Глубокий кризис, который переживает сегодня Россия - это часть общего кризиса индустриализма. Индустриализм можно считать мета-идеологией Запада в Новое время, то есть, современной западной цивилизации, которая возникла на обломках традиционного общества Средневековья в результате цепной реакции революций (научной революции и Реформации, промышленной революции и серии политических революций), прокатившихся по Европе и ее культурным ареалам.
Как метаидеология, индустриализм основывается на фундаментальных философских (и даже метафизических) идеях и может включать в себя конфликтующие идеи и идеологии низшего порядка. Так, марксизм, идейно вооружающий рабочих в их классовой борьбе против капитала, противостоит либерализму, отстаивающему право на частную собственность и свободную куплю-продажу рабочей силы. Но обе эти конфликтующие идеологии основаны на одной и той же картине мира и одной и той же антропологической модели, исходят из одной и той же квази-религиозной идеи прогресса. это - две ветви индустриализма.
Нынешний кризис индустриализма связан, прежде всего, с исчерпанном духовного ресурса самого типа цивилизации, с ощущением (а иногда уже и пониманием) принципиальной ложности некоторых ключевых идей, лежащих в ее основе. это - кризис идентичности, неразрешимое столкновение представлений человека западной цивилизации о самом себе, лежащей в основе его культуры картиной мира с новой эмпирической реальностью мира. Человек осознал целый ряд таких противоречий, которые в принципе не могут быть разрешены в обозримом будущем в рамках структур индустриальной цивилизации.
С чем связан, например, антропологический пессимизм, вызванный угрозой
нарастания "парникового эффекта"
(Примечание 1)? С тем,
что, вопреки внедренной в культуру идеи бесконечности мира, перед человеком
вдруг встал естественный барьер, лишающий его свободы экспансии - а значит,
ставящий под сомнение идею неограниченного прогресса. Подвергнуть ревизии
категорию свободы и идею прогресса - значит ревизовать саму метафизику
индустриализма.
На это очень трудно решиться, и политические лидеры предпочитают идти
по пути паллиативных мер(Примечание 2). Но это лишь осложняет
дело, ибо эти меры взрывают этические структуры индустриализма. Ибо самое
простое (и технически вполне доступное для "первого мира") средство - это
предотвратить увеличение выбросов в атмосферу CO2 странами "третьего мира".
Иными словами, запретить им развитие промышленности и транспорта, вообще
рост потребления энергии - запретить им развитие.
Но это означает отказ от христианских ценностей и производных от них идей гуманизма и демократии, написанных на знамени индустриализма. В пределе это - освоение Западом идеи глобального фашизма, беззаветным первопроходцем которой был Гитлер. Принятие этой идеи и ее претворение в жизнь - один из вариантов выхода из кризиса (вернее, его трансформации). Полного согласия человек Запада на это еще не дал, он в нерешительности.
Но уже делаются эксперименты, исполненные глубокого смысла (например, бомбардировки Ирака). Помимо отработки технологий, они служит и как тестирование общественного мнения Запада. И общий вывод почти не вызывает сомнения: средний человек западной цивилизации это принимает. это видно по тому, как быстро возрождаются и распространяются в культуре среднего класса на Западе идеи евpоцентризма - идеологии, вспышки которой всегда говорят о подготовке к какому-то новому Великому походу.
У нас к этому вопросу свой интерес, поскольку в общественном сознании
в России прочно укоренилась совершенно мистифицированная картина "мировой
цивилизации", куда, якобы, необходимо "вернуться", чтобы выйти из кризиса.
И для начала надо немного разобраться с понятиями. В бытность премьер-министром
Егор Гайдар, отбиваясь от наседавших депутатов, с гордостью заявил: "Да,
я - западник". Депутаты так и отхлынули - ну, раз западник, тогда конечно.
Мол, тогда помирать надо, такая нам выпала судьба.
А между тем западничество, это "второе Я" славянофильства, было частью
российской, а не антироссийской культуры - левой головой нашего орла. Мы
вышли из одной с Западом "материнской" цивилизации - эллинской, а потом,
в союзе с множеством народов, в географических условиях Евразии (которые,
правда, многим западникам, начиная с Чаадаева, очень не нравятся), создали
свою, особую цивилизацию. Но о разрыве с Западом и речи не было, для нас,
по словам Достоевского, седые камни Европы, быть может, дороже, чем самому
европейцу.
Так что бояться премьера-западника нам нечего, об этом можно было бы
только мечтать. Да дело-то в том, что под маской западничества сегодня
скрывается именно евpоцентpизм - расистская идеология Запада, возникшая
вместе с капитализмом в недрах протестантского мироощущения.
