. Дойдем ночью, а теперь отдохнуть надо.
Над
