Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум --> Первая десятка "Русского переплета" Темы дня:

Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад?

| Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?

Детство

Шагнуть в окно, свалиться со стола,

Открыть сервант и своровать лекарство,

И понимать, что даже пастила

В сто раз важней любого государства.

Любовь и смерть пока еще одно,

Конец еще не потерял начало,

И умереть не страшно - все равно,

Что с головой залезть под одеяло.

1982

Отражение

Черная голая ветка в оконном стекле.

Детский рисунок в альбомчике для рисованья.

Рощица. Черные листья на черной земле.

Ноющий ветер. Пустая тропинка. Шуршанье.

Души, как листья - на память приходит Аид.

Осень в Пицунде - на память приходит беседка.

Падают звезды, но в пыльном окошке дрожит

Центр Москвы, и все та же безлистая ветка.

Мальчик c собакой, качели, какой-то старик,

Девочка в свитере в сумраке зеленоватом,

Тающий шепот, внезапно сорвавшийся в крик,

Ванная с ржавой трубой и трехцветным халатом;

Хмурый вокзал, почему-то пустое купе,

Жуткий сквозняк, неестественно острый и резкий,

Чье-то кольцо, проблеснувшее в мокрой толпе,

Синий кораблик на серой, как дождь, занавеске.

Сон наяву, только явь как бы тоже во сне:

Полуразрушенный домик на Старом Арбате,

Низкое небо, безлистая ветка в окне,

Сумерки. Зеркало. Девочка в ярком халате.

1984

Покров

Сегодня на улице пасмурно и упруго.

Ветер воет, как скрипки в концертах Шнитке.

Наклоняясь друг к другу, дома ненавидят друг друга,

Сыпет мелкий снежок, как в стеклянности той пирамидки

Из Гон-Конга - богатство волшебного детства -

Впрочем, там он, конечно, был добрый, уютный и чинный,

А сегодня - колючий и резкий - смешное наследство

Мне досталось от мальчика-Луковки и Буратино.

Только вдруг оказалось, что в этой секущей завесе

Есть заветная щель, сквозь которую можно обратно

В тот удавшийся мир, в этот поезд с пейзажика Гессе,

Где все так же безоблачно, нежно, легко и понятно.

Но как только открылось, что это и вправду возможно,

В тот же миг это стало беспомощно и безответно -

Пробираться вперед - иногда до отчаянья сложно,

Но стремиться назад - это, кажется, вовсе запретно.

Утешитель-огонь, так нестрашно пылавший когда-то,

Так свободно и просто сжигавший пустые тревоги,

Замерцал, как церковная свечечка в ╚таинстве брата╩,
Вспыхнул в самом конце сокровенной дороги.

А ведь только Ему и открыты надежды и сроки,

Облетающий лес и над полем плывущие птицы,

Только Он и способен спасти, превратив одиноких

В нераздельных, а значит заставить пробиться

Счастье, построить такое пространство,

Где бы наши слова в замечательно-слаженном жесте

Стали больше, чем нашими - огненный праздник шаманства,

Превращающий тайное в явное страстного ╚вместе╩.

Дело даже не в том, что в пощечинах хлесткого ветра

Больше веры и прочности, больше покоя и смысла,

Чем в учебнике Эккерсли, в обществе Фриды и Педро

Под тактичным присмотром любезного мистера Пристли,

Просто вдруг для меня это облако вьюжного сора,

Грязноватой крупы, бесновато кружащей над нами,

Стало призрачно-ясным подобьем того омофора,

Что блаженный Андрей на молитве увидел во храме;

Просто вдруг этот вой, эти свисты, гуденья и стоны

Стали странно созвучны безмолвью застывшей поляны,

На которой святой в глубине сотворенной иконы

Обнимает весь мир и целует ужасные раны.

Так что хныкать - грешно, тосковать и печалиться - стыдно,

Колкой вьюгой земля до последнего будет богата;

Дева держит покров - и под сжатыми веками видно:

Тихо падает снег, но совсем не такой, как когда-то.