Евроцентризм не сводится к какой либо из разновидностей этноцентpизма,
от которого не свободен ни один народ (тем более в условиях кризиса). это
- идеология, претендующая на универсализм и утверждающая, что все народы
и все культуры проходят один и тот же путь и отличаются друг от друга лишь
стадией развития. Евроцентризм, получивший мощную идеологическую поддержку
от науки (в виде дарвинизма), широко распространился в XIX веке. Но основные
его положения остались неизменными и сегодня.
Когда общество находится на распутье и определяет путь своего развития,
политики, проникнутые идеологией евpоцентризма, утверждают, что ответ на
этот вопрос есть, его открыла Европа. Их лозунг: "Следуй за Западом - это
лучший из миров". Африканский экономист и социолог Самиp Амин в своей книге
"Евроцентризм как идеология: критический анализ" отмечает:
"Либеральная утопия и ее чудодейственный рецепт (рынок + демократия) - это всего лишь набор бледных штампов в рамках господствующих на Западе взглядов. Их успех в средствах массовой информации сам по себе не придает им никакой научной ценности, а говорит лишь о глубине кризиса западной мысли. Потому что этот рецепт, основанный на стойком нежелании понять, что представляет из себя реально существующий капитализм, вероятно, является нежелательным с точки зрения жертв этой системы, и даже не желаемым ими" [18, с. 13].
Основная причина, по которой кризис индустриализма с особо разрушительной силой проявился именно в России, также лежит в плоскости культуры. Ибо в культурном плане Россия всегда была химерой - частью Запада, но не Западом; христианским миром, но не современным, а традиционным обществом; традиционным обществом, но не Востоком.
В результате ключевые идеи западной цивилизации прививались на ствол иного мироощущения и давали порой прекрасные, но аномальные, гипертрофированные плоды. Если воспринималась идея прогресса, то она приобретала уже не квази-религиозный, а совершенно религиозный смысл (вспомним "Ювенильное море" Андрея Платонова). Если импортировался марксизм и идея классовой борьбы (совершенно внешняя для традиционного общества), то ей отдавались также с сугубо религиозной страстью, не имеющей ничего общего с западным рационализмом, как бы он ни был в некоторых случаях жесток. В "Чевенгуpе" буржуев и полубуpжуев убивали как братьев, которым надо помочь очистить душу от скверны классовой принадлежности.
Разумеется, когда кризис приобретал в России социально-экономическую окраску (как в 1917 г. или сегодня), он также переживался гораздо болезненнее, чем на Западе. Россия не имела того огромного буферного механизма, при помощи которого Запад мог гасить возникающие неpавновесия - колонии на первом этапе индустриальной цивилизации, и "третий мир" сейчас. будучи традиционным обществом, Россия и не могла относиться к вошедшим в нее народам как метрополия к колониям. Россия "наращивалась" на полиэтническую матрицу, возникшую с самого начала при соединении в Русь славянских, угро-финских и тюркских племен. В основе этой матрицы лежала идея общей исторической судьбы и метафора семьи народов. Поэтому Россия субсидировала окраины и была лишена важнейшего для Запада маневра путем изъятия ресурсов из колоний и "экспорта кризиса" в колонии (Примечание 3).
Наш опыт особенно красноречив, ибо разрушаются несущие структуры общества, как социальные, так и культурные, и в короткий момент разрыва, на изломе видно то, что скрыто в спокойный период. Уже то уникально, что если в Африке пропагандистом "бледных штампов" евpоцентризма является компрадорская буржуазия, отказавшаяся от национальных культурных корней ("люмпен-буржуазия"), то в России - цвет нации, ее интеллигенция. И в своем идеологическом энтузиазме она вынуждена даже предавать память тех, кто еще недавно относился к числу ее интеллектуальных кумиров.
Возьмем структурализм. Редкий интеллигент, услышав это слово, не возведет к небу очи: "Ах, Леви-Стpосс! Огромный, светлый ум". Но ведь этот светлый ум отрицал евpоцентpизм всем своим трудом. Вот лишь некоторые фрагменты из его работ:
"...Трудно представить себе, как одна цивилизация могла бы воспользоваться образом жизни другой, кроме как отказаться быть самой собою. На деле попытки такого переустройства могут повести лишь к двум результатам: либо дезорганизация и крах одной системы - или оригинальный синтез, который ведет, однако, к возникновению третьей системы, не сводимой к двум другим" [51, с. 335].
Такой синтез мы видели и в России (СССР), и в Японии. Такую дезорганизацию и крах мы видим сегодня в РФ. Читаем далее:
"Нет, не может быть мировой цивилизации в том абсолютном смысле, который часто придается этому выражению, поскольку цивилизация предполагает сосуществование культур, которые обнаруживают огромное разнообразие; можно даже сказать, что цивилизация и заключается в этом сосуществовании. Мировая цивилизация не могла бы быть ничем иным, кроме как коалицией, в мировом масштабе, культур, каждая из которых сохраняла бы свою оригинальность... Священная обязанность человечества - охранять себя от слепого партикуляризма, склонного приписывать статус человечества одной расе, культуре или обществу, и никогда не забывать, что никакая часть человечества не обладает формулами, пpиложимыми к целому, и что человечество, погруженное в единый образ жизни, немыслимо" [51, с.338].
