Рассказы
30.VII.2008

Договорившись идти на речку, мы на полчаса разбежались по домам поесть.

У калитки Ленка блаженно возилась в песке. Деловито сопя, выкладывала из формочек желтые пироги, пухлощекая и серьезная.

- Мать дома? -- крикнул я на бегу и тут же увидел её, спешащую со своим рыжим чемоданчиком.

Пропустив мимо ушей информацию о том, что есть -- сам найду, голодным не останусь -- но на всякий случай резво мотнув головой, я уже добежал до двери, как услышал то, что заставило меня остановиться.

- Там на столе в зале клубника стоит для варенья. Можешь съесть немножко.

И не забегая в кухню, я промчался в зал.

Высоко на столе, рядом с приемником величественно белел эмалированный таз. По пути схватил табуретку, впечатал её в пол и очутился на ней с коленками.

Тускло мерцая, к потолку вздымалась ало-багровая гора. Аромат с неё лавиной пошел на меня. В глазах и в носу защипало, в скулах замлело, и стены поплыли в разные стороны. Едва не свалившись с табуретки, я крепко ухватился за край стола.

До чего же все-таки хорошо жить на свете! Никто меня сегодня не ругал, отлупить за вчерашнее не успели, и даже рыбий жир пить забыли заставить. Как же все-таки хорошо!

Слюни набежали в рот и, не успевая их проглатывать, я потянулся к горе.

Та-ак, сначала возьму самую-самую большую и самую-пресамую красную. На пробу.

Пальцы бережно обняли её и подняли в воздух. Я восхищенно оглядел самую-пресамую в последний раз, и она медленно опустилась в мой рот. В счастливом предчувствии я зажмурился и шевельнул языком.

Счастье длилось лишь миг. Дальше началось непонятное. И вторая еще крупней, и третья еще красней, и четвертая всех мягче одна за другой прыгали в рот, но едва коснувшись языка, пропадали, нахально дразня своим ароматом. Будто черт какой издевался, посмеивался и по животу себя похлопывал, выманивая ягоды у меня из-под носа.

Но я тоже не лыком шит. Оборвав узкие зеленые листики, собрал на ладони штук пять самых крупных, полюбовался на них, таких толстеньких и важных, изо всех сил разинул рот и вмял туда всю горсть. Рот оказался маловат -- не закрылся. Я помог ему рукой, надавив на нижнюю челюсть. Розовая мякоть едва не полезла из носа и глаз. Глаза я зажмурил, а ноздри зажал пальцами. Придавленный язык с трудом шевельнулся, но тут-то уж я распробовал, что за клубника была у нас в белом тазу, который стоял на столе рядом с приемником, когда летний день был горяч и ярок, а я был пацаном по кличке Борсик.

Тихое блаженство ласково растеклось во мне, но, распробовав, наконец, я как-то сразу и забыл, какая она. Пришлось пробовать сначала. Тикали часы с медведями на циферблате, жужжали мухи, на улице надрывались свистели мои друзья, а я, пригнув голову к столу, чтобы не заметили в окно, спешил хорошенько распробовать и запомнить, чтобы после хвалиться.

Сосредоточенное пыхтение отвлекло меня. Ленка, с трудом преодолев порог, объявилась в зале.

- Боль, тебя лебята зовут на летьку. А ты циво тут делаес?

- Ничего! Иди, скажи -- меня дома нет.

И за спиной снова запыхтело.

"А его, Больки, дома нет!" - с удовлетворением услышал я с улицы.

- А ты ж говорила, он дома!? -- узнал я голос Курлина и замер с ягодами во рту.

Снова послышалось пыхтение.

- Боль, а Кулин говолит, ты дома.

Я чуть ни подавился и зашипел сердито:

- Нету меня! Скажи, ушел на речку, пока свистели! В окно вылез. Давно уже.

- Нету его! -- после пыхтения донесся Ленкин голос. -- Усол узе. В окно.

Голоса моих друзей сдвинулись к речке, стихая, и я осторожно выглянул из-за таза.

Ушли. "А ведь не хорошо товарищей обманывать, - подумал, заталкивая в рот очередную горсть. -- А зачем обманывать?! Я и не буду никого обманывать. Сейчас допробую по-быстрому и бегом на речку, да не по дороге, а через болото. Еще раньше их приду!"

Когда на дне в красноватом соке осталось штук десять клубничин, не очень красных и не так крупных, я с удивлением увидел, какой же большой таз стоял на столе. Огромный! С этим тазом в баню ходили.