1984

Фотография

В стеклянном воздухе торчит железный прутик;

Асфальт, как солнце, светится, дрожа.

На высоте седьмого этажа

Минута прилепляется к минуте,

Выстукивая светло-серый лес

С травой и перевернутой листвою,

Тропинкой, пустотой и дождевою

Сквозящей кляксой пасмурных небес.

И в этот лес, как будто в никуда,

Уходит неподвижный человечек

В плаще и с целлофановым пакетом,

Бесцветным и блестящим, как вода.

Его спина по цвету, как асфальт,

И как бы безотчетно совмещает

Прозрачный лес, который все прощает,

И этот острый воздух из стекла.

И нужно все расставить по местам,

Уменьшившись до двух сплетенных свечек,

Чтоб выяснить, что милость только там,

Куда уходит фоточеловечек.

1986

Обломов

Не нужно отвечать, не выслушав вопроса ...

Не нужно ╚рваться в бой╩ - игра не стоит свеч!

Подправим частокол, подсыпем курам проса,

Нальем водички псу, достанем папиросы,

Покурим, помолчим и ляжем спать на печь.

К утру начнется дождь; за окнами запляшет

Блестящая листва, и в нас очнется миф:

Как ивы над рекой, стоят надежды наши,

Плакучие крыла печально преклонив.

Река, что значит жизнь (согласно мудрым мифам)

Теряется вдали, желтея на бегу;

А детские мечты, помеченные грифом

╚Изнанка памяти╩, грустят на берегу.

Но в каждый миг река, несущаяся мимо,

Вбирает их в себя, и, значит навсегда

Запоминает то, чем неисповедимо

До устья с этих пор отравлена вода.

Ты навсегда лесник с косматой бородою

С двустволкой за спиной и финкой в сапоге,

Под уханье совы и крики козодоя

В зеленых сумерках бредущий по тайге.

Ты вечный экскурсант, живущий словно в сказке,

В которой все не так: другие облака,

Другие запахи, и шорохи, и краски,

Другие площади и самая река

Другая; в ней дрожат, зеркалясь вверх ногами

И в карей глубине ломаясь пополам,

Другие радости с печальными глазами,

За здорово живешь подаренные нам.

1986

Облако, прошитое пунктиром;

Черные отрезки в пустоте.

Тишина, влетевшая в квартиру

С непонятной вестью на хвосте.

На шкафу слоновий желтый бивень;

За окном висят наискосок

Шелестящий гоголевский ливень

И звенящий пушкинский снежок.

На столе двенадцать сшитых писем;

Вдалеке шершавый южный свет,

Лунный блик на черном кипарисе,

Виноградный белый парапет;

Звездопад, сиреневые горы,

За горами в тучах комаров

Деревенский домик за забором

Длинношеих солнечных шаров;

Рядом в бесконечно чутком мире

Суетится остренький Порфирий,

Свидригайлов к Дуне пристает,

А Ставрогин к Тихону идет,

По дороге превратясь в площадку

В камышах на берегу реки,

Где старик в вонючей плащ-палатке,

Замерев, глядит на поплавки.

Клюнуло! Рыбак привстал, метнулся

И с разбегу к удочке прилип;

В тот же миг внучок его нагнулся

И сорвал отличный белый гриб.

Свидригайлов вовсе не для смеха

Заряжает скользкий револьвер.

╚Барин, мол, в Америку уехал╩ ...

╚Аз╩, ╚Добро╩, но всех главнее ╚Хер╩.

Бабочка с хрустальным перезвоном

Чокается с лампочкой и пьет

Сумерки, как дачник чай с лимоном,

А Ставрогин все-таки идет

На чердак в соседи к пыльной швабре ...

В дальней чаще полыхает скит.

Над столом на медном канделябре

Кроткая карамора сидит.

Облако, прошитое пунктиром.

Поплавок, кувшинка, стрекоза.

Тишина, влетевшая в квартиру.

Широко раскрытые глаза.

