Райнер А. Блазиус
    Сомнения в верности дяди Джо?
    Шансы на заключение советско-германского сепаратного мира до Касабланки,
    по оценке Форин офис

    С момента своего авантюрного полета в мае 1941 г. "третий человек" в иерархии "третьего рейха", заместитель фюрера Рудольф Гесс, находился в Великобритании. Как-то весной 1941 г., то есть еще до немецкого нападения на СССР, было заявлено, что "британская дипломатия... тотчас же увидела шансы" "пугать советскую сторону своим пленником и принуждать ее к более тесному сотрудничеству в соответствии со своими представлениями"1. Все же премьер-министр Черчилль уже 12 мая 1941 г. набросал текст официального заявления, в котором сообщалось, что, как говорил сам Гесс, он "прибыл в Англию во имя человечества", "в надежде установить мир между Великобританией и Германией"2. Статс-секретарь министерства иностранных дел - Форин офис сэр Александр Кадоган немедленно выступил против такой формулировки, которая вслед за этим и была вычеркнута из проекта речи. "Так дело не пойдет, - записал он о Гессе в своем дневнике. - Это выглядит как предложение мира, в то время как мы должны отстаивать тезис о том, что он порвал с Гитлером"3.
    И только 19 июня 1941 г., после того как Черчилль еще 10 июня официально заявил, что о "военнопленном Гессе не будет никаких сообщений", парламентский статс-секретарь Батлер сказал в палате общин: "Мы полны решимости определить замаскированные цели"4. Конкретного же ничего сообщено не было.
    Все это привело к тому,что посол СССР в Лондоне Майский поддержал соображения кремлевского руководства о том, что Гесс прибыл в Англию в качестве эмиссара. С точки зрения советских дипломатов, об этом же говорило и то, что Гесса допрашивал среди прочих и лорд-канцлер Висконт Саймон. Саймон считался "апостолом умиротворения", и в нем 5 Майский видел одного из поборников британо-германского мира в форме совместного крестового похода капиталистической Великобритании и капиталистической Германии против большевизма. Так, 22 июня 1941 г. посол просил британского премьер-министра подчеркнуть в своей "запланированной на этот вечер речи недвусмысленную решимость Великобритании ни в коем случае не заключать сепаратный мир"6. Когда посол Великобритании в Москве сэр Стаффорд Криппс 8 июля 1941 г. поставил перед Сталиным вопрос о соглашении с Великобританией, то именно советский диктатор предложил ввести в документ пункт о не заключении сепаратного мира обеими сторонами. Позже они обязались, как сказано в "Соглашении о совместных действиях в войне против Германии" от 12 июля 1941 г., что "во время этой войны они - кроме как по взаимному согласию - не будут вести переговоров о перемирии или о мирном договоре и не будут заключать такового"7.
    Условие о сепаратном договоре было выражением британского недоверия в связи с подозрением о готовности Сталина к капитуляции, но в такой же степени и результатом чрезвычайно возросшего из-за полета Гесса в Англию недоверия Сталина к Великобритании, руководство которой он считал способным на перемену фронтов, а затем и на совместные действия с Гитлером8. Пожалуй, поэтому уже с ноября 1941 г. Сталин настаивал на том, чтобы временное военное соглашение от 12 июля 1941 г. заменить договором с Великобританией. Поэтому после того, как Красная Армия своими силами остановила немецкое наступление на Москву и 5 декабря перешла в контрнаступление, он 16 декабря 1941 г изложил прибывшему в Кремль для переговоров британскому министру иностранных дел Идену свои представления о будущем: признание советских западных границ 1941 г. при временном исключении советско-польской границы.
    Идеи и руководство Форин офис интерпретировали требования Сталина как "пробный камень" Москвы, чтобы "определить, до какой степени правительство Его Величества ради установления сотрудничества с Советским Союзом в послевоенное время готово к неприятным уступкам"9. Кроме того, уже к началу 1942 г. они, сознавая со временем военную слабость Великобритании - особенно в сравнении с располагавшими огромными ресурсами Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом, укреплявшимся и утверждавшим себя в борьбе против национал-социалистической Германии, пришли к выводу, что нужно сотрудничество с СССР возвести в важный принцип внешней политики в послевоенное время и с помощью этого держать в узде Германию10.
    Международные позиции Великобритании, которые в основе своей в результате первой мировой войны и процесса распада колониальной империи в значительной мере были уже утрачены, могли быть, конечно, в известной мере сохранены благодаря ее руководящей роли в британском Содружестве наций. В Европе же приходилось опасаться снижения статуса Лондона до уровня второстепенной державы в качестве внешнего форпоста Вашингтона11. Поэтому британская дипломатия старалась представить себя незаменимым связным между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом. Демонстрируя свое вхождение в эту роль, британское руководство было готово (если не считать первоначального недовольства Черчилля и острой критики председателя Лейбористской партии Эттли) не только принять требования Сталина от декабря 1941 г. и границах, но и выступить в качестве представителя советских интересов в Вашингтоне.
    Такому реальному подходу британской политики к СССР соответствовал эмоциональное настроение британского населения, которое после нападения Гитлера на СССР до самого новогоднего праздника 1943 г. опасалось краха советской системы. Правда, вместе с тем из месяца в месяц возрастал авторитет Красной Армии и Председателя Совета Народных Комиссаров. Пресса и ради распространяли образ приветливого и дружественного Сталина, которого они фамильярно и с любовью в большинстве случаев называли просто "дядя Джо".
    "Средние" англичане под влиянием того, что они читали и слышали, утрачивали недоверие "к русским и марксистским условиям и методам"12. Сталин его солдаты прославлялись как герои. Благодарность британской общественности к ним выражалась в размахивании красными флагами и - в память воздушной битвы за Англию - в сооружении транспарантов с надписью: "Спокойны ночи благодаря России". Когда Сталин однажды появился на английском экран в кадрах еженедельного киножурнала, зрители аплодировали ему13. В это время было создано около тысячи комитетов и обществ дружбы между Великобританией и СССР, цель которых состояла в поддержке и развитии этой дружбы14. 2 февраля 1942 г. английские генералы, епископы и мэры даже отметили торжественно 24-ю годовщину создания Красной Армии15.
