Мистер Секото

Рассказ

Мистер Секото сидел на веранде, уютно устроившись в старом, кряхтевшем кресле-качалке. Солнце стояло высоко, обдавая жаром тихую улочку старого городка. Ветер гнал по дороге золотисто-серую песчаную пыль, от которой не было спасения. Она путалась в волосах, скрипела на зубах, скапливалась под ногтями, залегала под складками кожи. Весь пейзаж, погрузившийся в туманную дымку и дрожавший от знойного воздуха, был похож на ширму, которую установили за деревней циркачи, да так и уехали. Но этого не могло быть, ведь куда-то же уходили рыбаки утром, да и возвращались с корзинами, полными пахнущей солью и водорослями рыбой. Камбала так таращила глаза и так жадно хватала губительный для нее воздух ртом, что старику становилось стыдно за свое желание поскорее покинуть этот мир. Раз уж рыба, украденная навеки у владычицы морей, цепляется за жизнь, чем же он, живой памятник пустыне, хуже.

Мистер Секото вообразил себя египетским Сфинксом. И устремив вдаль взор, беззвучно усмехнулся:

- Ах, когда же придет ко мне мудрец, чтобы я, поверженный, смог уйти на покой?

Мужчины с веслами за плечами еще засветло ушли на берег удить рыбу. Женщины, вытирая пот со лба, стирали белье перед домом и сетовали на то, что у них вот-вот закончится мыло, а в корзинах остается еще ворох рубах. Малыши спали сладким сном в колыбелях из овечьих шкур, подвешенных под потолком хижины, а дети постарше слонялись по улицам, заглядывая в каждую дверь.

Мистер Секото тихо поскрипывал костяшками пальцев, перелистывая прошлогоднюю пожелтевшую и разбухшую газету, которую кто-то бросил на дороге в грозу. Видимо, этот великодушный кто-то нес ее мистеру Секото, но укрылся свертком от дождя, и, промокший, оставил здесь, позабыв о добром намерении.

Щеки старика расправились, уступая место натянутым в струнку губам, изображавшим мягкую улыбку, когда он увидел портрет молодой красавицы, смотревшей со страницы добрыми и приветливыми глазами. Журналист брал у нее интервью, как у первой женщины - министра социального развития в стране. Она говорила с напором и энтузиазмом о том, что им предстоит большая работа: в этом году пройдет фестиваль детской песни, будут открыты три новых больницы, продолжится программа бесплатной раздачи лекарств неимущим. Она всего лишь год занимает этот пост, но уже получила награду за создание Фонда помощи инвалидам и ветеранам.

Мистер Секото не мог сдержать слез. И вновь тыкая пальцем в картинку, он, будто обращаясь к невидимому собеседнику, говорил:

- Моя Мари. Вот какой она стала! (наклонив голову и любуясь) Как была бы рада Фанни. Как дочь на нее похожа...

Старик не закончил и отвернулся в сторону. Он едва мог справиться с нахлынувшими чувствами и закашлялся. В уголках его сморщенных губ, похожих на смятую бумагу, рдели две капли крови, которые он поспешно смахнул вниз:

- И земле нужно помогать. Хоть чем-то ее задобрю. Может, сжалится надо мной и возьмет меня к себе. Кхех...

И он снова зашелся тяжелым хриплым кашлем. Его будто выворачивало наружу. Казалось, что-то порхало у него внутри и стремилось на волю. Прикосновение невидимых крыльев так раздражало горло, что он порой падал на колени и молил таинственную гостью не шалить больше, а успокоиться до поры.

Мистер Секото спал, не опуская век. Ветер вонзался порывами в белки его глаз, пытаясь сточить до основания последнее, что у него осталось, - его память. Но тщетно. Старик бережно хранил воспоминания в глубине сердца.

Его мысли блуждали где-то далеко. Последний раз он видел море 20 лет назад, когда провожал дочь на катере в неизвестность. Девушку завораживали рассказы рыбаков о далеких берегах, кораблях, подобных каменным глыбам, домах, подпирающих небосвод, и о крытых повозках, рычащих, как пес Бинго, когда у него отбирают кость. Однажды Мари на цыпочках подошла к отцу, отдыхавшему в тени после работы, обвила его шею руками и шепотом пролепетала:

- Милый папочка, я тебя очень люблю. Но мне нужно уехать. Птица ломает крылья в клетке или умирает от тоски по небу. Я обещаю, что стану счастливой!

