Рассказы
28 марта 2015 года

Карусель

-Вот, ребята, познакомьтесь,- коснулась моего плеча Людмила Михайловна, – Витя Симонов. Он будет учиться в нашем классе.

Ученики седьмого «а» оживились. Зашушукались. А кто-то даже приподнялся, чтоб хорошенько меня рассмотреть. Две девочки хихикнули в ладошки. Я почувствовал, что краснею. Крепче сжал ручку портфеля. Хотелось спрятаться, забившись где-нибудь в углу. А еще лучше - поскорей удрать домой.

Скрестив руки на груди, Людмила Ивановна стала прохаживаться по классу.

Это была невысокая, худощавая женщина тридцати лет, с потускневшим взглядом, тонкими бескровными губами и мелкими морщинками на лбу и вокруг глаз. Она собирала волосы в старушечий пучок, безжалостно пронзая его шпильками.

-А сейчас,- елейным голоском проговорила учительница,- Витя расскажет, откуда он к нам приехал.

-Из Свердловска,- совсем разволновавшись, вдруг ляпнул я.

Я солгал, опережая события. В Свердловск родители должны были забрать меня только через полгода.

Пока они решали проблемы с жильем, я гостил у бабушки. И чтобы не отстать в учебе, мне пришлось пойти в сельскую школу.

Людмила Ивановна снисходительно улыбнулась:

-Витя, ребят, приехал к нам из далекого Казахстана….

-Ух т-ы-ы,- послышался чей-то ломающийся басок с задних парт,- кру-у-уто!

Я занял место на предпоследней парте. Моим соседом оказался мальчик с зачесанными на пробор волосами. В меру упитанный, холеный. Антон Кондуков.

Он стал моим лучшим и единственным другом.

Первое время с учебой проблем не возникало. Людмила Ивановна попросту меня не спрашивала, великодушно дав время освоиться в новом коллективе.

Однако недолго мне было суждено отсиживаться за партой, с опаской наблюдая за тем, как перст учительский скользит по списку фамилий в классном журнале. На алгебре Людмила Ивановна вызвала меня к доске решать пример.

( Я был гуманитарием. Мои сочинения по литературе отправляли на городские олимпиады. В моем письменном столе пылились четыре похвальные грамоты и две благодарности. А еще я писал стихи и фантастические рассказы. Несколько стихотворений даже были опубликованы в газете. Но математика всегда была для меня темным лесом).

Скрипя мелом, я долго и мучительно выцарапывал злополучные цифры. Я старался не обращать внимания на колкие реплики одноклассников у себя за спиной. Помню, что последние минут десять ставил цифры наобум, только чтобы потянуть время до спасительного звонка.

- Ладно, садись, Симонов,- вздохнула Людмила Ивановна, склонившись над журналом,- не мучай себя и ребят. Очень плохо. Чем ты только на прошлом уроке слушал - непонятно…

Она нарисовала напротив моей фамилии заслуженную пару.

Я заметил, как Антон отвел взгляд и уставился в окно. Я понял, что ему стыдно за меня.

-Новенькай, а новенькай! С почином тебя! - Димка Носов показал мне средний палец.

Антон рассказал, что получив двойку, я автоматически попадаю на «карусель». То есть Людмила Ивановна будет спрашивать меня до тех пор, пока я постыдную эту оценку не исправлю.

Он оказался прав. На следующем уроке она снова вызвала меня к доске решать задачу. Конечно-же я опять опозорился и в журнале рядом с фамилией Симонов плавали уже два «гуся».

На другой день у доски я вновь растерялся и не смог решить пример с десятичными дробями. Людмила Ивановна потребовала мой дневник. Зашелестели страницы, шариковая ручка оставила на линованной бумаге красный след.

-Покажешь дневник бабушке,- процедил мой палач, протягивая дневник,- пусть посмотрит и распишется. Завтра проверю.

Заглянуть в дневник я не решился, а поспешил спрятать его в портфеле.

Недовольно сморщившись, бабушка изучила послание учительницы. Затем настрочила ответ.

После уроков я сидел напротив учительского стола. В застывшей тишине часы над доской отсчитывали тягостные минуты. Людмила Ивановна придвинула ко мне раскрытый дневник.

- Что все это значит?- спросила она и потерла виски.

В графе оценок я увидел тройку удалых «гусей» и ниже аккуратные буквы:

«Просьба обратить внимание на успеваемость вашего внука».

Следом в контрнаступление шел крупный бабушкин почерк:

«Поставить ученику двойку – значит расписаться в собственном невежестве!!!»