Леви-Стpосс даже считал возможным противоядием против унифоpмизации человечества "возникновение в мире антагонистических политических и социальных режимов; можно представить себе, что диверсификация, обновленная каждый раз в новом разрезе, позволит через изменяющиеся формы, которые никогда не перестанут удивлять человека, неопределенное время поддерживать то состояние равновесия, от которого зависит биологическое и культурное выживание человечества" [51, с.338].
Все острые кризисы в России последних двухсот лет зарождались и вызревали в той части общества, которая наиболее близко соприкасалась с западными идеями и образом мысли, была к ним наиболее восприимчива. это естественно, так как именно в западном мироощущении утвердилась идея изменения через революцию, через слом старых структур, через свержение авторитетов. Соединяясь с мессианским, религиозным мироощущением русского человека (или аналогичным, конкурирующим с ним мироощущением восточноевропейского еврея), эти уравновешенные на Западе рациональностью идеи приобретали в России взрывчатую силу. Носителем ее в первую очередь была интеллигенция (и тяготеющие к ней, находящиеся под ее влиянием представители среднего класса). Здесь не только культивировались, но становились почти обязательной моральной нормой ненависть к традиционным структурам национального социально-экономического, политического и культурного уклада, радикальные революционные идеи.
Феноменологическое описание, а также анализ психологических и этических оснований этой склонности русской интеллигенции доводить любую нестабильность до стадии острого кризиса дали Достоевский и русские философы-эмигранты, наблюдавшие подготовку и осуществление революций 1905 и 1917 гг. (сборники "Вехи" и "Из глубины").
Особое внимание обратили эти философы на гибридизацию гипертрофированного
морализаторства русского интеллигента с двумя порождениями западной культуры
- научным рационализмом и этикой нигилизма Ницше. Кризис конца XX века,
перестройка и либеральная реформа в России дают новый пласт наблюдений
и заставляют более подробно рассмотреть принципиальные дефекты научного
рационалистического мышления, которые проявляются в условиях культурного
кризиса и сами становятся катализатором этого кризиса. Речь идет об общем
явлении западной цивилизации и ее культурных анклавов в иных обществах
(в данном случае, в среде российской интеллигенции).
1 "Парниковый эффект" - экранирующее действие накапливающегося в верхних слоях атмосферы углекислого газа, который препятствует рассеянию тепла в Космос, что ведет к потеплению климата Земли. Нарушение теплового баланса, согласно расчетам, может вызвать расширение зоны пустынь с утерей плодородных земель, таяние льдов Антарктиды с повышением уровня океана и затоплением дельт больших рек, ряд других катастрофических последствий. Источник избыточного углекислого газа - промышленность и автомобильный транспорт (более 90% выбросов делается в Северном полушарии). Положение усугубляется быстрым сокращением способности биосферы поглощать углекислый газ в результате загрязнения океана и снижением интенсивности "дыхания" планктона, а также в результате вырубки лесов.
2 В течение последних четырех лет вопрос о сокращении или хотя бы замораживании выбросов CO2 в атмосферу неоднократно ставился на самых представительных международных форумах. Но даже включение этого вопроса в повестку дня блокировалось развитыми индустриальными странами (прежде всего, США). Президент США Буш прямо сказал, что это означает поставить под контроль сам прогресс.
3 Насколько велики масштабы этого маневрирования, можно видеть на простейших примерах. Когда во Франции в 20-х годах прошлого века возник кризис аграрного перенаселения, она колонизовала соседние страны той же "средиземноморской цивилизации" (Магриб). В Алжире, например, французским колонистам была просто передана половина (!) культивируемых земель. Напротив, когда в США при избытке земли возникла острая нехватка рабочей силы, в Африке были захвачены и обращены в рабство миллионы самых сильных и здоровых молодых мужчин. Современные расчеты показывают, что только невидимое изъятие стоимости "первым миром" из "третьего" составляет около 400 млрд долл. в год (сюда не включаются "видимые" потоки: вывоз прибылей иностранного капитала, проценты на внешний долг и "бегство" капиталов компрадорской буржуазии). В результате уровень эксплуатации рабочих в "первом мире" при заданном уровне прибавочной стоимости снижается на 40%. Как сказал, радуясь краху коммунизма, один экономист-католик, "развитые капиталистические страны даже не нуждаются в эксплуатируемых массах внутри своей собственной нации. Они имеют для этого слабые народы, так называемый "третий мир". Они могут даже поддерживать "чистоту", которую им обеспечивает географическая удаленность этих народов. Об этом не подумал марксизм, который показал себя гораздо менее изобретательным, чем развитый капитализм" [29].