Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад?
| Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?|
|
|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Иероглифы души
Впервые опубликовано в альманахе © Аполлинарий, 21 ноября 1999 г.
После того, как в 1954 году Дюшан на выставке современного искусства в Париже представил публике унитаз, во многом изменилось само отношение к художественному произведению вообще.
Под последним, как правило, понималось творение, творение исключительное, одухотворенное особым даром художника, в котором заключено нечто большее, чем в окружающих нас в быту вещах. Творение должно обладать прозрачностью, за которой угадывалось бы то, что невозможно объяснить простым человеческим языком.
Дюшан выставил вещь как предмет сверхобыденный и заставил задуматься о его непознанной сущности.
С тех пор можно быть художником, не созидая. Главное умение повернуть определенным образом угол зрения, повернуть так, чтобы привычное оказалось новым. Это искусство искусственной среды человека.
Два основных условия современного радикального художника: манифестация артистического образа жизни (поведения) и изменение угла зрения зрителя. Новый художник работает на массового зрителя, заставляя его переосмыслить и увидеть заново окружающий мир. Контекст стал важнее собственно артефакта. Контекст объявляет вещь артефактом.
...Когда смотришь на скульптуры Серикжана Ищанова, испытываешь пронзительную боль возвращения. Возвращения к тонкой, призрачной и прозрачной прослойке между созданной нами псевдо-средой, созданными нами мегаполисами, да и между природой тоже, к той тонкой грани, за которой снова появляется метафизическое ощущение непостигаемости бытия. И утешительная иллюзия его неабсурдности. Красота линий, пластика дерева и бронзы возвращают чудо творения.
Работы Серикжана Ищанова, скульптора из Казахстана, за последние два года стали весьма заметным явлением.
На фоне общего увлечения радикальными стилями, когда самоценность артефакта подвергается сомнению и более важным становится контекст, в который включены произведение или артистическая акция, когда с репликами Отдам жизнь за искусство один из алма-атинских представителей богемы отрубил свой палец, и это, возможно, действительно единственная цена, которую иные радикалы могут заплатить за причастность к творчеству, работы Серикжана поражают своей отстраненной цельностью.
Серикжан Ищанов родился в 1964 г. в маленьком промышленном городке на севере Казахстана. Служил в армии, работал сварщиком.
Скульптор без специального образования, сформировавшийся вне богемной, академической и художественной среды, он вошел в искусство с черного хода, даже не догадываясь о существовании парадного. Но сегодня его работы экспонируются в галереях многих городов Казахстана и России, находятся в частных коллекциях Франции, Бельгии, Англии, Германии, США и других стран. Он лауреат премии Международной ассоциации Мир через культуру.
И целая череда подражателей стала одним из первых свидетельств его растущей популярности: от тех, кто пытается копировать его работы вручную, до тех, кто, зная о еще не сложившейся в стране практике защиты авторских прав, ставят производство копий на поток.
Серикжан Ищанов скульптор еще молодой и не уставший от поиска. Он познает себя и мир, наивно и всесильно, как Адам, все увидевший впервые, он словно заново дает явлениям и понятиям имена, выражая их в четких, пластичных линиях, и оттого каждое его произведение воплощение абстрактного или конкретного понятия, родовое имя, обозначение явления (Счастье, Адам и Ева, Семья, Акробат). Это праязык, но не слова, а материи, которая выразила все в себе еще до того, как человек научился говорить. И потому в работах его угадывается великая тайна, невыразимая нота первопричины бытия, дуновение непознанного.
Серикжан Ищанов наслаждается плотью материи. Она послушна и ласкова, она живет в прогибе линий и графичности очертаний. Первомысль, первоформа оживают в Носороге, Аэлите, Пантере. Одно из лучших его творений, Верблюд, качающийся на изогнутых ногах, кажется, отлит не из бронзы, а из какого-то мягкого, податливого, иллюзорного материала. Стоит отступить на шаг в сторону и скульптура, подобно знаменитой голове улыбающегося Вольтера, уже выглядит иначе... Покрытый патиной верблюд кажется обманом зрения, миражом, путешествующим по пустыням, изменчивым, недоступным взгляду образом, праобразом. И бронзовый Жираф, над всем и всеми возвышающийся на тонких, семимиллиметровых ногах, высоко поднявший крошечную головку на бесконечной шее (высота скульптуры 4 м 20 см), видит нечто недоступное нашему взору.
Музыка, то медлительная, то нервно-быстрая, звучит в Скрипаче Серикжану Ищанову удается передать не только момент движения, остановленную энергию жеста, но и продлить действие, остановить его в неподвижности скульптуры. Мелодия и светла, и грустна. Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам...
Серикжан Ищанов словно не в силах до конца постигнуть собственную мощь, свою власть над материалом, который оказался слишком податлив, и материя начинает исчезать. В работах 1998 года ее призрачность уже слишком видна. В деревянных телах появились дыры (К алтарю, Адам и Ева, Конь), замкнутые и разомкнутые воздушные пространства (Бюрократ, Счастье). Скульптуры становятся плоскими, почти невесомыми.
Но позже, испытав искус ускользания, Серикжан возвращает скульптурам объемность и вещную осязаемость, сохраняя гибкость и неуловимую прелесть очертаний.
Работы максимально символичны. Скульптурное выражение понятия, чувства, настроения. Письмо скульптур. Иероглифы души. Первомысль, первоформа оживают в его скульптурах, соединивших египетскую удлиненность фигур, африканскую пластику с раскованностью модерна.
И внутренняя сила, и чистота тоже предвестие, предвестие той мощи и глубины, которая еще ждет нас при встрече с творчеством Серикжана Ищанова, при встрече с застывшими в материи неразгаданными письменами.
|
Проголосуйте за это произведение |