-Ну так что все это значит?- повторила Людмила Ивановна,- будь добр, объясни.

-Не знаю, - глупо пожал плечами я.

-Что, разве я не права?! Разве не заслужил ты эти отметки?!

Я опустил глаза и кивнул:

-Заслужил, Людмила Ивановна.

-То- то же. Слава богу, хоть это ты понимаешь,- сказала она чуть тише,- а вот бабушка твоя, видимо, нет. Так ведь?

Я снова безвольно кивнул.

-Эх, Витя, Витя…- Людмила Ивановна встала, прошлась к окну, немного постояла там, потом вернулась, снова села за свой стол, пристально посмотрела на меня. – Ну скажи мне, в кого ты только такой?! У тебя ведь интеллигентные родители! Папа - военный. Полковник! Мама… Мама твоя кем работает? - требовательно спросила она.

-Учителем музыки,- промямлил я, глянув на нее исподлобья.

Людмила Ивановна сложила руки как в молитве и принялась катать огрызок карандаша в ладонях. На мгновенье задумалась.

-Ну вот что,- сказала она, роняя карандаш на стол,- сегодня вечером я вас навещу, пообщаюсь с твоей бабушкой.

Весь вечер мы с бабушкой прождали ее, но она так и не явилась.

Потом в нашем классе произошли перемены. Людмила Ивановна решила разделить учеников на две группы. На сильных и слабых. Сильные попадали в группу «А», слабые, соответственно, в группу «Б». Стоит ли говорить о том, что я попал к слабакам.

Сильным полагалось сесть за парты у окон, а мне и еще пятерым «второсортникам» пришлось расположиться на соседнем ряду. Таким образом, мы с Антоном оказались по разные стороны баррикад. Странно, но даже двоечник Носов занял свою нишу в группе «А».

Уроки наш реформатор теперь проводил по-новому. «Отстойникам», как окрестила нас толстуха Маркова, Людмила Ивановна давала облегченные задания и на уроках почти не спрашивала. Мы словно перестали существовать.

Поначалу мне это даже нравилось. Я был рад, ведь меня, наконец -то, оставили в покое и я мог забыть об этих идиотских «каруселях». Но это продолжалось совсем недолго.

Я стал чувствовать себя опасным инфицированным, изолированным от общества. Невидимая стена, разделившая наш класс на два лагеря, загнала меня и моих коллег по несчастью в карантин.

Раньше в столовке мы обедали все вместе за одним большим общим столом, теперь же группе «Б» накрывали отдельно. Для нас вдруг стало не хватать мест. И мы вынуждены были сиротливо ютиться за соседним столиком. Суетливая буфетчица (мама Димки Носова), не замечая нас, с подносом проносилась мимо и угощала коржиками и киселем ребят за общим столом. Там ее чадо развлекало себя, подбрасывая хлебные шарики, пытаясь поймать их ртом.

Антон стал избегать меня. В перемены он устраивался с книжкой на подоконнике и если я подходил к нему, только раздраженно цыкал. После уроков в раздевалке я часто видел, как он торопливо стаскивал с ног сменную обувь, кое-как зашнуровывал ботинки и быстро сваливал, видимо опасаясь того, что я могу увязаться за ним.

Так я остался совсем один. Стал тенью отца Гамлета. Превратился в монаха-схимника. И было мне и скучно и грустно. Иной раз ловил себя на том, что разговариваю сам с собой.

И я решил больше в школу не ходить. Чтобы бабушка ничего не заподозрила, я как и раньше просыпался в семь утра, проглатывал яичницу, хватал портфель и уходил из дома. До обеда шатался по поселку. Иногда, как партизан, часами бродил по лесу. В дождливую погоду прятался в пастушьем шалаше у оврага. Возвращался к двум часам дня. В это время как раз заканчивались занятия. Обедал и делал вид, что готовлю уроки. Но через неделю мой обман все же вскрылся. И бабушка привела меня в школу за руку, как первоклашку.

За месяц обучения я успел заметить некоторые странности в поведении нашей классной. Часто на уроках, сидя за своим столом, она клевала носом. Порой, без всякой на то причины, она начинала, как Гитлер, лаять. А иногда что-то мямлила себе под нос. Пару раз она, ни с того ни с сего разрыдавшись, выбегала из класса. Тогда вместо нее урок вел наш директор Евгений Львович.

