Хочу признаться: на чтение Владислава
Отрошенко меня
впервые подвигло участие в одном из интернет-литературных жюри, создаваемых
неутомимой волей Леонида Делицына, Главного жреца и жертвы Сети. Перебирая
трудолюбивые сочинения собратьев по перу и преисполняясь читательской тоски по
поводу всего этого, я неожиданно натолкнулся на текст, который буквально
лучился интеллектуальной и эмоциональной энергетикой: Владислав Отрошенко,
"Гоголь и паспорт". Заинтригованный, я принялся за другие критические
тексты Отрошенко, и вот, рискну поделиться впечатлениями с кафедры
"РП".
Впечатления же чрезвычайны. Приходилось ли тебе,
читатель, испытывать ощущение абсолютного духовного слияния с чужим текстом, когда
каждый абзац, предложение, слово и даже запятая написаны как бы твоею
собственною рукою? Когда читаешь - и постоянно восклицаешь про себя: "Мать
честная, да это же как будто я сам написал!" Так что записываюсь в
пожизненные поклонники Владислава Отрошенко и готов заранее подписаться под любым его новым словом.
Перечислю, однако, персонажей его рубрики в
"РП":
Гоголь;
еще (и еще раз) Гоголь;
Платонов;
Шопенгауэр;
Овидий;
Пушкин.
Казалось бы, что общего между ними? Да, но именно
они стали объектом авторского внимания, и со второй статьи начинаешь понимать,
почему.
Дело в том, что из великого литературного множества
Отрошенко извлек то, что никакому эвклидовому объяснению не поддается и
представляется здравому человеческому уму фантастикой, мороком, "зоной шиза".
У Владислава Отрошенко есть еще один единомышленник
в подобном литературном интересе. Вот ты, читатель, ты можешь себе представить
такое прочтение гоголевской "Шинели":
"И вот, если подвести
итог, рассказ развивается так, бормотание, бормотание, лирический всплеск,
бормотание, лирический всплеск, бормотание, лирический всплеск, бормотание,
фантастическая кульминация, бормотание, бормотание и возвращение в хаос, из которого
все возникло. На этом сверхвысоком уровне искусства литература, конечно, не занимается
оплакиванием судьбы обездоленного человека или проклятиями в адрес имущих. Она
обращена к тем тайным глубинам человеческой души, где проходят тени других
миров, как тени безымянных и беззвучных кораблей."
Кто автор этого поразительного критического пассажа?
Совершенно верно, мой начитанный и просвещенный друг. Это - Владимир Набоков, и
это такое видение художественного текста, которого мы с тобой совершенно
лишены. Наши мозги и глаза устроены иным, нормальным
образом. Мы созерцаем мир в пределах
отпущенных нам семи цветов радуги, слышим его в пределах восьми знаков нотной
грамоты и осязаем, как холодный, теплый или горячий. Мы скроены по типовому
антропологическому проекту. Большинство писателей - тоже. Их отличие от нас
состоит лишь в том, что они беспрерывно пишут, затем называют написанное
"стихами", "повестями" и "романами" и таскают все
это по редакциям, а мы с тобою - нет.
Те, кому посвящена "Тайная история
творений" Владислава Отрошенко, составляют в этом писательском множестве
исчезающе малый процент. Они "не такие". Вот как говорит о них тот же Набоков:
"Для того, чтобы по
достоинству его Гоголя - В. С.)
оценить, надо произвести нечто вроде умственного сальто, отвергнуть привычную
шкалу литературных ценностей и последовать за автором по пути его
сверхчеловеческого воображения /.../. Русские, которые считают Тургенева
великим писателем или судят о Пушкине по гнусным либретто опер Чайковского,
лишь скользят по поверхности таинственного гоголевского моря и довольствуются
тем, что кажется им насмешкой, юмором и броской игрой слов. Но водолаз,
искатель черного жемчуга, тот, кто предпочитает чудовищ морских глубин зонтикам
на пляже, найдет в "Шинели" тени, сцепляющие нашу форму бытия с
другими формами и состояниями, которые мы ощущаем в редкие минуты
сверхсознательного восприятия. Проза Пушкина трехмерна; проза Гоголя по меньшей
мере четырехмерна ."
