Андрей Владимирский

- Руки за голову! Лицом к стене! - грозно скомандовал здоровущий прапорщик службы внутренней охраны СИЗО N 1 города Б вышедшему из душной, провонявшей давно немытым человеческим телом, одиночной камеры пятнадцатилетнему наголо бритому худощавому подростку, облачённому в разношенные китайские кроссовки без шнурков, рванные спортивные штаны и грязную майку с надписью " I Love Live".

Ещё несколько часов назад подсудимый, в настоящее же время осужденный по статье 105 части второй Калинин Константин зло сверкнул маленькими, наполненными откровенной ненавистью глазёнками в сторону "вертухана" и с явной неохотой, ткнувшись курносым носом в тёмно-зелёную пупырчатую стену тюремного коридора, сцепил пальцы на своём шишковатом затылке. Прапорщик, нет-нет да косясь на осужденного, запер камеру на хитроумный замок, потом, отойдя к противоположной стене, тем же зычным басом приказал:

-         Два шага назад! Руки за спину!

Калинин беспрекословно подчинился. Защёлкнулись на тонких запястьях стальные кольца наручников.

- Давай мелкими шагами прямо по коридору! - Прапорщик правой рукой грубо толкнул осужденного в спину, левую же, на всякий случай, приспособил на рукоятке болтающегося на ремне электрошокера. Он был заранее предупреждён тюремным начальством, что этот малый только с виду такой зашибленный и худосочный. В самом же деле под заячьей шкурой прячется настоящий матёрый хищник, который без особого труда разделался с двумя взрослыми мужиками - любовником своей матери и его собутыльником - обоим перерезав горло кухонным ножом, да ещё при задержании едва не отправил на тот свет сотрудника милиции, набросившись на него с двумя столовыми вилками. И, наконец, для полноты психологического портрета совсем недавний случай в общей камере СИЗО, куда он был первоначально определен, как подследственный. Там он в прямом смысле слова прокусил сонную артерию одному из сокамерников - своему одногодке, рискнувшему назвать его чмошником. Бедолагу едва откачали. В общем, самый что ни на есть серийный убийца, как бы смешно не выглядело это страшное определение применительно к подростку. Прапорщик за время своей службы не раз и не два сталкивался с матёрыми убийцами- рецидивистами: конвоировал их по зданию СИЗО, возил на следственные эксперименты, к следователю, в суд и так далее, но никогда не чувствовал себя так неуютно, как сейчас. Малолетка прямо-таки весь светился агрессией и источал какую-то немую угрозу, даже будучи закованным в наручники и находясь в стенах этого хорошо охраняемого закрытого учреждения. Прапорщик облегчённо перевёл дух, когда сдал подконвойного с рук на руки в специально предусмотренной для таких процедур комнате. Далее за него будет отвечать уже не администрация Следственного Изолятора, а особая конвойная группа, под надзором которой осужденный будет этапирован "автозаком" до железнодорожной станции и откуда впоследствии "спецвагоном", именуемым в народе Столыпинским, отправится до места отбывания срока наказания уже под вооружённой охраной другой группы.

В небольшом, лишённом всякой мебели помещении с одним единственным крохотным зарешёченным мелкой сеткой окном высоко под потолком подконвойного ждали двое - средних лет сержант в серой униформе с АКМ-ом через плечо и молоденький капитан с "ПМ-ом" в кожаной кобуре на офицерском ремне и бумажной папкой под мышкой.

- Всё в порядке, прапорщик, - кивнул "вертухану" капитан. - Документы у меня. Выезд через две минуты.

- Счастливо, - махнул ручищей прапорщик и вышел в коридор.

- Ну, что, Калинин, - капитан похлопал осужденного по худенькому плечу, - Дорога нам предстоит дальняя. Наслышан я о тебе, но, думаю, ты пацан с мозгами, потому фокусничать не станешь.

Калинин не ответил. Он проницательным взглядом исподлобья детально изучал автоматчика.

- Ну, так что, договорились, Костя? - вновь попытался обратить на себя внимание капитан.

Осужденный по-прежнему не отрывал взгляда от перекинутого через плечо сержанта автомата. Этот взгляд хоть и показался капитану подозрительным, но он лишь усмехнулся сам себе: что может сделать безоружный, закованный в наручники подросток со взрослыми вооружёнными людьми? Ничего. Так что доставят этого сатанёнка до станции без всяких инцидентов.