    С середины 1942 г. "критика Советского Союза стала просто невозможной" , а просоветские настроения британского населения не в последнюю очередь "подогревались" кампанией лорда Бивербрука за открытие второго фронта Европе, которая получила очень широкое распространение (например, в мае 1942 г.- на демонстрации на Трафальгарской площади присутствовало 50 тысяч человек). Соответственно широчайшую поддержку нашел и британско-советский договор "о союзе в воине против гитлеровской Германии и ее союзников в Европе, а также о сотрудничестве и взаимопомощи в послевоенный период" от 26 марта 1942 г.
    Этот договор был подписан лишь после трудных переговоров между Лондоном и Москвой и между Лондоном и Вашингтоном. Поскольку Сталин настаивал на своих требованиях о границах, с одной стороны, а с другой - британское руководство исходило из того, что западные союзники еще не совсем готовы к высадке на сильно укрепленное французское побережье Ла-Манша в 1942 г., так как недостаточно хорошо вооружены, а крах этого предприятия имел бы гораздо более тяжелые последствия, чем его невыполнение или откладывание17, то британская дипломатия с марта 1942 г. усиленно уговаривала Соединенные Штаты признать "советские претензии на границы 1940 г., за исключением русско-польской границы". Это, конечно, не замена "материальной помощи", которую охотно предоставят Советскому Союзу на Европейском театре военных действий, но "подходящий жест, доказывающий нашу симпатию к борьбе России". Он может быть бесценным как знак доверия к СССР и его военным успехам". Однако американская администрация отказалась признать советские требования, поскольку в Атлантической хартии от 14 августа 1941 г. она выступила за то, чтобы "территориальные изменения" "совпадали со свободно выраженными пожеланиями тех народов, которых они касаются".
    В связи с трудным военным положением СССР, обусловленным проигранным 18 мая 1942 г. сражением за Керченский полуостров, только Соединенные Штаты своим заявлением о дальнейшей военной помощи Советскому Союзу и поддержанием в Москве надежд (правда, в конце июля по британскому желанию рухнувших из-за решения о высадке в Северо-Западной Африке) на открытие второго фронта в Европе уже в 1942 г. сделали возможным успешное заключение британско-советского союзного договора. По желанию США был зафиксирован отказ от каких-либо территориальных решений и для послевоенного времени даны двусторонние обязательства о том, что Великобритания и СССР не стремятся к "территориальным приобретениям для себя и не хотят вмешиваться во внутренние дела других государств"19.
    Но наиболее "веской и исторически важной во всем договоре"20 - как звучит последняя оценка - была статья II с обязательством "не вступать ни в какие переговоры с гитлеровским правительством или с каким-либо другим правительством в Германии, которое не откажется совершенно четко от любых агрессивных намерений, и не вести никаких переговоров о перемирии с Германией или другим государством в Европе, связанным с ней по агрессивным актам, а если и заключить подобное перемирие, то только по обоюдному согласию"21.
    Тем самым соответствующая статья из соглашения от 12 июля 1941 г. была ужесточена тем, что в нее были включены союзники "третьего рейха" в Европе. Кроме того, "следующее за Гитлером правительство Германии" признавалось партнером на будущих переговорах только в том случае, если оно заранее откажется от "всех агрессивных намерений". Эта очень расширительная формулировка содержалась уже в представленном Иденом 16 декабря 1941 г. в Москве британском проекте и выходила за рамки советского предложения от декабря 1941 г., в котором говорилось о том, чтобы не вести переговоры ни с гитлеровским правительством, ни с каким-либо другим немецким правительством, представляющим нацистский империалистический режим22.
    Как должны были реагировать союзники на попытки противников немецкого режима установить контакты, которые по отношению к Великобритании достигли своей высшей точки в мае и июне 1942 г.23, в договоре не было определено. Но выделение партнеров для переговоров с ними не запрещалось, ибо оппозиционные силы в Германии еще не представляли собой "следующего за Гитлером правительства Германии (как об этом сказано в тексте договора) и не может рассматриваться как таковое." Они находились, так сказать, лишь "на подступе". В любом случае противники германского режима в случае переворота в Германии и образования устраняющего национал-социалистический режим послегитлеровского правительства в соответствии с этой статьей II лишались возможности вызвать подозрение у держав антигитлеровской коалиции друг к другу. Поскольку было ясно, что мирные инициативы, исходящие от Германии, направлены или на согласие с западными державами, или на компромиссное мирное урегулирование с СССР, но не на оба варианта одновременно, то противники режима не могли заранее рассчитывать на благоприятные для них позиции переговорах. Так, в договоре от 26 мая 1942 г. еще не было предвосхищено выдвинутое 24 января 1943 г. в Касабланке требование о "безоговорочной капитуляции"24, но путь к нему был намечен25.
    Объяснялось ли британское неприятие немецких мирных инициатив преимущественно страхом перед соглашением между Сталиным и Гитлером спиной западных демократий, так что "безопасности, которую обещала" статья II, придавалось значительно большее значение, чем недостаткам, вытекавшим из того, что, возможно, пришлось бы согласиться с гегемонией России в Европе 26? Какую роль в британской внешней политике в 1942 г. вообще играл страх перед сепаратным договором, который в исследованиях часто констатируется и обосновывается ссылками на "болезненные воспоминания о совершенном не без участия британцев резком политическом повороте советского правительства в 1939 г."27, на "многозначные" высказывания Сталина в речах и приказах28, на разговор между послом Великобритании в Вашингтоне Висконтом Галифаксом и государственным секретарем Самнером Уэллес 30 марта 1942 г.29 и, естественно, на слухи о переговорах о сепаратном мире между СССР и германским "рейхом", которым верили в западных npaвительственных кругах30?
    Ниже будет показано, как в 1942 г. оценивал надежность Сталина Форин офис, ответственный главным образом за формирование британской политики по отношении СССР, и какие выводы из этого были сделаны. Рассмотрению активных шагов британской дипломатии в отношении Москвы предшествуют оценки часто цитируемых речей Сталина. Кроме того, показано, какое место занял призрак-пугало "сепаратного мира" в британско-американских отношениях заключения договора от 26 мая 1942 г. и делается попытка (если таковая возможна) проследить за реакцией Уайтхолла на слухи о германо-советском зондировании.