"Можешь съесть н е м н о ж к о!"

Потихоньку я сполз с табуретки, пригорюнился.

Потерянно прошелся из угла в угол, снова залез на табуретку.

Ровно одиннадцать заморенных ягод сиротливо темнели в розовом соку. В задумчивости я съел еще одну и снова заходил по залу. Пока ходил, голова думала, а когда она придумала, я стал бороться с собственной совестью, и так как был гораздо сильнее -- победил.

- Лен, иди сюда! -- крикнул в раскрытые двери.

Ленкина голова замаячила над порогом и поинтересовалась:

- Циво?

- Лезь сюда! Я тебе что-то дам, заманчиво пообещал я.

- Циво? -- хмуро и недоверчиво повторила Ленка, пройдя в зал.

- Становись сюда! -- Я поставил её рядом со столом. -- Та-ак. Теперь открой рот, закрой глаза!

- А-а, - заартачилась Ленка. -- Ты опять пуговку....

- Небось, не пуговку. Это я раньше, когда не знал, что ты их глотаешь. Вкусно будет! -- твердо пообещал, и Ленка закрыла глаза.

Я взял ягоду, обмакнул её хорошенько в соке и, мазанул по носу и пухлой щеке, отправил в Ленкин рот.

- Вкусно?

Ленка с готовностью кивнула.

- Исё! -- потребовала.

- Закрывай глаза!

Вторая ягода проехала по другой щеке, и Ленка шире раскрыла рот.

- Не попадес никак! Исё давай! -- И потянулась рукой стереть с лица.

- Э, ты что! -- закричал я.

- Сто?

- Руки измажешь, бестолковая! Потом не отмоются.

Густой и душистый сок безбрежным океаном омывал три крохотных островка. Я с удовлетворением оглядев разукрашенного пухлика, сказал:

- Ладно. Хватит. А то мамка придет, ругаться будет. Скажет -- всю клубнику поела!

Иди, играй!

Мать влетела на порог, подозрительно оглядывая всё и всех, сходу стараясь определить, что мы успели натворить на этот раз.

На этот раз чутьё ей изменило и, облегченно вздохнув, она поставила свой чемоданчик.

Стараясь не пустить дело на самотек, с честным лицом послушного сына, будущего помощника матери и опоры всей семьи в дальнейшем, я сказал удивленно и обиженно:

- Во, ма, ты сказала, возьми там, поешь клубники.... Пришел, сунулся -- а там и нет ничего. Чуть-чуть осталось. А Ленка еле ходит, и вся морда в клубнике.

Мать бросила в меня подозрительный взгляд и стремительно подошла к столу.

- Ох! -- сказала, приложив руку к сердцу. -- Как?!

Я весь напрягся и на всякий случай приготовился к худшему.

- Что, - мать сглотнула, - и это все это она съела?! Ты мне не врешь, сынок?

Я обидчиво наклонил голову.

- Что я брехун какой! Я только чуть-чуть попробовал.

Но там же осталось.

Не дослушав, мать выбежала на улицу.

- Лена! Лена! -- закричала странным голосом.

- Сто? -- отозвалась Ленка спокойным баском, не отрываясь от своей игры.

- Деточка! -- мать подбежала к ней, задрала платье и стала трогать Ленкин живот. -- Деточка, у тебя животик не болит?

- Нициво не болит -- замотала кудряшками Ленка.

Мать утерла её щеки и хотела вытереть руки, но приостановилась, внимательно осмотрела её ладони. Потом выпрямилась и вежливо, но твердо сказала:

- Боря, подойди ко мне!

И понял я: эх, никогда нельзя врать! Нехорошо это! Неправильно. Не поступают так советские пионеры и октябрята. Все равно все раскроется. Только еще больше достанется.

- Боря, скажи мне, только честно -- ведь это ты съел клубнику? Больше некому, а я все равно по глазам узнаю. Ну!

Я уставился в землю и, предчувствуя лупку, хрипло выдавил:

- Я.

- Весь таз?! Один?!

Безмолвно и безнадежно я поник головой.

- Господи! -- мать вдруг опустилась передо мной, выдернула рубашку из штанов и стала трогать мой живот.

Я аж вспотел от неожиданности и немножко испугался.

- Сыночек, - странным голосом сказала мать, - как ты себя чувствуешь? Животик не болит?

- Не-е....

- А стул у тебя нормальный?

- Чи-во-о?

- Ну, поноса не было?

- Ну да, - буркнул я. -- Что я дристун какой!