- Ладно, давай его в машину, - распорядился капитан и первым вышел в коридор.

Сержант снял с плеча автомат, взял его за цевьё в правую руку, а левой подтолкнул осужденного к выходу:

-         Давай, пацан.

Сильно ссутулившись, Костя посеменил следом за шедшим впереди офицером под холодным зрачком автомата, нацеленного между лопаток. В таком порядке вышли из мрачного здания СИЗО, проследовали по крытому сеткой коридору внутреннего двора до специальной площадки, со всех сторон огороженной высоким забором из железобетонных плит с двумя рядами колючей проволоки поверх, на которой поджидал своего пассажира серый фургон "ГАЗ-53" с синими маячками на крыше. Водитель, завидев конвой, запустил двигатель. Капитан хитрым ключом открыл дверцу фургона, скинул с пола маленькую металлическую лесенку и отошёл чуть в сторону.

- Поднимайся и сразу направо в секцию! - скомандовал сержант.

Калинин с трудом взобрался в высокий фургон и втиснулся в узкую даже для его комплекции решётчатую дверь довольно тесной клетки. Сержант запер замок за осужденным и хлопнул тяжёлой дверцей изнутри. На какое-то мгновение фургон погрузилось во мрак, но темноту быстро рассеяла вспыхнувшая над головой конвоира, севшего на откидной стул боком к подконвойному, довольно мощная электрическая лампочка. "Автозак" начал движение.

До железнодорожной станции почти пятьдесят километров по ухабистой российской дороге. Это, как минимум, полтора часа езды в душном тряском фургоне. С каждой минутой беспощадное июльское солнце всё сильнее и сильнее раскаляло металлическую крышу фургона, превращая воздух внутри его в самое настоящее пекло. Мизерный вентиляционный люк прямо над конвоиром обеспечивал свежим воздухом по большей части только его самого и практически не доходил до осужденного. Но эти неудобства мало смущали несовершеннолетнего Калинина. Он был занят другим...

"Вертуханы" плохо обыскали его перед конвоированием - не заглянули между средним и указательным пальцами его правой руки. А там была прилеплена слюной тонкая "английская" булавка, найденная Костей совершенно случайно в пыльном углу камеры Следственного Изолятора. Сейчас Костя уже ковырял ею в замке наручников. Дело хитрое и требует определённых знаний конструкции самого замка. Костя смог её досконально изучить на многочисленных затяжных допросах, когда руки сковывали спереди, и ничто не мешало визуальному обследованию сложной застёжки. Теория, так скажем теорией, а на практике всё оказалось гораздо сложнее. Пока что булавка свободно бултыхалась в скважине и никак не хотела поддевать "язычок" замка, и к тому же на ухабах предательски лязгала по металлу. Но Костя не отчаивался и продолжал упорно "бомбить" замок наручников. Ему срочно нужно было освободиться, просто жизненно необходимо - на свободе у него осталось одно незаконченное дело. Его просто не позволили закончить внезапно нагрянувшие милиционеры. Закончить там, в квартире, в которой он два месяца назад застал свою мать в жарких объятиях синего от наколок мужика и его приятеля-собутыльника. Всё, как понял Костя, происходило по взаимному согласию. Женщина добровольно сладострастно отдавалась попеременно то одному мужчине, то другому. Сцена была ужасной для Кости...

Мама, какой бы она не была, всегда останется самым родным человеком. А она, после самоубийства отца-алкоголика Кости, что называется окончательно "съехала с катушек". Запила по-черному, хотя до смерти мужа капли спиртного в рот не брала и стала водить в дом разных мужиков, чего раньше, естественно, никогда не случалась. Она была верной женой и хорошей матерью, но потеря любимого, пусть даже спившегося человека, подорвала её волю.

Костя с раннего детства отличался вспыльчивым характером и непредсказуемым поведением. Постоянные пьянки отца, его рукоприкладство, слёзы матери не по возрасту ожесточили Костю. Но не было ни единого случая, когда бы он позволил себе повысить голос на зарвавшегося родителя. И потом, когда мама в пьяном угаре выкидывала разные штучки, "давала концерты" - как выражались соседи, Костя ни разу даже не упрекнул её. Его любовь к родителям не смогла убить жестокая действительность.

