Александр Иванович Зайчик был писателем, что называется, средней руки. И как у всякого писателя такого уровня у Александра Ивановича не было регулярного заработка, приличного жилья и постоянной семьи. Зато были амбиции, долги, запои и масса друзей. Поэтому на юбилей Александра Ивановича, в его тесную однокомнатную квартирку, набилось пропасть народу (некоторых, как показалось А.И. Зайчику, он видел впервые) Гости шумно целовались с юбиляром и со словами: "Ну, брат, показывай, чем потчевать будешь", - устремлялись к праздничному столу. Стол, как и следует, ожидать не изобиловал кулинарными изысками, зато был ярко расцвечен иностранными бутылочными этикетками, содержащими некую желтоватую жидкость с отменным запахом отечественной сивухи. "Непременно попробуйте вот эти виски! - восклицал Александр Иванович. Это настоящие, выдержанные шотлад-ладские виски, мне их прислал редактор английского русскоязычного альманаха "Мглистый Альбион", - обратился к собравшимся Александр Иванович и откупорил первую бутылку. Гости одобрительно зашумели и схватились за граненые стаканы. "Гера! Гера! - кричал Александр Иванович, поэту - анималисту Герману Бизонову, наполнявшему театральному критику Вере Тимофеевне Крапивиной, полный стакан подарка "Мглистого Альбиона". Что ты делаешь? Это же не для дам! Для дам, вот та бутылочка бургонского", - и Александр Иванович указал на элегантную стройную бутыль с надписью по-русски " Бургонь -19..", (последних две цифры обычно варьировались) "Да будет тебе Саша, для Веры Степановны твоя "Бургонь", что для зайчика крапива, - скаламбурил поэт. - Правда, Вера Тимофеевна?" Крапивина утвердительно кивнула головой.

После виски пили пахнувший нестиранными носками гавайский ром и особого разлива водку "Абсолют", (подарок стокгольмской русскоязычной газеты "Шведские перспективы"). Последней в комнату была внесена трех литровая бутыль, наполненная жидкостью купоросного цвета. -Зайцевка, - объявил Александр Иванович, снимая с бутылочного горлышка медицинскую перчатку. Гости шумно зааплодировали. После второго стакана "Зайцевки" у Александр Ивановича случилась страшная икота и провалы памяти. После пятого: комната стала терять очертания...

Утром Александр Иванович проснулся с полным набором похмельных симптомов: ноющей печенью, пустынной сухостью во рту и мыслями о самобичевания. Оторвав голову от поролоновой подушки он осмотрелся.

- Слава Богу, дома, - обрадовано отметил Александр Иванович, узнавая в клубах не рассеявшегося табачного дыма знакомые предметы. - Эх, пива бы оставили черти, - с такими словами, Александр Иванович, кряхтя, спустился с кровати и качающейся похмельной походкой двинул в направлении кухни. По дороге он попал в объятья огромного плюшевого зайца, перемотанного золотистой лентой с надписью: "Дорогому А. И. Зайчику от Веры К." В заячьих Александр Иванович разглядел коленкоровую тетрадь с каллиграфической надписью: " Герман Бизонов - Избранное".

А. И. Зайчик брезгливо отпихнул плюшевую игрушку и вошел в кухню. С тревогой в мутных глазах открыл холодильник и заскользил жадным взглядом по пустым полкам. Пива не было, зато отыскались мутные остатки "Зайцевки". Воздав хвалу Бахусу и счастливому случаю, писатель взболтнул банку, жадно вылив в себя её содержимое. Хотел, было закусить, но из закусок на кухонном столе, громоздилась только горка не мытой посуды, да мятая пачка сигарет "Дукат". Он закурил и после первой затяжки в голове стали происходить положительные сдвиги, отодвинувшие на второй план мысль о самоистязании. "Эка, невидаль, пьяный русский писатель, - успокоил себя Александр Иванович, смахивая в помойное ведро, останки вчерашних воспоминаний. - Ну, выпил. Так и повод, же какой был, не каждый день мне исполняется..." - Зайчик задумался, как бы вспоминая, сколько же ему действительно стукнуло. По-видимому, он вспомнил, ибо издав звук, походивший на вздох не доеной коровы, Александр Иванович выскочил в салон. За выгоревшей оконной гардиной взгляд его зацепился за горшок с сине-фиолетовым цветком. "Это еще, что такое? - встрепенулся писатель и наморщил лоб пытаясь вспомнить происхождение цветного горшка. - Кто бы это мог приволочь?" - соображал Александр Иванович, таращась на муаровый цветок, своей раскраской и фактурой напоминавший, любимый им когда-то велюровый пиджак, купленный по случаю на Вильнюсской толкучке.