1985

Любовь, как Чингачгук, всегда точна

И несложна, как музыка в рекламе;

Как трель будильника в прозрачных дебрях сна,

Она по-птичьи кружится над нами.

Есть много слов, одно из них ╚душа╩,

Крылатая, что бесконечно кстати ...

Шуршит песок; старушки неспеша

Вдоль берега гуляют на закате,

Как школьницы, попарно ... Мягкий свет,

Попискивая, тает и лучится;

Морская гладь, как тысячи монет,

Искрится, серебрится, золотится ...

Рекламный ролик - это как мечта

О взрослости: табачный сумрак бара,

Луи Армстронг, труба, тромбон, гитара;

Прохладной улицы ночная пустота,

В которой чуть тревожно и легко

Дышать и двигаться, опережая горе,

И, главное, все это далеко,

Как противоположный берег моря;

Как то, чего на самом деле нет,

Но как бы есть - что в неком смысле даже

Чудеснее ... Часы поют рассвет;

Индеец целится и, значит, не промажет.

1986

Человек подходит к микрофону.

Утро отражается в реке.

Женщина летает над газоном,

Полулежа в красном гамаке.

Сонная Австралия. Зеленый

Летний день. Залитый солнцем джип.

Смуглый фермер, с детства умудренный

Тайным знаньем бабочек и рыб.

Не спеша потягивая виски,

В кресле у окна сидит старик.

Не спеша потягивая виски,

В зеркале сидит его двойник.

Девочка играет с обезьяной.

Негр в очках копается в саду.

Над зеленогрудою поляной

Вьется белоснежный какаду.

Если радость - это чувство света,

Выстрели из фотопистолета

В это небо, полное тепла,

И оттуда с серебристым звоном

На поляну рядом с микрофоном

Упадет Кащеева игла.

1987

Даже эти шаги, даже эти следы на паласе,

Даже этот пейзаж с набегающим березняком,

Все, что было и будет, стояло тогда на террасе

В треугольниках солнца, трепещущих под потолком.

Человек в канотье с чемоданом в пустынном отеле,

Оглянувшийся на неожиданный окрик портье,

Потому что портье примерещилась кровь на постели

И лежащий ничком этот самый субъект в канотье.

Или дама в машине, закуривающая сигарету,

Наклонившись к тому, кто, умолкнув, сидит за рулем;

Чуть подавшись назад и направо, навстречу ответу;

Сигаретный дымок, как крыло, у него за плечом.

Но потом все уходит, лишь кружатся белые мухи,

И старик, помолясь, раскрывает святые уста,

Чтобы с кроткой улыбкой поведать землянам о Духе,

От которого радость, сияние и теплота.

В этих нежных волнах золотистого и голубого

Ни террас, ни машин, ни раскуриваемых сигарет;

Дверь сама открывается настежь в клубящийся свет ...

Страшно: падая в небо, не вспомнить заветное слово.

1987

Наткнуться в сумерках на солнечную нить,

Похожую на луч, пробившийся сквозь время,

Где радужная взвесь в полупрозрачной теми

Порхает тихая, не в силах не светить.

Увидеть, как во сне, что явь и значит свет.

Беззвучный, сказочный, внезапный и нечастый;

Экклезиаст сказал: ╚Все суета сует╩,

Нам нечего сказать Экклезиасту.

И не о чем просить, пока не давит даль

И ужасы не встали на дороге,

И колесо плашмя не рухнуло под ноги,

И не разбит кувшин, и не зацвел миндаль;

И темь не обернулась темнотой,

И на конце луча, как бы в волшебной точке,

Сверкает серебро серебряной цепочки

И золото повязки золотой;

Пока кузнечик не отяжелел,

И стерегущий не окаменел,

И у коня не лопнула подпруга,

И глубина воздушна и упруга,

И высота мерцает, как свеча ..,

Пока ты сам на острие луча,

Как сеть дождя внутри лесного круга.

1989

Там хорошо, где нас нет:

В солнечном лесу, в разноцветной капле,

Под дождем, бормочущим ╚крибле-крабле╩,

В зелени оранжевой на просвет.