В тот день, Костя сознательно нарисовал себе картину насилия над его матерью, хотя и понимал, что это далеко от действительности. Он встал на защиту, как и подобает сыну. Подвернувшимся под руку кухонным ножом в прыжке полоснул по горлу ожидавшего своей очереди на телесную утеху приятеля татуированного мужика, потом его самого, пыхтящего на бесстыдно обнажённой матери. Вид и запах крови, трупы с перерезанными глотками не испугали Костю. Напротив, взвинтили его так, что он в горячке выкрикнул окаменевшей от произошедшего маме: "Шлюха!", хотя и не думал этого делать. Получилось само собой. Потом он хотел попросить у неё прощения, но не успел. В квартиру неизвестно по чьему звонку ввалился милицейский наряд. На милиционера, который взял его мать под локотки, намереваясь вывести её в другую комнату, Костя набросился с вилками не потому, что посчитал, что и он намеревается сделать с ней что-то плохое. Нет, совсем не поэтому. Он разлучал их. А ему нужно было попросить у мамы прощения за оскорбление.

Он не смог сделать этого и на протяжении всего следствия - мать к подследственному или не допускали, или она сама не хотела с ним встречаться. Костя этого не знал.

Как раненый зверь метался он по общей камере, в которой кроме него "парилось" ещё человек десять таких же, как он, подростков. Его нельзя было задевать ни коим образом. Это поняли все, кроме одного тугого на мозги сокамерника, который решил поиздеваться над щупленьким убийцей, за что и отправился в реанимацию с прокушенной веной.

После этого происшествия Костю перевели в одиночку. Костя возненавидел милиционеров лишь за то, что они не позволяли ему встретиться с мамой - именно так он решил для себя. Мама ни в чём не виновата. Ей просто не разрешают...

Судебный процесс над подростком-убийцей был закрытым, и он снова не смог встретиться с мамой и вымолить прощение. Нанесённое матери оскорбление жгло его изнутри адским пламенем, не давало думать ни о чём другом, как о необходимости встречи с ней. И он решился на отчаянный шаг.... Иначе - он просто не имел права ни жить, ни умирать...

Наконец остриё булавки подцепило "язычок" замка, и совсем неожиданно для осужденного стальные кольца разомкнулись, освободив занемевшие запястья.

Отлично!

Теперь упущение конвоира должно сыграть в пользу Кости. Не зря Калинин внимательно изучал оружие на плече сержанта. Точнее не сам автомат, а ремень, на котором он висел. Брезент в одном месте сильно перетёрся. Один рывок, и автомат может оказаться в его руках, а с ним уж он сможет управиться. Его покойный отец был кадровым военным и во времена своей службы учил маленького сынишку обращаться с оружием. Костя уроки усвоил на отлично.

Конвоир сидел в полуметре от клетки. Автомат на плече, как раз со стороны Кости.... Медлить нельзя! "Автозак" сильно тряхнуло, и Калинин, будто по инерции подался всем корпусом вперёд и тут же просунул обе свои руки между прутьями, схватил автомат за цевьё и всей своей массой подался назад. Сержант сообразить-то ничего толком не успел, как оказался под прицелом.

- Тихо, - Костя рывком передёрнул тугой затвор и снял оружие с предохранителя. - Открывай.

Ты чего, пацан? - натужено сглотнул конвоир. - Он же выстрелить может.

- Я сказал, открывай, - повторил подросток и вскинул автомат на уровень головы сержанта.

Шокированный "вертухан" отпер замок и прижался к стене. Костя с оружием в руках замер в узком дверном проёме.

- Теперь попроси тех, в кабине, остановиться. Только спокойным голосом, будто нет ничего. Ну, чего застыл? Переговорник рядом с твоим стулом.

Сержант, обтирая задом стену, добрался до переговорного устройства, снял микрофон, поднёс его к губам и, сдерживая непроизвольный лязг зубов, проговорил:

-         Товарищ капитан, остановиться нужно.

-         Что такое? - проскрипело из динамика.

- Скажи, что у меня живот прихватило, - одними губами прошептал Костя.