Но вчерашнее путалось с позавчерашнем, сегодняшнее с давно прошедшем, мешая сосредоточиться. Наконец Александр Иванович вспомнил, и нестерпимые муки совести зашевелились в его горящей похмельным огнем груди. Это был подарок дочери, заходившей вчера (с бывшей женой Александра Ивановича) поздравить отца с юбилеем. Было, это между вторым и четвертым стаканом зайцевки, когда писатель только икал и нес околесицу, называя подаренный цветок, - "Весьма, весьма золотой рыбкой".

- Ну что, брат, будем знакомиться, - сказал писатель затягиваясь. Цветок молчал. - Я Зайчик, а ты кто? - спросил Александр Иванович выпуская огромное табачное кольцо. Цветок задрожал и обиженно отшатнулся.

"Дожил ты Зайчик, что и цветы от тебя шарахаются, - подумал Александр Иванович, разгоняя никотиновые тучи, зависшие над цветочным горшком.

- Что брат неприятен я тебе? - А.И. Зайчик краем глаза заглянул в осколок лежавшего на подоконнике зеркала. Из-за зеркальных глубин на него взглянуло помятое лицо, в котором он с трудом узнавал собственное отражение. - Да морда лица у меня, прямо скажем не юбилейная, - ухмыльнулся А.И. Зайчик. - Глаз подбит, ланиты не бриты. Не лицо, а наглядная агитация к плакату "Пьянству Бой", - и Александр Иванович недовольно отстранил зеркальный осколок.

Он тяжело встал. Вернулся на кухню. Слив себе еще на полстакана спиртовой мешанины и налив стакан кипяченой воды, он снова вернулся в салон.

- Ну, брат, как там тебя по имени? - спросил он у цветка. - Впрочем, по началу надо вычислить, кто есть ваще? Ну, в смысле мужчина, женщина?

Цветок с едва уловимой краснотой в окраске молчал и обиженно смотрел на писателя.

А.И. Зайчик смутился и извиняющее сложил руки.

- Конечно же, ты мужчина! Цветок, всегда был в русском языке мужского рода. Надобно исходя из этого тебе и имя мужское придумать. Такое, знаешь ли, звучное, такое чуешь ли писательское имя, с глубоким, понимаешь ли, подтекстом.

Александр Иванович задумался. "Ультрамарин. Габардин. Гардемарин..." Цветок недовольно вздрагивал. "Фиолетин. Глазолин. Газолин. Керосин... Нет, вздор какой-то, - подумал, писатель. - Надо из жизни что-то взять. Из глубин так сказать подсознания. Ну, вот на что ты скажем похож? На пиджак на мой старый похож? Похож. А что в тебе от пиджака? Да ничего. Рукавов нет, хлястик отсутствует, карманов не видно..."

- Так значит, на пиджак ты не тянешь, - заключил Александр Иванович и непроизвольно заглянул в зеркало, как будто ища там ответа. - Эко его разнесло, - подумал он глядя на свой подбитый глаз, который к этому времени принял фиолетовый зловещий оттенок. - Фиолетовый глаз, вот ты кто! - обрадовано вскрикнул Александр Иванович. - А что похож! Решительно похож, - говорил он сравнивая цветочную фактуру с фиолетовыми разводами своего собственного глаза. - Ну, положим рук, ног и там членов, коленов у тебя нет. Зато есть, брат ты мой, что-то чеховское в этом имени. Ну, Фиолетовый глаз за дружбу! - воскликнул А.И. Зайчик и одним радикальным глотком переместил в себя содержимое стакана. Крякнул, понюхал не прикуренную сигарету "Дукат" и налил полстакана воды в цветочный горшок.