На краю сиреневой пустоты

Человек, как черточка на бумаге.

Летчик, испугавшийся высоты,

Открывает глаза в овраге.

Воздух скручивается в петлю

По дуге от чужого к родному.

Человек произносит : ╚Люблю!╩

И наощупь выходит из дому.

Ночь, как время, течет взаперти.

День, как ангел, стоит на пороге.

Человек не собьется с пути,

Потому что не знает дороги.

Остался лес, остался дом, остался сад,

Осталось шествие по выцветшему склону ...

Улитка держит путь на звездопад

В луче от фар, скользящем по газону.

Осталась женщина в кафе, в слезах дождя,

В ресницах елок, в зеркале, у моря ...

Попасть из лука в шляпку от гвоздя

Равнялось избавлению от горя.

Дракон, разинув огненную пасть,

Носился в небесах, как угорелый;

И было слишком просто не попасть,

Но гвоздь как будто сам магнитил стрелы.

Надев пальто, старик выходит в сад,

Припоминая смех, походку, шею ...

Он сам мишень и лучник, и закат,

Горящий, как солома от Матфея.

1992

Жизнь моя в столбе бесплотной пыли,

В облаке, расплывшемся от слез,

В зеркале, которое разбили,

А оно очнулось и срослось.

В комнате, как в солнечном осколке

Озера, сверкающего сквозь

Листья и ослепшие иголки,

Пляшут пряди солнечных волос;

Рыбаки спускаются по склону

По траве, блестящей от росы;

Папа говорит по телефону,

Обреченно глядя на часы.

Даже в зимней обморочной давке,

В стеклах между варежек и шуб

Тонкие секунды, как булавки,

Падают, не разжимая губ;

Но не зря в серебряном конверте

Нас бесстрашно держат на весу -

Как от ветра, спрятавшись от смерти,

Одуванчик светится в лесу.

1994

Ныряя, ломаясь, гудя

В луче под фонарною плошкой,

Булавки-иголки дождя

Блестят, как железные ножки

Стола на попа подшофе

Среди перевернутых лавок

В закрытом открытом кафе

Под градом иголок-булавок.

1999

Встреча

Это просто слова, немота перевернутых слов,

Неподвижное зеркало озера в мятом овраге

Негустой темноты, в окруженье чернильных стволов,

Тут - расплывшихся в кляксы, там - вырезанных из бумаги.

За кинотеатром ╚Зарядье╩, на пасмурно-белом холме,

С наступлением сумерек в комнатах с видом на горе,

Мы тонули, темнея, в просторной, как небо, зиме

Между светом и снегом на брейгелевском косогоре.

От предчувствия встречи слова начинают летать,

Как жонглерские мячики, мир превращается в птицу

Между снегом и светом, где, чтобы родиться опять,

Недостаточно права, достаточно просто родиться.

1999

* * *

Что-то было обещано:

Прилетев из-за туч,

Луч, родившийся женщиной,

Превратившейся в луч,

Трепетал и приплясывал,

Расширялся и гас;

Ветер мял и подбрасывал

То ли тюль, то ли газ.

Время было не связано -

Расплеталось назад;

Что-то было предсказано:

То ли снег, то ли град;

Что-то было отмерено:

Сколько лет, сколько мук;

Что-то было потеряно:

То ли свет, то ли звук.

1999

Angelica sylvestris

Я падаю, как падают во сне -

Прости меня, железная дорога -

В темно-зеленом воздухе к луне,

У входа в лес разбившейся на много

Седых, как лунь, молочных лун, седым,

Нанизанным на столбики тумана

Июльским днем - как будто слишком рано

Зажгли фонарь, и свет похож на дым

И луноликих ангелов, когда

Они плывут вдоль рельс в режиме чуда -

Откуда ты важнее, чем куда,

Пока куда важнее, чем откуда -

Белея на границе темноты;

Вагоны делят пустоту на слоги:

Ты-то-во-что ты был влюблен в дороге,

Ты-там-где-те кого не предал ты.

1999