    Разгаданная пропаганда Германии

    Когда теперь спрашивают, трактовались ли, а если да, то в какой мере официальные высказывания Сталина как выражение его готовности на сепаратный мир с Гитлером, то следует особенно обратить внимание на британское мнение о приказе Сталина от 23 февраля 1942 г. и о его заявлении от 6 ноября 1942г.
    В приказе от 23 февраля прозвучали часто цитируемые слова диктате "Было бы смешно отождествлять гитлеровскую клику с немецким народом немецким государством. Опыт истории говорит, что Гитлеры приходят и уходят, а германский народ, германское государство остаются".
    Но не этот пассаж, четко разделяющий германский народ и национал-социалистов, озаботил 27 февраля 1942 г. Э. Эвера, работавшего в новом департаменте Форин офис, а подводящие к этому непосредственно предшествовавшие ему слова Сталина: "Красная Армия ставит перед собой цель изгнать оккупантов с нашей земли и освободить советскую землю от немецко-фашистских захватчиков. Очень вероятно, что война за освобождение советской земли приведет к изгнанию и уничтожению гитлеровской клики. Мы приветствовали бы подобный исход"31.
    Эвер не обнаружил в тексте приказа ссылки на западных союзников: "Действительно, в речи вообще не упоминаются союз и вся война, если не считать слов об "освобождении советской земли". Большую недружественность едва ли можно было себе представить". Вместе с тем "немцам недвусмысленно протягивается рука" и дается понять, что уничтожение Гитлера, "по мнению Сталина, не является абсолютно необходимым результатом" войны, "хотя, естественно, было бы желательным". Руководитель северного департамента Форин офис Уорнер отверг такую критику Сталина и обратил внимание на то, что это замечание можно понимать и совсем по-другому, а именно как "усиление давления с целью вызвать реакцию, необходимую ему в качестве лакмусовой бумажки для проверки нашей надежности" (под этим подразумевались советские территориальные требования). Кроме того, Уорнер исходил из того, что не Сталин делает предложение Гитлеру, а наоборот. Но такой поворот, по словам младшего государственного секретаря сэра Сарджента, должен включать в себя отвод всех немецких войск к границам 1940 г. К скептическим оценкам высших чиновников относительно возможности заключения сепаратного мира между Германией и СССР присоединился Кадоган со следующей оговоркой: "Со Сталиным как с союзником всегда чувствуешь себя неуютно. Он постоянно перестраховывается, и посему, соответствует действительности то, что пишет мистер Эвер об искусственно сфабрикованных жалобах Сталина"32.
    28 февраля 1942 г. британский полномочный представитель в Москве Бэггелли пришел к выводу, что своими заявлениями Сталин, очевидно, вовсе "не намеревался и не угрожал" "разрывом" соглашения от 12 июля 1941 г. "Но если в результате перемирия между Германией и СССР можно было бы снова восстановить границы 1941 г. без полного разгрома Германии (что, исходя из положения дел, представляется невероятным), Сталин мог бы сказать, что он, несмотря на сепаратное перемирие, остается вооруженным и защищает свои границы. Он мог бы оправдаться тем, что его войска измотаны и он не вправе требовать от них новых жертв ради целей других союзников... Если союзники считают, что Германия разбита в недостаточной мере, то пусть они сами продолжают войну".
    Для Бэггелли, как и для эксперта по восточным вопросам Дью из Форин офис, приказ Сталина представлялся предостережением западным державам о том, что СССР не намерен в одиночку стараться разгромить Германию; это предполагает широкую военную и материальную поддержку со стороны западных союзников. В заключение Дью следующим образом прокомментировал анализ Бэггелли: "Касательно соглашения между Россией и Германией М. Бэггелли показывает, что оно хотя и возможно, но неправдоподобно. Я полностью согласен с этим".
    К этому присоединился Уорнер, в то время как Сарджент выразил сомнение в том, произнес ли Сталин "свою речь действительно для предостережения о том, что он готов к сепаратному миру, или это было приглашением Гитлеру, чтобы тот предложил такой мир". Перспективы, открываемые Сталиным перед немецким народом, младший государственный секретарь оценил как политическую пропаганду, с чем полностью согласился Кадоган: "Впрочем, возможно, что в настоящее время Сталин воспринял как несвоевременное распространенное недавно утверждение сэра С. Криппса33 о том, что в конце войны Сталин будет сидеть в Берлине. Это утверждение вызывает страшную картину ужасов у миллионов немцев и фактически у всех тех европейцев, которые опасаются введения коммунизма после победы русских. Повседневный приказ может быть частично направлен на то, чтобы успокоить этих людей. Может быть, заслуживает внимания то, что Сталин нигде не упоминает о коммунизме, а, наоборот, говорит о том, что Красная Армия воспитана в духе уважения прав других народов"34.
    Таким образом, если приказ от 23 февраля едва ли вызвал у чиновников министерства иностранных дел Великобритании озабоченность или опасения, что будет заключен сепаратный мир, то иначе обстояло дело с заявлением от 6 ноября 1942 г., причем несмотря на то, что Сталин сделал следующую оговорку: "Такую задачу, как уничтожение Германии, мы перед собой не ставим, ибо невозможно уничтожить Германию, как невозможно уничтожить Россию. Но уничтожить гитлеровское государство можно и нужно... У нас нет такой задачи, как уничтожение всякой организованной военной силы в Германии, ибо каждый в какой-то степени образованный человек поймет, что в отношении Германии, как и в отношении России, это не только невозможно, но и нецелесообразно с точки зрения победителя. Но уничтожить армию Гитлера можно и нужно".
    Советский руководитель хотя и критиковал отсутствие второго фронта в Европе, но в противоположность приказу от 23 февраля посвятил свое выступление вопросам "англо-советско-американской коалиции" - возникшая опасность диктует необходимость совместных действий, чтобы спасти человечество от возвращения к варварству и средневековым зверствам. Сталин ясно назвал договор от 26 мая 1942 г. историческим поворотным пунктом в отношениях между СССР и Англией35.