Мистер Секото только усмехнулся и похлопал дочь по мягкой и влажной ладони.

На следующий день они с женой стояли у причала и махали уходящему вдаль катеру, который уносил их красавицу Мари, в единственном голубом платье, со свертком в руках. Ее глаза сияли от предвкушения встречи с неизведанным, глаза родителей сверкали от слез. Ее голос прерывался от волнения. Они молчали, не в силах проглотить комок в горле. Рев мотора заглушил последние слова их дочери:

- Вы еще будете мной...

Мальчишка, что пробегал мимо дома мистера Секото, заметил старика. Тот сжался в кресле, скрестив ноги и раскинув повисшие, как плети, руки, и смотрел ввысь неподвижными остекленевшими глазами. Сначала ребенок испугался: а вдруг этот дряхлый обормот уже умер? Он уже подумывал было продолжить погоню за пятнистой кошкой, но неожиданно смекнул, что делать, и даже подпрыгнул от радости..

Малыш поковырял песок носком сандалий. Нога уперлась во что-то твердое. Его лицо просияло. Мальчик поднял камень и прищурил глаз, чтобы не промахнуться. Миг. И снаряд ударился в плечо мистера Секото. Тишину нарушил глухой звук. Камень упал замертво на прогнивший деревянный пол, будто встретившись со стеной из песка. Мальчишку раззадорило это. Следующий камень был покрупнее. Озорник вновь прицелился. Но передумал. Огляделся по сторонам и осторожно сделал шаг вперед. Кашлянул. Еще раз кашлянул. Тишина. Он придвинулся еще и, выкинув руку вперед, с силой пустил камень в сторону мистера Секото. Камень попал в грудь и, запутавшись в складках одежды, сполз по грязно-синей куртке старика. Мальчик топнул ногой от негодования и взвизгнул. Наудачу к нему подошли двое друзей. Они быстро поняли, в чем состоит игра:

- Ничего-то ты еще не понимаешь! Нужно целиться в голову, тогда этот мешок костей точно свалится с кресла.

Он взял остроугольный булыжник, примостившийся у края дороги, взвесил его на ладони. Покачал головой в знак одобрения и прищурил глаз. Со свистом камень рассек тяжелый, густой воздух и проскользил по виску старика. Заваливаясь назад, мистер Секото вскочил, не понимая, что происходит, но снова рухнул в кресло, успокоенный оглушительными радостными воплями детишек, хлопавших в ладоши и поздравлявших друг друга:

- Я и забылся совсем. Погодите. У меня, кажется, остались конфеты в шкафу. Погодите, милые, я вам принесу...

Но тут бедолага почувствовал, что по щеке его струится, что-то теплое. Будто жена гладит его своей нежной и любящей ладонью. Старик забыл обо всем. Он, пытаясь взять ее за руку, провел пальцами по виску. Что-то липкое и густое прилипло к коже. Он постарался отмахнуться от боли, как от назойливой мухи. Ворот куртки намок. В глазах потемнело. От засохшей на губах слюны он не мог открыть рот. Лишь мычание вырывалось из его утробы.

На крики детей сбежались дебелые женщины в кожаных передниках. И, осыпая детей проклятиями, погнали их домой мокрыми полотенцами. Те, кто пробовал оглянуться, получали звонкие затрещины.

Все стихло. В тишине прошла минута, две.

Мистер Секото вновь сделал усилие над собой, чтобы встать. Он вцепился ногтями в подлокотники, стиснул зубы так, что они заскрежетали, напрягся всем телом. Поднял голову и шагнул, расправив руки, как ребенок, который только учится ходить. Но тут же упал ничком в песок.

Старик зарылся носом в землю, вдохнул ее аромат, ее жар, потерся щекой о ее шершавую грудь, прикоснулся к ней губами и сказал:

- Вот ты и приняла меня в свое лоно...

Он в последний раз закашлялся. Вздрогнул всем телом и замер. В этот миг ветер донес до него с моря нежный запах роз. С побледневших губ старика слетела голубокрылая бабочка, поднялась ввысь и слилась с синевой неба.