Сержант пропустил дезинформацию, и "автозак" замер у обочины. Через мгновение дверь распахнулась и в проёме показалась верхняя часть туловища капитана. Костя не хотел никого убивать, но иного выхода у него просто не было. Не выстрелит он, выстрелят в него. А умирать, не раскаявшись в грехе, он не имеет права. Автомат с глухим треском выпустил две короткие очереди. Одна целиком ушла в сержанта, вторая кривыми стёжками прошила грудь капитана. Костя с автоматом наизготовку спрыгнул на землю и лицом к лицу столкнулся с выпрыгнувшим из кабины водителем. Счастье водителя, что он не был вооружён, иначе разделил бы участь своих сослуживцев.

- Давай обратно за руль! - выкрикнул Костя и выдал ещё одну очередь в воздух.

Водитель не рискнул ослушаться завладевшего оружием арестанта и уселся за руль. Костя примостился рядом.

- Поедем в город на улицу Строителей, дом номер семь, - уложив автомат к себе на колени стволом под рёбра заложника и не снимая указательного пальца правой руки со спускового крючка, распорядился Калинин.

Побелевший от страха военный лишь молча покачал головой и включил пониженную передачу.

Добрались без происшествий. "ГАЗ" остановился у подъезда Костиного дома. Костя открыл дверцу и вылез из кабины, прихватив с собой автомат. Оставить его он не мог. Пули промеж лопаток в его планы не входили. Во всяком случае, пока...

- Можешь вызывать своих, - через плечо бросил он водителю и заторопился к парадному входу.

Поднявшись на свой этаж, толкнул плечом оббитую дерматиновыми лоскутами дверь, и вошёл в квартиру. На кухне царило оживление. Мать и какой-то незнакомый ему мужик сидели за заставленным бутылками кухонным столом и, весело балагуря, дули водку.

- Сынок, - увидев нежданно-негаданно появившегося сына, растянула губы в пьяной улыбке мать. - Тебя уже освободили?

Костя бросил автомат на пол, подошёл к матери, обнял её, крепко поцеловал, потом отпустился на колени и срывающимся голосом прорыдал:

-         Прости, меня, мама!

- Да что такое, сынок?... Радость-то какая... Освободился ты уже.... Простила я тебя давно.., - залепетала женщина, пытаясь помочь сыну подняться на ноги.

Костя встал, подобрал с пола автомат и вышел в коридор.

- Стоять! Оружие на пол! Лицом к стене! - бешено заорал ворвавшийся в квартиру верзила в чёрном комбинезоне и маске с короткоствольным пистолетом-пулемётом в руках.

Костя послушно выпустил автомат из рук, но тот зацепился оборванным ремнём за его локоть, и подросток, пытаясь освободиться от оружия, поддел его другой рукой. Этого было вполне достаточно, чтобы спровоцировать спецназовца на стрельбу. Пистолет-автомат коротко тявкнул, и три алых фонтанчика брызнули из груди подростка.

Смерть быстро обезображивает внешность. Но даже она не в силах была стереть с побелевшего лица Кости счастливую улыбку - ведь мама его простила!

Во имя жизни

Реальная история из

жизни "Скорой Помощи"

Предрассветную тишину спящего города разрывал надрывный вой сирены. Белая "ГАЗель" с ярко-красными полосами на бортах, тревожно перемигиваясь синими маячками, мчалась на огромной скорости по пустынным улицам. В другой ситуации, можно было обойтись и без сирены, и без особого превышения скорости, но водителя кареты "Скорой Помощи" сорока пятилетнего Ивана Сергеевича Лопатина насторожила запись в карте приёма вызовов, которую торопливо бросил на панель постоянный напарник Лопатина доктор Фёдоров Анатолий Степанович. "Девочка восьми лет. Задыхается" - размашистым почерком диспетчера было набросано в графе "Повод для вызова". По многолетнему опыту водитель знал, что так шутят очень редко, потому, сорвав с места своего железного коня, пришпоривал его, насколько мог. Лопатин отлично знал и свой небольшой городок, и прилегающий к нему район. Каждый переулок, улочка, тупичок, хибарка на окраине, глухая деревенька чётко отпечатались в его памяти. До адреса километров десять пути - загородный дачный посёлок. При благополучном стечении обстоятельств доберутся минут за двенадцать - четырнадцать. При благополучном - это если, несмотря на пустынность трассы, не возникнет на ней аварийно-опасная ситуация: не выскочит прямо под колёса ещё не протрезвевший с вечера пропойца, не вырулит с какого-нибудь двора как обычно спешащий куда-нибудь автолюбитель, не перегонит в самый неподходящий момент пастух своё стадо через загородную трассу и прочее, прочее, прочее. Надрывный вой сирены и тревожная круговерть синего огня, отражающаяся от кирпичных стен домов и полутёмных окон, подстраховывали от непредвиденных ситуаций.