И тут понял. Да это же она беспокоится, ни объелся ли я, ни начался ли у меня заворот кишок или дизентерия, или еще чего. Клубника-то, наверное, немытая. А если она беспокоится, то, может, у меня и вправду что болит, а я, как дурак, хожу и не знаю. А больных не лупят -- их лечить надо!

Физиономия моя скисла, руки обвисли, а живот выпучился. Я согнулся и тяжело задышал.

- А вообще-е..., - сказал, внимательно прислушиваясь к своему хитрому организму, - вот в этом месте что-то, вроде, немножко не совсем, чтобы то.

- Где?! -- вскинулась мать, испуганно заглядывая мне в глаза.

- Тут, - я ткнул пальцем в живот.

- Что, тут? Болит?

- Не то, чтобы болит.... Но как-то что-то, вроде, не совсем так.

- Как не совсем?

- Как раньше.

- А вот здесь? -- Она надавила ладонью в другом месте. -- Здесь не болит?

- Зде-есь? А здесь тоже, вроде, как-то немножко не так.

- Как, не так?

- Ну-у, не так..., как раньше.

- Господи! - взволновалась мать. -- Не было печали!

Пойдем! -- осторожно взяла меня за руку и потихоньку повела в спальню. -- Полежи спокойно, не крутись!

Довольно жмурясь, лежал я в кровати и разглядывал потолок до тех пор, пока с улицы в раскрытое окно ни ворвался свист и крики моих друзей.

- Бо-орсик!

Я влетел на кухню и закричал, что в тех местах, где было что-то не то, уже все в порядке. Но мать крепко ухватила меня за руку.

- Нет, уж. Ты полежи! Мало ли что. А ребятам я сейчас скажу, что ты заболел, и выйдешь попозже.

"Скрипя сердцем", я отправился на кровать додумывать думу о том, как прекрасна жизнь, если в ней есть такие счастливые дни.

Потом ел малиновое варенье и запивал чаем. Это был необыкновенно удачный день! На редкость. Во-первых, не лупили за то, что вчера пришел домой в 2 часа ночи, хотя твердо обещали. Во-вторых, забыли заставить пить противный рыбий жир. В-третьих, наелся клубники почти вволю, а за это еще и варенье!

Солнце, заглянув в темень леса на окраине поселка, забоялось туда опускаться и зависло, наливаясь густой клубничной краснотой.

Тяжелой рысью бежал я по улице и озабоченно вертел головой.

- Куда они все подевались?!

За старой баней стройное и высокое гудело в вечернем воздухе пламя, и лица у сидевших вокруг были таинственно и жарко освещены. Оттеснив безымянного шкета, я пристроился рядом с Монтером.

- Где ты был? -- сразу спросил он.

- Да заболел немного. Но уже выздоровел.

- А мы на речке крысу видели! -- похвалился Монтер. -- Она плыла с травинкой в роту.

- С травинкой? Ерунда! А вот я сегодня, - началась было моя похвальба, но Лиса как-то очень ехидно глянул на меня исподлобья один раз, другой и ухмыльнулся.

Я замолчал и насторожился, выжидая.

- А Курлин плавать научился, - сказал, наконец, Лиса и уже совсем нахально уставился на меня.

- Брешешь!?

Я подскочил к Курлину.

- Что, честно?!

Он смущенно улыбнулся и кивнул.

- Метра четыре проплыл, - солидно уточнил Глаз, и, щурясь от огня, и пошевелил в костре прутиком.

Яростно и неукротимо гудело пламя, швырялось искрами. Мои друзья спорили о том, как "зовут" крысу с травинкой в роту и чьё гнездо с пятью яичками нашли они в кустах, про гладыша, который "успел смыться, гад". Мои друзья кричали, доказывая каждый свою версию, и призывая друг друга в свидетели. А я молча смотрел в огонь. Хвалиться почему-то расхотелось, а рассказать мне было не о чем. Как много пропустил я за этот день, метеоритом умчавшийся за горизонт! А что успел?

Вышли звезды. Большие залили из ведра малиновые угли и ушли, забрав с собой мелюзгу. Первый зовущий крик поплыл над поселком:

- Ми-ша! Мон-тер! -- поправилась его мать.

Стали расходиться.

Я сидел у потухшего костра и смотрел на черные дымящиеся угли. Уже все пацаны умеют плавать! Остались только мы с Монтером. Но Монтер младше меня почти на два года!

- Борсик! -- окликнул меня почти родной голос.