Однажды на физ-ре мы играли в футбол. Группа «Б» против нескольких ребят из группы «А». Наша команда выигрывала со счетом пять – три. Я был нападающим. До конца игры оставались считанные минуты. Женька Копылов дал мне хороший пас. Я взял мяч и, уверенно обводя соперников, помчался к воротам. На воротах, чуть подавшись вперед и, уперев руки в колени, стоял Носов. Я ударил с подкруткой. Мяч пролетел между его ног и запутался в сетке ворот.

-Шесть-три! Шесть-три!- ликовал Копылов. На бегу он стянул с себя майку и пропеллером раскручивал над головой.

Тут я почувствовал мощный удар в спину. Удар был такой силы, что отдало в голову. Выпятив грудь и выгнув спину, перебарывая боль, я обернулся.

-Урод, бля!- скалился Носов и уже заносил руку для следующего удара.

Я успел отскочить, принять боксерскую стойку и блокировать кулак Носова. Сразу же атаковал его с правой. Попал в лицо скользячкой. Он схватился за челюсть, как при зубной боли, сел на корточки и захныкал.

-Чмошник! Гнида!- всхлипывал Носов, закрывая лицо ладонями.

Нас моментально окружила толпа любопытствующих. Несколько ребят, куривших на заднем дворе, побросали сигареты и устремились к нам.

-Диман!- прокричал невысокий, коренастый, с оттопыренными ушами парень из восьмого «б». - Да вломи ты ему, че ты!

Однако Носов поспешил покинуть поле брани. Пиная сухую листву, он широко шагал, прижимая ладонь к щеке, другой рукой по-лыжному отмахивал.

-Позже поговорим, салага,- проскрипел восьмиклассник, сплюнул себе под ноги и побежал за Носовым. Он догнал его, ободряюще похлопал по плечу и принялся что-то назидательно ему внушать

После занятий я вышел из школы вместе с Антоном. Но не успев пройти и десяти метров, дорогу нам преградил Носов и его лопоухий друг.

-Вить, я пойду, а ты разберись-ка пока с этими ребятами,- сказал Антон и, пожав мне руку, торопливо двинулся дальше.

Я проводил его изумленным взглядом.

-Отойдем, базар есть,- Носов ударил кулаком по своей ладони.

Лопоухий стоял к нам боком, курил и равнодушно смотрел в сторону.

-Ну пойдем,- согласился я, незаметно сняв часы и убрав в в карман брюк.

От моего друга-иуды тогда уже и след простыл.

Меня привели на зады какого-то огорода. Место было выбрано грамотно. С одной стороны глухой забор, с другой - непролазные заросли черемухи. Чуть поодаль - садовые участки.

Лопоухий приблизился ко мне почти вплотную и, не вынимая сигареты изо рта, выпустил дым в лицо. Я чуть отступил и закашлялся.

-Че, сыч городской, рамсы попутал!? – прошипел он, и исподтишка ткнул меня кулаком в живот.

Я согнулся пополам. Попятился назад, захрипел, пытаясь вздохнуть.

-Ну-ка, дай я!- взвизгнул Носов и, подпрыгнув, лягнул меня ногой в ухо.

Я пошатнулся, но устоял. В голове зазвенели на разный мотив колокола.

Вцепившись мне в волосы, он повалил меня на землю. Я разбил нос о какую-то корягу. По губам и подбородку потекло теплое.

Вдруг послышался дикий топот, хруст ломающихся веток и шум листвы. Будто ко мне приближалось кабанье стадо. Из-за кустов, как черти из табакерки, выскочили три пацана. Лиц их я разглядеть не успел.

-Гаси его, ребя! - вопил Носов.

На меня посыпался град ударов. Я лежал, свернувшись калачом, прижав колени к груди и, сцепив пальцы на затылке, руками закрывал голову.

Через некоторое время я услышал пронзительный разбойничий свист и фальцет Носова:

-Шухер! Валим!

По топоту, отдававшемуся от земли, я понял, что мои обидчики бросились врассыпную.

Спугнул их мужичок в гимнастерке. Он ковырялся в грядке на своем приусадебном участке. Я с трудом поднялся и задрал штаны. Ноги мои были сплошь в ссадинах и гематомах. Левое ухо горело огнем. В носу застыла кровавая корка. Спина ныла, словно по мне проехался каток.

(Бабушке я сказал, что упал с велика. К счастью, она мне поверила).

На следующий день Людмила Ивановна оставила меня и Носова после уроков.

Дверь в классе она заперла на ключ. Царственным жестом указала на первую парту. Мы неохотно сели, брезгливо отодвинувшись друг от друга.