Александр Иванович еще немного посидел возле окна. Затем встал отключил телефон, дверной звонок и залез в ванную. (он делал так всегда, когда выходил из запоя) И как только Александр Иванович погрузился в горячую и ржавую на цвет воду, в голове его тотчас же закопошились гадкие и склизкие, как дождевые червяки, садомазохисткие мыслишки. Он думал о том, что вот прожит еще один год, то есть 365 глупых, скучных дня. И что таких дней в его жизни (если помножить их на годы, получится астрономическая цифра) было большинство. Да и то, что ему осталось, обещало лишь кромешную безызвестность. Таланта нет. Способности скромненькие, да и те подорваны плодово-ягодными винами. "Так и сгинешь ты Саша в писании рекламных статей, да портретов героев канувших дней в полной так сказать попе, - терзал себя писатель. Стоп, стоп, - беспокойно заерзал он по ванной, стараясь вывести свои мысли в фарватер положительных эмоций. Ну, средненький, ну нет таланту, - запротестовал он. Но ведь таких сереньких большинство их: бригады, смены, полки, дивизии и союзы. И ты среди них Александр Иванович маленький серый, кирпичик так сказать. Тычок ложок, в мощной серой непробиваемой стене. Попробуй-ка нас пробей! Ну а талантишка, что? Да ничего. Так вздор. Песчинка, соринка, головкой своей талантливой хрясь об нашу стенку и нет талантишка. Ну, пережил ты Моцарта, ну Пушкина пережил, - раскручивал спираль своих мыслей писатель. Так это же и хорошо Санек, что пережил. Сгинуть любой может, а ты выстоял Саша. Почему? Да потому что кремень! Камень! А камень на камень, кирпич на кирпич и жив наш курилка Александр Зайчик". От этих путанных и несвежих, как водопроводная вода мыслей Александр Иванович зажмурился и с головой погрузился в ванну. "Наверное, это случается с каждым в мои годы", - подумал он прислушиваясь к шумящей в ушах тишине.

- Туфта все это, Саня! - неожиданно сказала тишина.

- Что? - удивился писатель удивленно раскрыв глаза. Вода была наполнена ржавым светом, в котором писатель никого не разглядел.

- Да то, что ты только что плел, - ответила тишина. Серый ты, Санек. И ни какой ты даже не кирпич.

- А кто? - обиженно спросил Александр Иванович.

- Да так на вроде алебастра что-то, - нехотя ответил невидимый собеседник.

- Ты слышь того, говори да не заговаривайся, - закипятился А.И. Зайчик. - Да я в своё время знаешь, какие надежды подавал. У меня знаешь, какой дебет, кредит был. А сальдо! Какое сальдо вырисовывалось. Съели суки!

- Брось Санек, знаем мы эти обеды и сальдо твое знаем. Помнишь, как говорила, когда-то тебе старенькая учительница ботаники

- Нуль Саша! Это нуль!! Нуль говоришь, - Александр Иванович с шумом выскочил из воды. Я тебе сейчас покажу нуль, - и он решительно рванул дверцу стенного шкафчика. Через мгновение в мокрых писательских пальцах засверкала английская сталь безопасной бритвы. Вот я тебе сейчас заделаю замазку, - сказал он смело поднося бритвенное острие к своей пульсирующей вене.

- Сашенька вы наш, Иванович, Зайчик дорогой! Да вы ни как зарезаться решили? - ехидно захихикал голос. - Нет, вы все-таки неисправимая серость Александр Иванович, - сходя с ехидства на метал, сказал голос. - Зря выходит я вас и алебастром-то назвал. Вы Александр Иванович знаете кто. Замазка. Определенно замазка, да и еще к тому же и засохшая, - и голос отвратительно захихикал.

- Я писатель, а не замазка! - вскричал А.И. Зайчик и легонько провел лезвием по гусиной коже своей руки. Ну, Александр Иванович, насмешили. Какой же вы писатель, были б писателем, придумали бы, что-нибудь более оригинальное, чем вены пороть. Ну, например генетический код бы изменили или там клонировались как-нибудь. А то жилы резать. Да вы и крови-то боитесь, милейший.

Остро отточенная сталь замерла. Рука задрожала. Мысль попятилась вспять. Александр Иванович вдруг вспомнил, что он действительно ужасно боится вида льющейся крови.

Он зажмурился и увидел одинокую могилу на пустыре с надписью "Здесь лежит одинокий русский писатель Александр Иванович Зайчик" Брр... зябко задрожал он, и вспомнив о подаренном дочерью цветке, который также умрет по его вине решительно метнул лезвие в унитаз.

Несколько дней А.И. Зайчик "болел". Пил валокордин, "лиф 58", вонючий китайский чай и поливая подаренный дочерью цветок, внимательно прислушивался к своей тяжелой печени. А за окном неистовствовал март, ярким светом своим раздражая глазную сетчатку Александра Ивановича. Писатель поминутно дергал габардиновую занавеску и прятался от света в туалетной комнате. Зато тихими, синими вечерами он приободрялся, брал в руки томик А. Чехова и допоздна читал.

- Эх, нам бы так, Санек! - горестно вздыхал он, гася настенное бра.