    Такие оговорки и замечания - а не пропагандистские уловки, направленные в адрес Германии, - интересовали Форин офис и воспринимались там с радостью36. Сарджент и Кадоган сочли обязательной специальную реплику министра иностранных дел по поводу замечаний Сталина о сотрудничестве с западными державами. 26 ноября о своей готовности высказаться по этому поводу заявил Иден, который и сделал это 2 декабря в британской палате общин37. Несмотря на намеки Сталина о его положительном отношении к вооруженным силам в послевоенной Германии, которые ретроспективно были представлены как "лишь слегка замаскированное предложение дружбы немецким военным"38, Кадоган, с явным недоверием относившийся к Москве, тем не менее в конце 1942 г. воспринял речь Сталина от 6 ноября как "главный поворот советской политики" к сотрудничеству с двумя другими великими державами39.

    Притворная озабоченность как средство давления

    Чиновники британского министерства иностранных дел расценивали словесную приветливость Сталина по отношению к немцам зачастую как принципиальную линию его пропаганды и как средство давления на западные державы, чтобы побудить их к большим военным усилиям. Со своей стороны они, следуя советскому "примеру", не останавливались перед тем, чтобы использовать страх "перед германо-советским сепаратным миром. Весной 1942 г. это пугало, это страшилище - сепаратный мир - играло свою роль в британской политике по отношению к Соединенным Штатам Америки. Подтверждением этого служат "переговоры между Кадоганом и американским полномочным представителем в Лондоне Мэтьюсом, состоявшиеся 5 марта 1942 г.40, и указания Форин офис от 7 марта 1942 г. Галифаксу относительно предстоящих переговоров с вашингтонской администрацией по вопросу о территориальных требованиях Сталина41. Однако, когда Галифакс 8 марта 1942 г. проинформировал о твердом убеждении президента Рузвельта в том, что "нам не нужно опасаться, что Россия поэтому перестанет воевать" (а именно из-за отрицательной позиции по вопросу о Балтийских государствах и т.д.), Идеи тотчас же послал ответную телеграмму, в которой сообщил, что для Великобритании дело заключается в первую очередь в том, чтобы "установить со Сталиным настоящие контакты", с тем чтобы он обратил "некоторое внимание на британскую точку зрения и на взгляды правительства Соединенных Штатов".
    Что касается возможности соглашения между Сталиным и Гитлером, то Идеи обратил внимание на данные им за несколько дней до этого инструкции Галифаксу42. В них говорилось: "Мы не хотели бы ни создавать впечатление, что слишком озабочены этим, ни переоценивать вероятность того, что благоприятный ответ на требования Сталина заставит его хотя бы на какой-то момент заколебаться при принятии благоприятного предложения Гитлера о мире, если, по мнению Сталина, оно будет выгодно для него. Может быть, такие сведения распространялись сознательно, чтобы повлиять на наше решение. Но, по нашему мнению, такие соображения вызывают большое желание как можно скорее провести с русскими дискуссии о ведении войны и таким образом по возможности выяснить, что у них на уме"43.
    Но ни это, ни другое заявление, сделанное 26 марта 1942 г. послу Великобритании в Вашингтоне44, не удержали Галифакса от изложения во время беседы с Уэллесом 30 марта 1942 г. своей оценки "катастрофического" положения Великобритании как возможного следствия того, что Британия под давлением Соединенных Штатов отказалась признать советские границы 1940 г. Выйдя далеко за пределы указаний Идена, Галифакс дал понять, что правительство Великобритании, "вероятно, падет, если военная ситуация будет для Великобритании и впредь ухудшаться, а Сталин или начнет переговоры с Гитлером о сепаратном мире, или займет ясно выраженную враждебную позицию по отношению к Великобритании". Сэр Стаффорд Криппс в таком случае поддержит Черчилля. "Видимо, при таком правительстве будет проводиться явно коммунистическая, ориентированная на Москву политика"45.
    В противоположность этому личному анализу ситуации Галифаксом, в основе которого лежали, возможно, тактические моменты, в Форин офис довольно точно знали, что, исходя из военных условий, в 1942 г. рассчитывать на мирные предложения Гитлера не следовало, а подобную инициативу со стороны Сталина, очевидно, исключали, хотя и допускали, что Сталин намекал в перспективе на возможность заключения сепаратного мира, чтобы получить от этого политические и военные преимущества в форме мощной поддержки со стороны Запада46. Это намерение Сталина, как недавно установлено, было понято в Уайт-холле: "Британское министерство иностранных дел решило поэтому применить тот же самый трюк. Лорду Галифаксу разъяснили, что у русских, может быть, будет соблазн начать переговоры о сепаратном мире, если правительство Соединенных Штатов откажется от безоговорочного сотрудничества с русскими. Тем самым использовались слухи о мирных инициативах британского министерства иностранных дел для оказания давления на американцев, чтобы вынудить их на уступки по вопросу о советских границах"47.

    Предположительные немецкие инициативы

    Прежде чем рассмотреть реакцию министерства иностранных дел Великобритании на ходившие в июле 1942 г. слухи о германо-советских переговорах) полезно бросить взгляд на освещенное в научной литературе соответствующее зондирование о возможностях заключения мира во время второй мировой войны и о германо-советских отношениях.
    В печати сообщалось, что в марте 1942 г. советская сторона предложила немедленное перемирие немецкому посольству в Стокгольме, что было сделано через Эдгара Клауса48. Как указывалось, 14 декабря 1942 г. в Стокгольме было сделано еще одно советское предложение - и также через Клауса - о заключении сепаратного мира на базе границ 1939 г.49. Главным свидетелем того, что в это время Сталин искал мира, считается Бруно Петер Кляйст - с 1941 г. служащий подчиненного Альфреду Розенбергу Восточного министерства и подчиненного германскому министерству иностранных дел центрального аппарата "Восточная Европа". В 1950 г. он опубликовал свои мемуары50.