Лопатин и доктор Фёдоров работали в одной бригаде не много ни мало десять лет. Всякое на своём веку повидали, идеально притёрлись друг к дружке. Бывало в экстренных ситуациях посредствам одного только взгляда достигали абсолютного взаимопонимания. Приходилось Ивану Сергеевичу часто и за санитара, и за фельдшера доктору Фёдорову ассистировать. Ничего не поделаешь. Острый кризис штатов. Вместо четырёх положенных единиц укомплектована бригада лишь наполовину. Кого можно заманить на тяжёлую работу низким заработком?

Впереди показался регулируемый светофором перекрёсток. Красный глаз немого регулировщика приказывал остановиться. Лопатин сбросил газ, подъехал к перекрёстку, взглянул налево - направо и, убедившись, что помех нет, вновь придавил педаль газа. Натужено взревел движок, забренчали клапана, мгновенно реагирую на некачественное топливо. Но ничего. Иван Сергеевич короткими прогазовками отрегулировал обороты двигателя и восстановил прежний ритм его работы. Стрелка спидометра застыла на отметке 100. Опасная скорость на узких городских улочках даже в это время суток. И занос возможен, и от камешка - ямки никто не застраховал. Но об этом Лопатин не задумывался, но, повинуясь "водительскому инстинкту", подсознательно контролировал и эти опасные нюансы.

Скорее, скорее! Там погибает ребёнок!

Наконец выехали за черту города. Тут Иван Сергеевич выдал весь максимум - сто пятьдесят пять километров в час! Свистит за окнами ветер, проносятся мимо поля, мелькают по обе стороны лесопосадки, разбивается об лобовое стекло разная мошкара, чёрный асфальт словно огромным насосом засасывает под машину. Поворот в дачный посёлок километра через полтора. Теперь нужно сбросить газ, чтобы вписаться в поворот на километрах шестидесяти в час. Если ниже, то потратиться лишнее время на восстановление оборотов двигателя. Выше - машина может просто вылететь с дорожного покрытия. На просёлок "ГАЗель" вошла ровно на шестидесяти километрах в час, как и рассчитал Лопатин. Естественно, на такой дороге сто с полтиной не выдашь, но восемьдесят держать как воздух необходимо. Благо трястись по ухабам не больше двух километров.

- Чёрт! - непроизвольно ругнулся Лопатин и одновременно утопил педали сцепления и тормоза в резиновом коврике.

Колодки мгновенно заблокировали скаты, и "ГАЗель", вздыбив в хвосте огромный столб пыли, резко остановилась. Спереди по курсу зияла чернотой заполненная водой канава. По всей вероятности здесь пролегал водопровод, снабжающий дачный посёлок водой. Произошёл прорыв, и ремонтники в его поиске перекопали дорогу. До посёлка оставалось полтора километра. Объехать препятствие было практически невозможно - рыхлая пашня по обе стороны. Изящная "ГАЗель" для форсирования такого рода препятствий не предусмотрена.

-         Эх, сейчас бы "Лайбу" нашу прежнюю, - горько посетовал Лопатин.

Молчавший на протяжении всего пути доктор Фёдоров, только головой покачал. Иван Сергеевич знал, почему доктор не отвлекался на разговоры. Он вытаскивал из энциклопедии своей памяти все болезни, сопровождающиеся удушьем, дифференцировал, отбрасывал неподходящее, наконец, сконцентрировался на нескольких десятках возможных и уже оказывал необходимую помощь.

Прежняя "Лайба" бригады Фёдорова - это старенький "УАЗ". В скорости и комфорте он, конечно, уступал "ГАЗели", но в плане проходимости - цены ему не было.

- Сергеич, - наконец-то открыл рот Фёдоров. - Это, кажется, нас встречают.