На четвертый день Александр Иванович, наконец, проснулся дееспособным. Он побрился и надел чистую фланелевую рубаху.

- Ну, что, фиолетовый, поработаем? - спросил он у цветка включая свой старенький лот-топ.

В этот день писателю работалось, как никогда хорошо. Буквы легко и быстро ложились на лист, рисуя замысловатую вязь сюжета. Изредка Александр Иванович отрывался от своей работы и задумчиво смотрел на цветочный горшочек. И в эти мгновения ему казалось, что, и цветок с искренним интересом смотрит на писателя. Писателю даже подумалось, что цветок искренне радуется, обществу такого необыкновенного человека. Весеннее солнце, путаясь в ветвях растущих за окном деревьев уже живописно садилось, за луковку старенькой церкви, когда Александр Иванович поднялся со стула.

- Ну, брат, молодцом мы с тобой, - сказал писатель разминая затекшие от работы мышцы. - Я в былые дни и за месяц не писал, сколько с тобой за день.

На завтра Александр Иванович позвонил в редакцию одного солидного журнала, в котором его обычно гнали, уже с порога и неожиданно, получил приглашение, заходить. От этих слов А.И. Зайчик опешил и в первую минуту подумал, - "А не сбегать ли нам за пивом?". Но передумал. Снова включил компьютер и стал рассылать написанное им по многочисленным газетам, журналам и сомнительно содержания иностранным альманахам.

Закончив рассылку писатель долго рылся в своей с обгрызенными краям и случайными мыслями, забредавшими в голову, записной книжке, пытаясь среди них отыскать телефон своей бывшей супруги. Наконец между фразами: "Мысли её походили на причудливые сорняки..." и " Голова и анализная банка, часто имеют одно и тоже содержание", Александр Иванович отыскал необходимые ему цифры. Трубку поднял новый супруг его старой жены. Зайчик долго и неуклюже извинялся. Говорил о погоде и о хорошем прогнозе на урожай. Подлец же супруг, как будто желая смазать хорошее настроение Александра Ивановича, сводил разговор с погоды, на быстротечность лет, новые формы вирусов и сально намекал на высокую смертность от цирроза печени, мужского населения страны.

- Мне бы с дочерью поговорить, - мягко прервал его Александр Иванович....

- Папа как ты? - участливо спросила его дочь и от этого участия Александру Ивановичу вдруг, стало стыдно и жутко обидно за свою нелепую, глупую жизнь. С наигранной веселостью он ответил:

- Однако сложные вопросы вы задаете мадмуазель, сразу и не ответить". Зайчик замолчал. - Ты уж меня извини, доченька, - вздохнув добавил он.

- За что, папочка? - непонимающе спросила дочь.

- Ну, вообще-то за многое, но, прежде всего за "Весьма, весьма золотую рыбку", - и Александр Иванович виновато замолчал.

- Да брось ты, - перебила молчание дочь, - эка невидаль выпивший русский писатель. Ты мне лучше скажи как тебе мой подарок. Он тебе понравился? - и в трубке наступило выжидательное молчание.

"Моя кровь!" - с удовольствием отметил А.И. Зайчик и ответил: - Ну что ты милая, как он мог, не понравится. Это просто чудо, а не цветок. Он кстати передает тебе привет.

- Да ты что папочка? - испуганно вскрикнула дочь.

- А что?

- Ну, ты же взрослый человек, а говоришь, мягко говоря, глупости.

- Это почему же глупости? - обиделся писатель.

- Потому что цветы не умеют разговаривать, - воскликнула дочь.

- Но почему же не умеют. Они ведь живые... - пытался защищаться Александр Иванович.

- Ну и что, что живые, но разговаривать они не умеют в принципе, - парировала дочка.

- Ты уверена? - поинтересовался Александр Иванович.

- Конечно ведь у них же нет этой как ее..., - дочь на мгновение задумалась, - ну во общем у них с там с системой, какой-то облом.

- С какой системой, какой облом? - удивленно спросил Зайчик. - Со вторичной что ли.

- Я точно не помню. Это нам на ботанике объясняли.

- Наверное, ты права доченька у меня, знаешь ли, по ботанике, было удовлетворительно, - соврал писатель.....

Утром следующего дня, упаковав написанное, А.И. Зайчик облачился в свою лучшую финскую тройку и путано прочитав "Отче наш", отправился по редакциям. К обеду он обошел пять редакционных коридоров, с десяток полутемных полуподвалов и множество подвальных комнатушек. К вечеру усталый и довольный он вернулся домой.