    Сомнения в достоверности сведений Кляйста выразил в 1983 г. Генрих Айнзидель, который летом 1943 г. стал самым молодым членом Национального комитета "Свободная Германия". Исходя из своей оценки интересов Сталина Айнзидель исключил возможность стремления Сталина к сепаратному миру и назвал Кляйста "доверенным лицом и шпиком Гиммлера в доме Риббентропа" то есть доверенным лицом и шпионом рейхсфюрера СС в ведомстве германского имперского министра иностранных дел. Однозначно оценил Айнзидель и стокгольмского партнера и "посредника" Кляйста, о котором говорилось выше то есть Клауса: он был "просто немецким шпионом, хотя и ловким авантюристом, который все же сумел правильно оценить беспросветную дремучесть своих хозяев"51. Недавно ненадежность сведений Кляйста была подтверждена анализом ранее недоступных источников, находящихся в ведении шведских и американских секретных служб.
    В соответствии с этими данными инициатива проявлялась не с советской, а с немецкой стороны, а именно из самых различных мест и с еще более различными целями. Ключевой фигурой в Стокгольме был Эдгар Клаус, родившийся в Риге "протестант с еврейскими предками", который с мая 1941 г. по заданию шефа германского абвера Канариса устанавливал связи "с как можно большим числом русских". Его услугами пользовались и противники Гитлера, так же как и приспешники диктатора, которые по причинам военного характера хотели заинтересовать фюрера идеей сепаратного мира на Восточном фронте.
    В этой связи обращалось внимание не только на созданный в середине июля 1942 г. особый отдел "вопросы мира" в главной ставке фюрера (с акцентом на пропаганду и работу с прессой), но и на развернувшийся в течение 1942 г. в окружении Гитлера процесс "упорядочения высказываний", которое ставило условие - "при каждом разговоре о возможном мире инициатива должна исходить от другой, то есть от вражеской, стороны". Гитлера хотели заранее настроить на возможные переговоры о сепаратном мире, в то время как в письменных документах и материалах постоянно поддерживалась иллюзия, что, например, советская сторона "на коленях" просит выслушать ее, чтобы она могла изложить Германии свои предложения52. В соответствии с этим можно говорить лишь о том, что в декабре 1942 г. Кляйст интерпретировал разговор с Клаусом как "предложение мира", причем он ничего не мог сказать о действительных намерениях Сталина. В свете заявления Сталина от 6 ноября 1942 г.53 все это выглядит малоубедительно. Гитлер отклонил предложение о контакте со Сталиным через советское посольство в Стокгольме, сделанное на основе информации Кляйста и одобренное Риббентропом54.
    Естественно, и авторы новейших исследований об Эдгаре Клаусе не имели возможности использовать в качестве основы советские источники, которые только и могли бы осветить вопрос о желании или нежелании Сталина получить новое издание пакта "Гитлера - Сталина" и о времени направленных на это действий. Британские документы и материалы посольства в Стокгольме также закрыты на 75 лет, в результате чего в настоящее время невозможно точно восстановить ни уровень британских знаний на основе слухов и т.д., ни влияние этого на Форин офис.
    В конце концов, справедливо указывалось на то, что именно из-за "слабой немецкой источниковой базы" германо-советское зондирование "нельзя было восстановить точно, а можно было только раскрыть в общих чертах"55. Хотя, с другой стороны, такое "раскрытие" едва ли возможно. Поэтому при формулировании тезиса о "действительном или мнимом стремлении советской стороны к соглашению с Германией"56 акцент следовало бы делать на понятии "мнимый" и предполагать, что инициатива исходила от различных германских кругов.
    Мнимое стремление Москвы к сепаратному миру или выслушивание немецких представлений о возможном заключении мира, что ложно приписывалось советскому правительству57 в период между немецкой капитуляцией в Сталинграде и битвой за Курск в июле 1943 г. (когда была окончательно утрачена способность немцев к наступлению), - всем этим Сталин, который хотел избежать полного истощения сил Красной Армии и поэтому стремился подтолкнуть западные державы к более активным военным действиям, располагал как средством давления, которое казалось ему подходящим, и, как отмечалось выше, уже в течение 1942 г. было понято в Лондоне именно как таковое. Более того, британские дипломаты приписывали инициативу заключения сепаратного мира всегда Гитлеру и немецкой стороне, а не Сталину. Об этом говорят их комментарии к телеграмме посланника Великобритании в Стокгольме Маллета от 19 июля 1942 г. о тайных германо-советских переговорах о сепаратном мире.
    Как писал Дж. Вильсон, все это пахло "мошенничеством... СССР не заключит сепаратный мир и не оставит нам и Соединенным Штатам славу и плоды победы, разве только он будет достаточно уверен в том, что немцы все равно победят и его шансы на выживание будут сведены к нулю".
    В таком случае, по словам коллеги Дью, "Гитлер, вероятнее всего, не предложит никаких условий" для спасения Сталина. Уорнер верил между тем даже в то, что официальные немецкие круги "шепчутся о мире", в то время как Сарджент считал возможным прощупывание Гитлером возможности заключить мир, если он не нанесет решающих ударов по Красной Армии до наступления зимы. Такое предложение может оказаться заманчивым для Сталина, поэтому британской стороне затем придется убедить его в том, что в случае заключения сепаратного мира с Германией "опасность для его страны и его режима будет больше, чем при продолжении борьбы в течение зимы". И Кадоган тоже не исключал возможность заключения сепаратного мира при действительно благоприятных предложениях Гитлера. "Но при нынешнем военном положении я не считаю возможным, что Гитлер предложит подобное; может быть, мы можем утешать себя такими соображениями"58. Таким образом, британский статс-секретарь проявил теперь больше оптимизма, чем в начале мая 1942 г., когда во время последней фазы трудных переговоров о договоре с СССР он констатировал, что союз с Великобританией не будет иметь для СССР никакой ценности, если он, "находясь в бедственном положении, будет принужден к капитуляции или к спешным переговорам о мире". "Кроме того, СССР знает, что мы, несмотря на это, будем продолжать войну. Поэтому пункт, исключающий сепаратный договор, не имеет для него никакого значения"59.