Лопатин посмотрел туда, куда указывала рука доктора. К машине прямиком через поле бежал, спотыкался, падал, вставал и снова бежал перемазанный грязью мужчина средних лет в спортивном костюме и кирзовых сапогах.

- Это к нам, к нам "Скорую", девочка наша умирает, - добравшись, мужчина обессилено повис на ручке распахнутой доктором дверцы. - Пойдёмте скорее!

- Что с девочкой? - извлекая из салона чёрный чемоданчик с красным крестом, на ходу прояснял ситуацию доктор Фёдоров.

- Аллергия у неё... Будь оно не ладно, это лето... На даче мы... Я отец её - путано пояснял переволновавшийся мужчина. - Астма ещё... Доктор, пожалуйста, скорее. Умрёт Анечка. - На ввалившихся от бессонницы и стресса глазах мужчины выступили слёзы. - Через поле напрямик быстрее будет.

- Ясно, - прервал его Фёдоров и обратился к Лопатину: - Сергеич, бери ИВЛ, пару запасных баллонов с кислородом и носилки. Я возьму набор для трахеотомии. Мало ли что.

Иван Сергеевич пулей влетел в салон через заднюю дверь, схватил всё, что требовалось, и выпрыгнул наружу. Фёдоров уже держал в руках резиновый мешок со стерильным набором для трахеотомии. Отец девочки вызвался помочь. Ему доверили нести аппарат ИВЛ.

Уже полностью рассвело, когда трое мужчин переступили порог скромного дачного домика. В дверях их встретила рыдающая женщина - мать девочки.

- Доктор, она посинела вся и, кажется, не дышит, - сорванным от рыданий, лишённым жизни голосом сообщила она.

- Ведите скорее к ней! - жёстко распорядился доктор Фёдоров.

Девочка лежала на деревянной кровати в небольшой комнатёнке, отгороженной от основной фанерным щитом, и не подавала видимых признаков жизни. Её милое личико было изуродовано сильнейшим отёком и смертельной синевой. Трудно было различить на нём глаза, рот, нос. Грудная клетка покоилась. Живот, бёдра и руки приобрели мраморный оттенок. Картина для доктора Фёдорова была предельно ясна: анафилактический шок с развитием клинической смерти.

- Сергеич, готовь ИВЛ, - накладывая на руку девочки манжет тонометра, через плечо бросил Анатолий Степанович.

Лопатин без лишних вопросов принялся разворачивать аппарат искусственной вентиляции лёгких. Каждое его движение было профессионально отточено практикой без всякой теории. Тридцать секунд, и аппарат был готов к работе. Тем временем доктор Фёдоров измерил давление, которое упало до критической величины - ноль на ноль, прослушал сердце, уловить биение которого ему не удалось, и начал готовить девочку к трахеотомии. Иным способом восстановить дыхание не представлялось возможным из-за выраженного отёка гортани. А без дыхания не эффективен ни закрытый массаж сердца, ни любые другие реанимационные мероприятия. Фёдоров тщательно обработал свои руки спиртом, натянул стерильные перчатки и прежде чем взяться за скальпель, обернулся к застывшим в ужасе по его правое плечо родителям.

-         Выйдете, пожалуйста, - сдержанно попросил он.

Мать девочки упиралась, но отец силой вытащил её в другую комнату.

- Сергееич, помоги мне, - уже обрабатывая антисептиком кожу на горле девочки, бросил Фёдоров своему водителю.

Лопатин знал, какая помощь от него требуется. Как заправский ассистент хирурга он быстро вымочил свои руки в спирте, выбрал из развёрнутого набора скальпель, изогнутую пластмассовую трубочку и иглу, заправленную шёлковой нитью. В первую очередь из рук Лопатина в правую руку доктора перешёл скальпель. Фёдоров сделал аккуратный продольный разрез чуть ниже Адамова яблока", рассёк поперёк хрящи и вставил поданную Лопатиным трубочку в трахею. Быстро наложил шов и вставил пластиковый шланг ИВЛ в свободно торчащий конец трубки. Иван Сергеевич включил аппарат. Настроенный на нужную частоту дыхания, ИВЛ начал подавать кислородно-воздушную смесь в лёгкие девочки. Фёдоров осторожно, чтобы не повредить нежные рёбра, принялся массировать ладонью остановившееся сердечко.

-         Сергеич, пульс, - выдохнул он.