Или вот еще:
"В таком мире не может
быть нравственного поучения, потому что там нет ни учеников, ни учителей; мир
этот есть, и он исключает все, что может его разрушить, поэтому всякое
усовершенствование, всякая борьба, всякая нравственная цель или усилие достичь
ее так же немыслимы, как изменение звездной орбиты. Это мир Гоголя, и как
таковой он совершенно отличен от мира Толстого, Пушкина, Чехова или моего
собственного. Но по прочтении Гоголя глаза могут гоголизироваться, и человеку
порой удается видеть обрывки его мира в самых неожиданных местах."
Вот она, авторская цель Владислава Отрошенко: писать
лишь о тех и о том, что является художественным
мышлением в самом прямом и альтернативном смысле этого слова. Пытающемуся
представить себе это мышление в более-менее уловимых картезианских формах, не
могу дать иного совета, кроме как читать Набокова и Отрошенко.
Судя по фотографии в "Русском переплете"
Владислав Отрошенко далеко еще не пожилой человек. Но тогда становится
непонятным, как он успел освоить такую гигантскую территорию письменной
культуры? Позвольте, он цитирует источники и авторов, которых даже ваш покорный
слуга, профессиональный филолог с тридцатилетним стажем, в жизни не читал! И
сознаться в этом не стыдно, потому что культурологическая оснащенность головы
Отрошенко лежит за пределами вообразимых человеческих способностей. Десятки,
сотни имен и названий! "Упанишады", "Авеста", римские
первоисточники, личная переписка, скрупулезно точное воспроизведение биографий
и реалий жизни своих персонажей - и при этом абсолютная внятность изложения,
умение разменять загадку художественной личности на демократическую монету общего
понимания. Помимо того, что читать Владислава Отрошенко поучительно, читать его
еще и безумно интересно. Это "вкусные" тексты, если читатель
понимает, что я хочу сказать. Они проглатываются, как яичный желток. Они
изящны, композиционно отбалансированы, стилистически выверены, сюжетно
самодостаточны. И при этом - почти разговорны. Да вот, берем награжденное
"Тенетами" эссе "Гоголь и паспорт" и начинаем с первой
строки:
"Заграничный паспорт Гоголя, служивший ему верным залогом
беспрепятственных путешествий, невыразимо любезных его загадочному сердцу, был
в полном порядке всегда. Он был в полном порядке и в ту декабрьскую минуту 1846
года, когда Гоголю, вдруг явилась на ум необыкновенная мысль - испросить себе у
императора Николая Павловича... заграничный паспорт. Это случилось в Неаполе, в
доме графини Софьи Апраксиной, где Гоголь тогда зимовал. Мысль была настолько
резкой и оживляющей, что Гоголь, который уже не первый месяц бездействовал
воображением, уже не первый месяц ожидал в тоскливом оцепенении удобного
парохода и возвышенного расположения духа, чтобы отплыть в Палестину, к Гробу
Господню, для смиренных молитв, тотчас же и с былым жаром взялся за перо.
"Всемилостивейший Государь!..."
Вынужден прервать смакование текста, иначе пришлось
бы цитировать его от начала до конца. Если бы ваш покорный слуга обладал в
"Русском Переплете" диктаторскими полномочиями, он встречал бы
каждого, остановившегося у входа, вопросом: "Читал Отрошенко?" И
пропускал бы во внутренние покои только тех, кто ответил на этот вопрос
положительно. Не уверен, впрочем, что от этого посещаемость литературного
сектора "РП" резко бы возросла. А потому что, побывав в гостях у Отрошенко, заходить в другие рубрики
становится уже не так интересно: там пишется про заурядное, общедоступное,
"нормальное". "Есть главное, а есть самое главное", - учил
Достоевский. Отрошенко пишет исключительно о самом главном в художественной
культуре. Он, подобно Сальери, въедается во внелогическое ядро художественной
личности, в ее доклеточную прану - и какие же поразительные правды открываются
нам о подлинной природе подлинного творчества! Как далеко все это, оказывается,
отстоит от литературной беллетристики и от писателей, имя которым Пелевин!
Сколь фантасмагоричен внутренний мир Платонова, Шопенгауэра, Овидия!
В "Русском переплете", на мой взгляд, тоже есть автор с загадочной психологической
конституцией. Назову его, пожалуй. Это Надежда Горлова.
Во всякой
уважающей себя рецензии положено содержаться ложке дегтя. И вообще, автору сего
похвалить что-нибудь все равно, что соляной кислоты напиться. Но вот - не
нахожу изъяна в критических изделиях Владислава Отрошенко.
ЕРДИТЫЕ
АЗЯТ