    Исходя из такой перспективы, СССР не позволил лишить себя возможности соглашения с Германией путем отказа от сепаратного мира, отказа, который отметила Великобритания. Но это еще ничего не говорит о значении британского обещания не заключать в одиночку мир с Германией и предполагаемом его воздействии - при нормальных условиях - на кремлевское руководство.

    Меры по обеспечению доверия

    Если в результате заключения договора от 26 мая 1942 г., по мнению британцев, даже не были определены условия для того, чтобы направить послевоенный порядок в определенную сторону, в сторону сотрудничества с СССР60, то для британской дипломатии статья II означала прежде всего возможность рассеять советские опасения германо-британского соглашения или во время войны, или после нее. Публично провозглашенный двусторонний отказ от соглашения с Германией являлся для Лондона мерой по обеспечению доверия в отношениях с Москвой, ибо в Форин офис со всей очевидностью исходили из того, что попытки немецких оппозиционных кругов установить контакты с британцами, в ходе которых чрезмерно использовалась "карта большевизации Европы"61, не остались не замеченными советским руководством. По этой причине Великобритания сама наложила на себя большие ограничения в психологической войне против Германии. Когда в меморандуме ответственного за эту работу Военно-политического комитета от б января 1942 г. прозвучал мотив надежды в британской пропаганде на Германию, адресованный немецким противникам режима, младший статс-секретарь Стренг прокомментировал это следующим образом:
    "При решении вопроса "мир с генералами-христианами" мы должны быть очень осторожными хотя бы уже потому, что русские могли бы подозревать правительство Его Величества в том, что оно имеет склонность действовать в этом направлении". Идеи счел затем необходимым сделать следующее замечание: "Я согласен. Мне это не нравится по причинам, касающимся России"62.
    Тем самым, с одной стороны, была определена впоследствии хотя и оспариваемая, но все же в принципе выдерживавшаяся основная линия британской пропаганды на Германию. Эта линия не следовала ни предпочитаемому Сталиным различию между немецким народом и национал-социалистами, ни выдвинутому лордом Ванситтартом в публичной дискуссии в Великобритании тезису о коллективной вине немецкого народа. Она лишь избегала подчеркнутого отождествления нацистского руководства, то есть военных преступников, с массой остальных немцев с целью вызвать большую индивидуальную неуверенность у последних63. С другой стороны, была снова подтверждена определенная Черчиллем 20 января и 10 сентября 1941 г. "политика полного молчания" в отношении немецких мирных попыток64. Эта политика твердо проводилась при попытках Адама фон Тротта, Зольца, Дитриха Бонхеффера и Ханса Шенфельда установить контакты весной 1942 г. В этой связи 11 мая 1942 г. Иден заявил военному кабинету, что он снова указал всем зарубежным представительствам, чтобы они "полностью игнорировали" все слухи о прощупывании вопроса о мире: "В противном случае существует опасность того, что в головах наших русских союзников будет посеяно недоверие"65.
    Несмотря на это, вероятно, в течение следующих месяцев в Москве углубилась неуверенность во внешнеполитических намерениях Великобритании. Во всяком случае, договор от 26 мая 1942 г. не удержал СССР осенью 1942 г. от нарушения соблюдавшегося до сих пор молчаливого согласия союзников о том, что ни одна союзная страна не должна критиковать другую, и в передовой статье газеты "Правда" от 19 октября 1942 г. был поднят вопрос о том, является ли объявленный военнопленным Гесс собственно военным преступником, заслуживающим суда и приговора, или посланцем Гитлера, пользующимся дипломатической неприкосновенностью. Кроме того, Великобритания была объявлена прибежищем "гангстеров"66.
    Вильсон в тот же день истолковал эти нападки в том смысле, что, по мнению советской стороны, Великобритания "держит Гесса для того, чтобы начать с ним "мирные переговоры"; в то время как ответственный за руководство центральным департаментом Форин офис Франк Роберте шутя прокомментировал этот вопрос: "Случайно получилось так, что я не вижу, каким образом советское правительство может выдвинуть аргументы против Гесса, с которым оно имело, по крайней мере официально, самые лучшие отношения в тот момент, когда он прилетел сюда"67. 21 октября Иден во время ответов на вопросы в британской палате общин был вынужден дать разъяснение о том, что Гесс прилетел в Англию "до немецкого нападения на СССР" и рассматривается как военнопленный:
    "Никогда не было и не будет речи о том, чтобы обходиться с ним как с посланником или признать за ним право на какой-либо дипломатический или привилегированный статус"68.
    Когда в связи с "делом Гесса" кремлевское руководство еще в ноябре 1942 г. (во время союзнической дискуссии об отношении к военным преступникам) настаивало на немедленном осуждении оказавшихся в плену военных преступников, в Уайтхолле это требование было отклонено со ссылкой на то, что в этом случае следует опасаться немецких репрессий. И если в результате этого отношениям между западными державами и СССР из-за немецкого "посланца мира", находившегося в английском почетном заточении, по-прежнему угрожала опасность, поскольку, с советской точки зрения, его можно было использовать в качестве основы для создания ориентированного на Запад послегитлеровского правительства, то Великобритания ощущала необходимость дополнительных шагов, чтобы показать себя надежным партнером Сталина. Она ощущала необходимость таких шагов, чтобы устранить недоверие советской стороны к западным державам во время переговоров о послевоенном порядке, хотя в британском министерстве иностранных дел едва ли сомневались в надежности Сталина как союзника (с середины 1941 г. Лондон в значительной мере прекратил разведывательную деятельность против Москвы и даже полностью отказался от расшифровки советской радиосвязи, что вполне могла делать британская сторона69). 4 ноября 1942 г. на совещании в Форин офис было достигнуто согласие в вопросе о мирном зондаже, которое "могло бы стать источником недоверия и разногласий" в антигитлеровской коалиции, при условии участия в нем США и в том случае, если возрастет количество попыток установить контакты со стороны немецких противников нацистского режима. Тем самым британское правительство вышло за рамки договора от 26 мая, в котором говорилось лишь о переговорах о сепаратном мире с вражеским правительством. "Мы уже информируем как американское, так и советское правительства о попытках контактов с нами"70. На Московской конференции министров иностранных дел Иден изложил затем соответствующий "проект резолюции о попытках прощупывания мирных намерений со стороны вражеских держав" ("со стороны правительства, какой-либо группы или отдельной личности"), который вошел в секретный протокол конференции министров иностранных дел Великобритании, СССР и Соединенных Штатов Америки от 1 ноября 1943 г. 71
    Где-то в конце 1942 г. Иден в официальном заявлении в британской палате общин не оставил никакого сомнения в том, что Великобритания не надеется ни на какой переворот в Берлине и что одного переворота уже было бы недостаточно, поскольку, как было сказано в формулировке от 2 декабря 1942 г., в Германии необходимо полное "уничтожение старых фальшивых божеств"72. Провозглашенное таким образом вмешательство во внутреннюю структуру Германии повлекло за собой требование ее безоговорочной капитуляции, основные идеи которой в течение 1942 г. рассматривались и развивались в различных формах" 73, хотя еще и не были сформулированы однозначно, а для внутреннего британского планирования послевоенного порядка уже задолго до Касабланки создавали само собой разумеющуюся базу. Выдвинутое Рузвельтом на пресс-конференции 24 января 1943 г. и поддержанное Черчиллем требование безоговорочной капитуляции поставило "роковым образом в тесные рамки" противников Гитлера74, нуждавшихся в поддержке высших военных чинов для осуществления переворота с Германии, поскольку и им в качестве перспективы не было предложено ничего иного, кроме тотального разгрома и разоружения Германии, Но вместе с тем оно оказывало успокаивающее воздействие на недоверчивую Москву, так как западные союзники, показавшие свое бескомпромиссное отношение к немцам, конкретизировали, что они понимали под "отказом немцев от всех агрессивных намерений" (статья II британско-советского договора от 26 мая 1942 г.).