Она процокала каблучками, открыла окно, прижав створку увесистым глиняным горшочком с фикусом.

Со скрипом придвинула стул к нашей парте и опустилась, развернувшись к нам вполоборота.

-Так, господа хорошие,- начала она неожиданно мягким голосом, - ситуация, конечно, неприятная, но все же мне не хотелось бы доводить дело до педсовета.

Она заискивающе взглянула на меня. Я отвел глаза в сторону.

Легкий ветерок колыхнул тюлевую занавеску.

- Кто из вас ударил первый?- Людмила Ивановна откинулась на спинку стула и сцепила руки на коленях.

-Симонов, Людмила Иванна,- Носов подпер ладонью щеку, покосился на меня, - Симонов ударил первый.

-Врешь, сволочь!- вскочил я, хватив кулаками по крышке парты,- это ты мне кулачиной в спину засадил, когда мы вам гол забили!

-Симонов!- прикрикнула Людмила Ивановна. - Сядь на место и успокойся! Ты не на базаре! Тем более, что Дима прав. Я разговаривала с ребятами, и они все как один утверждают, что именно ты на уроке физкультуры ударил Диму по лицу.

-Хм, ударил,- усмехнулся Носов, - да он мне зуб чуть не выбил!

-Что произошло после уроков?- спросила учительница, не поднимая головы.

-На улице он стал хамить, обзываться по-всякому,- не уставал заливать Носов,- я не выдержал, ну и мы подрались.

-Так, мне все ясно, - сказала Людмила Ивановна.- Симонов, ты вообще, мало того что учишься через пень колоду, так еще и драться удумал! Мало тебе было замечаний?! Это, может быть, в твоей старой школе так было принято отношения выяснять. А у нас, милый мой, все по-другому. Наш класс, как одна большая дружная семья!

Она замолчала. Мне с трудом удавалось сдерживать себя в руках. Еще минута и я задушил бы сначала ее, а потом и этого пигмея.

- Значит, так, - вздохнула она, - если еще раз я узнаю, что ты, Симонов, дал волю рукам, вылетишь из школы со справкой в зубах! Это я тебе обещаю!

Учительница поднялась, прошла к двери, повернула ключ в замке:

- Теперь проси прощения у Димы, и чтоб впредь такого больше не повторялось.

Не говоря ни слова, я схватил портфель, и едва не сбив ее с ног, вылетел из класса.

-Симонов!- кричала она мне в след. – Вернись сейчас же! Я тебя никуда не отпускала!

Полный злобы я несся по школьному коридору, скрипя зубами и пуская пар из ноздрей.

-Сволочь! Сволочь! Сволочь!- в гневе твердил я.

По пути сорвал со стенда стенгазету.

На ходу растерзал ее, смял, и утопил в оставленном в фойе половом ведре.

Твердо решив поквитаться с Носовым и ненавистной училкой, я галопом домчался до дому. Мне повезло, бабушка была на дворе. Меня заметить она не могла.

Я прошмыгнул на кухню, порылся в ящике стола. Отыскав нож с длинным ребристым лезвием на деревянной рукоятке, воровато спрятал его в портфеле.

Сломя голову, прибежал обратно в школу.

Толстая уборщица, раскорячившись, домывала лестницу. Могучие груди ее тяжело колыхались под провисшим халатом.

-Куды?! - заголосила она, когда я влетал на второй этаж,- там же ш нет никого, палаумнай! Занятия- то давно кончились!

Мне фартило. По коридору, копошась в сумочке и замедляя шаг, двигалась Людмила Ивановна. Я успел проскользнуть в темную подсобку и спрятаться за приоткрытой дверью. Наблюдая за ней сквозь узкую прожилку света в дверной щели, я нащупал в портфеле гладкую рукоятку ножа и сжал ее во влажной ладони.

Видимо, найдя в сумочке то, что искала, она набросила тонкий ремешок на плечо и уверенно прошла мимо подсобки.

Я осторожно выглянул, и как театральный злодей, на цыпочках покрался за своей жертвой.

Минуя библиотеку и кабинет физики, она свернула направо и пошла по направлению к столовой.

Я проследовал за ней.

В конце коридора моргала и потрескивала перегоревшая флюоресцентная лампа.

Людмила Ивановна толкнула тяжелую дверь в столовую и, не закрыв ее, двинулась дальше.

Я спрятался за умывальниками у входа. Обзор у меня был идеальный.