Лопатин приложил два своих пальца к сонной артерии девочки.

-         Отсутствует.

Фёдоров продолжал реанимацию. Минуты через полторы Лопатин радостно воскликнул:

- Запустилось, Сергеич! Давай, родненький, лекарство её вводи! Я помассирую пока!

Лопатин знал, как проводить непрямой массаж сердца, и Федоров полностью доверял ему, как высококлассному специалисту. Пока водитель занимался массажом, Анатолий Степанович набрал в шприц смесь адреналина с раствором хлористого кальция и нацепил длинную внутрисердечную иглу. Давления в периферических кровеносных сосудах нет, а значит парентеральное введение лекарств невозможно, потому прямо в сердце. Мастерски выполненная внутрисердечная инъекция заставила сердечко девочки заработать самостоятельно. Мужчины довольно переглянулись между собой и даже улыбнулись. Но расслабляться было ещё рано. Доктор Фёдоров профессионально быстро и точно поставил больной подключичный катетер и ввёл в него поддерживающие сердечную деятельность, противошоковые и антигистаминные препараты. Девочка порозовела, заметно спали отёки, давление поднялось и теперь уже не спадало до критических отметок.

- Сергеич, давай носилки, - собирая свой чемоданчик, облегчённо проговорил доктор Фёдоров. - И отца позови.

Втроём они переложили девочку с кровати на мягкие носилки. Иван Сергеевич и отец девочки несли больную, а Анатолий Степанович шёл рядом с аппаратом ИВЛ в одной руке и со всей своей амуницией в другой. Спустя полчаса добрались до оставленной у канавы машины. Погрузили носилки в салон и тронулись в обратный путь. Фёдоров по рации связался с диспетчером станции Скорой Помощи и попросил срочно вызвать в приёмный покой бригаду реаниматологов. Получив удовлетворительный ответ, целиком переключил своё внимание на девочку. Кризис миновал, но состояние больной всё ещё оставалось стабильно тяжёлым

Город проснулся. Улицы забились плотным потоком автомобилей, но стремительно несущейся карете "Скорой помощи" все вежливо уступали дорогу. Вот и больничный двор. Лопатин выключил сирену и подрулил к высокому крыльцу, на котором встречали "Скорую" санитары приёмного отделения. Он помог им перенести девочку в приёмный покой, где наготове ожидала бригада реаниматологов. Дождался, пока врачи освободят принадлежащее подстанции медицинское оборудование, вынес его, расставил по своим местам в салоне и занял своё место. Какими бы железными не становились нервы при такой работе, но напряжение Лопатин испытывал всякий раз. И сейчас его выдавала мелкая дрожь сложенных на баранке рук.

- Будет жить, - подсаживаясь в кабину, растянул губы в уставшей, но довольной улыбке доктор Фёдоров.

- Дай бог ей долгих и счастливых лет жизни, - скупая мужская слеза скатилась по небритой щеке водителя.

Но это были слёзы счастья. Слёзы счастья за ещё одну спасённую жизнь.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

268575  2006-08-21 14:00:44 -

269256  2006-10-17 08:44:41 Владимир Эйснер - Уважаемый господин Владимирский! С большим интересом прочитал Ваши два рассказа. Хорошо и точно. Рисовать умеете. Хочу лишь обратить Ваше внимание на две недостоверные (на мой азгляд) детали которые снижают ценность повествования. Первое: наручники нельзя открыть ни булавкой, ни проволочкой, это вам любой компетентный человек объяснит. Второе: я тридцать лет протаскал на плече карабин. И работал с ╚карабинными╩ людьми. Чтобы перетёрся ремень не было такого случая. Да это и надо до ниточки его износить, чтобы посторонний мог с плеча сорвать; да кто ж допустит такое? Мама юного героя первого рассказа уж слишком быстро скатилась в болото. Как я вывел из своего жизненного опыта, падениe человека процесс долгий и сопровождается неоднократными попытками вставания, которые, зачастую удаются. А тут раз, и на тебе! Само хорошо написаны первые два абзаца первого рассказа. Просто блеск! В целом же некоторая протокольная суховатость в изложении, которая не воспринимается как авторский приём, а , значит, не идёт на пользу. Но перо у вас бойкое, и взгляд острый. Поздравляю!

Copyright (c) "Русский переплет"