    Примечания

    1. В. Martin, Verhandlungen iiber separate Friedensschliisse 1942-1945, в: Militargeschichtliche Mitteilungen, 2 (1976), S. 96.
    2. Цит. по: D. living, Rudolf HeB - ein gescheiterter Friedensbote? Die Wahrheit iiber die unbekannten Jahre 1941-1945, Graz 1987, S. 122.
    3. D. Dilks (Hrsg.), The Diaries of Sir A. Cadogan 1938-1945, London 1971, p. 377.
    4. Dokumente zur Deutschlandpolitik. Bd I/I: 3. September 1939 bis 31. Dezember 1941. Britische Deutschlandpolitik. Bearb. von R. A. Blasius, Frankfurt/M. 1984, S. 379.
    5. См.: G. Gorodetsky, The Hess affair and the Anglo-Soviet relations on the eve of-Barbarossa-, в: English Historical Review, 101 (1986), p. 412.
    6. Там же, р. 419.
    7. E. Deuerlein, Die Einheit Deutschlands. Bd. I: Die Erorterungen und Entscheidungen der Kriegs- und Nachkriegskonferenzen 1941-1949. Darstellung und Dokumente, Frankfurt/M. 1961, S. 303.
    8. A. Hillgruber, Der Zweite Weltkrieg. Kriegsziele und Strategien der groBen Machte, Stuttgart u.a. 1982, S.77.
    9. См.: Memorandum fur das Kriegskabinett vorn 28. Januar 1942, в: Dokumente zur Deutschlandpolitik. Bd 1/3: 1. Januar bis 31. Dezember 1942. Britische Deutschlandpolitik. Bearb. von R. A. Blasius Frankfurt/M. 1989, S. 76.
    10. См.: "Zur Einfiihnmg", там же, S. VII flf.
    11. См.: Kommentarvon G.W. Wilson vom 19. Marz 1942, там же, S. 302, прим. 2.
    12. A. Boyle, The Climate of Treason, London 1980, p. 230.
    13. H. Promm, Deutschland in der offentlichen Kriegszieldiskussion GroBbritanniens, Frankfurt/M. 1982,S. 102.
    14. P. Addison, The Road to 1945. British Politics and the Second World War, London 1975, p. 136. " A. J. P. Taylor, English History 1914-1945, Oxford 1965, p. 543.
    15. Fromm, Deutschland (см. прим. 13), S. 108.
    16. См.: Р. Bottger, Winston Churchill und die Zweite Front (1941-1943). Ein Aspekt der britischen
    17. Strategic im Zweiten Weltkrieg, Frankfurt/M., Bern, New York 1984, S. 63.
    18. Telegramm von Eden vom 26. Marz 1942 an Halifax. Public Record Office London (PRO): Aniage 2 zu ^ CAB 66/23 (W.P. [42] 144) vom 5. April 1942.
    19. Deuerlein, Einheit (см. прим. 7), S. 305.
    20. L. Kettenacker, Krieg zur Friedenssicherung. Die Deutschlandplanung der britischen Regierung 1939-^ 1945. Habil. (maschinenschriftlich), Frankfurt/M. 1982, S. 98.
    21. Deuerlein, Einheit (см. прим. 7), S. 305.
    22. Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 4), I/1 (1939-1941), S. 611 f.
    23. См.: R. A. Blasius, Waiting for Action, в: F. Nicosia, L. Stokes (Hrsg.), Opposition and Resistance to
    24. National Socialism in Germany, 1925-1945. Essays in Honour of Peter Hoffmann, Oxford.
    25. См.: Kettenacker, Krieg (прим. 20), S. 99.
    26. См.прим.73. ^ Kettenacker, Krieg (см. прим. 20), S, 98.
    27. A Tyrell, GroBbritannien und die Deutschlandpolitik der Alliierten 1941-1945, Frankfurt/M. 1987,
    28. У. Mastny, Moskaus Weg zum Kalten Krieg. Vor der KriegsaIIianz zur sowjetischen Vormachtstellung '" Osteuropa, Miinchen, Wien 1980, S. 92.
    29. Там же, S. 57.
    30. Tyrell, GroBbritannien (см. прим. 27), S. 91.
    31. J. Stalin, Ober den GroBen Vaterlandischen K-rieg der Sowjetunion, Berlin 1952 (Biicherei des Marxismus-Leninismus, Bd 9), S. 49 f.
    32. Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 176 f.
    33. См. там же (1942), S. 153 f., прим. 2.