-Ой, Людмила Ивановна!- радостно воскликнула буфетчица, всплеснула руками и спешно вытерла их о передник,- а я вас заждалась. Вы что- то припозднились сегодня.

-Да-а,- отмахнулась учительница,- оболтусов своих уму-разуму учила.

Она присела на краешек стола и положила сумочку рядом.

Шаркая сланцами, в обнимку с огромной алюминиевой кастрюлей, проковыляла хромая посудомойщица. Она кивнула Людмиле Ивановне.

- А у меня все давно готово,- развязывая передник, мама Носова убежала на кухню.

Через секунду она вернулась со свертком в руках.

-Вот, возьмите,- буфетчица протянула ей сверток, - я там ватрушечек еще утренних доложила. И пирожков.

-Спасибо, Мариш,- приняла сверток учительница, поднялась и навесила на плечо сумочку,- ну, побегу я, а то дома еще дел по горло.

Людмила Ивановна пошла к выходу.

-А как там Димка мой?- вдогонку прокричала Носова. - Не балует?

-Да нет, все в порядке. Учится, старается,- через плечо ответила учительница, подходя все ближе к двери.

Я выполз из-под умывальников и ломанулся вниз. Уборщица звякала ведром внизу, в раздевалке. Я решил подкараулить Людмилу Ивановну на улице.

Она спустилась с широкой лестницы. Я выглядывал из-за угла заднего двора. Отмерив безопасную дистанцию, я двинулся за ней.

Я «вел» ее осторожно, по всем правилам киношных детективов. Но пару раз она все-таки оглянулась, вероятно, почуяв за собой слежку. Ловкий, я во время успевал скрыться.

Учительница поднялась на пригорок, поздоровалась с соседкой и скрылась за высокой калиткой палисадника. Я подошел поближе и увидел аккуратный домик с резными наличниками на окнах. Рядом с домом прогуливались бройлерные куры. Лохматая дворняга каталась в пыли, дергая короткими лапками и довольно тявкая. Неподалеку раздавалось жалостливое козье блеяние.

Я обежал палисадник и уткнулся в деревянный забор, отделяющий огород Людмилы Ивановны от узкого проулка. На забор ложился густо разросшийся куст сирени. Нащупав ногой узкую прореху в заборе, я загнал в нее носок ботинка, и схватился за приколоченную сверху рейку. Подтянулся. Голова моя выглядывала из-за забора, но была хорошо замаскирована сиреневым кустом.

Толстый мальчик с глазами навыкат, широким лбом и бледными щеками сидел в цветочной клумбе.

Рядом с клумбой были разбросаны изуродованные игрушки. Каркас кубика-рубика, обезглавленная кукла, одноногий плюшевый мишка...

Увидев Людмилу Ивановну, дурачок замычал и захлопал в ладоши, широко размахивая руками.

Учительница приблизилась к нему, достала из свертка ватрушку и присела рядом. Он схватил ватрушку, жадно откусил, и зачавкал, роняя кусочки творога на колени.

-Ну как ты тут, не скучал? Вкусно хоть, горе ты мое луковое? - Людмила Ивановна вытерла ему рот салфеткой.

-Да в него все как в прорву,- прохрипел из огорода небритый мужик в ватнике.

-Напоролся, скот,- глухо проговорила Людмила Ивановна, поднялась, и пошла к дому.

Мужик, покачиваясь, вышел из огорода и неловко опустился на лавочку.

Учительница вернулась через несколько минут с ведром воды. На ней был домашний халат и галоши. Она сняла с бельевой веревки тряпку и бросила ее в ведро.

Тут моя нога сорвалась и я, ударившись подбородком и ободрав руки в кровь, повис на заборе. Куст сирени предательски зашелестел и отогнулся в сторону. Надрывно залаяла собака. Увидев мое скорченное от боли лицо, Людмила Ивановна ахнула, выронила ведро и пулей залетела в дом.

Я спрыгнул с забора, снял с ветки портфель и побрел домой. Солнце садилось в тучу, обещая на завтра пасмурный день. Стало прохладней, я пожалел, что не прихватил с собой куртку.

Репрессии в седьмом «а» постепенно сошли на нет. На уроках, заметив мой взгляд, Людмила Ивановна прятала глаза. Мне не хотелось ее смущать, и я смотрел куда угодно, только не на нее.

Дни сменяли друг друга. Я терпеливо закрашивал числа в календаре.

Через три месяца родители увезли меня в Свердловск.

Copyright (c) "Русский переплет"