Самый первый и самый лучший мой друг подошел и тихо сказал:

- Пойдем завтра на речку пораньше? Покажу, с какого места я научился. Ты тоже оттуда попробуешь.

- Ага! Только, чтоб никто не знал!

Сломя голову я подлетел к дому.

- Ма! -- закричал с порога. -- А вот скажи, лето еще долго будет?

- Оно только началось! Июнь еще. И не ори -- ребенок уже спит.

- А следующий месяц -- лето?

- Да, июль.

- А потом?

- Август.

- Тоже лето?

- Ну да.

- Такое большое! -- обомлел я.

Да конечно успею! Не завтра, так послезавтра обязательно научусь. И много еще чего можно успеть!

В постели крутился и дергался, торопил минуты. "Завтра обязательно научусь плавать! - думал, пропадая в сон. -- И вообще, совершу что-нибудь такое, что все ахнут, а лупить меня за это не будут".

Во сне я летал, падал в бездонную пропасть, меня убивали разбойники в ярких синих и красных шароварах, ухмыляясь, затягивал в горячую пасть Змей Горыныч, но я ото всюду вырывался живым и мчался куда-то дальше, вперед, к какой-то неведомой цели, обозначенной неизвестно кем, а из леса за речкой в поселок уже входил новый день.

PS

- Вы же сами понимаете, что ничему хорошему этот ваш рассказик научить не может, - с укоризной посмотрев мне в глаза, сказал редактор отдела прозы. -- К тому же в нём очень много огрехов. Да и знаете, сама лексика у вас далека от литературных канонов. "Пацаны, брехун, дристун". "Брешешь"! Есть же слово "врать"! Знаете, наверное! "С травинкой в роту"! Ну что это такое! Или вот "Большие залили из ведра малиновые угли и ушли...". Кто "большие", что "большие"?! Почему?!

- Вы, кстати, школу закончили? -- спросил без перехода.

Я кивнул.

- А работаете где?

- На комбинате "Стройиндустрия".

- И что вы там делаете?

- Я стропальщик.

- Это как?

- Ну-у, рабочий.

Он нарочито грустно кивнул, будто именно это и ожидал услышать.

- Понимаете, так нельзя, - мягко пожурил. -- Мы солидный журнал, у нас публикуются члены Союза писателей, а у вас тут, извините...

Из прохладного нутра старого здания с устоявшимся запахом бумаги и тления я вышел в июльский зной.

"Ну, "пацаны" - понятно, "брешешь" - понятно. Наверное, им не разрешают пропускать такие слова, - продолжил спор уже с самим собой. -- А "большие-то чего"!? -- И тут же догадался -- он, наверное, просто не понял, что "Большие" - это не прилагательное! Может, надо было все-таки написать "взрослые".

Но не говорили мы так! Зачем писать, если не говорили!

А почему, интересно?

Главный поэт страны задумчиво и самоуглубленно смотрел куда-то вниз и в сторону. Улица главного советского писателя, уходя в обе стороны, утрачивала четкость очертаний домов в знойном мареве.

Никогда раньше я об этом не думал. Почему в лексиконе моего далекого от асфальтовых площадей детства в самом центре восточнославянского мира не было слова "взрослые"?

Были "большие" и "маленькие". Были мужики и бабы, пацаны и девки. И бабки старухи. Даже слово "дед" было, хотя самих дедов -- старых мужиков не припомню. А взрослых не было! Не говорили мы так!

Странно.

В том ярком, переполненным всеми цветами, запахами и звуками далеком мире нашего детства не было "взрослых"?! И мы сами стремились стать большими, а не взрослыми -- вот вырасту, стану большим, тогда-то уж!.. Но о том, чтобы повзрослеть, речи не шло.

Почему?! Ведь неспроста же это!

PPS

Мы выросли и стали большими. А что изменилось?

Как дети пытаемся хитрить с разным начальством, а этого добра у нас немерено. Как детей власть дурит нас, а мы, если получается, дурим её. Как дети всё пытаемся свалить свои грешки то на монгольское иго, то "кровавого Сталина", то на происки ЦРУ и МИ-6, на евреев и, конечно, на климат. Или просто на то, что голова сильно болела после вчерашнего. И по-прежнему думаем, что все у нас впереди. Россия снова станет великой державой. И на меньшее мы не согласны.