    34. Там же, S. 179 (слова Беггелли),5. 188 (слова Дьео),8. 189 (слова Сарджента).
    35. Stalin, GroBer Vaterlandischer Krieg (см. прим. 31), S. 81 ff., 91.
    36. См.: Dokumente zur Deutschlandpolitik (прим. 9), 1/3 (1942), S. 1031 f.
    37. Там же, S.I 094 f.
    38. Mastny, Moskaus Weg (см. прим. 28), S. 92.
    39. Так сказал Кадоган 29 декабря 1942. Цит. по: V. Rothwell, Britain and the Cold War 1941-1947 London 1982, p. 101.
    40. См. послание Мэтьюса 5 марта 1942 госсекретарю СШАХэллу, в: Foreign Relations of the United States (FRUS), Washington 1952 ff. 1942. Vol. Ill, p. 528,533.
    41. PRO: OF371/32877/N1174. См. также: Б. L. Woodward, British Foreign Policy in the Second World War. Vol. II, London 1971, p. 239.
    42. Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 202 f.
    43. Там же, S. 203, прим. 3.
    44. PRO, Aniage 2 zu CAB 66/23 (W.P. [42] 144) vom 5. April 1942.
    45. Dokumente zur Deutschlandpolitik. Bd 1/2: 11. August 1941 bis31.Dezember 1942.Amerikanische Deutschlandpolitik. Beari). von M.-L. Goldbach, Frankfurt/M. 1986, S. 187 f.
    46. См.: Memorandum von Eden vom 28. Januar 1942; Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 73 ff.
    47. M. Kitchen, British Foreign Policy towards the Soviet Union during the Second World War, London 1986, p. 118.
    48. См.: Martin, Verhandlungen (прим. 1), S. 101; Deutsch-sowjetische Sondierungen iiber einen separaten FriedensschluB im Zweiten Weltkrieg, в: J. Auertach, A. Hillgruber, G. Schramrn (Hrsg.), Pelder und Vorfelder russischer Geschichte, Studien zu Ehren von Peter Scheibert, Freiburg/Br. 1985, S.284.
    49. См.: Martin, Verhandlungen (прим. 9), S. 101; Sondierungen (см. прим. 48), S. 284; H. W. Koch, The Spectre of a Separate Peace in the East: Russo-German "Peace Feelers", 1942-1944, в: Journal of Contemporary History, 10 (1975), p. 533 f.; J. Schroder, Bestrebungen zur Eliminierung der Ostfront, 1941-1943, в: M. Salewski, J. Schroder (Hrsg.), Dienst fur die Geschichte. Gedenkschrift fur Walther Hubatsch, Gottingen, Zurich 1985, S. 207.
    50. В. P. Kleist, Zwischen Stalin und Hitler, Bonn 1950. См. также: Mastny, Moskaus Weg (прим. 28), S.92.
    51. H. Graf Einsiedel, Bridge mit Madame Kollontaj. Suchte Stalin 1943 einen Sonderfrieden mit Hitler? Pragen zu den Stockholmer Gesprachen, в: Die Zeit, Nr. 40 vom 30. September 1983. См. также: В. Martins kritischen Leserbrief: "Diimmliche Historiker" (Die Zeit, Nr. 46 vom 11. November 1983). I. Fleischhauer, Die Chancen des Sonderfriedens. Deutsch-sowjetische Geheimgesprache 1941- 1945, Berlin 1986, S. 90 ff.
    52. См. также: J. Schroders Rezension in der Frankfurter Allgemeinen Zeitung Nr. 231 vom 6. Oktober 1987.
    53. См.: Mastny, Moskaus Weg (прим. 28), S. 92.
    55. Martin, Deutsch-sowjetische Sondierungen (прим. 48), S. 280.
    56. Schroder, Bestrebungen (прим. 49), S. 213.
    57. См.: I. Fleischhauer, Der Widerstand gegen den RuBlandfeldzug, Berlin 1987 (= Gedenkstatte Deutscher Widerstand Berlin. Beitrage zum Widerstand 1939-1945, H. 31), S. 22 f.
    58. Dokumente zur Deutschlandpolitik (прим. 9), 1/3 (1942), S. 620 ff.
    59. Там же, S. 331.
    60. См.: L. Kettenacker, The Anglo-Soviet Alliance and the Problem of Germany, 1941-1945, в: Journal of Contemporary History, 17 (1932), p. 439 ff. 
    61. В. Martin, Deutsche Oppositions- und Widerstandskreise und die Frage eines separaten Priedensschlusses im Zweiten Weltkrieg, в: K.-J. Miiller (Hrsg.), Der deutsche Widerstand 1933- 1945, Padertwm 1986, S. 95.
    62. Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 23, прим. 15.
    63. См. S. 952 f.
    64. Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 4), I/1 (1939-1941), S. 269, прим. 3.
    65. Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 341.
    66. Там же, S. 910, прим. 1. См. также: Irving, НеВ (прим. 2), S. 301 f.
    67. Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим.. 9), 1/3 (1942), S. 911.
    68. Там же, S. 915.
    69. См там же, A. Glees, The Secrets of the Service. British Intelligence and Communist Subversior 1939-1951, London 1987, p. 247 ff, 263 ff.
    70. Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 949.
    71. FRUS 1943, Vol. I, p. 753 f. (Auszug aus dem Geheimen Protokoll), S. 680 (Sitzungvom 30. Oktobci 1943), S. 737 (Conference Document No. 33: Britisch Draft).
    72. Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 1095.
    73. См. там же, S. 3 (Erklarung der Vereinigten Nationen vom 1. Januar 1942), S. 6 (Leitartikel der Zeitung "The Times" vom 1. Januar 1942), S. 981 (Thronrede von Georg VI. vom 11. November 1942), S. 116^ (Rede des Labour-Politikers Greenwood vom 18. Dezember 1942).
    74. KD. Bracher, Europa in der Krise. Innengeschichte und Weltpolitik seit 1917, Frankfurt/M. 1979, S 259.

    Цитируется по: Вторая мировая война. Дискуссии. Основные тенденции. Результаты исследований: Пер. с нем. - М.; "Весь Мир", 1997 страницы с 124-137