- Ну, брат фиолетовый, - закричал с порога обращаясь к цветку Александр Иванович, - ты не поверишь. Вот это, братец, ты мой удача! Писатель стал горячо и сбивчиво рассказывать цветку о своих сегодняшних похождениях. Цветок молчал, но в этом молчании читалось: "То ли еще будет, милый Александр Иванович".

- Верю, брат фиолетовый! Верю, велюровый ты мой, напоим мы еще тебя Ессентуками! - воскликнул А. И. Зайчик, наливая в глиняный горшок, ржавой водопроводной воды.

Не стоит нужды утомлять читателя, рассказами о положительных рецензиях и выгодных контрактах, которые заключили с писателем издательства...

Счастливый, (нет для писателя не) подходит это слово), воодушевленный, (тоже плохо), окрыленный (совсем никуда не годится, преисполненный дерзновенных планов (совсем дрянь), одним словом с легкой дрожью в коленях и пересохшим горлом вышел Александр Иванович из очередной редакции.

- Санек! - закричал кто-то, когда за Александром Ивановичем уже закрывалась массивная дверь.

Зайчик обернулся. На него смотрело усатое и нахальное лицо поэта анималиста Германа Бизонова. Слышал брат, слышал, - залопотал Г. Бизонов.

-Чего ты слышал, - буркнул А.И. Зайчик.

- А то слышал, что поймал, наш Саша Зайчик, удачу за узду и тут же стал, старых приятелей, хоронится. Темним Санек. Гонорары прячем. Не хорошо это. Не по-писательски. Бизонов замолчал, вспарывая своими острыми, как английское лезвие глазками приятельские карманы.

- Да ты что Гера, - обиделся А.И. Зайчик. - Какие гонорары, - Александр Иванович вывернул свой портмоне и вытряс от туда горстку сигаретного табака.

- Пепел без алмазов, - сказал писатель и сдул табак в направлении поэта - анималиста.

- Нет, так будут - уверенно пообещал Герман Бизонов, - но обмыть удачу нужно уже сейчас. Между прочим, у Веры Крапивиной сегодня весь бомонд в сборе. Идем, - и не дав Александру Ивановичу опомниться потащил его к стоянке такси.

Неделю Александр Иванович не появлялся дома. Он пил в фешенебельных ресторанах, заплеванных пивных, просыпаясь у знакомых и мало знакомых женщин. На десятый день он, наконец, очухался на своей тахте. Тяжело кряхтя А.И. Зайчик встал прошел на кухню. На запыленных антресолях отыскал он мутные капли фирменного напитка "Зайцевки" и фыркая, как усталая лошадь, выпил. Затем долго рылся в пепельнице пытаясь отыскать там приличный сигаретный бычок... Закурил. Вышел в салон и осторожно одернул оконную занавеску. Из глиняного цветочного горшка на Александра Ивановича смотрела жуткая картина смерти. То, что еще вчера было нежным и благородным созданием, с таким поэтическим названием "Фиолетовый глаз" сегодня являло собой горстку сушенный травы, болтающейся на скрюченном высохшем стебельке. С диким ревом Александр Иванович выскочил из комнаты. Через минуту он уже лил в горшок дрожащими руками водопроводную воду. Вода пенясь, неподвижно стояла на поверхности пересохшей земли. Александр Иванович тряс горшок и тыкал пальцами в пересохшей земле. Все было тщетно. Тогда низко склонившись над горшком писатель горько заплакал. Соленые капли падали в воду образовывая крупные пузыри. Пузыри надувались и с шумом лопались, что говорило о кратковременности и мало продуктивности идущего дождя.

Отплакавшись, Александр Иванович, отключил телефон, дверной звонок и открыв новую пачку английских лезвий пошел в ванную....

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

232441  2001-09-18 14:06:02 Роман - Хороший читабельный стиль. И тема, вроде не раз пройденная, а за счет хорошего языка - читается легко. Нет перегруженности излишними подробностями, все очень динамично. И что самое главное я ценю в литературном произведении - хочется остановиться и задуматься - а все ли у меня правильно? Образ цветка -душевного стимула, вроде повторенный, а приятный и удачный. Только редактор мог бы убрать из текста повторы слов. Это же технические погрешности. Словом, по-моему - это успех.

232447  2001-09-18 17:42:34 МА - Очень хороший рассказ. И тема, на мой взгляд, поднята очень острая. Проблема эта, близка, увы, не только писателям. Жизнь проходит, а мы живем иллюзией ДРУГОГО завтрашнего дня, когда все будет правильно... И так изо дня в день.

---