Я тоже по-прежнему думаю, что всё еще впереди. Еще налажу свою судьбу, подкорректирую. Еще успею сделать самое главное в своей жизни. Конечно, это не просто. Нужно собраться, сконцентрироваться, отсечь вредные привычки и соблазны, не тратить время попусту. Качественно изменить свою жизнь и, сбросив все ненужное, вырваться в новое измерение. У меня есть хороший взвешенный и продуманный план, но по-прежнему я пытаюсь хитрить с собой, отсрочивая его реализацию. С понедельника, со следующего месяца, после праздников, после дня рождения... Одно утешает -- не один я такой.

И вот приходит Лето -- лучшее время для того, чтобы начать новую жизнь, выйти на финишную прямую и, наращивая скорость до предела, уже не останавливаться ни перед какими трудностями и соблазнами!

Что же опять нам мешает?

"Мы растем, но не созреваем", - когда-то печально заметил Петр Чаадаев, один из немногих, кому неожиданно для окружавших удалось стать взрослым, за что его тут же сочли сумасшедшим и стали добросовестно тупить и малютить.

"Здравствуй, детка!", - обращался к большим и маленьким, шедшим к нему за утраченным здоровьем "русский бог" Порфирий Корнеевич Иванов, тоже поплатившийся за свою взрослость годами гонений, тюрем и психушек.

В России -- стране вечных детей быть взрослым некомфортно и небезопасно. Вот и приходится то хитрить, то придуриваться, и эти вихляния уже стали второю натурой. Поэтому, несмотря на то, что жизнь нас и учит и мучит, мы все равно не взрослеем, хоть и надеемся ну уж если не сейчас, то потом когда-нибудь...

Но Лето с каждым днем всё короче и с каждым годом всё меньше.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

282906  2008-07-30 14:06:29 В. Эйснер - Уважаемый Борис! Я узнал себя и своё детство в этом рассказе.Думаю, и не я один. Приведу квинтэссенцию и многих моих дней: "До чего же все-таки хорошо жить на свете! Никто меня сегодня не ругал, отлупить за вчерашнее не успели, и даже рыбий жир пить забыли заставить. Как же все-таки хорошо!" А потом "большой" , взрослый PS-вывод из этого марктвеновского рассказа: печальный, объёмный, глубокий, и очень-очень наш, российский. Вы большой мастер, Борис, и я Вас поздравляю!

282915  2008-07-31 09:12:28 Максим Есипов - Голосую. Но Блин! PPS - зачем оно Вам? Повесть прекрасна до ╚Но о том, чтобы повзрослеть, речи не шло╩

282943  2008-08-02 23:19:57 Киселёв Николай - Приятно прочитать хороший рассказ о таком далёком детстве да ещё написанный пером моего племянника. Желаем тебе успехов,Боря! Твои многочисленные Киселёвы.

282983  2008-08-05 21:24:19 Борис Тропин - Сегодня попрощался с Александром Исаевичем. На всем пути от метро до Академии под проливным дождём мокли усиленные посты милиции, ОМОН... А люди шли по лужам вдоль ограждения. Множество корреспондентов самых разных СМИ подходили и спрашивали: "А что значит лично для вас Солженицын?" И люди взволнованно начинали говорить умные, эмоциональные и, наверное, правильные слова. И ко мне подошла девчонка с диктофоном и тем же вопросом. Мне перед ней стало неловко и стыдно - ни слов, ни мыслей - извините! Великий человек ушел. Человек, сумевший не смотря ни на что реализовать свою миссию на земле и в очередной раз напомнить властям о необходимости сбережения народа.

283726  2008-09-14 23:34:46 А Ш-С - Хочется сказать словами Л. Толстого: ╚Прелесть, что такое!╩ Прекрасный детский рассказ! Да, всё тайное становится со временем явным. А потом PS взрослого человека, и грустные мысли о нашей действительности. ╚Великие╩, уважаемый Борис, учат и оценивают ╚невеликих╩ по-своему, но чаще всё же по наводке... ╚Одно утешает -- не один я такой╩, может и афоризмом стать... Два месяца меня здесь не было, и как-то сразу в глаза бросилось: одни публикуются, ожидая только отзывов, другие не только ждут, но и сами откликаются, видимо, ╚всё чужое плохим им не кажется╩... Исправьте: не ОТО ВСЮДУ ОТОВСЮДУ. Желаю ещё читать вас.

283799  2008-09-16 19:30:07 Борис Тропин - Владимир, Максим, Антонина, спасибо за внимание и отзывы. Антонина, спасибо за замечание, только, боюсь, не смогу - не знаю, как это делается. PS: Ваше отсутствие в жизни РП было слишком заметно. Впредь не отключайтесь на столь длительный срок!

Copyright (c) "Русский переплет"